Аннотация: Бывает, что на пути любви возникают непреодолимые случайности... Но как быть, если этими случайностями становятся сами влюбленные?
Желающие друг друга, но не желающие меняться. Кем они были друг для друга? Кем стали? Кем могли бы стать? Кто знает...
Кто знает правду о них? Никто, наверное... История же увидела и сохранила только итог. Но факты не приемлют слова "если"... А они - они, эти невольно связанные, на мгновение объединили устремления только благодаря иллюзорному, желанному, не-случившему "если". К тому были все предпосылки...
Ведь их первая встреча была совершенно случайной. Он, коротая часы до взлета, не пожелал воспользоваться небогатым сервисом космопортовского гестхауса, предпочтя не менее сомнительный сервис местного предприятия быстрого питания. Там он находился уже третий стандарт-час, используя возможности информ-сети для личного развлечения. Нет, он не просматривал пикантные видиомы, не закачивал в планшет новостную ленту - он просто читал. Читал обычную, классическую книгу, скан которой, развернутый на его планшете, позволял буквально ощущать шероховатость пожелтевших, обветшавших страниц. С точки зрения большинства, подобное развлечение было так себе - видиом любой книги позволял не только наслаждаться текстом, но и впитывать визуальные, тактильные, обонятельные и любые иные впечатления, подаренные прочитавшим книгу сенс-техником. Но он любил получать впечатления самостоятельно, по старинке - через чтение, предпочитая самостоятельно конструировать пусть несовершенный, но зато глубоко личный сенс-опыт.
Она, влетевшая в стандартную быстроежку, ощущалась здесь совершенно чуждой. Для таких, как она, существовали элитарные рест-румы, в которых мгновенно анализировались потребности вкусовых и обонятельных рецепторов и выдавались изысканные, невероятные, ласкающие восприятие блюда. Правда, и стоили посещения рест-румов просто неприличное количество галактов. Но, судя по первому впечатлению, у нее галакты были. Ее внешность, ее одеяние - не стандарт-комбинезон, но немыслимое для быстроежки изящное платье - все просто кричало о том, что эта прелестная птичка влетела в дешевенькую обжорку только ради своих небогатых поклонников. Эти восторженные спутники нарушили его желанную тишину, облепив ее кресло со всех сторон своими скульптурными, доведенными до безликого совершенства телами. Она же, оставаясь лукаво-невозмутимой, заказала немыслимое для быстроежки - алкоголь. И, к его глубокому раздражению, ей доставили подобный полу-пристойный заказ - наверное, ее галакты сыграли свою роковую роль.
Подогретые дармовым алкоголем, ее спутники потребовали музыки и танцев, хотя подобное действо, требующее прямых тактильных контактов, не поощрялось в этой части галактики. Но она легко пошла на нарушение приличий - и вот он уже всего лишь притворялся, что читает, сосредоточенно наблюдая за непривычным действом и визуально, и через планшет. Его острый разум фиксировал и тонкий профиль, и колыхание тяжелой груди, и округлость бедер, и мягкое покачивание ягодиц... Все эти прелести были надежно зафиксированы в его разуме - и в его планшете. Позднее он не раз извлекал заманчивые картинки из памяти, наслаждаясь ими через секс-сенсы. Наслаждаясь тем, что упало в его случайные руки, как спелый плод - и утекло из его рук, как рециркулированная вода. Наслаждаясь ею - своей женщиной, которой у него никогда не было...
Но все это было в "завтра"... А сегодня она щедро дарила прямые тактильные контакты своим возбужденным спутникам - до той самой роковой минуты, когда объявила "белый танец". К этому моменту он дошел до такого состояния, когда не виден даже белый свет, не то, что какой-то танец. Жаль, что ему тогда не хватило выдержки вбросить в планшет запрос и узнать, что такое "белый танец". Он не был бы так изумлен, обрадован и растерян в тот момент, когда она протянула ему свою маленькую изящную ладонь. Тогда бы он постарался вернуть себе привычную невозмутимость. Но он не знал - не осознал, не понял, не смог понять, что для нее это была всего лишь очередная игра.
Тогда он впервые - не через сенсы - смог почувствовать в танце ее живое, желанно тепло. А она - она не смогла не почувствовать его твердое жаркое желание.
И за эти мучительные для двоих минуты танца он преступно не смог увидеть очевидное. Всего лишь то, что она была сенс-техником. Живой легендой, созданной для впечатлений. Живой, жадной, требовательной легендой. Живущей не для него, не для его патриархальных взглядов - но для всех. Вечно живой, вечно открытой, распахнутой для вечности. Стоило ли удивляться, что даже в дешевой быстроежке для нее было доступно почти запретное - алкоголь, танцы? Если бы она потребовала, для нее в любой точке галактики создали бы все желаемое - золотые дороги, бриллиантовые слезы, платиновые деревья, кровавые реки...
Все, что угодно. Ведь она была сенс-техником - тем самым почти-богом, держащим в своей узкой ладони чужие души... А как иначе можно было относиться к ней - и к тем, кто ей подобен? Именно они одевали во плоть сенсов мечты, желания, надежды - все то, чем жили разумные в сердце галактики, возвращаясь после работы в свои крохотные вита-отсеки и подключаясь в этих металлопластиковых гробах к сенс-гаджетам, переживая, впитывая, вживаясь в ее - в уже их общие чувства. Она не ведала границ морали - ведь все разумные были ею... А она - она была ими. Любыми - нравственными и безнравственными, любящими и жестокими, утопающими в роскоши и погрязшими в нищете, любящими удовольствие и познавшими все грани боли... Она была всеми - и не ведала рамок.
Если бы, ах, если бы он тогда на секунду отвлекся от своих переживаний и понял, кто она. Кто она - для них. Ведь это было так несложно...
Но его унес, увлек этот поток истинно мужских чувств. Жажда обладания затмила его холодный разум. И он предложил ей, распахнутой навстречу галактике, жалкую комнатку космопортовского гест-хауза. А она, жадная до впечатлений, согласилась.
Конечно, согласилась. Это было так восхитительно ново - его поджарое, не трансформное, настоящее тело. Его настоящие, неподдельные чувства - такие далекие от привычного, надоевшего, навязчивого поклонения. Его благословенное для нее неведенье.
Конечно, она согласилась. Ведь для сенс-техника не может быть ничего более ценного, чем новые впечатления.
У них было всего два стандарт-часа, два коротких бесконечных часа до его отлета. И первый раз в жизни она отказалась от сенс-секса, чтобы пережить, впитать и записать настоящее. Все, все было таким вкусным, таким восхитительно настоящим - его опытные руки, подрагивающие от ее настоящей плоти - от тяжести полной груди, от жара округлых бедер, от узости гибкой талии... Вздрагивающих от нее - от настоящей, прекрасной, не-трансформной близости.
Ах, эти два стандарт-часа. Таких коротких, долгих, сладких. Не было местечка на ее женственном теле, где не побывали его жадные руки и горячие губы... Все то, что она могли всего лишь представлять в сенс-сексе, воплотилось в реальности. И в какой реальности! В трепетной, живой, требовательной реальности, которая раскрывала бедра и душу ему навстречу... В первой для нее реальной близости, в которой присутствовали знойные метки на коже, зовущие стоны, девственная кровь, мужское удовлетворение от того, что кто-то оказался - возможно всего лишь на время - единственным.
И ее жадное удовлетворение от восхитительно новых, бесценных сенс-записей. Такого сенс-переживания не было ни у кого из подобных, только у нее - у легендарного, знаменитого сенс-техника. Он вознес ее на новые высоты галактики - туда, куда даже галакты никогда не смогли бы ее вознести. Туда, где ценились только информы.
Поэтому через два стандарт-часа она пылко простилась с ним, передав сенсам и эту трогательную сцену прощания - с ее болью, печалью и обещаниями.
Пустыми, бессмысленными обещаниями. Так она думала тогда, не зная и не понимая, что значат эти обещания для его патриархального мира, существующего на где-то на окраине. Но если бы она знала... Ах, если бы она знала... Что бы было тогда? Смогла бы она отказаться от своей жадности? Смогла бы не принять его обещания? Возможно...
Но вряд ли... Иное могло бы случиться, если бы и она была иной - не столь распахнутой, не такой жадной, да и просто - не такой.
Но слову "если" нет места в жизни - оно живет только в чувственном восприятии, которое она продавала. Или продала бы, если бы смогла.
Но он улетел в свой патриархальный мирок, а она осталась существовать в самом сердце галактики. Существовать, пожиная лавры от продажи новых, немыслимых, невероятных сенсов. Проданных уже не за галакты, а за информы...
Ее эйфория продлилась недолго - всего два месяца. Ровно столько времени понадобилось ей - и ему - чтобы понять, что реальный, тактильный секс приносит свои столь же реальные плоды. Как и любая полноценная гражданка, она, безусловно, собиралась сдать яйцеклетку - и даже, возможно, принять некоторое участие в судьбе будущего ребенка. Ведь это было бы так правильно, так сентиментально, так... продаваемо.
Но вот уж о чем она точно никогда не мечтала, так это о том, что яйцеклетка созреет внутри ее тела. И не только созреет, но и встретит не отобранный генетиками, но совершенно случайный сперматозоид - и произойдет невероятное. Спонтанное естественное зачатие.
Это было ново. Но уже не восхитительно ново, а просто ново - ее сенсы, безусловно, фиксировали изменения, но ей было тревожно. Если бы она могла, если бы только могла поступить, как все - извлечь зародыш и пересадить в искусственную матку, чтобы плод развивался отдельно от нее. Даже в этом случае поклонники упивались бы подобным опытом, вознося ее на новые вершины.
Но увы... Если бы (опять это немыслимое "если") выбранный ею сперматозоид был безличным, генетически одобренным, то тогда ничтожный риск гибели плода в момент извлечения был бы допустимым.
Но не теперь, не тогда, когда плод имел вполне конкретного, реального отца, да еще и выходца из патриархальной глубинки.
Согласно их дремучим законам, она вообще уже была замужем - с того самого момента, когда его сперматозоид встретил ее яйцеклетку. У них там, на окраине, вообще относились к детям серьезно. Даже слишком серьезно - более трепетно, чем она, как сенс-техник, могла впитать, переварить и продать. Даже для ее жадного до впечатлений чувства подобное было слишком... Слишком нежеланным, слишком невероятным, слишком... страшным?
Конечно, он прилетел. К ней. К своей беременной жене. Прилетел, до краев наполненный счастьем и гордостью нечаянного отцовства, прилетел к своей сладкой мимолетной сказке. К своей мечте.
Прилетел, чтобы встретить холод, обвинения, упреки и жалобы. Чтобы узнать, что то, что было его гордостью, разрушило ее жизнь. С вершины счастья он упал в ледяной океан нелюбви и капризных истерик, которые, к слову, тоже прекрасно продавались за информы, хотя это ее больше не радовало.
Но если бы она тогда сделала хоть полшага навстречу ему, хотя бы четверть шага.... Увы, слову "если" не место в жизни...
К тому же выяснилось, что если он по своим патриархальным законам уже женат, то она все еще не совсем замужем. Оказалось, что законы для обычных граждан и для сенс-техников неодинаковы. Любая гражданка или гражданин, оказавшиеся в подобной ситуации, автоматически считались лицами, заключившими брак, но ценнейшие члены общества - сенс-техники - могли заключить брак исключительно на добровольных началах, посетив с этой целью государственный орган регистрации и там засвидетельствовав свое согласие.
Разумеется, она отказалась. Не только отказалась - обрадовалась такой государственной защите и снова явила миру свой лукавый, жадный, любопытный, распахнутый взгляд, осчастливив многочисленных поклонников. Теперь она вовсе перестала обращать на него внимание - а зря, очень зря. Но что она, наивное дитя корыстного мира, знала об окраинных патриархальных мирах? Разве что только то, что там почему-то почти не рождаются сенс-техники. Ее срединного, сердцевинного снобизма хватило лишь на то, чтобы мимолетно пожалеть их обитателей, отсталых, не приобщенных к высокому...
Это ее веселое равнодушие почти переполнило чашу его терпения. Почти. Но последней каплей в эту не слишком глубокую чашу стало неудавшееся покушение. На него покушался один из ее наиболее фанатичных поклонников - трансформный красавец со скульптурным телом и безупречным лицом. Дождавшись, пока он покинет ее роскошный дом, фанатик картинным жестом выхватил некое стреляющее оружие - и тут же почувствовал себя лежащим и вопящим комком боли. Оказалось, что жилистые окраинные мужчины умеют молниеносно двигаться, ломать руки и впечатывать красивые лица в жесткое дорожное покрытие.
Вызвав службу порядка, он хотел вернуться в ее дом - успокоить, утешить свою беременную женщину. Но наткнулся на защитную блокаду. Он смог увидеть ее только на дверном экране - ее покрасневшее, залитое слезами лицо, ее кривящиеся нежные губы, которые выкрикивали бессвязные проклятия ему - несостоявшейся жертве незавершенного покушения. Он настолько растерялся, что пропустил большую часть обидных слов, но одно повторяющееся слово все-таки больно вонзилось в его разум. Она назвала его - животным. Грязным, грубым, еще каким-то животным.
Представители службы порядка добили его окончательно - он оказался виноват во всем. В том, что превысил меру самообороны, в том, что искалечил гражданина (трансформные организмы хуже, чем натуральные, переносили восстановительные процедуры), в том, что поставил под угрозу беременность не просто гражданки, но сенс-техника, напугав ее до истерики. Все его попытки оправдаться закончились ничем - в том стреляющем архаичном оружии была всего лишь краска... Всего лишь яркая краска, которая не могла убить, но должна была послужить оскорблением, неким местным аналогом пощечины - ведь тактильные контакты не поощрялись. Он просто не знал, что здесь, в сердцевине галактики, подобные покушения - норма. В его окраинном мирке многое было иным...
Ему пришлось выслушать долгую лекцию о неподобающем поведении и заплатить огромный штраф в пользу пострадавших сторон. Но это было не главным. Главным было то, что в подтверждении брака ему отказали - категорически и наотрез. Ребенок сенс-техника не может быть воспитан столь агрессивным... гражданином (за этим словом ему явственно послышалось иное - "животным").
Ему было гуманно оставлено двенадцать стандарт-часов, чтобы покинуть неблагосклонное сердце галактики. И он, переполненный своим дремучим патриархальным гневом, своим неприятием ее извращенного сенсами мира, не нашел ничего лучшего, чем похитить, забрать с собой беременную жену. Жену, которая никогда бы не смогла принять его как мужа.
Жену, которая вовсе не была его женой по всеобщим законам...
Он прошел через усиленную защиту ее дома даже легче, чем раскаленный нож проходит мягкое масло. Прошел, чтобы увидеть ее неверящие, испуганные, изумленные глаза - и прижать к нежной шейке заранее приготовленный инъектор. На что надеялся он тогда? На ее понимание? На невольно связующее дитя? На собственные силы, ничтожные перед лицом галактических миротворцев?
Наверное, надежду ему заменяло некое истинно мужское чувство, не позволяющее оставить свою женщину и свое дитя в мирке, наполненном условностями и симулякрами. Наверное, сыграло свою роль его патриархальное воспитание. Наверное, сыграла свою роль его почти безнадежная мечта... Ах, он так сильно мечтал показать ей настоящую, по его мнению, жизнь - жизнь с реальными чувствами и реальными опасностями...
Ах, если бы он по-настоящему понимал, что такое сенс-техники...
Ах, если бы...
Он вовсе не был ни дураком, ни идеалистом, чтобы не понимать, что ее организм тоже трансформен - иначе как бы она могла писать любые интересные ей сенсы.
И потому он в знакомом пространстве личного спейс-прикинга не поспешил привести ее в чувство, но поместил безвольное тело в медотсек, чтобы изъять из нее любые трансформы.
Если бы он тогда знал то, что являлось величайшей тайной центральных миров галактики... Но он не мог, не имел права знать, что есть сенс-техники и почему их так немного. Не ведал, не понимал, что тела этих властителей душ и разумов всея галактики абсолютно уникальны в своем сродстве к сенсам, намертво врастающим в их средоточие - в разум, в нервную систему...
Если бы смог принять, что подобный приказ, отданный медотсеку, для сенс-техника убийственен...
Если бы...
Но он торжествовал, недолго, но торжествовал - ровно до той минуты, когда прозвучал тревожный сигнал медотсека. Тогда он, влетевший туда, где, как ему казалось, спящая красавица избавлялась от груза искусственных наслоений, увидел страшное. Ее не изменившееся, нисколько не трансформное тело, обнаженное под прозрачным пластиком, билось в немыслимых судорогах, а под ее женственными бедрами расползалась страшная, темная багровая лужа.
Он, выросший в окраинных, патриархальных, неблагополучных мирах, он, легко отнимавший жизни, в первый раз почувствовал себя - убийцей.
Конечно, он моментально сменил программу медотсека на восстанавливающую. Но ребенок - их возможная связь - был потерян. И он не мог понять, что было потеряно еще.
Через двое суток, которые понадобились на ее восстановление, он - и она осознали иную потерю. Ее самое дорогое, ее бесценная суть, позволяющая раздвинуть чувственные границы, ее сенсы - они замолчали. Восприятие этого факта было таково, что весь путь до его патриархальной планетки она проделала в некоем подобии сна. Все в том же медотсеке.
Он желал иного - мечтал объяснить ей, что жизнь не окончилась вместе с этим анабиозом ее сенсов. Что жизнь больше и сложнее ее снобистских оценок центровой, "сердцевинной" женщины.
Все было тщетно. В те короткие часы, которые он пытался посвятить ей, она или глухо молчала, не воспринимая ни его слов, ни его присутствия, или старалась уйти - не замечая металлических переборок, разбивая об эти иллюзорные в ее понимании стены свое вполне реальное тело.
Поэтому он снова поместил ее в медотсек, более ни на что не надеясь.
Поэтому он, вынырнувший из очередного прокола и увидевший на орбите целых три спейсера - предельно вооруженных, способных разнести в молекулы не только его спейс-прикинг, но и всю планетарную систему, сдался без малейших попыток к сопротивлению.
Сдался потому, что его чувство вины было настолько тяжким, что никакая кара не смогла бы соответствовать этому чувству. Сдался потому, что искренне верил в возможную помощь этих сил, последовавших за ней из самого центра галактики.
Его и ее быстро переместили на один из спейсеров, чтобы вернуть туда, откуда он начал свой одновременно триумфальный и провальный путь.
Ее он больше никогда не видел. Даже на суде ему, согласившемуся со всеми обвинениями, так и не сказали - есть ли возможность, хоть малейшая возможность ее восстановления. Он, раздавленный чувством вины, был бы счастлив получить хоть малейшую информацию. Но ему не предоставили ни байта. Конечно, он был осужден и, в рамках гуманных центристских ценностей, отправился на одну из окраинных планет - пожизненно, без права покидать. Там он был обязан трудиться на благо галактики.
Ему даже вернули личные вещи - все вещи, кроме спейс-прикинга. Вернули даже тот злосчастный планшет, в котором так соблазнительно двигались ее груди, ее ягодицы...
Прижиться в новом мирке ничего не стоило - его патриархальная родина мало чем отличалась от этого нового, но до боли знакомого быта. Даже статус осужденного не стал помехой - ведь каждый образованный и разумный человек ценился на окраинах на вес редкоземельных металлов. Он достаточно быстро взлетел на вершины иерархии, оставаясь, тем не менее, бесконечно замкнутым для женщин, тяготевших к нему в силу статуса и личной харизмы.
Но он по-прежнему предпочитал сенс-секс и умер в преклонном возрасте, не оставив своего генетического материала.
Но если бы он мог знать, что та, единственная, далекая женщина, вынужденная благодаря ему существовать без сенсов, часто вспоминала два часа, проведенные в дешевой комнатке космопортовского гестхауса... Вспоминала - и улыбалась.
Если бы он только мог увидеть ее смущенную улыбку, он бы умер счастливым...