Аннотация: Если ты знаешь, о чем мечтает королева... Если ты думаешь, что знаешь... Тогда будь крайне осторожен - ведь, возможно, ее мечты заметно отличаются от привидевшехся тебе... (стихи автора)
В королевскую опочивальню едва пробивался слабый свет, процеженный плотными оконными
занавесями и шитым пологом огромного ложа. Королева, услышав деликатное покашливание старшей фрейлины, открыла глаза и потянулась, медленно выплывая из неглубокой дремы, призванной освежить ее величество перед долгим вечерним пиром.
- Я уже не сплю, Марион, помоги мне встать и умыться.
- Ваше величество, вы позволите войти своим фрейлинам, чтобы подготовить вас для торжества?
- Позже, Марион. Сначала я хочу умыться и поесть, иначе эти льстивые болтушки не дадут мне покоя.
Старшая фрейлина откинула вышитый полог, раздвинув перед этим оконные занавеси. Опочивальня королевы наполнилась розово-золотым закатным светом, который огладил серые каменные стены, освежил богатые тканые гобелены, окрасил медью темное дерево резной мебели и нырнул в туалетное зеркало королевы, бросив оттуда румяный отблеск, непочтительно ослепивший глаза прекрасной властительницы.
Заботливая Марион подала своей госпоже подбитый серым беличьим мехом халат и удобные домашние туфли, почтительно вызволила ее из недр огромного ложа и осторожно заглянула в дымчато-серые глаза, пытаясь понять, в каком настроении пребывает повелительница.
Глаза, как обычно, были холодны и непроницаемы, но Марион, давно служившая старшей фрейлиной, поняла, что печаль завладела сердцем госпожи, и потому прибегла к проверенному средству - стала ненавязчиво болтать обо всем и ни о чем, попутно передавая последние сплетни все то время, пока королева совершала свой туалет - умывалась над серебряным тазом с ароматной водой и терпела, пока Марион расчешет тяжелые рыжевато-русые косы.
Отпив подогретого вина, королева вслушалась в привычный щебет фрейлины.
- ... Он так хорош собой, но ни одной даме не удалось покорить его сердце. Ах, на каждом пиру он только вздыхает, ест не больше, чем воробей, подносит к губам кубок и забывает отпить... Он оживает только тогда, когда берет в руки свою виолу и радует Вас, госпожа, своим серебряным голосом. Только в те минуты оживают его глаза, когда позволено ему глядеть на свою повелительницу...
- Довольно, Марион. Иначе я посоветую твоему личному священнику наложить на тебя взыскание за сводничество.
- Как будет угодно госпоже...
Марион опустила лукавые глаза, довольная тем, что ей удалось заставить королеву вынырнуть из омута печали. А гнев королевы притворен, уж ей-то лучше всех это известно.
Повинуясь легкому кивку, Марион позволила войти фрейлинам, которые, окружив повелительницу живым разноцветным облачком, наперебой подсказывали королеве выбор платья, прически и украшений. Причем каждая глупышка утверждала, что именно ее выбор позволит прекрасной госпоже быть сегодня ослепительной.
Вздохнув, Марион поправила давно разложенное в гардеробной платье цвета морской волны, достала из шкатулки серьги, ожерелье и браслет, украшенные крупными изумрудами и мелкими бриллиантовыми огоньками. Догадывалась старшая фрейлина, что ее госпожа и вправду желает быть ослепительной для того красивого менестреля, который, быть может, и являлся причиной королевской печали.
Закончив туалет, королева жестом отослала фрейлин, желая несколько минут побыть в одиночестве. Когда болтливые сороки высыпали из опочивальни, властительница подошла к большому - в рост - зеркалу. Казалось, даже этот нельстивый предмет исполнен восхищения - настолько сказочным виделось отражение прекрасной женщины - высокой, статной, белокожей. Шелк цвета морской волны добавил огня волосам, а изумруды поделились зелеными искрами с дымчато-серыми глазами. Каждая женщина преисполнилась бы гордыни и тщеславия, увидев себя такой, но глаза королевы были жесткими глазами воина, подобравшего себе оружие по руке.
...Пир, в начало которого госпожа и повелительница вплыла подобно морской деве, бурлил и кипел... Пришло и прошло время славословий и здравниц, блюда сменились уже пятый раз, заезжие жонглеры и фокусники, танцоры и певцы развлекли гостей и отправились поближе к замковой кухне - пить дармовое вино и делить объедки с господского стола. От вина и еды кавалеры и дамы разомлели, бросая друг на друга томные взгляды. Часть факелов унесли слуги, и образовавшийся полумрак заставил души искать более тонких развлечений.
Приглашенный распорядителем, прекрасный менестрель оставил свое застольное место и занял приготовленную скамеечку напротив королевского кресла. Взор властительницы мягко коснулся юноши и расцвел скрытой улыбкой, которая заставила светло-карие очи менестреля загореться золотым огнем. Тонкая, но сильная фигура, волосы как вороново крыло, алые губы, нежная бледно-золотистая кожа - певец поистине был одним из самых прекрасных божьих творений. А его серебряный голос заставлял даже птиц прерывать свои трели и внимать хрустальным, льющимся звукам.
Вздохнула верная Марион. Ведь это почти грех - устоять перед таким совершенством.
- Что пожелает сегодня моя прекрасная королева? - спросил менестрель.
Задумавшись на минуту, королева ответила с улыбкой:
- Если ты настоящий искусник, то сможешь порадовать наше сердце и без подсказки.
- Как будет угодно госпоже, - улыбнулся менестрель. - Тогда сегодня я спою песню, название которой может показаться дерзким моей светлой повелительнице, ибо называется она "Мечты королевы".
- Это и вправду дерзко - пытаться заглянуть в мечты своей властительницы, но мы даем тебе свое позволение.
Коснувшись струн виолы, менестрель, глядя в глубокие дымчато-серые глаза, начал свою песню:
О чем мечтает красота,
Что лишь одна в багрец одета?
Быть может, власти хочет та,
Чья власть - то Господа заветы?
Преславно имя вознести
Над сопредельными царями?
Их души Господом спасти
И властной стать над их землями?
Иль злато снится той одной,
Что краше вешнего рассвета?
Чтоб славить имя и казной,
И тем, что в золото одета?
Или бессмертная любовь
Во снах является прекрасной?
Чтоб лил герой как воду кровь
Во имя той любви всевластной?
О нет! Ее огромна власть,
Полна казна, и каждый рыцарь
К ее ногам мечтает пасть,
С ее душою чистой слиться.
В чем венценосная мечта,
Что в царственной душе томится?
О, чистой дружбы ищет та,
Вокруг которой - лести лица.
Простого друга, чей нелжив
Совет, в котором нет корысти
На сердце руку положив,
Скажи - она его отыщет?
Тревожная тишина, как паутина, оплела пиршественный зал, в котором каждый страшился даже пошевелиться, но королева хлопнула в ладоши - и зал взорвался шумом приветственных возгласов и хлопков, бывших данью чарующему серебряному голосу. Еще раз улыбнулась королева менестрелю, промолвив:
- Благодарю тебя за честную попытку заглянуть в мечты королевы, певец. Возьми этот знак нашей милости.
Передав распорядителю перстень с собственной руки, королева снисходительно смотрела на то, как менестрель почтительно принимает кольцо и, поцеловав, надевает его на мизинец. Кавалеры и дамы продолжали рассыпаться в похвалах искусному пению, и только Марион с тревогой глядела на складку, залегшую между четко очерченными бровями своей повелительницы.
- Ты напомнил нам, певец, о том, как давно не брали мы в руки виолу, и, хоть наше искусство не сравнится с твоим, доверь нам свой драгоценный инструмент.
- Мой инструмент станет драгоценным, только когда побывает в твоих руках, моя прекрасная королева, и я с радостью отдал бы тебе все, что имею, а не только никчемную деревяшку, - ответил менестрель, передавая виолу распорядителю пира.
Ответ менестреля потонул в восторженных криках, почтительных просьбах спеть и прочих выражениях удовольствия, когда королева взяла в руки виолу.
- Нам никогда особо не давалась игра на виоле, - сказала повелительница в наступившей тишине. - Но в детстве нас учили декламировать стихи под музыку. Хотя это и не сравниться с искусным пением, но плод подобного учения поможет нам развлечь всех старинной балладой, которая вспомнилась нам отчего-то.
Беспокойно и резко зазвенели струны, и сильный, звучный голос королевы, казалось, заполнил собою пиршественный зал.
Лукавый раб с нечистою душою,
Чьи помыслы равны змеи извивам,
Нередко друга сменит он собою,
Чтоб стать для господина властелином.
Изучит раб такой, лукавый, лживый,
И душу, и повадки господина,
Изучит он все темные порывы,
Чтобы скорей увлечь его в пучину
Растлит хозяина такой слуга бесчестный,
Добра лишит и отвратит от правды.
Утопит разум в море сладкой лести,
И в уши будет лить лишь лжи отраву.
Служения сего тот плод червивый
Созреет скоро, отвращая гнилью
Друзей и близких. Если раб тот лживый
Свою мечту тогда заменит былью.
Над господином власть возьмет, и будет
Им управлять как только пожелает.
Но как таких рабов Господь наш судит -
Об этом каждый в наших землях знает.
Простому вору отрубают руку,
Тому же, кто на душу посягает
Сулит закон совсем иную муку -
Тому язык змеиный вырывают.
Чтоб обольщать не смел подобно змею.
И как тот змей, в пыли чтоб пресмыкался -
Лишают ног, нисколько не жалея -
За что боролся раб, того дождался...
И снова тишина окутала пиршественный зал, и королева больше не улыбалась. Бросив застонавшую виолу на пол, она обратилась к менестрелю:
- Что ты так побледнел, наш сладкоголосый слуга? Не понравилась баллада?
- В этой старинной балладе слишком мало любви и слишком много жестокости, моя прекрасная госпожа, - ответил певец слабым голосом.
- А как ты думаешь, достойно ли наказание для того лживого раба, о котором поется в балладе?
- Не смею думать о таком, моя королева, - еле слышно ответил менестрель с серым, как земля, лицом.
- Зато мы можем об этом думать. Рыцарь Лар ли Трой, поднимись.
Бледный как смерть рыцарь неуверенно поднялся из-за пиршественного стола.
- Скажи нам, наш верный рыцарь, правда ли то, что ты - друг сего прекрасного менестреля?
- Ппп..ррда...
- Мы тебя не понимаем, рыцарь. Повтори громко и четко.
- Правда! - громко и четко, как было велено, ответил рыцарь с лицом мертвеца.
- А правда ли, наш верный рыцарь, что шесть десятков дней назад, в день Святости слова, ты бражничал вместе со своим другом-певцом, и, выпив много хмельного вина, вы устроили нечестивый спор о том, как скоро нашему красивому певцу удастся воцарится в королевской опочивальне, подчинив нашу душу и полонив сердце? И не этот ли кошель, который мне передал некий доверенный человек, стал залогом того нечестивого спора? Не лги своей королеве, именем Богов мы требуем - ответь честно!
- Это правда! - сказал рыцарь и повалился, как сноп.
Наступившая затем в зале тишина была настолько страшной, что от звона упавшего со стола ножа лишились чувств две придворные дамы.
- Как ваша королева, мы повелеваем, чтобы опорочивший наше имя рыцарь Лар ли Трой искупил свою вину, будучи затворенным в подходящий приют отошедших от мира со строгим уставом. Жизнь рыцаря, славного своими предками, отныне принадлежит священному храму.
Волна облегчения, понесшаяся по залу, выразилась в громких словах, сказанных в осуждение рыцаря и в одобрение монаршего решения.
И вновь накатила волна тишины, когда взор королевы обратился на менестреля.
- Тебе, певец, Боги не отмерили славных предков, зато щедро отсыпали иных даров - телесной красоты и дивного голоса. Но Божьи дары не принесли тебе пользы, ставши оболочкой для лживой души и змеиного языка. Потому с тобой и будет поступлено, как с рабом из старинной баллады, - сказала королева холодно и бесстрастно и хлопнула в тишине два раза в ладоши.
Трое палачей, явившись на этот зов, вырвали из воющего рта некогда красивого менестреля язык, раздробили ему колени и швырнули окровавленное мычащее тело к ногам королевы.
Повелительница медленно наклонилась, пачкая в крови чудесный наряд, приподняла за волосы залитую кровью голову с потускневшими золотистыми глазами и очень тихо сказала:
- Ты ошибся, красивый менестрель. Я всего лишь мечтаю быть настоящей королевой...
Неспешно оглядев зал, полный мучнистых лиц, королева произнесла:
- Леди, можете быть свободны. Подобные зрелища, безусловно, поучительны для духа, но мучительны для глаз. Лорд-канцлер, лорд ли Трой старший, следуйте за нами в малый кабинет.
Присев за изукрашенный полудрагоценными камнями стол, юная повелительница несколько минут молчала. Лорд-канцлер привычно встал позади ее кресла, тогда как мьер ли Трой испытывал дрожь в ногах все сильнее. Его бледное лицо медленно становилось восковым.
Королева подняла глаза:
- Лорд ли Трой, наша милость по отношению к вашему племяннику была проявлена единственно оттого, что древний род ваш имеет немалые заслуги перед троном. К тому же юности часто свойственны неразумные порывы...
Мьер низко склонился, бормоча благодарности, и, выпрямившись продолжил мысль своей госпожи:
- Моя королева, вы столь же добры, сколь прекрасны и, естественно, находясь в той же цветущей поре, что и мой злосчастный племянник, понимаете...
- Мьер, я надеюсь, вы перебили нас в последний раз.
Королева поджала губы, глядя, как лорд ли Трой снова приобретает восковой цвет. Выдержав паузу, она продолжила:
- Власть и титул, равно как и налагаемые ими обязанности не имеют возраста, мьер ли Трой. Мы видим теперь, что некоторая самонадеянность, о которой нам докладывали, свойственна не только младшим из вашего рода. И можно легко предположить, что ваш племянник, юноша весьма легкомысленный, пришел к своей предательской мысли не самостоятельно, но был направляем более зрелой и твердой рукой.
Лорд ли Трой покачнулся, по его щекам стала расползаться нездоровая желтизна. Он молчал. Бывший (как он считал) лорд-канцлер также застыл безмолвным изваянием.
- Вы знаете, лорд, что наши мудрые законы карают предательство рода полным его искоренением.
Мьер упал на колени и пополз к столу, пятная слезами ворс ковра:
- Помилуйте, моя госпожа, моя королева!!! Мои сыновья, моя прекрасная дочь не должны страдать из-за паршивого мальчишки! Возьмите мою жизнь, но пощадите род ли Трой!
- Встаньте, мьер. Что нам даст ваша жизнь, которая легла в основу запятнавшего себя рода? Посягательство на достоинство повелительницы не оправдать одной бессмысленной смертью.
- Скажите мне, скажите, госпожа, что я могу сделать! Я все сделаю! - лорд пытался встать, но колени подгибались, и он снова падал. Руки его тряслись.
- Лорд Трой ли Трой, вы выплатите в казну штраф в размере десяти тысяч золотых и вернете под королевский протекторат ваш замок Марни-Тарсиль. При вашем согласии земли рода ли Трой и родовой замок ли Трой будут оставлены под вашей рукой, а жизни, которые нам придется сохранить членам вашей семьи, надеюсь, будут потрачены на то, чтобы смыть позорное пятно с сияющей чести вашего рода.
Трой ли Трой схватился за сердце, повалившись лицом в ковер. Лорд-канцлер молча обошел стол, и, ухватив его за локоть, поднял на нетвердые ноги. В лице сиятельного мьера Трой преобладал теперь зеленоватый тон.
- Спаси вас Боги, повелительница, моя прекрасная госпожа! Я немедленно... Я пошлю гонца... Подпишу..
- Мьер, поскольку вы выразили явное согласие, проследуйте с нашим канцлером для составления требуемых бумаг. Более вас не задерживаю. К тому же после столь прискорбного события вам понадобится отдых в вашем замке. Очень продолжительный отдых.
Старший Трой, едва не падая, низко склонился, попятился к двери и исчез за нею.
Лорд-канцлер остановился перед столом своей госпожи и, в свою очередь, отвесил низкий поклон.
- Позвольте поздравить мою госпожу с такой впечатляющей победой. Гордый род Трой, столь высоко поднимавший голову и пытавшийся своим богатством затмить сонм звезд на небе, повержен в прах и более не бросит даже тени на ваш сияющий престол...
Канцлер выдохнул, еще раз коротко поклонился и вышел.
Встав, юная властительница подошла к окну, распахнула его, наполнив грудь ночной прохладой, и подумала, сладко жмурясь: "Как точно и своевременно я проявила некую неосторожную благосклонность наедине с этим прелестным певцом. Правда, теперь он вовсе не прелестен... Ну что ж, певчие птички, живущие в клетках, часто становятся добычей кошек"...
И только звезды увидели мечтательную улыбку королевы...