Манаков Анатолий : другие произведения.

Гераклитовы круги

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Может возникнуть впечатление, будто Всемирная История Народов сводится к самонадеянности правителей, идущей обычно рука об руку с их цинизмом и лицемерием. Конечная интрига в том и заключается, как в общем-то разумные люди могут вести себя неразумно, порою даже опасно.

  
  
  
  
  
  
   АНАТОЛИЙ МАНАКОВ
  
  
  
  
  
  
  
   Г Е Р А К Л И Т О В Ы К Р У Г И
  

Эпизоды истории преступлений и наказаний

  
  
  
   Может возникнуть впечатление, будто Всемирная История Народов сводится к самонадеянности правителей, идущей обычно рука об руку с их цинизмом и лицемерием. Конечная интрига в том и заключается, как в общем-то разумные люди могут вести себя неразумно, порою даже опасно.
  
  
  
  
  
  
  
   РАСЧУДЕСНЕЙШАЯ КАРУСЕЛЬ
  
  
  
   ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА
  
   Иной раз кажется, будто черт меня дернул завести дело предварительной проверки "Блуд на Руси". Впрочем, ну завел и завел. Дальше-то что? А дальше, по ходу розыска словесные символы стали приобретать все более широкое толкование. Оказалось, блудник может быть не только прелюбодеем и развратником, но и пакостником, злодеем, еретиком. Отсюда, наверное, и блудливая свекровь невестке не верила.
   Из представленных свидетельств получалось, что по части благонравия мы ничуть не превосходим другие народы, а они, в свою очередь, не превосходят нас. Повсюду в мире и во все эпохи любая нация превозносила до небес собственные нравственные достоинства, одновременно стараясь выставить иноземцев в довольно неприглядном свете. И самое интересное, складывалось впечатление, будто веками на исторической сцене менялись лишь декорации, действующие лица, способы сокрытия безнравственности или выставления ее напоказ, но суть происходившего и искушения оставались неизменны.
   В России, как и везде, немало строгих ревнителей идеи об изначальной непорочности народа. Однако этим радетелям надо еще покорпеть, чтобы убедительно доказать, какой народ больше преуспел в повреждении нравов. На сей случай в любой стране найдутся свои прокуроры, адвокаты и судьи. И все подметят для себя: сколь ни обращайся к высшему духовному правителю за помощью, бессилен он убедить людей вести себя морально и этически достойно. В конечном счете, золото огнем искушается, а человек напастями.
   Рассматривать любое явление с максимальной придирчивостью, даже если результаты свидетельствуют против меня и моих соотечественников, - вот принцип, на котором я старался выстроить это интерактивное расследование. Почему бы читательскому жюри не посмотреть, как это получилось и получилось ли вообще? Да хотя бы из праздного любопытства и, разумеется, без всяких обязательств.
  
  
   В КРУГЕ ПЕРВОМ: НА БРЕГАХ ШАЙТАН-РЕКИ
  
   Для затравки одна интригующая мыслишка. А не повторяется ли все в нашей жизни по кругу, подобно вращению Земли вокруг Солнца? И не оттого ли возникает у нас искушение сотворить в нашем воображении картинки и образы небесного происхождения?
   При таком вселенском круговороте невольно приходится начинать розыск с тех мест, где сейчас находится Индия. Именно в Ведах заложены основы существующих ныне религий, впервые появилась версия сотворения мира из единого духа. По сути, зерно послания Вед сводилось к тонкому, ненавязчивому выводу о том, что, возможно, оно так и есть, но может быть и по-другому. Точнее, к неуловимости истинного смысла в виду бессилия мозга адекватно представить себе бесконечность.
   Ведийская религия первой ввела систему противовесов между богами, уравновесив своих Варуна и Митру другими вездесущими существами. Сотканное из противоречий мироздание признала в целом благорасположенным к людям, чье соперничество между собою якобы зависело от приносимых ими жертв и от соблюдения надлежащих обрядов поклонения Небу. Религии этой суждено было превратиться в философское учение о несовершенстве человеческого разума, способного лишь обнаружить условные аналогии и связи явлений, придумать понятия добра и зла с весьма расплывчатыми представлениями о добродетели и грехе.
   В основе своей, буддизм - тоже религия с философским уклоном. Есть у нее бог смерти Мара, который пытается помешать намерению Будды постичь высший разум. Сам Мара играет на искушениях человека похотью, ленью, стяжательством, самонадеянностью и презрением к окружающим. Но у буддизма нет противоборства между добрыми и злыми духами, ибо в таком случае потеряла бы всякий смысл ответственность людей за свои действия.
   Синтоисты вообще бросили вызов традиционному западному пониманию религии, воздержались от окончательного определения понятия зла, допускали противостояние между земными и небесными силами, особенно когда сделанная человеком какая-нибудь пакость вызывала гнев богов. Синтоисты признали существование злых духов, но высшего из них не выделяли.
   За три тысячелетия до нашей эры египтяне поклонялись верховному правителю Солнцу. На берегах Нила верили в то, что мир однажды рухнет вместе со звездами и планетами, а смерть человека - всего лишь начало его путешествия в царство богов. В Древнем Египте не задумывались, как можно быть приговоренным на вечные страдания в потустороннем мире. Боги там тоже отнюдь не бессмертны, ибо подобная привилегия жрецам и фараонам казалась абсурдной.
   Многие легенды Древнего Китая во многом напоминают нынешние христианские догматы о дьяволе. Китайский владыка Вселенной Чен-Юн, например, обладает качествами скорее Сатаны, нежели благодетельных ангелов, а его подчиненный Цзи-Ка за поднятую им смуту низвергнут на землю скитаться в человеческом обличье.
   Отыскать лики Князя Тьмы в африканских религиозных культах тоже непросто: высший носитель зла не укладывался в мировосприятие аборигенов. Они наделяли себя добродетелями не для получения благоволения свыше, а для того, чтобы довольствоваться их проявлениями на земле. Вплоть до прихода к ним христианских миссионеров африканцы считали, что можно совершить ошибку, но не грех.
   Боги Эллады могут показаться легкомысленными, поступающими иногда даже хуже отъявленных негодяев. Тем не менее, сами эллин богов этих не боялся, рабской покорности к ним не испытывал. Своим свободолюбием и желанием наслаждаться земными радостями он отвергал тезис - "если есть бог, значит и дьяволу быть". К богам же обращался как к своим посредникам или союзникам, просил их помочь насладиться любовью, разрешить житейские конфликты, отомстить кому-то за что-то. Заклинания его лишены даже намека на главного носителя мирового зла.
   Свою свободу гражданина республики древний грек не ставил в зависимость от потусторонних сил, да и вряд ли по-настоящему верил в их помощь - просто путем заклинаний старался снять напряжение. Потому и очень далека от древнегреческих философов иудейская идея апокалипсиса. Эллину более близок был вывод историка Гераклита: все в этом мире течет, меняется, возвращается на круги своя и никто не удостаивается звания бесспорного победителя в интеллектуальных спорах. Абсолютное добро в лице Всевышнего или абсолютное зло в облике дьявола? Такое в воображение жителя Эллады явно не укладывалось.
   Римляне осеняли правление своих императоров славою Олимпа, но относились достаточно прохладно к отсутствию в их собственном пантеоне Вседержителя Вселенной, обходились они и без дьявола с адом. То были приверженцы конкретных дел, ремесел, земледелия, торговли, строительства, войн, развлечений. Потому и боги у них служили покровителями определенного рода практической деятельности. К примеру, Меркурий стоял на защите торговцев и жуликов. У последних, правда, была и своя богиня - Лаверна.
   Создавать версии сотворения мира римляне полагали для себя ненужным, превратили своего двуликого Януса в олицетворение самой жизни, удалили из языческой религии многие греческие духовные изыскания с примесью восточного колорита. Внесли также существенное уточнение: гражданин Рима мог считать себя хозяином своей судьбы, не участвуя в колдовстве, чародействе и ясновидении. Даже могущественный император Веспасиан боялся заикнуться публично о своих способностях пророчества, опасаясь принятия сенаторами санкций против него.
   Как у римлян обстояло дело с дьяволом, олицетворением вселенского зла? Прежде чем искушать себя им, нужно было хотя бы основательно запугать себя жизнью земною. "Что есть зло? Неразумие", - утверждал Сенека. Да и зачем все эти духовные экспедиции к первоначалам бытия, если Вечный Город на семи холмах напоминал огромный котел, где перекипали склонности природы человеческой не только к обману, интриганству, разврату, лицедейству, насилию, стяжательству, телесным удовольствиям, но и к тому "таинственному трепету души", что возникало у людей при виде красоты плодов творческого труда.
   "Даже дети, за исключением не достигших возраста ходить сами в бани, сомневаются, что где-то обитают души предков и находится подземное царство, в котором души умерших кто-то переправляет через реку Ахерон", - отмечал Ювенал в своих сатирах. В свою очередь, Цицерон насмехался над адом, считая его следствием поэтического воображения.
   Многие патриции и даже плебеи сомневались в существовании загробного мира, ибо для них поклонение богам - лишь дополнение к моральному кодексу чести и к законам, скреплявшим этические нормы. Правда, при этом редко кто из императоров не грезил объявить себя полномочным представителем небесных сил. Разумеется, публично иронизировать в этом отношении могла позволить себе лишь аристократия. "Кажется, я становлюсь богом", - усмехнулся все тот же Веспасиан, испуская дух на смертном одре.
   Итак, если впечатления верны, римлянин видел в разврате пятно порока, но не греха. Грех в империи появился с Востока позднее, и еще долгое время гражданин Рима не хотел отдавать своих богов в жертву апостолам христианства, упорно называя это вероучение "мерзким суеверием". С принятием христианства в качестве государственной религии сонмище привычных для римлянина злых гениев практически в полном составе перешли под командование Сатаны - высшего небесного правителя по части обмана, коварства и блуда.
   Индейцы Северной Америки окружили себя плотной завесой загадок. Судя по всему, они превращали многие наблюдаемые ими предметы нечто для себя одушевленное и разумное. У них тоже имелся бог, но не самый великий из всех великих. Представляя себе мир сосудом, где смешивались естественное и сверхъестественное, они не сваливали свои беды на злых духов. Такое желание возникло у них лишь после прихода колонизаторов из-за океана.
   Отыскивать же в Латинской Америке верховного предводителя всякой нечисти небесной сам черт ногу сломит. Ее коренные жители не страшились своей или чужой смерти, щедры были на человеческие жертвоприношения, с чем и увязывали благосклонное к себе отношение небожителей. У племени майя, например, этих богов насчитывалось тридцать дневных, девять ночных, три покровителя плодородия плюс главный создатель мира и человеческого рода Итцамна со своим семейством. Все они многолики, доброго и злого нрава, в зависимости от обстоятельств. Когда смерть - ничто, как и сама жизнь, когда боги и добры, и злы, и помогают только после должных приношений им, какой может быть даже разговор о грехе. Перед аборигенами дьявол предстал в начале XVI века тоже из-за океана, во плоти человеческой - с крестом и мечом в руках.
   У полинезийцев своя версия сотворения мира и свое верование в высшего бога Симо-Рапао, создателя первой пары людей. Богами они называли неких "людей наверху" - добрых, но способных разгневаться, если их здорово задеть. Самое же страшное зло ожидали не от богов, а от вырвавшихся из человека духов земных и небесных, при полной неуверенности, какие из них и что собой представляли. О конце света островитяне не задумывались, равно как и о первородном грехе. Богам вообще отводили роль значительно меньшую, нежели солнцу, океану, растениям, женщине. Верховный носитель мирового зла у них тоже не прижился.
   И вот снова Европа. Пусть даже терялась древняя история населявших ее народов во мраке веков и мифах, можно достаточно уверенно предполагать, что кельты-язычники, почитая добрых и остерегаясь злых духов, обходились-таки без дьявола. Слишком гордились они своей силой физической и умением отвести от себя гнев любого небесного повелителя. В спорах между собой или соседними племенами высшим судьей им служил сначала топор, потом мирный договор. Очень схоже предпочитали решать свои конфликты и язычники славяне...
   Совершив мысленно оборот вокруг света, обратимся к тому самому региону, который сейчас одни называют Ближним, другие - Средним Востоком.
   Испокон веков древние обитатели иранских плоскогорий впитывали вместе с молоком матери верование о переходе души умершего в загробный мир, где их поджидало всемогущее божество с топором. В человеческом воображении прочно поселялись ангелы-хранители, которые привлекли внимание иудеев, да и сами персы многое позаимствовали у богатой на символику ведийской религии.
   Поначалу персы создали культ своим главным богам - Агура-Мазде и Митре, но снабжать их "противовесами" не торопились. За многие столетия до Рождества Христова бог Митра превращен ими в Спасителя. Возник и Ариман, непримиримый к этим богам справедливости, завоевавший себе союзников среди прежних богов, которые стали демонами болезни и смерти. Тогда же теолог религии страдания и сострадания, глава секты магов Зороастр дал определение понятий добра и зла, очень близкое тому, что потом сделают апостолы христианства. Согласно его учению, Митра в образе человеческом победит Аримана, мертвые воскреснут, состоится Суд, после чего грешники отправятся в ад, праведники в рай.
   Авторы Ветхого Завета постарались объяснить, откуда и как произошел мир, кто в нем хозяин. Иудеи считали, что люди сотворены Богом, но после совращения дьяволом совершили первородный грех, за что и несли кару Господню. В общем, рабы божьи, чье спасение зависело только от жрецов, уполномоченных изгонять злых духов из грешных тел. Вот только продолжали одолевать их навязчивые вопросы. Например, можно ли вкушение "запретного плода" считать деянием с преступным умыслом? Почему оно сразу признано грехом, а не просто ошибкой по неведению? Неужели сие и было замыслом Творца - подбросить первым людям провокатора в лице змия?
   Из библейской Книги Бытие следует, что главный искуситель Сатана служил членом Небесного Совета, особо приближенным к Богу Яхве, верным исполнителем его воли. Снова одна загадка наслаивалась на другую. Может быть, Вседержитель далеко не всемогущ, а был еще некто, с которым ему приходилось действовать на равных? И не состоялась ли между ними договоренность о разделе сфер влияния? А все тот же змий, соблазнивший Еву. Кто он? Ветхий Завет извещал, будто это дьявол Самаэль, у которого четыре жены, родившие на свет неисчислимое бесовское племя. Богобоязненные раввины вообще считали Каина сыном проклятого Сатаны.
   Отцы иудаизма при составлении своих священных текстов довольно часто прибегали к образам из древних легенд. Сатана же использовался ими больше для обозначения не конкретного небесного существа, а тех ангелов, которые направлены Богом Яхве на землю, дабы жизнь там людям райской не казалась. Негаданные повороты судьбы к худшему жрецы объясняли греховностью человеческой натуры и ухищрениями Искусителя, совершаемыми с попущения Всевышнего. Сатана у них был архангелом, шефом небесной разведки и только, когда тот стал заговорщиком-смутьяном, Яхве вывел его из числа приближенных, а падших ангелов вместе с ним изгнал в ад. Правда, это не помешало другим ангелам устремляться на землю соблазнять девиц и порождать демонов.
   Насчет местонахождения ада в Ветхом Завете ничего не говорится и остается лишь строить предположения. Глубоко в земле, на солнце, внутри вулканов, на далеких островах в неведомом океане? Вратами ада считались кратеры вулканов, пещеры, пропасти, через которые сновали туда-сюда бесы по делам искушения. За вратами нестерпимая жара, вонь от горящего мяса человеческого. Там в мире неискупимых грехов, вечных мук и безмерного отчаяния правил Сатана. Наиболее изощренно пытали сладострастниц, что разрешались от бремени чудовищами, которые после выхода из тела разрывали и тащили за собой его внутренности.
   Согласно Ветхому Завету, главарь падших ангелов пытался лишить иудеев божественного благоволения, подталкивал их к грехопадению и разрушению божественного миропорядка. Не вошедшие в канон апокрифы шли дальше и даже проводили идею о близости к дьяволу самого человека, несшего собственную вину за отступления от предначертаний Господних. В подобных текстах, хотя и высказывалась мысль об обособленности Бога от зла, сам он мог быть жестоким, безжалостным, зачастую несправедливым, мстительным, проклинающим всех подряд и даже внушающим к себе ужас.
   Из необходимости снять с Бога вину за зло и пробились сквозь иудаизм ростки христианства. После нанесения дьяволом огромного вреда людям Бог должен был дать явиться на земле своему Сыну, Христу Спасителю рода человеческого, дабы тот принес себя в жертву во искупление людских грехов. В Новом Завете дьявол уже был выставлен дерзким, заклятым врагом Иисуса Христа. С Евангелия началось и описание отчаянной духовной борьбы христиан со вселенскими силами зла.
   Действия главного искусителя все еще выглядели слабо мотивированными, его статус официальный не определен даже на соборах епископов. Кто же он, в конце концов? Помощник или заклятый враг Всевышнего? Если Сатана было творением Бога, восставшим против своего начальника, то не существовало ли мировое зло изначально? Что именно подтолкнуло архангела на путь измены? Как считать проказы дьявола, причиной или следствием? По всем этим вопросам отцы христианской церкви в течение веков не могли придти к согласию...
   В Европу Средневековья дьявол завалился уже во всем своем величии "сына греха и страдания". Повсюду разносились угрожающие крики: "Если не с Христом, то с Сатаною!" Из порочного архангела он стал носителем вселенского злого начала.
   Идеолог Римско-католической церкви Блаженный Августин утверждал тогда, будто второе пришествие Христа спасет лишь немногих, а большинству предстоит понести страшнейшее наказание за их преступную связь с дьяволом. К тому времени жрецы либо забросили языческих богов в ад, либо обратили в бесов. С трудом, но складывалась и официально принятая церковью версия происхождения дьявола: создан он, мол, добрым, однако зависть и похоть сделали его злым, а отдельные ангелы сохранили нейтралитет в ожидании кто кого одолеет, Бог или Сатана, - это якобы и позволило бесовскому отродью пополниться людьми, в которых вселялись души умерших идиотов, уродов, сумасшедших, пьяниц, лжецов, распутников, самоубийц.
   Каноническое положение о дьяволе принял Вселенский Собор 1215 года. "Равно как и демоны, Сатана создан Богом, - говорилось в постановлении иерархов. - К моменту Творения он еще не был нечистой силой. Став же грешником по собственному хотению, с той поры только и делает, что искушает людей". В XIII веке дьявол стал первопричиной ереси, колдовства, мятежей, воровства, блуда: дьявольщиной называлось все необычное, включая слишком заметные умственные способности или бросавшуюся в глаза красоту тела. Христианский мир попал в цепкие лапы чудовища не ясной до конца природы, ибо теологам только еще предстояло объяснить истинное происхождении вселенского зла.
   Что подвергли они доскональному разбору, так это "одержимую дьяволом" личность. Убедительным подтверждением считали признание в этом самого человека. К другим доказательствам относились его свободный образ жизни, раскованные манеры поведения, замкнутость, продолжительную болезнь, припадки бешенства, бессонницу, сонливость, обжорство, жалобы на скуку. Характерными признаками признаны также нечувствительность тела к боли, неподвижный взгляд, необычные позы или жесты, порезы без кровотечения...
   Выбитые Святой Инквизицией под нестерпимой пыткой "признания" стали принимать за самое верное свидетельство тайного общение человека с отродьем дьявола. Сатане приписывали чуть ли не способность воскрешать мертвых, но тут иерархи поясняли: сие лишь кажется, ибо прерогатива подлинного воскресения принадлежит исключительно Всевышнему. Вторя светским и духовным правителям, простолюдины сваливали вину за свои напасти на "шестикрылого", хитрющего и коварного.
   К главным приспешникам сатанинским Инквизиция относила еретиков. В соответствии с наставлениями для ее следователей и судей, подозреваемый в ереси не мог быть обвинен ложно, потому как даже не полностью доказанная вина его говорила о том, что любые опровергающие обвинение свидетельства являются всего лишь коварными проделками "рогатого". На уловки дьявола рекомендовано отвечать своими собственными ухищрениями. Вырвав признание под обещание прощения, передавали дело другому судье, который по факту признания должен был сразу вынести смертный приговор.
   Чем больше людей сгорало на костре, тем меньше рассудка оставалось у еще не сожженных. Всеобщая подозрительность выливалась в массовый психоз, усугубляясь половым неврозом, истерией, галлюцинациями. При этом, значительное число жертв были отнюдь не записные еретики или колдуньи - чаще всего существа просто эксцентричные, любознательные, веселые, упрямые, с независимым складом ума. Много среди них и женщин обворожительной красоты, что просто отказывались служить "подстилками".
   Теологи выставляли Князя Тьмы носителем неосязаемой, бесплотной субстанции, способным оставлять все же следы на сыпучих предметах. Дьявола рисовали в самых разных видах, чаще в обличии козла, в котором он, мол, и появлялся перед ведьмами. Описаний его безобразной, звероподобной внешности бесчисленное множество, как и дара менять свой облик, становиться мужчиной, женщиной или гермафродитом, к отшельникам приходить обольстительницей, к девушкам - молодым красавцем. Замышляя кого-то затащить в свои сети, появлялся он под видом друга, родственника или даже знакомого священника и мог при этом выделять особые флюиды, вызывавшие либо благоговейное восхищение, либо страх с отвращением.
   На распространяемых в народе картинках его изображали высоким, необыкновенно худым, с горящими навыкате глазами, темным лицом, волосатым телом, крыльями летучей мыши, длинными острыми ушами, свиными клыками и козлиными ногами. В качестве особых примет выделялись копыта, легкая хромота, худое лицо с выступающей челюстью на тонкой шее, бугристый морщинистый лоб, узкий подбородок с козлиной бородкой, клинообразная черепная коробка и... дрожащие ляжки. Под пером итальянского поэта Федерико Фрецци существо это вырисовывалось вполне человечным, величественным, благочестивым, с тройным венцом на голове, скипетром в руке и ростом... в пять километров.
   После нового подсчета получалось, что в нежданно негаданном бунте против Всевышнего участвовал каждый десятый ангел, а скрытно симпатизировавших вообще не известно сколько. Попали они в ад в наказание и одновременно для совершения экзекуции над грешниками, но некоторые остались-таки в воздухе, откуда и появлялись на земле. Искушать же могли только до дня Страшного Суда, когда Христос загонит их всех в ад навеки вечные и уж больше оттуда не выпустит.
   Пока же их никто не загнал, творили черти полосатые дела свои в подлунном мире с полным знанием души человека, проникали в глубины его совести и потаенных мыслей, в совершенстве владели психологией чувств, диалектикой соблазна. Правда, будущее предсказать были бессильны и не ведали всех предначертаний Господних. Вот в софистике, в софистике они не имели равных. Попадались среди них ловкачи и простофили, удачники и неудачники, образованные и невежды. Реальной же власти над человеком у чертей было ровно столько, сколько Всевышний их терпел. Властвовали они преимущественно не над духом, а над плотью - зачинщицей греха.
   Во всяком случае, так считалось и в это верили.
  
   *
   В то же самое время на Руси, где даже по складам-то мало кто читать умел, странствующий ум народа - назовем его Метафором Иванычем - уже создавал образы знаковых персонажей, достойные пера.
   Голова всему начало - не с кондачка сказано. Вот и у одного из типажей голова ногам покоя не давала, вечно он метался, словно угорелый с писанной торбой, а за столом, где все смирно сидели, вертел ею из стороны в сторону. "Не крути башкой, вертлявый! - предупреждали его. - Продадим в татары".
   Мозговина у него сделана была из табачного горшка, в котором зайчик играл, из косточки в косточку переливался. Засеяно там реденько, винтиков нехватка, клепки нет, чердак без стропил. И водружен на нее колпак - не шитый, не вязанный, весь поярчатый.
   Иногда просто жаль его: уж больно часто мужики на нем кулаки разминали. Лося били в осень, этого же колошматили в любое время года, потому что делал все наобум, закон ему не писан, дай только ему волю - на потеху и разгул две возьмет. Подчас и сам за палку хватался, однако обычно бил зря, не по делу.
   Повадился этот "дядя Трифон с неба спихан" лошадку свою кнутом кормить. Посоветуй ему веничком махать у хвоста для быстрой езды, так и сделает. Нечаянно у него даже мыслишка проскользнуть могла, но, по его же признанию, наперед думать он пытался не раз, только выходило еще хуже.
   Для такого непутевого что ни время, то пора. В воду он совался, не зная броду, по самый рот. Чаще всего, говорил с ветру, порол чушь собачью без розмыслу и складу. Слов у него много, а разговору с ним на один целковый. Бывало, и угрюмо молчал, ум копил и, если говорил что-нибудь, то либо лишнего сбрехнет, либо невпопад.
   Пива с ним не сваришь, а ежели сваришь, не разопьешь. И собирался он всегда за море по еловы шишки: ехал в Рязань - попадал в Казань, вез с собой орехи - возвращался ни с чем. Ему бы в огороде сидеть и чужую куму целовать, а не в дальние края наведываться. Ему бы учиться, но скорее волк на белку залает, чем он за ум свой возьмется.
   Не плотник, да стучать он большой охотник. Смотришь на него, не надивишься: "Фугай, Ванька! В случай че, тятька топором подправит!" После него и впрямь подправлять надо, но обычно еще нескладней получалось. Горница у него как горница, вот только окна криво стояли. Одно им сделанное не годилось, другое хоть брось, третье маленько похуже обоих.
   Сапоги у растяпы во сне с ног стянут - даже не заметит; воров в лесу караулит - те у него из дома выносят. Деньги принимал без счету, словно поп, которому все копейка. Дело его - кран от сгоревшего самовара. Путал все на свете, кашу в лапти обувал. В отца родного кинуть мог блином с колокольни и убить ненароком. Похулить его - грех, похвалить - Бог накажет. Видно, не на ту пору мать его родила и, не собрав, в люди пустила.
   Удачлив сей молодец был лишь в сказках. В жизни ему даже богатство без пользы, и ум свой продал бы, да никто не берет. Хоть в ступе его толки, хоть плюй в глаза - все божья роса. Вдруг втемяшивалось ему что-то в голову и начинал говорить свысока, а с носу текла осока. Дома сидел, в дудку играл, дети с голоду помирали. Жених он с бабьей радостью, что вожжи отпустит и держит лошадку за хвост - так, мол, править легче.
   Летом кликали его Филаретом, зимой Кузьмой. Для чего? Да для дурацкого спросу. Подобных ему на сотни лет вперед было припасено. Их столь непочатый край, что всех не перечтешь. "Почему вы, растютяи, такие безголовые?" - интересовались у них. И надо ж, отвечали залихватски: "У нас вода такая". На их сходках даже у черта не все дома. И, как ни странно, когда их поблизости нет, скучно становится.
   Звали этих самых растютяев дураками, дуралеями, дурандасами, дурачинами, дуростелями, дуриндами, дурошлепами, дурошманами, дуроплетами, дурнями... Полностью привести все производные от других корней - страницы мало будет.
   Проявлялась здесь и некая диалектика, согласно которой выигрыш с проигрышем на одних санях ездят. То бишь, не сотвори природа дурней, не было бы и умных. Смекалистых да прозорливых Русь тоже рождала щедро.
   Вот один, к примеру, всегда фонарь со свечой в голове носил. "Пресвятая Богородица! Почто рыба не ловится?" - спрашивали его мужики. Он же расхаживал по берегу с важным видом и гордо выставлял свои резоны: "Либо невод худ, либо нету ее тут".
   Поговаривали, будто под носом умного всходит, в голове посеяно, на вышке все в порядке. Мозгов у него два гумна и баня с верхом. Его святая проповедь: не дури и не дурачь, не чуди и не проказь. Это не значит, конечно, что он только ее и держался. Увы, от безысходной тоски на него тоже временами блажь находила. Случалось, и рукам волю давал, спорить зачинал, у кого придури больше, а потом на свободу свою душу отпускал беса потешить. Кость разума в нем была, только не всегда видна, не на всякую шалаву припасена. Шалостям он позволял одолеть себя назло, наперекор да людям в укор.
   Умный от умного, как и дурак от дурака, тоже разнились. Иной умен, но не изловчен, вел себя скромно, ни на кого не злобился и знал, что на всех угождать - самому в дураках сидеть. За худое словцо или дельце могли и ему по башке врезать, однако ж околпачить его, Москву в решето показать, редко кому удавалось. Крепок он был своей соображалкой, и не только палку, тонкие намеки понимал.
   Ум и голова у него не сами по себе гуляли: старался он все сделать так, чтоб после раздумьями себя не утруждать. К чему охоту имел, тому и смысл придавал. Потому дело у него спорилось, доилось шибко и молоко не жидко, кошка ему в лукошке ширинки шила, кот на печи сухари пек, собака посуду мыла. Словом, сам кует, жена дует, все мычит и телится, везет и едет. Кто бестолков, а он без долгов.
   Может, с виду и неказист этот мужичок, зато в плечах харчист. Удача у него на гряде, из рук не выпадала. Жить своим умом да горбом - это тебе не веретеном трясти! Такой в тарантас петуха запряжет и поедет, как на хорошей лошадке. Умный поп его крестил. Правда, были у него и слабости вроде того, что временами уж больно хмурый ходил.
   А вот другой, что тоже не в лесу родился и не пенькам молился. Умник он первого десятка, да не первой сотни. Знал будни, почитал праздники, в делах смекалкой брал. Ему поп только кулак покажи, сразу догадывался, на какой грех намек. Была б догадка, рассуждал он, а на Москве денег кадка: надо лишь с умом торговать и умную ложь почитать больше глупой правды.
   Говорил он часто, словно горбатого к стене лепил. И все отчего? В торговле без обману нельзя, душа не стерпит От одного грош, от другого два, так и идет издавна. Потому всякий раз норовил по полкувшина каждому всучить, святого олифой зря не поливать. Да и откуда взять на блаженных-то и нищих, коли за один день в лавку его таких душ двадцать заваливалось. На все случаи жизни припасена у него была и любимая пословица: "Коли конь не твой, так хоть волк его ешь".
   Его тоже умный поп крестил, только жаль, не уронил. Как ни бегал он от зари до зари по торговому делу, вечером дома у себя обязательно к бутылке припадал. И тогда чем больше жену колотил, тем щи ему вкуснее казались. Беда к нему завалится - ума принесет, а иной раз постучится - ум за разум у него зайдет и примется все делать самодуром. Вроде не из блажных, но из корысти мог мирошкой-дурачком прикинуться. Отшалив же, снова брался за хитрющие делишки свои и, уж коли врал, словно на салазках под гору катился. У такого мужа жена всегда глупее его, но даже она голой правды ему никогда не скажет.
   А вот типаж с виду действительно толковый, не подводи его каждый раз авось дурак. Потому выполнение им обещаний выходило у него на уровень - после дождичка в четверг или после снега в пятницу. Умом своим пообносился он не меньше, чем одежонкой, что сам объяснял очень доходчиво и не смущаясь: "На каждый день умен не будешь. Дней много, а ум один".
   Обычно держал он себя степенно, однако, стоило ему выпить лишку, под стол падал и возился там будто дитя малое. Потом и голову свою призывал к ответу за то, что рука согрешила, продажной дури в глотку налила. Головка у него воровка в том смысле, что после каждого пропоя души и денег извилины в ней сразу шевелились на предмет, как бы деньжата вернуть, да еще с приварком.
   В трезвом виде пребывая, превыше всего такие ставили порядок. Поскольку же для соблюдения ими самими порядка воли у них нехватка, то повсюду совались бесом, не смысля в деле не бельмеса. В итоге, все, что им доверяли сделать, частенько получалось ни в дышло, ни в оглоблю, ни в корень, ни в пристяжку. Все потому, что в рай просились, а сами даже молиться толком не умели...
   Ох, как хотелось сдружиться не с ним, а с каким-нибудь удалым молодцом, заводилой в любой компании. Такого соколика златокрылого о двух головах на конфуз не возьмешь - даже лежащую под ним доску заставит шевелиться. Коли винца ему не поставят, с лица мог выпить. Не лаялся, не говорил в обиду и, когда его матерно посылали, в ответ улыбался: "Да пошли вы все в баню!" Тузовый он в масть и в большом спросе у слабого пола. Вот только выбор перед ним не особо широкий: девчушек много, но мало кто ему по душе.
   С ним не заскучаешь. Забавный случай расскажет, станцует вприсядку, лихую песенку споет где-нибудь на пирушке в ремесленной слободе. Бывает, даже лоб крестить на такой гулянке некогда: после тяжкой работы душа на волю просится, не удержать. Но пока еще пировальщики совсем не распоясались, заводили они разговоры лихие на вечные темы бытия. Типа того - коли язык есть, то и ума не надобно.
   - Умен ты, Антон, аки наш поп Семен, что карты продал и свечи купил, - замечал какой-нибудь мастер-богомаз своему соседу за столом и дружбаку по гулянкам. - С тебя, дурилы, и взятки гладки.
   - Хреновину городишь! - взбрыкивал его приятель с черными всклокоченными волосами и реденькой бородкой. - Посконным рылом своим да в суконный ряд лезешь! Че ерепенишься-то, пасть раззявил? Грамоте обучился, в умники записался, а из олухов не вышел. Вон и рот у тя без застежки, прежде ума говорит.
   - Сам ты хрен мордастый! На тя и мухи-то задаром садятся.
   - Може, и мордастый, да справный. А ну, катись откуда выкатился!..
   Но даже после седьмой "богопрогневательной" чарки, когда ум неведомо куда улетучивается, не было у мастеров иконописного дела настроя на мордобой. Помирятся они и сойдутся во мнении, что хитрых искать надо в тюрьме, а дураков - среди попов.
   За тем же столом напротив двое кряжистых мужичков с седыми бородами по пояс отрывками улавливали разговор молодых и кричали друг другу на ухо:
   - Золотые у богомазов руки, да дуракам достались. Вишь, как петушатся, поповы курицы. Голосом тянут, а умом не достают. Встарь-то люди поумней казались, теперь повеселей. На кой молодым ум-то? Были б деньги, да спесь. Токмо умной спеси не бывает.
   - Не все у нас на Руси караси, Козьма, есть и ерши. Ну, а эти просто сморчки недоделанные. Могёт быть, и умны, да карманы у них пусты. Не штука ведь разум, штука - деньги. И не всяк умен, кто с головою: иной учен, но хуже дурака толченного.
   - Знамо дело. Однако ж я скажу тебе, Прокопыч, свой дуралей чужого умника милей. Наш дурень ежели не круглый олух царя небесного, много еще здоровой кровушки имеет и так наболванит, что его не переболванишь. На нашего-то, шебунявого, вся надежа. К нему и Господь жалость питает.
   - Че тут говорить, мы с тобой свое пожили, с винцом да ножом погуляли, девок в вечор погоняли, говядинкой побаловалися. Лавки у нас по средствам, товаром не обижены, денежку малу-малу видим. Вон женки наши померли, так больше не женимся, ни к чему дрожжи новые разводить. Крутись иль не крутись, все одно в ямку лягем с голыми пятками.
   - А че, мертвецы-то? Таки ж человеки, токмо без дыхания. Все под Богом ходим и, дай срок, там будем. До сорока годков-то мы с тобою тоже дурью промышляли. Ныне око наше навострилось, видит далеко, а ум еще далече. Согрешим и поправим, с ума спятим, да на разум набредем. Небось, не проросли мы еще, ума не прожили.
   - Во-во, не спим, не дремлем, всё думку думаем. Смекашь, отчего мужик наш дешев-то? Оттого что глуп и без ума все делает. Сегодня удачлив, завтра удачлив, а ум-то где? Много худа на свете, да худее не бывает худого разума. Давай наливай для сугреву. Бог нас простит, а черти вздрючат.
   - Была бы бражка, куда лить сыщем...
   Невдомек только торгашам прожженным, что разговор их до богомазов обрывками долетал. Вот и те в долгу не оставались, шептали друг другу:
   - Эка черти старые, налились клюковки, пока Бог-то спит, - усмехался один. - Сил уж нету, в гроб смотрят, а все денежки копят. Разум свой проживают, нового не наживают, дураками помрут. Старый дурень ведь всегда глупее молодого - от норова его нам житья нету. Эти ж уродились с прорешкою, под старость дыру заимели.
   - Сукины они коты, плутищи о восьми пальцах, ехиды с подначкою! - соглашался приятель. - Поверить им все равно что семь грехов замолить. Глянь! Черт на них горох молотил: с такими рожами в церковь к обедне ходить грешно. Товарец у них святой, а самих, жуликов, за версту видать. Ловят простачков, тут же лбы крестят: Господи, помилуй, отыми и отдай, пособи нагрести да и вынести!
   - Не лоб, мошну они свою крестят, - запаливал себя Антон. - Добряки-лошадки: чуть что, враз на дыбы. Бывало, бегали они из Москвы воробьев щипать на большую дорогу. Каялись, потом снова в разбой и опять к попу за отпущением. Ласковы такие с виду, да мне-то ведомо, с чьей конюшни овес жрут. Из воровского табуна старые бугаи! Мастеровых наших скоро на корню скупят. Были мы орлы, станем волы подъяремные.
   - Замри, не моги про то! Ежели скупят, пойду на колокольню и вниз головою брошусь. Жахнуть бы их по башке лысой топорищем да в прорубь. Как думаешь, Антошка? Аль не справимся?
   - Чай, не сплошаем. Пойдем-ка на крыльцо, зараз и обмозгуем...
   Ближе к утру гулянка стихала. Но еще до всеобщего расползания по домам наставал момент, когда всё и вся в избе так заревет и загогочет, что кто кого дерет сам черт не разберет. Тут хоть святых выноси и сам побыстрее улепетывай, пока ноги целы...
   Странствующий ум народа на Руси! Сколько ж им придумано разных слов и понятий, сколько высказано правды о людях еще до того, как они читать научились.
   Себя Метафор Иваныч не хаял и никого не хвалил. Во хмелю что угодно наплетал, а проспавшись, отпирался. Смолчать мог, задуматься, чтобы потом сказать хорошо, складно, коротко, саму суть. И тогда б его слова да Богу в уши!
   Отчего так много пословиц он наплодил, кои веками ходили, не ломались? Знать, потому что все они его, не крадены, жизненным опытом да мозгом сработаны и сработаны столь мудро, что на распутье он от семи собак отобьется, в открытом поле не растеряется, в дремучем лесу не сробеет.
   По его словам, еще чуток потерпеть, так и в аду жить можно. Правда, он и без того терпеливо ждал, когда рак свиснет. Гордыней не маялся, а коли хлеба нет, пироги не просил, сыт был и тем, чего не дали. Смиренно выжидал, нутром чуял, что нельзя идти в чужую клеть свой молебен петь. Однако, иной раз с языка у него сорвется - так и брякнется.
   Терпеть-то можно, да было б ради чего. Он же терпел лишь до зачина, до задора, когда станет совсем невтерпеж и душа сама нараспашку вылетит, чтоб хоть на время стать госпожой самой себя. В этом он усматривал одну из тайн своих соплеменников, тайну их долготерпения.
   "Эх, летит гусь на Святую Русь, - говорили мужики. - Не трусь, это вор-воробей. Бей его, не робей!" Сам он вроде не робел, бил, а под шумок не прочь был стыбрить что плохо лежало и после еще всех стращал: "Даже с умом воровать - беды не миновать. От своего хвоста не уйдешь - как ни хорони, наружу выйдет".
   Случайно ли в названии реки и города "Москва" заложено древнерусское слово "моск", или, по нынешнему, "мозг"? Уклонялся он от прямого ответа, лишь поговаривал: "Желание-то оно есть, да мозгу мало".
   Пусть не надо было ему закупать разума привозного, своего продать мог, но вот с сожалением обнаруживал он, что редко когда соплеменники его доделывали начатое ими до конца, после них нужно еще довести до ума. Видно, задним стволом они крепки, догадливы запоздало, когда потерю уже не вернешь. Да и наперед твердо не предугадывали, потому и попадали иной раз в лужу или пальцем в небо, в самую его середку.
   Знать, не удовлетворялся Метафор Иваныч тем, чтоб жить как набежит, хотя и довольствовался частенько чем Бог послал. Вот и падали на него горемычного все шишки, как на бедного Макара, не весть где гусей гонявшего. Вот и счастье не задерживалось у него надолго в решете дырявом, беды вереницами заваливались, каждая семь бед за собою тащила. Сам себя он даже обойденышем называл в том смысле, что все его, мол, пытались обойти, словно теленка украл. Если у кого сбудется, то ему привидится. Под кем-то лед треснет, под ним сломается. Кому Господь деньги даст, а ему посулит.
   Прозорлив он обычно, сметлив, на кривых оглоблях его не объедешь. И ничего не поделаешь, коль мир дурной, люди дурью мучаются, а если с ума сойдут, на цепь всех не посадишь. Отсюда и склонность его рассуждать, как бабушка, надвое: Нехитер, да удачлив. Неказист, да таланен. Не в том дело, что виноват, а в том, что попался... Для него любая вещь на свете - о двух концах.
   Превыше всего ценил он удачу. При везучем-то житье и кудри на голове вьются, и петух яйца несет, и чужому горю пособить легко. Волк и впрямь всегда роковую ловцу ловит, благо удача нахрап любит. Первым делом родиться надо под счастливой звездой, а коли Бог не выдаст, свинья не съест. Пришла беда - не брезгуй ею, три к носу - все пройдет.
   К приметам-поверьям питал Метафор Иваныч доверие. Скажем, плюнул кто-то на себя нечаянно - ожидай напраслины или скорую обнову. Соль на стол сыпанул - ссоры не миновать, и, дабы уберечься, надо рассмеяться или дать стукнуть себя по лбу. Заметил в доме черного таракана или мурашей, встретил по дороге волка, медведя, жидовина или бабу с полными ведрами - это к добру, счастью и деньгам. Во избежание неприятностей денег не одалживают по понедельникам или не заказывают работы еще и потому, что на утро после воскресного кутежа головка болит, ручки дрожат. Какое уж тут серьезное дело.
   Про счастливого да удачливого говорил: в сорочке родился. То есть заключенным в пузырь с головы до ног, который родственники снимали, зашивали в тряпочку, засмаливали в медальон и носили вместе с нательным крестом. И все же призывал всякий раз к осторожности: нельзя, мол, доверять лысому человеку, палец класть в рот рыжему, в лес ходить с монахом, дело иметь с курчавым или криворотым, ибо у них не мозги, а пчелиный улей, где меду нет и не было.
   Вместе с охочими наблюдать за природой и все знать подмечал он чудные совпадения. Лошадь храпит, трясет головой и закидывает ее кверху, собака валяется и траву ест, скот ложится под кровлю, свинья громко визжит, вороны в стаю собираются и каркают - к ненастью. Если же свинья не визжит, а чешется, кошка лежит брюхом вверх и крепко спит - к теплу. Дрожат ресницы у человека, чешется локоть и левый глаз, филин кричит, собака воет, петух кукарекает всю ночь, вороны каркают утром перед окном, звезды с хвостом на небе падают - это уже предзнаменования большой печали и недуга. Не к добру и всегда икона падает, варежка теряется, сад поздно зацветает, волки воют, собака к хозяину жмется, конь его обнюхивает, мышки одежду в доме грызут. И ежели у кого при еде крошки изо рта сыплются, не жилец на этом свете...
   Спору нет, зрел Метафор Иваныч в корень, не всяку думку при людях думал, в чужой душе темный бор видел. Но уж если на него лень нападала, то лежа поработает и помолится, на печь заберется и яичко попросит, да еще облупленное. Спит, спит, а отдохнуть-то по-настоящему все некогда - сначала спячка, потом раскачка, затем горячка.
   Под настроение даже чванством мог отличиться, как поп на воеводском стуле, которому казна на поживу дана. Нож иногда точит, а говорит: "Не боись!" На выдумки да приколы тороватее его нет. На все руки он мастер, но прежде брал своим умением собирать по всей Руси разные путные мысли.
   Подмечено им, например, что малороссы - ребята хитрющие и, если не пили, так вшей били, а все же не гуляли. Москали? Невелики людишки, да опасны. Им черт лыки драл, они лапти плели. С москалями дружи, но камень за пазухой держи. Тоже дурнии як треба, но в отличие от хохлов, навязчивее черта. Нижегородцы - не уродцы, дома у них каменные, сами они железные, да все же не такие своевольные, как псковичи, что тоже небо не кольями подпирали.
   Про ростовцев вислоухих (прозвище от шапки-ушанки идет) разное рассказывал. Однажды, мол, зимой в Москве потребовалась большая партия свежей рыбы. Дело прибыльное, да жаль морозы стояли лютые, озеро на добрую сажень промерзло. После некоторого раздумья придумали-таки ростовцы, как рыбу эту изловить. Натащили на лед соломы с крыш, дабы путем растопки лунки сделать больше. Старшой скомандовал: "Ну, робя, валяй на счастливую! Зажигай, подпаливай!" Лед, однако ж, растопить не сумели, рыбы много не словили, солому сожгли как не бывало.
   На брегах Москвы-реки, напоминал он, пусть также не обольщаются. И в первопрестольной могли пуд мыла извести, но родимого пятна с лица сестры не смыть. Находились и такие, кто батьку за кобеля отдавали. Или ветрогоны, что из города по грибы выйдут, в трех соснах заплутаются и полезут на одну из них златоглавую высматривать.
   Словом, что ни край, то обычай, что ни народ, то вера. И Москва деревне не указ, даже когда там рубили, а повсюду щепки летели...
   Жизнь бежит, а годы скачут - так уж испокон веков ведется. По-разному относился Метафор Иваныч, к этой жизни, однако не мыслил ее себе без злосчастья, как и людей без греха. Наибольшим же горем считал беззубую старость.
   Пусть жил человек ни шатко, ни валко, умирать ему всегда было жалко. Коптил небо, барахтался, но прежде чем ко дну идти начинал все чаще у себя дома сумасбродить, на людях шутом гороховым выглядеть. Черт такого с собой забирать не хотел: не подбирал рогатый того, кто сатане в батьки годился. И все почему? Старому хрену да с бесом в ребре терять уже нечего, вот и лупит правду-матку всем, кто под руку подвернется.
   В младые-то годы этому сивому мерину цены не было. Со временем хрящи его твердели, ум костенел, заставляя на печь забираться и лежать там тихо, не возникать, ума у бороды не спрашивать. Что уж тут, конь изъезженный, леченый, бесполезный. У него и мозг дряхлый совсем, как поповская кобыла. Не жил, больше дни проживал - час от часу к смерти ближе.
   По свидетельству Метафора Иваныча, старый пес не обманет, старый конь мимо не ступит, старый волк знает толк. Наверное, иной старикан и кудрявчика мог стоить, но ближе к известному возрасту невольно крякал все громче, брюзжал как муха в осень и, хоть ничего у него особо не болело, все чаще жаловался. Поест, поспит и опять за свое, пока его не турнешь, чтоб малость приутих. "Пятьдесят лет прошел, - отмечали знающие татары, - ума назад пошел".
   Даже собаки в одной шерсти не живут - так и люди изнашиваются умом да телом. Не с ветру сказано: два раза молодым не быть, старого дурака не омолодить. И взаправду, избу крой, песню пой, а ямку-то свою паси. Эх, жизнь - сказка, смерть - развязка, гроб - коляска, покойна, не тряска, ложись и катись! На небо крыльев нет, а в землю путь близок.
   Чудо дивное эта смерть. На нее, как на солнце, во все глаза не наглядишься. Она никого не боится, придет и возьмет врасплох, по рукам и ногам свяжет. Не человек ее сторожит, она его. Перед нею не слукавишь, ее не посторонишься. Сослепу лютует, всех уравнивает и, как ни сопротивляйся, в могилку свалит, чтоб чужого веку не заедал. Ляжет смертный под образа, выпучит глаза, свет из них выкатится, и дело с концом. Не забыть только приказать другим долго жить и поминать как звали. Мир праху, костям упокой! К тому ж, если б люди не мерли, земле всех не сносить.
   И что за действо зело расчудесное такое, прозванное "жизнью"? Кто-то окрестил его еще и "борьбой". Видимо, так и есть, имея в виду, что в душе каждого человека сразу несколько душ селятся, все они между собою дерутся, однако частенько берет верх отнюдь не самая лучшая.
  
  
   В КРУГЕ ВТОРОМ: ТУРНИР В РАЗГАРЕ
  
   Москва золотоглавая! Ее называли белокаменной, словоохотливой, тороватой на выдумки. Матушка Москва у Руси под горой - в нее так и норовило все скатиться. Ехали туда хлеба-соли покушать, красного колокольного звона послушать. Сказывали, будто в столице даже кур доят, но поедешь туда за молоком, обзовут еще и дураком.
   В Москве даром дела не делали, принос любили: где суд, туда и несут. Москвичи редко кого боялись, били с носка, слезам не верили и ни по чем не плакали. В стольном граде всяк свои песни пел, и коли уж попадал в стаю, то лай не лай, а хвостом виляй, одному богу молись, другому кланяйся.
   Не смотри, что он тебе по пуп, зато ум его не глуп, московский! Да и сам который уж год в обжорном ряду калачами торгует. Коренной москвич даровит, себя уважать велит. То ли от глупости, то ли от ума, то ли от удачливости божился он редко, но вот врать, врать заказывал и, когда брехал, не кашлял, во всю губу, как по печатному наскажет с три короба, семь четвергов, все кряду. А кто перед Богом безгрешен, перед царем не виноват?
   На Москве рассуждали так: лжи много, правда - одна, к тому же голая. Отсюда совет с нагольной правдой в люди не ходить, ибо на обмане весь свет стоит и до конца стоять будет. На обмане, что идет от дьявола с передачей в наследство всем людям через первую жену. И все оттого, что Бог создал Еву из кривого ребра. Вот и пошла ложь гулять по миру, кривая, как московская оглобля в городских пролетках с сивым мерином.
   Мало было москвичу одного только факта, ему нужно этот факт осветить художественно, сделать к нему привесок. Вот и плел он кошель с лаптями, нес турусы на колесах, все дело представлял шиворот - навыворот, сапогами всмятку. Тут уж кто его переврет, трех дней не переживет. Говорил он часто с ветру да с чужого голоса, но мог и со стыда покраснеть, уличенный в обмане, попятиться назад, как рак, выбросив вперед клешню, отбрехиваясь: "Бог, он все видит, не врал я".
   Слухи плодились, будто народ столичный изворовался в пух. Не то чтоб вор на воре и вором погоняет, но очень близкое к тому. Одни воровали, другие поворовывали, на небо глядели, на нетленную ризу Господню, а руками мысленно по чужим карманам шарили. Хорошо ли воровалось? Без затей особых: кто чем торговал, то и воровал. Да и как не воровать, коли некому унять.
   Хлопот у московских был полон рот, даже перекусить некогда. Метались как кошки на пожаре, от долговой ямы спасались. Рубаночком бы по ним пройтись, сделать поглаже. А в остальном - люди как люди, не шиши на блюде...
   У каждой избы московской своя кровля, в довесок еще и соломенная. Потому время от времени вспыхивал стольный град, словно стог сена. Под крышею же в обиталище подобротнее, к примеру, в Замоскворечье у купца или зажиточного ремесленника, работало целое семейное предприятие. Там производили все необходимое для жизни: ткали холсты, шили одежду и сапоги, делали мебель, запасались всякой всячиной на годы вперед. Чем не семейное предприятие закрытого типа! Самое ценное покоилось в кладовых под пудовыми замками, где цепные псы денно и нощно несли охрану, дабы никто не проведал, что за высоким забором творится.
   Частенько под одной кровлей проживали братья, племянники, совсем дальние родственники хозяина или хозяйки. В чертогах дома могли обитать не только родные, но и приживалы разного рода. Там же ютились дети сиротские, которых хозяин брал на свое попечение, а по достижению ими совершеннолетия благословлял на самостоятельное житье или оставлял при себе. От зари до зари все там гремело, гудело как на фабрике. Но согласия было столько же, сколько и несогласия. Не помогал даже приживала-священник, справно получавший от хозяина свой помесячный корм.
   Строго говоря, что такое дом зажиточного человека? Несколько построек, огороженных общим забором. При этом, их владелец считал себя государем своего рода, всю его дворню вместе с родственниками и приживалами - государевыми слугами. По общепринятому правилу, в приличную одежду разрешал им облачаться только в случае, если нужно показаться перед гостями званными. Обычно же прислуга содержалась плохо, питалась скудно, а в свободное время шаталась по улицам, просила милостыню, ночами бывало и грабила прохожих, поджигала чьи-то хоромы, дабы при тушении пожара поживиться чужим добром.
   На такие ее проказы хозяин смотрел обычно сквозь пальцы, но не прощал ни одного нарушения установленного им порядка в собственном доме. К наказанию плетью дворня привыкала, иные даже не мыслили себе без оного жизнь свою горемычную. "За всяким тычком не угонишься, - подбадривали себя после очередной порки или отсидки в холодном чулане. - Ежели надобно, так и барина царь не щадит. Одна у нас доля - холопская".
   По правде-то нужно сказать, что в холопы могли пойти очертя голову, с удальством, будто речь шла не о кабале на всю оставшуюся жизнь, а о заключении контракта на временную работу. Дабы найти где-нибудь пристанище, продавали себя в рабство вместе с женами и детьми. В военное лихолетье иногда даже боярские дети записывались в холопы, чтобы избежать воинского призыва. Вернувшиеся с войны приводили домой пленных, обращали их в православную веру, женили или замуж выдавали, записывали в крепостные, хотя по высочайшему указу желавших выехать из княжества пленников должны были отпускать на все четыре стороны.
   Холоп на то и холоп, чтобы смиренно переносить вся тяготы рабства. Холоп же в Великом княжестве всегда готов был обмануть своего хозяина или даже погубить его, при случае. Из зависти или мести подневольные доносили на своих господ: для этого настраивались выдерживать невыносимые пытки. Зачастую просто убегали, предварительно обчистив "кормильца". И поминай как звали, ищи среди казаков на Дону или Урале...
   Меж тем, в княжестве, только-только стряхнувшем с себя татарский протекторат, среди лиц нехолопского звания редко попадались действительно богатые люди. Даже у бояр отнять имение, взамен дать им какое-нибудь захудалое и заслать на службу в тьмутаракань - царю ничего не стоит. Да и начни приказной или купец какой устраивать по-людски быт свой, непременно либо сам запутается, либо запутают его в плутовское дело по посягательству на казну, а потом отнимут нажитое им добро и, в лучшем случае, упекут служить поближе к беспокойному приграничью.
   На Руси под скипетром династии Рюриковичей простой люд, да и знатный род, долголетием не отличались. Эпидемии вызывали массовый мор и опустошение. Врачей, как таковых, вообще не было и в помине. Средства от хвори и зубной боли, отека и сухотки, слепоты и глухоты искали либо в молитвах, либо, что чаще всего, в травах. Отсюда и целительные микстуры типа кваса, браги, пива, медовухи. Баня же - еще и лазарет своего рода: коль скоро кто чувствовал хворь, тотчас выпивал водки с чесноком и шел туда париться.
   Баня, попутно будь сказано, считалась также местом, где нечистая сила водится. Дабы увидеть там черта или какую другую нежить, надо завалиться туда ночью, но переступить порог одной ногой. Ходить париться не советовали в третий пар, или после двух перемен моющихся. Согласно поверью, в это время посещал парильню злобный старикан, который до смерти мог ошпарить и даже содрать кожу с бранчливого человека...
   По тогдашним меркам, две-три лошади и коровы в крестьянской семье - признак зажиточности. Пара свиней, коз и овец, несколько уток и кур - богатства. Попав под тяжелейшее ярмо податей, налогов и рекрутских поборов, люди разбегались кто куда. А сколько обедневших дворян и родственников казненных бояр скиталось по дорогам, просило милостыню Христа ради. Сколько бродяжничало бобылей и захребетников. Сколько посадских под вымышленными именами старцев шаталось от монастыря к монастырю, пока их не перехватит по пути какая-нибудь шальная разбойничья банда.
   В армии этих бродяг был особый отряд святых мирян, почитаемых простым людом за дерзкие обличения ими греха и распутства правителей. Ходили они в вонючем тряпье с тяжелыми веригами-цепями на шее, спали и побирались на панели церквей. Ночью тайно молились, днем заходили в лавки, без спросу брали что-нибудь с прилавка и уходили, а хозяин смотрел им вслед да низко кланялся. Слава Богу пронесло, лишь бы не орали на улице, что товар отравлен.
   Блаженные Христа ради! Обличители тайных пороков, безумные провидцы пожаров и голода, войн и разорения. Даже Иван Грозный смягчал свой гнев на милость при виде юродивых. Их он называл пророками, чтецами мыслей и в наплыве набожности иногда ставил под документом подпись какого-нибудь юродивого. Нищие прорицатели встречались и среди "верховых богомольцев": знатные особы их держали в своих покоях, используя для самых разных целей. То же делали и при византийском дворе, где юродивые для виду старались казаться не от мира сего, а на самом деле выполняли для своих хозяев "божью работу" осведомителей.
   Вот известный всей Москве юродивый Василий Блаженный. Вдолбил себе в голову этот подмастерье сапожных дел, будто призван вести борьбу с дьяволом во всяком обличии, да так глубоко и твердо втемяшилось ему, что начал расхаживать по городу босиком зимой и летом. Когда "нагоходец" появлялся на рынке, торговцев охватывал ужас, как бы тот не принялся разбрасывать их товар. Идя по улице, Василий швырял камнями в окна домов добропорядочных граждан и целовал стены обителей, где творилось бесчестие. Подаренное ему царем золото раздал купцам, вино вылил в окно. Осторожно, но порицал юродивый и самого царя. У Варварских ворот разбил в церкви чудотворный образ Божией Матери, чтобы показать всем изображение черта, нарисованного на иконной доске под слоем изображения святого. В день захоронения бродяги Иван Грозный нес его мощи по Красной площади в собор Покрова на рву. Очень уж хотелось царю-душегубу еще при жизни своей попасть в святые угодники.
   Кликуши-прорицатели считались не от мира сего или мастерски притворялись таковыми, дабы, остаться в памяти народной носителями высшего разума. И что примечательно, первосвященники де факто признавали юродство, прикрывавшее святость ликом безумия. Самым известным юродивым позволялось даже богохульствовать в храме, чуть ли не справлять там нужду, как во времена раннего христианства, когда естественные потребности все еще открыто удовлетворялись на улице, без стеснения. Но не в храме же!..
   Трудно представить себе Россию и под скипетром династии Романовых без бродяг, странников, прорицателей. Хотя отдельных "загадочных" людей даже допускали в кремлевские покои, гораздо чаще устраивали на них гонения, усматривали в них "зазор" и вред для истинно верующих. При Алексее Михайловиче, согласно Соборному решению, этих "божьих человеков" велено бить кнутом, забирать в Стрелецкий приказ и ссылать за Урал. Тем не менее, они продолжали появляться на улицах, пока указом императрицы Екатерины II синод не лишил их церковного признания и благословения, а самих юродивых постановил изгонять отовсюду. Даже после суровых санкций против них в народе все еще им поклонялись, их имена украшали легендами.
   Одно время наиболее известным в Москве прорицателем слыл Иван Корейша, недоучившийся семинарист из смоленской священнической семьи. Крестьяне специально для него построили в лесу избушку и ходили к нему за советами. Перебравшись в первопрестольную, отшельник прямехонько попал в сумасшедший дом. Там ему предоставили отдельную, уставленную иконами палату, с посетителей взимали плату - пожертвования для поддержания его здоровья. Прорицателя всегда можно было застать лежавшим в углу на каменном полу или на кровати под грязным одеялом. Не поднимаясь с постели, он совершал молитвы и естественные отправления. Все ел руками, белье менял редко и неохотно. Из подарков принимал лишь калачи, яблоки и нюхательный табак, а потом раздавал приходящим к нему: табак для врачевания наружных болезней, калачи и яблоки - внутренних. Из остатков обеда готовил бурду и кормил ею со своего грязного пальца посетительниц. Иных сажал себе на колени, вертел ими, обмазывал разными мерзостями, рвал на них платья, ругался благим матом. Под конец вручал им записки, дабы те носили их на кресте, как амулет от недугов...
  
   *
   В стране, прозванной иноземцами Московией, зимой первейшим занятием подданных было катание на коньках. Для этого служили деревянные подковы с железными полосками, загнутыми вверх. Менее зажиточные любили скатываться с горок на салазках или кто на чем, а вечерами собираться по домам приятельскими компаниями на посиделки - порассказать небылицы, разгадывать головоломки, посмешить друг друга и самим посмеяться от души.
   Летом женщины и девицы на лугах водили хороводы: стояли кругом, притоптывали, кружились, расходились, сходились, хлопали в ладоши, подпирали руками бока, махали вышитым платком, глазами подмигивали. В семействах родовитых пляски считались не совсем приличным занятием и по праздникам велели плясать своим холопам, особливо из литовских и татарских пленников. Церковные наставники относили пляски к "любодейскому греху лукавой невесты сатанинской". Вот качели - совсем иное дело, качайся сколько душе угодно.
   Духовенство запрещало инструментальную музыку, за бесовскую потеху принимало народные песни-прибаутки, да и не прочь было всю страну превратить в одну большую богадельню. Переделав церковные наставления с византийского на русский лад, иерархи стращали тем, что дьявол-де заманивает гуслями, плясками, свирелями и неприязненными песнопениями. Однако сладок и соблазнителен был запретный плод, неумолима натура славянская. Из дворовых образовывались труппы музыкантов, плясунов, укротителей зверей, глумцов и стихотворцев-потешников, что веселили публику складными рассказами под аккомпанемент дудок и волынок, медных рогов и барабанов или ублажали зевак "позорами" - сценическими представлениями кукол-марионеток в смешных, зачастую скабрезных позах. Бог дал попа, черт - скомороха!
   При царском дворе имелись свои скоморошьи слуги из песельников, сказочников, гусельников, органистов. За казенный счет содержали для развлекухи карликов и шутов. Особую бригаду составляли потешники, чья обязанность - напиться до чертиков и выделывать разные дурачества перед знатными гостями. Известный своим благочестием царь Алексей Михайлович, Тишайший, приглашал к себе музыкантов по случаю крещения престолонаследников и делал это вопреки наказам первосвященников, считающих их инструментарий "бесовскими сосудами". Допустил венценосец в Кремле и театр при Потешной палате, где разыгрывались эпизоды отечественной истории, ставили на европейский лад первый в России балет "Орфей".
   К играм азартным "на интерес", как и ко всему запрещенному, был особый соблазн. В кости, карты, шашки-тавлеи, шахматы, лото играли тайно в корчмах. Шахматы тоже причислялись церковью к бесовщине, но у помазанников Божиих и бояр игра эта пользовалась большим спросом. В годы царствования все того же Алексея Михайловича при Оружейной палате на службе состояли специальные мастера-токари, которые занимались изготовлением и починкой шахматных фигур. Называли их "шахматниками".
   Курение табака, хоть бесовским искушением признавалось и кнутом наказывалось, еще более популярное занятие. Кто курит табачок, тот Христов мужичок! Табак приходил от литовцев, греков, армян, персиян и турков. Товар запретный, за него переплачивали, частенько последние деньги отдавали, как за чарку вина. При покупке называли его не табаком, а свекольным или яблочным листом. Курили табак из коровьего рога с водой посредине и вставной трубкой так, чтобы дым проходил сквозь воду. Бывало, от глубоких затяжек юноши слабели с непривычки и падали без чувств. Придя в себя, говорили, подражая взрослым: "Нету ничего лучше на свете табаку. Мозг прочищает. Душа разгула просит, так хоть табак ей в нос!"
   Лица священнического звания держались подальше от дьявольского зелья, предостерегали: "Который человек начнет дерзать святыми отреченного табаку, в того моск искрутит и вместо моска впадет в главу его смердящая воня, изгубит в нем весь моск и вселится во всех костях. Такому человеку не подобает в церковь Божию входить, креста и Евангелия целовать, и причастия отнюдь не давать, и с людьми ему не мыться". В подтверждение приводили древнюю легенду, в которой черт достает табачные семена из глубины сада, сеет их на могиле блудницы, чтобы пропитанные ее разложившимся телом семена произвели траву, а потом обучает людей употреблять ее, заманивая к себе в сети...
   Вот что действительно увлекательно и полезно, так это охота. Зверья же на бескрайних просторах было великое множество, потому не грешно этим делом заниматься всем сословиям, за исключением разве духовного.
   Государи предпочитали охотиться недалеко от Москвы под Можайском, где зайцев несметные полчища. Владельцы тамошних имений готовили все необходимое для стола, содержания собак и травли ими загнанных русаков. Царь выезжал в поле с большой свитой князей и бояр: за поясом у него кинжал, за спиной кистень, в руках хлыст с медным гвоздем на конце. Окружив рощу, охотники по сигналу спускали гончую свору выгнать оттуда ушастых и, когда те начинали метаться по полю, пускали борзых с пушистыми хвостами затравит зараз сотню и больше зайцев. После охоты царь приглашал к обеду и, следуя правилу застолья, посылал от себя придворным подачи из лакомств вместе с горячительными напитками.
   Другое излюбленное занятие царедворцев - зрелище травли медведей. В этом случае черновую подготовительную работу проделывали крестьяне. Пойманного зверя помещали в клетку, потом устраивали травлю собаками или поединок его с человеком, вооруженным рогатиной. Нередко такие развлечения заканчивались для прислужников гибелью или суровыми наказаниями за малейшую оплошность.
   Главнейшая утеха царская - соколиная охота. Приучить сокола слетать с руки, хватать добычу и возвращаться с нею к ловчему - дело муторное, но есть проверенный способ: три-четыре дня не давать птице спать, отчего она забывает о своем вольнолюбии и на время впадает в беспамятство. (Кстати, очень расхожий метод дознания практиковался в Тайном приказе, к которому и приписана была команда во главе с сокольничим, превосходящим по рангу даже стольника.) Отцу Петра I больше всего нравилась охота с кречетами, то есть птицами из того же семейства, но покрупнее и необыкновенно легкими, маневренными в полете. Охотиться же он предпочитал на коршунов, что так просто не сдавались и устраивали в небе целые баталии. По ходу охоты могли решаться дела государственные, откуда и возникла пословица "Делу время, потехе час". При этом трудно различить, где одно, а где другое...
   Мри душа неделю, празднуй день! Раз в году праздновали и целую неделю, что называлась пасхальной. По обычаю, всем миром делали друг другу подарки. Каждый день звонили в колокола утешить на том свете души усопших. При встрече на улицах целовались даже незнакомцы: отказаться от поцелуя - грех. Высшие чины, однако, не особо дозволяли это низшим, а царь разрешал христосоваться с собой только патриарху, остальным протягивал для поцелуя руку.
   В пасхальную неделю активно раздавали милостыни, посылали пособия узникам, заполняли кабаки, буянили, ночью грабили, утром подбирали трупы ограбленных или упившихся вусмерть. Разговаривали чуть сдержанней, чем обычно, дабы не вызвать ссоры бранным словом, хотя в другое время бранились и матерились все, даже попы, женщины и подростки. Иногда к совету отцов церкви не ругаться матом прислушивались, но чаще хватали друг друга за бороды или святым кулаком да по окаянной шее.
   Кто шел веселиться, а кто на кулачки биться. Узаконенные кулачные бои подразделялись на три вида. Один на один, стенка на стенку и свалка. Последняя, это когда все мутузят друг друга без разбору в толпе, пользовалась меньшим спросом. Из бойцов один на один лучшими считались туляки: их называли богатырями и относились к ним с большим уважением. Из приверженцев стенка на стенку славились казанские суконщики. Во время таких схваток отсиживался среди зрителей до поры человек, чья задача - поддержать своих, если одолевает соперник. Его звали "надежа-боец".
   Желавшие помериться силами стенка на стенку сбивались в две команды. Звучал сигнал, и ватаги бросались друг на друга с криком, свистом, лупя в лицо, грудь, живот. Тут уж бить так бить, а не бить, так нечего и руки марать. Наносить удары по голове запрещено. По башке колотить, это пожалуйста, но по голове нельзя, как и лежачего. Биться принято до полного истощения сил. По окончания турнира одних выносили калеками, других - без сознания. А таки наша взяла, хоть и рыло в крови!
   В крайних случаях духовенство карало зачинщиков отлучением от церкви, забитых до смерти не отпевало. Не по душе иерархам церковным даже такие безобидные виды спорта, как вольная борьба, скачки на лошадях, бег взапуски, стрельба из лука. Но не вообще, а если победитель получал деньги или выигрывал заклад...
   Характер ожесточенного поединка и поединка, в котором всякие методы шли в ход, приобретали разорительные судебные тяжбы. Доносчики или лжесвидетели происходили из всех сословий, многие тем и жили, что предлагали свои услуги не только государству, но и частным лицам. В народе их клеймили позором. Царские же указы поощряли доносительство, прежде всего когда дело касалось интересов коронованных особ или государственной казны. Тайные агенты шныряли повсюду: среди бояр и их детей, торговцев и ремесленников, богомольцев, нищих и даже юродивых. "Снять шапку" с кого-либо означало уличить вора или плута. Не оттого ли отказывались московские послы в иностранных государствах, вопреки протоколу, шапку свою гарлатную снимать перед королями? "У нас шапку снимают, когда в нее горох насыпают", - отбрехивались они. Врали, конечно, как им и по статусу положено.
   Любое пиршество в государстве Московском не обходилось без горячительных напитков. Повод не имел значения, православный или семейный. Пир обязан быть на весь мир, все гости - веселы и радушны.
   На приятельские пирушки приглашали и жен, но садились они за отдельный стол. Место для главы дома - в красном углу под иконами. Гости рассаживались сообразно званию и достоинству, самый почетный гость - по правую руку от хозяина. Иногда из-за места за столом возникала перебранка, но поскольку еще трезвые, все улаживалось мирным путем.
   Пить принято было по полной, а не прихлебывая как куры. Пьющий с удовольствием свидетельствовал тем самым свое уважение к устроителям. Отъезд гостя в беспамятстве домой после возлияний не порицался, но слишком быстрое опьянение считалось делом постыдным. Находились и такие, кто под личиной угождения больше притворялись выпившими: таких заставляли пить насильно, а в следующий раз уже не приглашали. Вручить подарок хозяину желательно еще до полного опьянения. Нередко, в том числе и для этого, устраивался пир, равно как существовал и обычай одаривать гостей. Напрашиваться на дарение не осуждалось, но и не приветствовалось.
   У лиц набожных благочестиво проходили и пиршества. Попы приносили в дом кресты, иконы, частицы святых мощей, кропили святою водою. После молитвы следовала трапеза, дьяки пели духовные песни. Обед заканчивался вознесением чаши во славу Пресвятой Богородицы. Потом пили за здоровье царя, за бояр, воинство, хозяина-устроителя и самих себя под пение всем многолетия. Конечный результат был примерно тот же, что и на обычной пирушке.
   У людей гулливых да задорных тоже все шло по-своему. За общий стол садился и прекрасный пол. Гусляры и скоморохи начинали со старинных геройских песен и, когда хмель в голове давала знать о себе, пели срамные или удалые песни, потешая компанию непристойными выражениями, шумом, свистом, скабрезными анекдотами, плесканием вокруг себя вина, хватанием за грудки соседа... Облитых собственной кровью выпроваживали из горницы умыться. В исступлении пьяного ума задирались словами, старались обидеть собеседника, который, если еще не напился, то молчал, а коли уж готов, то и ножичком мог пырнуть вполсилы.
   Неравнодушен русский человек к зеленому змию. Это еще когда сказано: "Руси веселье пити - не могем без того быти". Постепенно веселью сему стали придавать уже значение турнира чести, доблести и отваги. Тому, кто больше всех выпьет и под стол не рухнет, особый почет и уважение. Отказываться от поднесения - дело неслыханное. Напиться до потери чувств предосудительным считало лишь высшее духовенство.
   Однажды во время голодного бунта в Москве случился пожар. Огонь вскоре охватил большой кабак, бунтовщики повалили туда толпами. Черпали вино шапками, сапогами, лаптями, забывали даже тушить пожар и падали в снег мертвецки пьяны. Бунт захлебнулся в вине, целые кварталы выгорели дотла. Произошла эта свистопляска уже после указа царя Бориса о введении вновь кабаков, опять сделавшего пьянство статьей казенного дохода.
   В общем-то, кабак на охотника: хочешь - зайдешь, не хочешь - мимо пройдешь. После же царева указа пропой души - законное дело общегосударственного значения. Даже люди благородного звания спускали иной раз на пьянки все свое имущество, нисходя до кабацких барыг без кола и двора. "Нас тоже не в дровах нашли", - посмеивались лица духовного звания, по части литья за ворот не отставая от других. Только у крестьян пирушки были относительно редки то ли потому, что от забот хозяйственных не оторвешься, то ли потому что разрешение варить пиво, брагу и медовуху власти выдавали им лишь на четыре праздника в году, на крестины да на свадьбу. Близок локоток, да не укусишь.
   Названия у зелья разные: крякун, клин в голову, пользительная дурь, продажный разум, душегрейка, хлебная слеза, распоясная, повздошная, заунывная... Без поливки ведь нельзя, без поливки и капуста сохнет. К тому ж, пьяным можно быть по-разному. Например, с воздержанием (крадешься по стенке), с расстановкой (двое тебя под руки ведут) или с расположением (лежишь врастяжку). Словом, ежели не буян, то и не пьян. Да и не тот пьян, кто валится, а кто не встает.
   Чарочка-каток катилась сама в роток: одна на здоровье, другая на веселье, третья на вздор. Сторонись, душа, оболью! Входит человек в кураж, смажет глотку, насандалит нос, напьется до чертиков в глазах, а потом пойдет их смешить - не на своих двоих, четверней. Море станет ему по колено, лужа по уши. На грош выпьет, на пятак шали прибавит. Ну, и обидно ему, естественно, не то, что вино дорого, а то, что целовальники на нем богатеют.
   "Полно пить, пора разум копить! Будет ум, будет и рубль!" - напоминал Метафор Иваныч всем, кому на пропой души последней одежки не жалко. А они, пусть даже им без телогрейки зябко и перед людьми как-то неудобно, усмехались себе в ус: "На черта нам деньги, братец! Мы - люди с весельем. Да и бедность - не порок, убожество - не грех".
   Мужик умен, пить волен! Имелось у него полное римское право зайти в кабак и выпить на горе или на радость. Правда, напоследок собутыльники могли его в овраг стащить и пальтишко-то отнять. К утру явится он к жене своей, та его сразу заслоном по башке, водой на него холодной из ведра польет, а пока еще не пришел в себя, бабку приведет наговаривать. И что вы думаете? Пить бросит, как отрежет. Такое тоже бывает. До второго или третьего поднесения.
   Даже монастырский устав позволял инокам выпивать до двух кружек вина за трапезой. Красное вино, для христианина священное, используется в богослужении для свершения таинства евхаристии, и выпить его в православные праздники отнюдь не грех. У всех также на слуху слова святого Златоуста о вине, которое дано для здоровья, а не для безобразия.
   Никто не спорил, что пьяница-забулдыга хуже осла. Многие даже зарекались ума своего больше не пропивать. Но чаще всего выходило: Богу пятак, кабаку четвертак, трешника на крест нет, рубль на винцо всегда найдется. И снова прикидывались каждый на свой манер, как ему или ей любо. Напивались обычно от горькой обиды или зеленой скуки, чтоб хоть на время "с колеи сойти", или, как говорят малороссы, "с глузду съехать". Пили по любому поводу - на тоску и на радость, на свадьбах и на поминках, на именинах и на пасху, по ходу дела и по его завершению.
   Водка появилась на Руси в XIV веке: ее доставляли купцы из Литвы. Русскую водку производили из ржи, пшеницы и ячменя, настаивая вместе с пряностями и душистыми травами. Вино красное и белое впервые упомянуто в летописи XV века. Редкие вина привозили в Москву немецкие негоцианты - такие оседали в подвалах домов знатных семейств. Наиболее экзотическое винцо принималось чуть ли не по капелькам.
   На продажу обычных горячительных напитков постоянно накладывались ограничения. Иван III даже запретил потреблять их в праздничные дни, но это, конечно, не означало, что все подданные неукоснительно следовали царскому запрету. Иван Грозный устроил отдельный кабак для своих опричников, позволял им пить там хоть залейся, однако закоренелых пьяниц не жаловал. Бояре хранили спиртное у себя в погребах, где были установлены "беременные" бочки емкостью в тридцать ведер. В монастырских подвалах хранились бочки еще крупнее.
   Кабаки в Великом Княжестве Московском то упразднялись, то восстанавливались, и каждый раз соображения доходности брали верх над благонравием. Возникали разные вывески, вроде "кружечных дворов", где пили кружками, или "питейных домов", где напитки продавались размеренно. Но дружеские воздаяния Баху не прекращались ни на миг, а хозяин, который не потчевал гостей до изнеможения сил, слыл недобрым. В ходе таких застолий старший по чину и званию произносил тост первым. Сначала за здоровье Государя, потом Государыни, Патриарха, победоносное ведомство, не забывая и про участников собрания. И не было большего оскорбления, как воздержаться или пропустить тост.
   Впрочем, надо быть до конца объективным. Еще перед восшествием на престол Петра трактир начали посещать не только, чтобы чарку опрокинуть, но и попить чайку - забыть тоску. Спустя еще век к чаю и позаимствованному у голландцев самовару окончательно "прикипят", станут пить его уже по несколько раз в день "для возбуждения жизненных духов и аппетита".
  
   *
   Отношения между детьми и родителями складывались под влиянием церковных поучений, пронизанных духом патриархальщины. Почтение к мнению предка приравнивалось к нравственной гарантии долгой и благополучной жизни. Злословие ему запрещалось под страхом кары Божией.
   Но это все в назидательных целях, а в действительности детская покорность родительскому диктату достигалась обычно кулачным деспотизмом. "Домострой" воспрещал отцу даже играть или шутить со своим ребенком, в результате чего, соглашаясь на словах с любым батькиным желанием, чадо училось насмехаться над ним за глаза. Не отсюда ли остерег родительский "почаще б вы, детки, сеялись, да пореже восходили"?
   Дети баловались от мамкина блинца, разумели от тятькина дубца. Духовные наставники учили родителей отваживать детей своих от смеха и веселых забав, а на улицах с утра до вечера детвора играла в салки, лапту, ножечки, казаки - разбойники. Школ-то раз-два и обчелся, как и образованных родителей, чтобы обучить детей грамоте. Проказили же отроки порою так, что отцы их за уши домой тащили. Дома, после очередной порки, добрая, покорная, красивая светом тихости своей мамка ублажала обиженного сынка чем-нибудь вкусненьким: "Кушай, Ванюша, на здоровье, родненький мой". Вечером, укладывая его спать, шептала ему на ухо: "Только ты и утеха моя, Ванечка. Захочешь от меня прочь отъехать - убийцей мне будешь. Где заступника-то взять?"
   Пока же не отъезжал сынок и не женился, теребил он мамку или няньку, пытался дознаться, как, откуда и почему все происходит на свете. Иногда докучал, и дабы утихомирить, пугали его чертом, букой, кощеем бессмертным. Наутро злыдни оживали в его памяти, пробуждали в нем страх. Где умные детские книжки-то? Где добрые наставления, которые развивают не только память, но и ум-разум? Вместо них, устрашения чудами-юдами с головами собачьими или совсем безголовыми...
   Каждое новое поколение насыщалось верою предков. Раз отец говорил, будто у черта рога с копытами, так оно и было. Правда, далеко не все поверья возникали именно на Руси: многие передавались от других народов, у которых перенимались и некоторые обычаи. Почти все книги из "черного списка" наставлений по чудотворению принадлежали греко-римским авторам. Как и повсюду в мире, русских тянуло к чудесному, таинственному и, чем менее они были образованы, тем шире для них область загадок, вызывавших благоговение.
   Устав от неурядиц и напастей или попросту в силу своего дурного нрава, человек вообще мог решить злобствовать, досаждать другим своими мрачными, навязчивыми мыслями. Считалось, что не только колдуны, но и мечтатели-безумцы общались со злыми духами, после чего признаться в поддержании связи с дьяволом им ничего не стоило. Отсюда и возникали прорицатели со свинцово-серыми лицами, мутно-свирепым взглядом из-под сросшихся бровей, надменной улыбкой, хриплым голосом, всклокоченными волосами и неторопливой походкой. Смекнув, что на вере можно еще и получить приличный довесок к своему доходу, личности с предпринимательской жилкой разыгрывали из себя волхвов-прорицателей, окуривали легковерных беленою, одурманивали их мозг.
   При царе Михаиле Федоровиче одна известная боярыня известила, будто после предписанного ей колдуньей чародейства муж, вместо ожидаемого к ней потепления, чуть не убил ее. Тут же начался очередной розыск чаровниц, славившихся своими способностями привораживать мужей, отнимать у них сердце и ум. Учащались нервные припадки у типажей, склонных к навязчивым идеям. В городах еще больше бесновались кликуши, оказавшиеся поближе к какой-нибудь чудотворной иконе или мощам святого. Повсюду неистово вопили, что такой-то их "спортил", что бесы-де таскали их на болото, терзали, насильничали, после чего в их утробе появился змееподобный кровосос, от которого приходится избавляться только благодаря чудотворной иконе. Припадки бывали и притворные, но выкидывались при этом самые невероятные кренделя и фарсы с судорожной тряской и распущенными волосами. По доносам таких блаженных предпринимался сыск в отношении подозреваемых в наведении порчи на царскую семью. После полученного от них под пыткой "признания" виновных сжигали в срубе.
   В это же время бояре на полном серьезе вели в Думе разговоры о порче в международном масштабе, посылали угрозы в адрес иностранных государств, стремящихся, мол, навести мор на Великое княжество. Распоряжением все того же Михаила Федоровича и под страхом смертной казни запрещено покупать хмель у литовцев: поступали якобы данные от московских лазутчиков об околдовании его какой-то тамошней ведьмой.
   Под личиной усердия к царю простой люд забрасывал доносами Тайный приказ, подозревал даже духовенство в хранении "воровских заговорных писем". Пойманных на этом деле лиц духовного звания подвергали особой пытке: просто не давали им пить из опасения, будто они способны найти укрытие в воде. Поводом к расследованию колдовского злого умысла могло служить и какое-нибудь необычное болезненное состояние, вроде "томления сухотой сердечной" или отсутствия аппетита.
   Во время очередного пожара в Москве схватили и чуть было не сожгли в срубе, по подозрению в общении с Сатаной, заезжего немецкого живописца, у которого дома при обыске был найден череп. И впрямь, не вписывалась такая "вещественная улика" в традиционные обряды, коими обставлялась кончина раба божьего. Смерть, наступавшую в полной памяти и в присутствии родных, считалась знаком небесной благодати. Чувствуя приближение смертного часа, благочестивый человек должен был составить завещание и назначить для успокоения души своей какие-нибудь добрые дела богоугодные: раздача милостыни, вспомоществование монастырям и храмам, прощение долгов. Наиболее богомольному подносили образа для благословения, облачали его в монашескую одежду, а в момент предсмертного томления священник читал перед ним отходную молитву. После того как тот испускал дух, на окне ставили чашу со святой водой и миску, наполненную кутьей по заимствованному у татар обычаю. Накрыв мертвеца белой простыней, родные причитали "на кого ж ты нас оставил".
   Приглашаемому на погребение священнику посылали водку, мед и пиво. Обыкновенно хоронили до захода солнца в течение первого или второго дня после кончины. Гроб не везли - несли на руках. Успевшего принять обет монашества шестеро монахов относили на свое кладбище. Нанятые плакальщицы шли впереди или по бокам похоронной процессии, заливались слезами и причитали, изображая безмерную скорбь. Перед самим погребением открывали крышку гроба для целования. Священник вкладывал в руки покойного отпустительную грамоту.
   Ну, а в промежуток между рождением и смертью кто только не искал в жизни магическое, исполненное таинственным смыслом. Чудодейственную силу придавали не столько самим вещам, сколько сказанному от души слову. Непоколебима была вера во всесилие людской воли и выражающего ее слова, в молитвы и заговоры на любой случай жизни. Лица по-настоящему благочестивые, хоть и объясняли постигшие их беды порчей, все же склонны были обращаться за помощью к Иисусу Христу или Пресвятой Богородице, приносить домой чудотворные иконы для изгнания злых духов. Священники особо почитали владельцев икон понаряднее да побогаче.
   Жизненные блага приписывали не только заступничеству изображенного на иконе святого, но и духовной силе самой иконы. Старые, обветшавшие вконец образа дозволялось бросать в реку с обязательным произнесением "Прости!". Найденные кем-то на воде иконы - знак благодати. Евангелие брали не иначе как чистыми руками, с поникшей головой. Всякое важное обещание подтверждалось крестным знамением и целованием нательного крестика. Обмениваясь крестами, подтверждали как бы готовность помогать друг другу в делах праведных. К святым мощам обращались для исцеления: у богатых людей они висели на крестах и домашних иконах, но носить такой крест на теле запрещено.
   В массе своей, народ почитал храм святыней, строительство церкви - высочайшей христианской добродетелью и наилучшим путем спасения души. Пройти мимо храма без троекратного крестного знамения с поклоном - грех не меньший, чем проигнорировать церковное праздничное богослужение. Во время оного нужно было стоять с тщением, трепетно потупив взор, скрестив руки, особенно при божественном песнопении. Грех - переступать с ноги на ногу от усталости, тем более непристойно уйти до окончания богослужения, как и вставать на колени - во избежание сходства с католиками. Появление в церкви желательно сопровождать приношением и учитывать, что не от любого человека дар принимал Господь, а лишь от того, кто не таил в душе своей злобы.
   Несмотря на все эти условности ритуала, жизнь мирская складывалась не по законам Царствия Небесного. Нередко отцы духовные нарушали обязанности священнического сана, не строго блюли свой обет лица иноческого звания. Миряне прекрасно все видели, а некоторые всячески избегали идти на исповедь, приговаривая: "Что мы за дураки таки, станем попу сознаваться!"
   По наблюдениям посещавших Великое Княжество Московское иностранных дипломатов и купцов, типичный представитель его знати выглядел добродушным, но и не чужд был заносчивости, высокомерия, чванства. Сгибаясь до земли перед своим начальником, вел себя надменно в отношениях с нижестоящими. Более всего иноземцы укоряли его в неискренности, в оценивании им дружбы по выгоде от неё. Стоило лишь любимцу государеву впасть в высочайшую немилость, от него сразу все отстранялись и начинали даже изгаляться над ним. Можно подумать, в тогдашней Западной Европе все обстояло иначе!
   В разговорах на пиршествах, на улицах и в кабаках действительно улавливалась настороженность. Невинное слово принимали подчас слишком близко к сердцу, что приводило к разорительным тяжбам. Ссоры провоцировались иногда сознательно, чтобы составить челобитную о драке или о тяжком поношении власти. Хотя доносчиков клеймили позором, власти поощряли доносительство, особенно когда были затронуты интересы алтаря и трона. Какая уж тут искренняя дружба между служилыми, если в любой момент ожидаешь навета и пыток, которые заставят наговорить на себя и других.
   А разве в Западной Европе той поры все было иначе?..
   Чем царские подданные приводили иноземца в изумление, так это их равнодушием к отсутствию элементарных бытовых удобств. Ему также непонятно, почему знатные московиты считали изнеженную бездеятельность знаком своего бесспорного родословного преимущества. А разве у самих иностранцев такое не встречалось?..
   Переносить крайности голода и стужи младенцев на Руси приучали сразу после кормления грудью. Даже в довольно прохладную погоду ребятишки бегали по двору в одной холщовой рубахе, босиком, без шапки, а теплой постели предпочитали лавку или сундук. Вместе со взрослыми жили они в крайней тесноте, зимой по соседству с курами и телятами, вечно в печном дыму.
   Люди знатных фамилий заметно выделялись чистой, добротной одеждой да и вообще своим более устроенным бытом. Однако склад ума у богатых и бедных весьма схож: склонные к вялому византийскому фатализму, они достаточно быстро свыкались с суровыми условиями жизни, имели общие верования и воззрения на мир, одинаково грешили и одинаково каялись. Слишком часто, вынужденные смотреть в глаза смерти по ходу кровавых разборок между княжескими родами, не очень-то дорожили они собственной или чужой жизнью.
   Мало кто верил врачам-иноземцам, благо среди них и в самом деле попадалось много шарлатанов. Церковные иерархи считали смертным грехом лечиться у человека неправославной веры, а за обращение к медику-еврею грозили отлучением от церкви. Тем не менее даже набожный царь Алексей Михайлович держал при дворе врача иудейского вероисповедания...
  
   *
   Извечно принято говорить, будто умом Россию не понять. Но это смотря каким, а здравым-то и непредвзятым уж давно пора. Во всяком случае, поковырять поглубже колючими вопросами с не очень приятными ответами. Отчего, скажем, бытие человека больше зависит и откуда проистекают напасти личные и социально-экономические: от склада ума и чувствования граждан или от особенностей их общественного устройства и государственного правления?
   Плюрализм мнений, высказываемых по этому вопросу весьма широк, и каждое имеет прав на существование ровно столько, сколько любое другое. Согласно одному из суждений, в основу человеческого общежития на Руси заложено патриархальное начало, то есть - главенство отца семьи и хозяина семейного имущества. На протяжении веков фактор начальника рода (отдельной семьи или народа как семьи семей) приводил к разного рода результатам, в том числе и негативного свойства. Фактор этот мешал умственному развитию личности, способствовал укреплению родовой знати и господству ее имущественных интересов над духовными, игнорировал чувство собственного достоинства индивида в угоду своеволию силы, самовластью старших родов над младшими, имущих над неимущими.
   Что получалось в итоге развития такого семейно-родового начала? Неусыпная родительская опека, снисходительное отношение старшего по званию и возрасту к младшему, навязывание ему своей воли; потеря человеком умственной и духовной самостоятельности, инфантильно-примитивное понимание им того, что представляла собой "правильная власть" в государстве вообще, и российском в частности.
   Со времен варяжских князей правитель на Руси видел в себе отца-опекуна, в подвластных ему подданных - малолеток, на которых распространялись Богом данные ему попечительские права. Нечто похожее происходило и в Европе, но к наступлению там эпохи Возрождения склад ума типичного русского человека, в силу множества внешних и внутренних особенностей, все еще задерживался в своем развитии на стадии детской зависимости.
   Если многие западные европейцы активно принимались искать свои собственные интересы прежде всего в самостоятельности и достоинстве личности, то на просторах Великороссии и Малороссии осуществлялся такой же поиск, но заклинивалось все на Боге, царе и престол-отечестве. Честь и достоинство личности приравнивались к формальному положению подданного в табели о рангах, которое могло меняться лишь по воле отца-самодержца. В сущности, личная и общественная жизнь русских людей полностью подчинялась самоволию правителей и это воспринималось естественным: начальству, мол, виднее, когда, где и что нужно решать в интересах всех и каждого в отдельности.
   Все тот же незабвенный катехизис жизни, составленный в XVI веке преподобным Сильвестром. Его "Домострой" - не просто литературный памятник, а воистину монумент тогдашнему деспотизму. По-своему там трактовалось и достоинство личности. Личностью признавался лишь родитель, глава дома, нравственный и имущественный распорядитель, а все остальные члены семьи считались его придатками, детьми малыми, даже мать и жена.
   Такую личность положено чтить как Господа Бога и Государя, со страхом и раболепством отдавать себя их воле. Личные мнения, инициатива, самостоятельность? Это называлось бесовскими проказами и гордынью, нравственно осуждлось наравне с пороками самонадеянности и высокоумия. Что получалось благодаря таким нравоучениям? Господь гордым противится, смиренного любит, покорному благодать дает, возносящегося в мысли смиряет, смирившегося возносит.
   Печальные последствия неподчинения старшим - самая распространенная тема первых литературных произведений, авторство которых принадлежало лицам духовного звания. Так, в "Повести о Горе-Злосчастии" описаны эпизоды непослушания молодого человека отцу с матерью из его стремления жить независимо, своим умом. Подобная самостоятельность приравнена к детской глупости, ибо жить без родительского согласия и патронажа означало жить безнравственно, блудливо, не в полном разуме. Праведный и счастливый уклад бытия просто не мыслился без нравственного надзора старших.
   Отцовский деспотизм под маской нравственного назидания был освящен авторитетом власти не только родительской, но и церковной, возносившей его до небес в качестве залога благополучия общества. Возможно, в этом и было что-то в самом деле разумное. Но, помилуйте, отроку просто некуда деться от капризов отцовских и его сумасбродного желания быть признанным, непогрешимым государем в семье. В сознании юноши законные и противозаконные права родительские запутывались в один главенствующий закон воли старшего. Свободой для него становилась возможность оказать этому самоволию сопротивление, высвободиться любым путем из-под отцовской опеки, дабы самостоятельно распоряжаться своей жизнью.
   В тогдашнее официальное понятие "свобода" входило прежде всего самоволие. И не от татар на Руси самодержавное государство, не их это идея, хоть и громил хан Батый, в компании с русскими князьями, все относительно свободные проявления новгородской удельно-вечевой демократии. Именно образ жизни семьи-общины подталкивал к укреплению непререкаемой власти самодержца. Конечно, не без содействия ряда других факторов.
   Когда в Западной Европе уже становилось анахронизмом средневековое рыцарство, подданные царя московского воспевали подвиги выдуманных чудо-богатырей, вроде Ильи Муромца и Алеши Поповича, которые не спускали вины виноватому и, как ни парадоксально, не очень-то были подвержены "смиренью, Богу угожденью". Ореол национального героя в устном творчестве светился над свободным казаком-молодцем, что уходил из дома от отца с матерью и, не ведая куда приложить силушку свою, вливался в степное казачье воинство. Такие не желали жить в глупом ребячестве и вырывались на волю вольную.
   Сердился Илья Муромец, что не позвали его пировать, потому и бил прямо по крестам церковным, чтоб отдать золоченные головки голытьбе на пропой души. И это наряду с его подвигами во благо отечества! Или другой богатырь, Василий Буслаев, что в запале ратного поединка с новгородцами не щадил ни крестного отца, ни даже своей государыни матушки. А чем не богатырь уже реальный протопоп Аввакум, зачинщик раскола, восставший против патриарха Никона в защиту двуперстия и сожженный на костре за дерзкое письмо к царю. Силища!..
   Корни русского богатырства, игнорировавшего подчас нравственные ограничители силой своего духа и тела, можно найти в той почве, которая именуется "национальной выправкой ума и воли". Вот тут-то и замечаешь, как из-за отсутствия должного образования и воспитания все возрасты покорны блажи неуемной, а государственные деятели отнюдь не свободны от детского своеволия, нравственной незрелости и умственных несообразностей невежества.
   Того самого невежества, что обессиливает личность перед всякими наваждениями и сохраняет в ней инфантилизм из опасения, что любое ее шараханье в сторону от официального наставления будет являться ересью, а всякую не входящую в круг ее непосредственного созерцания мысль воспримут как еретическую наравне с гордынью, высокоумием и прочими грехами или пороками.
  
  
   В КРУГЕ ТРЕТЬЕМ: ВЫШЛО ЧУДО ИЗ ПЕЧУРКИ
  
   Оказавшись волею судеб на российском престоле, вдовствующая герцогиня Курляндская Анна запретила своим придворным являться перед ее светлыми очами в одном и том же платье дважды. Дабы решительно покончить с вольномыслием вельмож, установила жесткий контроль, а непотворство своим капризам приравнивала почти что к крамоле.
   В годы ее царствования практически все наиболее доходные и влиятельные должности в империи занимали иностранцы. Среди них особо свирепствовал граф Иоганн Эрнест Бирон. Ложась спать, любой придворный, хоть чем-то не угодивший ему, уже мысленно видел себя в подвале Тайной канцелярии на допросе с пристрастием. По свидетельствам тогдашних охранителей нравственности, Бирон "будто для забавы Ее Величества, под образом шуток и балагурства, мерзкие и богопротивные дела затевал, учинял мучительства бесстыдные мужского и женского пола, о коих до его времени в свете мало слыхано".
   У дочери Петра Елизаветы другое было на уме. В дела государственные она вникать не желала и предпочла поддерживать при дворе атмосферу беззаботного веселья. Смертную казнь упразднила, но пытки и телесные наказания по-прежнему оставались, равно как лихоимство и беззаконие.
   Взошедшая на трон в результате дворцового переворота Екатерина II называла себя "в душе республиканкой", но на деле признавала самодержавие лучшей формой правления. Считая себя "другом Вольтера, а иногда иезуитов", призывала выработать для России новый свод законов, которых не видывала даже Европа, но вскоре отказалась от своих реформаторских затей и закончила в области гражданских прав тем, с чего начала. Предпринимая робкие попытки развить самобытный русский гений, тут же пугалась их и обращалась за помощью к жандармам в преследовании сторонников просвещения.
   Более тридцати лет правила Екатерина. На общественное устройство и нравственный уклад жизни эта самоуверенная, ловкая уроженка Померании безусловно влияла, в том числе в плане дальнейшего развития лицемерия и умственной выправки знати, утверждения в сознании подданных показухи. При этой просвещенной самодержице умственное и нравственное оскудение дворянства все глубже погружалось в состояние "меланхолического беспамятства", при котором чувство достоинства личности приравнивалось к умопомешательству. Попытки заглянуть за блестящий фасад благополучия "эпохи триумфа" она тут же пресекала.
   Красноречивым подтверждением не очень-то большого ума императрицы могла послужить история с ее "Наказом". Что это, как не чуть прикрытый плагиат мыслей Монтескье? И какое при этом нужно иметь самомнение, чтобы дать указание перевести свое "сочинение" на европейские языки, предложить западным читателям то, что им и без нее хорошо известно. Когда несколько французских экономистов прислали в Санкт-Петербург сделанный ими разбор "Наказа", она назвала их "дураками" и "сектой вредной для государства".
   Чуть позднее, в своих заметках по отечественной истории Пушкин отметит одну сомнительной ценности привычку в своих соотечественниках - уважать пороки своих правителей и в качестве примера приведет сластолюбие Екатерины.
  
   *
   Блажен сей мир, пока живешь без дум! Приложи эту сакраментальную формулу счастья к городу на Ниве двухвековой давности, присмотрись к происходившему там, и невольно обнаружишь излюбленный промысел странствования по жизни, ради которого чудаков себе на уме собиралось в столице Российской империи несметное множество. Сама природа города словно сотворена была ублажать их или, наоборот, они ее, суть дела не меняло.
   По главным столичным проспектам степенно дефилировали вельможи в шитых золотом камзолах и шляпах из белого плюмажа. Молодые модники даже зимой щеголяли в таких головных уборах и, стоило появиться лучикам солнца, открывали над своей головой зонтики. Светские кавалеры облачались в брюки из обтягивающего трико и гусарские с кисточкой сапожки. При этом - жабо пышное, шляпа горшком, на фраках золотые пуговицы, у часов на цепочке огромная печать. Лихие удальцы-гусары, следуя принятому у кавказцев обычаю, носили серьги в ушах. Военные затягивали себя в корсеты. Офицеры Генерального штаба для пущей импозантности пришивали искусственные плечи, отчего густые эполеты колыхались словно на ветру.
   Щеголи-волокиты расхаживали с завитыми волосами, лорнетом или моноклем, обязательно в расстегнутом на одну пуговицу жилете, некоторые раскрашивали еще и лица румянами. Франты средней руки старались походить на актеров, игравших роли первых любовников - эти ходили в венгерках оливкового цвета, с красным шарфом на шее. Пижоны разгуливали в модных шляпах-боливарах со столь огромными полями, что не во всякую дверь войдешь. От английских квакеров перенимались гаванские сигары.
   На линиях Гостиного двора, к примеру, часто слонялся отставной статский советник, потомственный дворянин Новожилов. Отнюдь не бедный, коротал он свои дни в гордом одиночестве, никому не в тягость. Ровным счетом ничего его не заботило, даже собственное пропитание. Лень ему что-либо делать и все тут. Когда же от голода совсем невмоготу, шел попрошайничать в Гостиный двор, где сердобольные купцы оставляли для него протухшие мясо, пироги, яйца, кои советник поглощал мгновенно у них на глазах, даже не поморщась, яички прямо со скорлупой. От такого искушения аскезой бедняга настолько отощал, что тело его напоминало скелет и доктора специально приходили к нему домой исследовать живой костяной остов. Однажды, проходя по набережной канала, упал и уже ни одна сила не могла поднять его на ноги.
   Там же, на линиях Гостиного двора, фланировал художник Орловский - в лезгинском наряде, папахе, с кинжалом у пояса. Огромного роста, смуглый, черноглазый петербуржец всегда совершал променад в сопровождении двух своих камердинеров - желтолицего калмыка и черного, как вакса, араба в широких шароварах. Частенько маячил там и худощавый старичок во фризовой шинели с большим ридикюлем в руке. Редко какой коммерсант решал с ним торговаться, дабы набить цену товару. Звали его Матвеем Ивановичем Зевсом-Громовержцем. Иной раз на глазах у остолбеневшей публики выпьет водочки, разжует рюмочку и проглотит.
   В когорту уличных эксцентриков из "комитета по топтанию мостовых" входил и американский посланник Рандольф, прозванный извозчиками "немым барином". Расхаживал дипломат постоянно в одном и том же фраке, белом галстуке, ярком жилете зеленого цвета и чаще всего в одиночестве. С любопытством рассматривал дома, читал вывески и заносил их в записную книжечку. Останавливаясь на углах улиц, словно ожидал кого-то, но никто на встречу с ним не приходил. Извозчиков посланник не нанимал, на их зазывы не отвечал. Поговаривали, что повсюду рыскал, как помешанный.
   Ярким солнечным днем в скверике у здания Адмиралтейства непременно выходил на прогулку старенький сенатор в расшитом золотом красном мундире. Обычно его сопровождал лакей, который шел сзади нога в ногу с хозяином и вязал чулок. В один погожий денек выпущенный из конюшен Конногвардейского полка козел, завидев роскошный мундир вельможи, накинулся на него и сбил с ног. Возникло подозрение, будто дело это полковых офицеров-шутников. Полиция провела розыск.
   Купцы побогаче тоже старались не отстать по части экстравагантных одеяний, однако воображения им хватало лишь завалиться в пестром восточном халате сначала в баню, а потом в нем же на спектакль Александрийского театра. Издаваемые отставным армейским поручиком Николаем Ивановичем Новиковым сатирические журналы довольно ярко изображали львов и львиц большого света, щеголей и кокеток с их кукольной выделкой и невероятным нравственным одичанием, с наигранной вскидкой нежных взглядов, вечными разговорами о ненависти к наукам и книгам, кроме тех, в которых они находили "слог расстеганный, мысли прыгающие". В пору царствования Екатерины Великой, к слову будь сказано, первопрестольная имела всего две книжные лавки, число студентов на всех факультетах Московского университета не доходило до сотни, а занятия продолжались чуть более трех месяцев в году.
   Не на костюмах - на пышных церемониях и ритуалах заклинился кавказский владетельный князь Окропир. В карету вносили его на руках одетые в малиновые бархатные кафтаны лакеи, позади следовал эскорт его "придворных" дворян. Правительственную пенсию ему регулярно вручали на золоченном блюде в ходе специально устраиваемой церемонии. Князь за все это весьма щедро благодарил и даже за раскурку своего любимого кальяна сразу выкладывал червонец. "С такими-то деньгами и дурак заживет", - подмечал Метафор Иваныч.
   Много слухов разносила молва о художнике Октожине. Благотворительность его была поистине безгранична. Свое имущество он раздал нуждающимся и при этом строго соблюдал правила индийских браминов о сохранении жизни всякому живому существу. Даже бросил выводить у себя дома тараканов и во время поездок по городу категорически запретил извозчику стегать лошадь. "Нехорошо, брат, заставлять ее бежать, - говорил он. - Пусть идет своим шагом. Ведь она тебя кормит".
   Но кого Октожин больше всех любил, так это кошек - содержал их у себя в несметном количестве, по большей части подкинутых ему. Проходя как-то по Театральной площади, услышал в строившемся там цирковом балагане очень близкие его сердцу голоса. Оказалось, заезжий гастролер-итальянец устраивал кошачий хор, или нечто вроде живого фортепьяно: хвосты четвероногих, специально подобранных по диапазону голоса, помещались под клавишами с булавками, и когда маэстро нажимал их, уколотые кошки одна за другой издавали жалобные вопли, составлявшие вместе "мелодию". Разгневанный художник тут же направил слезную жалобу губернатору и вынудил импресарио покинуть столицу.
   Видное место в галерее добрейших натур Санкт-Петербурга занимала княгиня Татьяна Васильевна Юсупова. Узнав об истинно нуждающемся добропорядочном человеке, сразу по почте направляла ему необходимую сумму без указания имени благодетеля. При этом, как ни странно, слыла в свете скупой, расчетливой. У графини Толстой, урожденной Протасовой, другая слабость - ухаживать за бродячими собаками. Когда ее приют переполнялся, она развозила животных по сторожевым будкам и потом оплачивала их помесячное содержание. Графиня если чего и боялась, так это умереть неожиданно -: уж очень неловко являться перед Господом запыхавшись.
   Чудики везде одинаковы - только выверты у них разные. Обитал, например, в Северной Пальмире судебный медик Бельский. Дабы отпугнуть воров, поставил в холле своей квартиры скелет женщины-детоубийцы, украсил комнаты картинами с изображением всякого рода ужасов. У кровати поместил огромный скелет солдата, казненного за убийство, а рядом с обеденным столом - скелет повесившейся старухи, между ребрами которого торчали салфетки и столовые приборы. Сахарница у него представляла собой распиленный наполовину череп детоубийцы, щипцами служила большая бедренная кость. О скаредности его поговаривали, будто он и повесился бы, да жаль ему денег на веревку.
   По соседству с доктором Бельским на той же улице проживал свой век один старый купец первой гильдии. Нет, он не прятал деньги от разбойников, наоборот - раскладывал их по полу в своей комнате, куда никому не разрешал входить. Денег такие кучи, что ему приходилось раздвигать их ногами, как снег. После его кончины полиция обнаружила в доме серебра и банковских билетов достаточно, чтобы заполнить пять мешков и два больших сундука.
   Гулявшим по Миллионной улице петербуржцам, конечно, хорошо известен был статный прохожий с умным добродушным лицом, одетый обычно в халат с красным фуляром вместо пояса. Это бывший генерал-адъютант при императорах Павле и Александре, князь Голицын собственной персоной. Проводив в последний путь свою красавицу-жену, пребывал он в затворе философа-отшельника и, разочаровавшись в людях, проникнулся любовью к птицам. Стены его кабинета в одном из самых богатых столичных домов заставлены были полками с книгами, сотни томов просто разбросаны на полу. В бильярдной висели драгоценные шедевры мировой живописи. По углам и на самом бильярдном столе поставлены сосновые ветки, на которых сидела и чирикала чуть ли не сотня чижей, снегирей, синиц и прочей пернатой живности: они свободно летали по залу, портили картины так, что на многих сюжет уже едва просматривался. В других залах обитала свора собак с правом возлежать на коврах, диванах, креслах. Сам князь, прогуливаясь по городу, зачастую подбирал какую-нибудь бездомную, хромую, уродливую бедолагу и поселял у себя. Каждое утро выходил на террасу, открывал приготовленные слугами корзины с зерном, и тотчас же к нему слетались воробьи, голуби, вороны со всей округи...
   Типов гениальных, но шальных полно было и в первопрестольной, где "Иной балованный москвич, давно былых времен придворный, встав в полдень, до ночи изволил ногти стричь, чулок натягивал узорный..." Это из тогдашней сатирической поэмы "Дурацкий колпак", принадлежавшей перу В.С. Филимонова, - об обычном русском дворянине, который вращался в свете, ездил за границу, пытался служить и, не добившись ни успеха, ни удовлетворения, признался: "Я, в цвете юношеских лет дурак классический от скучного ученья, стал романтический дурак от прихоти воображенья".
   Другой замечательный персонаж из рода Голицыных в своем подмосковном поместье создал "малый царский двор" с собственными гофмаршалами, камергерами, камер-юнкерами, фрейлинами и даже статс-дамой, чьи обязанности выпали на дородную вдовую попадью. Для них закупались на московских рынках поношенные бархатные платья и обшивались галунами. Помимо праздничных выходов, князь устраивал балы своим "придворным дворянам": под бравурный марш входил он в залу, придерживаемый гофмаршалом, и после полонеза со своей статс-дамой удостаивал чести сплясать с ним менее знатных. Для действительно именитых его сиятельство давал столь щедрые обеды, что после гости не в состоянии были ни дверей найти, ни в карету сесть. Отдельных визитеров принимал у себя в спальне во время бритья, окруженный шутами в позолоченных камзолах. В общем, разыгрывал из себя немецкого принца-суверена с правом самому чинить суд и расправу. Своего старого домашнего доктора выгнал лишь за то, что ночью, во время приступа болезни у князя, тот изволил явиться не во фраке.
   Москве тех времен хорошо был известен и выходец знатного рода, камер-юнкер "Рококо". Прозвали же его так вот почему. Царский придворный жил в Сокольниках в доме, расположенном на огромном земельном участке со своими садами, рощами, прудами и таким множеством построек, что все это напоминало уездный городок. Внутреннее убранство поражало не только своим великолепием -(кругом парча, позолота, античная бронза, мрамор, китайский фарфор -, но и потрясающей безвкусицей вкупе с царившей повсюду беспорядком. Казалось, все эти вещи свезены на продажу, как в лавку - рядом с дорогими картинами висели мазилки крепостных "рафаэлей", деревенские чугунки и ухваты.
   Камер-юнкер, надо отдать ему должное, этими вещицами старался ублажать не только себя, но и своих знакомых. Задумав однажды во время поста угостить друзей по-монашески, закатил обед на сотню персон. В меню пироги долгие, косые и круглые из щуки, пирожки рыбные маленькие, семга, осетр, белуга, лещ паровой, стерлядка, а на десерт пирожки цукатные, кремы, марципаны и прочие яства. В другой раз устроил "русский обед" из лебедей с клювами раззолоченными и широко раскрытыми крыльями, начиненными шафраном, лимоном, имбиром и разными пахучими травами. Для подобных обедов закупали также павлинов, журавлей, рысей, лосей.
   Искушение чревоугодием по-русски, однако, вскоре наскучило амфитриону, и он переманил к себе лучшего повара из Английского клуба, мастера французского кулинарного искусства Яшку. Главное развлечение "Рококо" все же осталось прежним - одаривать гостей приятными сюрпризами. Скажем, приглашал к себе собирать в саду грибы белые, для чего накануне слуги закупали их на рынках и потом сажали в землю того же сада. Ранней весной гостям предлагалось собирать в саду клубнику, чуть позднее - абрикосы, апельсины и персики. Вечером, когда ужин подходил к концу, восковые свечи затухали и из них взметались бриллиантовые фонтаны искр, вся зала заполнялась пороховым дымом, дамы визжали от восторга, отряхивая искры со своих оголенных плеч.
   В конце концов, и камер-юнкер ушел из своей развеселой жизни большим сюрпризом - от отравления ядовитыми грибами "самоплясами", которыми спьяну накормил его повар Яшка...
   При Александре Благословенном, начали входить в моду "тайные общества" неполитического характера, хотя бывали и исключения. Одно такое основал сын графа Кутузова, человек образованный, остроумный, довольно смелый. Будучи в Архангельске, взял этот морской офицер на себя весьма необычную миссию карателя пороков, или попросту учил палкой мздоимцев и казнокрадов. В полиции у него были свои люди, которые сообщали ему о ворах и взяточниках среди чиновников. Их он затаскивал в укромное местечко и давал им там "ума с заднего двора".
   В столице империи сколачивались и своего рода тайные общества молодых офицеров для бесплатного посещения театральных представлений путем "молниеносного прорыва". Или вроде "вольного общества любителей пешеходной прогулки", знак принадлежности к которому - лорнет на черной ленте. Члены его осмеивали езду в каретах по установленным императрицей Екатериной правилам: строго в соответствии с чином, рангом и дворянским званием ее жалованная грамота дозволяла "именитым гражданам" ездить по городу парою или четвернею, купцам первой гильдии - только парою, купцам второй гильдии - парою в коляске. Всем остальным запрещено передвигаться в карете и впрягать больше одной лошади в любое время года.
   Привыкшие к походной жизни уланы и гусары, кавалергарды и лейб-гвардии казаки не допускали в товарищеской среде разговоров на французском языке, нарушителей презрительно называли "хрипунами". Да и вообще, чванство среди полковых офицеров не приветствовалось. Проводить свободное время у них принято весело, под лозунгом "Жизнь - копейка, голова - ничего!" В баталиях настоящих стремились они отличиться дерзкой отвагой под другим лозунгом - "Двум смертям не бывать, одной не миновать!" На войне, как и в мирное время, кутежей не избегали, но крепко помнили правило "Пей, да разума не пропивай!" Попировать, побуянить, подраться на равных - неотрывная часть военной службы, равно как и прижать где-нибудь в кабаке штатского "рябчика".
   Шальное искушение незазорно для офицера, хоть и наказывалось, когда выходило за определенные рамки. На саблях рубились по малейшему поводу, но на дуэли вызывали только за дело чести или серьезную обиду. Да и какая дружба без дуэли! Офицеры в полку составляли единое братство, в котором все общее - честь, заботы, деньги, загулы, опасности, проказы. Жили весело, но и частенько бесшабашно. Бесшабашно в том смысле, скажем, что бились иной раз об заклад, проскачут или нет верхом на лошади нагими по всему центру города. Бывало, и проигрывали за карточным столом целое состояние.
   "Вольное общество" гвардейских офицеров было хорошо законспирировано и следовало ритуалам похожим на масонские. Заседания проводили на частных квартирах, сходки назначали на улицах. Проказничали же под настроение. Распускали, к примеру, какой-нибудь слух, в том числе самый нелепый, для чего ходили по улицам в разных местах Петербурга и передавали его всем, кто подвернется. В результате, собирались к Казанскому собору несметные толпы народа, поверившего, будто привезут туда отпевать покойника с рогами и копытами. Зевак так много, что пожарникам приходилось разгонять их. А потом еще про этот слух рассказывали небылицы, будто пущен он военным министром Аракчеевым с целью отвлечь внимание общества от убийства его любовницы Настасьи Минкиной.
   Ну вот, пришла очередь и самого Александра Андреевича. В самом деле, крутого нрава был человек: кого угодно мог в армии заставить "рылом хрен копать". Что на уме у него вертелось, то и творил. Больше всего на свете генерал опасался, как бы его кто не отравил из мести, поэтому любое кушанье давал предварительно отведать своей любимой собачке Жучке. Вторая его навязчивая идея - выстроить все и вся по ранжиру. В своем имении он стремился "подчинить плану и порядку" саму природу, подравнивая и подстригая все растущее на земле так, чтобы ни одно не превышало назначенной мерки. Свои деревни граф выстраивал по прямой линии, повороты делал под прямым углом или правильным полукругом. Выбивающееся из "плана" истреблял под корень, велел сносить в таком случае даже церкви и кладбища. Диву даешься бездарности его распоряжений: канавы копали в морозы, дороги насыпали в осеннюю слякоть, под проливным дождем.
   Свой активный образ жизни Аракчеев подчинил жесточайшему распорядку. Не забывая и о крепостных, сочинял для них устав с регламентациями на все случаи, включая кому и когда ходить в церковь, в какие колокола звонить, как устраивать крестный ход и другие церковные ритуалы. Крестьян превратил в военных поселян, коим предписано даже ходить по уставу. В каждой деревне у него были свои полицейские надзиратели, регулярно докладывавшие ему об обстановке.
   Вечно ссылаясь на стесненные финансовые обстоятельства, военный министр отказался от дарованного ему Николаем I высочайшего пособия в пятьдесят тысяч рублей на поездку за границу для лечения и пожертвовал средства Екатерининскому институту. На этом, правда, не успокоился и предложил императору купить у него за ту же сумму фарфоровый сервиз под предлогом, будто ему, генералу, посуду с царским гербом неприлично иметь. Сервиз куплен, и Аракчееву ничего не оставалось как отправиться за границу на лечение. Желая напомнить тамошним гражданам о своем величии, он опубликовал в Германии частные письма к нему Александра I. Умнее даже трудно придумать! Николай I в обиде на столь вольное обращение с памятью об отце отстранил его от всех должностей. Последние дни свои граф коротал в обществе молодых экономок...
   В ком в ком, а в подобных "оригиналах" военное командование недостатка не испытывало. Из них можно было формировать не то что полки, целые дивизии.
   Взять хотя бы начальника кадетских корпусов, генерала Давыдова. На всех дверях своего огромного дома в Москве развесил он подковы, в спальне держал петуха отгонять домового. Неожиданную встречу со священником на улице считал самым страшным предзнаменованием, поэтому, увидев из окна своей кареты на тротуаре человека в черной рясе, приказывал немедленно остановиться, почтительно просил у батюшки благословения, покорнейше предлагал ему сесть в карету и вез к себе домой. Там учтиво вводил оторопевшего попа в одну из комнат и, оставив его, запирал дверь на ключ, после чего снова выезжал. Зная о таких выходках генерала, священники, завидев издали карету его превосходительства с двумя лакеями на запятках, разбегались куда глаза глядят. Рассказывали, будто была у него специальная комната, вся уставленная иконами: отправляясь в компанию друзей-картежников, генерал сначала шел туда и по часу молился ниспослать ему выигрыш. Никто не наводил на курсантов военных училищ столь безмерную тоску своими нудными нравоучениями, как он.
   В армии всем известны были и выкрутасы генерала Костенецкого. Облачался он в длиннополый военный сюртук, на голову водружал непомерно высокую фуражку. Комнат в своем доме не топил даже зимой, спал на жестком кожаном диване без одеяла. По утрам выходил на крыльцо и нырял в специально наметенный для него солдатами сугроб. Чай пил тоже не как все: листья помещал в стакан, заливал их кипятком из самовара, давал настояться и, отпив залпом, жевал чаинки. Пища у генерала отличалась неприхотливым однообразием: борщ, каша и куски говядины. Алкоголя не употреблял вообще. Статен был, высокого роста, с красивым, приветливым лицом, добродушным характером и сильными страстями, о коих среди женщин ходили легенды. Силой физической не обойден - разогнуть подкову или согнуть серебряный рубль ему как нечего делать.
   В отличие от генерала Костенецкого, генералиссимус Александр Васильевич Суворов крепким здоровьем похвастаться не мог, но в выкрутасах тоже не знал себе равных, причем таких, что появлялось даже сомнение, в полном ли он здравии. Подражая этому прославленному полководцу, генерал Волконский появлялся в войсках всегда в парадной форме, весь в орденах, после учений сбрасывал мундир, ложился в одной рубахе под кустиком и кричал проходившим мимо солдатам: "Молодцы, ребята, молодцы!" Корча из себя Суворова, частенько ходил в потрепанной одежде и очень сердился, если его не узнавали при выезде в город на телеге. Уже в довольно преклонном возрасте слезно просил императора назначить его командующим действующей армии, но тот ему ласково отказал. Старикан не унимался, обращался к императрице с жалобами на военного министра Аракчеева, будто тот мешал ему служить отечеству, вставлял палки в колеса.
   Странности назначенного командовать армией на Кавказе Вельяминова носили уже оттенок снисходительной деликатности. Ко всем офицерам он одинаково обращался - "дражайший". При отправке в поход на войну с горцами кто-то из них поинтересовался, куда именно, на что генерал мягко заметил: "Дражайший! Барабанщик вам укажет". В походе всячески старался походить на Наполеона и поверх мундира одевал серый сюртук. К столу приглашал всех офицеров и штабных, но сам откушивал в отдельной палатке - свое излюбленное блюдо из ужа-желтобрюха, предварительно откормленного молоком. Как и многие отставники в его звании, умер от тоски и полной апатии ко всему на свете.
   Нравы героя Отечественной войны 1812 года, донского атамана Платова назвать изысканными мог только сумасшедший. Блюдя патриархальные обычаи казаков, граф щеголял руганью нецензурной при всех, делая исключение разве лишь для императора и членов его семьи. Когда армия оставляла первопрестольную на разграбление французам, предводитель казацкого воинства, рыдая, объявил своим подчиненным: "Если кто, хоть бы простой казак, доставит ко мне Бонапартишку е...го живым или мертвым, за того выдам дочь свою немедля!" После войны дочь вышла, естественно, за генерала, а самого атамана в императорской свите направили в Лондон, откуда он потом привез молодую англичанку в качестве компаньонки. По данному поводу гусар-партизан Денис Давыдов искренне удивился, как это Платову удалось, не зная ни слова по-английски.
   "Я скажу тебе, братец, сие совсем не для физики, а больше для морали, - выдал свой секрет атаман. - Она добрейшая душа и девка благонравная. К тому ж, такая белая и дородная, что ни дать ни взять ярославская баба".
   По свидетельству того же Давыдова, когда Платову представили историка Карамзина, атаман подлил себе рому и заметил: "Очень рад познакомиться. Всегда любил сочинителей, потому как они все пьяницы".
   Прославившийся своими победоносными морскими баталиями адмирал Ушаков панически, как и Петр Великий, боялся тараканов, вшей, блох и всякой подобной живности. При виде симпатичной женщины приходил в замешательство, краснел, смущался, терял дар речи. Крайне вспыльчив бывал по поводу служебных злоупотреблений и беспорядков: в таких случаях угомонить флотоводца мог только один человек - его адъютант Федор, который возвышал голос на адмирала, и тот сразу утихомиривался. Будучи набожным, Ушаков каждый день слушает заутреню, обедню и вечерню, а наказаниями через военно-полевые суды не злоупотреблял. Происходил этот "гроза турок" из обедневших тамбовских дворян и любил всем рассказывать, как в младые годы ходил в лаптях.
   Героя войны на Кавказе, отставного генерала Белобородко, полностю поглотила страсть найти большой клад. Зимой он жил в Петербурге, с приходом весны каждый раз отправлялся с экспедицией куда-то в южные степи или на берега Волги, где согласно народной молве, зарыты клады Стеньки Разина. В команду кладоискателей входил бывший боцман, большой дока в этом деле, который разрыл не одну могилу в Крыму и располагал редкими старинными записями. Десять лет генерал и его воинство занимались поиском клада, да так ничего и не нашли. В отчаянии он велел перекопать все свое поместье, однако в руки копателей не попало даже монетки. В итоге, с жизнью он простился в доме умалишенных.
   Отставных генералов без причуд, наверное, вообще не бывает. Один такой, да еще из княжеского рода, любил разъезжать по Петербургу в любое время года на открытой, запряженной шестерней коляске с двумя длинноногими форейторами и чернобородым кучером-карликом. Голова у него всегда обнажена, а стоявший на запятках лакей в военном мундире торжественно держал над нею генеральскую шляпу с огромным белым султаном. Сам князь в это время обычно жевал калач, морковь или яблочко. Андреевским кавалером он стал еще при императоре Павле и такою пропитался любовью к награде, что носил ее на шубе, ватном сюртуке, даже домашнем халате.
   Большим любителем коллекционировать разные штучки-дрючки слыл генерал по провиантской части Демидов. За полвека служебных разъездов по городам и весям российским он насобирал их у себя дома целый музей. Что за экспонаты? Трость из корня хрена, крепкая как сталь. Кочерга, согнутая рукой силача в дугу, с надписью: "Кто кочергу сию спрямит, тот нашу дружбу прекратит". Старый барабан из кожи волжского разбойника, сделанный по приказу астраханского воеводы. Табакерка из лаптя, подписанная кем-то: "И счастье, как табак, со смертными играет, иного веселит, иного в нос щелкает". Картина суздальских богомазов и изображением плодовитого крестьянина Федора Васильева, у которого от первой жены чуть ли не шестьдесят детей, от второй шестнадцать. Портрет французской девицы Дюбуа, что вела список своих обожателей и в двадцать лет насчитала их уже более тысячи. Вистовая серебряная с чернью марка, принадлежавшая графу Аракчееву: на одной ее стороне трефы, на другой российский герб и надпись "Без лести предан". И совсем редкое сокровище - измельченная "разрыв-трава" в пузырьке, или подручное средство кладоискателей, открывающее все замки. Пробу ее производили в кузнице, положив на полоску железа, после чего она раскололась на четыре части. Скептики считали, что это "гремучее серебро", к которому для вида примешана обыкновенная травка.
   Чем еще проявлял себя генерал Демидов, так это своей феноменальным пристрастием к чревоугодию. Накануне обедов с купцами-подрядчиками военного ведомства он обычно давал им реестр блюд, которые ему хотелось бы отведать. Больше всего уважал щи кислые и жирные, кои нужно подавать обязательно в горшке, с крынкой сметаны. Ко щам рекомендовал сто подовых пирожков - пятьдесят в разноску, пятьдесят должны ставиться на стол сразу. Пирог и кулебяку заказывал длиною в аршин восемь вершков, шириной двенадцать вершков: туда нужно было заложить в один угол семгу, в другой - рыбные молоки, в третий - курицу с яйцами, в четвертый - разный фарш. Окорок ветчины обязательно подавался самый большой из всех возможных. Жареную четверть теленка генерал наказывал обложить парой уток, парой тетерев и десятком рябчиков. Пирожные оставлял на усмотрение принимающей стороны. Вина не пил, предпочитал им брагу, квас или настой из мелко истолченных кореньев.
   Подытоживал по данному случаю Метафор Иваныч: "Губа не дура, язык не лопатка, знает, что горько, что сладко, а еда, еда по наживе, в брюхе не отсвечивает, поганое само выйдет". Дабы вышло нормально, генерал принимал от простуд и болезней ножную ванну со льдом в течение пяти минут и регулярно ходил в баню, где его растирали мелким речным песком...
   В ту пору общество чуть ли не на руках носило героя Отечественной войны 1812 года, донского казака Александра Зеленухина. После войны он служил охранником Российского посольства в Англии. Там его принимали, как именитого гостя, подходили к нему на улицах, чтобы пожать руку, вручить подарок или даже деньги, от которых статный, красивый казак категорически отказывался, вызывая тем самым искреннее изумление. Британский принц-регент приказал сделать для него сбрую по казачьему образцу, стальную пику, два пистолета, ружье, саблю и трость с выдвижной подзорной трубой. Зеленухина привозили в Парламент, где его торжественно приветствовал лорд-канцлер. Светские леди очень сожалели, что он женат и не мог принять их предложения. Власти готовы были даже предоставить ему дом и землю в Лондоне, просили поселиться у них на постоянное жительство. На все это казак отвечал с достоинством: "Спасибо за ласку вашу! Но я хочу умереть у себя в хате, где живет моя старуха, а рядом протекает тихий Дон"...
  
   *
   Перед Богом все холопы! Ну, это еще, допустим, бабушка надвое говорила, будто все. А вот, оригиналов среди штатских в Российской империи было не меньше, чем среди военных, уж точно.
   Один такой ходил по Москве под фамилией Наумов. Из жилета этого богатого помещика вечно торчала массивная золотая цепь от двух дорогих брегетов - предмет вожделения уличных карманников. Хоть и выходил он в город с двумя гайдуками и старой ключницей-калмычкой, обокрасть его особого труда не представляло, что и проделывали регулярно не только воры, но и сами слуги. Просто потому, что спал он на ходу. И спал не в силу дряхлости лет, а по необходимости, вследствие предсказания известной парижской гадалкой, что умрет-де он в своей постели. Мол, как только туда ляжет, сразу и умрет.
   С тех пор помещик не пользовался ни мягкими перинами, ни подушками из лебяжьего пуха, ни шелковыми одеялами: все это велел вынести из дома от греха подальше. Из-за хронического недосыпания появлялся в театрах и прочих собраниях в перманентно дремлющем состоянии. Утренние его поездки лакеи называли "пошел барин по ельничку". То есть, сидя в своей четырехместной карете, рыскал он по Москве в поисках, не хоронят ли кого где, благо нравились ему погребальные церемонии за возможность вздремнуть под унылое песнопение.
   Сказывали, будто ловкая служанка-калмычка, воспользовавшись привычкой хозяина посещать разные церемонии в церкви, чуть было не женила его на своей подруге. Быть может, затея могла и пройти, но он вдруг вовремя встряхнулся от дремы и в нервном припадке рухнул на пол прямо перед священником. Умирал он тоже в полудреме, полусогнувшись в кресле, брыкаясь ногами, отказываясь наотрез лечь в постель, из последних сил хватаясь за кресло, пока уже обессиленного его не уложили в постель. Предсказание парижской гадалки сбылось.
   Помещиков, живщих все еще в своих имениях, можно в чем-то упрекнуть, но только не в отсутствии хлебосольства. Искренне обижались они на то, что гости мало пьют или едят. Могли пригласить к себе на обед и по ходу объяснить, что все блюда, мол, приготовлены из провизии домашнего производства - стерляди и осетра из пруда, крупные раки из речки неподалеку, телятина белая со скотского двора, фрукты выращены в собственных парниках и шампанское тоже свое, хотя и сделано из крымского винограда.
   Гостеприимство в усадьбах было характерно и для особ именитых. К примеру, князя Александра Борисовича Куракина. Сосланный еще Екатериной Великой в свое саратовское имение Надеждино, он взялся там за устройство благополучной жизни и частенько предоставлял обитель обедневшим дворянским семьям, которые жили у него месяцами, даже не показываясь перед ним на глаза. Создал и свой собственный "малый царский двор", куда дворяне зачислялись на платную службу дворецкими, управляющими, шталмейстерами, церемониймейстерами... Один солидной внешности майор, например, имел одну единственную обязанность - ходить с жезлом в руке перед князем при его выходе в домашнюю церковь. Свиту составляло также множество любезников без должностей. Даже в будни во время принятия хозяином пищи рядом обязательно играл оркестр.
   Изображение своего кумира, наследника престола Павла, князь Куракин развесил во всех залах, в саду воздвиг бронзовый ему памятник. По восшествии Павла на престол венценосец сразу снял с него опалу, присвоил звание канцлера, ввел в Государственный Совет, одарил пятью тысячами крестьянских душ и рыбным промыслом на Волге. Канцлер устраивал блистательные балы в своем петербургском дворце, часто с беспроигрышной лотереей из дорогих вещей для дам. Обычно облачался в глазетовый или бархатный французский кафтан, на котором все пуговицы бриллиантовые, звезды и кресты на лентах из крупных солитеров, эполет жемчужный, пряжки и шпага в алмазах. Придерживаясь наказов Екатерины, ездил в карете позолоченной "о восьми стеклах", цугом, с форейтором, двумя лакеями и скороходом на запятках, двумя верховыми впереди и парочкой скороходов, бежавших за каретой. Трудно сказать, насколько это верно, но поговаривали, будто за всю свою жизнь князь никого не оскорбил и даже не обидел.
   У всякой Пелагеи свои затеи. Главная затея помещицы Ростопчиной из Орловской губернии - устраивать всевозможные церемонии. Зал для приема знакомых и "подданных", как она называла своих крестьян, представлял собой нечто несусветное: весь расписан в виде рощи, даже паркет в цветах, а в центре из зеркальных стекол прудик с искусственными лебедями и расходящимися от него дорожками с алебастровыми статуями богинь и богов Эллады. Перед появлением барыни клумбы из искусственных цветов опрыскивали одеколоном и альпийской водой, на расставленные повсюду деревца сажали певчих птиц. Каждое воскресенье после обедни первым в зал на прием входил священник, торжественно неся на серебряном подносе большую просфору, подходил к позолоченному трону, на котором восседала хозяйка. Тут же рядом в ногах ее сидели арапчонки.
   Она ведь еще и генеральша, посему требовала к себе должные почет и уважение. На церковную обедню направлялась вместе со свитой в полсотни душ. Экипажей для такого случая не менее десяти, из которых ее собственный громадный откидной "лондон" запряжен восьмериком. Кучер сидел так высоко, что коньки крыш крестьянских изб приходились ему где-то на уровне носа.
   "Капризная бабенка. Ей и щенка подавай, да чтоб не сукин сын!" - иронизировал Метафор Иваныч. Но это еще что. У одного ее соседа, тоже орловского помещика, забава так уж действительно забава - к охоте, собакам и беседкам. Обычно его сопровождала целая команда из мелкопоместных дворян, заезжавших к нему запросто, без приглашения и размещавшихся в одном из его домов, отделанных под богатую гостиницу.
   Начиная с флюгера на крыше главного помещичьего здания и до подвалов, все носило охотничий колорит. Коли есть сомнения, извольте сами убедиться. Вместо ковров шкуры зверей. На стенах медвежьи головы, оленьи рога, кабаньи морды. Одна из садовых беседок сооружена в форме мавзолея, где собраны все враги пернатых. Над его дверью свисала огромная сова с раскинутыми крыльями, к стенам прибиты головы филинов, орлов, коршунов, ворон и каждая обведена каймою из мышей, крыс, хорьков, ласточек, да так искусно, что получались из них звезды, треугольники, розетки. В простенках между окнами покоились головы кошек с лапками накрест: это "казненные" кошки, и над каждой надпись, когда и за какую провинность подвергнута экзекуции, типа "приговорена к смерти за покушение на жизнь голубя". Потолок и стены другой залы мавзолея убраны золочеными арабесками, венками из мышиных и крысиных хвостиков. Хозяин был неравнодушен к беседкам именно такого рода - одна из них служила усыпальницей его любимого кобеля по кличке "Любезный"...
   Чем дальше от столицы империи, тем забористее выкрутасы столпов местного общества. Вот, например, крестник императрицы Екатерины Великой граф Нащекин, известный царедворцам по прозвищу "Шалун". Назначение губернаторствовать в Сибири он воспринял, прямо скажем, без энтузиазма, и по прибытии на место службы около года даже из дома не выходил. На пасху все же выбрался в церковь и заставил там сначала отслужить обедню, потом утреню. На исходе лет в храм его водили уже под руки две рослые бабы. По пути он приплясывал, распевал песни, а чиновничья братия подпевала да притоптывала.
   Его Высочество любил поучать народ устно и письменно правам и обязанностям человека перед Богом и государем, делать крестьянам наставления по ведению хозяйства. Учредил даже еще один праздник - "открытие новой благодати", объявив его нерабочим днем. Приказывая всем каяться в грехах, устраивал обеды на несколько сот человек. По ходу торжеств безжалостно отправлял в отставку неугодных чиновников, зачислял себе в штат секретарями лиц даже из "секретных арестантов с образованием", повелевал также палить из пушек и разбрасывать на площади казенные деньги, а когда те иссякали, грозит пушками местным купцам, после чего те выносили ему на серебряном подносе несколько тысяч рублей.
   Другое губернаторское потешное искушение - покататься по городу Нерчинску в экипаже, запряженном провинившимися чиновниками. Под занавес своего правления он даже предпринял военный поход против своего соперника, иркутского губернатора Немцова. В походе шли с песнями под бравурные марши, стреляли из пушек, поили всех вином, конфискованным у встречных обозов, в деревнях заставляли звонить в колокола.
   Уже после Немцова губернаторствовал в Иркутске некий типаж, прозванный "Аракчеевым Вторым" - больше за строгость, чем за злость и жестокость. Работу полиции он построил так, что во всей губернии почти перестали грабить и гораздо меньше воровали, дороги и мосты привели в порядок, у крестьян появился домашний скот. Сам губернатор вкалывал с раннего утра и до поздней ночи, нещадно превращая город в военное поселение. Завалиться мог в любой дом, дабы узнать, хороши ли гороховый кисель или калач на базаре. Ходил по городу один, но всегда под скрытным наблюдением полицейских. Даже проповеди разрешал совершать лишь по указанию полицеймейстера.
   Взяток, и это удивительно, "Аракчеев Второй" не брал. Не брал в том смысле, что сие действо поручил жене, задавшейся целью обеспечить безбедную жизнь восьмерым своим детям. Подарки в доме она скапливала в бешеном количестве и даже открыла лавку для их продажи. После отбытия своей губернаторской повинности он вернулся в Москву, где разыгрывал из себя обнищавшего чиновника и даже к государю выходил с прошением о пособии. После его смерти только в одном семейном диване были обнаружены полмиллиона рублей ассигнациями, которые он вывез из Сибири внутри замороженных осетров.
   Своими дерзкими выходками славилось в обществе и графское семейство Луниных. Один выходец из этого рода столь падок был на ордена, что сам себя ими и награждал. Как-то на балу подметили у него на костюме орденскую бутоньерку со всеми наградами, включая св. Георгия. "Чем это ты, любезнейший, себя так разукрасил? - поинтересовался московский генерал-губернатор. "Ах, это мой дурак камердинер все мне пришпилил", - вывернулся орденоносец.
   Эксцентричностью отличалась и женская половина рода Луниных. Чего стоила только одна их старушка, которая не испугалась прихода в Москву французской армии и, как ни бывало, разъезжала по городу цугом, вся разодетая в цветах и перьях. Остановится где-нибудь на площади и крикнет сбежавшемуся посмотреть на нее народу: "Эй, голубчики, слышали, мы опять одержали победу над антихристом!"
   После войны на устах у всех и всюду, от казарм гвардейских полков до великосветских салонов, вертелось имя Михаила Лунина - благодаря его остроумию и неслыханной дерзости. Это он на коне и на спор проскакал через весь Петербург в чем мама родила. Оказавшись же в долгах, как в шелках, самовольно оставил свой кавалергардский полк, уехал за границу, принял там католическую веру и взялся сочинять трагедию "Лжедмитрий". От отца в наследство ему перешло огромное состояние, что заставило его срочно вернуться. Ко всеобщему удивлению, император Александр I восстановил беглеца на военной службе в том же чине.
   Кто мог тогда представить себе, что спустя несколько лет он явится одним из основателей Союза Спасения и Союза Благоденствия, будет обвинен в заговоре с умыслом на убийство, правда, уже другого царя. Когда в ходе расследования следователи поинтересуются, откуда им позаимствован свободный образ мыслей, тот, не смущаясь, ответит: "Из здравого рассудка". После зачтения приговора "на двадцать лет в каторжную работу и на поселение в Сибирь навечно" он тут же в зале громко засмеется: "Хороша вечность - мне уже за пятьдесят лет отроду".
   В Сибири декабрист Лунин писал о всеобщей апатии времен "николаевских заморозков", об "оцепенении умственной деятельности и кризисе разума". Там же сочинил трактат "Розыск исторический", в котором есть и такие строки: "История должна служить не только для любопытства или умозрений, но и путеводить нас в высокой области политики. Учреждения наши очевидно требуют преобразования. Народ нисходит в страдательном состоянии, и все способности его приведены к одному повиновению... Производство такого механизма неудовлетворительно, потому что не основано ни на законах, которые грубым веществом управляют, ни на законах, которым повинуются существа мыслящие. Оттого не видно следов нравственного развития в совокупности народной и успехи наши ограничиваются удобствами животного существования для высших классов и внешним лоском, ослепляющим только взоры толпы".
   Даже после сибирской каторги и возвращения домой Лунин не утихомирился и написал ряд критических статей о России для английских газет. За свой независимый склад ума снова угодил за решетку, где и скончался...
   Меж тем, завершилось строительство железной дороги Петербург - Москва. По условиям контракта, заключенного с американской стороной, в первый год ее эксплуатации поезда пускали только по два в день и состав не мог иметь более шести вагонов. В результате, на станциях скапливались горы товаров, пассажиры третьего класса по неделе ждали билета на поезд. В чем дело? Американцы разбили причитавшуюся им плату по верстам, соблазняя таким образом главного управляющего путями сообщения графа Клеймихеля "копеечным счетом", при котором с каждой версты им положены полторы копейки серебром. В действительности, из вроде бы ничтожного счета выходила огромная сумма, и ее львиная часть в российскую казну не попадала.
   Вопиющие злоупотребления чиновников, взяточничество и казнокрадство распространены повсеместно. Особенно при министре финансов Гурьеве в плане личной наживы весьма почитались должности в департаментах государственного имущества, неокладных сборов и внешней торговли (таможенном). Чиновники внешнеторгового ведомства жили роскошнее всех: империю наводнил контрабандный товар. Треть, если не больше, питейного сбора оседала у частных лиц. Дабы надуть собирателей подушных податей, вели два списка учета народонаселения. Один с действительным числом платежных податей для казенной палаты. Другой, чуть ли не в половину меньше, для государственной казны.
   Но чудо из чудес! В сию лихую годину лихоимства работал в Сенате секретарем довольно влиятельный чиновник Велинский, составлявший блистательное исключение из правила. Он настолько боялся взяток и подкупов, что вообще не желал заводить неформальные связи с кем-либо из заинтересованных лиц. Любой проситель должен был беседовать обязательно в присутствии других чиновников, а он сам осматривал всех из-под бровей на отдалении и, стоило ему почувствовать что-то не то, сразу выбегал из кабинета. Нуждавшиеся в нем лично просители не раз пытались заговорить с ним при выходе его из церкви, но и это не помогало - Велинский тут же спасался бегством...
   Полным полно самодуров в Российской империи, но немало и гениев-самородков.
  
   Не бездарна та природа,
   Не погиб еще тот край,
   Что выводит из народа
   Столько славных, то и знай, -
   Столько добрых, благородных,
   Сильных любящей душой,
   Посреди пустых, холодных
   И напыщенных собой.
  
   Да и как не поверить поэту, если в городских трущобах и глухих деревенских углах действительно встречалось немало людей, одаренных способностями благого творения, прорывавшимися наружу даже в тяжелейших условиях, которые давили на них с младых лет. Творческая их натура и пытливый ум, под натиском враждебного им окружения, так и не выводил их в люди. Обреченные на раннюю гибель, эти способности могли проявиться и в какой-нибудь уродливой форме. Если же кому и удавалось блеснуть своим талантом, то лишь благодаря случайно попавшимся на пути чутким людям, что помогали получить образование, дабы не пребывать им в неизвестности и не пресмыкаться в нищете.
   Вот, к примеру, Григорий Саввич Сковорода, современник Ломоносова. Родом из семьи бедных казаков Полтавской губернии, известных своей честностью и добродушием. С детских лет отмечена в нем склонность к музыке, чтению, церковному песнопению. Направленный с дипломатической миссией за границу генерал Вишневский взял этого церковного певчего с собой под свое покровительство. С его помощью мальчишка овладел несколькими иностранными языками, познакомился с интересными людьми, приобрел знания, новые для тогдашней России. Прошел пешком чуть ли не половину Западной Европы и на основе увиденного пришел к заключению: там тоже поклонялись злату, презирали бедных, развратничали, разуму предпочитали прихоть свою.
   По возвращении на родину Григорий получил место учителя поэзии в харьковском коллегиуме, патронируемом иезуитами. Сколь его не убеждали принять обет монашества, чтобы дойти до высокого духовного сана, предложение он отверг и взялся за изучение философии. Ознакомившись с некоторыми его аналитическими трудами, местный губернатор поинтересовался у него, почему тот, будучи честным человеком, совершенно не заботился о своем материальном благополучии. Григорий ответил страстно и убежденно: "Милостивый государь! Свет подобен театру. Дабы представить в нем игру с успехом и похвалою, берут роли по способностям. Действующее лицо похваляется не знатностью роли, а удачностью игры своей. Я увидел, что не могу представить никакого лица удачно, кроме простого, беспечного и одинокого. Выбрал я сию роль и доволен. Если бы почувствовал сегодня же, что могу рубить турок, пошел бы служить в войско. А ни конь, ни свинья не сделают этого, потому что не имеют природы к тому".
   Преподаватель правил благонравия Сковорода однажды произнес с кафедры слова, повергшие всех в недоумение. "Весь мир спит, - говорил он. - Да еще не так спит, как сказано. Даже упадет, не разобьется. Спит глубоко, протянувшись, будто ушиблен. А наставники не только не пробуждают, но еще поглаживают, приговаривая - спи, не бойся, место хорошее, чего опасаться-то".
   Наставники сразу отстранили философа от преподавательской должности. Он удалился в деревню, поселился там на пасеке у знакомого старика. Часто направлялся ходоком за сотни верст, обучал там грамоте детей крестьянских, наставлял их в благонравии. Летом ночевал в саду под кустом, зимой в сарае. Записывал свои наблюдения, продолжал философские изыскания.
   "Познавших все и вся на свете еще не родилось, - занес он в свою тетрадку. - Не тот глуп, кто не знает, а тот, кто знать не желает. Лучше мне сухарь с водою, чем сухарь с бедою! В чем причины нашей бедности? Погрузив все наше сердце в приобретение мира и в море телесных надобностей, мы не имеем времени вникнуть внутрь себя, очистить и поврачевать саму госпожу тела нашего - душу. Забыли мы себя. День и ночь об одном нашем неверном тельце печемся. Похожи мы на щеголя, заботящегося о сапоге, а не о ноге, о красных углах, а не о пирогах, о золотых кошельках, а не о деньгах. Есть в нас и душа, но такова, как у подагрика ноги. Она у нас расслаблена, грустна, ничем не довольна, сама на себя гневна, тоща и бедна, как больной в лазарете".
   Перед своей кончиной в довольно уже преклонном возрасте мудрый человек просил выбить на его могильном камне надпись - "Мир меня ловил, но не поймал".
   Не мог мир поймать и ярославского помещика Павла Демидова, щедро жертвовавшего миллионы на развитие науки и народное просвещение. Характером прямодушный, умеренный во всем, хоть и богатый, как Крез, по несколько лет носил он один и тот же кафтан. Утром обычно пил чашку кофе и шоколада, на обед - слабенький бульон, одну котлетку да чай с молоком. Шикарных приемов не закатывал, со своих многочисленных крепостных брал оброку только пять рублей с семейства.
   Не мог поймать мир и князя Грузинского из Нижегородской губернии. Убежденный в том, что послан Создателем покровительствовать бедным и угнетенным, с радушием принимал он у себя беглых крестьян, превратил свое имение в убежище для бродяг и нищих. Пусть даже такое гостеприимство не мешало ему судить и рядить всех по самоличному выбору, а иногда доказывать правоту свою испытанным аргументом - ударом кулака.
   Не обессиливала земля русская рождать гениев-самородков, вроде Ивана Ползунова, сына солдата екатеринбургских горных рот. Чертежи двигателя паровой машины были готовы у него за тридцать лет до создания ее английским инженером Уаттом. Или Ивана Орлова, сына нижегородского крестьянина. Он изобрел типографский станок, печатающий сразу несколькими красками. К сожалению, машина нашла потребителя только в Англии, куда он и уехал...
  
   *
   Жандармский полковник Бибиков докладывал о настроениях тогдашних студентов Московского университета: "Профессоры знакомят юношей с пагубной философией нынешнего века, дают полную свободу их пылким страстям и способ заражать умы младших их сотоварищей. Вследствие такой необузданности, к несчастью общему, мы видим, что сии воспитанники не уважают Закона, не почитают своих родителей и не признают над собой никакой власти".
   В подтверждение жандарм приводил в своем рапорте отрывки из поэмы студента Александра Полежаева, "наполненные самыми пагубными для юношества мыслями", вроде призыва его к "отчизне глупой": "Когда ты свергнешь с себя бремя своих презренных палачей?" Прочитав донесение, Николай I высочайше повелел "определить уволенного из студентов Полежаева унтер-офицером в Бутырский пехотный полк, иметь его под самым строгим надзором и о поведении ежемесячно доносить начальнику Главного штаба".
   Время, однако, неумолимо делало свое дело. После отмены крепостного права в империи появлялось все больше самостоятельно мыслящих личностей, многие из которых могли смело вставать в один ряд не в свите, а на равных с видными западноевропейскими мыслителями. Ведущей интеллектуальной силой страны становились разночинцы.
   С университетских кафедр, правда, все еще рискованно было произносить неортодоксальные речи: глубокий, непредвзятый ум власти считали причиной государственных преступлений. Теории Дарвина, Спенсера, Бокля по-прежнему запрещены высочайшим указом, научные труды о небожественном происхождении не выдавались для чтения в библиотеках. На трактат ученого-биолога Ивана Сеченова о рефлексах головного мозга наложен арест, ему самому грозил суд. Арестован и сослан в Вологодскую губернию дворянин, отставной полковник артиллерии и преподаватель математики Петр Лавров - за дерзость публиковать в издании общества "Земля и воля" свои статьи по философии и истории. Ему удалось бежать за границу и начать там работу над трактатом "Опыт истории мысли".
   После побега из сибирской ссылки другой бывший офицер артиллерии Михаил Бакунин тоже оказался за границей и огласил там свое идейное кредо: "Свобода без социализма - это привилегия и несправедливость. Социализм без свободы - это рабство и животное состояние".
   Бывшего кадета Пажеского корпуса при императорском дворе, князя Петра Кропоткина заточили в Петропавловскую крепость за публичное высказывание своих политических воззрений. Он также совершил дерзкий побег и перебрался через Финляндию за кордон. Как и Бакунину, ему суждено было стать создателем учения об анархическом коммунизме.
   Несколько терпимее относились власть предержащие к философу, профессору Московского университета Владимиру Соловьеву. Но за выступление против смертной казни его все же лишили права преподавать. Он стал автором ряда уникальных философских теорий, объединявших христианское вероучение, немецкую классическую философию и научный эмпиризм.
   Перед его кончиной подошел к концу своему XIX век.
  
  
   В КРУГЕ ЧЕТВЕРТОМ: ПРОЧУДЕСИЛИ ВСЮ НОЧКУ
  
   Опять первопрестольная. Та самая, что "с юбилеями, плохим вином, мрачными самолюбиями" - по Чехову. Где "и убогое богато, полны значенья пустяки" - по Северянину.
   На Арбате вовсю строились "небоскребы" в пять-шесть этажей с просторными, дорогими квартирами. На тротуарах центральных улиц все так же тесно от людской толчеи, но молодцов с лавочками на животе вытесняли магазины на европейский манер. Настойчиво, со звоном пробивали себе дорогу среди извозчиков настырные трамваи, сердито гудели первые авто.
   Вечерами где-нибудь в богатой ресторации собиралось купечество первой гильдии. Когда вся гоп-компания уже была навеселе, в банкетный зал на огромном подносе вносили уложенную в цветах обнаженную шансонетку. Стараясь перещеголять друг друга в ухарстве, купцы забрасывали ее кредитными билетами, поливали шампанским, запихивали ей в рот ягодки. Развлечение называлось "покуролесить на стороне".
   Иной раз в злачном заведении устраивали "аквариум": выкатывали на середину зала рояль, выливали туда несколько дюжин бутылок шипучего напитка, заставляли тапера играть модную песенку, а потом кидали кого-нибудь туда же в рояль искупаться. Или подбрасывали на руках полуголую ресторанную барышню, пока та в обморок не впадет. Это называлось "римскими качелями". Или доставляли в ресторан гроб, клали туда "артистку", заказывали у цыган погребальные мелодии. Могли также выставить на пол всю посуду с деликатесами и ходить по ней под музыку, размешивая сапогами языковый шпик, телятину в полуглиссе фрикандо, салат оливье, рябчиков с душком, сыр пармезан, телячью печенку... Кто пройдет и не соскользнет, того качай!
   Вместе с купцами первой гильдии и фабрикантами в загуле незаметно участвовали приглашенные для поддержания марки полицейские чины не ниже околоточного надзирателя. Когда же под конец подносили устроителям счетец, те, поторговавшись для проформы, платили все сполна, осеняя себя крестным знамением.
   Змея знала, кого в Москве и в какое место кусать: скупого в сердце, дурака - куда попадет. Поэтому и говорили про купцов-воротил, что чужой дурью они промышляют и от своей не отстают. Бывает даже, закажут себе загодя гроб на похороны, причем не какой-нибудь, а ореховый с футляром дубовым, резной с ангельским сонмом, изнутри парчою выстланный, и повелят хоронить себя только в нем. Но родственники тоже не лыком шиты: отойдет кормилец на небеса, сразу же подменят его на обыкновенный. Родня называется! А покойник еще им капитал оставит, да торговое дело процветающее. Как бы в отместку родственникам за их возможные наглые проделки некоторые все же умудрялись утащить в могилу с собою спрятанное в подушку под голову золотишко. Накось выкуси!
   Если купеческие пиры частенько заканчивались пьяной оргией, то их свадебные церемонии никак не могли обойтись без генерала. На худой конец, для веса и солидности, просто обязан присутствовать хотя бы отставной адмирал или полковник в мундире парадном и при орденах. За столом такого гостя усаживали на видное место, пускали впереди свадебной процессии в ландо с шаферами. Коли не попался настоящий генерал на прокат, облачали в форму какого-нибудь отставного поручика, умевшего держать себя под "превосходительство". В провинции за приличную цену выписывали и настоящего генерала из самой Москвы и даже Петербурга. Тогда уж устраивали ему помпезную встречу на вокзале с делегацией, иконой, хлебом-солью, военным оркестром, нарядом полицейских надзирателей, пожарниками и бенгальским фейерверком. В такие моменты купцы - конкуренты кусали губы от зависти...
   Ну, а где, по каким закоулкам бродил тогда Метафор Иваныч? Куда запропастился? Не тесно ли ему на шумных улицах московских? И не ушел ли сам по мелочам в разновеску?
   Жив, жив еще курилка! Трепали его, конечно, все кому не попадя, однако и он в долгу не оставался. Беспечен, как и во все времена, но спонсоров не искал: мол, не сирота казанская, сам с усам. Если серчал на чью-нибудь дурь, то мягко, благожелательно: "Чужими умами только бураки подшивают, мать вашу курицу!"
   По-прежнему особо не возражал, просто находил несоответствия. Не хвастал, а больше постигал разные премудрости. Искренне умилялся при виде того, как дураки в умные хотели пролезть, мозгов себе в башку поднабить, всякую книжную хреновину постичь. Помоются, побреются - так думают, и рожа поумнела! По его мнению, не будет из таких толку, хоть и книжки на полку, хоть семнадцать университетов пройдут, в восемнадцатом застрянут. В их мозгу для путной книжки холодная клепка.
   Метафор Иваныч - не пьянчуга, боже упаси, но женщины питали и к нему сочувствие. Пальтишко у него бывало изношенное, шляпа дырявая, калоши текли и дай бог ему с ветром иной раз до дому долететь. Зараз казалось барышням, будто их прихотям не ублажит, досыта не накормит, хоть и с голоду не уморит.
   Что ж, такой уж уродился он - терпимый к обламонам неуклюжим, изображавшим из себя бунтарей от сильного волнения чувств, а на самом деле озабоченным, как бы где-нибудь устроить небольшой водоворот с белой головкой и хорошей закуской. Попадись они на чем-то предосудительном для общественного спокойствия, раззвонят о своем героизме на весь свет Он же в подобной ситуации всегда смолчит и, когда уж совсем некуда деться, лучше будет иметь дело с плутами, чем с дураками.
   Душа у Метафора Иваныча все так же нараспашку ходила, успокаивая себя тем, что спокон веков мир держится неправдой, но есть-таки высшая справедливость и счастье тоже есть, пусть даже какие-то однобокие. По натуре шаловлив он, как и раньше, однако главное для него не шаль сама по себе, главное - расстегнуть пуговицы мундира, расслабиться, чтоб все увидели протест, недовольство всем и вся, даже если это воспринимается прихотью глумления над собою.
   Все люди свои, да всяк себя любит! Сие ему доподлинно было ведомо, равно как и то, что мужики добры, но попроси у кого-нибудь шкурки на голенище, могут и отказать под благовидным предлогом. По-прежнему не походил он на краснобая или профессионального говоруна, который за свое пустозвонство еще и гонорар получает. Предпочитал высказываться в открытку, напрямик. Норовя себе, однако, норовил и людям, называя при этом отдельные экземпляры трусливыми зайцами или блудливыми кошками. Временами, к своему же удивлению, сам фордыбачить начинал. И тогда для него пиво не пиво было, коли заячьей мочой не пахло.
   Его авось не с дуба сорвалось - с голоду и холоду, когда наверняка ничего знать нельзя и ничего не остается, как поступать очертя голову, в расчете на небось. Потому и нужно всюду поспевать, проделывать работу быстро, в надежде на сметку. Там, где немец разумом доходил, русский глазами перенимал и в ожидании чужих образцов для руководства к действию своим умом не очень-то раскидывал. Ну и что в результате? Каждый раз упускал время золотое. Или получалось так: кисель есть - ложки нет, ложка есть - киселя не сыщешь. Знать бы его соплеменникам все наперед, так зажили бы богато.
   Все еще своенравен был Метафор Иваныч, неудержим. Мысля здраво и купаясь одновременно в мистической мгле, мог потешить толпу чем угодно, однако претили ему досужие вымыслы про петушков в сережках и пустые байки, рассказываемые с ветру, от фонаря. Прежде чем бухнуть в колокол, он обязательно в святцы заглядывал. И никогда, никогда не слышно от него по-иезуитски вкрадчивого, заискивающего голоса или барственного, с нарочитой растяжкой.
   Нет, не желал он прослыть халдой-балдой какой-нибудь, что несет чушь или околесицу, от которых уши вянут, Нет, в душе его собственный жанр имелся, соответствующий нраву веселому, насмешливому, чуточку лукавому. Оратором он был, способным живописно выразиться и вежливо обойтись. Вот, скажем, баба бесится, злобой исходит, а он ей замечает решительно: "Сопли у себя под носом утюгом утри и не расстраивайся".
   Говорил Метафор Иваныч всегда кратко, ясно, вовремя, не на манер французский или, того забористей, "гишпанский". Ни к чему ему даром пускать слова на ветер, прибегать к иносказаниям мудреным, обходными приемами подслащать выражения. Словоохотливые личности вызывали у него недоверие, ибо язык у них болтает, а голова не знает. Хвастунов он держал за неумных. Болтуны для него - они же и обманщики, что брешут сдуру или спьяну, от праздности или скуки, от зависти или злости. Таким бобра бы сунуть в рот, а то врут, словно на салазках под гору катятся.
   Для смышленого потешника, вроде него, сам черт не пугало. Соборностью своего склада ума Метафор Иваныч черта поборет, колокольного дворянина по ухваткам определит и знает, что тот, кто много врет, много и божится. Потому и велит хвостом не шевелить, только кончиком. Да и говорить "господи, помилуй" легко всем, в том числе праведным ябедникам-чертякам, чье обличие уже улика с вывеской наружу: сами обычно рябые, будто бесы у них на роже свайку играли.
   Ведомо ему было, что у монахов на случай душеспасения припасена своя "технология": если кто-то из них разумом всерьез ослабевал, приводили такого в храм и, где ноги свои в сосуде обмывали, поливали заболевшего инока тою же водою для исцеления. Какое отношение это имело к поверью, будто неразумие вредит ногам, расслабляет их? Или к мнению о том, что именно в коже заключена глупость, скрывается блудливый бес и всякие мерзкие мысли? Видно, какое-то имело. Хорошо известен Метафору Иванычу и некий дух блажи, что опускал "запойную" каплю в бочку с вином, вызывал падучую, доводил до исступления, вселяясь в кликуш и доносчиков. Но он также знал, что ангелы лукавого не всегда зловредны, порою даже полезны, с ними можно заключить негласный договор, их можно заклясть, заручиться у них поддержкой.
   Тщеславия особого в нем все так же немного. Жил он просто, ходил в холщовой рубахе на выпуск и по-прежнему признавал самым большим позором свалиться в подпитии с голубятни. О строгом, неуклонном соблюдении религиозных обрядов говорил с огромной натяжкой. Не желал смиряться даже с самим собой, в своих соплеменниках видел много отвратительного, вроде жестокости в гневе, стяжательства, лукавства. Не зря ж выдумал: "Дай Бог!" - хорошо, а "слава Богу!" - еще лучше. В его представлении, у корысти лицо всегда бескорыстно выглядит, но уж слишком часто корысть эта думку имеет: "Да будь жена хоть коза, лишь бы золотые рога, и муж хоть бес, лишь бы яйца нес". Рыщет она повсюду, убеждает себя и других, что денежка, мол, не Бог, а поберечь может.
   Книга книгой, а своим умом-то двигай! Однако бессилен Иваныч вразумить ветрогонов не от мира сего. Ну, типа тех, кто по антикварным лавкам шастал в расчете приобрести Рембрандта подлинного, а хозяин одной из лавок возьми да крикни с серьезным видом приказчикам своим: "Эй, хлопцы, посмотри-ка там на складе, куда мы пару рембрантов засунули!" Те делали вид, будто ищут. Хозяин извинялся, просит зайти на недельке. Ветрогон благодарил и с тех пор по всему городу рыскал.
   Вообще-то, занимались чудики доморощенные очень часто делом, в которое обычный человек с трудом вмещался. Скажем, сочиняли книги под типовым названием "Всполохи человеческого разума", заваливали комнаты свои энциклопедиями, словарями, справочниками. По цене, каждое их сочинение рубль стоило, а приукрась обложку, то и полтину добавить можно.
   Больше всего настораживала Метафора Иваныча нравственная выправка тех его соотечественников, кто мозгами своими хлеб на жизнь зарабатывал. Он и хотел бы, но никак не мог у большинства из них научиться чему-то путному, ибо мало они имели мысли собственной, ревниво хранимой и развиваемой, а в головах у них царила неразбериха, в чувствах усталость, в идеалах растерянность. Посмотришь, мозговина вроде бы с короб, только пользы ни горсти. Кудахчут много, яиц хоть шаром покати.
   В действительности, не он больше от книг путного набирался, а книги от него. Лень же, что лень? Еще до него родилась и без нее уже давно все бы в бархате ходили. Суть еще в том, что разум людской как бы о двух головах, вечно оглядывается по сторонам, вертится меж двух огней, отчего словно норовит дать такую оттяжку, что пузырь у слабодушных может лопнуть. Вроде того барина, что по бородке-то апостол, а по зубам сущая собака.
   Оставались мужички мудрые, подобно носу горбатому, тоже себе на уме. На паперти с протянутой рукой не стояли, нищим не подавали и как бы знать давали: "Весна да лето, пройдет и не это. Всему свой век, у всякого времени свои песни". Потому-то жить им приходилось людскими грехами да молитвами, горя ни у кого не занимать и не докучать, как та сказка про некое государство, где жил-был царь, у царя был сад, в саду пруд, в пруду рак - кто слушал, тот дурак.
   Самому Метафору Иванычу барство как-то ни к чему в том смысле, что, при всей своей благосклонности к шутам, в один ряд с ними он вставать не хотел. По его наблюдениям, жить широко - хорошо, однако и уже - не хуже: то скоком, то боком, а иной раз и ползком. Смерти он все еще не боялся, людей не стыдился. Что знал, тем и хлеб зарабатывал. К примеру, подходил к нему какой-нибудь с длинным носом и спрашивал: "Как избавить этот нос, чтобы больше он не рос?" Тот не терялся, советовал взять канифоль и помазать его вдоль, а помазавши, потом поработать долотом.
   Кому как не ему принадлежали слова "На старости две радости: один сын - вор, другой - пьяница". Кто как не он подмечал, что алтынного вора вешают, а полтинного чествуют, что не будет толку никогда ни от волка выращенного, ни от вора прощенного. Душа воровская могла показаться ему христианской, если бы не совесть ее, вечно оправдывавшаяся, что не крадет, мол, только глупого наставляет. Рыльце видел он у воров огнивцем, глаза буравцем, сердце заячье, ноги с побежкой, руки с подхватой, взгляд колючий, глаза словно из сусального золота, но дурные, завсегда вбок глядевшие. На чужих дрожжах у таких тесто всходило, неправедно нажитое боком выпирало. Напакостят на своем веку и рады бы в рай, да грехи не пускают. Пахло от них козлами, жили они собаками, околевали псами. Но прежде чем околеть, на хозяина брехали...
   Сколько дней у Бога впереди, столько и дураков, а где дуракова семья, там им своя земля. К тому ж, если Господь ума не дал, кузнец не прикует, мозги набекрень не выправит, и думать будут дурни по-прежнему затылком, шиворот навыворот, делать все как на душу ляжет да в голову взбредет. "Не дурачьтесь, и без того не умны", - напоминал им Метафор Иваныч. А те в ответ смеялись: "Не учи козу, как стянуть с возу".
   Сам он посмеивался над сказочниками-вещателями того, что когда-нибудь в лучезарном будущем все люди будут по-настоящему счастливы, одинаково умны и разумны. Заодно подшучивал над немецкой дотошной пунктуальностью и британским лицемерием. Скаредность ума западных европейцев вызывала у него жалость. Однако нет-нет, да ловил сам себя на желании снискать у них, если не одобрения, то хотя бы уважительного к себе отношения.
   Кем обычно представлялись ему соотечественники? В сущности, страдальцами от собственного неразумия, жертвами своего же слабоволия, которые в жизни усматривали прежде всего борьбу, боль и страх, вызывавшие у них трепет. И тянуло их всегда подменить действительность каким-нибудь художественным вымыслом. Западным европейцам, в массе своей, жизнь тоже казалась сказкой, звучащей из уст идиота, однако беллетристика служила им обычно просто шумом, щекочущим нервы, напоминая оперу, которую можно послушать, при этом даже всплакнуть, а после вернуться домой и забыть о ней.
   В западных европейцах тоже велико было искушение свободомыслием, но у русских в этом стремлении замешивалось слишком много упрямства и своеволия с трагико-комическим оттенком. Приглядываясь к своим соплеменникам, Метафор Иваныч обнаруживал в них не только низкопоклонство перед сильными мира сего, но и готовность врезать им решительно, безжалостно, по всей голой правде, а там будь что будет. И, как бы ни складывалось, оставались они при собственной вере, при своем богатом и мудреном языке, самобытном духе - настолько запутанными, что понимание их давалось лишь по частям, каждая из которых требовала целую науку для познания...
   В это самое время уже ушли из жизни королева сцены Комиссаржевская, ненасытный искатель-художник Врубель, мудрый Толстой. Госдумовец Милюков прочитал интереснейшую лекцию о гонке вооружений. В одной из московских газет появилась пророческая статья "Близость большой войны".
   Лето 1911 года выпало необычно жарким, трава сгорала как ни бывало. В Англии проходили массовые забастовки железнодорожников. В Китае свергли монархию, но власть оказалась в руках реакционеров. В Киеве убили премьера Столыпина, после чего в Российской империи бразды правления перешли к Департаменту полиции.
   Повсюду в Европе входила в моду авиация с отчаянными, головокружительными пируэтами самолетов на виду публики. Все явственнее пахло в воздухе гарью, порохом и пропитанными кровью бинтами.
   Российская интеллигенция проводила в последний путь профессора Московского университета, выходца из семьи сельского священника, историка Ключевского. После себя в своем личном дневнике он оставил массу записей безжалостных и откровенных.
   По оценке Василия Осиповича, Петр I действовал как древнерусский царь-самодур, но в нем впервые блеснула идея народного блага, после него погасшая очень надолго. Как считал академик, император понимал только результаты, никогда не мог понять жертв и, намереваясь защитить отечество, опустошил его больше всякого врага, сделал бесправие государственным учреждением. При Петре все понятия об обществе, государстве, народе, семье сгнили в разгуле распущенности, безделья и произвола. Он лучше обеспечил внешнюю безопасность своего государства, но усилил международную злобу против России. Эпоха же Екатерины II была эпохой воровских правительств, стыдившихся своей власти, державшихся за эту власть без всякого стыда и боявшихся повестки в суд.
   Раз глупость и жестокость есть болезнь, за которую не несут ни юридической, ни нравственной ответственности, то, по этой логике, надобно рядом с домами сумасшедших строить такие же лечебницы для воров и всяких порочных людей. Посему Ключевский называл дворянство "верноподданными бунтарями", что привыкли окружать престол с вечно протянутой рукой попрошаек и трясти его за неподатливость. Самодержавие, по его убеждению, вообще есть слово, смысл которого понятен только желудочному мышлению неврастеников-дегенератов. Для него, венценосцы Российской империи - "не механики при машине, а огородные чучела для устрашения птиц".
   "Цари со временем переведутся: это мамонты, которые могли жить лишь в допотопное время, - записал в дневнике историк. - Наши цари были полезны как грозные боги, небесполезны и как огородные чучела. Вырождение авторитета с сынов Павла. Прежние цари и царицы - дрянь, но скрывались во дворце, предоставляя эпическо-набожной фантазии творить из них кумиров. Павловичи стали популярничать. Но это безопасно для людей вроде Петра и Екатерины. Увидев Павловичей вблизи, народ перестал считать их богами, но не перестал бояться их из-за жандармов. Образы, пугавшие воображение, стали пугать теперь нервы. С Александра III, с его детей вырождение нравственное сопровождается и физическим. Варяги создали нам первую династию, варяжка испортила последнюю. Она, эта династия не доживет до своей политической смерти, вымрет раньше, чем перестанет быть нужна, и будет прогнана. В этом ее счастье и несчастье России и ее народа, притом повторное: ей еще раз грозит бесправие, смутное время".
   Но это еще не самое примечательное. Самое примечательное для Ключевского другое. Русские размышляли так, как ими управляли, произволу же власти соответствовал и произвол мысли. То есть, возникни какой-нибудь сложный вопрос, он сразу отвергался вместе с неприятным законом. Ко всему прочему, русские призвали западноевропейский ум научить их жить своим умом, но вместо этого попытались заменить им свой ум. Больше же расплачивались за свое неумение быть вовремя умны, ибо глупость - самая дорогая роскошь, которую могли позволить себе лишь богатые люди.
   Академик и одновременно преподаватель Духовной академии пришел к печальному заключению: видя, как его соотечественники веруют в Бога, так и хочется уверовать в черта. С иронией он же признал в своих записках, что самый непобедимый человек - этот тот, которому не страшно быть глупым и который не знает, сколько чертей в нем сидит.
   До последнего дня своего Ключевский не боялся быть изгнанным отовсюду за свои крамольные мысли. Страшным для себя считал только одно - ослабление работоспособности мозга.
  
   *
   Из экспресс-досье "ЭКСПЕРТНОЕ МНЕНИЕ":
  
   "Во дворце жили в сознании войны со своими мятежными подданными и подмешивали политику полицией. Это выпячивание полиции бередило уже зарубцевавшиеся раны, срывало дело национального объединения. Беспричинно и бессмысленно разрушалась автономия университетских корпораций... Но хуже всего было проституирование народного представительства. В довершение бедствия дворцовый мистицизм принял уродливые и опасные формы. Вся Россия - с ужасом или захлебываясь от удовольствия - переживала годы распутиниады. Хлыст, через царскую семью, уже командовал над русской Церковью в ожидании того момента, когда война отдаст ему в руки государство. Подобранный Распутиным Синод, распутинские митрополиты, ссылка епископов - неслыханное поругание Церкви свершалось именем царя, который мистически сознавал себя помазанником Божиим, который всецело принимал сверхчеловеческую ответственность самодержавной власти. Для религиозного сознания один этот грех обрекал на смерть династию. Для всей грамотной России это была волна мерзости, в которую она погружалась каждый день.
   Оглядываясь в последние предвоенные годы, чувствуешь странное раздвоение: гордость достижениями русской культуры и тяжесть от невыносимого удушья. Имморализмом была поражена более или менее вся Россия. Ренессанс культуры не сказался еще ничем в её сердце. Но ясно замечаешь и определенные черные лучи, исходящие из одного фокуса, отравляющие правительство, Думу, печать, общественность. Этот фокус - в царском дворце. Можно, конечно, думать, что рок войны, непосильной для России, все равно обрекал на гибель работу ее творческих сил. Но и без войны было ясно, что вся эта работа парализуется и отравляется в самом сердце страны".
   Георгий Федотов, историк.
  
   "К 1917 году, в атмосфере неудачной войны, все созрело для революции. Старый режим сгнил и не имел приличных защитников. Пала священная русская империя, которую отрицала и с которой боролась целое столетие русская интеллигенция. В народе ослабели и подверглись разложению те религиозные верования, которые поддерживали самодержавную монархию. Из официальной фразеологии "православие, самодержавие, народность" исчезло реальное содержание, фразеология эта стала неискренней и лживой. В России революция либеральная, буржуазная, требующая правового строя, была утопией, не соответствующей русским традициям и господствовавшим в России революционным идеям. В России революция могла быть только социалистической. Либеральное движение было связано с Государственной Думой и кадетской партией. Но оно не имело опоры в народных массах и лишено было вдохновляющих идей. По русскому духовному складу, революция могла быть только тоталитарной. Все русские идеологии были всегда тоталитарными или социалистическими. Русские - максималисты, и именно то, что представляется утопией, в России наиболее реалистично...
   Для русской левой интеллигенции революция всегда была и религией, и философией, революционная идея была целостной. Этого не понимали более умеренные направления. Очень легко доказать, что марксизм есть совершенно неподходящая идеология для революции в земледельческой стране, с подавляющим преобладанием крестьянства, с отсталой промышленностью и с очень немногочисленным пролетариатом. Но символика революции - условна, ее не нужно понимать слишком буквально. Марксизм был приспособлен к русским условиям и русифицирован. Мессианская идея марксизма, связанная с миссией пролетариата, соединилась и отожествилась с русской мессианской идеей. В русской коммунистической революции господствовал не эмпирический пролетариат, а идея пролетариата, миф о пролетариате. Но коммунистическая революция, которая и была настоящей революцией, была мессианизмом универсальным, она хотела принести всему миру благо и освобождение от угнетения. Правда, она создала самое большое угнетение и уничтожила всякую свободу, но делала это, искренно думая, что это - временное средство, необходимое для осуществления высшей цели... Коммунисты отрицают демократию, как отрицали многие народники. Они практикуют деспотические формы управления, свойственные старой России...
   Ленин был замечательным теоретиком и практиком революции. Это был характерно русский человек с примесью татарских черт. Ленинисты экзальтировали революционную волю и признали мир пластическим, годным для любых изменений со стороны революционного меньшинства... Произошла также острая национализация Советской России и возвращение ко многим традициям русского прошлого. Ленинизм-сталинизм не есть классический марксизм. Русский коммунизм есть извращение русской мессианской идеи. Он утверждает свет с Востока, который должен просветить буржуазную тьму Запада. В коммунизме есть своя правда и своя ложь. Правда - социальная, раскрытие возможности братства людей и народов, преодоление классов. Ложь же - в духовных основах, которые приводят к процессу дегуманизации, к отрицанию ценности всякого человека, к сужению человеческого сознания, которое уже было в русском нигилизме".
   Николай Бердяев, философ.
  
   *
   "Товарищ ошибается и еще не сделал должных выводов из своих ошибок", - говаривал уже после революционной смены вех первейший в мире знаток проблем философии, всех отраслей науки, лучший друг академиков и спортсменов Иосиф Сталин. Намекать на его возможные просчеты решались в СССР лишь самые дерзкие сорвиголовы. Как и Василий Ключевский, он тоже был недоучившимся семинаристом, но отличался совсем иным складом мышления.
   На всех советских предприятиях, в учреждениях и творческих союзах царила атмосфера лихорадочного возбуждения в те моменты, когда этот внешне совсем не импозантный человек возникал на мавзолее или на партийных съездах. Одно лишь его появление ввергало в состояние аффекта на грани гипнотического транса. Его приближенные прекрасно об этом знали и всячески ему подыгрывали.
   Поддав жару котлу массового психоза, пролетарий умственного труда, бывший граф Алексей Толстой объявил: "Мне хочется восторженно выть, реветь, визжать и стонать от одной мысли о том, что мы живем в одно время со славным, единственным и несравненным Сталиным! Наше дыхание, наша кровь и наша жизнь принадлежат Вам! О, великий Сталин!" Обласканный новой властью, образованный, кажущийся интеллигентным, он хотел видеть в Кремле отца-самодержца, возведенного в ранг богочеловека.
   Да и редко кто из тогдашних писателей первого ряда не пел панегирики Сталину. Михаил Булгаков в письме к Николаю Вересаеву отмечал: "В самое время отчаяния мне позвонил генеральный секретарь. Поверьте моему вкусу, он вел разговор сильно, ясно, государственно и элегантно. В сердце писателя зажглась надежда".
   Мало кому из советских граждан приходилось всерьез задумываться, а, собственно, что такое выдающееся придумало это "мировое светило". Еще меньше осмеливалось сказать вслух, что ничего оно само не изобрело, все переняло у других, живших задолго до него и не только в России.
   Если вспомнить, в эпоху Средневековья римская курия считала ересь тоже преступлением совести. "Папа Кремлевский" за такое же преступление принимал любой отход от его, сталинской модели социализма. Ради сохранения чистоты католицизма и укрепления папского владычества только в одной Испании трибуналы Святой Инквизиции приговорили к сожжению и высылке из страны более трех миллионов человек. Этим же путем массового устрашения пошел и советский владыка, создавая свою собственную инквизицию и приговаривая "политических еретиков" к смерти или тюремному заключению. Сотни лет назад в Европе толпы простого люда собирались на площадях и призывали к расправе над иноверцами. В Советском Союзе массы трудящихся на партийных собраниях и митингах точно так же заставляли требовать сурового наказания "врагов народа".
   Неразглашение тайны следствия стало сутью методов работы Святой Инквизиции: ее система негласного осведомления приводила к тому, что из десяти осужденных ею большинство являлось ревностными католиками, преследуемыми по злому умыслу своих недоброжелателей, а обвинительное заключение приходилось составлять каким-нибудь малограмотным монахам-доминиканцам, называвшим себя учеными лишь потому, что когда-то изучали схоластику. Точно так же, почти под копирку, действовали инквизиторы-фанатики ЦК ВКП(б), демонстрируя преданность Папе Кремлевскому. Это были самого крупного калибра "доброхоты", у которых, по наблюдению Маяковского, имелась одна, но пламенная страсть - "чтоб мир был огромной замочной скважиной, чтоб в скважину в эту влезши на треть, слюну подбирая еле, смотреть без конца, без края смотреть в чужие дела и постели". Для таких холопов-энтузиастов чужой воли власть в государстве не важно какая, главное - чтоб твердая. Они и на батьку-то родного "телегу" настрочат, если будет указание...
   Бес его знает, о чем в ходе воплощения в жизнь своего генерального плана думал сам Сталин. Подозреваю, отмечалась в нем и такая мыслишка: сотворившие из него идола партия и простые граждане действительно жаждут видеть его бессмертным. Отсюда и его распоряжение образовать Институт экспериментальной медицины для создания "сыворотки молодости", дабы продлить жизнь. На то у него были и свои личные резоны: не раз смерть ходила совсем рядом, когда в пятилетнем возрасте он заболел черной оспой, а в начале тридцатых годов чуть было вообще не окочурился после тяжелейшего гнойного воспаления аппендикса.
   Психоневролог Владимир Бехтерев провел медицинский осмотр Генерального в 1927 году и имел дерзость придти к заключению: "Неуравновешенная психика. Прогрессирующая паранойя с определенно выраженной в данный момент чрезмерной подозрительностью, манией преследования". Уже тогда проявлялись признаки параноидной, периодически обостряющейся шизофрении, мания величия и отсутствие эмоциональной привязанности даже к ближайшим родственникам. Кремлевские врачи также строили догадки о перенесенном им в раннем возрасте инсульте, после которого значительно уменьшилась левая лобная доля его мозга, где локализуются высшие функции психики. Позднее, после Великой Отечественной войны, Сталин перенес уже несколько инсультов, оставивших за собой очаги размягчения мозга вместе с обострением психопатии.
   Все это и многое другое из его истории болезни прекрасно было известно узкому кругу особо доверенных врачей, имевших "доступ к телу". Разумеется, они не могли не консультироваться между собой по данному поводу, не высказывать своих личных соображений. За такую профессиональную любознательность многие из них чуть было не поплатились жизнью: произойти это могло накануне того, как отец народов оставил своих чад сиротами. Тяжело перенеся застолье у себя на кунцевской даче, он встал ночью с дивана отпить минеральной воды, но по дороге упал навзничь и навсегда...
   Отнюдь не оспаривая исторических заслуг Сталина в войне, Александр Твардовский сказал своим соотечественникам безжалостно, но справедливо:
  
   Не зря, должно быть, сын востока,
   Он до конца являл черты
   Своей крутой, своей жестокой
   Неправоты.
   И правоты.
   Но кто из нас годится в судьи -
   Решать, кто прав, кто виноват?
   О людях речь идет, а люди
   Богов не сами ли творят?..
  
   На смену генералиссимусу, после хитрющей дворцовой интриги, пришел Никита Хрущев, тоже реформатор большой руки. Кажется, есть деньги, так вкладывай их в разоренную войной европейскую часть Союза с богатыми черноземными землями. Но нет, это было бы слишком прозаично, даже тривиально. Здесь нужен размах не только плеча, но и масштабности нового эксперимента, нужна политическая кампания! А потому давайте-ка вспашем, засеем и освоим миллион гектаров заросшей бурьяном целины в Казахстане.
   Соорудив за одну ночь берлинскую стену, Хрущев направил ядерные ракеты на Кубу. Резоны его основной массе граждан действительно казались убедительными - нужно продемонстрировать этим зарвавшимся империалистам где раки зимуют. Заартачившись на тему, кто самый правоверный коммунист, он или Мао, чуть было не столкнул между собой две страны. И как же он возлюбил по поводу и без повода вызывать кого-нибудь из своих приближенных на поединок в вольной борьбе. Те, понятно, поддавались, но он боролся с полной выкладкой сил. Лишь один Фидель Кастро положил его на обе лопатки.
   Под занавес правления нашла на Никита Сергеевича другая блажь - повернуть на юг текущие на север реки. К счастью, не успел доколобродить, а то неизвестно, чем бы это кончилось. И совсем незадолго до своей кончины сделал вдруг совершенно неожиданное признание: "Сталин действительно велик. Я и сейчас это подтверждаю. Он, несомненно, выше всех на много голов".
   Его сменщик Леонид Ильич все больше капризничал как ребенок и брюзжал как старик, получая подарки, многие из которых не очень-то подходили для его уже и без того богатой домашней коллекции наград, иномарок, дорогостоящего антиквариата. На встрече в верхах во Владивостоке без особой церемонии, просто нахрапом выклянчил у американского президента волчью шубу себе в подарок, а у государственного секретаря - ручные часы "роллекс", как ни отговаривался тот, что это, мол, презент от жены. Особенно не нравилось членам Политбюро, когда Брежнев усаживал за один стол с ними свою пассию, прикрепленную к нему молоденькую медсестру, не важно, обсуждались в этот момент государственные дела или нет.
   Чтобы твердо знать, кем был больше в душе Юрий Владимирович Андропов - жандарм или либерал, нужно было заглянуть прямо туда, но разрешение на это он не давал даже ближайшей родне. Как бы то ни было, по его наущению отправили в ссылку академика Сахарова. Придя к власти, он продолжил "закручивать гайки" и первое, что сделал - запретит постановку "Бориса Годунова" в Театре на Таганке. Отчаянно пытаясь укрепить в народе трудовую дисциплину и подлаживаясь под общие настроения, позволил милицейским нарядам шнырять по кинотеатрам, баням и пивным барам, дабы проверить, почему в дневное время граждане не на работе. При нем впервые появился и "человек с черным чемоданчиком" на американский манер. По свидетельству офицеров охраны, чемоданчик был пуст. Но пусть думают, что там что-то есть!
   Из членов Политбюро именно он чаще других потакал капризам Леонида Ильича, считая, что в интересах партии и государства скрывать его физическое состояние от народа и создавать впечатление, будто во главе державы стоит здоровый, энергичный, здравомыслящий деятель мирового масштаба. Самому Юрию Владимировичу судьба все же отказала в благосклонности: диабет и почечная болезнь его доконали.
   Знавшие Михаила Сергеевича Горбачева, не кривя душой могли сказать, что подобные искушения никто из его предшественников не позволял себе. Вывод советских войск из Восточной Германии специалисты оценили в двести миллиардов марок. Коль уже готов был дать половину, Горбачев запросил четырнадцать. Августовские события 1991 года лишь подтвердили окончательно: спец он по сталкиванию людей между собой и выходу самим сухим из воды. Однако, на сей раз ему это не прошло. После августовской дворцовой интриги он смог продержаться у власти всего около ста дней, пока его не подтолкнули вниз по мраморной кремлевской лестнице на выход...
  
  
   В КРУГЕ ПЯТОМ: РАЗЫГРАЛИСЬ ЧЕРТИ В СВАЙКУ
  
   XXI век подходил вплотную и к одному из следственных изоляторов. Там, в кабинете для допросов административного корпуса, на привинченной к полу табуретке сидел человек средних лет вполне ординарной наружности, разве лишь с настороженными, бесцветными глазами, потным лицом в прыщах и с чуть заостренными кверху ушами. Говорил он едва слышно, заискивающе, словно по хорошо заученному тексту:
   - На беременных женщин я никогда не нападал. Дома подбирал без кнопок, чтоб дверь передо мной не закрылась. В лифте вынимал нож, говорил: "Тихо, не то убью!" И требовал исполнения моих команд. Заранее старался предугадать, как поведет себя женщина при нападении на нее. Поэтому и жертву на улице подбирал соответствующую по одежде, фигуре и поведению. Такую, которая поведет себя так, как мне бы хотелось. Когда уж выбрал, у меня сразу учащался пульс. Так возбуждался, что иногда приходилось остановиться, чтобы перевести дыхание...
   Однажды, как следует из его показаний, впервые за многие годы фортуна ему отказала и жертва даже не посмотрела на приставленный к ее горлу нож, стала вырываться, кричать. От такой "наглости" он слегка опешил, но тут же пырнул ее ножом в живот, выдернул и кинулся бежать. Женщина продолжала стоять. Ему показалось, с укором посмотрела ему вслед.
   - Я побежал куда глаза глядят, - продолжал он давать показания на себя. - Не в моих правилах было применять нож, хотелось всегда по-хорошему. Тем, что не получилось, сильно расстроился, но решил все же продолжить. На троллейбусной остановке увидел женщину, последовал за ней. Из парадной подъезда, куда она зашла, видел, как она поднимается по лестнице. Женщина заметила меня, что уже было проколом с моей стороны, то есть потерей инициативы. Я быстро догнал ее, приставил нож к шее и угрожающе сказал: "Будешь вести себя хорошо, останешься жива". Она выглядела солидно, с аккуратненькой стрижкой, модно одетой. Но повела себя очень нахально, стала обзывать меня сопляком и подонком, попыталась столкнуть меня вниз, принялась громко кричать. Я ударил ее несколько раз по лицу, а когда она кинулась бежать, пырнул ее несколько раз ножом. Потом отскочил в сторону и услышал, как она пробормотала мне вслед "сволочь". Выбегая из парадной, еще раз оглянулся - она все еще стояла. Выбежал, сел на троллейбус и решил попробовать последний вариант. На улице увидел перед собой силуэт женщины и побежал за ней. Мне уже было не важно, какая она из себя: нужно было напасть и отнять хоть сумку, чтобы получить удовлетворение. Подошел к ней, пригрозил ножом и потянул за сумку. Но она сразу меня ударила. Я не ожидал такого. Она ругалась, старалась задержать меня, как заправская дружинница. Опасаясь, что крики услышат в домах, несколько раз полосонул ее ножом по руке. Сумку она отпустила, а когда я побежал, кинулась за мной и громко кричала. Мне все же удалось убежать. Распотрошил сумку, взял некоторые вещи и все деньги, которые там были...
   Впоследствии первые две молодые женщины умрут от ран. У одной останется сиротой малолетняя дочь. Взятого милицией в розыск, этого субъекта схватят при попытке забраться в чужую квартиру. В прошлом он уже отсидел шесть лет за изнасилование малолетней. Заключенные оставили ему "на память" татуировку-розочку на левом плече.
   По материалам нового уголовного дела, на счету у него два убийства, в которых ему приходится признаться, и более двадцати изнасилований. Перед следователем пытался хитрить, утверждать, будто у него ослаблена иммунная система. Часами разглагольствовал о пороках демократии и о своем социальном протесте в форме разбоя, о своих увлечениях музыкой и поэзией. Охотно рассказывал, как происходила его "охота" - больше всего на блондинок в черной одежде и брюнеток в светлой.
   Родом этот дегенерат из "неблагополучной семьи", но вот уже несколько лет имел свою, вполне нормальную, по всем внешним признакам. При обычном общении с женщинами терялся, вел себя застенчиво. Любил смотреть тайно от жены и сына крутую порнуху, возбуждаясь от действия на экране так, что сам был готов броситься на девиц. Свою жизнь он считал тусклой, все ему приелось, хотел мстить людям за свою ущербность.
   Ведущий его дело следователь был уверен, что расколет его до конца, подведет под высшую меру, но в ходе уже судебного разбирательства обязательно найдется сердобольный адвокат и скажет: "Да, чудовище, но ведь не ведает что творит". И дадут ему не пожизненное с правом "гонять дуньку" до гробовой доски, а лет десять в колонии строго режима, из которых отсидит он шесть и снова вернется на волю. Семь шансов из восьми - так и будет, если, если не покарает его в зоне безжалостный на руку зековский суд...
   Главный свидетель при изнасиловании - обычно сама потерпевшая. Ее же показания могут служить доказательством лишь в совокупности с результатами судебно-медицинской экспертизы. Обвиняемый, естественно, будет на допросах "лепить горбатого", от всего открещиваться, даже если его взяли на месте преступления с поличным, утверждать, ссылаясь на всех святых и мать родную, будто малолетка сама расстегнула ему ширинку, а адвокаты примутся "фуфлонить", что все якобы случилось по обоюдному согласию.
   И действительно, иногда в преступлениях на сексуальной почве самому черту не разобраться. Бабники-пьяницы являются фигурантами чуть ли не половины всех уголовных дел по убийствам. Большинство разыскиваемых рецидивистов скрываются обычно на хатах у своих зазноб, куда сносится наворованное или награбленное. Французское "Ищите женщину!" можно переделать на российское "Ищите у женщины!"
   А как иначе, если в громадном количестве преступлений почти всегда обнаруживается искушение нарушителя закона завоевать для себя женщину, утвердиться в ее глазах во что бы то ни стало. "Пусть на мгновение, но моя!" С ножом или без ножа он ее покорит, не имеет большого значения. Если она не сдается под натиском голой силы, он будет обвешивать ее драгоценностями, сорить перед ней деньгами почище любого ухаря-купца на ярмарке, охмурять ее, пудрить мозги своими крутыми восхождениями на стезе политики или бизнеса... Тут все зависит, на чем замешивается тесто, потому и результаты отличаются как публичный дом от родильного. Смягчающим же обстоятельством в издевательствах над женщиной всегда назовут сексуальность природы человеческой.
   И, конечно, зеленая, разъедающая человека изнутри скука. "Мне скучно, бес", - говорил Пушкин, подталкивая скучающего Онегина застрелить на дуэли надоевшего ему своими инсинуациями Ленского. "Скучно на этом свете, господа!" - жаловался Гоголь. Трудно сказать, скучно ли Островскому, но двух купеческих дочек из "Женитьбы Бальзаминова" он спровоцировал к организации от скуки похищения самих себя. Печорин у Лермонтова от скучной армейской жизни встречался с контрабандистами, бросался на взбесившегося мужика, похищал девушку. От скуки и однообразия пустил себе пулю в лоб офицер у Куприна в "Поединке". Шопенгауэр так и подытожил: человеческое существование - это вечное колебание между нуждой и скукой.
   Чтобы спастись от смертельной скуки, переходили границы благоразумия. выдумывали новые религии и упорно ожидали откуда-то сверху того, кто взбодрит их чем-то ошеломляющим, таинственным. Эй, святые, сделайте нам так, чтоб не было скучно!..
   Естественно, не любое действие должно подходить для лечения от скуки. Лишь прямо сопряженное с нравственным законом может стать оправданным и полезным. Однако с соблюдением нравственности в России к началу XXI века обстояло не все гладко, мягко выражаясь. Если от агрессивного общества знаешь хотя бы чего ожидать, то в обществе, пораженном скукой, происходили "всяческие явления".
   Совершались около пяти сотен заказных убийств ежегодно, из которых раскрывалось не более десяти процентов. Почти половина жертв - предприниматели, владевшие недвижимостью того или иного размера, или государственные служащие, имеющие к бизнесу некоторое отношение. В двух из десяти подобных покушений использовались взрывчатка или снайперское оружие: тут бессильны и телохранители.
   На рынке заказных покушений ценились, в первую очередь, профессионализм киллеров и эффективность выполнения ими контракта. В "элитных" бригадах они осваивали методы строжайшей конспирации, что намного осложняло их розыск. Заказчику, после выполнения ими контракта, избавиться от них и замести следы было просто невозможно - себе дороже станет.
   В подпольном мире кривых зеркал, где уроды мнят себя красавцами, дебилы - умниками, а идиоты - спасителями душ, складывался и свой наиболее ходовой тип наемного убийцы. Знаний и образования у него очень мало. Поскольку он хочет жить красиво, на широкую ногу, то временами не может унять свою самоуверенность и агрессивность. Таких побаиваются даже авторитеты криминального мира, но специально держат для мокрых дел, дабы потом их же и в жертву принести, при надобности.
   У наемного убийцы высокого класса мозги охотника-следопыта. Он заботится о своем здоровье, активно занимается физической подготовкой и в типичный портрет душегуба-уголовника не совсем вписывается. Беллетристика же обыгрывает свои устоявшиеся модели организованной преступности, и, как все виртуальные модели, они соотносятся с реальностью далеко не один к одному. В этом плане, ошибочным представляется отождествление отечественных преступных группировок с мафиозными, в которых соблюдается жесточайшая дисциплина с опорой на неукоснительное подчинение, четкое соблюдение принятых главами "семей" процедур. Почему ошибочным? Насильственное присвоение государственной или частной собственности никогда не опиралось в России на какие-то принятые в узком кругу правила или процедуры. Именно своей беспорядочностью и непредсказуемостью действий отличается наша организованная преступность от зарубежных аналогов.
   Эксперты правоохранительных органов США и Западной Европы полагают, что их преступные группировки тоже покоятся на весьма гибкой организационной основе, без опоры на какой-то общий высший орган контроля за сферами криминальной деятельности, тем паче в международном масштабе. С разной степенью отчетливости вырисовываются и наиболее влиятельные формирования, которые время от времени соприкасаются между собой для проведения разборок, главным образом, в целях обеспечения собственной безопасности. Деятельность их регламентирована довольно и преимущественно в той степени, в какой может быть защищена от проникновения агентуры спецслужб. Международная торговля наркотиками, оружием и рабочей силой, крупные кредитно-финансовые аферы безусловно требуют известной координации, но даже здесь реально складывающиеся условия могут уступать плохо сдерживаемому искушению урвать куш побольше.
   Что особенно характерно для организованных преступных группировок, так это широко применяемые методы шантажа, психологического устрашения, для чего могут задействоваться и контакты с международной сетью наемных убийц-вымогателей. В криминальном сообществе, независимо от его национальной окраски, всегда в ходу большие наличные средства для подкупа выходящих за рамки закона сотрудников правоохранительных органов, адвокатов, банкиров, журналистов, деятелей культуры. У членов этого сообщества невольно формируется свой менталитет выживания, диктующий необходимость подчинить себе влиятельные фигуры в ключевых институтах государства и общества. Достижение политического влияния признается самым эффективным средством защиты позиций и в сфере их "легального бизнеса". Для иллюстрации: только в одной Германии ежегодно утаивается от налоговой службы более сотни миллиардов марок, и любое такое утаивание, словно липучка, притягивает тех, кто требует поделиться прибылью, даже полученной вроде бы законным путем.
   Еще четверть века назад мало кто говорил серьезно об организованной преступности в Западной Европе, за исключением разве об итальянской. Нынешний доход от продажи там наркотиков и оружия, от проституции, рэкета и незаконных банковских операций оценивается в пятьсот миллиардов долларов. Для проведения же обстоятельных расследований по заведенным уголовным делам нужны финансовые средства, но их правоохранительным органам не хватает, отчего морально-психологический настрой следователей оставляет желать лучшего...
   После отмены в январе 1993 года таможенного и пограничного контроля в странах Европейского союза заметно оживилась деятельность колумбийского наркосиндиката, принявшегося удобрять европейскую землю подставными фирмами по инвестированию и приобретению недвижимости. То есть, заниматься "отмыванием" грязных денег. Главными пунктами доставки наркотиков из Латинской Америки выбраны порты Франции, Испании и Португалии. Там же разместились основные опорные базы нелегальной доставки рабочей силы и проведения международных банковских операций. Австрии предназначалась роль перевалочного пункта для китайских поставщиков наркотиков, связанных с тайными обществами (зелеными, красными, четырнадцати каратными) на Тайване и в Гонконге.
   Удобными "прачечными" уже давно служили Панама, Либерия, Гонконг, Сингапур и Бермудские острова. Трюки "отмывания", если разобраться, не столь уж сложные. Создание фирмы-фантома, которая ведет якобы деловую переписку с такими же в сущности призраками; подстроенные сделки по недвижимости и мнимая закупка акций на бирже, двойная бухгалтерия игорного и ресторанного бизнеса... Купить в казино побольше фишек, побродить немного по залу, вернуться в кассу и поменять фишки на денежный чек - самая обыденная операция. Для предосторожности, правда, неплохо бы знать, что в тридцати семи странах власти могут, при достаточном законном обосновании, передать другим государствам запрашиваемую ими информацию относительно поступлений на банковские счета физических или юридических лиц, а в шестидесяти странах допускается возможность даже конфискации денежных вкладов, поступающих из сомнительных источников. Естественно, по решению суда или прокуратуры.
   Другим подходящим местом для "отмывания" была признана Испания, чье экономическое развитие во многом поддерживалось капиталом, нажитым в результате операций не совсем в ладах с законом. Откуда, например, в восьмидесятых годах берутся там огромные инвестиции в массовое строительство жилья? Не от продажи ведь фруктов и оливкового масла. У испанской полиции и политиков просто не было политической санкции сверху копаться в их происхождении: лучше уж говорить об "экономическом чуде". Тем не менее, массовое возведение современных зданий в Боготе и Мадриде началось почти одновременно и без наркодолларов оно было просто немыслимо. На Иберийском полуострове сложилась довольно благоприятная инфраструктура для желавших быстро сколотить свой капитал путем "отмывания" денег и прочего другого из того же арсенала средств...
   На подпольном рынке в Западной Европе свои особенности. Закупать оружие предпочитали в Швейцарии, Голландии, Чехии и странах СНГ. Закупленное там сбывали в Лейпциге. Польским и румынским бандам как-то ближе была кража автомобилей, болгарским - продажа оружия и наркотиков. Большинство уличных торговцев "белой смертью" составляли выходцы из Туниса и Турции. Банды из бывшей Югославии занимались сутенерством и игорным бизнесом, из Алжира - махинациями с кредитными карточками. Албанские прохиндеи из провинции Косово скупали в Вене все, что стреляет или взрывается, и направляли закупленное на войну с сербами.
   Вместе с югославскими туристами, приезжавшими в Австрию на автобусах, все чаще появлялись молодцеватые парни, которых совсем не интересовали местные достопримечательности: они пускались грабить квартиры и магазины, сбывали в Вене награбленное и с выручкой теми же автобусами возвращались домой. И это не уголовники-одиночки, а организованная сеть бандитских формирований, руководимых из Белграда и прошедших подготовку под прикрытием молодежных спортивных клубов, где их инструктировали, как вести себя в случае задержания полицией и давали даже телефоны адвокатов, которые могли бы помочь на месте.
   Специально подобранным и нанятым адвокатам всегда предназначалась далеко не безобидная роль в криминальном мире. По ходу выполнения ими своих официальных защитных обязанностей они должны получить максимум информации о том, каким образом полиции удается добыть сведения и главное - через кого именно. Такие "правозащитники" оказывают главарям преступного синдиката и соответствующую консультативную помощь при определении надежности потенциальных клиентов - уже в сфере деятельности их "прикрытий".
   Адвокаты - люди нужные для теневого бизнеса, но ключевыми фигурами служат не они, а владельцы банковских счетов, от которых требуется быть респектабельными, зажиточными гражданами с надежным источником доходов. Таких называют "резидентами". Выводятся они на длительное оседание за границей, приобретают там недвижимость, занимаются предпринимательством, заводят нужные связи, ведут благочестивый образ жизни и ждут указаний босса. У колумбийского наркосиндиката подобных "резидентов" разбросано по миру сотни.
   Идеальным "прикрытием" признана торговля бриллиантами, где сделки обычно заключают без формальной переписки. Потому и так сложно определить правоохранительным органам источники поступления финансовых средств. Именно к этому бизнесу в свое время прилепился некий Моше Бен-Ари, с которым вел переговоры террорист из Берлина Хильмар Хейн о подготовке покушения на ливийского лидера Каддафи...
   Начиная с середины 90-х полицейские департаменты Австрии, Германии, Англии и других государств активно накапливают сведения о проделках российских преступных группировок. Свидетелей, которые могли бы дать показания в суде, находится, правда, мало: из страха за свою жизнь решившие заявить в полицию либо забирают обратно иск, либо искажают свои показания до неузнаваемости. Западная Европа сталкивается вплотную с разветвленной криминальной сетью циничных, самоуверенных главарей, культивирующих свои собственные законы мести. Их банды с особой жестокостью расправляются с конкурентами, кажутся полиции непредсказуемыми в своих вылазках. Активно используют они в качестве совсем не лишнего для них подручного средства и порождаемый ими у обывателя страх.
   Самую мощную "стиральную машину" криминалы из России с самого начала решили разместить в Вене, куда они съезжались на сходки обсудить ход и результаты своего промысла. Оттуда уже им рукой подать до Италии, где можно заключать сделки на сотни миллионов долларов в сфере гостиничного и туристического бизнеса. Чуть вольнее они привыкли чувствовать себя в Турции. На стамбульском рынке прокручивались сотни миллионов долларов, совершались дерзкие акции проникновения на биржу, в игорные заведения и транспорт.
   На туманном Альбионе обосновывались воротилы нефтяного бизнеса. В том числе и те его представители, что пытались наладить продажу на Запад чеченской нефти по мировым ценам, а заодно заключить негласные договора о направлении в Чечню оружия и спецов по части подрывных операций. Уже изначально наиболее влиятельные чеченские группировки тяготели к располагающим каналами международного обращения капитала банковским структурам, ставили перед собой цель наладить эффективные пути передвижения не только "черного золота", но и "белой смерти".
   В конце 90-х наркотики в Россию доставлялись из Бирмы через Лаос, вьетнамский порт Камрань и дальневосточную Находку - под видом муки или сахарного тростника. Из России часть героина шла в Германию, где его ожидали сицилийские мафиози. Однако сохранялся этот канал недолго: получатели груза в Находке не выдержали конкурентной борьбы, вьетнамцы ликвидировали банды наркодельцов в Камрани. В результате, пришлось задействовать более надежное направление: Йемен - Грозный.
   Еще будучи "на коне", генерал Дудаев поручил группе своих приближенных военных аудиторскую проверку тщательно законспирированной сети по получению валюты на продаже оружия и наркотиков. Так возник "московский центр" с филиалами в Лондоне, на Каймановых островах и в афганском городе Мазари-Шарифе. Лондонский и карибский филиалы отвечали за доставку героина крупным оптовикам - итальянским, румынским, колумбийским и мексиканским контрабандистам, а также за вложение наркодолларов в легальный бизнес за границей. Афганский филиал контролировал снабжение полуфабрикатом (опиумом-сырцом и морфином) для переработки его в героин. Транзит через Узбекистан осуществлялся под прикрытием поставок афганских коммерческих товаров в страны СНГ или прямо в Чечню на самолетах из Мазари-Шарифа...
   В это же время штаб колумбийского кокаинового картеля во главе с Хильберто Родригесом ("Шахматистом") разработал новую комбинацию по "отмыванию" наркодолларов. Суть ее, в общих чертах, сводится к следующему. От подставных фирм на Багамах эти доллары проходят промежуточные звенья в Лондоне и Нью-Йорке, затем поступают в Москву, где конвертируются в рубли и переводятся в ваучеры - около пятисот миллионов долларов ежемесячно. Далее, при содействии брокерских компаний на рубли приобретаются акции приватизируемых российских предприятий, потом акции продаются, пусть даже с некоторой потерей в цене, а вырученные рубли либо конвертируются в доллары, либо идут на закупку сырья, предназначенного для продажи за рубежом - опять-таки за твердую валюту. Оприходованные в результате доллары, после вычета комиссионных российским партнерам, возвращаются колумбийским наркобаронам уже "отмытыми". Кстати, примерно аналогичная схема использовалась министрами правительства Чечни при Дудаеве, отвечавшими за перевод за границу средств, вырученных от контрабанды оружия, наркотиков и от афер в банковской системе.
   Засомневавшись в надежности чеченских партнеров, главари колумбийской мафии пытались выйти на влиятельных московских предпринимателей через контрагентов в Лондоне из числа бывших российских граждан. По своим каналам колумбийцы дали понять о своей готовности предоставить через консорциум банков кредит правительству России в два с половиной миллиарда долларов, после чего в течение последующих трех лет обязались закупить акций государственных предприятий на восемь миллиардов. Таким путем замышлялось отмыть около девяти миллиардов, в том числе посредством участия в приватизации земли под предприятиями и в аграрном секторе. Но этим планам не суждено было сбыться.
   До ввода в Чечню федеральных войск ввоз и вывоз оттуда валюты ничем не ограничивался. Авиадиспетчеры России ежемесячно фиксировали десятки полетов самолетов из грозненского аэропорта в Турцию, Афганистан, Иран, Иорданию, Объединенные Арабские Эмираты, Саудовскую Аравию и обратно в Грозный. В итоге, миллиардное состояние генерала Дудаева и его клевретов перекочевало на счета иностранных банков. Действия чеченских вооруженных формирований против федеральных войск получали регулярную подпитку финансовыми, материальными и людскими ресурсами из-за рубежа. Наиболее активная поддержка по закрытым каналам оказывалась из Турции, Иордании, Афганистана, Ирана, Саудовской Аравии, Омана. В приграничных с Туркменистаном и Азербайджаном провинциях Ирана духовенство проводило сбор финансовых пожертвований, медикаментов, продовольствия и обмундирования. Там же формировались и добровольцы для пополнения отрядов чеченских боевиков.
   Специальные лагеря и учебные центры по подготовке диверсантов действовали в окрестностях турецкого города Трабзон, афганских Хосты и Зияраджи, иранского Горагана. Только в декабре 1995 года в Чечню переброшено около шестисот боевиков, подготовленных на базах экстремистских организаций "Хизбалла" и "Братья Мусульмане" в Судане (половина из них - граждане Афганистана). Финансовую поддержку батальону наемников "Джамагат", куда входили граждане Иордании, Ливана и Турции, осуществлял Всемирный Исламский Банк, чьи средства доставлялись курьерами через Дагестан в горные районы Чечни теми же наемниками.
   Одновременно чеченский криминал старался завладеть плацдармами в крупных городах Российской Федерации путем заключения сделок о разделе сфер влияния с "братвой" на местах. След его проглядывал в изготовлении фальшивых денег и авизо, продаже оружия, рэкете, игорном бизнесе, проституции. Ввод федеральных войск в Чечню чуть приостановил эту экспансию, но после неудачного завершения первой кампании криминал ожил вновь.
   Преступные группировки с базами в Чечне, опираясь на свой "обстрелянный контингент", начали новую схватку за передел наиболее прибыльного бизнеса - торговли наркотиками. Оказавшись вне контроля федеральных правоохранительных органов, они заодно поддерживали и планы находившихся в Чечне афганских моджахедов по "опиумной агрессии против Москвы". В наркобизнесе уже созданы нужные заделы: проживавшие в Средней Азии чеченцы должны были обеспечить безопасность производства героина в Киргизии на основе поступавшего из Афганистана сырья. Сурово наказывая наркодельцов в самой Чечне, власти ее ничем не ограничивали производство "белой смерти", уложенной в обертку воинствующего ислама. Главари боевиков принялись создавать свой собственный "золотой полумесяц", охватывающий Дальний Восток, Сибирь, Среднюю Азию, Кавказ. С острием, направленным сквозь Россию в Западную Европу...
   Организованная преступность, с ее непременным атрибутом бандитизма, все глубже проникала в поры российского общества, угрожая превратить в заложники уже не отдельные лица и даже не одну страну. Главари этого вооруженного сброда мошенников и головорезов заставляли государства не откликаться на призывы граждан покончить с криминалом раз и навсегда, воспринимать нарушения закона, как неизбежный и нормальный продукт демократии.
   Как же прорвать порочный круг? Кто-то из правителей должен был решиться на это...
   В борьбе с организованной и неорганизованной преступностью многое зависело и зависит и от того, могут ли сами законопослушные граждане совершить переворот в собственном сознании, где нет-нет, а дает знать о себе подспудно восхищение удачливыми бандитами и проходимцами. Точно так же призывы граждан к спецслужбам эффективно противостоять разгулу насилия остаются лишь благими пожеланиями при отсутствии адекватной социальной политики государства, которая лишала бы криминальные структуры почвы для вербовки рядовых исполнителей.
   Неравенство перед законом, любой отход от правовых норм расследования и судебного разбирательства противоречат принципам социальной справедливости и демократии. Криминальный беспредел надо укрощать, но так, чтобы государство не превратилось в полицейское. С другой стороны, крайне пагубна и практика заигрывания власти с бандитами путем смягчения им приговоров. Расхожее мнение, будто тяжесть карательной меры не влияет на кривую преступности, исходит от дилетантов, которые просто не хотят замечать: каждый четвертый заключенный сегодня в России мотает срок за особо тяжкое преступление и чаще всего не одно.
   Когда люди видят страдания наказанного преступника, они так или иначе невольно стараются избежать его участи. Когда же на книжных страницах и экранах упорно создается вокруг бандитов романтический ореол отчаявшихся и не понятых миром "робингудов", возрастает и искушение самому преодолеть психологический барьер перед нарушением закона.
  
   *
   Ныне действующим Уголовным кодексом Российской Федерации предусмотрены такие меры наказания за отдельные виды преступлений:
   Убийство (статья 105). Лишение свободы на срок от шести до пятнадцати лет. Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью (ст.111). Лишение свободы на срок от двух до восьми лет.
   Похищение человека (ст.126). Лишение свободы на срок от четырех до восьми лет.
   Изнасилование (ст.131). Лишение свободы на срок от трех до шести лет. Совершенное группой лиц с причинением тяжкого вреда здоровью и особой жестокостью, заведомо несовершеннолетней - на срок от четырех до десяти лет. Повлекшее по неосторожности смерть потерпевшей, или причинение тяжкого вреда ее здоровью, заведомо не достигшей четырнадцатилетнего возраста - на срок от восьми до пятнадцати лет.
   Мошенничество (ст.159). Штраф в размере от 200 до 700 минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от двух до семи месяцев, либо исправительные работы на срок от одного года до двух лет, либо арест на срок от четырех до шести месяцев, либо лишение свободы на срок до трех лет.
   Грабеж (ст.161). Исправительные работы на срок от одного года до двух лет, либо арест на срок от четырех до шести месяцев, либо лишение свободы на срок до четырех лет.
   Организация преступного сообщества (ст.210). Лишение свободы на срок от семи до пятнадцати лет с конфискацией имущества или без таковой.
   Незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозка, пересылка либо сбыт наркотических средств или психотронных веществ (ст.218). Лишение свободы на срок от трех до семи лет с конфискацией имущества или без таковой.
   Организация или содержание притонов для занятия проституцией (ст.241). Штраф в размере от семисот до одно тысячи минимальных размеров оплаты труда или в размере зарплаты или иного дохода осужденного за период от семи месяцев до одного года или лишение свободы на срок до пяти лет...
   В царских тюрьмах содержание заключенных стоило дешево. Несмотря на некоторые различия в режимах политической тюрьмы и обычного уголовного острога, житье им устраивалось суровое. Местами заточения в монастырях служили казематы внутри стен или в подвалах, а также монашеские кельи и специально оборудованные помещения. Начальником монастырской тюрьмы обычно назначался настоятель. Монахи должны были обеспечивать соблюдение режима в случае отсутствия специальной воинской охраны.
   Самой первой тюрьмой считается расположенная на территории Соловецкого монастыря, созданная еще в 1437 году. Туда заключали государственных преступников и лиц, впавших в "духовное заблуждение". Их практически замуровывали заживо без всякой перспективы выйти на волю. Из-за отсутствия в таких казематах освещения узники принимали пищу на ощупь. Надсмотрщики в черных рясах зорко следили и за тем, чтобы у заключенного не было никакого предмета для битья крыс.
   Первоначально острогом называли укрепление из бревен, заостренных вверху и врытых глубоко в землю. Со временем стали сооружать специальные помещения, на которые и перенеслось это название. Арестантов иногда держали закованными в кандалы, не снимая их. Заключенные лица военного или чиновничьего звания, а также женщины содержались отдельно от остальных.
   Тюремное заключение широко применялось начиная с XVII века. Сроки отсиживали в подвалах приказной или земской изб, пока не построили в Москве настоящую тюрьму. Там арестантов обычно долго не держали, а отправляли на каторжные работы. Сама тюрьма представляла собой несколько больших изб, огороженных высоким бревенчатым забором. Позднее, уже во времена империи, наряду с государственными вводились и "сельские тюрьмы", где провинившихся крепостных держали в амбарах, погребах и сараях, приковывая к столбам, бревнам, жерновам. Свидетельством тому доклады Третьего отделения собственной Его Величества канцелярии.
   Еще при Иване Грозном за убийство, кроме убийства с целью ограбления, редко подвергали казни, чаще использовались батоги и плеть. Обвиненного по приговору суда, но отказывавшегося платить долг или судную пошлину, ставили на правеж, где ежедневно по часу били батогами, а остальное время скованным в каком-нибудь подвале - пока долг не оплатит. Всадники царской службы от такого наказания освобождались, имея право выставить за себя одного из своих дворовых. После стояния на правеже в течение года, если обвиненный не хотел или не мог удовлетворить истца, последнему дозволялось брать того вместе с его семьей в рабство или продавать на известный срок, смотря по размеру долга. Уличенного в лихоимстве мелкого дьяка "одаривали" кнутом, привязав ему на шею взятую им вещь.
   Но уж если казнили, то обязательно с каким-нибудь "вывертом". Приговоренного могли зашить в медвежью шкуру и затравить собаками, привязать к бочке с порохом и взорвать. Главу Иностранного приказа Ивана Висковатого приковали к столбу с тем, чтобы приближенные царя подходили к нему и каждый вырезал у него из тела по куску мяса. Обвиненных в государственной измене могли посадить в наполненный маслом котел, вдеть им руки в кольца и развести огонь. По приказу Ивана Грозного, в Новгороде "заговорщиков" обливали горючим раствором и поджигали, привязывали к саням, волочили по мерзлой земле и сбрасывали с моста в Волхов. Жен и детей государственных преступников связывали между собой и кидали в ледяную воду, после чего опричники в лодках приканчивали их баграми.
   Ассортимент видов смертной казни сквозил широким разнообразием: повешение, обезглавливание, сожжение, умерщвление ударом в голову, сажание на кол, четвертование, колесование, заливание в горла свинца, отсекание "нструмента бесчестия девки"... Среди обычных граждан находилось мало желающих идти в палачи и часто на эту должность назначали осужденного на ссылку в Сибирь, освобождая тем самым от наказания. Однако зрелище публичной казни на площади увлекало многих, щекотало им нервы.
   Самые суровые приговоры выносили по государевым делам. Как то, "О произнесении непристойных слов про царя и царицу", "Об отказе идти против татар", "О назывании царских грамот воровскими", "О намерении сбежать в Литву", "Об обругании спасителева образа и животворного креста Господня"...
   При Петре в камерах Преображенского приказа доносчиков-свидетелей содержали в камерах вместе с обвиняемыми. Смертная казнь предназначалась за убийство, колдовство, засыпание во время дежурства или любое другое худое дело. Глубокие сомнения в праведности дел государевых удаляли вместе с головами, где они появлялись или могли появиться.
   Казалось, с кнутом перед носом люди знатного и незнатного звания должны были отречься от многих въевшихся в печенку диких обычаев и покорно двинуться, наконец-то, по указанной императором-реформатором дороге к вящей славе державы Российской, то бишь к европейской цивилизации. Шатко ли валко, кое-что к этому и пошло еще до него, но он решил сделать все одним махом. Отцы зароптали на Петра, что отделяет-де их от православия, матери облачались в траурные синие платья. Начальник "отдела загранкадров" при царском дворе князь Львов убедительно просил его не посылать юнцов в Англию, ибо там они занимались только пьянкой и кулачным боем. На то же жаловался и посол России в Лондоне: ему пришлось утихомиривать англичанина, которому в драке один из русских парней выбил глаз.
   Для остававшихся у себя в родном отечестве шумная пирушка тоже продолжала служить способом снять накапливаемые усталость и напряжение. В традиционном обряде непомерного воздаяния Бахусу стали усваиваться и некоторые иноземные образцы, московская бесшабашность смешивалась с европейской утонченностью в пестрый коктейль новых нравов и поступков. Загул, часто не ведавший чувства приличия, все еще давал волю животным инстинктам, но появлялись и некоторые новации. Например, наклюкавшегося на официальном пиршестве Петр I или кто-то из его вельмож мог наградить тут же кнутом за оскорбление мундира.
   Военные суды ни перед чем не останавливались. За чародейство полагалось сожжение, за поругание икон - прожигание языка раскаленным железом и отсечение головы, за убийство - смертная казнь, за убийство отца, матери, малого дитяти и офицера - смертная казнь чрез колесование. Поругание матери грозило отсечением сустава. Поджигательство, равно как и фальшивомонетничество, влекли за собой сожжение в срубе. За неосторожно произнесенное бранное слово в первый раз - тюремное заключение, во второй раз - наказание шпицрутенами, в третий - расстрел, отрубание уха и носа или каторга.
   Злой умысел против генерала грозил четвертованием, дерзость в его адрес - суровым телесным наказанием шпицрутенами или смертной казнью. Ленивых или нерадивых офицеров переводили в рядовые. Вступивших в контакт с неприятелем четвертовали или рвали тело клещами. Под угрозой высшей меры запрещалось переписываться с кем-либо о военных делах, о состоянии войска и крепостей. А "ежели кто на корабле нож обнажит с сердца, того рука к мачте ножом же прибита да будет".
   Артикулы составленного Петром Устава 1716 года предусматривали отсечение головы или вечную ссылку тому из военных, кто "женский пол, старую или молодую, замужнюю или холостую, в неприятельской или дружеской земле изнасилует". Рассматривались и более деликатные случаи. "Ежели кто волею с женским полом прелюбодеяние учинит: оные оба наказаны да будут, по силе дела и вине смотря. Ежели холостой человек пребудет с девкою и она от него родит, то оный для содержания матери и младенца, по состоянию своему, плату имеет дать и сверх того тюрьмою и церковным покаянием имеет быть наказан, разве что он потом на ней женится и возьмет ее за сущую жену, - в таком случае не штрафовать".
   Отдельная глава в Уставе отводилась блудодеянию, но, как ни строги заложенные там наказания, сказывалось все же на них веяние времени. Например, в толковании к статьям оговаривалось, что если невинный супруг простит неверную супругу свою и помирится с ней или она может доказать его неспособность утолить телесную охоту, то наказание "можно умалить".
   Позднее, в эпоху "вольнодумства" при Екатерине Великой, жил такой помещик Струйский. Высокообразованный юрист, устроил он у себя в имении настоящий, организованный на европейский манер суд над крестьянами. Мужика ставили в кабинете барина, сам барин произносил обвинительные акты и защитные речи по всем правилам западной юриспруденции. Однако судебные заседания эпизодически прерывались и крестьянина уводили в подполье, где у помещика имелся огромный арсенал орудий пытки для получения показаний.
   Собрат Струйского по дворянскому сословию помещик Болотов сочинил даже целый опус под названием "Путеводитель к истинному человеческому счастью, опыт нравоучительных по отчасти философических рассуждений о благополучии человеческой жизни". Если вкратце, то трактат сей излагал идеологию помещичьей вседозволенности по отношению к крепостным. За основу здесь взят принцип оказания на них физического воздействия путем различных карательных форм наказания. Подводилось даже теологическое обоснование: подобно тому, как Всевышний наказывает человека для его же исправления, так и дворянин имеет полное право избивать своих рабов, накладывать на них кандалы, морить голодом - для блага самих же рабов.
   О методах сечения автор рассказывал с легким сердцем, что и не удивительно: таков был господствовавший порядок жизнеустройства, позволявший крепостных покупать и продавать как скотину, отдельно от земли. Особенно невыносимое бремя несла дворовая челядь, которой приходилось мозолить глаза хозяевам, терпеливо переносить их капризы и прихоти. Более же всего мучений ложилось на плечи женской половины дворни: изнасилованные девицы, осквернение таинства брака, растление малолеток...
   Всего этого сочинитель не замечал. Наоборот, он негодовал по поводу того, что "подлость и чернь, а особливо хамство и наши слуги, когда не въявь, так втайне, сердцами своими были злодею сему преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали, и готовы были при малейшей возгоревшейся искре произвести огонь и полымя". Под "злодеем", имелся в виду бунтовщик Емельян Пугачев, объявивший себя императором, а заодно смертный приговор притеснителям-дворянам. Пугачев и в самом деле прибегал к диким методам расправы, но только с наиболее жестокими и развратными помещиками, не жалея при этом даже их жен и детей.
   Одной из подобных помещичьих душ была Дарья Николаевна Салтыкова, столбовая дворянка с генеалогическим древом, на ветвях которого можно увидеть представителей многих знатных фамилий. Во всей Московской губернии и даже далеко за ее пределами слыла она Салтычихой за свои безжалостные, варварские методы наказания. Отхлестать собственноручно плетью дворовых девиц за нетщательно вымытый - обычное дело. Или подпалить кому-то волосы, терзать раскаленными щипцами, плеснуть в лицо кипятком, а потом отдать на поругание кучерам с приказом бить виновницу до ее изнеможения. Мужика, приставленного следить за качеством работ, помещица заставила ночь провести на морозе, после чего вылила ему на голову кипяток и схватила раскаленными щипцами за нос. Не выдержав, он скончался. Тогда, по ее указанию, дабы не оставлять следов, его сожгли в печи...
   Походы крестьян с жалобами в Сыскной приказ обычно заканчивались побоями под вопли взбесившейся барыни: "Я одна хозяйка в своих вотчинах! Никого не боюсь и никто мне тут не указ! Ничего мне не сделаете! Там меня на вас, холопов ни за что не променяют!" Тем не менее, Екатерина II решила дать ход крестьянским доносам и повелела юстиц-коллегии провести дознание. Подкрепив подозрения в убийствах, Сенат решил вытребовать у подозреваемой чистосердечное признание, а если такового не последует, приписать к ней искусного священника, который должен склонить ее к раскаянию. Поскольку свою причастность она отрицала, помещицу взяли под арест. Желая показать себя заступницей простого народа, императрица пошла даже на то, чтобы выставить мучительницу на Красной площади в Москве для позорного стояния на эшафоте с надписью "душегубица". Рядом с нею поставили священника, который помогал заметать следы и участвовал в погребении замученных.
   После стояния у позорного столба Салтыкову заточили в монастырь на Кулишках. В монастырской тюрьме она провела более сорока лет. Умудрилась даже родить ребенка, зачатого от караульного. Вплоть до последнего дня своего столбовая дворянка так и не поняла, за какие такие грехи приговорили ее к тюремному заключению...
   Судя по траектории развития преступности за весь минувший век, первый пик ее - по числу убийств, вооруженных разбоев и краж - пришелся на... 1913 год. Многие социально-экономические факторы служили в ту пору причинами уголовного беспредела. В первую очередь крайнее раздражение ста миллионов крестьян: земля разошлась в основном по купчикам, которые на ней не жили и не работали, но наживали деньги на лихом закладной проценте.
   С началом первой мировой войны положение еще больше усугубилось. Все чаще слышен "посвист разбойный" в лесах, вспыхивают "ссоры и кровавые драки в страшных, как сны, кабаках". С фронта в города бегут дезертиры, прихватив офицерские наганы. В городах массовая безработица, голод, хозяйственные связи порушены, власти и полиция деморализованы. Гнев черносотенцев из поддерживаемого церковными иерархами Союза русского народа выливается в погромы не только евреев, но и немцев, особенно в начале войны.
   И никакое имперское православие, воздававшее кесарю Божие, не в состоянии было сдержать буйство хулиганов на улице, по которым даже днем женщине пройти небезопасно. Не столько оттого, что питали мужики вражду к немцам, евреям и женщинам, сколько из-за разогретого алкогольными парами стремления снять накопленное напряжение посредством своего властвования над чужой жизнью. И происходило это все на фоне разнузданных гульбищ ухарей-купцов на тройках с бубенцами да по ресторациям с дамами веселого поведения. Острая обида и озлобление снова, какой уж раз, глубоко и больной врезались в сознание народа.
   В 1917 году разгул преступности и дикого своеволия продолжался. Лидеры Февральской революции были бессильны остановить волны убийств, грабежей, поджогов. Взявшие упавшую им в руки власть большевики пошли на принятие чрезвычайных мер. ; мая 1918 года приняли Декрет о ревтрибуналах, где в один раздел попали погромы, взяточничество, подлоги, хулиганство и... шпионаж. Чуть позднее шайки хулиганов приравняли к бандитским, поскольку они тоже действовали по сговору. Последовали и более суровые наказания.
   В годы Гражданской войны своим самоуправством вряд ли отличались разительно белые от красных, зеленые от анархистов. Восприятие же простым народом жестокости и своеволия "людей с ружьем" балансировало где-то на грани - Христос, мол, терпел и нам велел.
   Уголовная преступность в Советском Союзе постоянно снижалась и, пройдя через некоторый ее всплеск после Великой Отечественной, достигла в 1956 году самой низкой отметки за весь XX век. Правда, при Хрущеве под статью о хулиганстве подпасть было столь же легко, как и под диагноз "вялотекущая шизофрения" позднее - в годы брежневского застоя. Как раз в это самое время под действием сивушных паров на психику многих творческих работников в сочиненных ими песнях стал появляться романтизированный образ преступника, вызывавшего если не симпатию, то сочувствие.
   Двойной стандарт морали и уголовной ответственности для рядовых граждан и для номенклатурных упорно подтачивал у людей веру в справедливость самого общественного строя. Да так глубоко, что в один прекрасный день все рухнуло, уступив место новой системе - вроде бы более демократической, но с явным уклоном к криминальному беспределу. К середине 90-х годов уровень преступности в России возрос вдвое, по сравнению с десятилетней давностью по таким ее видам, как разбойные нападения, убийства, грабежи, уличные и квартирные кражи. Ее траектория подошла ко второму пику, при котором на фоне общеевропейских показателей за Россией складывалось чуть ли не четырехкратное "опережение", если не большее...
   А вот и день сегодняшний. Точнее то, как и кто сейчас отбывает наказание в исправительных учреждениях Российской Федерации.
   Рассказы, будто там заключенные тяготеют к религии, в значительной мере, - выдумка самих заключенных. В силу только своего склада ума, бандиты и насильники, воры и убийцы мало приспособлены к переживаниям духовного плана, хотя почти все называют себя православными. На самом деле, максимум, на что они способны, так это верить в поверья. Скажем, чихнул сокамерник во время общего разговора, считай - его супружница на свободе с кем-то шашни водит.
   Ходят слухи, будто у зеков крайне обострена интуиция. Тоже преувеличение: подавляющее большинство в телогрейках за колючей проволокой наделены весьма ограниченным воображением, достаточным лишь для того, чтобы пару раз провести какого-нибудь нерадивого охранника или опера. Раньше или чуть позже начальник оперативной части все равно будет оповещен о наиболее серьезных нарушениях режима, планах побега, подготовке бунта, доставке в зону спиртного, наркотиков и о многом другом.
   Считают также, что стукачами в лагерях становятся психически сломленные личности, готовые доносить на всех сугубо из корыстных соображений, добиваясь поблажек от начальства. Это так и не совсем так. Побывавшие в зоне не один год знают случаи, когда стукачом становился авторитетный блатной или даже сам пахан с несколькими ходками за спиной. Такие ревностно следят за соблюдением воровского закона, но их презрение к "кодле" нередко находит выход в "закладывании" других по поводу и просто потехи ради. Разумеется, это им делается весьма осмотрительно, дабы не навлечь на себя подозрений. Истые "азефы" криминального мира! Отсюда и обычай среди тертых урок не открывать своей души нараспашку, не влезать в чужой разговор, не трогать чужие вещи, воздерживаться от драк после наездов, приколов и оскорблений. Травить байки - это пожалуйста, но присваивать себе чужие заслуги строго запрещено. Тут уж никаких "нечаянно", иначе прослывешь придурком.
   Хоть тюрьма и "мать родная", от нее сидельцы так и норовят убежать. Ежегодно из-под стражи лагерей, СИЗО и в ходе этапирования "сваливают в туман" несколько дюжин преступников. Ненадолго. Искушение побегом кончается для них плохо. Если не застрелит конвой и не раздерут на части сторожевые собаки, не будет житья в колонии от своих же за устроенный после побега шмон. Лишь троим из сотни беглецов удается добраться до своих знакомых или родственников. Как бы то ни было, среди заключенных всегда находятся те, кто "точит копыта", чтобы снова сунуть за пазуху нож и вновь испытать сладкое ощущение власти над беззащитным человеком перед тем, как у него что-то отнять.
   В московской Бутырке получившие "пожизненное" чаще думают больше не о побеге, а о самоубийстве. Для них там отведен специальный отсек с камерами на двоих и наглухо заколоченным досками окном. Некоторые рвут штаны, делают петлю, накладывают на себя руки. Другие зачитывают до дыр Евангелие или просто ходят из угла в угол, словно хищники в клетке. Они облачены в полосатую спецодежду и имеют право писать только прошения о помиловании.
   Не так уж давно наказание свинцом производилось после поступления в тюрьму телеграммы с извещением об отклонении прошения. Смертника отводили в предназначенный для такого случая подвал Иногда предупреждали: "Ваш приговор сейчас будет приведен в исполнение". Могли дать стакан водки и сигарету. Прокурор, врач и начальник учреждения после расстрела оформляли соответствующий акт, спецмашина отвозила труп на заброшенное кладбище, где казненного закапывали в яме без именной таблички. Родственников о месте захоронения не извещали.
   Многие, кому заменили расстрел на пожизненное заключение, содержатся сейчас на острове Огненном в Вологодской области. В старые времена там находился Белозерский монастырь, а ныне расположено пенитенциарное учреждение NОЕ-256/5. В бывших монашеских кельях сидят душегубы. Занимаются они шитьем рукавиц, за перевыполнение плана поощряются краткосрочным свиданием с родственниками. Есть и штрафной изолятор, но желающих загреметь туда из теплой, чистой камеры нет.
   Правительство Российской федерации, подавая заявление о приеме в Совет Европы, обязалось ввести мораторий на смертную казнь и от этого обязательства не отступало. В это же время трое из четырех российских граждан выступали за ее сохранение, прежде всего в отношении террористов и убийц детей.
  
  
   В КРУГЕ ШЕСТОМ: РУБЛЬ ПОСТАВИШЬ - ДВА ВОЗЬМЕШЬ
  
   Испокон века была и остается в России почти что профессия - "вечный жених". Что он умеет? Готовить изысканные блюда, стирать, гладить, цитировать модных бардов, иногда вести глубокомысленную беседу, изображать пылкую страсть и одновременно сохранять рассудительность. Общается обычно с барышнями, для которых доброта и благородные манеры мужчины важнее его внешнего вида.
   Найдя таких добрячек, что само по себе не сложно, может представиться им офицером запаса, долгое время выполнявшим секретные задания государственной важности. Прозрачно намекая на свое героическое прошлое, плавно перейдет к своему не менее достойному настоящему, в котором тоже якобы застолбил себе место не в последнем ряду. Необременительно оставшись на денек в ее квартире, проявит такие хозяйские способности, что даже опытная домработница удивится и разведет руками от восторга.
   Пройдет неделька, за ней другая, подарками будет обсыпана как снегом охмуренная им молодка. И тут вдруг "жених" сделает ноги, прихватив с собой все, что может унести в руках, включая свои собственные подарки. Крутые виражи судьбы! А на кого пожалуешься?
   Следующий типаж, но уже слабого пола, в темноте сверкает тлеющими угольками глазищ. В частном брачном агентстве у этой профессиональной свахи имеется свой банк данных на потенциальных партнеров по супружеству. Мужчины там все словно на подбор, девицы просто завидки берут. Женихи без вредных привычек, жилищных или материальных проблем, с умелыми руками и светлыми головами, обаятельные - спасу нет. Почему ж тогда сами не могут отыскать себе жениха или невесту? Просто на поверку скучны, занудливы и вообще ни в Красную Армию, никуда. Это еще полбеды. Во главе брачного агентства может оказаться наводчица при банде. Или, затолкав в компьютер случайные данные на кого придется и собрав вполне приличную сумму, хозяйка неожиданно закроет агентство и исчезнет во мраке.
   Если же фирменная сваха останется при деле, то будет консультировать желающих, как бы не обмишуриться или, наоборот, самому обмишурить при оформлении брачного союза. Скажем, как заключить фиктивный брак из сугубо материальных соображений, ради прописки и права на жилплощадь. Тут важно иметь в виду, что признать такой брак недействительным могут не только супруги, но и лица, которым наносится ущерб, а также органы суда и прокуратуры. Или как заключить брачный союз на основе контракта, чья юридическая тонкость в том, что он может считаться законным, если заключен после регистрации брака в органах записи гражданского состояния, не раньше. Важная юридическая тонкость! Ее надо знать претенденту на правовую защиту супружеского имущества. Здесь сводница поучает стороны быть начеку, ибо, хотя брачные контракты удостоверяются нотариально и при разделе имущества все четко определено, появляется масса возможностей для вымогательства. Оттого и важно иметь заначку, скрывая ее истинные размеры.
   От "женихов" и "невест" нет отбоя в клубах знакомств. Отдельные фирмы по "брачному устроению" ведут бизнес в мировом масштабе, благо есть еще кое-какой спрос на российских красавиц. Здесь разборчивее всех французы - их на мякине не проведешь. Для янки даже знание невестой английского языка не обязательно. Немцам главное - чтоб человек был надежен. Владельцы таких "транснациональных фирм" не бедствуют и, воздерживаясь давать своим клиентам абсолютные гарантии долговечного супружеского счастья, обещания раздают щедро. Типа такого: "Если вы не старше сорока, привлекательны, владеете немецким или английским языком и у вас нет детей, то без проблем найдете с нашей помощью своего суженого в прекрасной и процветающей Германии. Если же у вас есть ребенок, не переживайте, мы сможем поставить вас на брачное обслуживание в Австрии или Австралии".
   Заплатив сто долларов за постановку на учет, искатели брачных союзов с иностранными гражданами или гражданками не ведают, что у фирмы этой зарубежных клиентов всего несколько дюжин и отнюдь не подарков судьбы, что некоторые претенденты включились в это дело просто из любопытства. Многие наши "невестки" с "женихами" тоже не простаки записные и активно используют брачный канал для выезда за границу на заработки.
   В пределах родного отечества свои услуги предлагают специальные агентства, поставляющие красавиц и для представительских целей в качестве радующего глаз эскорта на деловых встречах не менее деловых презентациях. У конкурента или потенциального партнера они вызывают жгучую зависть, ибо все представлены победительницами общенациональных конкурсов на фотомодель года. Попробуй только усомнись!
   Теряя веру в нравственность устоев общественной морали, одни ударяются в богостроительство, другие обращаются за помощью к колдунам. В стране, где издавна верилось в чудеса самого разного свойства, бизнес пророчества и колдовства находит себе широкую, прочную опору. Только в одной Москве общением с призраками занимаются постоянно тысячи колдунов и колдуний: обещают вернуть супруга в семейную жизнь или изгоняют нечистую силу. Свои "ясновидящие" заводятся и у предпринимателей, что официально фигурируют в качестве консультантов по прогнозированию или выявлению ненадежных партнеров.
   Книги библейских пророков замусоливают после гадания на картах и литья воска в тазик с водой. При этом главное - не получение помощи, а вера, вера в чудо. Пройди по комнате с горящей восковой свечой - избавишься от скуки, переживаний, страха, чувства вины. Что внушишь себе, то и будет! Вот внушает себе маг Юрий Лонго, что может ходить по воде. И идет-таки на глазах оторопевшей публики по поверхности пруда в Останкино. На самом же деле - по невидимой, слегка утопленной в воде пожарной лестнице. Да и кому это важно, что слесарь стоит во главе российской гильдии колдунов, приемщица прачечной ведет курсы черной магии, официант создает школу магов.
   Человека "раздевают" и без помощи экстрасенсорных манипуляций. Прямо по телефону, не оставляя следов, кроме кипы счетов к оплате за международные разговоры по сотовой связи. Для этого приобретают за кордоном аппараты, взламывают защиту и продают нуждающимся. Такого новшества, как средства сотовой связи, явно не хватало ворам-домушникам, но в целом их промысел не претерпевает существенных изменений. Пик их активности все также приходится на сезон летних отпусков и поездок на дачу: есть время тщательнее разобраться в чужом имуществе, поискать тайники в книгах, под коврами, за батареями центрального отопления, в холодильнике, банках с крупой, бачке унитаза...
   Велико же это искушение разбогатеть в одно мгновение. Чего только не пробуют на стезе предпринимательства, дабы заполучить волшебную палочку со скатертью-самобранкой. Например, такой вариант. Фирма предлагает векселя с различными сроками погашения и процентными ставками от двухсот до тысячи при сохранении за собой права их корректировать. Рекламные буклеты расписывают финансируемые ею конверсионные программы, инвестиции в производство оборудования для нефтеперерабатывающих заводов и аграрного сектора. Приоритетным направлением деятельности указывается добыча золота и алмазов. И не где-нибудь в сибирской тайге, а в Венесуэле и Сьерра-Леоне, где месторождения не требуют гигантских капиталовложений.
   Дальше фирма называет свой вексель "алмазным", заверяет в наличии у нее нескольких миллионов долларов самостоятельно начать разработки. Вклады, само собой, застрахованы на все сто в Госстрахе... В действительности за душой у фирмачей только средства на раскручивание рекламной кампании и печатание векселей, потому и возникают сразу трудности с их погашением. К тому времени рубли, переведенные в твердую валюту, уже покоятся на счетах иностранных банков или надежно припрятаны где-то еще. Пойди найди их, хоть через Интерпол или налоговую полицию, хоть через корсиканскую мафию - та тоже бесплатно не работает.
   Свою "нишу с соской" отыскивают многие страховые, финансовые, трастовых компаний и фонды разного рода. Их средства - уже слишком большая приманка для вымогателей. Частенько деньги они выуживают у обычных граждан в обмен не на акции, а на простую расписку. Став акционером подобной компании, рядовой вкладчик права голоса в ней не имеет, ибо номинальным владельцем акций является их эмитент. Сколько выплачено дивидендов, выпущено акций, собрано средств и как используются - проверить ему невозможно. Миллионы таких горемык остаются у разбитого корыта. Причем, доказать юридически мошенничество крайне трудно: неудачные сделки могли проделываться сознательно, чтобы потом сослаться на "неосмотрительную финансовую политику". Рядовые инвесторы шарахаются из одной крайности в другую, то требуя крови, то защищая проходимцев от притязаний налоговой службы и финансовых органов.
   Рубль поставишь - два возьмешь! Два поставишь - шиш возьмешь! Тем не менее, миллионы наивных граждан продолжают делать ставки в "беспроигрышных лотереях", словно бес их искушает, а Господь не заступается, не надоумливает. Идут по улице, видят лотерейную точку, но не замечают обслуживавших ее несколько разношерстных бригад "игроков", подставляемых для убедительности. Простофили обречены на проигрыш, но готовы испытать судьбу и рискнуть, играя на интерес во что угодно, пусть даже шанс выиграть совсем не светит.
   Чему тут удивляться, если через пару-тройку лет спекулянты покрупнее калибром становятся миллионерами. Чем больше "лохов", тем больше проходимцев. На счетах переступивших закон фирм, капитал которых арестован по решению суда, всегда средств оказывается в десятки раз меньше, чем ими припрятано. Их заявленный в налоговых декларациях доход можно смело умножать в несколько раз, чтобы представить себе реальный.
   Ох уже это искушение халявой! И жуть как она прилипчива, когда печатаешь денежные знаки в домашних условиях. Для столь опасного ремесла нужны чистые руки, ясная голова, зоркий глаз, соответствующие компьютер и лазерный цветной принтер, хвойный отвар для пропитки бумаги, детектор для проверки банкнот, специальные красители... Разумеется, необходимо знать досконально рисунок банкноты со всеми ее магнитными пятнами, пятнышками, полосками. Не говоря уже о надежном помещении, где можно работать круглые сутки, дабы нанести удар всем госзнакам мира.
   Умелые руки и ясные головы еще не на то способны. Нужно сделать Орден Победы с бриллиантами, нарисовать полотно под Кандинского или иконку на доске времен нашествия монголов, сварганить изделие из коллекции Фаберже или какой-нибудь другой "уник"? Пожалуйте! Только не предлагайте японцам самурайские мечи. Это неуместно, даже если они покладистее других иностранцев и редко торгуются...
   "Мздоимство великое и кража государственная доныне продолжаются с умножением, а вывести сию язву трудно". Это слова князя Куракина после смерти Петра Великого и ссылки в места отдаленные светлейшего князя Меншикова - главного казнокрада, присвоившего чуть ли не годовой бюджет Российской империи. Сколь ни суровы царские указы, штрафы и публичные казни, взяточничество среди чиновников процветало в ту пору, искушая даже самых неподкупных.
   Армия "бойцов пера и бумаги" в нынешней России превышает намного то же войско советского времени. И у очень многих есть своя "буренка", из которой они "выдаивают" для себя негласные льготы и привилегии. У отдельных целые "стада" их пасутся на просторах нашей необъятной родины. Не чураются "прилагательных" правительственные чиновники от мала до велика, гражданские и военные, слесаря и преподаватели школ. Благодарности за услуги могут последовать в форме начиная от блока сигарет до антиквариата, туристической поездки за границу, иномарки, регистрации на постоянное местожительство в Москве, дачи и земли под ней по ценам застойной эпохи, финансового спонсорства всякого рода и несть им числа. В большинстве случаев "благодарят" за совершение именно незаконных или неправомерных действий: замять скандальное дела, предоставить льготный кредит, освободить от уголовной ответственности или от службы в армии, выплатить гонорар с превышением всех и всяческих норм - только с учетом влиятельного положения автора в высших эшелонах власти.
   Наивно думать, будто государство и власть - родные брат и сестра демократии. Власть всегда коррумпирует саму себя и своих граждан, упорно ищет независимости своей от возможного судебного преследования. По духу своему, российское государство на переломе веков мало чем отличалось от исконно складывавшегося. Для власть предержащих извечно главным было удержаться на вершине государственной пирамиды любой ценой. В скрытом механизме власти всегда таилась "черная дыра", которая засасывала даже благонамеренных граждан, заставляя их обогащаться за чужой или казенный счет.
   "Почему имеет место такая нелепость? - интересовался в свое время тайный советник Федор Тютчев. - Почему эти жалкие посредственности, самые отсталые из всего класса ученики находятся и удерживаются во главе страны и обстоятельства таковы, что нет у нас достаточно сил их прогнать?"
   Наверное, потому что есть у них свой секрет выживания. И мне тут ничего не остается, как снова обратиться к свидетельствам экспертов. Иначе не узнать, откуда, например, берутся государственные "заначки", используемые не по назначению.
  
   *
   Из экспресс- досье "ЭКСПЕРТНОЕ МНЕНИЕ":
  
   "Вопрос не в том, готовы были или нет тогдашние руководители страны растаскивать народное добро: щепетильность на Руси давно уже не признак власть имущих. Вопрос в том, что при наличии современных банковских структур, секретных счетов, тайна которых в отдельных странах охраняется тщательнее государственных секретов, вывозить золото тоннами может только психически ненормальный человек. Его хранение обойдется в такую копеечку, что не обрадуешься. Все сплетни о самолетах с золотом, набивавшемся в зарубежные сейфы, - полная чепуха. Все статьи, все фильмы на эту тему, все "кошмарики", как в фильме "Золото партии", - не более, чем плод необузданной фантазии авторов, покоряющих своей некомпетентностью. Золото действительно вывозилось за рубеж на поддержку родственных партий и движений, проведение финансовых операций и внешнеэкономических акций - по соответствующим решениям Совета министров. Ведомства четко отчитались за каждый килограмм золота. Пропаж не было - все шло по назначению, в рамках тогдашних законов.
   Отношение к золоту как к "дармовому" у нас началось с Хрущева, который швырялся то звездами Героя Советского Союза, то бриллиантами, то культурными ценностями. Создал он и так называемую "подарочную комнату". Мне удалось найти и опросить Николая Кузьмича Кокарева, который заведовал этой кормушкой для особо приближенных. Золото, ювелирные изделия, бриллианты, антиквариат... Чего только не было! И, конечно, там неустанно паслись достойнейшие из достойнейших. При Брежневе их не стало меньше. По свидетельству Кокарева, чаще других наведывался туда Громыко, скромный и умный министр иностранных дел, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, решительный поборник государственных интересов.
   А вот пример из совсем близкого далека. Решением премьера Гайдара некоей компании предоставили право на вывоз тысячи тонн золотосодержащих отходов. Это при том, что наши предприятия по переработке золота стояли без дела. В любом нормальном государстве подобные действия были бы расценены как экономическое преступление. В нашем же зазеркалье и не такое сходит с рук. Все операции по вывозу гайдаровского "подарка" фактически осуществлял банкир Вайнберг. Его задержали за дачу взятки сотруднику таможни в виде золотой цепочки. Естественно поднялся шум. Такого деятеля обвиняют в таком несерьезном преступлении!
   Вайнберг набирал силу в золотом бизнесе. Поблизости от приемной Ельцина на Старой площади был открыт магазин "На полпути" - этакая бриллиантовая забегаловка - звено в создававшейся широкой системе подкупа государственных чиновников. Еще раз подчеркиваю: данные оперативные, не прошедшие надлежащей проверки. "Дело Вайнберга" благополучно развалилось, банкир вышел на свободу. С чистой, разумеется, совестью.
   Все, что нам удалось сделать, во многом опиралось на принципиальность и стойкость тогдашнего руководителя Главного управления по борьбе с организованной преступностью Егорова, хотя давление на него шло мощнейшее с разных сторон. Думается, сняли его с поста как раз из-за наезда на "золотую мафию", которая сегодня расцвела пышным цветом - куда там "подарочной комнате" с пятым филиалом ГУМа!"
   Юрий Волгин, полковник МВД в отставке.
  
   "Заявляю это с полной ответственностью: все решения в Кремле принимались в пьяном угаре. А тон, как ни прискорбно, задавал президент! Из-за пьянки произошла гражданская война осенью 1993 года, по пьянке ввели войска в Грозный. Об этом почему-то принято говорить с юмором, но речь идет о национальном позоре и национальной трагедии. Веселье не утихало. Таскали по Кремлю охранники мертвецки пьяных начальников...
   Грех рождается не в одиночестве. Пьянство никогда не бывает само по себе. Оглядевшись однажды по сторонам, я вдруг обнаружил, что восторженные парни призыва 91-го года куда-то подевались, а на смену им пришли молодые циники, для которых предел мечтаний - казенный сотовый телефон и престижный автомобиль. Менялись на глазах и старые кадры - нужно было вписываться в команду, играть по правилам. И вот, тлетворный дух Кремля заставляет одного из ближайших помощников Ельцина, тихого, интеллигентного человека, спиваться. Другой, тоже известный своей добропорядочностью, тащит к себе на дачу из служебного кабинета драгоценную мебель XIX века. Третий ругается трехэтажным матом при дамах.
   Стал возрождаться дух охранной "девятки", но уже в масштабах всего Кремля. Разве за этим мы приходили туда? При попустительстве нашей Службы безопасности, да и вообще кремлевского руководства на этажах президентской резиденции начали появляться сомнительные личности. Неприятно говорить, но резко возрос процент людей определенной сексуальной ориентации: оперативные данные едва ли не каждый день пестрели похождениями кремлевских и правительственных извращенцев. Сегодня, с религиозных позиций я определяю происходившее в Кремле как бесовщину, блуд и непотребство.
   В итоге, у меня сложилось впечатление, что кремлевские чиновники - некое оторванное от внешнего мира странное племя, этакие пигмеи, которые уверены, что ничего на свете больше не существует. Нет других стран, нет законов, кроме тех, к которым они привыкли, нет цивилизации, а есть лук и стрелы, которые прокормят, и есть шаман, который защитит от любой напасти".
   Владимир Иванов, полковник СВР в отставке.
  
   "Порой слышим: "Ельцин, конечно, не идеал. Но мы должны быть благодарны ему хотя бы за то, что он заложил основы демократии в России".
   Чудовищное, почти трагическое заблуждение. В нем отражается мироощущение нашей прошлой казарменной жизни. По сей день считаем, что, если за слово перестали сажать за решетку, это уже демократия. Упорно не замечаем происшедшей подмены одного состояния несвободы другим: административное принуждение сменилось принуждением экономическим. Раньше боялись, что посадят, теперь - что лишат хлеба насущного.
   Страной правит финансово-бюрократическая олигархия. Она решает, кому быть, а кому не бывать во власти. И как, по ее правилам, жить нам... Вчерашние лавочники, коммивояжеры, торговцы поддержанным товаром стали национальными лидерами. Может быть, оттого у нас все не ладится? Этот народец по природе своей не создан жить для других. Только для себя, только с оглядкой на свой карман.
   На излете шестого года своего президентства Борис Ельцин произнес поразительные слова: "Отныне воровать в России будет небезопасно!" и повелел всем чиновникам заполнить декларации о доходах и имуществе. Недели две кряду пресса трубила о том, как отдекларировались "очень важные персоны". Почти по каждой из таких деклараций возникали вопросы (президентская, кстати, не исключение: к примеру, сильно заниженной казалась заявленная стоимость личного семейного угодья, построенной виллы, автомобиля "БМВ" последней модели). Но никто не торопился на них отвечать, да и ответы уже мало кого интересовали. Это тот случай, когда результат не имеет никакого значения, ибо куда важнее произведенный политический "пш-ш-шик"! Потому все так и произошло: минуло больше месяца, а уже ни одна душа не вспоминает об этой затее...
   Российское чиновничество (не говоря уже об общенациональных средствах массовой информации, рассованных по карманам новоявленных банкиров) как-то не любит говорить о печальной реальности наших дней: Ельцин "второго созыва" что-то сродни портрету, висящему на стене. Никакие репортажи о высочайших аудиенциях и принародных порках этого скрыть не в состоянии. Да и политическая власть не самое главное. Куда важнее завершить дележ собственности и заполучить командные высоты в экономике, а для этого вовсе не надо быть "во главе". Достаточно и даже лучше быть рядом с главой".
   Павел Вощанов, журналист.
  
   "Мы убеждены, что люди вокруг нас притворяются - каждый на свой лад, что они не те, за кого себя выдают. Но я готов доказать: дело обстоит совсем иначе. Люди не претворяются. Они такие, какие есть в этот час, в эту минуту. Но вся их жизнь состоит из длинной, запутанной цепи превращений-метаморфоз. Жизнь парадоксальна именно этими своими превращениями.
   Скажем, в зале суда на скамье подсудимых сидит тихий, скромный человек. Он горячо и искренне раскаивается в том, что убил прохожего. И мы не видим убийцу. Не понимаем: как же это он убил да еще столь жестоко, страшно? Но вот если была бы возможность, как в кино, открутить его жизнь назад, в те самые роковые минуты, мы бы увидели другого человека. Не вежливую овечку, а волка. С клыков капает свежая кровь. Шерсть вздыблена. У ног лежит истерзанная жертва. Сейчас он тихий, а тогда рычал и выл на весь город...
   То же и с политиками. Политик в бане с голыми девками, политик на трибуне Федерального собрания, политик в кулуарах, политик на экране телевизора - не один и тот же человек. Неужели человеческая сущность зависит от той скамейки, на которой он в данный момент сидит? Выходит, что да, зависит. Не всегда, не всех, но в значительной степени. Ничего с этим не поделаешь...
   Канадский психолог Ганс Селье задался вопросом: почему политики столь часто бывают безнравственными, бесчестными, никчемными, продажными... И еще: почему истинные интеллектуалы - ученые, педагоги, творческие люди - порой делают все от них зависящее, чтобы не идти во власть. Ответил Селье так: их охватывает отвращение при одной только мысли о прикосновении к политике, о том, что им приходится там делать, при помощи каких инструментов и даже слов им придется проявлять свой интеллект. Но бывает, что все-таки - в силу, например, благородных побуждений - они вдруг идут в политику. Там очень быстро утрачивают свой творческий потенциал. У власти нет механизма для реализации их благих намерений. Средства корежат цель. Сама цель размывается, К тому же человек чаще всего не выдерживает искушения соблазнами, которые несет с собой власть...
   Вслед за этим тянется еще одна опять-таки подлинно сенсационная догадка: у нас из года в год, из поколения в поколение у власти становятся безрезультатные люди. Что такое сенсация? Можно перевести как потрясение чувств. И разве так уж потрясаются наши чувства, когда мы узнаем, что эти люди дают разгуляться своему животному началу, прибирая к рукам наше общее достояние? Да мы же их с самого начала подозревали в этом - получат власть и начнут хапать. Но мы их все равно выбираем. Даем им шанс, зная, как именно они употребят его. Сенсационна наша нечувствительность к той задаче, которая стоит перед этими людьми - в юридическом и нравственном плане. Для нас именно это главное. Мы наших политиков обсуждаем, как обезьян в цирке или зоопарке: вон, смотри, павиан с голой и красной задницей за павианихой на дерево полез, ух как интересно..."
   Константин Сурнов, психолог.
  
   "Гласность, которую мы посчитали первым и чуть ли не единственным завоеванием нашей, с позволения сказать, демократии, на практике обернулась замочной скважиной, куда уставилась вся Россия. Кто-то находит в этом удовольствие: запретный плод всегда сладок, а информация в СССР, как известно, находилась под строжайшим контролем. Но лавина этой самой информации обрушилась на совершенно не готовых к ней людей. Более того, на людей, привыкших считать прессу, радио и телевидение истиной в последней инстанции. Результаты, что и следовало ожидать, оказались чудовищными.
   За последние десять лет XX века уровень самоубийств в России повысился в три раза. Это по официальным данным, которые нужно умножать на два, если не на три. Появились ритуальные самоубийства, чего вообще испокон веков не наблюдалось, за исключением случаев самосожжения старообрядцев при Петре Первом. Ныне половине самоубийц нет и восемнадцати лет, решают они свести счеты с жизнью в пять раз чаще, чем десять лет назад. Страх у них перед смертью практически отсутствует, это вам подтвердит любой психиатр. Не оттого ли, что смерть они наблюдают по телевидению почти круглосуточно?
   Смакование подробностей интимной жизни "сильных мира сего" и разнообразных "звезд" может показаться невинной забавой. Ну, выплеснули на кого-то ушат грязи со страниц газет или телеэкрана - "брань-то на вороту не виснет". Но... Но дело в том, что разоблачения "по-российски" имеют замечательную специфику: они почти никогда не вредят тому, кого разоблачают, зато у читателей-зрителей вызывают желание подражать "герою" или "героине". Предлагают рассмотреть происхождение богатства некоего олигарха чуть ли не под микроскопом, хотя и невооруженным глазом видно: украл. И никто не возмущается. Обыватель завистливо вздыхает: "Молодец! Умеют же люди..."
   Светлана Бестужева-Лада, социолог.
  
   "Последние десять лет интеллигенция то хватается за власть, то обжигается властью. При ней развалилось великое государство, но она так и не решила, радоваться или сокрушаться по этому поводу. При ней начался на практике переход собственности в "частные руки", но она так и не решила, проклинать ей собственника, как она это делала всю свою жизнь, или прославлять, хотя он ей по определению мерзит. При ней целостное солидарное сообщество, собравшееся идти к единой общей цели (которую каждый великий народ понимал по-своему, что и заставляло интеллектуалов шевелить мозгами), распалось на дерущиеся национальные части (что заставляет интеллектуалов глубокомысленно разводить руками и заклинать этот зверинец словами "различие цивилизаций"). Общечеловеческие ценности повисли в воздухе, но интеллигенция не может не может подкрепить или обосновать ничего - все оболгано и обгажено, в том числе и с ее помощью. При ней, то есть при "интеллигентской власти", сама власть сделалась объектом развязных издевательств, причем интеллигенция, участвующая в этой веселой травле или втягиваемая в нее, не может решить, с кем она: с той "демократической властью", которую сама же накликала и в которую вошла, или против, то есть получается, против любой власти, какова бы она ни была.
   В итоге мы имеем духовный вакуум. Мы движемся вслепую. Мы не сумели соединить тысячелетние истины религии (в случае России это религии авраамические - православие и ислам) с истинами коммунизма (из великих религий добытыми). Теперь мы пытаемся вернуться в ортодоксальную церковность, а она, эта церковность, отравлена нашими же ядами, желчью десяти поколений русских интеллигентов, выстрадавших вольномыслие и атеизм. Мы не сумели понять иерархию ценностей российской многонациональной истории и теперь не знаем, что нам дороже: сама эта история или процедуры, с ней связанные, которые могут пострадать от какого-нибудь недемократического батьки. Мы не сумели объяснить себе происхождение Гулага и до сих пор уверены, что это плохие люди загнали хороших в зоны, хотя в этих зонах хорошие и плохие смешивались в семь слоев. Если нет высших истин, то это действительно полный бред, а не история.
   Многие интеллигенты, вместо того чтобы способствовать созданию общества благоденствия в своей стране, уезжают на Запад. Как это согласуется с традициями, с национальной идеей, с патриотизмом? Кто уезжает, тот не согласует свой отъезд ни с какими традициями идеей или ценностями, кроме личного резона. Это их право. Никогда не попрекал уезжающих - ни в годы Советской власти, когда их "не выпускали", ни теперь, когда их подозревают в том, что они едут за длинным рублем. Человек вообще живет там, где может и хочет, это никого не касается. Сам я никогда в мыслях не допускал покинуть Россию, но это тоже, простите, никого не касается, ибо это мой выбор. Я - человек русской культуры, у меня русская судьба, я связан с Россией любовью и ненавистью, я нужен только здесь, и нигде больше, я останусь русским, даже если вокруг меня здесь перевернется все. И никакого согласования с "национальной идеей" или с "патриотизмом" мне не нужно.
   Образ мыслей, строй ценностей - вот о чем речь. Речь об оправдании того, что по ходу вещей оказывается неизбежным. Нет на земле народа более талантливого, непредсказуемого и лукавого, чем мы. Но нет на земле ни одного народа, чья психология была бы случайна. Понять это - дело интеллигенции. Только понять - потому что изменить она ничего не может. Разве что к худшему, если опять дорвется до управления материальными ценностями, которое по духу ей непосильно".
   Лев Аннинский, литератор.
  
  
  
   В КРУГЕ СЕДЬМОМ: СЛОВНО ОГЛАШЕННЫЕ
  
   Явление это вроде бы не первой свежести, уже должно повторять себя, но чья-то невидимая рука заботливо очищает наросты времени и каждый раз из весьма податливого материала создает новые, подчас невообразимые формы.
   Правительства большинства стран-членов ООН под терроризмом имеют в виду "угрозу применения насилия или применение насилия для достижения политических целей, осуществляемых отдельными лицами или группой лиц в пользу или против официальных властей". То есть, когда "против" официальных властей - это понятно, а когда "в пользу" - это уже ничто иное как терроризм государственный.
   Генерал милиции в отставке, эксперт по организованной преступности Александр Гуров несколько расширил данное понятие и указал на "уголовно-экономический терроризм", когда споры между разного калибра предпринимателями решаются не арбитражем, а свинцом и взрывчаткой. На мой взгляд, поскольку такие "акции устрашения" совершаются без всяких политических целей, не в пользу и не против официальных властей, то говорить в этом случае о терроризме вряд ли возможно. Пусть даже терроризм и гангстеризм органически между собой связаны.
   Террористические акты, демонстрируемые в художественных фильмах или в романах, рассчитаны прежде всего на зрительский или читательский эффект. Следуя строго законам жанра, режиссер или автор сценария больше озабочены "гангстерским стилем", сознательно выпячивает приключенческую сторону опасности. Обычно, за вычетом действительно интересных работ, на экране и страницах не высвечивается подлинной психологии террориста. Мало того, террорист может быть показан и как герой, который невольно вызывает у обывателя даже некоторую симпатию своей дерзостью, напоминает благородного корсара в окружении отъявленных головорезов.
   Четверть века назад террористы составляли немногочисленные группы левых экстремистов и ультраправых фантиков. Они взрывали бомбы в местах скопления людей, похищали известных или богатых лиц, дабы посеять в обществе страх и парализующее отчаяние, спровоцировать беспорядки, привлечь к себе внимание требованиями освободить из тюрем их сподвижников. То есть, считали для себя главным всячески способствовать развалу государства, чтобы на его обломках выстроить нечто более достойное, отвечающее их представлениям о социальной справедливости и свободе.
   Кто был Эрнесто Че Гевара? Революционер или террорист? Рассматривая его в этих связанных между собой ипостасях, можно поинтересоваться, почему возглавляемые им партизанские рейды в Боливии заканчивались безуспешно. Наверное, оттого что крестьяне всякий раз при приближении его немногочисленного отряда разбегались кто куда. Почему? После общения с Че на них тут же обрушивались безжалостные полицейские репрессии карательных органов, осуществлявших террор уже под патронажем государства.
   Другой случай. Американский правительственный чиновник Митрионе захвачен в Монтевидео партизанами "тупамарос" и убит ими. Может показаться бессмысленной провокацией? Может, но только если проигнорировать факт: американец являлся инструктором уругвайских спецслужб и непосредственно участвовал в пытках над "тупамарос". Провокатором своей гибели оказался он сам.
   "Красные бригады" в Италии, утверждали западные СМИ, следовали указаниям Москвы. Можно ли в это поверить, когда террористы отличались крайней враждебностью в отношении итальянской компартии, даже планировали захват в заложники ее лидера Энрико Берлингуэра? Могло ли советское руководство тогда помогать террористам нейтрализовать крупнейшую в Западной Европе левую партию? Со всех точек зрения, абсурд.
   Говорили также, будто Советский Союз использовал своих пособников - Кубу, Ливию, Никарагуа, Анголу! Бесспорно такой тезис наилучшим образом вписывался в пропагандистское клише о советском экспансионизме и одновременно отвлекал внимание от западного, прежде всего американского тайного и явного вмешательства повсюду в мире через своих пособников, через своих спецов в местных "эскадронах смерти" и мафиозных бандах. Признай сегодня Кастро или полковник Каддафи публично, что они готовили покушения на президентов США, можно представить себе, как возмутились бы в Вашингтоне. Тем не менее на берегах Потомака особо не стеснялись говорить для публики о провалах покушения на кубинского лидера или о попытках свергнуть ливийского. Только тогда это называлось "операциями глубокого проникновения в целях нейтрализации терроризма".
   А вот знаменитое "уотергейтское дело" и один из взломщиков в штаб-квартиру демократической партии США Бернард Баркер. Сотни кубинских эмигрантов завербовал он для в тайной операции "Бриллиант", проводимой администрацией Никсона в целях сбора компрометирующего материла на соперников по избирательной кампании. Таких наемников сначала обучали в лагерях во Флориде инструкторы Пентагона и ЦРУ методам террора "во имя правого дела", а потом, уже при Рейгане, использовали для оказания помощи карателям, бесчинствовавшим на территории Центральной Америки...
   Все это убедительные свидетельства того, как могут переплетаться причины и следствия, правый и левый экстремизм, делая весьма уязвимой официальную политику государства по борьбе с терроризмом. Даже если они остались на завалах минувшего века, не стоит о них забывать.
   К началу XXI века в мире, где стали уже более доступными самые разные виды оружия и спецтехники, терроризм приобрел особенно угрожающие масштабы, учитывая, что у государств, по сути, отсутствовал эффективный на него ответ - адекватная экономическая, социальная и национальная политика. Под флагом борьбы с политическим бандитизмом и этническим сепаратизмом некоторые правительства искали удобное оправдание проводимой ими дискриминации в отношении национальных меньшинств. При сохранении в целом своей главной направленности, терроризм ловко приспосабливался к возможности свободного перемещения между странами, теснее сближался с организованными преступными группировками - основным источником своего финансового обеспечения, и при этом все заметнее выставляя себя носителем единственно правильного религиозного учения.
   Дальнейшая интеграция западноевропейских государств стала сталкиваться с неуклонным ростом экстремизма в среде этнических меньшинств. Погромы против турков в Германии и межэтнические разборки в Сербии, не затухавший конфликт между католиками и протестантами в Северной Ирландии, возрастание численности экстремистских групп неонацистского толка, пытавшихся найти основу для партнерства с радикалами-исламистами... Соединенные Штаты встряхнул "марш миллиона черных" на Вашингтон, после чего к организатору шествия, лидеру "Наций ислама" Луису Фаррахану стали уже относиться всерьез: за его спиной начинали проглядывать страны мусульманского мира вместе с их растущей диаспорой в Америке.
   Терроризм в России тоже затягивался в мощное поле неадекватной социальной и национальной политики государства со своей морально-психологической атмосферой в обществе, где двое из трех граждан пребывали в состоянии перманентного стресса, а оружие расползалось так широко, что у очень многих появлялась все большая готовность к его применению. Терроризм шел в рост, подминая под себя все большее число ни в чем неповинных людей. Особенно, стоило ему хотя бы в одном только случае уйти безнаказанно.
   Так и повелось с лета 1995 года после захвата бандой Басаева заложников в Буденновске. Глава правительства публично согласился тогда выполнить требования террористов, отбросил планы специальных подразделений осуществить операцию по освобождению заложников на пути триумфального шествия убийц в автобусах обратно на свои базы в Чечне. Ну как же, ведь дал слово! А собственно, кому слово-то дал? Глупостью было несусветной и демонстрировать на телеэкранах телефонные переговоры с бандитами, а потом через СМИ показывать безумную трактовку действий террористов со стороны тех, кто ими же был не убит лишь по чистой случайности. Из телерепортажей явствовало, что по завершению своего рейда боевики просили извинения у некоторых заложников, а эти им отвечали: "Спасибо вам, ребята, берегите себя". Кто-то даже пожимал руку террористам, передавал им продукты и воду, забыв, что всего лишь минуты назад они ставили женщин и детей в проемы окон в качестве щитов, загоняли толпу заложников в больницу, по ходу расстреливая непокорных. Да, срабатывал "стокгольмский синдром", но надо ли об этом трубить на весь мир?
   Терроризм чеченской выделки подзаряжался энергиями самого разного политического, экономического, религиозного и криминального свойства. После прихода к власти Дудаева эта бывшая автономная республика самоопределилась как форпост ислама, который должен дать импульс всему мусульманскому миру. На фоне полного правого беспредела там складывалась своя жесткая иерархия подчинения с духовными наставниками наверху, чуть ниже распорядителями и еще ниже рядовыми исполнителями. По своим масштабам, действия бандитов с зелеными повязками смертников стали походить на "большой террор". В их операциях участвовали уже не единицы, а тысячи, в заложники захватывали сотни мирных граждан, взрывали один за другим многоквартирные жилые дома. Наиболее удобными объектами выбирались городки и поселки в тридцать - сорок тысяч жителей, вдали от оживленных магистралей и воинских частей, в идеале - недалеко от аэродрома, куда можно пробиться и под прикрытием заложников вылететь в нужном направлении.
   Печально еще и то, что СМИ невольно создавали вокруг террористов с бандитским уклоном какой-то загадочный ореол, признавали нормальным заискивающий тон, которым у них брали интервью для предания гласности их требованиям. Подать им, мол, и немедленно иностранных корреспондентов вместе с представителями Международной амнистии!..
  
   *
   В превратностях методов терроризма для профессионалов контр-террора особых загадок нет. Но и здесь далеко не все предопределено однозначно. Нередко дилетанты пытаются иногда выставить бандита жертвой его заблуждений, полагая (совершенно к тому безосновательно), что разрушение этих заблуждений может служить профилактической мерой. Сами же террористы на каждое проявление снисхождения к ним отвечают эскалацией насилия.
   Главный движок, заставляющий террориста идти на крайние действия в борьбе за его "правое дело", находится внутри него самого. В сознании его напрочь отсутствует вера в доброту человеческую и не предусмотрено иного выхода агрессивным импульсам, кроме собственных приступов бешенства. В противном случае, личность его распадается. Так считают, например, американские эксперты.
   По их оценкам, садистские наклонности проявляются у этого типа людей еще в их раннем детстве, когда они начинают все чаще действовать исподтишка, дабы увильнуть от ответственности. Обычно происходят из семьи, в которой самим родителям неплохо было бы обратиться за помощью к психотерапевту, ибо слишком невыносимый гнет устраивают те своим чадам, обходятся с ними грубо и жестоко. С младых лет потенциальному террористу приходилось настраиваться на ожидаемые им повсюду напасти, на несправедливое к себе отношение окружающих, их враждебность. Что такое уличная банда, он знает не понаслышке - сам в ней когда-то состоял.
   Как правило, образование у него незаконченное - среднее или высшее, но обязательно незаконченное. Коэффициент умственных способностей не выдается ни в ту, ни в другую сторону. Больше он полагается на свою импульсивность, чутье и уверенность, что все и так хорошо знает. Для поддержания в себе чувства уверенности, сводит общение с окружающими к упрощенному словесному выражению и вместо аргументов - к силовым действиям. Речь его может быть либо неестественно вялой, либо чересчур агрессивной, безапелляционной - чтобы скрыть свою неспособность мыслить рационально и конструктивно, свою паранойю вместе с комплексом преследования. Окружающих он склонен считать препятствием на пути самоутверждения. Чувство всесилия облегчает ему совершать убийство, но одновременно борется в нем и отчаянное чувство беспомощности, а иногда даже угрызения совести за принесение в жертву невинного человека.
   Веря в загробную жизнь, террорист готов отказаться от многих удовольствий жизни земной, во всяком случае на время подготовки и проведения операции. Как ни парадоксально, невроз служит ему спасительным убежищем, хотя выражаться может в слабо контролируемых формах психопатической шизофрении, неврастении, ипохондрии... Чувство страха или повышенной опасности в нем редко дает о себе знать из-за его неспособности адекватно оценить собственные силы в условиях нависшей угрозы. Эффект защитного действия владеет им еще реже.
   Так или иначе существо это словно отмечено знаком принадлежности к ордену самоубийц, для которых важнее не самим наложить на себя руки, а еще и затащить в могилу других, жить постоянно на грани смертельной опасности, дать волю бешенству своему, но все же попытаться ускользнуть от карающей длани правосудия. Иногда самоубийство ему может показаться даже грехом, поэтому предпочитает погибнуть "в бою", найдя в этом хоть короткое, но моральное удовлетворение, а заодно и оправдание преследующей его готовности покончить с собой...
   И действительно, обсуждать психологию террориста можно разве лишь в том плане, в каком обсуждают психологию маньяка-насильника, измывающегося над ребенком. Однако, если приглядеться к его тусклой, серой личности повнимательнее, то можно обнаружить в ней и нечто, выходящее за пределы бесовского фиглярства.
   Чаще всего это неудачник в личной жизни, отшельник-нелюдим, далекий от семейного образа жизни и каких-либо других профессиональных устремлений, помимо выбранного им главным бесовского ремесла. Подобно наемным убийцам всех времен и народов, есть у него свои причуды по части необузданного издевательства над людьми, но время от времени он также может испытывать злорадство по отношению к себе самому, даже радоваться собственным мучениям, печалиться по поводу своих радостей.
   К страданиям и лишениям других, за исключением разве самых близких ему, он небезразличен только на словах. Никакое другое существо рода человеческого не отступает столь далеко от гуманности, чтобы испытать аффект от снятия накапливаемого напряжения. А если такой возможности у него не появляется? Что тогда? Тогда движок внутри его начинает работать на повышенных оборотах, приводит к головным болям, мучительным приступам астмы, гипертонии, сердечной недостаточности.
   В отличие от типичного мещанина, террорист практически целиком отрекается от житейского комфорта, одержимый своей "большой идеей", и вместо обычного здравого смысла принимает абсолют своей веры в нее, вместо закона - свою решимость, право силы признает только за собой. Именно оттого и нет у него чувства юмора, или спасительного клапана, через который можно выпустить стресс.
   Только в одних Соединенных Штата сегодня разгуливают на свободе скопища не обезвреженных серийных убийц, на счету у которых более тысячи загубленных жизней. Это почти готовый живой материал для пополнения террористических банд, если иметь в виду психопатов, достаточно умело просчитывающих свои преступления и внешне ничем не отличающихся от окружающих. Они убивают, чтобы вызвать в себе эротическое возбуждение от пусть хоть временного, но господства над другими, возместить свою неполноценность унижением жертвы. Так они мстят за якобы несправедливое отношение к ним общества, которое считается ими безнравственным и переполненным дегенератами, обреченными на физическое их истребление...
   У террористок к уже названному пристегивается симбиоз жестокости, коварства и... женственности. Софья Перовская, Эмма Гольдман, Фанни Каплан, Ульрика Майнхоф, Патриция Херст, Фусако Сигенобу... Таких "шарлот корде" в террористических организациях по всему свету каждый восьмой. Кстати, та же Майнхоф была весьма способной журналисткой, лидер японской "Красной Аримии" Сигенобу - медсестрой, Херст - дочерью крупного в США газетного магната.
   В годы гражданской войны в России некоторые банды возглавлялись атаманшами. На поприще террора проявляли себя и дамы вроде Надежды Плевецкой, что по заданию НКВД готовили покушения на белогвардейских генералов. Из такой породы женщин получались революционерки, для которых собственная смерть была естественным актом бескомпромиссной борьбы за святое дело.
   Фурии Русской революции, бомбистки "Народной воли" и боевики партии эсеров, от Софьи Перовской до Веры Засулич и Фанни Каплан. Внешне они выглядели хрупкими, тихими, робкими, а внутри - стальная пружина несгибаемой воли. Тамильская убийца индийского премьера Раджива Ганди, привязывая к животу взрывчатку, прекрасно знала, что погибнет, но это ее не пугало...
   Эдгар По посчитал бы современного террориста нервным типом с крайне обостренной восприимчивостью, назвал бы его жертвой неподвластных человеческой воли начал, но все же способным связно и логично рассуждать, тщательно обдумывать свои шаги, предусматривать многие вещи заранее и ловко прикидываться. Родоначальник классического детективного романа отыскал бы в его генах беса противоречия, или заложенную изначально потребность перечить, глумиться над здравым смыслом, издеваться над людьми, упиваться самыми подлыми мыслями, ненавидеть ближнего и с воинствующим упорством вредить ему.
   Федор Михайлович Достоевский не удержался бы, воскликнул: "Бог его знает, как люди сии делаются!" И, наверное, вот так подробно описал бы этот наполненный преступными помыслами тип личности, не отказывая ему и в чем-то человеческом.
   Иисус Христос или Магомет служат для него красивым, удобным прикрытием собственной духовной опустошенности и умственного убожества. Даже саму нравственность он совсем отвергает, держась новейшего принципа всеобщего разрушения для добрых целей, и уже более ста миллионов голов требует для водворения "здравого рассудка" в мире. До крайности раздражительный, готовый на неслыханные дерзости совсем без всякого повода, на умышленное безобразие, составляющее до последней степени наглое оскорбление всему обществу, он испытал в жизни некоторые несчастья и перевороты, повлиявшие на настроение ума его, оборот мыслей, наклонность к особому воззрению и ко всякому сумасшедшему поступку, при сохранении вроде бы рассудительности.
   Лицо его мрачно, нахмурено и настолько пасмурно, что он смотрит так, будто ждет разрушения мира, и не то чтобы когда-нибудь, а послезавтра, ровно в двадцать пять минут одиннадцатого. Если бы отечество его как-нибудь перестроилось, хотя бы даже на его лад, и вдруг стало безмерно богато и счастливо, он первым был бы страшно несчастлив. Некого было бы тогда ему ненавидеть, не на кого плевать, не над кем издеваться! Тут одна только животная, бесконечная ненависть, в организм въевшаяся. И никаких невидимых миру слез из-под видимого смеха тут нету!
   Всю жизнь он искал опасности, упивался ощущением ее, обратил это в потребность своей натуры. В молодости вызывал на дуэль не за что, с одним ножом шел на медведя. На дуэли стоял под выстрелом противника хладнокровно, сам целился и убивал спокойно. Если бы кто ударил его по щеке, он бы не вызвал обидчика на дуэль, а тут же убил и убил с полным сознанием, совсем не вне себя Его прельщало победить в себе трусость, беспрерывно упиваться победой и сознавать, что нет над ним победителя.
   С ликом, похожим на маску, он принадлежит к натурам без страха, со злобой холодной, спокойной, разумной, если можно так выразиться, а стало быть, самой отвратительной из всех возможных. Обладая плутовской двойственностью души, не знает он различия в красоте между сладострастием, зверством и каким угодно подвигом, пусть даже с отдачей в жертву себя для человечества. Своими действиями доводит вздор до гениальности, испытывает страсть к мучительству и сладострастие нравственное. По его убеждению, для человека честь - одно только лишнее бремя. Увлекает его скорее всего свободное "право на бесчестье".
   Словом, ни глуп, ни умен, довольно бездарен и с луны соскочил, как говорят благоразумные люди. Верит, что в нем одном истина, что он один способен и призван всех воскресить, спасти своей истиной. Подобные ему объединяются в небольшие кучки с единственной целью всеобщего разрушения общества, связаны друг с другом пролитой кровью, как одним узлом. Для них преступление - не помешательство, а именно здравый-то смысл и есть, почти долг, по крайней мере благородный протест...
   Читая романы и повести Достоевского, понимаешь, почему описанные им образы фатально одиноки и находятся среди них идеологи, играющие с "очистительным огнем насилия"...
   Сегодня на тайном фронте борьбы с терроризмом разведывательной информации всегда не хватает. Операции специальных подразделений могут и не заканчиваться успешно. Мало того, иногда уносить больше жизней, чем способны сделать в данном случае террористы, как это и случилось однажды при штурме египетской полицией авиалайнера, в результате чего погибли пятьдесят семь заложников.
   В отличие от других проявлений организованной преступности, в террористической акции обычно участвуют еще полиция и публика, психика и политические воззрения которой служат главным объектом воздействия. Обычно средства массовой информации незамедлительно обеспечивают им широчайшее паблисити и лишний раз закрепляют роль терроризма, как влиятельного фактора мировой политики. Меры же профилактики и возмездия осуществлять все труднее, ибо для ответного удара часто не просматривается конкретная цель. Да и некоторым государствам ведение войны с террористами не по силам.
   Эксперты контр-террора на Западе и на Востоке высказывают преобладающее среди них мнение: специальные операции должны носить наступательный характер и, вместо того чтобы ставить дополнительную вооруженную охрану вокруг важных объектов, нужно достаточно четко определить объекты оперативной разработки и проникнуть туда для нейтрализации их изнутри. Но легко это сказать - "проникнуть". Для начала следует иметь ясное представление, что представляет из себя объект проникновения, где и у кого там имеются нужные сведения, вскрыть и детально изучить все с ним связанное - режим, систему охраны и безопасности, выходы на работающий там персонал, а затем после тщательного просеивания, выбрать конкретное лицо, на которое можно было выйти достаточно естественно, увлечь его чем-то для него крайне важным в жизни. То есть сделать так, чтобы человек уже не в состоянии был отказаться от сделанного ему вербовочного предложения.
   Все хорошо в теории. На практике же целевое проникновение сталкивается с массой препятствий. Состав террористических формирований, включая их главарей, постоянно меняется, сосредотачивая силы и средства на проведении какой-то отдельно запланированной акции, а потом рассеивается. У банд террористов, как правило, нет постоянных офисов или служебных кабинетов, где в сейфах хранятся досье. Основное время они проводят на своей официальной работе, в ресторанах, кафе, лагерях для беженцев. Отношения и связь между ними настолько хаотические, что отследить их по какой-то схеме просто невозможно.
   Спецслужбам, ведущим оперативно-розыскную работу в террористических формированиях, ничего не остается, как использовать все мыслимые и немыслимые средства и методы для добычи нужных сведений. Но сколько здесь коварных подводных течений! Скажем, ЦРУ США хотело бы рассчитывать на помощь дружественных государств на Ближнем Востоке, однако вынуждено опасаться ненароком передать по этим каналам информацию, интересующую самих террористов. Получаемые же от израильской разведки сведения американцы оценивают двояко, зачастую просто как информацию, явно сдобренную политическими конъюнктурными интересами.
   Допустим, даже удалось заиметь агента в надлежащем месте. Все равно пробиться ему в высшие эшелоны синдиката заказных убийств крайне трудно, если только он сам не подтвердит себя своим прямым участием в ряде кровавых террористических операциях. К тому же, на основе показаний от такого агента очень трудно засадить кого-то за решетку, ибо в суде в качестве свидетеля он появиться не может в силу очевидных причин.
   Осведомленность о том, что, где и когда планируют сделать террористы - это лишь часть операции по проникновению. Исключительно важная, но только часть. Другая часть в том, как сделать их тайный промысел невыгодным для них же самих. На сей счет высказываются разные соображения. К примеру, парламенты могли бы принять законы, предусматривающие уголовную ответственность для тех юридических лиц, которые самостоятельно выплачивают выкуп террористам.
   Что касается запрета на паблисити террористам через СМИ, то они могут быть готовы действовать и без широкого публичного оповещения о себе. Знакомые с некоторыми методами работы специальных подразделений, эти душегубы просчитывают разные варианты. Сами себя они считают боевиками, а не обычными уголовниками и через методы устрашения осуществляют свою мечту, вокруг которой автоматически выстраивают все действия. В известном смысле, их поведение выглядит даже "рационально" настолько, насколько считает наблюдающая за ними с ужасом и интересом публика. Посему в паблисити им лучше отказывать и в переговорах заставить их вернуться обратно в привычное для них состояние неудачников. Из конечных уступок им ничего путного не получится, ибо разгоряченный пыл террориста уже заставляет его нарушать все каноны здравого смысла. Необходимо учитывать также, что профессиональный террорист, если только он не полный дебил, быстро реагирует на меняющуюся вокруг него обстановку, взвешивает альтернативы, делает оптимальный для себя выбор в новых условиях. Иногда можно даже засомневаться, шизофреник ли он.
   После открытия границ двенадцатью государствами-членами Совета Европы появилась острейшая необходимость выработки единых юридических оснований для противодействия вылазкам международного терроризма, пропитанного религиозным фанатизмом. После террористических актов в США, России, Англии и на Ближнем совместные действия приобретают все более скоординированный характер в рамках нового, более динамичного механизма.
   Поскольку же в данном разбирательстве мною не ставится задачи написания еще одного учебно-методического пособия, которое может быть использовано и самими террористами, распространяться на эту тему больше не буду.
  
  
   НЕ ПОДВОДЯ ЧЕРТУ
  
   Метафор Иваныч здесь многое подсказать может. К примеру, говорит он, здоровья не купишь, здоровье разум дарит, а чего в голове нет, того в шапку не положишь. Вот и глаза у каждого есть, да не всяк ими видеть желает. Уши тоже есть, но не всяк ими слышит. Стыд перед грехом у кого какой: у кого чиновничий, а у кого ремесленный, у кого солдатский, а у кого поповский.
   Неумолимая пряха-судьба подсмеивается над всеми и на Западе, и на Востоке. Сколько веков нас учит руководствоваться умом-разумом, видеть в мире сплетение человеческих иллюзий и ошибок, глупости и обмана, величия и низости. Нет же, по-прежнему готовы мы отважно жертвовать своими затылками для ублажения правителей и, когда нас укоряют в идолопоклонстве, отбрехиваемся подстать блудливым иезуитам: "Жизнь - игра, а в игре не без хитрости".
   Возьмем ли мы с собою в третье тысячелетие дурные привычки свои вместе со многими идеями завиральными? Похоже, уже взяли, хоть и хочется думать, будто оставили. Можно быть абсолютно уверенным в том, что самым страшным, помимо преступлений и злодейств всяких негодяев, будет по-прежнему неразумие наших собственных заблуждений. Только обойдется оно нам дороже, чем раньше.
   По всей вероятности, в новом столетии серьезные суждения будут еще восприниматься, а зубоскальство, ерничанье или фиглярство - быстро утомлять. По привычке, однако, продолжим рассчитывать и на то, что, прикидываясь дурачком или идиотом, можно выиграть больше, чем если бы не прикидываться.
   Разные литературные и близкие к ним "художества" все еще будут подменять саму реальность, а олицетворяющий вселенское зло Искуситель продолжит сеять в воображении многих навязчивые идеи, подыгрывать их склонности переложить ответственность за творимые пакости на какого-нибудь козла отпущения. По привычке будут искать повсюду его следы. Мученики в борьбе с носителем вселенского зла, иезуиты, все так же будут уверять, будто самая хитрая уловка дьявола в том, что очень многие не верят в его существование...
   Отвергнутые церковными иерархами апокрифы раннего христианства призывали людей приглядеться поближе к дьяволу и узнать в нем самих себя. Ну, а что ж тогда ожидать от целых племен и, в частности, от одного, вобравшего в себя богатейший замес из варяжской властности, татарской безудержности, византийской изворотливости, итальянского и еврейского артистизма, французской утонченности, немецкой расчетливости, восточного стоицизма? Именно под влиянием такого замеса и многого чего еще будут исходить выдвигаемые в России предложения по объединению мировых культур и религий в нечто соборное.
   Столь грандиозные претензии другие нации не поддержат по нескольким причинам. Во-первых, у них на сей счет и своих амбиций будет хватать. Во-вторых, впечатление иностранцев о русских веками складывалось как о людях взбалмошных, фаталистах-неврастениках, ведомых бурными и переменчивыми страстями. Нас могли считать добрыми, но скрывающими свою нравственную чуткость под маской разгильдяйства, часто страдающими от собственного недостойного поведения и явного недостатка решимости последовательно улучшать свою жизнь.
   Судя по всему, за границей и дальше будут удивляться нашей привычке терпеть благодаря некоей мистической способности по сути равнодушно относиться ко всему, включая себя самих. Там по-прежнему будут считать ячейки нашего мозга хаотичными, а Россию - "обществом детей беспорядка", склонных признавать мир абсурдным до бесконечности. А что, разве на Западе или на Востоке подобного никогда не было и нет?
   Так это все будет или несколько иначе, пути человеческого воображения неисповедимы: забредешь в его дебри, заплутаешься, обратного пути не найдешь. И все же, наверное, выбраться можно, если утверждения свои не оснащать безудержно ссылками на Библию, Коран, Талмуд, Каббалу, Книгу Девяти Утесов и другие эзотерические тексты.
   Чем черт ни шутит, возможно у кого-то и есть таинственный дар видеть несущихся по небу четырех всадников Апокалипсиса или даже самого Люцифера, черным упырем влетающего в монастырь. Тем не менее, каждый раз на поверку выходит, что подобные видения происходят только под коркой мозга и чаще всего когда человек переутомился, угнетен чем-то, нервы у него взвинчены, какой день кряду изматывает его бессонница, не дают покоя зеленый змий.
   Поскольку же никто из представителей высших небесных сфер мне лично пока не являлся, хочу не доводить это разбирательство до конца и сразу приняться за новое. Разумеется, стараясь следовать золотому правилу: "Неопровержимым бывает лишь факт, что на такой-то странице книги или уголовного дела написано то-то и то-то. При этом, в каждую строку может вкрасться ошибка".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   КРУТЫЕ АРГУМЕНТЫ
  
  
  
  
   ОПЯТЬ ДЛЯ ЯСНОСТИ
  
   Пожалуй, вся штука в том, что не могу я заставить себя отказаться рассматривать всевозможные альтернативные версии одного и того же явления. Отсюда и удел мой - "бурить" небо, землю, душу-мать, пока из предположений не получится нечто, вызывающее доверие. Вот почему и решаю сейчас снова подступиться к Всемирной Истории Народов, в которой сам черт подчас не разберет, где правда, а где вымысел.
   Зачинаю свой новый розыск и всячески предостерегаю себя, как бы не скатиться в теософские прения. Ссылаясь на весьма тонкую сферу духовного плана, носитель священнического сана заявит мне сразу, будто Иисус Христос действительно нисходил на землю, что подтверждает множество "признанных свидетельств". Хочешь им верь, хочешь не верь - дело, мол, твое, но исторический факт пребывания Мессии среди людей не вызывает сомнений.
   Извиняюсь, но мне веры или неверия мало. Верить или не верить слишком легко, тут особых усилий ума не надо. Прежде чем верить, я хочу знать, во что или в кого предлагается верить. Доказательства и свидетельства предпочитаю проверять всесторонне на фактах. Обосновывать утверждение путем принятия чего-то сначала за абсолютную истину, а потом в качестве аргумента ссылаться на производное от нее мне представляется неправомочным. Однако, именно такие обоснования теологи считают доказательствами, возводя в ранг неоспоримых истин мнения своих авторитетов и попутно заводя в тупик любое дознание на предмет надежности свидетельств.
   Мне же следует полагаться не на цитирование канонов, а на факты в интерактивном их рассмотрении. И помнить, что не всегда адекватными действительности оказываются и доказательства, принимающие за основу "общепринятые мнения". Наблюдая изо дня в день восход и заход солнца, можно было бы до сих пор считать Землю расположенной в центре мироздания. Надежная же степень достоверности определяется в ходе неоднократных проверок на опыте, без вынесения окончательных выводов, предназначенных на все случаи жизни, для всех времен и народов.
   Говорят, будто практика - единственный критерий истины. Но практика практике тоже рознь. Идеалист-мистик, к примеру, за доказательства принимает собственные субъективные ощущения. В ходе своего духовного общения с "высшими силами" он чувствует, как преисполняется энергией, душа его воспаряет в заоблачные высоты и даже готова жертвовать земными радостями. Под влиянием подобных "прозрений" человек выносит важнейшие для себя решения. Чем не практика и не критерий истины!
   Видя в таких состояниях эффект гипнотического самовнушения, психологи обнаруживают исконное влечение людей к призрачному и таинственному, а медики вынуждены оказывать этим визионерам экстренную помощь, дабы привести их в чувство. Есть и скептики, которые критически рассматривают все "абсолютные истины", дотошно разбираются в каверзах окружающего мира и признают лишь увиденное своими глазами, проверяемое на практике...
   Вот и я в предлагаемом исследовании хочу посмотреть на "священные коровы" с разных сторон, собрать разноречивые оценки и, по мере возможности, показать, о чем они могут или не могут свидетельствовать. Задача-максимум при этом - придирчиво отнестись и к самим первоисточникам. Пусть мой метод безжалостной объективности небезупречен, но им охотно признается живая ткань многоликой, противоречивой действительности.
   Теперь же дальнейшее мое действо будет походить на процесс многоствольного бурения сквозь пласты времени с их идеями и неприкасаемыми авторитетами.
   Турбобуровая установка запущена. Бурильный молоток с коронкой-трезубцем погружается в непредсказуемое прошлое. Пласт за пластом, проба за пробой.
  
  
   ПРОБА N1: ИЗ ТЬМЫ ВЕКОВ
  
   Западная Европа начала второго тысячелетия по христианскому летоисчислению. Иерархи католической церкви праздновали победу над светской властью, а измученные постоянными разборками между феодалами простолюдины опасались пришествия Антихриста, Конца Света и Судного Дня. В их воображении витали несметные скопища демонов во главе с главным искусителем, совращавшим на путь вечной погибели, но теплилась еще и надежда на Искупителя или святого заступника.
   Прямо перед глазами в мире земном христиане видели, как священники погрязали в скверне разврата, чревоугодия и плотских утех. Многие дома для молитвы становились притонами блуда и мошенничества. За большую мзду раздавали епископские посохи и кардинальские шапочки. Прелаты получали назначения путем подкупа и становились пастырями вовсе не для того, чтобы охранять "овец от волков". Главная цель церкви - накопить как можно больше богатств, потому и разъезжали по городам эмиссары римского понтифика, собиравшие деньги от продажи индульгенций по отпущению грехов.
   В отчаянии воздав руки к небу, прихожане вопрошали: "Почему медлят громы небесные? Доколе, Господи, продлится твое долготерпение? Казначей твой крадет, слуги твои грабят и убивают. Неужели так и должно быть?" У многих странствующих проповедников возникали крамольные мысли, и чтобы послушать таких ослушников, собирались толпы народа. Все чаще слышался призыв отказываться от уплаты церковной десятины и даже оказывать вооруженное сопротивление. Повсюду бродили личности, выдававшие себя за посланников Иисуса Христа, которые пришли-де напомнить об истинных ценностях его вероучения, отобрать у церкви сокровища и раздать бедным.
   Среди людей грамотных по рукам ходили рукописные тексты трактата римского императора Юлиана. Поскольку этот полководец и государственный деятель сомневался в истинности Священного Писания, его сочинения клир старался изничтожить все до единого. Юлиан стал императором в 360 году уже после признания его предшественником Константином христианства в качестве государственной религии, однако предпочел придерживаться религии предков (политеизма), испытывал отвращение к христианскому вероучению и надеялся отвратить от него своих подданных. За это церковники окрестили его Юлианом Отступником.
   Самый опасный для Святого Престола очаг брожения умов возник на юге Франции. Там чувство межплеменного единения было развито сильнее религиозного, чему одна из причин - широкое развитие ремесел и торговли. Высшее же духовенство, увлеченное коммерцией, относилось к своим священническим обязанностям столь формально, что об авторитете церкви или о твердости веры ее служителей можно было говорить лишь с натяжкой. Кроме того, разные вероисповедания относительно мирно соседствовали друг с другом. Иудеи и мусульмане имели право владеть недвижимостью, им даже разрешалось поступать на государственную службу.
   С середины ХII века от иудеев распространялось тайное учение Каббала (Предание) с его священной "Книгой Сияния", комментарием к Ветхому Завету. В основу мира земного закладывалась гигантская бездна непознаваемого, накладываемого Всевышним на все живые и неживые предметы, которые могли проявляться благодаря своей внутренней, творческой энергии. "Сияние" называлось началом божественного Творения, исходным пунктом всего сущего, в котором каждые буква, число и слово приобретали таинственную силу, становились средством ее проявления через ритуалы, молитвы и акты человеческой воли. Природа же считалась чем-то незаконченным, позволяющим войти в нее, управлять ею изнутри при помощи магических формул и знаков.
   Гораздо большей популярностью среди людей грамотных пользовались проповеди монаха Пьера Брюйсена. Он прямо говорил о бесполезности крещения детей, приношений в церковь, обеден и некоторых обрядов. Бесполезной считал и саму церковь, призывал ее упразднить. По его убеждению, христианин не нуждался для молитвы в священных местах, а Бог внимал достойным всюду, независимо от того, обращались ли они к нему перед алтарем или перед стойлом. Церковь должна была строго следовать заветам Христовым и опираться на добровольное согласие верующих. А что касается креста, то лучше совсем убрать это напоминание о его страданиях.
   Королевским указом ослушника выдворили из епархии, папские ищейки схватили его, чтоб вытрясти всю душу. Но на смену одному неофициальному проповеднику пришел другой - монах из Лозанны Анри. Отрицая почитание святых, воздавая должное аскетизму и любви к ближнему, он безжалостно бичевал пороки духовенства, настаивал на том, что церковь не должна иметь ни привилегий, ни богатств, ни права судить. Монаха доставили к Папе Римскому, обвинили в ереси и заточили в тюрьму.
   Большое влияние на умы людей оказывали вальденсы, названные так по имени их вдохновителя, купца из Лиона Пьера Вальдо. Страстно желая познать истины Священного Писания, он перевел на французский Новый Завет, изучил его и пришел к выводу о том, что сложившаяся церковная доктрина резко отличалась от исконной, апостольской. Увлеченный христианскими идеалами, купец раздал свое имущество, стал обличать пороки духовенства, проповедовать Евангелие.
   Последователи Пьера Вальдо принялись отстаивать нечто далекое от католической ортодоксии. По их мнению, повиноваться можно только хорошим священникам и только безупречное в нравственном отношении духовенство имело право совершать таинства благословения, как был вправе это делать и любой благонамеренный мирянин. Они не признавали индульгенций, считали всякую ложь и насилие смертным грехом, хотели сделать Евангелие своим руководством в повседневной жизни. В их восприятии, доброе деяние - не посещение святых мест, не механическое совершение обрядов, не сооружение храмов и не почитание святых, а благочестие, раскаяние, любовь к ближнему, справедливость. Даже от занятий торговлей они отказывались из опасения, что им невольно придется нарушать свое слово. Их всегда можно было узнать по сдержанности хороших манер и ясности речи.
   Чем же не угодили Ватикану вальденсы? Нет, не благоговейным своим отношением к Евангелию, перевод которого на понятный для народа язык усердно ими изучался. Они раздражали правителей тем, что считали иерархов сошедшими с пути истинного. В ответ римская курия посчитала их убеждения ересью, а в них самих усмотрела врагов христианства. Среди них и впрямь были такие, кто смел угрожать засилью церковников, признавал исходившее от них зло несовместимым с Промыслом Божиим. Переняв многое от персов и халдеев в понимании символики добра и зла, вальденсы воспринимали окружающий мир как арену борьбы между Богом и Сатаной, из коих один - творец всего духовного, вечного, а другой - вещественного, тленного.
   Таковы примерно и основные положения учения альбигойцев (катаров), называвших Римско-католическую апостольскую церковь "синагогой Сатаны". Члены их общин считали себя христианами. У них были свои епископы и диаконы, но святых, икон и креста они не признавали. В их представлении, первородный грех Адама и Евы явился вымышленным "запретным плодом", с помощью которого дьявол сохранил свою власть на земле, в то время как все души человеческие созданы были Богом еще до Сотворения мира и грешили они уже с того времени, будучи падшими ангелами.
   Среди катаров встречались и философы-рационалисты. По их убеждению, Бог создал мир и поручил управление Природе, которая производила новые поколения в силу не божественного промысла, а естественной эволюции. Сочинения таких авторов интересны еще и совмещением в них философских идей с удачно подобранными выдержками из Священного Писания. Что вызывало особое беспокойство у иерархов, так это стремления катаров обратить других в свою веру. Их посланники разбредались по всей Западной Европе, вели себя как правоверные христиане, образцово соблюдали церковные обряды.
   Уже перед пылающим костром катарам предлагали отречься от своих заблуждений, но многие из них спокойно восходили на эшафот. Их инакомыслие проникало во все сословия и, несмотря на суровые репрессии, в некоторых местах у катаров было больше своих богословских школ, чем официальных церковных. Пользовались они также покровительством некоторых влиятельных знатных дворян и богатых негоциантов...
   Словом, положение складывалось серьезное. Настолько серьезное для церковников, что Папа Римский Гонорий III в своей энциклике 1219 года вынужден признать: "Некоторые служители алтаря хуже животных, роющихся в навозе. Слава их - в бесчестии, как слава Содома. Они - ловушка и бич для верующих. Многие прелаты растрачивают данные им на хранение деньги, разбрасывают по публичным местам церковные средства, дают повышение людям недостойным, расточают доходы церкви на людей дурных, создают тайные притоны для своих родных. Монахи и монахини нарушают обеты и делаются такими же презренными, как навоз. Поэтому и процветает ересь".
   Идею крестового похода христиан против иноверцев и отступников впервые озвучил за сорок лет до Гонория римский понтифик Александр III, пообещав простить грехи всем, кто возьмется за оружие и защитит святую веру. Под знамена крестовых походов встали беглые арестанты, разоренные войнами крестьяне, разбойники всех мастей и прочий сброд, являвшийся по первому зову к любому, кто давал жалование или возможность безнаказанно грабить. Любимая их забава - забить катаров палками до смерти, а заодно выбросить из их церквей и растоптать ногами Святые Дары. Для простого люда такие святотатцы - крестоносцы были хуже богохульников.
   Королям и герцогам Папа Римский предложил полное отпущение грехов, какое давалось после свершения крестового похода в Святую Землю, но только если они помогали подавить ересь огнем и мечом. В качестве награды высшему дворянству передавались земли, отнятые у катаров. Взявшимся за меч духовным лицам разрешено было закладывать свои доходы под проценты на два года вперед.
   "Вперед, храбрые воины Христа! - благословлял крестоносцев Гонорий III. - Спешите навстречу предтечам Антихриста! Доселе вы сражались за преходящую славу. Сразитесь теперь во славу вечную, Божию! Мы не обещаем вам награды здесь, на земле, за вашу службу Богу с оружием в руках. Вы войдете в Царствие Небесное. Это мы уверенно вам обещаем".
   Повсюду виселицы, эшафоты, стоны под пыткой. У одного из папских легатов поинтересовались, следовало ли щадить католиков. Опасаясь, как бы не ускользнули еретики, выдававшие себя за католиков, он отдал указание: "Убивать всех подряд! Бог там уже разберет". А как же призыв апостола Павла исполнять Закон Христов и относиться к согрешившим в духе кротости? У теологов на то была своя интерпретация: апостол Павел, мол, не допускал отклонений от вероучения и предавал анафеме всех, кто благовествовал не то, что он. Иными словами, Церковь придавала мнениям ее иерархов силу закона и объявляла отступниками всех, кто осмеливался высказывать свое сомнение относительно непогрешимости Святого Престола. Когда же ослушники образовывали целые общины, их преследовали более жестоко, находя в оправдание цитаты из Библии о необходимости побеждать упорствующих не словом, а мечом.
   Религиозная терпимость? С того дня, как христианство в IV веке возвели в ранг государственной религии, на нее не было даже намека. Поначалу, кстати говоря, Римская империя продолжала ориентироваться на язычество и с трудом примирялась с христианством, ибо новая религия казалась римлянам рабской, лишающей человека разума. Христианское вероучение их правители даже называли "корнем глупости", а в христианах видели людей, "бегущих от света и стремящихся придать душам звериный образ". Все тот же Юлиан, последний император-язычник, негодовал: "Никогда не видел диких зверей столь кровожадных, как большинство христиан по отношению к иноверцам".
   Войдя в структуру государства, иерархи христианской церкви не сразу решились отправлять на костер еретиков и отступников. Святой Иоанн Златоуст учил накладывать на уста еретиков молчание и уточнял, что к ним не следует применять смертной казни. Тем не менее, папские энциклики все отчетливее говорили о невозможности сохранить жизнь последователям "достойной осуждения ереси" и о необходимости наказывать упорствовавших смертью. Одновременно, поскольку приговоры формально выносил светский суд, прелаты оговаривали всякий раз, что руки Церкви не должны быть в крови.
   Став частью государства, прелаты христианского мира прямо дали понять всем облеченным властью: их главная обязанность - поддерживать чистоту веры. Император при короновании посвящался в низший разряд священнослужителей и обязывался предавать анафеме всякую ересь. Вручая ему кольцо правителя, Папа Римский называл его символом возлагаемой на кесаря обязанности искоренять крамолу. Опоясывая императора мечом, напутствовал использовать его для уничтожения врагов государства и Церкви.
   Постепенно, под угрозой духовных и телесных кар, обязанность преследовать еретиков вынуждены были брать на себя все, от суверена до крестьянина. Даже узы крови не служили оправданием укрывательства вероотступников. Клятва молчания теряла силу, когда дело касалось ереси, ибо "тот, кто верит еретику, не верует в Бога"...
   В пасхальную неделю 1251 года на городских площадях появился еще один таинственный проповедник. В народе его звали Мадьяром. Он уже в летах, роста огромного, бледнолицый, знаток нескольких языков и блестящий оратор. Кулак у него вечно сжат: он говорил, будто носит с собой рукописное наставление, данное ему самой Богоматерью. Про него ходили слухи, что когда-то он был магометанской веры, пил из зараженного источника магии в Толедо и получил от Сатаны поручение увлечь христиан из Европы на Восток, сделать их легкой добычей Вавилонского Повелителя.
   Слухи эти вызывали у простого люда страх, но было в Мадьяре и нечто, заставлявшее поклоняться ему. Он проповедовал против богатых и утверждал, что честолюбие дворян позволяло Святой Земле оставаться в руках иноверцев. Публика с удовольствием слушала его рассказы про монашеские ордена, состоявшие из лентяев, бродяг и лицемеров, про жрецов-каноников, заботившихся только об удовлетворении плотских вожделений и мирских благах, про епископов и папских придворных, обогащавшихся за счет паствы.
   Мадьяр собирал вокруг себя толпы народа. Люди уже шествовали по дорогам под сенью хоругвей, несли ножи и топоры, придавая своему огромному полчищу устрашающий вид. Однако в одном городе какой-то студент уличил проповедника в обмане. В другом вспыхнула драка, а потом и откровенный разбой, в ходе которого убили Мадьяра. Власти безжалостно уничтожили бунтарей всех до единого.
   К тому времени Папа Римский имел уже свои войска, свою "милицию Иисуса Христа" из монахов-доминиканцев, тайно проникавших повсюду, где настроены против папства. Святой Престол освобождал своих лазутчиков от уголовной ответственности, создавал из наиболее ревностных незримую сеть агентов по всей Западной Европе, подсудных только своим орденским начальникам.
   В Богемии теолог Ян Гус решился все же заговорить об алчности священников - его сожгли на костре. Когда Томас Мор не согласился с божественным статусом английских монархов, ему отрубили голову. Как такое возможно? Проповедуя формально братскую любовь и милосердие Христово, призывали убивать тех верующих, которые несколько иначе представляли себе это милосердие. Может быть, у инквизиторов было атрофировано чувство жалости? В оправдание они ссылались на Ветхий Завет, где Всевышний радовался изничтожению противников веры, приказывал вырезать всех идолопоклонников, включая их жен и детей.
   Неустанно с амвона напоминали пастве, будто учение Христово вытекало из того, что род человеческий спасется лишь ценой страшных жертв. Священство убедило прихожан, что через презрение к радостям земным можно попасть в рай, вследствие чего они сами принимались за разжигание костров - к вящей славе Божией. Если разобраться, все эти гнусные деяния Святой Инквизиции и были самой что ни на есть ересью, ибо совсем не стыковались с идеями Христа о милосердии, терпимости, смирении, сострадании...
   Дабы удостовериться в нестыковке, можно обратиться к первоисточникам. Убеждая людей в правоте своей веры, Иисус оказывал им милости в исцелении от всякой болезни, называл блаженными кротких, миролюбивых, чистосердечных, обиженных судьбой. Указывая на "заблудших овец дома Израилева", отвергавших его учение, он велел ученикам своим не наказывать их немедленно, а откладывать наказание до Судного Дня. В притче о собирании и сожжении плевел призвал терпеливо ждать, когда Всевышний сам свершит наказание, отдавая не людям, но ангелам власть карательную. Иисус напомнил, что "ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов" (евангелие от Матфея, гл. 13).
   В своем Послании к римлянам апостол Павел упрашивал их милосердием Божиим "представить свои тела в жертву живую, святую, угодную Богу, для разумного служения" (евангелие от Матфея, гл. 12). Страхом, как считал он, не обратишь никого в веру, а люди, которых таким путем пытаются обратить, становятся лицемерами. В любом случае, апостол призвал уклоняться от общения с раскольниками и искусителями, но отнюдь не доносить на еретиков в уголовный суд, не заточать их в тюрьмы, не предавать их семьи поруганию (гл. 16).
   Апостольское послание Петра гласило: "Пастырей ваших умоляю я, сопастырь и свидетель страданий Христовых и соучастник во славе, которая должна открыться: Пасите Божие стадо, какое у нас, надзирая за ним непринужденно, охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия. И не господствуя над наследием Божием, но подавая пример стаду" (гл. 5).
   Ученики апостолов вторили своим учителям. Епископ и патриарх Антиохии, святой Игнатий, сам чуть было не принявший мученическую смерть от язычников, предписывал быть терпимым по отношению к ним, не применять против них жестоких мер. "Есть люди лживые, которые недостойно украшаются именем христианина и совершают богомерзкие поступки. Вы должны бежать от них как от разъяренных животных, - вещал он. - Лицемерные и фальшивые, они, как бешеные псы, кусают, когда этого меньше всего ожидаешь. Будьте с этим осторожны, ибо их укусы трудноизлечимы, а доверить лечение должно одному лишь врачу, Господу Нашему Иисусу Христу. Молитесь также о тех, кто все еще не может освободиться от гнета идолопоклонства, но нужно надеяться, что постепенно они отбросят его и всем сердцем прилепятся к Богу. Скорбите о том, что они живут среди вас, и старайтесь поучать их хотя бы делами вашими".
   Римский писатель Тертуллиан выступил в защиту христиан и просил своего императора прекратить гонения на них, не лишать людей свободы в выборе божества. По его мнению, неразумно и несправедливо заставлять свободных граждан жертвовать чем-то и принуждать поклоняться богам - их жертвоприношение должно быть всегда добровольным. Блаженный Августин, авторитетнейший богослов христианской церкви, поначалу тоже полагал, что наказывать отлучением можно только упорствовавших еретиков. Потом, правда, посчитал необходимым наказывать их согласно указам императора, но не доводя до смертной казни.
   Короче, первые святые подвижники христианства не выглядели сторонниками жесточайших репрессий против иноверцев и еретиков. Тем не менее, римские понтифики, "кормчие корабля Святого Петра", все упорнее выставляли себя единственными носителями истинной веры, становились все более нетерпимыми к еретикам. Вскоре возникла папская Святая Инквизиция, чьи агенты не очень-то полагались на суд в потустороннем мире - им хотелось услышать "плач и скрежет зубов" здесь на земле.
  
  
   ПРОБА N2: МОСКВА - НЕ МЕСТО ДЛЯ ЖАЛОБ
  
   Европа давности чуть более четырех столетий. В Германии монах-августинец и большой почитатель пива Мартин Лютер отверг церковную иерархию, поставил под сомнение возможность для человека снискать милость Господню только путем исполнения обрядов. Он не признал Папу Римского "викарием Христа на земле", ибо для него все верующие священны, а священники - обычные люди, наделенные лишь внешними отличиями. По поводу индульгенций Лютер посчитал подобный торг со Всевышним неуместным.
   Бывший офицер войска вице-короля испанской Наварры, недоучившийся студент теологического факультета Парижского университета Игнатий Лойола создал монашеский орден иезуитов и энергично взялся за дело служения Римско-католической апостолической церкви. Теолог-реформатор Жан Кальвин предложил построить этот институт на республиканских принципах и, ссылаясь на свою доктрину предопределения судьбы, старался доказать на деле, что наказание без вины бывает даже предпочтительнее наказания виновного. Хотя при нем Швейцария напрямую с Инквизицией не сталкивалась, в 1542 году только в одной Женеве по постановлению светских властей сожгли на костре пятьсот женщин, обвиненных в колдовстве, а все тюрьмы забили до отказа признавшимися под пыткой в "тайном сговоре с дьяволом".
   Девять лет спустя по решению суда кальвинистской церкви предали огню испанского философа и врача Мигеля Сервета за его "еретические" сочинения. Чуть позднее репрессировали основоположника анатомической науки Андреаса Визалия за его книгу "О строении человеческого тела", где он подверг сомнению наличие у человека какой-то несгораемой косточки, дающей якобы толчок к воскресению тела в день Страшного Суда.
   По всей Западной Европе законными методами государственного правления признаны повальное выслеживание еретиков, поощрение анонимных доносов и безжалостных пыток - "умаления членов". Волной массового террора накрыло и Англию, где во времена короля Якова I лишь по доносам только одного церковного сыщика смертный приговор вынесли сотням людей, заподозренным в богохульстве.
   Чума доносительства приобрела повальный характер. Поверившие в существование дьявола, парализованные страхом восходили на костер, тем самым лишь подкрепляя церковный догмат о Сатане и его приспешниках. В последние мгновения перед казнью некоторые еще находили в себе силы крикнуть в собравшуюся на площади толпу: "Мне обещали прощение, если я сознаюсь, и угрожали смертью, если буду все отрицать! Меня пытали!"
   Самую большую "жатву" Святая Инквизиция собирала в Германии. Монахами Ордена доминиканцев и профессорами теологии разработано подробное и во многом уникальное методологическое пособие "Молот ведьм" - в целях искоренения тайного сожительства людей с дьяволом. В Нейссе магистрат соорудил для ведьм особую печь огромных размеров. В Бамберге построен специальный дом, где их держали до суда, бросая для прокорма селедки и не давая воды.
   Судя по вещественным свидетельствам, именно в средневековой Германии сочувствие земным страданиям Христа сопровождалось натурализмом изображения на картинах его истерзанного тела гораздо более резким, чем у живописцев Византии. И если обратить внимание на тогдашние германские гравюры, авторское свидетельство на изобретение гильотины нужно выдавать не французам, а немцам.
   Сами себя инквизиторы убеждали в том, что им приходилось лишь преданно следовать рвению пророка Моисея, который в один день истребил двадцать тысяч язычников, и усердию пророка Ильи, мечом покаравшего четыреста пятьдесят служителей Валаама. Наводя на мирян ужас своим беспощадным террором, монахи-доминиканцы поясняли, будто тем самым ими исполняется булла Папы Римского Григория IX от 1233 года об отпущении грехов всем, кто отстаивал чистоту христианской веры от козней дьявола. Потому, мол, и обращались в пепел колдуны, ведьмы, прорицатели, богохульники и несть им числа...
   В ту пору, когда на престоле Священной Римской империи восседал тщедушный, усыпанный прыщами Карл V, мечтатель по созданию сообщества монархических государств, на востоке Европы правил царь Иоанн Васильевич. Вопли отчаяния разносились над пепелищем Москвы после "великого пожара" 1547 года. Духовник нашептывал Иоанну: "Стольный град обращен в пепел по замыслу злодеев, пригревшихся у трона". Решив проявить еще большую строгость, владыка земли русской создал многотысячный отряд конников-опричников, чтобы "грызть лиходеев и выметать нечисть из России". Словно по зову трубы, вылезли наружу охочие до угадывания крамолы и, вместо выращивания хлебов, принялись шпионить по всем углам.
   За все четыре столетия своего существования не знала Москва столь массового буйства доносительства и злобы. В темницах царских приказов и монастырских подвалах выкручивали руки схваченным по навету. Обвиняемых в государственной измене и умысле извести царя поджидали специальные плавильные печи, железные клещи и длинные иглы. На месте публичной казни их обливали кипящей смолой, мертвые тела рассекали топором на части и бросали голодным псам.
   Иоанн и его подручные опричники карали и еретиков, и неугодных ему праведных христиан. Травили просто для забавы, выпуская медведей на толпы уличных зевак. Купцы, мещане и простолюдины орали во всю глотку на площадях: "Пусть царь укажет нам изменников! Мы сами с ними разделаемся!" Сам Иоанн в компании с дружками Басмановым и Скуратовым врывались в дома бояр, похищали их дочерей, тащили к себе во дворец, насильничали и, задушив, посылали трупы родителям. При разгроме Немецкой слободы женщин истязали на глазах у самодержца, добивавшего их своим посохом.
   Напуганный боярской крамолой, Иоанн то помышлял уйти в монастырь, то готовился бежать в Англию. Впадая в глубокую меланхолию, грозил сыну, что передаст трон не ему, а шведскому принцу. Родовая знать проигрывала хитрому и коварному царю. Служилый люд отказывался поддержать боярство и переходил на сторону венценосца, не очень-то задумываясь, чем чревата власть новых опричных дворян. Все посадские несли натуральные повинности, повинуясь нуждам государства, перераставшего в империю. Свободными себя считали лишь разбойники и казаки.
   В своем послании кремлевскому правителю иегумен Псковского монастыря Филофей старательно подливал масло в огонь: "Храни Русь и внимай, великий благочестивый царь, тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвертому не бывать. И твое христианское царство другим не сменится... В новой и великой Руси воссияла благодать Божия спасения, с ее помощью познали мы истинного Бога. Единая ныне Соборная Апостольская Церковь Восточная ярче солнца во все поднебесье светится. И один только православный и великий русский царь во всем поднебесье, как Ной в ковчеге, спасшийся от потопа, управляет и направляет Христову церковь и утверждает православную веру. А когда змей испустит из уст своих воду, как реку, желая жену в воде утопить, то увидим, что все царства потопятся неверием, а новое же русское царство будет стоять оплотом православия".
   Бесспорно, за годы своего правления Иван Грозный внес значительную лепту в укрепление государства Российского. Но откуда, спрашивается, звериное начало в этом губителе душ человеческих? Вынашивала его в своей утробе Елена Глинская, представительница рода, чьи предки породнились еще и с ханом Мамаем. Вырастала она на Московской Руси, отличалась вольным нравом и неукротимой спесью. После смерти мужа, Великого князя Василия, печальный вдовий удел не приняла, дала чуток поправить семи боярам-душеприказчикам, а потом полностью взяла в свои руки бразды государственные, пренебрегая обычаями московскими и недовольством знати ее "чародейством бабским".
   Явно переспевший плод строгого домостроевского воспитания, осиротевший в семилетнем возрасте царевич Иван вдруг, словно бес в него вселился, начал стряхивать с себя жесткую опеку лукавых бояр и изумлять их крутостью нрава своего. В двенадцать лет августейший наследник забирался на крыши теремов и сбрасывал оттуда разную тварь бессловесную. В пятнадцать разъезжал на коне по московским улицам, растаптывая неосторожно переходивших дорогу подданных. День ото дня накапливались в нем подозрительность, ненависть к боярам и маниакальная страсть истязать людей. Для жалости или милосердия, о которых он говорил в своих молитвах перед иконой, душа его была мало приспособлена...
   Вот тут-то, если поковырять "буром" несколько поглубже, то можно обнаружить, что еще Великий князь Киевский Святослав назвал предложенное ему христианское вероучение "уродством". Его сын Владимир, после долгих раздумий, решил все же крестить Киевскую Русь и сразу повелел уничтожить Летописный Свод, подробно описывавший события времен языческих. Христианство привнесли на Русь жрецы греческой Византии, в общем-то мало склонные к высоким творческим порывам в науке, искусстве и литературе. Свободные от глубоких интеллектуальных запросов, погрязшие в рутине церковных обрядов, они принесли с собой сакральное почитание монаршей власти, а заодно полное пренебрежение достоинством и правами личности.
   Под влиянием навязываемой ему монашеской аскезы русское православное священство стало предавать анафеме проявления жизнерадостности, грозило вечными муками в аду даже за невинное веселье, усматривало в любом несогласии с церковью ересь. Провозгласив свою приверженность христианству, новые жрецы сделали следование религиозной догме своим абсолютным приоритетом. Они пытались также внести нравственные нормы в отношения между людьми, единоженство и многое другое, однако идеалом выставили монаха-отшельника, скорбь его провозгласили богоугодной, оторванное от мирской жизни благочестие безбрачного постника возвели в ранг апостольского подвига. Именно так, по воле Божией, должно было страдать за правду, чтобы люди мучительно переживали свое бренное существование на земле якобы для их же собственного блага.
   В обществе без прочных нравственных оснований процветали лицемерие и невежество, вне стен монастырей мирская жизнь кровоточила насилием и лихоимством. Успокаивая себя тем, что такова воля Господня, внешне благочестивые врующие грешили, каялись, снова грешили, взваливая всю вину на козни Искусителя. Христово учение Церковь все больше разменивала на ритуалы. Пленяя обрядами воображение прихожан, духовенство ценило богослужебное рвение выше богословия, церковный устав - выше катехизиса, а нашествие иноплеменников считало "карой за грехи", призывая народ к покаянной молитве.
   Сразу после высвобождения из-под татаро-монгольского протектората-ярма верховная власть московская, ради укрепления государственного суверенитета, несколько отстранилась от проповедуемого в храмах смирения и приступила к подбиранию под себя ближних земель, дабы сделать княжество воистину великим, могущественным. Сами иерархи отчетливо поделились на два лагеря: слуг Царствия Небесного и слуг Царства Московского. Все они не могли, да и не желали отличать догмат веры от внешнего обряда, ревниво оберегали любой церковный ритуал богослужения, как залог вечного правоверия и национального благоденствия. В их понимании, монашеское благочестие могло искупить даже крайний разврат. Такое "охранительное" направление религиозной мысли владело и московской знатью во главе с царем Московским, помазанником Божиим.
   Любопытно и другое. Сохранившиеся в документах той поры воспоминания людей об отношениях между пришельцами из Руси и финским туземным населением свидетельствуют о довольно мирном сближении этих двух племен: столкновения если и случались, то вызваны были больше попытками русичей силой навязать свое христианское вероучение. К примеру, записанное еще в XII веке предание о том, что часть язычников земли Ростовской, которая не приняла крещения в христианство, выселялась в пределы Болгарского царства на Волгу к родственным им черемисам. То есть завязывалась не племенная борьба Руси с Чудью, пришельцев с туземцами, а христиан с язычниками, причем каждые из них отстаивали преимущества своих богов, свои версии сотворения мира...
   Вернемся, однако, в XVI век. В 1561 году Иван Грозный повелел разгромить первую и единственную типографию в Великом Княжестве. Тем не менее, в Москве продолжали ходить по рукам "отрешенные" церковью книги. В основном, это рукописные тексты переводов с греческого или латинского на темы волхования, влияния звездных светил на жизнь и здоровье людей. В народе их называли "болгарскими баснями" и, хотя относились к ним настороженно, черпали оттуда для себя нечто полезное о приметах погоды, целебных травах и прочие сведения из восточных эзотерических наук. Попы и дьяконы "нерассудные" хранили их у себя дома в тайниках - на всякий шальной случай.
   Кремлевского лекаря при Иване Грозном, англичанина Бомелиуса бояре назвали "лютым волхвом", своими чарами внушавшим царю свирепство ко всему русскому и любовь к немцам. Смерда Никитку, изобретателя летательного аппарата, сожгли в срубе за "дружбу с нечистой силою". Предание огню вещих женок и колдунов узаконили царским указом: велено было смотреть в оба, дабы никто из духовных лиц или мирян не смел держать у себя чародейных, возбраняемых книг, а если у кого обнаружатся, придавать тех огню вместе с писаниями по обвинению в сговоре с дьяволом. Непризнание же подозреваемого под пыткой следовало принимать за еще одно убедительное свидетельство его виновности, ибо боль он якобы преодолевал чародейством.
   Веру в колдунов и оракулов, типа Василия Немчина с его запретной книгой предсказаний судьбы России, Церковь посчитала окаянной ересью, достойной проклятия. Из страха перед наказанием за свои проказы многие провидцы зашифровывали свои "видения" так, что прочтение их смысла целиком зависело от желаний и воззрений толкователя. Служители культа преследовали самозванных пророков как проповедников язычества, все еще поклонявшихся своим идолам и богам. За волхование либо сжигали в срубе, либо ссылали в места отдаленные.
   Неординарные личности с развитой интуицией казались подозрительными и простому люду, который охотно пользовался их услугами, но мог донести на них стражникам государевой службы, если предсказание не нравилось. Куда денешься от укоренившегося двоеверия в Господа Бога и дьявола! "Сатана исцеляет тело, но губит душу", - стращали паству священники. И все же, лечиться у ведунов от болезней простолюдинам тоже надо было иногда, а о загробной жизни понятия у них слишком смутные. Лишь один тип провидца вполне устраивал церковников: тот, кто устрашал живым воплощением Сатаны в лице Антихриста, что должен явиться на землю перед Концом Света и собрать воедино все силы для борьбы с церковью христианской...
   После смерти Ивана Грозного, в правление Бориса Годунова, по Великому Княжеству распространились слухи о законном наследнике престола династии Рюриковичей, царевиче Дмитрии, якобы чудом избежавшем смерти. В Чудовом монастыре обитал некий инок Григорий Отрепьев, одаренный смекалкой и блестящей памятью, который служил секретарем у Патриарха и ведал о многих тщательны скрываемых государственных тайнах. За длинный язык и непотребные мысли царь Борис заточил монаха в Белозерский монастырь, но тот совершил дерзкий побег и подался к запорожским казакам, а от них к польским панам.
   На исповеди тамошнему отцу-иезуиту Григорий заявил, что являлся царевичем Дмитрием, случайно уцелевшим законным наследником Иоанна Васильевича. В доказательство он показал крест с драгоценными камнями, подаренный ему крестным отцом Мстиславским. О лучшем подарке судьбы польский король Сигизмунд и иезуиты даже не помышляли. Весть о спасшемся царевиче их лазутчики вскоре разнесли по всему Великому Княжеству Московскому.
   Иезуиты-шпионы в своих зашифрованных посланиях с гордостью доносили в Рим: на земле России ими посеяна смута великая, повсюду начался вооруженный разбой, которым занимались не только крестьяне, но и многие дворяне вместе с лицами духовного звания. Прямо указывали лазутчики и на то, что весть о спасенном царевиче находила в Московии широкую поддержку и даже бояре считали "незаконным делом поднимать оружие против собственного законного Государя". К тому же, помимо поляков, русских изгнанников и немецких наемников, царевича якобы поддерживали запорожские и донские казаки, а войско не изъявляло большого желания сражаться ни за Годунова, ни за его сына Феодора.
   Годунов вскоре умер, не дожив до того, как крамольные замыслы перерастут в мятежи. Федора убили, так и не дав новой династии расцвести. "Каков будет новый царь?" - спрашивали в Москве собравшиеся на Красной площади бывалые мужики. Оглянувшись по сторонам, сами и отвечали: "Да, надо быть, такой же, коль не хуже"...
   Конфликт между христианскими идеалами и преобладавшей в обществе нравственной распущенностью переходил в наследство родоначальникам новой правящей династии. Главной заботой Романовых становилось выкорчевывание крамолы и ереси.
   Крамола же и ересь бывали разными. Одни - помельче: это когда подданные не ходят в церковь, духовных отцов не наведываются, едят скоромное в Петров пост и для свершения молитвы прибегают к ослушникам, не везут покойника для отпевания в церковь, а зарывают где-нибудь не на погосте, повально предаются плотским утехам или азартным играм. Крамола повесомее относится к еретическим учениям. Для борьбы с этими учениями патриархи собирали духовные соборы и заводили розыски, типа "дела о жидовской ереси Матвея Башкина и Феодосия Косого", оспаривавших догматы об Иисусе Христе.
   Грозную опасность представляла собой крамола, проистекавшая из-за границы. Дабы хоть как-то оградиться от неё, царь Феодор Алексеевич Романов при поддержке Патриархии учредил в Москве Славяно-греко-латинскую академию. Там, под началом греческих наставников, изучались иностранные языки, но, главным образом, методы противостояния ереси. Еретиками в ту полу считали всех, кто осмеливался не соглашаться хотя бы частично с догматами Русской Православной Церкви.
   Крамольная ересь вынашивалась и за рубежами Великого Княжества Московского бывшими подданными. Таковым, к примеру, считался беглый князь Курбский с его записками о правлении Ивана Грозного. К крамольной ереси причисляли и сочинение бывшего подьячего Посольского приказа Григория Катошихина о России в царствование Алексея Михайловича. Из-за кордона, кстати, поступал большой объем светской литературы: сказки, повести, рыцарские романы. Пройдя цензуру, их частенько переделывали на русский лад так, что и оригинала не узнать.
   Носителей западного влияния называли "еретиками-латинцами" или "лютерами". Патриарх Никон осуждал предлагаемые ими нововведения, называл их "прелестями бесовскими", относил к ним даже устраиваемые при дворе царя Алексея Михайловича театральные представления, если пьесы не основаны были на эпизодах из Священного Писания. Сценарии для многих таких представлений писал монах Симеон Полоцкий, большой мастак сочинять обо всем и ко всякому поводу. В своих проповедях он осмеливался даже говорить о необходимости светского образования, о невежестве и "нераденье священников". Комедии обычно разыгрывали немцы и дворовые боярина Матвеева.
   Пребывавший в Москве священник-католик из Хорватии Юрий Крижанич сочинил трактат "Политические думы", в котором попытался дать объективную картину положения в России и европейских странах. За резкие оценки в отношении "греческих апостолов невежества" и "крутого правления" в Московском государстве, где господствовали скрытность, воровство и корысть, автора сослали в места отдаленные.
   Москва - не место для жалоб: для этого служит Сибирь! Туда и выталкивали апостола "старой веры", протопопа Аввакума, считавшего нововведения в обрядности Патриарха Никона неканонической ересью. Этот учитель раскола осмелился выступить в защиту двуперстного сложения и позволил себе нападки на главу Церкви. Истый старообрядец считал Москву "Третьим Римом" и единственным городом, где сохранились православные заветы апостолов Петра и Павла. Несгибаемый протопоп прямо заявил, что дьявол выходит из-под власти священников, если те не чувствуют себя безупречными, недосягаемыми для греха. Заточенного в острог и лишенного священнического звания, протопопа Аввакума сожгли в срубе вместе с единомышленниками.
   Боярыня Феодосия Морозова, вдова брата царя Бориса Годунова, ревностно последовала проповедям Аввакума, отказывалась причащаться по новым служебникам Никона, называла еретиком самодержца. Ее тоже выслали в места глухие, где и замучили до смерти. Греческие патриархи и московские иерархи прокляли протопопа и его последователей. Царским указом двуперстие было запрещено. Никон правил с царем почти на равных, но и его вскоре отправили в ссылку, как виновника раскола.
   Священники-старообрядцы отказывались принимать исправленные Патриархом книги и считали, что Антихрист уже явился, что Москве выпало стать Новым Вавилоном, знаменующим начало светопреставления. Простой же люд воспринимал "осьмого зверя апокалипсиса" с иронией: "Сами пьяны как свиньи, а хотят еще его изгнать!"
   Преосвященство всячески старалось оправдать непримиримую борьбу с еретическим инакомыслием и вероотступниками. В своем сочинении "Слово об осуждении еретиков" иегумен Волоколамского монастыря Иосиф Волоцкий призвал Государя "разрушать осадными орудиями крепость безверных еретиков, отрубать святыми вселенскими соборами головы многоголовых устрашающих драконов, укреплять православную веру и утверждать благоверие". То есть, проклинать, бросать в тюрьмы и казнить не веровавших в Святую Троицу...
   Крестьянское восстание под водительством донского казака Степана Разина - это уже крамола великая, потрясшая Государство Московское мощным взрывом народного гнева. Бунт начался среди казачества под лозунгом "За царя против бояр!", за устроение России по образцу казаческого правления. Со своими отрядами атаман прошел чуть ли не треть всего царства. По свидетельству голландского наемника в составе царской армии, участника подавлении восстания Людвига Фабрициуса, Разин старался искоренить в своем мятежном воинстве любые проявления воровства, блуда и грубости. Голландцу выпал случай быть очевидцем, как одного казака атаман приказал повесить за нанесение женщине оскорбления.
   Ходили в народе и слухи, будто восстание Стеньки Разина связано с повальной охотой на ведьм. Сказывали, что при подходе правительственных войск к взбунтовавшемуся городу Темникову его жители выходили навстречу солдатам с крестным ходом, каялись, простили милостивого прощения и для искупления вины выдали воеводе Долгорукому "заводчиков смуты" - двух попов вместе со старицей-монахиней из Арзамаса, которая во главе одного из отрядов чинила бесчинства по всей округе. В качестве вещественного доказательства передали также обнаруженные у нее "заговорные письма и коренья". После пыток подпаленная огнем она призналась, что занималась делом воровским и душегубством, собрала целую банду и обучала воровству атаманов.
   Многие бунтовщики из армии Стеньки Разина, после выдаче его властям своими же старшинами, вынуждены были признать все обвинения. Правда, перед тем как лишиться головы, заявляли, что оклеветали сами себя под пыткой...
   Любознательные личности тогдашней поры хотели сами до всего допытаться. Желали они знать, почему кто богат, тот и свят, почему какие деньги - такой и молебен, а без денег в церковь ходить грех и в Царствие Небесное не пустят. Колокольных дворян они называли еще и жеребячьей породой, которую людское горе кормит.
   Видели они, как судья ждет разбойника, а поп - покойника. Как от попов, что подобно клопам людскую кровь пьют, не уйдешь - похоронят. И уж коли хочешь утешить этих мух святого духа, лучше помри. Попы и сквозь каменную стенку сглазят, потому их за дураков в передний угол сажают. С ними хлеб-соль не водят, только встретят да проводят...
   Подмечали мужики бывалые и даже архиерея бранили: четки, мол, у него на руке, девки в голове и одна радость - что свадьба, что похороны. Накручивали они себе на ус и видели, что все эти кутейники-затейники не торопятся в рай - им бы сладкий чай. Дни могут проводить в молитвах с четками в руке, а ночи - подчас и с кистенем на большой дороге.
   Удивлялся честной народ, почему в жизни всегда так выходило: поп свое, а черт свое, один с кадилом - другой с рогатиной. Отчего зачастую в голову такая думка заваливалась: "Господи, Господи! Убей того до смерти, кто богаче нашего живет!" И решал мужик, почесав затылок: лучше всего Богу-то молись, а добра-ума держись.
   Тем временем где-то подспудно и с завидным упорством веровали подданные царя московского не только в Бога, но и в дьявольское отродье. Западало им в голову, что у чертей был обычай ходить в гости друг к другу попировать, напиться допьяна, покурить и в карты поиграть, что любили они собираться на перекрестках дорог, колокольнях и чердаках. По общепринятому поверью, эти остроголовые мастера по делам искушения всегда пристраивались к человеку с левой стороны, нашептывали ему соблазны всякие, но очень боялись чертополоха, креста и приглашенного в дом священника. Скрывались же под любой личиной, за исключением разве петуха - вестника светлого дня, голубя и кобеля-первака.
   Истинно веровали царские подданные в Господа Иисуса Христа, как в последнюю свою надежду на правду и справедливость. Точно так же, почти с одинаковой легкостью, грешили, а потом приступали к покаянию. Запоминали примерно одинаковое количество священных текстов и церковных обрядов, но это не мешало им заучивать бесовские сказки и срамные рассказы, признавать магическую силу чародеев и ведьм.
   Эпилептический припадок с кем-то приводил очевидцев в ужас, склонял их воспаленное воображение к таинственным толкованиям. Повсюду беснующиеся кликуши и юродивые тряслись в экстазе, возвещая будущее, порицая за грехи и пороки. Частенько властей настораживали их пророчества, особенно когда речь шла о покушении на жизнь, здоровье и казну государевы.
   Обвиняемых по извету подвергали розыску, тут же поднимали на дыбу. Обезумевшие от пыток наговаривали на себя и других. Служилые больше всего опасались нанесения порчи на царя, а потому, случись венценосцу прихворнуть, сразу подозревали подосланных ворожей, типа московской Наськи-Черниговки. В стольном граде проживали и бабки, к которым наведывались боярыни просить помощи против супружеской неверности своих мужей: советовались, как лучше наставить им рога или совсем извести со света.
   Знатного боярина Артамона Матвеева обвинили в чародействе по доносу, будто запирался у себя в палате для чтения "черных книг". Его лишили всех имений, заточили в монастырь. Других, менее именитых, пытали нещадно, ломали ребра и казнили за богохульство, кражу церковного имущества, всякие грехи содомские...
   Договаривались ли заранее восточные славяне с древними египтянами или нет, но на Руси также издревле упорно веровали в переход души умершего в потусторонний мир. Завидев падавшую звезду, извещали: "Чья-то душенька закатилась, затухла искра огня небесного". Считалось, что из звездных окошечек терема Божьего ангелы-хранители наблюдали за существами земными, помогали людям бороться с ухищрениями нечистой силы, а когда протягивал кто-то ноги, захлопывались ставенки и ангел летел за его душой.
   Загробный путь этой самой души воображали себе висевшим над пропастью мостиком шириной с волосок. На дне ее черти ездили верхом на самоубийцах, подбрасывали дрова под котлы с кипящей смолой, варили грешников. За преисподней надзирал Сатана, сидя на золотом троне с христопродавцем Иудой на коленях и кошелем денег в руке на расходы демонам-искусителям. Лишь дважды в году приостанавливалась работа в аду: на Благовещенье и на пасху в ознаменование светлого имени Христова. Мытарствовавшей душе пересекала дорогу река огненная, через которую Михаил-архангел перевозил на своей ладье праведников.
   Перед последним вздохом над умиравшим совершали таинства покаяния и причащения. Отходную молитву читали от лица человека, чья душа готова разлучиться с телом, но сам он уже говорить не в состоянии. За исключением самоубийц, разбойников и не крещенных, всем остальным воздавали последние почести под величавые мелодии погребальных песнопений, прощальных напутствий и благословения. Из дома покойника выносили ногами вперед, дабы видел, куда несут его. Хоронили после полудня и до заката, ибо без солнца нельзя, оно нужно, чтобы увести душу в Царствие Истинного Света. С горстями земли бросали в могилу деньги, иначе будет трудно умершему выкупить себе место в загробном мире. С похорон спешили прямо на поминки, не заезжая ни к кому по дороге, иначе смерть привезешь. Слишком большую печаль по усопшему показывать не принято - так и на себя смерть накличешь...
   Складывалась на Руси и своя негласная традиция двоеверия. Веровали в Господа Бога Нашего Иисуса Христа, но и прежних богов не забывали. Корни такого двоеверия уходили к праотцам, для которых жрецы Перуна играли примерно ту же роль, что волхвы. Хотя церковные ревнители благочестия строго запрещали пастве ходить к ясновидящим, колдунам, чародеям и звездочетам под угрозой недопущения к причастию, наперекор всем увещеваниям брели миряне на эти "злые встречи", бессильные побороть искушения бесовские.
   Богохульствовать, правда, побаивались, благо еретиков либо ссылали в места, откуда не возвращались, либо казнили тихо, незаметно, без занесения в летописные книги. Сколько погибло за свою собственную веру или, вроде раскольников, приняло "крещение самосожжением" из лютой ненависти к антихристу в лице венценосца, об этом в исторических хрониках молчок.
  
  
   ПРОБА N3: НА ПОЛЕ БРАНИ ВЕКОВЕЧНОЙ
  
   Ранний вечер на Красной площади столицы Государства Московского. У Спасских ворот Кремля скопище телег, на которых кое-как наброшены прикрытые холстиной трупы. Возле Лобного места толстые, длинные бревна. Солдаты Преображенского полка подводили туда под руки крепких, рослых, бородатых мужиков в рубахах почти до колен. Помолясь, те рядком опускались на колени и послушно клали свои головы с всклокоченными волосами на пропитанную кровью плаху.
   Чуть поодаль виселица в форме креста и пыточные колеса с привязанными к ним исковерканными телами. Там суетливо распоряжался "всешутейший патриарх" Никита Зотов. Повсюду натыканы железные спицы с наколотыми на них отрубленными головами: снимать их запрещено пока не истлеют. Из бойниц кремлевской стены торчали бревна с качавшимися на ветру телами. Над площадью парили стаи воронья, в воздухе стоял трупный смрад. Среди горожан, охваченных страхом вперемежку с любопытством, ходили разные толки о "непослушании и зачатии воровства в стрелецких полках"...
   В первый год правления Петра стрельцы, подняв бучу, ворвались в кремлевские палаты и, науськиваемые попами, устроили там резню. Тринадцать лет спустя лица священнического сана снова подтолкнули стрельцов к бунту. Утолив свою ярость кровью крамольников, Петр отменил патриаршество, учредил Синод, закрыл две трети монастырей, а их колокола велел переплавить на пушки.
   С момента подавления мятежа четырех стрелецких полков, "плевосеяльников и врагов креста Христова", неподчинение высочайшим распоряжениям приравнено было "фундатором отечества" к государственной измене. Особо опасным государственным преступлением считался злой умысел против самого царя. При ведении розыска по таким делам во главу ставился принцип устрашающего возмездия, расширялся круг реальных и мнимых соучастников, подстрекателей, недоносителей, пособников, укрывателей.
   Из четырех судебных разбирательств три заводили по извету (наговору). После ареста следовали расспросные речи, допросы, очные ставки, сыск и следственная экспертиза (обыск). Главным доказательством виновности или невиновности служили полученные в ходе следствия материалы, из коих самым надежным считалось собственное чистосердечное признание обвиняемого. Эпоха Петра - это еще и эпоха нещадных, кровавых розысков по всей России среди дворянства и "людей подлой породы", священства и купечества, военных и гражданских чинов.
   Вот, к примеру, розыскное дело на государева преступника, дьячка Успенской церкви Тамбова Самуила Выморкова. Происходил он из казаческой среды, где еще жива была память о бунтовщиках Разине и Булавине, где испокон веку гнездился церковный раскол. Сам же Выморков, называвший себя "борцом за чистоту религии и власти", пришел к выводу: государь был никто иной как Антихрист, явившийся для "перетирки людей". Дело ясное, поскольку дьячок в этом сам признался. Ослушника сожгли заживо в срубе.
   Тайную розыскных дел канцелярию учредили для раскрытия умыслов и заговоров крамольных в "поношении высочайших персон Их Величества". При розыске велено спрашивать, с чего кто непотребные слова говорил и не имел ли в них каких-нибудь "согласников". Для сего вели подозреваемого на дыбу с руками в хомуте. При этом экзекуторам настраиваться надо было весьма благочестиво и скептически в отношении каких-либо сверхъестественных явлений или чудес, однако при появлении всего подозрительного на государево имя тут же пресекать заразу в корне. Признанию верить положено только в одном случае: если признавалась вина.
   Особо важная статья - розыск еретиков, лжепророков, тайновидцев, которые обычно предсказывали нечто неприятное и облекали это в религиозную форму. Ясновидцами часто оказывались и лица духовного звания: чернецы-монахи, священники, странники, затворники всех мастей. Для прокорма своего, а то и просто для души выдумывали они всевозможные толки о чудесах, в коих усматривали знамения небесные, которые якобы сподобил их видеть сам Господь. На священнослужителей по-прежнему накладывалось и тайное спецзадание вымогать признание у наиболее несговорчивых еретиков не пыткою, а "страхом грядущего Суда Божия". Добытые таким обходным маневром показания немедля письменно направлялись властям.
   Священство на местах довольно вдохновенно участвовало в розыске вероотступников, типа Ивана Орешникова, посадского человека из уральского города Гурьева. Будучи там в ссылке за ложный донос, он не стеснялся выражаться вслух насчет высоких лиц в непристойной форме, поносить веру православную, разражаться скаредною бранью против высокой чести Их Величества. Под пыткой с ошпариванием спины горящим веником и растравлением ран солью Орешников назвал своих "друзей-богоотступников". Однако после передышки тут же открестился от своих показаний: "Не еретик я, не богоотступник, а говорил все это, не стерпев розыску. Никаких ни дел, ни умыслу против здравия царя, против Пресвятой Богородицы и святых угодников ни за собой, ни за кем не знаю".
   Исповедник, приставленный к посадскому, пытался произвести "духовный допрос", но ничего нового, кроме покаяния, от колодника не раздобыл и напутствовал раба грешного в жизнь загробную. Вместо сожжения живым, царь Петр изволил всемилостивейше повелеть учинить ему смертную казнь у позорных столбов на Красной площади путем отсечения головы и держать обезглавленное тело пару дней на плахе, после чего отправить его для погребения в убогий дом.
   Пензенского монаха, отставного капитана Андрея Левина, сожгли на той же Красной площади в срубе по обвинению в распространении в народе "зловредья" проповедями учения об Антихристе, явившемся якобы в лице августейшей особы императора, который был подменен за границей на иноземца, а потом истязал и казнил сына своего в нарушение клятвы, данной им именем Господа.
   В церкви Пресвятой Богородицы служил в ту пору один молодой писарь, страшно охочий до чтения церковных книг. Натура у него впечатлительная, пытливая, чуткая к высоким запросам. И не удовлетворялся он одним только разглагольствованием: осуждал крутые меры Петра против монастырей и черного духовенства, убийство им сына Алексея, его жестокие расправы над старообрядцами, симпатии к иностранцам. Ревнивое же отношение у служителя к православной вере настолько было сильно, что однажды он донес на попа, который будто бы позволял прихожанам "блевать в народе на святую церковь, на таинства, на святые иконы и на священников".
   И вроде бы все шло своим чередом, пока не познакомился этот писарь-священник с монахом Савой из Казанского монастыря. Разговоры со старцем "нараспашку" подтолкнули юношу к сомнению относительно чистоты исповедуемой правителями религии. Под влиянием бесед при лучине об осквернении церкви брадобрейцами царскими он ушел в монастырь, где сочинил воззвание к священникам о том, что они-де исполняли волю не монарха, а самого настоящего Антихриста. Пытки вынудили его изложить суду своеручно на бумаге подробности всего, что им замышлялось против Их Величества, представив это, как наваждение дьявола. Признание монаха учли иб вместо сожжения в срубе, просто отрубили ему голову.
   Тем временем Отец Отечества регулярно созывал "Сумасброднейший Всесвятейший Собор" для своих дружков по гулянкам, дабы "потешить Ивашку", то есть напиться до зеленого змия, разгуляться в неистовой оргии непотребства. Сплошь и рядом стоял ропот о крутых мерах Императора Всероссийского. Даже сестра Петра, царевна Марья, сетовала на бесконечные войны, великие подати и разорение народное. Ростовский архиерей Досифей, лишенный священнического сана за причастность к делу по царице Евдокии, говорил своим собратьям: "Посмотрите, что у всех на сердцах! Извольте пустить уши в народ, что в народе говорят". В народе царя называли врагом лютым, омороком мирским и бог знает только как еще не называли в надежде на его скорую погибель.
   Петр прекрасно был осведомлен обо всех толках и кознях против него, о злоупотреблениях тягчайших своих приближенных. Неделями ходил он мрачнее тучи. "Страдаю, а все за отечество, - говорил своей супруге. - Желаю ему полезного, но враги пакости мне делают демонские". И тут же подписывал приказ карательному отряду, подавлявшему крестьянское восстание на Дону во главе с Кондратием Булавиным: "Жечь казачьи столицы без остатку, а людей рубить и заводчиков на колеса и колы, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанью воровства у людей, ибо сия сволочь, кроме жесточи, не может унята быть".
   При Петре, если у заподозренного в колдовстве находили какую-то "волшебную тетрадку", ее сжигали вместе с ним в срубе. После смерти Петра колдунов и колдуний преследовали уже не так неистово, их перестали зачислять в сообщники дьявола, объявляли просто мошенниками. Власти повелевали воспринимать колдовство как выдумку или "эпидемию веков, требующую жертв невежеству".
   В эпоху императрицы Екатерины II за розыск дел особой важности поручено взяться тайному советнику Шешковскому, виртуозу сыска еще с младых лет. Радищев, сотворив свое крамольное сочинение "Путешествие из Петербурга в Москву" и узнав, что расследование по этому поводу вел Шешковский, упал в обморок. Говорили, будто сей неказистый на вид сморчок-инквизитор в наглухо застегнутом сером сюртуке допрос с вынуждением признания начинал обычно с удара своей толстой камышевкой в подбородок подозреваемого, да еще с такой силой, что у того на пол зубы сыпались. Шешковский, стараясь казаться благочестивым и даже богобоязненным, стены своего кабинета для допросов завесил иконами. Вопросы к подследственному уснащал цитатами из Священного Писания и, когда слышал мольбы о пощаде, читал акафист Иисусу Христу Сладчайшему.
   Во времена царствования императрицы Анны Иоановны крестьянский сын Петрунька Вычин сообщил на допросе под пыткой, будто однажды ночью в церкви ему явился ангел и указал на закрытый серебряный гроб, где покоилась "важная особа". Уточнил, что то была сама Государыня и жить ей таким образом оставалось всего два года. Вконец измученный, подследственный изменил свое показание: видения, мол, не было, а небывальщина придумана из-за несносной боли. За такое дерзкое искушение фантазией ему отрубили голову. Императрица прожила еще пять лет.
   Из того розыскного дела на Петруньку явствовало, что его учитель Акинфий Сычев по своему толковал Священное Писание, выдавал себя за пророка и писал какие-то крамольные книги. Сычева взяли под стражу и к делу приобщили его сочинения, где он предсказывал пришествие ложного Христа на землю в 1737 году, за год до появления истинного Христа.
   Другой провидец, монах Авель, назвал точную дату смерти Екатерины II и Павла I, нашествия французов и сожжения Москвы. В тюремных застенках он провел двадцать лет, затем странствовал, проповедовал "тайны Бога и судьбы". Патриархия усмотрела в его писаниях "дерзостную крамолу", так как чернец утверждал, что научил его этому якобы сам "Творец неба, земли и вся иже в них". Согласно его видению, ожидаемый Мессия уже объявился на земле, а именно в городе Орле под именем Федора Крикова. В своем "Житии" отлученный от церкви инок предсказывал дату Конца Света: от Адама восемь тысяч четыреста годов, то есть в 2892 году по христианскому летоисчислению.
   Чтение предсказаний монаха подействовало на Николая I угнетающе, и он приказал предать огню все его писания. После упразднения пыток его отцом, Александром I, император к подобным мерам наказания заблудших душ уже не прибегал. Не решился он пытать и руководителей декабрьского восстания 1825 года в Петербурге. Следя за ходом расследования, внимательно изучал зловредное сочинение гвардейских офицеров, братьев Муравьевых, распространенное ими в Черниговском полку накануне восстания. В их "Православном Катехизисе" ставилось под сомнение мистическое основание не только самодержавия, но и власти в Российской империи вообще. Вот, например, такая из него выдержка:
   "Вопрос. Не сам ли Бог учредил самодержавие?
   Ответ. Бог в области своей никогда не учреждал зла. Злая власть не может быть от Бога.
   Вопрос. Какое правление сегодня схоже с законом Божиим?
   Ответ. Там, где нет царей. Бог создал всех равными.
   Вопрос. Стало быть, Бог не любит царей?
   Ответ. Нет. Они прокляты суть от Бога, яко притеснители народа, а Бог есть человеколюбец. Да прочтет каждый, желающий знать суд Божий о царях книгу Царств, главу восьмую: Возопите в то время из-за царя вашего, которого выбрали вы себе, но не услышит вас Господь. - Итак, избрание царей противно воле Божией.
   Вопрос. Что же святой закон повелевает делать русскому народу и воинству?
   Ответ. Раскаяться в долгом раболепстве и, ополчась против тиранства и нечестия, поклясться: да будет всем един царь, на небеси и на земле - Иисус Христос".
   Прочтя это место в "Православном Катехизисе", Николай I мелким росчерком пера отметил на полях: "Quelle infamie!" (какая гнусность). И повелел Священному Синоду составить благодарственный молебен "на испровержение крамолы, покушающейся на православную веру, престол и царство Российское". Такое молебствие устроили в московском кремлевском соборе: под грохот пушек, в присутствии всей царской фамилии, сенаторов, министров и высших офицеров гвардии. Митрополит Филарет воздал у алтаря благодарение Богу за казнь пятерых руководителей восстания.
  
   *
   Небольшой швейцарский городок Локле. Студенты чуть ли не из всех кантонов республики охотно приезжали туда послушать лекции, которые читал беженец из Российской империи, отставной офицер-артиллерист Михаил Бакунин. Уж очень они хотели знать, что думает идеолог русского анархизма. И прилежно записывали в свои тетрадки тезисы его выступлений.
   "Религия всегда освящала насилие и обратила его в право, - говорил он. - Она перенесла человечность, справедливость и братство на фиктивное небо, чтобы оставить на земле царство несправедливости и грубой силы. Она благословляла счастливых бандитов и, дабы сделать тех еще счастливее, проповедовала их бесчисленным жертвам-народам покорность и послушание. И чем выше и прекраснее казался идеал, которому она поклонялась на небе, тем действительность на земле становилась ужаснее. Ибо в природе всякого идеализма, как религиозного, так и метафизического, заложено презрение к реальному миру".
   Без экивоков или стеснения Бакунин утверждал, что человек не может презирать безнаказанно свою материальность и уничтожать свою животность: человек должен лишь ее переработать, очеловечить через свободу, справедливость и разум. По его мнению, всякий раз, когда человек хочет отойти от своей истинной природы, он становится ее игрушкой, а чаще всего даже лицемерным ее служителем, свидетельством чему - священники самой идеальной и самой нелепой из религий - католицизма.
   "Сравните их хорошо известную безнравственность с их обетом целомудрия, - пояснял он свою мысль. - Сравните их ненасытную жадность с их учением об отречении от мирских благ и согласитесь, что не существует больших материалистов, чем эти проповедники христианского идеализма! Даже сейчас какой вопрос прежде всего волнует церковь? О сохранении своего имущества под угрозой его конфискации государством, этой новой церковью, являющейся выражением политического идеализма".
   Студентов столь резкая постановка вопроса не смущала. Ведь это Швейцария, где принято свободно высказывать неортодоксальные мысли. "Политический идеализм нелеп, - продолжал идеолог русского анархизма, - вреден и лицемерен, не менее идеализма религиозного, коего он является лишь разновидностью, лишь светским и земным проявлением. Государство же - это младший брат церкви, а патриотизм, как государственная добродетель и культ государству, является лишь отражением религиозного культа. Согласно предписаниям идеальной религиозной и политической школы, добродетельный человек должен служить Богу и жертвовать собой ради государства".
   Михаилу Бакунину не престало делать комплименты Богу, как творцу всего сущего. Что же этот Всемогущий и Всеблагой не пришел ни к чему другому, как к созданию столь ужасающего несовершенства, навлекающего еще и проклятие его? У теологов всегда было наготове превосходное объяснение: мир, мол, не есть абсолютное совершенство, ибо абсолютен один только Бог, Высшее Совершенство. Но и у Бакунина имелось достаточно аргументов по поводу чьего-то желания обожествлять и персонифицировать неодушевленные предметы.
   В истории религий им виделась история возвеличивания и упадка следовавших друг за другом богов по мере развития ума и коллективного сознания людей. По ходу этого процесса открытия в себе или вне себя какой-либо загадочной силы, они приписывали ее божествам, чрезмерно увеличивая ее своей фантазией, подобно тому, как это делают дети. Зараз, духовное порабощение приводило к печальным политическим и социальным последствиям, убивая в людях энергию свободной творческой деятельности. Иными словами, одного господина на небе было достаточно, чтобы расплодились тысячи господ на земле.
   Вердикт русского анархиста безжалостен. По его убеждению, все религии основаны на крови и, в сущности, опирались на идею жертвоприношения, постоянного заклания людей ради ненасытной мстительности Бога. Распространенность же религий не доказывала убедительно существования Всевышнего, ибо до Коперника и Галилея столь же упорно верили в неподвижность земли. Утверждение, будто религия - первое пробуждение разума, может быть справедливо, но лишь при уточнении: пробуждение в форме мышления, переходящего в нелепую игру невежественной фантазии, создающего абсолютные абстракции без осмысления постоянных изменений как в прошлом, так и в будущем. Существо человеческое, если мыслит разумно, то остается с гордым спокойствием сознания своей свободы. Человек ее сам завоевывает и бунтует, в случае необходимости, против тяжелых условий, в которых ему приходится жить.
   По Бакунину, разум - единственное, чем люди обладали для познания истины, которая должна сделать их свободными. Стоило придать разуму божественный смысл, истина сразу ускользала все дальше, превращалась в откровение нелепости, а уважение человека к Царствию Небесному оборачивалось его самоуничижением и презрением к миру земному. И если воображение людей нашло в Боге идеи справедливости, правды и добра, то лишь потому, что раньше они сами вложили в него эти идеи. Где они их нашли? В самих себе...
   Смиренная покорность властям, преданность незыблемым принципам самодержавия и православия. Такая мировоззренческая ортодоксия славянофильства к началу XX века уже не удовлетворяла другого русского мыслителя, Василия Розанова. Он не устранялся от крайностей религиозного бунта, беспощадного, но далеко не бессмысленного. Его богоборчество превосходило все доселе известные возмущения чисто интеллектуального плана. Привлекала же его больше идея возвращения людей в потерянный рай, где понятий зла не существует.
   Хотя попытки рассуждать о "безумии креста" Василий Васильевич считал проявлением философского недомыслия или религиозной пошлости и видел в Христе существо несоизмеримое ни с чем человеческим, заставившее поклоняться сыну плотника, как Сыну Божиему, сам он отстранялся от Искупителя, ибо глубже верил в нечто иное. Да, Розанов не любил Христа, ибо Сын Божий казался ему слишком безрадостным и злым. К примеру, на словах Иисус благословлял супружество, однако истинной святостью признавал безбрачие и монашество, вплоть до вытравливания пола, как у скопцов.
   В понимании Розанова, непорочное зачатие сделало Евангелие "книгой небытия". В отличие от Ветхого Завета, где "семя жены сотрет главу змея", в Новом Завете жена без семени должна была это сделать, а блаженными назывались "утробы не рождавшие и сосцы не питавшие". Так, Завет Бога Отца отменен Сыновним. Святыня Ветхого Завета превращена в скверну, и почти кощунственным признано прикосновение человеческого семени к плоти Христовой.
   Быть может, сущность учения Христова искажена людьми? По Розанову, именно природа человека предотвращала вымирание рода, которое неизбежно наступило бы, следуй люди его учению до конца. Более того, христианство приемлемо лишь постольку, поскольку люди изменяли этому учению. Это только видимость, что Сын Божий принесен в жертву миру. На самом деле, мир отдался ему в жертву.
   Пытливый ум адепта новой религии, религии жизни, приходил на смену омертвелому христианству, восставал против него. Розанов даже готов был отречься от Христа, но сердцем все-таки чувствовал, что после отречения можно погрязнуть в пошлость однообразной, скучной обыденности. И тогда у философа возникала голубая мечта о грядущей Вселенской Церкви, о царстве святых на земле, о возвращении людей в потерянный рай. "Если бы я был великим иереем, - признавался он, - то сотворил бы религию здесь из здешнего. Уверен, тогда бы нас гораздо лучше судили и "там", если вообще есть там, что, впрочем, и не интересно, раз уж все положено здесь".
   Как-то одна из его дочерей спросила о служившем в церкви священнике: "Пап, разве это не Бог?" Когда Розанов рассказал об этом детском любопытстве глубоко чтимому им отцу Николаю, строгий служитель церкви заметил печально: "Оставьте. Пусть она так думает. Это хорошо". Розанов, однако, не желал кривить душой и скрывать, что Евангелие для него сводилось не к радости или полноте жизни, а к небытию скопчества.
   Он не хотел быть пророком. Подавляющее большинство пророчествовавших резонеров-дилетантов парили тогда парили по верхам мировой культуры и науки. Таковы были, в массе своей, лидеры анархистов, марксистов, социал-демократов, социалистов-революционеров, готовые к самым отчаянным социально-экономическим экспериментам на гребне волны народного энтузиазма. В политических догматах их политических доктрин пульсировали вероучения со своими собственными святыми, апостолами и богами.
  
   ейхстагР
   ПРОБА N4: усРусского РЯДОМ С ПЕРВОИСТОЧНИКАМИ
  
   Сейчас самое время поработать "буром" в тех районах тверди земной, где под свет лучины около трех тысячелетий назад люди сочиняли Ветхий Завет.
   Оказывается, никто даже не догадывался, но его авторам было доподлинно известно: в свое время Всевышний решил сотворить из ничего нечто грандиозное. Для начала, якобы сделал небо и землю, дал свет, налил воды над твердью небесной. Затем велел земле взращивать всякую зелень, создал рыб и тварь животную. На шестой день слепил существо по образу и подобию своему. Посчитав сию креатуру "венцом Творения", уполномочил его владычествовать над всеми животными и поместил в райские сады Эдема.
   Географически точное место появления человека на земле в Книге Бытие Ветхого Завета не названо, но позднее теологи христианства все же определили дату - 5513 год до Иисуса Христа. По мнению иерархов Русской Православной Церкви, сотворение мира произошло на шесть лет позднее. Но это уже не имеет принципиального значения, тем более что у иудеев дата вообще отличается чуть ли не на пару тысяч лет ближе к современности.
   Из той же Книги Бытие следует, что дух Божий парил в пространстве без пространства, во времени без времени и совсем не был полностью уверен, что получится из его затеи. Да и автор Пятикнижия пророк Моисей не был уведомлен Всевышним о том, что земля все же не плоская, а шарообразная и твердь небесная отнюдь не упиралась хрустальным куполом в ее края. Вероятно, "Тому, Который восседает над кругом земли" (Исайя, 40:24) показалось излишним просвещать на сей счет Моисея, потому и получилось "над кругом", а не над шаром.
   Свои версии Сотворения мира точно так же записывали и вавилоняне за многие годы до появления Ветхого Завета. Евреям, находившимся тогда в вавилонском плену, версии эти были известны и оставалось только запомнить их, несколько изменить, а потом изложить в виде своих собственных. У вавилонян, как выяснилось, большую роль играл "личный бог": такой покровитель небесный служил каждому человеку посредником в его отношениях с "великими богами". В Вавилонии царя считали наделенным божескими функциями хранителем страны. Во главе всего мира поставлена была небесная троица Ану, Энлиль и Эйя, опиравшаяся на совет из семи или двенадцати "великих богов". В единый образ Вседержителя таким путем сливались сразу несколько.
   Все небесное пространство делилось вавилонянами на несколько частей: верхнее небо Ану, среднее Мардука, нижнее - звездное, видимое людским глазом, а также еще четыре выше всех других. Небеса у них сделаны из разных пород камня; земля привязана к небу толстыми веревками и закреплена кольями. По их преданиям, Бог отрезал собственную голову, другие менее важные боги собрали кровь, смешали ее с землей и из этого кровавого теста вылепили людей. Согласно же египетским сказаниям, отец богов Хнум вылепил людей из глины на гончарном кругу, подобно тому, как у древних греков сделал это Прометей.
   В сказаниях некоторых австралийских племен их бог срезал своим большим ножом три крупных куска древесной коры, положил на один из них глину, вымесил ее, затем положил на другой, вылепил из нее человеческую фигуру и вдохнул жизнь в свое творение. На острове Таити тоже считали, что человек создан из глины. Среди сибирских татар ходило поверье, будто, когда созданный Богом человек спал, дьявол коснулся его груди и из ребра выросла кость, упала на землю, разрослась и превратилась в женщину.
   Индийское племя Ленгва в Парагвае полагало, что Бог, превратившись в жука, жил на земле в норе, а создав из глины мужчину и женщину, тот выбросил их наверх из своего подземелья. Сросшиеся же друг с другом, они оба жили, словно сиамские близнецы, но из-за неудобства все-таки попросили разъединить их. И надо же, паук согласился, дал им возможность размножаться, однако сам после сотворения мира перестал принимать в его делах какое-либо участие, потерял к нему всякий интерес.
   Идеи о сотворении мира кому только не приходили в голову. В древнерусских преданиях, не связанных с религиозным культом, картина выглядит так: мир создан Богом и Дьяволом, земля - творение божье, горы - дьяволово. Там же дается и множество других версий...
   Вернемся, однако, к первоисточнику, Ветхому Завету. Там, особенно в Книге Бытие, нестыковок предостаточно, что можно объяснить отсутствием у ее авторов опытного главного редактора или спешкой, при которой склеивались разрозненные куски. Сия деталь была бы не столь важной, не подвергайся весь текст Ветхого Завета значительной правке вплоть до канонизации его на Тридентском Соборе в конце XVI века. Потому и не использовала его Русская Православная Церковь в течение шести веков для целей богослужения.
   Неплохо было бы разобраться и внести хоть какую-то ясность в некоторые из этих нестыковок. К примеру, сказал Бог Адаму: "От всякого дерева в саду можешь есть; только не ешь плодов дерева, которое посреди рая, ибо, если вкусишь от него, умрешь". И посадил это "древо познания" в легкодоступном месте, строго запретив снимать с него плоды, правда толком так и не разъяснил, почему. То есть, мужчина и женщина жили в райском саду без всякого понятия о добре или зле, не говоря уже о стыде. Собственно, перед кем и чего стыдиться-то?
   Но тут нежданно появился змей "хитрее всех зверей", весьма информированный, к тому же. Он и объяснил Еве, что, вкусив запретного плода с того дерева, люди не умрут, а подобно богам познают добро и зло. Наивной Еве, должно быть, это показалось совсем непонятным, ибо один говорит одно, другой - совершенно иное. О существовании обмана или искушения ни она, ни Адам ничего не ведали и, как следовало ожидать, запретного плода отведали.
   Узнав об этом, кстати, из признаний самой парочки, Всевышний разгневался, проклял искусителя, приговорил женщину к страшным мукам при родах, мужчину вместе со всем родом человеческими - к вечным страданиям, И изгнал их из рая, дабы они не вкусили плода с другого древа - древа жизни, доставлявшего бессмертие. Что и говорить, строг Создатель. Строг и властен. Но по справедливости ли поступил?
   Господь наказал сначала змея - ползать немым и есть прах во все дни жизни его. Приговоренный же к вегетарианскому питанию Адам проживет еще 930 лет с довольно приличной отсрочкой. Его сын Авель станет пастухом овец, а его потомки, хоть и будут есть хлеб в поте лица, но далеко не все. Змеи действительно останутся немыми, но питаться прахом не станут. Осужденные на муки при родах женщины нередко будут рожать без всяких мук. Иначе говоря, наказание за ослушание слабо контролировалось Верховным Судьей. Да и змий оказался прав: Адам и Ева не умерли сразу, только увидели себя нагими и сшили себе смоковные листья, в результате чего плод запретный сделался еще вкуснее.
   Из библейского текста совсем не ясно, зачем змий провоцировал человека без всякой видимой пользы для себя. К тому же, зачем было Всевышнему вообще скрывать существование добра и зла? Зачем сначала предоставить первым людям блага, а потом отнять под предлогом их непослушания? Замысел уж больно сложный, если не сказать несуразный: создать нечто "по образу и подобию своему", склонное к искушениям и согрешениям.
   Кто же тогда должен нести главную ответственность? Не змий же, творение Божие, сказавший людям правду. Тем не менее, этот библейский рассказ более двух тысячелетий служил основанием для священства утверждать, будто все страдания человеческие происходят именно от первородного греха и наложенного за это на человека проклятия.
   На такие каверзные вопросы принялись отвечать земные служители Творца. Оказалось, что тот, мол, хотел испытать первого человека. Но неужели Всеведущий не ведал, чем это могло кончиться и как поведет себя некое существо, выступавшее в обличье змия-искусителя и соблазнившее праматерь всего человечества?..
   В ветхозаветных Книгах Иова и Товита повествовалось об ослушнике из числа приближенных к Богу, а также о бесе Асмодее, который возлюбил некую красавицу и удавил всех семерых ее мужей. Упоминался там и злой дух Сатана: тот безмятежно разгуливал не в аду, а по небу, вступал уверенно в спор с самим Богом и совсем ни от чего не страдал. Подобная креатура, кстати, описывалась ранее в более древних книгах, чем Ветхий Завет. Да и слово "сатана" не еврейское, а халдейское и означало "ненависть". Сатана у иудеев все равно что Ариман у персов, Тифон у египтян, Плутон у древних греков.
   Как бы то ни было, у иудеев Бог Яхве колебался, сообщать или нет избранному народу о заговоре против себя самого ангелов во главе с архангелом. Почему? Возьмут и подумают, что Он либо не понял своего Творения, либо не контролировал положение даже у себя в Царствии Небесном, либо не желал нести ответственность за свои собственные "недоработки". Пусть лучше гадают, не сами ли они выбрали смерть вместо вечной жизни.
   В главе шестой Книги Бытие рассказывалось о "сынах Божиих", плененных красотой молодых землянок и вовсю их охмурявших. Хоть и ангелы, но запретный плод для них тоже сладок. О них самих Всевышний опять-таки ничего не сообщил Моисею, однако теологи откуда-то прознали, что именно среди них вспыхнул мятеж, за участие в котором Создатель велел архангелу Михаилу низвергнуть закоперщика, архангела Сатану, в ад вместе с другими заговорщиками.
   Из той же Книги Бытие известно, что после первого "порочного зачатия" Ева родила Каина и сказала: "Приобрела я человека от Господа". От нее и Адама появились на свет также братья Авель, Сиф и несметное число дочерей. Проклятие Божие вроде бы должно было действовать, как вдруг пастух Каин убил хлебопашца Авеля. Узнав об этом, Иегова обрек братоубийцу на скитание и грозил всякому, кто из мести убьет Каина или кого-нибудь из его рода, отмстить всемеро. Что же произошло потом? Первый сын Евы отнюдь не скитался, а поселился на земле Нод к востоку от Эдема, где "познал" жену свою, которая родила Еноха. Позднее Каин построил целый поселок городского типа для своего многочисленного потомства. Ничего себе бедный скиталец! Хорошо и наказание.
   Вскоре полчища падших ангелов спустились с небес на землю и начали услаждать девиц столь ретиво, что Создатель в отместку решил истребить весь род человеческий, включая живую тварь. Исправлять нравственность людскую у Него не было то ли сил, то ли желания - настолько велико разочарование. Живыми Он оставил лишь праведного Ноя с супругой и огромным его семейством, да от всякой животной плоти по паре. За какие такие грехи обречены на гибель звери? Они-то в чем виноваты?
   Многие вещи не находили убедительного объяснения и в библейском рассказе о Всемирном потопе. Скажем, если уж потоп глобальный, то египтяне, наверное, должны были бы знать об этом. В их преданиях было нечто о большом, но не всемирном потопе, но там наказанным за грехи людям все же удалось спастись. Впрочем, откуда знать египтянам, если они вместе со своими пергаментами, должны были все погибнуть?
   Никаких даже намеков на Всемирный потоп, кроме как в Ветхом Завете, нигде нет. Есть ли какие-либо свидетельства геологического порядка? Увы. У древних греков имелось сказание о Девкалионе, спасшемся с женой своей от потопа, устроенном отцом всех богов и людей Зевсом за согрешения человеческие: тогда их ковчег осел на горе Парнас. Письмена шумеров и вавилонян содержали разного рода сказания о масштабных человеческих бедствиях, якобы причиненных богами. Упоминались в них и вызванные дождевыми бурями наводнения. Да, но чтоб в мировом масштабе...
   Итак, после спада вод роду человеческому предстояло зажить заново. Праведный Ной отдал в рабство своего внука Ханаана за то, что его отец Хам увидел Ноя спавшим после опьянения без одежды и рассказал об этом своим братьям. От этой семейки и разбрелось по свету "хамское отродье", сохранившее сведения об истории человечества до Всемирного потопа.
   Уже ближе ко времени, когда составлялся Ветхий Завет, указания Вершителя судеб зазвучали более строго. К примеру, если какой-либо город иноверцев оказывал продолжительное сопротивление осаждавшим, "избранники" должны были острием меча поразить там всех, не оставляя в живых никого. Злостных же нарушителей предписаний самой высокой инстанции следовало отдавать в рабство, превращать в безумных или уничтожать.
   Первым "святым другом Божиим" стал Авраам - благодаря своему абсолютному послушанию и согласию заклать сына Исаака в качестве жертвоприношения. Да, тот самый Авраам, что отдал фараону в аренду жену свою с целью завоевать его расположение. И сказал тогда Господь: "От Авраама точно произойдет народ великий и сильный, и благословятся в нем все народы земли" (Книга Бытие, глава 18).
   Самым доверенным лицом у Всевышнего служил Моисей. С ним и проводились "встречи в верхах" на горе Синай, в ходе которых переданы десять заповедей для народа-избранника: Да не будет у вас других богов, кроме Иеговы. Не сотвори себе кумира. Почитай имя Божие. Помни день субботний и святи его. Почитай отца и мать. Не убий. Не прелюбодействуй. Не кради. Не лжесвидетельствуй на ближнего. Не желай себе ничего, что принадлежит ближнему твоему.
   На осведомленность о Промысле Божием пророк Моисей безусловно мог претендовать. Но вот относительно его знаний Египта, откуда тот якобы руководил "исходом" своего народа в землю Ханаанскую, такого уже не скажешь, ибо узнать что-либо интересное об этой могущественной стране из его рассказов невозможно. Фараоны для него все на одно лицо, даже имен не имели.
   Никто из египетских или других хроникеров не упоминал ни о бедствиях Египта, ни о самом "исходе". И национальное самолюбие египтян, на которое ссылались позднее богословы, тут совсем не при чем. Скорее всего, вождь и пророк иудеев держал их в полном неведении относительно бытия других народов, дабы священные пророчества меньше оспаривались своими же соплеменниками. Это просто как версия.
   Через Моисея Вседержитель давал указания по ведению войн с иноверцами. Послушное ему войско, во главе которого жрецы несли ковчег завета, грабило, убивало, порабощало другие народы, в том числе оказавшие им гостеприимство. После исхода из Египта, надо отметить, религия у иудеев прочно не укоренялась и они частенько меняли свои верования, поклоняясь даже золотому тельцу. Господь советовал в таких случаях Моисею забивать камнями до смерти всех злословивших в его адрес или оспаривавших его решения жрецов, причисляя к ним людей неугодных церковной и светской власти.
   Правители врагов своих действительно не щадили. Особенно же отличался на ратном поприще "благочестивых подвигов" приемник Моисея - Иисус Навин. Следуя указаниям Господа о завоевании для сынов израилевых "земли обетованной", праведный Иисус Навин приказал истребить всех жителей осажденного Иерихона: мужчин, женщин, стариков, детей и даже всю скотину до последней твари, а в живых оставить только одну блудницу, приютившую накануне двух его лазутчиков.
   Моисей и Навин явно очень хотели, чтобы Всевышний покровительствовал только иудеям и возненавидел всех остальных. Пророк называл его "ревнивым мстителем до третьего или четвертого поколения". Передал и такое указание свыше: "Когда вы перейдете Иордан, убивайте, уничтожайте все, что вы встретите на своем пути. Если вы не убьете всех, я сам убью вас" (Книга Чисел, глава 34).
   В главе 13 Второзакония содержалось другое грозное предостережение: "Если восстанет среди вас пророк, если он будет предсказывать вам знамения, и эти знамения совершатся, и если он скажет вам, что в силу этих знамений надо идти к другим богам и так далее, убейте его немедленно. И если ваш брат, родившийся от вашей матери, если ваш сын или дочь ваша, или ваша нежная и дорогая жена, или ваш близкий друг скажет вам: пойдем и поклонимся чужестранным богам, которым поклоняются все другие народы, немедленно убейте этого человека. Как бы он ни был вам дорог, нанесите ему первый удар, и пусть остальные поступят так же, как вы!"
   И вот опять парадокс: запрет на лишение человека жизни фигурировал в трех местах Пятикнижия Моисеева, из которого явствовало, что речь шла об одной из десяти заповедей Всевышнего. В главе 34 Исхода рассказано о вторичном возвещении Моисею десяти заповедей после того, как Бог в гневе на идолопоклонство иудеев разбил каменные скрижали с первоначальными заповедями. Моисей восстановил их по памяти, однако они совпали лишь частично с более известной версией в главе 5 Второзакония. Таким образом, заповеди морали, входившие в древний кодекс иудеев, были заменены на правила религиозного ритуала, и вместо заповеди "Не убий!" появилось "Не вари козленка в молоке матери его!" Скорее всего, сие означало запрет проводить идолопоклоннические ритуалы.
   О тогдашних нормах житья Книга Бытие и Вторая Книга Царств повествовала без особого стеснения. К примеру, о патриархе и отце всех верующих иудеев Аврааме, который, не имея детей от своей жены, сделал наложницей служанку, родившую ему сына Измаила. О пророке Иакове, женатом на двух сестрах, родивших ему двенадцать сынов-родоначальников "двенадцати колен" Израилевых. О царе Давиде, который, "потешившись" с женой одного из своих военачальников, воспылал к ней страстью, а его отправил в сражение на верную гибель. О подаренном ему сыне, царе Соломоне...
   Кстати, Пятикнижие Моисеево, в более менее законченном виде, возникло после разрушения Иерусалима воинами халдейского царя Навуходоносора и увода евреев в вавилонское рабство. В плену те записывали разные сведения о магии, в том числе о методике персов по исцелению людей заклинаниями от одержимости дьяволом и от других душевных болезней. Привыкая заниматься торговлей и посредничеством, они продолжали перенимать кое-что у своих завоевателей и соседей. "Козел отпущения", к примеру, заимствован ими у египтян, как и отвращение к свинине. Именно от индийских браминов доходили до них и слухи о некоем мире в небесных далях, где содержались "под арестом" мятежные ангелы.
   То было время, когда в древнеримском обществе и слыхом не слыхивали об Адаме и Еве, Аврааме и Моисее. О прародителях рода человеческого не знал никто из древнегреческих историков. Равно как и евангелисты имели весьма скудные представления о Персее, Плутоне или Аполлоне, если вообще о них что-то слышали.
  
  
   ПРОБА N5: НЕ ОТ МИРА СЕГО?
  
   Взглянув на сделанный из космоса фотоснимок этого города, можно сразу отметить, как разнится его панорама от европейских мегаполисов. Не видно на нем больших площадей, кружева улочек витиеваты, застройка хаотична. Придать сей местности геометрически правильную форму действительно трудно, ибо город покоится на скалистых холмах. Такую цель его жители и не ставили перед собой, считая, что, как Бог положил, так оно и быть должно.
   Иерусалим (в переводе с древнееврейского "видение благодати") основан в XII веке до нашей эры. Столицей израильского государства стал при царе Давиде двумя столетиями позже. Занималось его население в основном торговлей, земледелием и кочевым скотоводством. Иудеи почитали звезды, поклонялись своим идолам, наподобие сирийских или халдейских. К тому времени уже образовались великие империи Египта, Индии, Китая, Японии, Вавилонии, но жителям Иерусалима известно было лишь кое-что о первой и кое-что о последней. Проживали в городе преимущественно евреи. Попадались также выходцы из Индии и Египта, сирийцы и эллины.
   В ту пору Иерусалим опоясывала стена с тринадцатью башнями. Из южных ворот крепости можно было выйти ко дворцу первосвященника и дальше на дорогу в Вифлеем. Из западных ворот дорога вела в Долину Мертвецов (Геенну) и на один из обрывистых холмов (Голгофу), откуда был виден дворец тетрарха Галилеи с чудесными садами, аллеями, пальмами и разгуливавшими среди них газелями. Неподалеку, на горе Сион, возвышалась дворцовая цитадель иудейских царей с гробницей Давида-завоевателя. Рядом дома знатных горожан, возведенный царем Соломоном Храм и примыкавший к башне Антония дворец римского прокуратора Галилеи с двумя позолоченными бронзовыми орлами на фасаде.
   От резиденции римского прокуратора до Голгофы чуть больше километра. Гораздо ближе ипподром, театр с выбитыми на стенах хвалебными изречениями в адрес императора Августа и еще одним блиставшим на солнце золоченным орлом. В других районах проживали ремесленники, торговцы, жрецы и прочий люд, составлявший добрую сотню тысяч человек. Где-то поблизости, согласно библейским сказаниям, умер Адам, прожив почти тысячу лет, а пророк Моисей после встреч с Господом передавал его волю своему народу. Хотя город вроде бы должен находиться под всевышней охраной, а отроги скал служить естественными заграждениями, Иерусалим брали приступом воины Навуходоносора и Александра Македонского...
   Новое христианское летоисчисление, попутно будь сказано, должно основываться на дате Рождества Христова. Однако когда именно оно произошло, никто уверенно сказать не мог примерно на протяжении семи веков после событий, описанных в Новом Завете, пока не появился в Риме при императоре Юстиниане скифский монах Дионисий Младший, который и произвел вычисление. Судя по его расчетам, явление случилось в период правления императора Октавиана Августа, или ориентировочно в 750 году римского летоисчисления. Решением Вселенского церковного собора время Рождества Христова приурочено позднее ко дню декабря, когда все еще отмечались рождественские праздники языческих богов и справлялись сатурналии в память о Золотом Веке царства Сатурна.
   Как явствует из Нового Завета, отец Иисуса, праведный Иосиф, проживал со своей женой Марией в галилейском селении Назарете и занимался плотницким делом. Сам Иисус явился на свет на родине отца в Вифлееме неподалеку от Иерусалима, куда Иосиф и Мария пришли отметиться у переписчиков населения. Архангел Гавриил к тому времени уже являлся Марии с извещением: "Дух Святой найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя: посему рождаемое святое наречется Сыном Божиим" (Евангелие от Луки, 1:35). Узнав о беременности Марии, с которой Иосиф так и не разделил брачного ложа, он чуть было не расстался с ней, как вдруг явился ему во сне ангел с объяснением и подсказкой наречь младенца Иисусом, ибо тот должен спасти людей от грехов их. По одной из версий, рождение Иисуса произошло в пещере, где Иосиф и Мария остановились на ночлег. По другой - в загоне, служившем яслями для животных. Именно там, в Вифлееме, согласно пророчествам Ветхого Завета, и должен был появиться "Спаситель народа Израилева".
   Прознав от волхвов с Востока о рождении будущего Царя Иудейского, тогдашний правитель в Иерусалиме и ставленник римлян Ирод послал своих людей в Вифлеем разведать о младенце. Ангел тут же явился Иосифу во сне с предупреждением о намерениях Ирода погубить ребенка. Все трое поспешно удалились в Египет. (Согласно пророчеству: "Из Египта воздвиг Я Сына Моего"). Обеспокоенный, как бы из него не получился еще один освободитель евреев и сеятель смуты, Ирод приказал истребить всех младенцев в Вифлееме. Лишь после смерти этого царя-душегуба святое семейство вернулось на родину, но не в Иудею, а в родное селение Марии Назарет. Таким образом, сбылось еще одно библейское пророчество: "Мессия Назареем наречется".
   О первых тридцати годах земной жизни Иисуса евангелисты повествуют скупо. Вроде бы, обучался ремеслу плотника, но делом этим не занимался. В двенадцать лет вместе с родителями совершил паломничество в Иерусалим на пасху, где затерялся в толпе, и лишь спустя некоторое время мать нашла его в храме. В общем, все удивлялись его странному образу жизни, затворничеству. В тесной лачуге он жить не хотел, да и от матери все время таился. (Тоже в соответствии с пророчеством, будто Мессия поначалу будет жить скрытно, а люди узнают о нем, лишь когда он явится миру во славе.)
   И он явился, расставшись со своими родителями, братьями, убогим жилищем. Сначала предстал перед Иоанном Крестителем, который засвидетельствовал, что сразу после крещения им Иисуса в водах реки Иордан донесся с небес глас глаголющий: "Сей есть Сын Мой возлюбленный, в котором Мое Благоволение" (от Матфея, 3:17). Преодолев в пустыне искушения дьявола, Иисус пришел опять в Галилею, где на берегу озера подобрал себе из рыбаков учеников, дабы сделать их "ловцами человеков", и начал в местных синагогах проповедовать покаяние накануне скорого прихода Царствия Небесного. По словам Иисуса, там "последние будут первыми и первые последними", мытари и блудницы пойдут впереди праведников. Царствие сие для блаженных, нищих духом. Богатому войти в него будет даже труднее, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко, ибо нельзя служить Богу и мамоне одновременно. "Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут" (от Матфея, 6:19).
   Если у пророка Моисея заповедь Божия диктовала "око за око, зуб за зуб", то Иисус говорил: "Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду" (от Матфея, 5:39-40). На призыв Закона Моисеева "возлюбить ближнего твоего и ненавидеть врага твоего" Иисус отвечал: "А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас" (от Матфея, 5:44).
   Молиться же при этом следовало так: "Отче наш, сущий на небесах! Да святится Имя Твое; да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь" (от Матфея, 6: 9-13).
   Иисус предостерегал простой люд: не судите и не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы, и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. Однако ж, напутствуя своих двенадцать самых приближенных учеников, он же уточнял: "А если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города того, отрясите прах от ног ваших; истинно говорю вам: отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому. Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак, будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби... Ибо истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как придет Сын Человеческий" (от Матфея, 10:14-16,23).
   Итак, не судить и не судимыми быть. В то же время своих ближайших последователей Иисус наставлял: "Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь и засохнет. А такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают" (от Иоанна, 15:6). Тем, кто не будет прислушиваться к его наставлениям, он обещал в Судный день "плач и скрежет зубов", включая населению целых городов, где им были затрачены понапрасну силы на проповеди. "Кто не со Мною, тот против Меня" (от Матфея, 12:30). По заверению Иисуса, день сей, когда воздастся каждому по делам его, не за горами: даже некоторые из ближайших сподвижников будут еще живы.
   В доверительной беседе с апостолами на горе Елионской Иисус оповестил о грядущей кончине века и о своем Втором Пришествии. Советовал им бежать в горы в тот день и обещал ради избранных сократить время, когда "брат предаст брата на смерть, и отец - детей; и восстанут дети на родителей и умертвят их" (от Марка, 13:12). Спасение обещал лишь тем, кто веровал в него и крестился. Остальных ожидала кара небесная.
   "Не думайте, что я пришел принести мир на землю, - пояснял он своим приближенным. - Не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невесту со свекровью ее. И враги человека - домашние его. Кто любит отца и мать более, нежели Меня, недостоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня" (от Матфея. 10:34-37). В беседах со своими учениками Назарянин восхвалял скопцов, которые сделали таковыми сами себя для Царствия Небесного, и обещал всякому, кто оставит своих родных ради него, воздать во сто крат жизнью вечной.
   Называя себя "пастырем добрым", отдающим свою жизнь за людей, Иисус уготовлял спасение даже не для всех правоверных, а исключительно для своих избранных. На просьбу язычницы из Хананеи исцелить дочь ее отвечал, что послан он только к погибшим овцам дома Израилева, а потому "нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам" (от Матфея, 15:24,26).
   При каждой возможности, молодой раввин все настойчивее давал понять, что говорил-де не от себя, а от Пославшего его, и не себе искал славы, а Пославшему его, потому истинен он и слова его правдивы. Для иллюстрации одна из его ранних проповедей на берегу Генисаретского озера перед местными жителями (от Иоанна, 6:37-54 и 7:6-7). Братья призывали Иисуса явить тогда себя миру, ибо тоже не веровали в него, как в Мессию. На их укоры он отвечал: "Мое время еще не настало, а для вас всегда время. Вас мир не может ненавидеть, а Меня ненавидит, потому как Я свидетельствую о нем, что дела его злы".
   О беседе Иисуса в Храме с книжниками и фарисеями, в коих он усматривал "род лукавый и прелюбодейный", евангелие от Иоанна, 8:11-32 извещает так: "Я свет миру. Кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни". Тогда фарисеи сказали Ему: Ты сам о себе свидетельствуешь, свидетельство твое не истинно. Иисус сказал им в ответ: если Я и Сам о Себе свидетельствую, свидетельство Мое истинно; потому что Я знаю, откуда пришел и куда иду; а вы не знаете, откуда Я и куда иду. Вы судите по плоти; Я не сужу никого. А если и сужу Я, то суд Мой истинен, потому что Я не один, но Я и Отец, пославший меня".
   Когда иудеи сказали ему на все это, что у них тоже один Отец-Бог, Иисус заметил, что их отец - дьявол, что они хотят исполнять похоти их отца, который был человекоубийцей от начала и не устоял в истине, ибо не было в нем истины, он - отец лжи. В ответ на богохульств иудеи взяли каменья, чтобы забросать ими Иисуса, но он скрылся...
   Что ж тогда получается, если исходить из первоисточника? С простыми людьми раввин разговаривал притчами, а ученикам своим изъяснял наедине как надо их понимать. В одних случаях говорил исцеленным людям, чтобы шли они и рассказывали всем, как помиловал их Господь. В других строго приказывал свидетелям держать исцеление втайне. Самых же близких к себе поучал: "Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу" (от Марка, 4:22). Одновременно запрещал им говорить кому-либо, что он есть Иисус Христос, который воскреснет из мертвых.
   На Тайной вечере в Гефсиманском саду на Масличной горе он оповестил учеников своих: "Я исшел от Отца, и пришел в мир, и опять оставляю мир и иду к Отцу" (от Иоанна, 16:25). Там же, справляя против установленных правил обряд пасхального ужина, предсказал, что один из этих учеников предаст его, а другой откажется от него неоднократно. Затем подал им хлеб и вино, претворив это в свое тело и кровь, уподобил себя закланному и поедаемому пасхальному ягненку.
   Незадолго до своего ареста Иисус говорил ученикам, будто пришел час прославиться Сыну Человеческому, будто сам он от Бога сошел и к Богу уходит. Заверил их, что пошлет им вместо себя Утешителя и Дух Истины, которые будут свидетельствовать о нем. Своей смертью хотел, чтобы Отец прославил Сына, а Сын прославил Отца. Тем не менее, уже после ареста на допросе заявил первосвященнику, что всегда учил открыто и тайно не говорил ничего.
   По наводке Иуды Искариота и приказу первосвященника Каиафы, Иисуса взяли под стражу старейшины Синедриона и предали его суду за то, что объявил он себя Сыном Божиим и Царем Иудейским, грозился разрушить Храм, нарушал обрядовые традиции, всячески поносил священников. Для утверждения предлагаемой высшей меры наказания "возмутителя земного и небесного порядка" доставили к римскому прокуратору Иудеи Понтию Пилату. К тому моменту первосвященника иерусалимского, видимо, уже истерзали гнетущие опасения: если не казнить Иисуса, многие уверуют в него, поднимутся волнения, римляне будут их безжалостно подавлять, а потому пусть один человек умрет за людей, чем погибнет народ весь.
   Понтий Пилат поинтересовался у проповедника, не царь ли он иудейский. Иисус ответил уклончиво: "Царство Мое не от мира сего. Если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеями; но ныне Царство Мое не отсюда" (от Иоанна, 19:36). Пилат прекрасно понимал, что предали Иисуса священники и требовали его казни из зависти. Опросив его, прокуратор вышел к иудеям и сказал им: "Се, Человек!" Римский наместник даже готов был помиловать его, но, опасаясь как бы иудейский царь Ирод Антиппа не настрочил на него донос в Рим за чрезмерно мягкое обращение с потенциальными мятежниками, все же пошел на поводу у иудеев и согласился распять его.
   Подталкиваемый копьями центурионов, приговоренный понес свой крест на Голгофу. Там его распяли рядом с двумя разбойниками. Перед смертью читал он стих скорбного мессианского псалма: "Отец, прости им, ибо не ведают, что творят". Один из разбойников усмехнулся: "Если ты Христос, спаси себя и нас!" Другой признал, что осуждены они справедливо, а Иисус ничего плохого не делал. "Помяни Меня, Господи, когда придешь в Царство Твое!" - попросил он. Иисус ему ответил: "Сегодня же будешь со Мною в раю". В толпе раздались возгласы: "Если он Царь Израилев, пусть сойдет с креста, и уверуем в него!"
   По распоряжению Пилата, тело Иисуса отдали одному из его тайных покровителей для захоронения в скальной гробнице-пещере. Первосвященник иудейский настаивал, чтобы гроб стерегли до третьего дня, иначе друзья Иисуса вынесут тело и потом известят о его воскресении. На всякий случай у склепа поставили двух легионеров.
   Следующий день был почитаемой иудеями пасхальной субботой, когда все отдыхали. По ее истечению мать Иисуса вместе с преданной его почитательницей Марией Магдалиной пришли к склепу умастить благовониями тело усопшего, но увидели отваленным камень, загораживавший вход в гробницу, а внутри юношу в белоснежной одежде, который известил их, что Иисус воскрес. Женщины в шоке рассказали об этом его ближайшим ученикам.
   Сначала Воскресший явился раскаявшейся блуднице. Потом, по свидетельству апостолов, они видели Иисуса в Галилее, откуда он послал их проповедовать по всему миру: "Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни и до скончания века. Аминь" (от Матфея, 28:19-20). И тут же вознесся, обещав вернуться на землю в самое ближайшее время.
   Таково вкратце содержание евангельского рассказа об Иисусе Христе, каким он представлен в благих повествованиях от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Так выглядит его пребывание на земле, если оставить в стороне апокрифы и исходить только из канонического текста. С тех пор немало было в скиту и миру интерпретаторов, которые, при весьма поверхностном знании древнееврейского, греческого и латинского языков, трактовали Новый Завет на собственный лад и в меру своей искушенности.
  
   *
   "В начале было Слово, и Слово это было у Бога, и Слово было Бог". С такого откровения начинается Евангелие от Иоанна. Заканчивается же утверждением его автора, будто все это поведал не он, а любимый ученик Иисуса Христа, чье свидетельство, мол, истинно.
   Сам собой возникает интерес к тому, на каком фактическом основании покоится Новый Завет. К примеру, в Евангелии от Марка Иисус взбирается на Голгофу в сопровождении разгневанной, издевавшейся над ним толпы. В Евангелии от Луки за ним идет рыдающий народ и даже возглавляющий процессию римский сотник называет Иисуса праведником.
   Изначально благих повествований (евангелиев) о жизни Иисуса было больше тех четырех, которые входят сегодня в канон. Все остальные объявлены апокрифами. Хоть и хотелось иерархам, чтобы в признанных "боговдохновенными" текстах не было расхождений, избежать их так и не удалось.
   У Матфея, Марка и Луки Иисуса арестовывает стража первосвященника Каиафы. У Иоанна в задержании участвует когорта римских воинов. О, это уже принципиально важная деталь! Пилат никогда не направил бы своих легионеров арестовывать какого-то еретика из Галилеи. Он сделал бы это лишь при наличии основания подозревать его в нарушении принятого императором Октавианом Августом закона "Об оскорблении Величества", согласно которому всякий, кто без одобрения правителя объявлял себя царем, подлежал пытке и казни через распятие. К еретикам же римские власти относились спокойно.
   По поводу непорочного зачатия основными свидетельствами служат два благих повествования - от Матфея и от Луки. В обоих говорится о появлении на свет Мессии, зачатого Святым Духом в женском семени девственницы Марии. Вроде бы, свидетельства согласуются между собой. Но, по сути, подтверждены они не фактами, а больше соображениями по формуле: вера людей в непорочное зачатие и божественность Иисуса не могла бы распространиться так широко, не будь все это основано на фактах. Да и неужели уникальный обладатель чудотворных сил Иисус Христос мог родиться иначе, превосходя других людей во всем и будучи безгрешным от рождения! Лишь такое появление на земле могло, мол, соответствовать его высокому предназначению. Сомневаться в этом равносильно отрицанию существования Вседержителя.
   Евангелисты подчеркивали преемственность Ветхого и Нового Заветов, их внутреннюю "боговдохновенную" связь. Тем не менее, попытки эти выглядят несколько неуклюже. Вот, скажем, Матфей пишет: "А все сие произошло, да сбудется реченное Господом через пророка: "Се, Дева во чреве примет и родит Сына, и нарекут ему имя Имануэль, что значит "с нами Бог" (Исайя, 7:14). Но ведь буквально в той же главе, только чуть раньше, Матфей упоминает, что ангел явился Иосифу во сне и сказал: "Иосиф, сын Давидов! Не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившийся в Ней есть от Духа Святого. Родит же сына, и наречешь ему имя Иисус".
   Может быть, не Матфей, а именно ангел что-то попутал и неверно исполнил поручение Всевышнего? Все-таки, имена как никак разные. В последующем теологи по такому поводу разъясняли, что для истинного христианина здесь нет противоречия, ибо важна воля Божия, а не цитата из заявления иудейского пророка, пусть даже взятая из Священного Писания.
   В Новом Завете о Пресвятой Богородице сказано мало. Это уже значительно позднее растолкуют, будто происходит Мария из царского рода Давида, работала служительницей в храме и шила одежды для левитов. Та самая избранница Божия, о которой Иоанн Креститель говорил: "Ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились они" (от Иоанна, 1:13). Согласно же некоторым апокрифам, иудеи, упорствуя в верности своему Закону, сожгли Богоматерь. В гносеологической таблице, составленной ими же примерно в семидесятых годах нашей эры, Иисус из Назарета назван "незаконным сыном замужней женщины". Раввины вообще считали его сыном прелюбодейки и римского легионера.
   Словом, признавшие непорочное зачатие прибегали к своим доводам, не признавшие его - к своим. Это естественно, как естественно и отношение к божественному происхождению Иисуса со стороны иудеев, в глазах которых он - не Сын Божий, а проповедник, причем инакомыслящий еретик.
   Христиане называли Иисуса святейшим из всех святых, абсолютно безгрешным. Евангелие давало понять, что он не испытывал чувства вины, никогда не лукавил и не наносил другим оскорбления, был свободен от корысти и жестокосердия. Тогда зачем он пришел к Иоанну пройти "крещение покаянием во оставление грехов"? Может, Иисус считал себя грешником? Евангелист Иоанн решил вообще умолчать о крещении в водах реки Иордан.
   Земная жизнь Иисуса Христа - это постоянная борьба с искушениями. Он верил в существование дьявола, занимался изгнанием его из людей. В молитвах призывал избавляться от лукавого. Жизнь для него не имела смысла без Бога и дьявола. Не потому ли предпочитал он уходить от прямых ответов, отвечая частенько вопросом на вопрос, не договаривая, иногда просто скрывая свои намерения от людей, в чьих соблазнах усматривал происки бесовские?
   На фоне обращавшихся к нему за помощью Мария Магдалина - фигура исключительная во многих отношениях. В прошлом блудница, но раскаялась, исцелена Иисусом от одержимости семью бесами и стала преданно ему служить. Не зря же он напоминал, что пришел донести благую весть не до праведников, а до обиженных судьбой нищих духом и грешников. Отношения между ним и Марией Магдалиной могли быть еще одним свидетельством того, что Иисус не намерен был пускать в свои чертоги небесные любовное чувство между мужчиной и женщиной. Почему? Там у него не предусматривалось места для ласки и нежности.
   Любовь для него - прежде всего самопожертвование во имя служения Богу, ради которого сыновья могли даже отрекаться от отцов, дочери - от матерей. Теплота чувств к родственникам своим у него тоже довольно своеобразная. К отцу и матери Иисус в общем-то равнодушен, ибо истинные мать и братья для него - те, кто исполнял волю Божию. Лишь пройдя "дорогой скорби", у подножья креста он дал понять матери, что любил ее не только небесной любовью и что оставлял ее на попечение одного из своих учеников.
   Евангелие начинается с "родословной Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова". Даже мать величала его только сыном своим и Иосифа, но не Сыном Божиим: как никому другому, ей лучше было известно, кто в действительности отец ребенка. Кстати, Сыном Божиим Иисуса провозгласили лишь в 325 году на Вселенском Соборе церквей, на котором не хватило всего нескольких голосов иерархов, чтобы заблокировать это решение.
   В отличие от мусульманского пророка Магомета, Иисус не обещал людям столь убедительно блаженство после смерти. Закон Моисеев и Коран подвели более твердое основание под нравственность и не переносили центр тяжести в человеке с земли на небо так явно, как это сделал Новый Завет. Ученики Иисуса должны были пренебречь не только своими родственниками, но и самой жизнью своею земною, благо такое самоотречение угодно Отцу Небесному.
   Из текста благих повествований Иисус вырисовывается в довольно противоречивом виде. С одной стороны, по его же собственным словам, кто не с ним, тот против него и людям он "принес не мир, но меч". С другой, выдвигает непротивление злу ради спасения души. Что же касается его наставления продавать все достояние и деньги раздавать неимущим, оно вообще звучит так, что всяк может служить зараз и Богу, и мамоне, рассматривать богатство не как препятствие на пути в Царствие Небесное, а чуть ли не как благословение Господне.
   Главное действо Нового Завета разворачивается на восточной окраине Римской империи и затрагивает относительно небольшое число жителей Галилеи. Лишь спустя три столетия после казни Иисуса отдельные места в Иерусалиме начали переименовывать, дабы как-то связать их с описанными событиями. Чуть позже определили местонахождение Голгофы, нанесли на карту Дорогу Скорби, отыскали место упокоения Иисуса в склепе...
   Даже у евангелиста Иоанна все происшедшее после снятия тела Иисуса с креста изложено весьма туманно: тело его якобы завернули в плащаницу и поместили в склепе, привалив к выходу камень. Что именно произошло в ту субботу совершенно не ясно. Здесь беспомощно помочь даже заявление апостола Павла: "Если нет воскресения из мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша" (Первое Послание к Коринфянам. 15:13-16).
   По прошествии времени, надо признать, миряне предпочитали говорить уже не о Воскресении Христа, а о его готовности принять муки ради высших идеалов. Некоторым даже приходило в голову, что сам он был больше радикалом-иудеем, чем христианином, а установки его вероучения присвоены новой религией незаконно, для сокрытия подлинных ее основателей. В результате, возникать начали и сомнения: либо это величайшее из великих событий мировой истории, либо хитроумная мистификация, навязанная христианами.
   Из первоисточников Воскресения главный - Новый Завет, в котором содержатся якобы свидетельства очевидцев. Что это за очевидцы? Во-первых, евангелисты, которые, как они уверяли, либо сами были очевидцами, либо писали со слов очевидцев. Во-вторых, апостолы, обращавшие внимание на сопутствовавшие Воскресению события и не допускавшие даже малейших отклонений от истины в описании их евангелистами. К фактам, говорящим о достоверности Воскресения, например, до сих пор относят и имевшиеся у апостола Павла свидетельства последователей Христа, с которыми ему пришлось беседовать. Все это подается теологами как документальные и самые надежные подтверждения Воскресения. На основании чего? На основании того, что апостолы, мол, не обманывают.
   По данному поводу приводят и записки иудейского историка Иосифа Флавия вместе со сборником древнееврейских рукописей "Толедот Ешу". Их считают тем более достоверными, потому как исходят они из нехристианских источников. О чем конкретно писал Флавий, мне еще предстоит рассказать, но когда предлагают в качестве свидетельства сборник древнееврейских рукописей V века нашей эры - это уже совсем несерьезно. Равно как и утверждения, будто гробница с погребенным в ней Иисусом действительно опустела, ибо ни в одном известном письменном или археологическом источнике не обнаружено никаких свидетельств обратного.
   Что касается "очевидцев" Воскресения, возникает вопрос: оставались ли они в живых в момент появления их свидетельств на свет? Нет, не оставались. Допустим даже, что Иисус воистину воскрес. Тогда где он до сих пор скрывается от людей? Если пути Господни действительно неисповедимы, можно рассматривать и такую версию: Иисус не умер на кресте, а из-за потери крови лишился сознания, потом ему помогли восстановить силы и ученики приняли его за воскресшего. Точно так же они могли вынести тело из гробницы, подкупив стражу...
   Нужно быть существом действительно одноклеточным, чтобы не понять такой простой вещи: фактические доказательства непорочного зачатия и воскресения верующему не нужны, ему нужны свидетельства духовного плана. Понятно и то, что долг служителя церкви - предоставить своей пастве именно такие свидетельства. Тем не менее, на пути искушения божественностью каждый раз появляются все новые неожиданности.
   Например, в декабре 1945 года два брата-феллаха, копая землю близ египетского селения Наг Хаммади, натолкнулись на большой закупоренный кувшин из стойкой глины. Прибывшие вскоре английские археологи вскрыли сосуд и обнаружили внутри тринадцать переплетенных в кожу сборников древних рукописных текстов. Первая же строка одного из текстов вызвала изумление: "Существует тайное учение Иисуса, записанное его братом-близнецом Иудой Томасом..."
   Оставляя в стороне вопрос о брате-близнеце, можно привести взятое из найденного "Евангелия от Томаса" такое высказывание Иисуса: "Если главенствующие над вами скажут, что Царствие Господне на небе, то птицы опередят вас. Если - в море, то опередят вас рыбы. На самом деле, Царствие сие внутри вас самих и вне вас самих. Когда вы познаете себя и обнаружите нечто божественное внутри себя, то тем самым признаете, что вы и есть дети Отца животворящего". О, это уже совсем иное, нежели канонический текст Нового Завета.
   В том же кувшине лежало и "Евангелие от Филиппа" со своей трактовкой добра и зла, отличавшейся от традиционной христианской. В этом благом повествовании Бог Отец и Дух Святой гармонично сплетены друг с другом, дьявол вообще не фигурирует, добро и зло взаимосвязаны, как жизнь и смерть. "Не страшись плоти и не люби ее, - гласит Евангелие. - Если ты ее боишься, она истерзает и парализует тебя". Выходит, суть не в том, что одно есть добро, другое - зло, а в том, чтобы примирить свободу познания с христианской ответственностью. Как такое возможно? Надо стать тем, кого ты любишь, тогда свобода и любовь спонтанно создадут гармонию, а духовно зрелая личность сможет непринужденно следовать своим желаниям, не принося никому вреда.
   В трактовке Филиппа, Иисус рассматривает склонность к согрешению без всякой связанной с дьяволом подоплеки, в каждом человеке усматривал скрытые корни зла. По его словам, пока люди этого не осознают, зло останется несокрушимым, но стоит только осознать, оно разрушится. Кроме того, никто не должен и не может диктовать свое понимание добра и зла. Всяк обязан осознать свою самость, свое внутренне состояние, а затем и определить последствия своих импульсов гнева, зависти, стяжательства и похоти, признать существование зла внутри себя и сознательно вырвать его с корнем.
  
  
   ПРОБА N6: СЕ, ЧЕЛОВЕК!
  
   Уже в начальных строках Нового Завета приведена подробная родословная Иисуса. Согласно же христианскому догмату, он был зачат в чреве Марии Духом Святым. Зачем тогда понадобилось предъявлять его родословную? Потому как для иудеев такое свидетельство принципиально важно: Мессия (по-гречески Христос), согласно их древним пророчествам, должен обязательно происходить из рода царя Давида.
   Некоторые богословы истолковали так: мать Иисуса Мария являлась родственницей Иосифа, и таким образом, по материнской линии, он происходил от семени царя Давида. Древнееврейское повествование богослова Хульдарика вообще представило Иисуса незаконнорожденным сыном Марии и некоего солдата Иосифа Пандеры. Ведущий теолог христианской церкви Блаженный Августин утверждал, что Иисус дважды рождался и трижды умирал.
   Евангелист Матфей повествовал, будто Иисус уведомил своих учеников о том, что людей, не внимавших их проповедям, следует "предать суду церкви и рассматривать как язычников". Любопытно, о каком суде церкви мог говорить Иисус, если у ранних христиан не было ни храмов, ни священников? Не поздняя ли это вставка самих теологов?
   В Новом Завете рассказывается о чудотворных исцелениях людей Иисусом от паралича и проказы, о воскрешении им Лазаря, хождении по водам Генисаретского озера, превращении воды в вино так далее. По сути, все это лишь вариации мотивов, заимствованных у вавилонян, шумеров, египтян. Фигура же самого Иисуса явно походит на некоторые образы восточных и греко-римских божеств, о которых сложились сказания, будто появлялись они на земле каким-то загадочным путем, творили чудеса, проповедовали свои учения, умерли мученической смертью, воскресли и вознеслись на небо.
   Из того же первоисточника явствует, что Иисус порицал раввинов-фарисеев за их лживость и лицемерие. Но ведь именно фарисеи, наблюдая, как в мире земном праведники не получали награды за свою праведность, отмечали, что очень трудно вообще определить, кто праведник, а кто грешник - настолько тесно совмещалось и то и другое в душе каждого человека. По каким же критериям судить? Правомочны ли смертные вообще судить за грехопадение? Уж если кто должен судить, то сам Всевышний. Во всяком случае, так рассуждали фарисеи.
   Выдвинутые Иисусом принципы непротивления злу и неосуждения не столь уж новы для его времени. Еще до него вблизи Мертвого моря возникли поселения секты ессеев, презиравших привычные житейскую мораль и образ жизни, как иудейские, так и языческие. По их убеждению, соплеменники погрязли во всех смертных грехах. Ессеи проповедовали полный отказ от лжи, мести и злобы к своим противникам, призывали преодолевать зло добрыми делами. Не позаимствована ли от них Иисусом идея непротивления злу? Они ведь тоже говорили о ханжестве организованной религии и необходимости проявлять одинаковое милосердие ко всем.
   Иисус пошел дальше и хотел, чтобы иудеи склонялись перед ним не из личной выгоды или страха, а больше из любовного преклонения перед его духовным совершенством. Тогда как понимать его приход в иерусалимский храм с бичом в руке и изгнание им торговцев товарами культа, пребывавших там на вполне законных основаниях? Что, тоже непротивление злу насилием? Благовест торжества духа и истины над властью, деньгами, мирской суетой сует?..
  
   *
   Для начала почему бы не ознакомиться со свидетельством современного израильского историка Михаила Хейфеца.
   "К шестому веку нашей эры, - пишет он, - когда христианство уже распространялось по миру, евреи создали свой Талмуд, гораздо больший по объему, чем Ветхий и Новый Заветы вместе взятые. Для них христианство оставалось просто неинтересным, самих христиан они считали варварами, у которых процветал культ узаконенного и прославляемого государством насилия в навязывании ими Христовой веры. Христиане же, занятые конфессиональными разногласиями, не испытывали особого желания обращать внимание на постулаты иудаизма, хотя сразу после смерти Иисуса еще некоторое время обе религии считались близкими: если христианство придерживалось догмата о Сыне Божием, иудаизм готов был признать Иисуса лишь величайшим из пророков. Обе религии продолжали настаивать на праведности именно своего Бога, адаптировали исходные священные тексты к потребностям менявшейся реальности, оберегали свою духовную традицию, преобразовывая каждый раз все новые свои толкования в Божественные откровения.
   Христианские нормы религии зародились задолго до Рождества Христова. В еврейской среде новые проповеди и новое учение, как свидетельствуют рукописи Мертвого моря, появлялись еще во времена возникновения израильского государства. Еще до Иоанна Предтечи действовал некий Учитель Справедливости. Его последователи "Сыны Света" называли себя носителями Божественной Истины, считали, что спасение придет от иудеев.
   Евангелисты писали об интригах, заговорах и предательстве среди своих же коллег-законоучителей иерусалимского Храма, которые руками римских язычников устранили опасного конкурента и единоверца, вполне правоверного иудея из Галилеи, верившего в Бога несколько по-иному, нежели они. Такое было вполне возможным. Как возможным стали позднее казнь жрецами англиканской церкви Томаса Мора, сожжение старообрядца протопопа Аввакума в России и костры Инквизиции, на которых сжигались даже единоверцы, еретики-католики.
   На протяжении веков христианская церковь обвиняла евреев в смертном грехе - они, мол, распяли самого Бога. Но римлян в том же самом никто не обвинял, хотя на всех картинах с изображением распятия ясно видна надпись INRI на латинском языке - Иисус Назарянин, Царь Иудейский.
   В глазах евреев, римляне были идолопоклонники, погубившие свои души, поэтому грех за убийство Иисуса не мог лежать на этом презренном племени (кто возложит на быка вину за убийство им человека?) В глазах римлян, христиане представляли собой не религиозную общину, а политическое движение таинственных сектантов "знака Рыб", почитавших государственного преступника, распятого по римскому закону Октавиана Августа от 8 года нашей эры, как врага империи. В Евангелии Иисус - жертва исключительно внутренних еврейских "разборок". Нужно было просто отвести удар от единоверцев, и уловка такая считалась религиозно оправданной.
   Согласно талмудистским версиям, Христос не называл себя Богом нигде, в том числе на допросе у Пилата и на суде Синедриона. В Новом Завете и священных книгах христиан отсутствуют однозначные указания на такие постулаты веры, как Триединство и Боговоплощение (это признают сегодня протестантские и даже некоторые католическое теологи).
   Евреи не приняли Моисея за Бога. Мусульмане не приняли Магомета за Аллаха. Евреи не могут принять Боговоплощения, ибо так Бог способен воплотиться вообще в чем и ком угодно, даже в золотом тельце; у них даже Бог ограничен властью Торы. Для христиан иудаизм уже выполнил свою великую миссию и с появлением Иисуса Христа стал не более чем скорлупой, из-под которой вылупился цыпленок. Тем не менее, обрядовая и богословская традиции христианской религии порождены иудаизмом: исчислять время стали уже не от Сотворения Мира, а от Рождества Христова, выходной день перенесли с субботы на воскресенье...
   В предшествовавшие Иисусу века тысячи евреев были казнены или репрессированы своими же единоверцами-соплеменниками по обвинению в "извращении веры" и нарушении Закона: многие из них тоже называли себя пророками и даже Сынами Божиими. Еще задолго до Иисуса в народе жило стремление выработать новую мораль, которая не строилась бы на традиционном противопоставлении праведников и грешников, на бездумном исполнении заповедей Моисеевых и самого устава Торы. Неслучайно и появился тогда мудрец Антигон из Сохо, предложивший новую религиозную идею - быть у Бога рабами, служащими Ему без всякой корысти и награды, как преданные слуги. Постулаты Антигона взяла на вооружение группа жрецов-саддукеев, отвергавших идею вечной жизни, воскресения из мертвых, Страшного Суда. Они считали, что исполнять Закон Божий надо не с расчетом на вознаграждение в Мире Ином, а просто потому, что таково веление Божие.
   До сих пор евреи относятся к христианству и его догмам, как к нагромождению глупостей и несуразностей, приправленных лицемерием. Заповедь Христова "любить врагов своих" не мешала долгое время преследовать евреев, зачастую без всякого повода, с благословения церковников, а потом и с участием нехристей-нацистов. Точно так же и сами евреи выставляли себя самыми праведными, отвечая высокомерным презрением к христианам. В Талмуде, хоть и нечасто, но встречаются презрительные оценки фигуры Иисуса Христа - пусть даже это и не сводится к прямой ненависти к нему.
   Взять хотя бы приложение древних раввинов к Талмуду под названием "История о повешенном, или История Йешуа из Нацерета". Сдобренная элементами еврейского народного творчества, история сочинена в V веке нашей эры. В ней Йешуа фигурирует как незаконнорожденный сын Йосефа Пандеры и его добродетельной жены Мирьям, забеременевшей от соседа Йоханана. Ребенок оказался весьма смышленым, выучивал наизусть священные тексты, преподавал в духовной академии. Отец его, узнав о происхождении Йешуа, ударился в бега. Евангельская версия о непорочном зачатии подменена талмудической о порочном. В конечном счете, проповедник-чудотворец Йешуа, назвавший себя Мессией, был обвинен в ереси, казнен по еврейскому обычаю - забрасыванием камнями, а его ученики потом выкопали тело из могилы, спрятали труп и разбрелись кто куда. Что касается римлян, то они вообще не появляются в сюжетах этой истории.
   Святые благие повествования Нового Завета являются еврейскими в двух смыслах. Во-первых, их авторы, за исключением разве одного Луки, евреи. Во-вторых, писались они прежде всего для евреев, и не как исторические повествования, а как описания религиозных откровений в чувственном восприятии-понимании.
   Рабби Йешуа из Нацерета известен под греческим именем Иисус. Мест, откуда вознесся он, в Иерусалиме могут показать не одно и не два. И все разные, и все "подлинные". Да даже в истории последних лет кто знает твердо - сколько в ней легенды и вымысла? Кто во что верит - то и истинно, достоверно. И наоборот. Сплошная благодать для журналистов, писателей, историков, политиков и прочих мифотворцев".
   Трудно не согласиться с Мишей Хейфецем: в древности рукописи действительно переписывали, переводили и часто переделывали отнюдь не с целью сохранить нетронутыми оригиналы. Да и сами оригиналы писались не столько для фиксирования исторической правды, сколько для обоснования определенных идей и верований. Тексты ли это, вдохновенные Всевышним или родившиеся под пером каких-нибудь фантазеров, не суть важно. Все подвергалось последующей правке.
   Из самых древних, сохранившихся на сегодня одинаковых рукописных текстов Нового Завета, большинство датировано не ранее XIV веком нашей эры. Подлинников канонических текстов в первородном виде для определения степени адекватности их перевода с древнееврейского, арамейского или древнегреческого, уже не найти нигде, даже в запасниках государственных или церковных хранилищ.
   Обратимся все же снова к Евангелию от Марка. Хотя оно идет вторым в Новом Завете, написано было раньше других трех: где-то спустя тридцать пять лет после казни Иисуса, все остальные - десятками лет позднее. Итак, кто же этот Марк? Согласно преданию, происходил из он семьи иерусалимского священника, близкого к ученику Иисуса, названному апостолом Петром. В Риме, куда перебрался апостол, дабы управлять оттуда христианами-проповедниками по всему миру, Марк работал у него переводчиком, прекрасно владея греческим и латинским. Благое повествование он написал якобы со слов самого апостола, рассказавшего ему о своих беседах с Иисусом. Затею Марка, кстати, Петр не очень-то поддерживал, своего апостольского благословения не давал, хотя и возражений не высказывал.
   Евангелие от Марка готово было лишь спустя лет семь-восемь после казни апостола Петра римлянами в 64 году нашей эры по обвинению в заговоре против империи. Может быть, Марк все эти годы верил в пророчество Иисуса насчет Второго Пришествия, обещанного произойти довольно скоро? Или ждал, пока уйдут из жизни все главные действующие лица выдуманных им событий? В любом случае, сочинение Марка представляет собой нечто вроде сборника эпизодов из жизни Иисуса и его речений, связанных между собой в единое целое. Язык повествования лаконичен, но крайне беден своим словарным запасом, если не сказать, примитивен. Может быть, сказалось и то, что сам автор никогда Иисуса Христа не видел, не слышал и не сопутствовал ему.
   Скорее всего, именно текст Марка послужил главным, отправным, откуда заимствовали остальные три евангелиста - Матфей, Лука и Иоанн. Таилось ли что-то подлинное по ту сторону текста? У непосредственно окружавших Иисуса неграмотных сподвижников, похоже, не было возможности записывать сказанное или сделанное им. Поскольку же ожидали скорейшего возвращения Мессии, а он сам так долго не появлялся, решили сочинить историю, тем более что уже ушли из жизни апостол Петр, мать Иисуса, его брат Иаков, Мария Магдалина, Понтий Пилат и многие другие персонажи этой истории.
   Вот только адекватно ли Марк воспроизвел слова апостола? Насколько точен был сам Петр, пребывая в уже довольно преклонном возрасте? Никто не мог это ни подтвердить, ни опровергнуть. И, конечно, мало кто обострял внимание на том, что в сочинении Марка Иисус перед своим арестом назвал Петра отступником и сатаной.
   Второй евангелист - Матфей. Подлинное имя его сегодня уже никому не известно, но судя по всему, он мытарь (сборщик налогов). Писал только на арамейском, но как это делал, можно судить лишь по дошедшему до нас греческому переводу. Главное же отличие его от других евангелистов в том, что он раньше всех ввел понятие "церковь", поэтому и поставлен был в начало Нового Завета.
   Третьим идет Лука. Возможно, он из отпущенных на волю рабов, врач важного римского чиновника Феофила. Появилось его Евангелие в 80-е годы, или спустя почти полвека после смерти Иисуса. Некоторое время он сопровождал апостола Павла. Получил римское гражданство, писал сразу на греческом. В отличие от других евангелистов, возвел родословную Иисуса не к Аврааму, а к самому Адаму. Отложил Второе Пришествие на более длительный срок, не проронив ни слова о бегстве апостолов и издевательствах римских воинов над Иисусом. Только у него Иисус называет не "блаженных нищих духом", а просто "блаженных нищих". Только у него бывшая блудница Мария Магдалина готовит тело Искупителя к погребению и раньше всех видит его воскресшим.
   В квартет евангелистов входит Иоанн. Писал он, как утверждалось, на основании рассказов и проповедей апостола Иоанна, единственного из двенадцати, кто был на Голгофе во время казни и взял под свою опеку Богородицу. Иоанн начал составлять свое благое повествование в 90-х годах. Созданный им образ Мессии несколько иной, чем у других: здесь уже прямо говорится о божественном происхождении Иисуса. В литературном отношении его сочинение гораздо выше остальных, да и сам он считал свое благое повествование более верным, чем все другие, а себя выставлял в качестве "самого сведущего и любимого ученика Иисуса".
   Хотя от этого во многом должна была зависеть достоверность пребывания на земле Сына Божьего, авторами канонических повествований оказались в общем-то лица второстепенные. Каждое из свидетельств (от Матфея, Марка, Луки и Иоанна) несколько по-разному раскрывали земное бытие Иисуса. Однако едины они в главном: его реальное историческое существование не подлежит никаким сомнениям.
   По данному поводу теологи обычно приводят, в качестве доказательств, еще и свидетельства из нехристианских источников. Чаще всего выставляют, как самые раннее и близкие к годам жизни Иисуса, писания иудейского историка Иосифа Флавия (37 - 102 гг. нашей эры), автора хроник "Иудейские древности" и "Иудейская война". В частности, цитируют такой фрагмент из его академического труда: "Явился же в то время Иисус, мудрый человек, если только можно назвать его человеком, ибо он творил дела необычные, был учителем тех, кто охотно внимал истине и привлек к себе многих иудеев и эллинов. Он был Христом. И даже тогда, когда Пилат, по доносу наших первых людей (старейшин), казнил его смертью на кресте, любившие его от начала не покинули его, ибо он явился им на третий день, снова живой, как то и множество иных чудес предсказывали пророки Божии. Есть же и доныне община тех, кто получил от него имя христиан".
   Тут следовало бы уточнить, что написано это Флавием в Риме, когда уже были казнены апостолы Павел и Петр, когда вера тамошних христианских общин павликян и назарян воспринималась властями империи как вызов божественности цезарей, то есть ересь. Сами назаряне, правда, считали Иисуса обычным человеком и отвергали "идолопоклонническое учение вероотступника Павла". Подлинность же непосредственного свидетельства Флавия настолько сомнительна, что даже теологи все реже акцентируют на нем внимание.
   Действительно, мог ли иудейский историк считать Иисуса Мессией? Мог ли написать такое? В латинском тексте у Флавия нет фразы "Он был Христом", но есть "Верили, что он Христос". В другой редакции фигурирует "Он звал себя Христом". А это совсем не одно и то же. Иначе говоря, налицо поздняя христианская правка, или так называемый благонамеренный обман. К подобного рода фальсификатам относятся также письма Пилата, переписка апостола Павла с Сенекой и многие другие "благовести".
   Чуть убедительнее звучит другое "свидетельство", почерпнутое богословами из трудов того же Флавия. Рассказав о самовластии иерусалимского священника Анана Младшего (62 год нашей эры), историк сделал такую запись: "Анан, полагая, что имеет к тому удобный случай, собрал синедрион для суда над братом Иисуса, которого называли Христом, Яковом (имя ему, брату), и, обвинив его, вместе с другими, в нарушении Закона, велел побить их камнями".
   О чем это свидетельствует? Лишь о том, что у Якова был брат Иисус, которого называли Христом. На божественность его происхождения здесь даже намека нет. Нужно также учитывать, что у Флавия фигурируют одиннадцать разных Иисусов - поселян, священников, бунтовщиков, разбойников.
   Еще одно доказательство теологов - послание Вифинского проконсула Плиния императору Траяну (111 год нашей эры). В нем запрашивалось указание на то, как поступать с христианами. Именно от них в ходе допросов проконсул узнал, что "в известный день, перед восходом солнца, собираются они и молятся Христу, как будто Богу, клянутся не лгать, не воровать, не прелюбодействовать". Проконсул сообщил, что после пыток двух женщин он не разузнал "ничего, кроме суеверия, гнусного и безмерного". В ответном письме император Траян предписывал не преследовать христиан на основании анонимных доносов.
   К "свидетелям" относят и Публия Корнелия Тацита (55 - 120 годы), добросовестного римского историка, известного оратора и политического деятеля. Упомянув о народной молве, обвинявшей императора Нерона в поджоге Рима, он отметил в своих "Анналах" (115 год): "Дабы покончить с этой молвой, начал Нерон судить и казнить лютейшей казнью тех, кого народ за гнусные дела ненавидел и называл христианами. Именем сего виновник Христос, который в правление Тиберия прокуратором Понтием Пилатом был казнен; но подавленное на время мерзкое суеверие это вспыхнуло снова, уже не только в Иудее, где оно родилось, но и в самом Риме, куда отовсюду стекается и где прославляется все ужасное или постыдное. Итак, схвачены были сначала те, кто открыто объявлял себя христианами, а затем, по их доносам, еще великое множество. Но в поджоге не могли их уличить; истинной виной их была ненависть к человеческому роду... Не ради общего блага, а свирепостью будучи погублены, они пробудили к себе в сердцах жалость".
   Что доказывают эти два независимые друг от друга свидетельства? Новая Британская Энциклопедия, к примеру, отмечает, что они говорят о том, что "в древние времена даже противники христианства никогда не сомневались в историчности Иисуса, которая впервые и без полноценных оснований оспаривалась в конце XVIII века". Можно согласиться с авторами энциклопедии: именно Иисуса, но не Иисуса Христа. А это ведь две большие разницы.
   А вот и сам апостол Павел. Один из отцов христианской церкви, святой Иероним (IV век) рассказывал о нем, что родом тот из Галилее, звали его Саулом и состоял он поначалу, будучи противником секты распятого Иисуса, на службе у Синедриона. Даже после явления ему Христа и присоединения его к христианам продолжал Саул исполнять иудейские обряды. Осмеливался даже утверждать, что Иисус не был Богом, а только воскрешен Богом из мертвых. По одной из версий, Павел не являлся автором своих посланий, и многое ему, как и апостолу Петру, просто приписали.
   Иисуса Христа называли еще и "Сократом на иудейский манер" (в переводе с греческого Сократ значит спаситель), имея в виду, что никаких документальных подтверждений реального существования этого древнегреческого философа тоже не сохранилось. Евангельскую же версию жизни проповедника из Назарета считали переложением легенды о Митре, боге Солнца, а сам рассказ о Спасителе относили к поэтическим творениям евангелиста Марка, с которого все и пошло.
   Рассказывали, будто жена римского императора Константина, первым принявшего христианства, отправилась в Святую землю и привезла оттуда часть распятия. По этому поводу Вольтер пошутил: если собрать все эти найденные в разное время кусочки креста, из них можно слепить многопушечный корабль...
   Утверждать, что Иисус никогда не существовал - дело в общем-то нетрудное, но если это отрицание доказывать, можно придти и к более сложным предположениям. Такого мнения, например, уже в XX веке стал придерживаться немецкий врач, лауреат Нобелевской премии мира Альберт Швейцер. Прослеживая историю поисков подтверждений реального существования Иисуса, он поставил весьма острые вопросы. Например, каким образом возникло в христианстве намерение задним числом приписать свое происхождение выдуманным личностям? Почему все основатели христианства изображены представителями еврейского народа? Почему вместо того, чтобы отнести выдуманного ими Иисуса к далекому прошлому и таким образом сделать описываемые события непроверяемыми, христиане перенесли его всего на два-три поколения назад и вдобавок еще вывели на историческую сцену? Не самая ли трудная это задача - объяснить содержание Нового Завета как результат преобразования мифа в историю?
   Швейцер подметил, что, как только историческая истина создавала для христианства трудности, ее либо обходили стороной, либо искажали, либо утаивали и с помощью искусственных аргументов втискивали в учение новые элементы задним числом. Еще в древности многие авторы, с целью сделать собственные идеи более весомыми, даже ставили под своими творениями имена апостолов, просто следуя распространенному обычаю писать от имени того, чьи мнения излагаются. Вечные же споры на эту тему легко объяснить, ибо, в представлении скептиков, вероучение Павла и вся его логика таковы, что бытие во Христе рассматривается не только как некоторое духовное переживание, но и как нечто реальное, действительно имевшее место быть. Ко всему прочему, основные тезисы посланий Павла тесно связаны с идеями греко-восточных религий первых веков нашей эры. Отсюда еще один вопрос: может быть, они принадлежат более позднему периоду и лишь приписаны апостолу?
   Убежденный пантеист, Альберт Швейцер был против признания в Христе воплощенного в человеке Богоявления. Потому и поставил под сомнение евангельскую традицию, скрывавшую под покровом легенд подлинного Иисуса. Потому и полагал, что современное христианство должно заранее считаться с возможностью отказа от исторического существования Иисуса Христа. На его взгляд, было бы убедительнее, если бы Христос возвестил о своих истинах без всякой связи с конкретным историческим периодом и местом действия: тогда и рассказ о нем легче воспринимался бы каждым последующим поколением.
   "Его религия любви возникла как составная часть мировоззрения, связанного с ожиданием скорого конца света, - пояснил ученый свою мысль. - Оставаясь в рамках тех представлений, посредством которых Иисус выражал ее, она не может сделаться нашей религией, мы должны трансформировать ее в понятия и представления нашего современного мировоззрения. А для этого мы обязаны признать тот очевидный факт, что религиозная истина претерпевает изменения. Сегодня мы уже не ждем (как во времена Иисуса), что Царство Божие осуществится в результате сверхъестественных событий. Мы полагаем, что оно возникнет только благодаря силе духа Иисуса в наших сердцах и в мире. Важно одно: чтобы мы всецело прониклись идеей Царства так, как требовал Иисус от своих последователей. Иисус нигде не требовал, чтобы люди свое мышление приносили в жертву вере. Напротив, он заставлял их размышлять о религии, как об этической вере".
  
  
   ПРОБА N7: ЧУДНЫ ДЕЛА ТВОИ, ГОСПОДИ
  
   Снова Западная Европа середины второго тысячелетия. Леонардо да Винчи сделал тонкий намек на неподвижность Солнца. Польский астроном Николай Коперник объяснил видимые движения небесных светил вращением Земли вокруг своей оси и всех планет - вокруг Солнца. Учение об обращении небесных сфер было запрещено римским понтификом, но теория Коперника продолжала завоевывать себе сторонников.
   Французский математик Ренэ Декарт разрабатал типовое алгебраическое уравнение. В своем капитальном философском трактате "Размышления" он взял на вооружение "метод сомнения", заключавшийся в необходимости ставить под вопрос все общепринятые мнения и начинать размышлять с самого основания. В основу познания заложил свою способность мыслить, опираясь на опыт. "Наконец-то я обнаружил то, что от меня не отделимо, - мое мышление, - писал Декарт. - Я есть, я существую - это вне сомнения. Но сколь долго это будет продолжаться? Пока я мыслю. Возможно, когда-нибудь я перестану мыслить и тогда перестану существовать. Посему и, строго говоря, я есть просто вещь, которая мыслит".
   Все более просвещенному европейцу не хотелось досконально разбираться в тонкостях церковной догматики. Теряя доверие к священнослужителям, он направлял свой поиск на что-то новое, неизведанное. Отказываясь жить одним только христианством, видел, что Бог - не нянька вечно возиться с людьми. Желая верить больше в себя самого, невольно впадал в искушение иметь собственную тайну независимо от таинств божественных.
   Вера в потусторонний мир соблазняла все меньше людей. Выпадая из одного вероучения, они пока еще не находили себя в другом. Многие вообще желали сами поддерживать связь с Богом без посредников, только через молитвы и несложные медитации для утешения души. Это их молчаливый протест против богословия и клира, их внутренняя потребность опростить веру за счет архаичной теологии. Становилось предельно очевидным, что христианство отставало от реальной жизни и его Пресвятая Троица насытить их духовные нужды уже не могла.
   Хотя вера в Иисуса Христа еще теплилась, у многих граждан возникало неодолимое желание наподдать "тунеядному сословию". Именно к такой плеяде забияк принадлежал Эразм Роттердамский, незаконно рожденный сын священника. Получив хорошее образование, он перевел Новый Завет с греческого на латинский и обнаружил множество искажений в официальной интерпретации, утвержденной Ватиканом. Свою книгу "Похвала глупости" написал в Лондоне дома у священника Томаса Мора, которого впоследствии приговорили к смертной казни за отказ принести присягу королю, объявившему себя еще и главой англиканской церкви.
   По свидетельству биографов Эразма, этот талантливый и независимо мыслящий литератор отличался ненасытной жаждой удивительных приключений, курьезных подробностей и необычных явлений. В "Похвале глупости" он попытался определить, что связывало людей воедино, делало их жизнь приятной для них. И пришел к заключению: смешные повадки, несуразицы, заблуждения и глупости. Более того, на глупости даже держалась не только государственная власть, но и вся жизнь человечества, забавлявшегося плодами своего безумия. Потому-то и жилось лучше всех шутам, дуракам, тупицам, идиотам, которым неведомы были укоры совести, не страшна нечистая сила, не отягощали их ни зависть, ни тягость житейских забот.
   Христианское верование можно принять за разновидность безумия, совершенно несовместимого со здравым рассуждением. Доведенное до фанатизма, оно становится губительным. Равно как вряд ли найдутся люди, которые оставались бы вечно в здравом уме и не обольщались бы своею избранностью среди глупомудрых, надеющихся получить в Царствии Небесном место поближе к самому Иисусу Христу, а до этого успеть пресытиться всеми земными удовольствиями. Об этом прямо и честно заявила главная героиня книги Эразма мадам Стультиция (Глупость) в своем рассказе - совсем не глупом, забавном, насмешливом и охотнее выставлявшем напоказ смешное, нежели грустное...
   В это время в Италии монах-доминиканец и теолог Джордано Бруно взялся за изучение философии. Почти четверть века ездил он по городам Западной Европы, развил выдвинутый Коперником принцип гелиоцентричности, создал теорию бесконечности Вселенной. Идеи его философских трактатов шли вразрез с религиозными догматами. Будучи пантеистом, он рассматривал Вселенную как единое безграничное целое, не имевшее структурного центра. Природа у него как бы олицетворяла Бога, а человек являлся ее составной частью.
   С его точки зрения, религия служила инструментом необходимым для организации цивильной жизни огромных масс людей, неспособных руководствоваться исключительно разумом. Но религия же должна подчиняться рациональной этике философии - в противовес церковному постулату о том, что философия является "служанкой религии". Вот тут-то и произошел у него конфликт с Церковью, предвещавший ему большие неприятности.
   Все началось с его знакомства с богатым венецианским патрицием Джиованни Мосениго. Этот негоциант брал у философа платные уроки по развитию интеллектуальных способностей и памяти. Но ученик, как вскоре выяснилось, не только был мало способен к усвоению знаний, но и завистлив. Он обвинил учителя в нарушении контракта и в отказе предоставить ему то, что обещано. Но это было бы еще полбеды: из зависти патриций решил использовать против Джордано все, чем тот делился с ним в частных беседах на разные темы бытия, включая религиозные. То есть, донес на него в Инквизицию Венеции. Философа заточили в тюрьму, начиналось расследование.
   В вину ему полагалось поставить ересь, но такое обвинение пока формально не выдвигалось в надежде, что он сам сделает чистосердечное признание. Из доноса следовало, будто тот рассказывал о своей неприязни к любой религии, а самого Иисуса Христа называл коварным изменником, обманувшим апостолов, поскольку проповедник заранее, чем должен был завершиться его конфликт с духовными властями Иудеи. В доносе также фигурировало высказывание Джордано Бруно о том, что мир вечен и бесконечен, что нет там наказания за грехи, ибо Всевышний сам способствует ереси среди католиков, а он, Джордано, мог совершить не меньше "чудес", чем Иисус.
   Над заключенным нависли еще два дамокловых меча. Во-первых, в молодости он принимал монашеский обет доминиканского ордена, где так и не смог ужиться со своими собратьями. Поэтому для инквизиторов то был не просто еретик, ударившийся в философию и сочинительство, а в первую голову монах-диссидент, обесчестивший свой орден. Во-вторых, Джордано долгое время проживал в странах вроде Германии с ее лютеранством и Британии с ее англиканством. Не оттуда ли неаполитанец набил себе в голову разное еретическое свободомыслие на грани богохульства? Нет, к нему надо было отнестись с особым пристрастием.
   Имея представление о методах работы инквизиторов, Джордано вел себя осторожно, провокаций избегал, но и не считал возможным под давлением отказываться от своих философских взглядов, которые, по его мнению, существовали отдельно и независимо от религиозных верований. Со следователями он даже пытался вступить в философские диспуты, выставлял им свои аргументы и предлагал их оспорить. Венецианские судьи пасовали перед его глубокими знаниями теологии, терялись определить его неортодоксальные идеи и просто спихивали дело против него в Римскую Инквизицию.
   В самом Риме расследование несколько облегчилось появлением нового свидетеля обвинения, монаха ордена капуцинов, находившегося долгое время в одной камере с Джордано в Венеции. Словно по мановению волшебной палочки, всплыли еще четыре доносчика-арестанта, с тем же рвением обвинившие его во всех смертных грехах. Из их показаний следовало, что неаполитанец в беседах с ними утверждал, будто пророк Моисей выдумал свой рассказ о встрече со Всевышнем на горе Синай и точно так же все десять заповедей. И прочее в духе того психоза, который царил среди заключенных Святой Инквизиции.
   С этого момента против Джордано выдвинули уже двадцать четыре обвинения, необоснованность каждого из которых он обязан был доказать. Как ни парадоксально, чем больше давления на него оказывали, тем больше сил в себе он находил противостоять нападкам. Папа Клемент VIII дал судьям указание досконально разобраться в философских взглядах арестованного и для этого проштудировать все его сочинения. Разбору подлежала уже не обоснованность свидетельских показаний, а сам склад мышления обвиняемого, продолжавшего настаивать на бесконечности и вечности Вселенной.
   Члены трибунала престали проявлять терпимость к тому, что было признано ересью. Ему угрожали пытками, но он стоял на своем, несмотря на семь лет, проведенные в тюремной камере. Судя по документам судебного процесса, следователи не просто угрожали, но и прибегали к пыткам. Ему намекали, что от его поведения зависело, отправят ли его на костер или пощадят. Принять отречение в обмен на сохранение жизни он категорически отказался.
   После указания Папы Римского незамедлительно вынести смертный приговор судьи Святой Инквизиции квалифицировали Джордано Бруно как "еретика нераскаявшегося, упорного в своем упрямстве". Далее, по заведенному правилу, отдали его светским властям с таким пояснением: "Ты должен будешь предстать перед светским правосудием, а потому мы передаем тебя суду губернатора Рима, здесь присутствующего, для того, чтобы ты был наказан должным образом. Обращаемся к нему с настоятельной просьбой проникнуться желанием умерить суровость наказания и в данном случае не приводить к опасности летального исхода".
   За этими лицемерием скрывалось желание церковного суда просто умыть руки, зная заранее, что у светской власти не было полномочий пересматривать приговор. Да и какой судья решится облегчить долю осужденного, который не раскаялся в своей ереси?
   Спустя месяц после вынесения обвинительного приговора Джордано Бруно доставили на площадь Кампо ди Фьори. Палач привязал его к столбу и поджег хворост. Толпа зевак загудела в знак одобрения.
   Рассказывали, будто, выслушав приговор, неаполитанец заметил: "Вы, наверное, больше боялись зачитать этот приговор, чем я - выслушать его". Возможно, это легенда, а, может, так оно и было.
   После своего выступления в трибунале Римской Инквизиции с клятвенным отречением от своих еретических взглядов, другой диссидент, астроном Галилео Галилей еле слышно сказал: "И все-таки, она верится!" Вот это действительно, скорее всего, легенда. Основания для такого предположения дают события, предшествовавшие его отречению на суде.
   Преподаватель математики в Падуе, создатель термометра и телескопа разделял гипотезу Николая Коперника о гелиоцентричности планетарной системы. Первоначально известностью своей он обязан именно изобретенному им оптическому инструменту, который получил военный флот для использования в морских баталиях. Но этот же прибор направил он и на познание небесных далей.
   Вскоре после казни Джордано Бруно Галилей в письме к Иоганну Кеплеру заверил немецкого ученого в своей приверженности теории Коперника. Спустя еще некоторое время астроном обнаружил спутники Юпитера, вращавшиеся вокруг него, но не вокруг Земли, как должно быть согласно библейскому Сотворению мира. Поскольку опять затронуты основы теологии, в дело немедленно вмешалась Инквизиция, пусть даже в данном случае нарушителем спокойствия выступал благочестивый католик, располагавший влиятельными связями в Ватикане.
   Первое предостережение ученому в письменном виде сделал монах доминиканского ордена, падре Никколо Лорини. В ответ Галилей предложил различать области теологических и научных изысканий. Уверенный в своей правоте ученый заявил: "Если Священное Писание не может ошибаться, то его интерпретаторы и комментаторы могут это делать в разной форме, особенно часто и рискованно, когда задерживаются исключительно на буквальном истолковании текста, ибо таким образом появляются не только различные противоречия, но также опаснейшие ересь и богохульство".
   Инквизиторы не замедлили ответить. На что позволял себе намекать этот звездочет! Может быть, на то, что лица священнического звания (интерпретаторы) сами впадали в ересь, понимая Священное Писание буквально? Если так, то, каким бы ученым он ни был, его следовало приструнить незамедлительно и таким образом поддержать доброе имя Святейшей Римской Католической Апостолической Церкви.
   Приструнить римская курия поручила все тем же монахам-доминиканцам, собиравшим на него "компромат". По их наущению, трибунал Инквизиции завел на него розыскное дело по поводу всех его изысканий относительно вращения Земли вокруг Солнца. Но, учитывая его известность и связи, заключать его в тюремную камеру пока не решались. Еще бы, даже сам Папа проводил с ним любезные беседы наедине и в ходе прогулки по саду заверил ученого, что пока он занимает Святой Престол, с его головы даже волосок не упадет.
   И действительно, в ватиканский Индекс запрещенных книг сочинения Галилея не попали. Тем не менее, если углубиться в содержание внутренних документов курии, то можно обнаружить: понтифик призывал своих приближенных внимательно отслеживать заявления ученого и, если тот будет настаивать на правоте своих взглядов, заключить его в тюрьму. Когда после смерти Папы Галилей опубликовал трактат о движении планет, в котором не опровергал теорию Коперника, розыск возобновился, ученого вызвали в Рим.
   Сразу по прибытии в город на семи холмах флорентийца заключили в камеру инквизиторской тюрьмы. Начались допросы. Пытали ли старика или же учитывали его преклонный возраст, сказать со всей определенностью трудно. Как бы то ни было, на шестой месяц своего заточения подследственный вынужден был сделать унизительное клятвенное отречение на коленях перед судьями. Вот его текст дословно:
   "Я, Галилео Галилей, сын покойного Винченцо Галилея из Флоренции, будучи вызван на суд и коленопреклонен перед вами, уважаемые и высокочтимые кардиналы, генералы-инквизиторы Всемирной христианской республики и противники ереси, держу перед собой в руках Святые Евангелия и клянусь, что всегда веровал и с Божией помощью всегда веровать буду во все, что поддерживает, проповедует и чему учит Святая Римская Католическая Апостолическая Церковь. Получив от Инквизиции указание оставить навсегда ложное мнение о том, что Солнце есть центр неподвижный, не поддерживать, не защищать и не преподавать эту ложную доктрину, как несовместимую со Священным Писанием, я написал и опубликовал брошюру, в которой, разбирая осужденную доктрину, придал ей основания в поддержку и по этой причине был предан суду как подозреваемый в еретическом веровании в то, что Солнце есть неподвижный центр, а Земля не есть такой центр. Хочу отвести от ваших преосвященств и от любого христианина-католика это подозрение, справедливо на меня павшее. Поэтому, с искренним сердцем и искренней верой, я отрекаюсь от этой проклятой, ненавидимой мною ереси и, вообще, от любых ошибочных суждений противных Святой Церкви и клянусь, что никогда больше не стану утверждать, в письменной или устной форме, такого, что могло бы дать основания для подозрений в мой адрес. Точно так же, если мне будет известно о каком-либо еретике или подозреваемом в ереси, я тут же донесу на него в Инквизицию или инквизитору по месту моего нахождения. Кроме того, клянусь исполнять и твердо следовать санкциям, наложенным на меня Инквизицией. Но если случится мне нарушить против воли Божией взятые на себя обещания, клятвы и заверения, то представлю себя целиком для соответствующего наказания, узаконенного и оглашенного священными канонами и другими установлениями общего или частного порядка против преступников такого рода. Итак, с помощью Божией и Его Священных Евангелий я отрекаюсь от всего названного мною ранее и во свидетельство тому собственной рукой подписываюсь под каждым словом этого данного мною отречения.
   Рим, монастырь де ла Минера, 22 июня 1633 года. Я, Галилео Галилей, отрекшийся в соответствии с ранее мною сказанным своею собственной рукою".
   Последние годы своей жизни он провел под домашним арестом.
   В камере неаполитанской тюрьмы почти четверть века томился монах доминиканского ордена Томмазо Кампанелле, осужденный за участие в заговоре против испанского владычества. Там он написал трактаты по философии, политике, астрономии, медицине. После прочтения сочинения Галилея о солнечной системе решил, что на всех планетах жили разумные существа, и начал размышлять, как могло быть устроено у них общество. Автора социальной утопии "Город Солнца" интересовало, не блаженны ли они и не пребывали ли в состоянии, напоминавшем человеческое.
   В трактате "Вспомнят и обратятся..." Кампанелле направил свое слово Богу, архангелам и святым, дьяволу и всему роду человеческому, всем христианам, прелатам Римской церкви, братьям и клирикам, католическим монархам Европы и Великому князю Московскому, всем решительно языческим государям на земле, включая китайского богдыхана. Ссылаясь на Библию и свои астрологические выкладки, падре призвал их всех объединиться в лоне католицизма, которое соединило бы в себе веру Христову, натуральную магию и социальную утопию Города Солнца...
   Тогда же французский математик Ренэ Декарт впервые применил алгебру в геометрии и, в полном согласии со взглядами Галилея, написал трактат о свете под девизом "Я мыслю, значит существую". Избавившись от средневековой схоластики, он решил сомневаться во всем, в чем только можно усомниться. Однако, даже проживая в самой свободной по тем временам Голландии, ученый все еще льстил духовным лицам, особенно иезуитам. Вероятно, это из желания убедить Римскую церковь, что в ее собственных интересах следовало быть менее враждебной науке. Его склад ума остался типичным для просвещенного европейца той поры, в котором все балансировало на грани, в постоянном напряжении и ощущении опасности, в надежде уже не столько на божественное снисхождение, сколько на самого себя, на свою дальновидность, смекалку и упорство...
   Среди "патриархов ереси", как называли философов-вольнодумцев, схоластика и риторика утрачивали свою интеллектуальную привлекательность. Укреплялось доверие к научным методам исследования как наиболее надежному способу изучения природных и общественных явлений. В то же время среди них же нередко попадались сторонники каббалистических доктрин, члены тайных братств розенкрейцеров и масонов.
   Объясняя суть открытого им Закона всемирного тяготения, ученый из Кембриджа Исаак Ньютон ясно дал понять: им всего лишь обозначена некая сила, под воздействием которой тела стремились друг к другу. В соответствии с этим Законом, сила тяготения проникала до центра Солнца и планет без уменьшения своей способности и действовала пропорционально не величине поверхности частиц, а квадратам расстояний. Основатель классической механики признал, что причины тяготения ему до конца не известны и вполне могут иметь нематериальные свойства.
   Нет, сэр Исаак не хотел разделять вывод нидерландского философа Бенедикта Спинозы о том, что Ветхий Завет - это творение человека, где весьма запутанно изложена древняя история еврейского народа, причем написанная в разное время и разными авторами. Ньютона не удовлетворяло мнение Спинозы, будто Священное Писание божественно лишь до тех пор, пока побуждает людей к благоговению перед Богом, но если люди им совершенно пренебрегают, то оно ничего, кроме бумаги и чернил, собою не представляет.
   Современники Ньютона терялись в догадках относительно его теологических взглядов. Большинство все же сходилось на том, что он считал Иисуса посредником между Богом и человеком. Видимо, признавал Священное Писание источником истины, но лишь когда оно не противоречило разуму. И вообще, религиозные взгляды ученого несколько отличались от общепринятых и претерпевали эволюцию.
   Раскладывая по полочкам историю христианства, первооткрыватель всемирного тяготения обнаружил, что в IV - V веках нашей эры сторонники Святой Троицы и триединства Бога умышленно исказили библейские тексты для последующего оправдания своего фундаментального догмата. Ньютон также видел, что при переводе текста с арамейского и древнегреческого сомнительные места просто убраны, а другие отредактированы до полной их неадекватности оригиналу.
   "Надо сказать, к стыду христиан, католики виновны в этих искажениях куда больше еретиков, - отметил Ньютон в своей записной книжке. - Ведь именно католики сначала совершили этот подлог, а затем, чтобы его оправдать и распространять, обвинили еретиков и старых толкователей в исправлении подлинных древних текстов и переводов". В подобных текстологических проделках ученый усмотрел и всегдашнюю любовь к тайнам у наиболее суеверных людей, которым больше всего нравится то, что они меньше всего понимают. По его мнению, поклонение Христу как Богу представляет собой типичное языческое идолопоклонство.
   Вряд ли правомерно относить теологические воззрения Ньютона к вероучениям различных христианских сект, типа квакеров. Последние, например, были убеждены в ложности человеческого образа Создателя и призывали воспринимать его правителем внутри души человеческой. Для квакеров искавший Бога вне себя и поклонявшийся ему на расстоянии поклонялся сам не знал чему. Нашедший же Бога в себе и подчинявшийся внутреннему духу справедливости знал, ибо подчинялся и приобщался духу, создавшему всякую плоть на этом свете. Такое понимание, по-видимому, было чуждо Ньютону, поскольку служило довольно резким аргументом не в пользу правившей в Англии церкви.
   Еще со времен учебы в Кембриджском университете, твердыне правоверного англиканства, сэр Исаак тщательно скрывал свою корреспонденцию. Однако по прошествии времени переписка приоткрывается и из нее вырисовывается пуританский аскетизм ученого, его страх перед Богом, постоянные терзания чувством вины и сомнениями нравственного порядка. Ложь, потерю самообладания и эгоизм он считал смертным грехом.
   Теологическими изысканиями он занимался столь же упорно параллельно своей научной работе, начиная с университетской скамьи и до последних лет своей жизни. В итоге, подвел черту под своими взглядами на Бога в "Общей схолии", входившей во второе издание "Начал". "Такое изящнейшее соединение Солнца, планет и комет, - отмечал он, - не могло произойти иначе, как по намерению и по власти могущественного и премудрого существа. Если и неподвижные звезды представляют собой центры подобных же систем, то все они, будучи построены по одинаковому намерению, подчинены и власти единого: в особенности приняв в соображение, что свет неподвижных звезд - той же природы, как и свет Солнца, а чтобы системы неподвижных звезд от своего тяготения не падали друг на друга, Он их расположил на таких огромных одна от другой расстояниях".
   По его убеждению, властитель Вселенной и душа мира есть то, что должно называться Господь Бог Вседержитель, мощь и воля которого ничем не ограничены и служат основанием существования как материи, так и самих законов природы. С его токи зрения, проявляются они в каждодневных действиях вторичных причин, в предсказуемости природных явлений. Сам же факт сохранения и поддержания установленного в момент Творения порядка, включая силу тяготения, уже свидетельствует об абсолютной власти Бога.
   Автор "Общей схолии" все же был далек от чрезмерной доверчивости к свидетельствам о чудесах. В них он видел не волевой акт Вседержителя, нарушавший естественный порядок вещей, а события, которые "происходят редко и по этой причине вызывают удивление". Случаи же истинных чудес, когда Господь "счел нужным действовать иначе", оставались в прошлом, хотя ничто не мешало Богу сотворить чудо в любой выбранный им для этого момент. Такому хитросплетению желаний Всевышнего Ньютон отвел заметное место в своей космологии.
   В частности, он полагал, что комета могла нарушить гравитационное равновесие небесной гармонии и упасть на Солнце, в результате чего тепло на Земле настолько увеличилось бы, что на ней не осталось бы ничего живого. По его мнению, для этого тоже требуется мощь Творца, что происходило уже с Землею неоднократно, а потому все написанное в первых главах Книги Бытие Ветхого Завета - лишь одно из Творений и даже Адам, возможно, не был первым человеком. Тем не менее, не желая вызывать у теологов-ортодоксов подозрения в намеке им на извечное существование мира, ученый предпочитал всякий раз указывать на "принципы, которые, применительно к людям, могли бы способствовать вере в Бога".
   Чем больше задумывался сэр Исаак о природе пространства, времени и тяготения, тем глубже убеждался в том, что мир не может быть местом извечного пребывания Бога, что мир - в Боге, а не наоборот, что Бог есть чистый дух, пронизывающий всю Вселенную, невидимый, неосязаемый, неизменный повсюду и не способный принимать телесный облик. Что же касается Иисуса Христа, то он порожден Богом-Отцом до начала мира и, переняв от Отца некоторые атрибуты, стал соавтором Вселенной.
   Адепт абсолютной власти Вседержителя, Ньютон с явной симпатией относился к доктрине предопределения судьбы, придуманной церковным реформатором Кальвином. Физик тоже был встревожен тем, что многие философы принимали за образ Бога свои собственные фантазии перед лицом бездонной глубины божественной мудрости. И, конечно, ему импонировала идея предопределения, ибо та отвечала его убежденности в собственной избранности. Познавая Природу, как считал Ньютон, мы можем лучше постичь общий замысел Творца, но видеть Природу исключительно через призму Священного Писания - это удел необразованных простецов, для коих Моисей и придумал данную в Книге Бытие совершенно неправдоподобную картину Сотворения мира...
   Спустя полвека после смерти великого ученого его такой же знатный соотечественник лорд Генри Болингброк пренебрег свойственной гордому британцу сдержанностью и дал свою собственную оценку персонажам Ветхого Завета: "Возможно ли, чтобы Бог, отец всех детей, сам водил и сопровождал варвара, на которого не хотел бы походить самый кровожадный людоед? Великий Боже! Прийти из безвестной пустыни для того, чтобы уничтожить чужой народ, истребить всех его жителей, в том числе женщин и детей, перерезать всех его животных, сжечь дома и утварь в то время, когда у самих победителей нет ни кола, ни двора, и пощадить одну только гнусную проститутку, предательницу, достойную пытки. Если бы эта сказка не была столь бессмысленной, то была бы самой отвратительной. Лишь отпетый негодяй мог сочинить такое и только пьяный дурак может в это поверить".
   Кто такой лорд Генри Болингброк? Министр иностранных дел, автор знаменитого Утрехтского мирного соглашения, которое дало Западной Европе некоторую передышку от кровавых разборок французского короля Людовика XIV и взаимного истребления народов. И это сказал англичанин вскоре после того, как его соотечественника, богослова Томаса Вульстона, замучили до смерти в английской тюрьме за его крамольную мысль о несостоятельности описанных в Библии чудес, да и самого рассказа об Иисусе Христе...
   Как у лорда Болингброка, жизнь литератора и философа Вольтера складывалась тоже весьма удачно. Сын парижского нотариуса слыл властителем дум своих сограждан еще при жизни, да и вольнодумство ему обычно сходило с рук - благодаря, видимо, его гениальной способности свести любой серьезный вопрос к шутке. Даже когда начальник полиции предупреждал его, что предосудительными публикациями ему, мол, не удастся уничтожить христианство, тот иронично ответил: "Что ж, посмотрим".
   Вольтер отвергал религии с персонифицированными богами, верил в идею о правившем миром высшем разуме. Он - сторонник религиозной философии деизма, а Христа, Аллаха и Будду оставлял непросвещенным умам. Никогда не высказываясь против христианства прямо, тем не менее, в своем "Философском словаре" отмечал: "Языческая религия пролила немного крови, а наша залила ею всю землю. Наша бесспорно единственно добротная, единственно истинная, но, пользуясь ею, мы совершили столько зла. Непостижимо, как после стольких ужасов, содеянных нами, мы еще осмеливаемся называть варварами других".
   В представлении Вольтера, история возникновения народов полна сказок и басен, повторять которые еще не значит лгать: это значит просто их пересказывать. Сам он не страшился епископов и говорил, что колыбель христианской церкви со всех сторон окружена обманом в виде всякого рода абсурдных сочинений под вымышленными именами, типа писем Святой Девы к Святому Игнатию или дарственной грамоты императора Константина Папе Римскому Сильвестру. Тогда почему же христианской церкви удалось, основываясь на абсурде и обмане, вроде бы губительных для нее же, все-таки выжить и укрепиться?
   "Именно абсурдность и помогла поработить народ, - пояснял философ. - Ведь ни в какой комиссии, назначенной римским сенатом, не разбирался вопрос о том, действительно ли явился ангел к бедной еврейской поселянке и объявил ей о решении Святого Духа сделать для нее ребенка, действительно ли Енох, седьмой человек после Адама на земле, написал, что ангелы спали с дочерьми человеческими".
   Вольтер напоминал, что вопрос об единосущности Иисуса и Бога был поставлен лишь спустя три столетия после его распятия - в ходе заседания Никейского Собора церквей. Спор там разгорелся и перешел в рукопашную. Один из отцов-основателей Ориген кричал во все горло: "Жалкой смертью кончил презренную жизнь. И еще хотите, чтобы мы верили в него как в Бога!" Тем не менее, с самым незначительным перевесом голосов сторонники догмата Святой Троицы одержали верх и с тех пор ересью считалось любое рассуждение о том, что Иисус есть Сын Божий лишь по усыновлению. Единую сущность Святого Духа с Богом обсуждать тогда не стали, зато из множества благих повествований (евангелиев) выбрали четыре "самые истинные" и включили их в канон.
   По мнению Вольтера, есть несколько причин победного шествия христианства по миру с V по XV века. Во-первых, веротерпимость правителей Древнего Рима просто потрясающа. Непорочное зачатие, воскресение из мертвых, бессмертие души - все это римлян не волновало, они даже считали ниже своего достоинства интересоваться подобными "чудесами". Что их беспокоило, так это спорадические нападки иноверцев на римских богов, устроение ими мятежей и нарушения законов. Во всех иных случаях иудеев-христиан не преследовали и они свободно совершали свои обряды в синагогах. Во-вторых, появившиеся поначалу среди иудеев христиане занимались преимущественно торговлей, посредничеством и ростовщичеством. То есть в нарушение Христовой заповеди служили Богу и мамоне одновременно. Даже иерархи церкви не чурались пренебречь своим священным долгом, приобретали земельные участки и брали высокие проценты за кредиты.
   Причинами широкого распространения христианства Вольтер признал также стройность цепочки догматов христианского вероучения, охватившей все от сотворения мира до конца света. И, конечно, проповедуемую ранними христианами идею общечеловеческого братства, которая увеличила притягательность христианского учения в широких народных массах. Все эти сказки для увлекательного чтения оставались совершенно неизвестными в Римской империи и, когда позднее появились монахи, они еще больше увеличили число бредовых басен.
   Такова уж жалкая природа человека, подвел черту Вольтер. Всякое заблуждение, принятое однажды официально и основанное на деньгах, которые оно приносило, продолжало существовать в полной мере и тогда, когда в нем разобрались все здравомыслящие и даже извлекавшие из него материальную выгоду люди. Традиции и привычки всегда брали верх над истиной. Нет ни одного теолога, ни одного приходского попа, который не смеялся бы над предсказаниями и прорицаниями сивилл, сочиненными к вящей славе Божией. Тем не менее, в церквах распевались гимны, в основе которых заложены все те же басни.
   Парижский вольнодумец считал, что первые христиане жили милостыней, презирали храмы и священников, но их последователи создали церковь, стали жить вымогательством, превращались в мошенников, убийц, тиранов и палачей, обогащаясь за счет идиотов-фанатиков, лишавших себя самого необходимого, дабы сделать жизнь для бездельников райской. Всякого священника, который прочтет о столь очевидных вещах, Вольтер заклинал сказать самому себе: "Я богат только благодаря вкладам моих сограждан, которые когда-то малодушно снимали со своих близких последнюю рубашку, чтобы обогатить церковь. Неужели у меня хватит подлости обманывать их потомков и варварства, чтобы их преследовать? Ведь прежде всего я человек, а потом уже духовное лицо. Если я буду поддерживать догматы, которые издеваются над здравым смыслом, то это означало бы, что я просто сошел с ума. А если я буду использовать свое влияние, чтобы заставить восторжествовать эти абсурдные догматы, в которых сам не могу верить, то значит, я - отвратительный тиран".
   Церковный деспотизм философу представлялся самым нелепым и унизительным, несообразным и зловредным для человека. Из всех жреческих владычеств самым преступным он называл владычество священников христианской церкви. О пророке Магомете отзывался столь же скептически, считая его основателем не только новой религии, но и нового деспотизма, при котором всем народам также навязывался единый духовный правитель. Считал, что в результате опустошительных кровавых религиозных распрей не возникло ни одной полезной истины. Эти распри начинались для выяснения, имело ли вечное и вездесущее существо дочку или же сына, был ли этот сын зачат до или после сотворения мира, единосущен ли он своему отцу или отличается только по своей природе, умер ли во время ужасной казни, воскрес ли и прочее из того же запаса.
   Ну и что же было делать человеку, познавшему бесконечную цепь преступлений, которыми запятнала себя христианская церковь? У кого искать поддержки? Может, ему лучше быть атеистом и общаться с атеистами? Атеисты совершали преступление без закона Божьего, как христиане или мусульмане совершали их по закону. Может, разумнее и утешительнее иметь дело с деистами?
   С точки зрения Вольтера, самое лучшее, что могут сделать люди, - это принять такую религию, которая походила бы на самый разумный способ государственного правления. Разумное же государственное правление заключается в справедливом распределении наград и наказаний.
  
   *
   А вот американские Штаты второй половины XIX века. Проживал там профессор Гарвардской школы богословия Ральф Эмерсон. Священнический сан он сложил с себя, чтобы заняться философской и литературной деятельностью. Слыл человеком безупречной репутации и незапятнанной совести. Не знал разрыва между своими словами и делами, возмущался пуританской моралью и "верованием отцов". Вместо Бога ставил в центр мироздания человека.
   "Верь в себя!" - жизненное кредо американского просветителя. Эмерсон призывал всех и каждого довериться своему внутреннему чувству, быть личностью взыскательной к самой себе, раскрепощенной, свободной от религиозных догматов. Именно в такой личности им найдена высшая ценность, причем вера в себя означала не замкнутость на самопознании, а восстание против окостеневшего мышления.
   "Почему бы и нам не создать поэзию и философию, основанную на вдохновении, а не на традиции? Почему бы и нам не постигать веру через откровение, а не через историю религиозных идей прошлого? - интересовался он в своем трактате "Природа". - Если мы можем на какой-то срок отдаться природе, чьи жизненные истоки струятся вокруг нас и сквозь нас, зовя нас даруемой ими силой к действиям, согласным с природой, то почему мы должны блуждать среди сухих костей, облекать живых людей в выцветшие маскарадные наряды прошлого? Ведь солнце сияет и сегодня. Поля еще больше изобилуют льном, пастбища шерстью. Появились новые земли, пришли новые люди, возникли новые мысли. Так будем же требовать от нас собственных творений, собственных законов и убеждений".
   Американец был уверен, что нет у людей вопросов, на которые нельзя найти ответов. Чтобы найти ответ, нужно лишь погрузиться в наблюдение за окружающей нас Природой, которая своими закономерностями помогает рассеивать наши сомнения, хоть и делает вид, будто нарушает иногда свои собственные законы. На челе Природы не бывает написана низость, она никогда не становится игрушкой человека или его собственностью. Тем не менее, на лоне ее нами овладевает первозданное наслаждение, какие бы горести ни выпадали на нашу долю. Оказавшись в лесу, где скрывается непреходящая молодость, мы сбрасываем с себя, как змея кожу, груз прожитых лет.
   Между моралью и религией Эмерсон подметил весьма существенное различие. Мораль представляла собой некий свод обязанностей, исходивший от человека. Религия - тот же свод, но исходивший якобы от Бога и считавший все видимое человеком временным, невидимое - вечным. Религия попирала Природу, потому верующим она была не нужна. Многие даже собственного тела стыдились и, не испытывая внутренней связи с Природой, в глубине души отчуждались от нее.
   Основания человеческой натуры ученый из Новой Англии находил не в материи, а в душе, от исцеления которой зависело возвращение миру изначальной красоты. Причину же того, что миру недоставало единства, что мир лежал в развалинах и нагромождениях, он усматривал в утрате человеком своего внутреннего единства. Вот почему призывал отдать себя в руки Просвещенной Воли, посмотреть вокруг себя новыми глазами, дабы удовлетворить вечную жажду разума познать истину и установить, что есть благо.
   Как считал Эмерсон, надо быть уверенным в своей способности построить свое собственное царство, ни в чем не уступавшее по своему величию римскому. Возвышение же духа повлечет бы за собой соответствующее преобразование в мире вещей, создаст повсюду прекрасные лица и горячие сердца, породит героические поступки и мудрые речи, разрушит тюрьмы и лечебницы для душевнобольных.
   Явления природные, по мнению мыслителя, не хаотичны и не чужды один другому, но подчинены также нашему разуму, благодаря усилиям которого все необычное обретает свое место. Красота природы - это красота ума человека. Призыв древних "Познай самого себя!" и призыв современности "Изучи Природу!" становятся одинаковыми по смыслу для людей, не склонных к подражательству и покорности, доверяющих себе, полагающихся на себя и уважающих самих себя.
   Согласно Эмерсону, люди - это скрытые божества, притворяющиеся глупцами. У него складывалось впечатление, будто само небо посылало безумных ангелов в мир земной, как в сумасшедший дом, и в этом мире они порой начинали говорить разумные вещи, произносить слова, некогда услышанные ими на небесах, но затем их охватывал новый приступ безумия и они уныло бродили по свету, напоминая бездомных собак. В мире, где живет человек, он должен осознать свою ценность, смотреть прямо и открыто на себя и других, брать причитающееся ему честно. Довольно прятаться за чью-то спину с видом мальчика из школы для бедных и незаконнорожденных правонарушителей!
   Эмерсон признал, что от человека, решившего верить в себя, поистине требовались качества достойные богов: высокий духовный порыв, стойкая воля, незамутненный ум. Ему вспоминалось, как однажды в церкви на проповеди священник изложил общепринятое представление о Судном дне: на этом свете, мол, наказание не выносилось, грешники пока торжествовали, праведники терпели лишения, но тем и другим воздастся по заслугам в мире ином. Выслушав экклезиаст, прихожане на него не обиделись и, выходя из храма, никто ничего не сказал по поводу услышанного.
   Что имел в виду священник? Неправедным могла тоже сопутствовать удача, их не вызовут в суд на этом свете, достойные же будут бедны и презираемы, однако получат обязательно возмещение в виде таких же благ на том свете, в загробном мире? Успех в чисто коммерческом исчислении? По мнению Эмерсона, столь упрощенно строились рассуждения всех теологов, но человек в жизни лучше, чем они его выставляли. Опыт опровергал церковные догматы, и всякий человек с пытливым и любознательным умом наглядно убеждался в их надуманности. Многие понимали это, хотя и не могли доказать. Очень часто сказанное в школе или церкви принималось ими на веру, но если они слышали то же самое в частной беседе, у них возникали сомнения. Хотя откровенно и прямо изложить свою точку зрения редко кто отваживался.
  
  
   ПРОБА N8: НАПАСТИ ДЕРЗКОГО УМА
  
   За последние два столетия об Иисусе Христе и его вероучении написано больше, чем за всю предыдущую историю человечества. Самый же плодотворный в этом отношении - XIX век.
   Ничего удивительного. В ту пору ведущие европейские страны совершили гигантский скачок в развитии промышленности, медицины, естествознания, техники, искусства, литературы. Завершилось становление двух новых социально активных классов - буржуазии и пролетариата. Европейские физики предпочитали творить уже без оглядки на мифы, основываясь на практическом опыте. Философы и психологи с гораздо меньшей предвзятостью обращались к "феномену человека" и обнаруживали в нем не менее интересные явления, чем в самой Природе. Личность просвещенного европейца все еще была раздвоена в моральном плане, но на сей раз несколько глубже осознавала свою очевидную уязвимость. На этом пути его подстерегали все более жестокие метаморфозы...
   Закоренелый холостяк из Кенигсберга и основоположник немецкой идеалистической философии Иммануил Кант предвосхитил гипотезу Лапласа о происхождении солнечной системы из туманностей. По его мнению, Бог, свобода и бессмертие есть идеи, сформулированные разумом, реальность которых доказать невозможно. Единственно возможная разумная религия, для него, основана должна быть исключительно на законах морали. Поэтому нужно привести традиционную религию в соответствие с данными разума, а все противоречащее изъять из нее, создав "естественное христианство", сводимое к моральному кодексу.
   После Канта на самую высокую кафедру философии в Германии поднялся профессор Берлинского университета Георг Фридрих Гегель. Родоначальник диалектики утверждал: все действительное разумно и все разумное действительно, хотя это и не означает, что все существующее правильно. По его убеждению, ничто не является всецело ложным или всецело истинным, а разум - это лишь осознанная достоверность реального бытия. Своим соотечественникам Гегель придавал "дух нового мира, цель которого в осуществлении абсолютной истины как бесконечного самоопределения свободы, той свободы, содержанием которой является сама ее абсолютная форма". В рамках концепции такой свободы он считал войны чуть ли не благочестивым делом. В жизни Иисуса не признавал никаких чудес или тайн, ибо считал разум высшим судьей, диктующим свои законы и перекраивающим Евангелие на свой лад.
   Историк и писатель Эрнест Ренан создал фундаментальный труд, описывавший жизнь проповедника из Назарета, и пришел к некоторым существенным заключениям относительно его личности. Так, например, Иисус не обладал знаниями, которые давали бы ему основания называться ученым, с греческой культурой вряд ли был знаком, говорил на сирийском наречии, смешанном с еврейским, вне иудаизма вообще мало что знал, даже не ведал о религиозной философии иудейской школы Александрии.
   По мнению французского историка, Иисус был осведомлен о некоторых неортодоксальных иудейских верованиях, приписываемых пророкам или патриархам. Но, сколь ни парадоксально, об истории Древнего Рима молодой раввин ничего не ведал. Не имел он понятия и о греческой философии, отрицавшей чудеса и сверхъестественные силы, которым простодушная вера людей древнейших времен приписывала управление Вселенной. О Лукреции с его идеей незыблемости законов природы и отрицания чудес известно было во многих странах, знакомых с древнегреческой культурой, но не в Галилее, где вместо знаний больше жаждали чуда.
   Как и все его земляки, Иисус верил в существование дьявола, олицетворявшего мировое зло, считал нервные болезни его проказой. Чудеса он и не мог воспринимать как нечто ненормальное, ибо понятие сверхъестественного возникает лишь с появлением экспериментального естествознания. Назарянин действительно был глубоко убежден, что молитвою можно остановить болезнь, что весь мировой порядок, включая человека, зависит от воли Создателя.
   Как и все его земляки, Иисус жил грандиозной вдохновляющей мечтой, преисполненной упованием на лучшее будущее своего народа и верой в то, что Богом ему уготована безграничная слава. Однако горькая действительность все никак не подтверждала столь высокого предназначения. В отчаянии мысль еврейских мудрецов пошла на смешение самых непримиримых идей в самых экстравагантных своих фантазиях о торжестве еврейского народа и о победе культа их Бога над языческими религиями. В итоге, они призвали Мессию - судью и мстителя, захотели всеобщего обновления на началах нравственности и справедливости, ибо только оно одно могло утолить неодолимую жажду отмщения, постоянно подогреваемую сознанием своей национальной исключительности. Этими идеями и проникнута душа молодого Иисуса.
   Таким образом, по схеме Ренана, отношение Иисуса к Богу было отношением сына к отцу, и в этом проповедник нисколько не принадлежал только своему племени. Бог Иисуса - не владыка, одаренный сверхъестественной силой убивать или спасать по своему усмотрению. Бог Иисуса - не пристрастный деспот, избравший израильтян своим народом, покровительствующий ему вопреки всем другим. Бог Иисуса был Богом человечества. Сам же Иисус поднялся над предрассудками своих соплеменников, утверждал всеобщую отчизну, высшее утешение, прибежище смиренных и кротких сынов человеческих. Иными словами, то Царство Божие, которое каждый человек должен был носить в своем сердце.
   Иисус Назарянин проповедовал кротость, всепрощение, милосердие, самоотречение. Относительно справедливости повторял известную аксиому: во всем как хочешь, чтоб с тобою поступали люди, так поступай и ты с ними. Но такая эгоистическая мудрость полностью его не удовлетворяла и он дошел до крайности. В ответ на удар по правой щеке предложил подставить левую для нового удара. Призвал благословлять проклинающих и боготворить ненавидящих.
   Иисус Назарянин осуждал жестокость, месть, ростовщичество, сладострастие и прелюбодеяние, требовал всеобщего прощения обид. В отношении благочестия, добродетельности, кротости, бескорыстия сердечного он кое-что прибавил своего к учению пророка Моисея. Старое и довольно уже известное до него сделалось как бы новым, приобрело благодать, вызвало умиление поэтическими поучениями, внушило преданность лично ему и стало большим, чем само вероучение с морализаторством, позаимствованным из кодексов более древних по своему происхождению.
   Учение Христово поначалу приняли за религию без жрецов и обрядностей, основанную на непосредственном общении с Отцом Небесным. Иисус явился революционером в лоне иудаизма: негодование у него вызывали кривляния ложной добродетели и лицемерие фарисеев, выставлявших напоказ свои моления и дарения милостыни, накладывавших на свои одежды особые знаки, дабы все видели в них людей благочестивых. То был откровенный противник внешних формальностей, которые могли бы исказить его учение под предлогом покровительства ему. С ним пришла в мир и идея благости человеческого братства, настолько возвышенная, что христианской церкви придется впоследствии несколько приземлить ее.
   Во времена Иисуса довольно часто появлялись раввины, каждый со своим учением. Многие их наставления перешли в Талмуд. Обычно же мудрецы-иудеи не писали книг, все излагали устно, в легкой для усвоения форме. Главное же отличие Иисуса от этих проповедников - его целостный идеализм. В известном смысле, он явился анархистом, благо у него совершенно отсутствовала идея гражданского управления, которое ему казалась злоупотреблением, а чиновник - естественным врагом рода человеческого.
   Все эти оценки Эрнста Ренана логичны, если учесть, что для него религия служила своего рода поэтическим видением мира и основой нравственного развития. Когда же речь заходила об истине, французский историк отдавал приоритет науке, отметал неподдающееся научному анализу в Евангелии как фантазию и из оставшегося пытался создать живой образ Иисуса. "Как застывшая земля уже не позволяет вскрыть механизм первоначального творения вследствие того, что проникавший ее огонь давно погас, - писал Ренан, - точно так же и самые продуманные объяснения всегда оказываются в чем-нибудь неудовлетворительны, когда дело идет о применении наших скромных методов анализа к переворотам творческих эпох, определивших судьбу человечества"...
   Восприятие религиозных догматов Фридрихом Ницше стало полной неожиданностью для его родственников. Среди них много лиц духовного звания, пасторов и богословов. Они служили хранителями христианского учения и никто из них даже в самом страшном сне не мог представить себе, что их отпрыск, родившийся в деревеньке на границе Пруссии и Саксонии, выберет для себя стезю ниспровергателя этого учения.
   Долгие годы Фридрих мучительно страдал от приступов неизлечимой болезни, ходил на грани между жизнью и смертью. Силою воли он заставил себя изучить основы богословия, еврейский и другие древние языки, окончить философский факультет Лейпцигского университета, стать профессором Базельского в Швейцарии. И только на сорок пятом году жизни, когда он уже был широко известен в Европе, сила воли ослабела и не мог предотвратить функционального расстройства. Но все главные мысли своего вердикта в отношении христианства философ успел озвучить еще до того, как впал в безумие.
   Предки Ницше, правоверные христиане, перевернулись бы в гробу, узнав, что он называл их жреческую братию "божьими индюками", объявлял войну их высокомерию и обману. В его восприятии, теологи смотрят на действительность свысока, как на что-то чуждое, словно они уже постигли все загадки мира благодаря своей "избранности". На самом деле, люди с теологическим мышлением не могут относиться ко всему на свете прямо и честно: они обманывают либо невинно, либо коварно, с расчетом, благо сама немецкая честность, в том числе в философии, стоит на ногах недостаточно твердо. Им даже доставляет удовольствие заставлять человека работать, думать и чувствовать без осознанной необходимости, без морального удовлетворения, только из "чувства долга". А это как раз и есть рецепт для прогрессирующей деградации человека ближе к фазе идиотизма.
   Своих соотечественников из числа философов Ницше безжалостно обвинил в недостаточной интеллектуальной честности, назвал их великими мечтателями и чудаками, поступавшими как бабенки, принимавшие прекрасные чувства за аргументы, душевные порывы за "воздуходувку Бога", убеждения за критерии истины. Такая нехватка интеллектуальной совести под маской практического разума приравнивалась им к одной из форм коррупции. В проповедниках он усматривал дальнейшее развитие жреческого типа жуликов, ибо те ставили священные задачи спасения человечества, выставляли себя рупором боговдохновенного императива, изображали из себя созданий высшего порядка, способных познать истину.
   И вот, надо же, иронизировал Ницше, эти "божьи индюки" угадали раньше философов, что от истины следует требовать живописного эффекта воздействия на чувства, так как гладкая скромность претит вкусам публики. Эти священнослужители печенкой чувствовали, что надо использовать привычку человека создавать в себе самом божество, тешиться тщеславным своим ощущением, будто таится в нем великая тайна мира, будто он - действительно Венец Творения и все на свете создано только ради него. Пусть даже в действительности является отнюдь не самым хитрым или ловким среди живых существ, а только самым коварным.
   По мнению Ницше, именно таким целям служило христианское вероучение, где всё, от Бога и души до греха и искупления, были плодами воображения, миром иллюзий. Для этого учения, в основе своей безразличного к истине, гораздо важнее чувствовать, что люди считали веру в Бога своим счастьем и надеялись на него как на избавителя от своих страданий. Христианство выбрало единственный путь приручения человека: сделать из него тип домашнего животного, стадного и больного, запуганного страдальца, равнодушного до ненависти к себе и к радостям жизни, к человеческому достоинству, гордости и уму. Именно малоимущие сословия в первую очередь пытались найти в христианстве спасение и сострадание. Это сострадание нейтрализовало в человеке творческую энергию, омрачало еще больше его существование. Христианство на стороне нищих духом, слабых и униженных неудачников вносило порчу в умы духовно стойких личностей, делала жизнь земную достойной отрицания и презрения.
   Христианские добродетели (веру, надежду, любовь) Ницше называл хитрыми уловками для простаков, ибо тот, кто верит, надеется и любит, обычно теряет способность видеть вещи в подлинном свете, чувствовать свою или чужую боль. Но больше всего ученого возмущала формула Искупителя "спасение придет от иудеев", используемая с целью перетянуть на свою сторону иноверцев всего мира. В иудейском Боге он видел "Бога закоулка", ибо тот знал только его "избранный" народ и пекся исключительно о нем. Впрочем, великий немец считал евреев "самым замечательным народом мировой истории, потому что они поставлены перед необходимостью выживания во что бы то ни стало". По его словам, этот "народ святых" мог претендовать на оригинальность, хотя и являлся одновременно "самым роковым народом". Точнее, своим многовековым влиянием евреи настолько исказили человеческое мировосприятие, что христианин чувствовал себя антисемитом, не сознавая, что он сам и был логическим результатом развития иудаизма.
   Как представлял себе Ницше иудео-христианскую мораль? Все в ней строилось на чувстве досады и обиды, которое лишь отвращало от необходимости улучшать жизнь. В то же время сам еврейский народ готов был проявлять чудеса упорства и силы в борьбе за выживание, использовать любое движение за пределами своих исконных земель в качестве средства самозащиты и самосохранения. Здесь жрецы иудаизма по-своему представляли себе даже само понятие "Бог". Документальным свидетельством тому служила значительная часть Библии, где из прошлого своего народа создан тупой механизм спасения, насмехавшийся над исторической правдой. Это позорнейший акт извращения истории, когда из сильных и удачных образов сделаны жалкие проныры, ханжи и "безбожники", а идиотской формулой "послушания или непослушания Богу" искажался смысл любого события.
   В результате, для оповещения о воле Всевышнего иудеи пошли на величайшую литературную фальсификацию и написали Библию, где разъясняли, как именно надо понимать эту волю, вплоть до больших и малых податей к оплате. Следуя логике извращения, они дошли даже до отрицания самих себя. Группа инакомыслящих, называвших себя именем Иисуса Христа, выступила против жрецов официальной церкви и изобрела еще менее реальное представление о мире. Они восстали против святой иудейской церкви, призвали народ к противодействию ей, что могло по праву считаться государственным преступлением, а их главарь - преступником и еретиком. Полагали, будто умер он по своей собственной вине и нет никаких оснований утверждать о виновности в этом других.
   Приходя к подобным заключениям, Ницше не считал серьезным для себя даже обсуждать противоречия в самой Библии. С его точки зрения, легенда о святых не могла быть историческим преданием, а потому применять научные методы анализа к тому, что не подтверждалось опытом и документами, есть праздность мысли. Говорить же об Иисусе, как гении и герое, просто неуместно в виду нестыковки этого с ключевым понятием Евангелия - блаженной кротостью непротивления злу. Превращать Иисуса в героя или гения Ницше отказывался.
   Новое время - время знаний, рассуждал философ, поэтому уже неприлично быть христианином. Жрец, например, знает так же хорошо, как и всякий, что нет никакого "Бога", никакого "грешника", никакого "Спасителя". Даже при самом скромном притязании на честность, нужно признать, что теолог и Папа Римский с каждым высказываемым ими положением не только заблуждаются, но и лгут. Взять хотя бы величайшего из всех апостолов и законодателей христианской теологии Павла. Не выдает ли он за посмертную жизнь Спасителя собственную галлюцинацию? Да и можно ли верить даже его рассказу о том, что у него было такое видение? Речь идет о самом ненавистном для Ницше персонаже истории, исказившем смысл учения Христа, приспособившем его для нужд Римской империи.
   В Новом Завете философ нашел единственную достойную уважения фигуру - римского прокуратора Понтия Пилата, спросившего у Иисуса "Что есть истина?" Во всем остальном Ницше усмотрел одни дурные инстинкты и обман. Следуя духу Евангелия, негодовал он, священники предлагали в помощь больному человеку не врача, а жреца и Христа Спасителя, затрудняли людям принятие самостоятельных решений, блудили словами по поводу преступления и наказания. Для них критерий истинности была вера, порождавшая блаженное чувство отрады, и тут не важно, что такое ощущение обещано лишь в потустороннем мире, откуда еще никто не возвращался для подтверждения. Блаженство из навязчивой идеи становилось истинной, убедиться в чем легко, заглянув в сумасшедший дом. А не являлась ли вообще сама Церковь домом для умалишенных, где к лику святых частенько причислялись неврастеники, эпилептики, параноики и некоторые другие не менее экстравагантные личности?
   Более того, игра в святое становилось искушением ложью и достигало своей кульминации. Напоминая о грядущем Судном дне, сами христиане не стеснялись судить своих собратьев здесь на земле. Прославляя Бога, прославляли себя. Подобно истеричным женщинам или рахитичным детям, многие священники лгали инстинктивно. Другой их отличительный признак - весьма слабая способность к серьезному и глубокому чтению, анализу и пониманию фактов без искажения в их толковании.
   Доказательством истинности, к примеру, священники продолжали считать мученичество. Но разве кровью свидетельствуется истина? Уже в самом тоне, каким мученик навязывал всем свое "истинное" видение мира, проявлялся столь низкий интеллект, что даже нет нужды в опровержении. О том, что устами кого-то одного глаголет истина, могли рассуждать только необразованные люди: они теряли опору на собственные силы, не в состоянии были принадлежать себе, но служили средством для использования их другими в отчуждении от всего земного. Эти умственные эпилептики, встав в позу, стремились воздействовать на окружающих. Мораль у них рабская, любовь к Богу построена на страхе...
   Больше библейских творений внимание Ницше привлекала "Книга законов Ману", приписываемая брахманами мифическому прародителю рода человеческого. Это сборник предписаний о правилах поведения индуса в частной и общественной жизни, о государственном управлении и судопроизводстве. Основываясь на религиозных догматах брахманизма, книга явно превосходит Священное Писание не только в духовном, но и в интеллектуальном отношении. В ней рассматривается практический земной опыт человеческий и дается пища для ума даже самому избалованному психологу, историку, философу. Книга излучает оптимизм, солнечный свет каждой своей страницей, хотя и там хватает "благонамеренного обмана".
   Подытоживая свои наблюдения о христианстве, Ницше призвал быть честным до безжалостности, видеть под собою жалкую болтовню политики и национального эгоизма. Выступая против рабской морали христианства, философ однако не выразил особого восхищения "свободным германским духом". Он за подчинение, но подчинение новой породе сильных волевых личностей, которые должны занять место христианских святых. Он за покорность не христианскому Богу, а новой аристократии благородных "сверхчеловеков" с чувством долга, которое они испытывают только по отношению к равным себе.
  
   *
   Ствол "бурения" снова устремляется на другой берег Атлантики, в Гарвардский университет неподалеку от Бостона. Там, в библиотеке, трезубая коронка натыкается на сборник лекций о многообразии религиозного опыта, прочитанных одним из современников Ницше.
   В отличие от германского громовержца, американец Вильям Джеймс был прежде всего психолог, а потом уже философ. Протестант по своим религиозным убеждениям, он - живое воплощение добросердечия, душевной бодрости и доброжелательности в отношениях с окружающими.
   Судя по его лекциям, история рассматривалась им как проявление различных темпераментов и субъективных установок выдающихся личностей. В психике он обнаруживал "поток сознания", волевое и эмоциональное начало, но столь же последовательно отстаивал и принцип полезности действия. В религии видел не столько житейскую привычку из сферы личных переживаний в ходе общения с высшими силами, сколько острое душевное состояние с проявлениями нервной неустойчивости и функционального расстройства. Это когда подверженные меланхолии люди не знают ни в чем меры, страдают одержимостью, навязчивыми идеями и другими симптомами патологического характера.
   Большинство типов психопатического склада, по наблюдениям родоначальника прагматизма, обладали слабым интеллектом. Психопаты чрезвычайно восприимчивы в эмоциональном плане, легко поддавались навязчивым состояниям. В сущности, что такое религиозное чувство? В нем американец обнаружил ощущение зависимости, страх перед наказанием, сексуальную неудовлетворенность. И это не обязательно связано с Богом. У многих понятие "Бог" весьма расплывчато: уже не сверхчеловеческая личность, а имманентная божественность в природных явлениях и во врожденном чувстве справедливости. Кроме того, самые ярые противники религии часто поддаются настроениям, психологически ничем не отличающимся от религиозного фанатизма.
   В отношениях человека к Богу Вильям Джеймс усматривал беспомощность людей при полной их зависимости от чужого благоволения. Хотя большинству смертных Бог известен только в идее и мало кому Христос являлся в видениях, связанные с Ним атрибуты святости, милосердия, справедливости, всеведения, таинства искупления и причастия всегда успокаивали душу. И люди поступали так, будто Бог существовал на самом деле, хотя никакого положительного знания о нем ни у кого не было. Отсюда, из стремления выдать желаемое за действительное, на почве обожания и чарующего покоя зарождалась уверенность христиан, что Бог принадлежал им, а они - Богу.
   Сила воображения! По мнению американца, именно в ней все дело. Эта сила настолько велика, что порождаемые образы становились убедительным откровением особой реальности и никакие неотразимые аргументы разума не могли поколебать веру в эту "самую истинную реальность". Тем более, такая вера давала человеку ощущение благости, отвечала его врожденному стремлению к счастью, делала даже страдания приятными, а печаль - развлечением своего рода.
   Для иллюстрации профессор привел пример с поэтическим воображением Уолта Уитмена. Тот сознательно не хотел обращать чрезмерного внимания на мрачные стороны действительности, любил бродить на лоне природы, прислушиваться к пению птиц, наблюдать за жизнью растений. Благожелательный к людям, он предпочитал ни с кем не спорить, не говорить о деньгах, не жаловаться и вообще ничего дурного в голове не держать. Его личная свобода исполнена еще и чувством собственного достоинства. А забота христианская о спасении души? По его мнению, такая забота вредит человеческому достоинству.
   Не так уж мало проживало в тогдашней Америке духовных врачевателей самих себя. Они не верили в сверхъестественное, полагались лишь на свои силы, считали идею Бога порождением невежества и страха. Для них, сказания о Царствии Небесном - сущий вздор. Видя вещи в их реальном выражении, они умели поддерживать в себе душевные покой и равновесие. Их евангелие: "Молодость, бодрость, здоровье!" Они считали неприличным жаловаться на свои болезни. В их воображении, мысли приобретали значение реальных вещей, которые нужно сосредоточить на здоровье и успехе. Тогда неизбежно обретешь их, даже не заметив, как это легко сделано. Многие из них знали, что именно разум и страсть познания истины, а не постоянные угрызения совести или покаяния приводили к благополучию.
   Умилостивлять Бога, который допускал искушения злодеянием, у них не было никакого желания. Слова Христа "Раздай все свое имущество и следуй за мной!" для них вообще бессмысленны. Святоша - образчик низости и раболепства инвалида, прячущего под софизмами свое убожество вырожденца, в котором иссякли источники полнокровной жизни, а любовь к Богу вытеснила из души всякую другую любовь. Они не собирались скорбеть и печалиться, отрекаться от земных благ, осуждать или принижать себя, слепо повиноваться или легко отказываться от своих взглядов. Тем более, находить удовлетворение в страданиях душевных "к вящей славе Божией".
   Что до Вильяма Джеймса, то он охотно признал, что познание Бога должно быть интуитивным, а не рассудочным. "Нет у меня способности постигнуть, каким образом все вещи могут быть созерцаемы в Боге и содержаться в нем, - говорил он своим студентам. - Не дарована мне Богом милость созерцать, каким образом он может быть в трех лицах. Не понял я и начала процесса рождения в плодоносном чреве вечности, при котором все вещи получили свое название согласно своей природе и своим свойствам. Все это представляет собой для меня неразрешимую тайну".
   Профессор искушал себя парадоксальными описаниями мистиков, их "ослепительным мраком и шепотом безмолвия". Но одновременно подмечал, что для них важна не логика, а мелодия, помогавшая им воспринимать мистические истины, которые относились к другому порядку, соответствовали их внутреннему миру, постигались ими "шестым чувством" и не вызывали у них никаких сомнений. Создав в Нью-Йорке организацию по изучению мистического опыта, он лишний раз убедился в том, что идеи мистиков врачи по праву считали характерным симптомом ослабления или расстройства рассудка. В случаях же помешательства, сопровождаемого параноическими видениями, можно столкнуться и с "демониакальной" формой извращения христианского мистицизма. Это когда значение незначительных событий крайне преувеличивается, тексты и отдельные слова приобретают эзотерический смысл, вызывая вместо утешения отчаяние.
   Джеймс был убежден в том, что любое чувственное откровение мистицизма имело слишком частный, индивидуальный характер, чтобы на таком основании считать доказательным существование Бога. Надстройки разума на фундаменте эмоций, вроде теологии, оставались для него противоречивыми, даже нелепыми. Теологи же, конечно, хотели получить признание правильности своих "истин", а пытливый ум требовал от их вероучения достоверности, простоты, ясности, строгой последовательности.
   Будучи прагматиком, Джеймс определял характер и ценность религии не чувством, а ее смысловым содержанием. По его мнению, все притязания богословской "поэзии мысли" на объективную достоверность своих истин не оправдывались, в том числе и в силу разногласий между самими конфессиями. Скажем, как исповедоваться? Только через священника или, как считали протестанты, напрямую перед одним лишь Богом?
   Аргументы теологов в доказательство бытия Всевышнего философ поделил на четыре разряда. Космогоническая аргументация: это когда мир сводится к одной единственной и совершенной первопричине. Аргументация целесообразности: это когда как законы природы точны и отдельные ее области строго согласуются между собой, а потому причиной всего должно являться разумное и благоволящее к миру высшее существо. Аргументация нравственная: это когда нравственный закон не может не предполагать высшего законодателя. И аргументация консенсуса: это когда вера в Бога столь широко распространена, что должна, мол, естественно корениться в самой природе человеческой.
   Все эти аргументы, по оценке ученого, были мало обоснованы, чтобы служить прочным фундаментом религиозной доктрины. К примеру, первопричина вообще не обязательна, ибо ее целесообразность дискредитирована дарвинизмом в пользу случайных следствий эволюционных процессов. Если учесть разного рода губительные природные катаклизмы, то согласованная, гармоничная стройность мира оказывается выдумкой человека. Убедительных доказательств против бытия Бога нет. Однако и доказательства в пользу его существования лишены прочного основания.
   В замысел Творения якобы входило и проявление Богом абсолютной свободы, проявляемой через его превосходство над земными существами. Но не мелочное ли это честолюбие Создателя поставить благополучие человеческое в зависимость от того, как преданно ему служат? Не должен ли Бог, по природе своей, быть просто святым, благостным, справедливым и неспособным творить зло? По мнению же теологов, Бог свят потому, что иначе он был бы не Бог.
   Наконец, самый сложный вопрос, который гарвардский профессор тоже не оставил без внимания. Если человек вставал на сторону определенной богословской системы и почитал своим Богом Яхве, то справедливо ли его пренебрежительное в таком случае отношение к другим религиям со своими собственными богами? К своему горькому сожалению, Джеймс сделал вывод: "Сатана, возможно, и был старым джентльменом, как его иногда называют. Но каков бы ни был Бог, он, без сомнения, не может быть джентльменом"...
   Примерно в это же время на другом конце света, в Австрии, врач-психиатр Зигмунд Фрейд, на основании собственных наблюдений поставил свой собственный диагноз "венцу Творения". По его заключению, человек очеловечивает Природу в силу потребности обезопасить себя, придает ее силам свойственный ему характер и превращает их в богов. Боги же заставляют людей смириться с грозным роком смерти в надежде получить обещанное вознаграждение за страдания земные в мире ином.
   Вера во Вседержителя, как полагал основатель психоанализа, опирается на убеждение, будто религиозное учение заслуживает того в силу своего существования на протяжении довольно длительного времени и наличия дошедших до нас свидетельств, подтверждавших церковные догматы. Однако если попытки поставить под сомнение вероучение ранее строжайше наказывались государством и церковью, то со временем стремление утвердить его в обществе стало встречаться многими весьма настороженно. Почему? Потому что притязания иудаизма, христианства и ислама беспочвенны. Непредвзято мыслящий человек легко мог убедиться в том, что все свидетельства в пользу религиозных догматов противоречивы, подвергались правке, фальсифицировались и от объявления их источников божественными отнюдь не становились убедительнее.
   Столпы церкви прекрасно знали об этом. Подобно римскому богослову Тертуллиану, они продолжали считать, что адепту христианства "не нужны ни любознательность после Христа, ни исследования после Евангелия", и вообще, в вопросах веры "ничего не знать - значит знать все". Такая установка не устроила интеллектуально Зигмунда Фрейда. "Почему я обязан верить любому абсурдному утверждению, даже если мое нутро подталкивает меня к обратному? - высказал он прямо свое сомнение. - Что, если у некоторых нутро еще не научилось говорить? А потом, ежели кто-то испытал экстаз и поверил, может ли это служить доказательством или свидетельством для остальных?"
   Венский ученый не принял и другой, более гибкий аргумента: людям, мол, нужно вести себя так, как если бы они верят, просто из практической целесообразности, пусть даже идеи-фикции противоречат реальности. Такую веру Фрейд назвал совершеннейшим бредом. Соглашаясь полностью с тем, что утверждения церкви не могли быть опровергнуты чисто рассудочным путем, он в то же время настаивал, что никого нельзя принуждать к вере силою, как нельзя принуждать и к неверию. Только пусть человек не обманывает себя приятным самообольщением, будто в споре выбрал правильный путь к собственному благополучию. Незнание есть незнание, и никакой обязанности верить во что-то из этого незнания не вытекает. Люди просто силятся обмануть себя и других, прибегают к изворотливой интеллектуальной неискренности, размытую абстракцию называют "богом", хотя она - лишь пустая тень, а вовсе не могущественная личность.
   Теологи возражали доктору Фрейду и утверждали, что религия - не тот предмет, по поводу которого можно умничать. Более того, культура человечества якобы была построена на религиозном вероучении и общество поддерживалось верой огромного числа людей в его истинность. Научи же их не верить в Создателя, они сразу же почувствуют себя избавленными от всякой обязанности подчиняться ограничительным предписаниям культуры, станут необузданно и безбоязненно следовать своим эгоистическим влечениям, прибегнут к еще большему насилию. Пусть даже было бы доказано, что религия не истинна, нужно об этом помалкивать и вести себя так, как если бы была истинной. В интересах, так сказать, всеобщего блага!
   Фрейд, кстати, не упорствовал, ибо прекрасно осознавал, что всякая культура вынуждена строиться на принуждении, на запрете деструктивных влечений и не известно, будут ли готовы люди после отмены принуждения поддержать ту интенсивность труда, которая необходима для улучшения их материального положения. Психиатр из Вены принимал во внимание губительные антиобщественные проявления человеческой природы и признавал решающим здесь одно условие: насколько удастся уменьшить тяжесть налагаемой на людей обязанности жертвовать некоторыми своими влечениями и примирить их с неизбежным минимумом такой жертвы путем ее компенсирования.
   По мнению ученого, оказываемая религией человеческой культуре услуга по сдерживанию деструктивных влечений недостаточна. Оснований для сомнений было бы меньше, если бы священникам за минувшие века действительно удалось утешить и примирить, однако даже в эпоху неограниченного господства церкви люди не были ни счастливее, ни нравственнее, чем сегодня. С ее попущения им разрешалось грешить, чтобы потом покаяться и снова грешить, наслаждаясь блаженством божественной милости. И это все потому, что клир мог поддерживать религиозную покорность только ценой уступок искушениям человеческим. Не только нравственность, но и безнравственность церковь объективно поощряла. Уж коли беспомощна религия в нравственном воспитании, то не переоценивали ли мы ее необходимость? И мудро ли поступали, основывая на ней свои культурные потребности?..
   В XX веке обещания религии стали вызывать еще меньше доверия. В гражданском обществе укреплялся дух научного критического исследования. Новые результаты естественных наук в корне противоречили церковным догматам, и, чем больше людей приобщалось к научным знаниям, тем дальше отходили они от традиционных религий.
   Что касается учения доктора Фрейда, то оно подтверждалось на практике: ребенок не мог успешно идти по пути своего культурного развития, если не проходил фазу невроза через обуздание своих инстинктов работой воли и мозга. По тем же самым причинам время от времени впадали в состояние "галлюцинаторной путанной мысли" и целые нации. Что такое религия, как не навязчивый невроз в ходе неумолимого процесса взросления?
   Принимавший долгое время снотворное или успокоительное не засыпал и не успокаивается, если у него вдруг отнимали таблетки. Тот же, кто не страдал неврозом, не нуждался ни в каких наркотических средствах анестезии, ибо он преодолел свой инфантилизм доверия к сладким обещаниям блаженства в потустороннем мире в награду за праведность. Перестав ожидать таких блаженств, сосредоточив высвободившиеся силы на жизни реальной, земной, он старался добиться большего, чтобы сделать ее для себя привлекательней.
   Хотя примат разума маячил где-то еще далеко на пути полного преодоления инфантилизма, религиозным догматам приходилось сторониться, а их адептам - признавать чисто человеческое происхождение не только культурных, но и государственных установлений. Священная формула "Власть от Бога!" неизбежно теряла основание вместе с мнимой святостью и непогрешимостью государственных лидеров.
   Осознавая все это, Зигмунд Фрейд предложил опереться на другую веру. Веру в то, что через благоразумие и научные исследования человек сможет узнать больше о себе, об окружающем мире и благодаря новым знаниям обретет силы для устроения более достойной жизни здесь на земле.
   Чуть позже, эмигрировавший из Германии в Америку Альберт Эйнштейн называл идею Бога "странной, даже инфантильной". Себя он относил к "религиозным неверующим". Как понимал он религиозность? Это когда чувствуешь, что за всякой вещью, с которой можно экспериментировать, скрывается нечто, что пока людям трудно понять, чья красота и одухотворенность до них доходит только в качестве слабого отражения. В этом и только в этом смысле, как мне представляется, автор Теории относительности называл себя "религиозным неверующим".
   По своим взглядам на религию Эйнштейн близким себе считал голландского философа Спинозу. Физик верил в того же Бога что и Спиноза, который проявлял себя в извечной гармонии Вселенной, но не в Бога, который обеспокоен якобы за судьбы и дела человеческие. Само слово "Бог" служило Эйнштейну синонимом совокупности законов, господствовавших в Природе и Вселенной. То есть, служило метафорой, но не доказательством.
  
  
   ПРОБА N9: ТАК, ДЖЕНТЛЬМЕН ИЛИ НЕ ДЖЕНТЛЬМЕН?
  
   По стечению обстоятельств, еще в студенческую бытность мне приходилось подрабатывать переводчиком и выезжать в составе наших делегаций за границу. Помнится, из первой такой командировки привез я томик сочинений испанского философа Хосе Ортеги-и-Гассета. То было сделано мною в нарушение тогдашних запретов, с риском вообще больше не увидеть заграницу, как собственных ушей. В институтских лекциях по истории лишь однажды мелькнуло его имя, и уж больно хотелось узнать о нем поподробнее.
   Со временем мне стало известно, что Ортега поначалу тяготел к социалистическим идеям: его привлекали в них стремление к социальной справедливости и почтительное отношение к науке. Сам себя он считал приверженцем "этического социализма" неокантианцев и видел в социализме социально-демократическую теологию. Марксизма с его догматом о классовой борьбе, однако, не принял, расценив любое вмешательство государства в экономику и культуру как порабощение общества.
   Больше всего Ортега верил в прогресс науки и культуры, но культуры, которая служила бы жизни, где соединяются рассудок и спонтанность чувств, смысл и желание видеть смысл именно таким, а не другим. Подлинная культура для него состояла в том, чтобы помогать человеку быть верным самому себе, уважать свое и чужое достоинство. Техника же - проявление в человеке творческой способности воображения в порождении смысла, которая является условием свободы и понимания происходящего.
   Истина, по его мнению, рождается в диалоге, в соединении перспектив. Каждая из перспектив несет в себе истину, включая ницшеанскую, однако подчинение всех точек зрения единому принципу "воли и власти" имеет смысл лишь в предложенной Ницше перспективе. Здесь признание всех точек зрения истинными беспочвенно: нужен диалог, взаимное дополнение.
   Жизнь для него - это странствующий поиск и авантюра, но не тревога и страх. Стремление к полноте существования и радости бытия земного, но не загробного. В жизни этой он видит диалектику свободы и фатальности, резервуар возможностей по созданию из хаоса упорядоченных состояний. Человек в ней - малый бог, демиург, творец себя и единства мира с помощью собственного воображения. Он может либо отчуждаться, жить механически под властью другого, либо утверждать и обретать самого себя, создавая собственный проект существования, реализуя свои замыслы в какой-то деятельности.
   Отсюда и проистекает разработанная испанцем концепция "исторического разума", включающая понимание людей самих себя в исключительно своих исторических условиях и обстоятельствах, при одновременном видении ими мира как бы со стороны, глазами других. Это своего рода механизм интеллектуального бескорыстия в изучении прошлого, позволяющий производить слияние исторических перспектив, при котором всякий текст предстает фрагментом контекста, или обстоятельств реальной ситуации.
   Свобода, в понимании Ортеги, должна быть органически связана с ясностью сознания и творческим исканием, чуждым предрассудкам, принимаемым без размышления и доказательств. Ничем не скованная самореализация личности - бесценный дар, способный использоваться и во зло, если нарушает нормы закона. Моральные поступки вознаграждаются только в идеально устроенном обществе, но такого общества нет и не известно, возможно ли оно вообще.
   Философ вернулся из эмиграции на родину в 1945 году и последние десять лет своей жизни не проронил ни слова в поддержку диктаторского режима. Воздерживался и от критики в адрес франкистов.
   Практикующим христианином себя не считал. Родители, хотя и отдали его ребенком в иезуитскую школу, оставались достаточно равнодушными к религии. Христианская вера в нем как бы "испарилась" еще в старших классах, а место божества, как и у пантеистов, заняла сама жизнь. Тем не менее, перед кончиной своей он исповедался и причастился. Вероятно, сделал это из-за того, что иначе все его книги попали бы в "папский Индекс" и стали бы недоступны для читателей в Испании, как это случилось с произведениями прослывшего еретиком философом Мигелем де Унамуно...
   Сейчас мне мысленно представляется этот человек и я воображаю, какое взял бы интервью, доведись нам встретиться более полувека назад. При этом, не исказил бы ни одного слова, когда-то произнесенного им с университетской кафедры или написанного в книгах:
   - Сеньор Ортега, этот вопрос вы сами себе задавали неоднократно. Самым мучительным для себя в жизни вы считаете столкновение с глупостью человеческой и не скрываете своего разочарования тем, что природа этого явления никем из ученых глубоко не исследована. В самом деле, почему?
   - Дело в том, что одни замечают, как они балансируют на краю глупости, силятся отпрянуть, избежать ее и укрепиться в разуме. Другие не замечают, ибо считают себя олицетворением благоразумия, а отсюда та завидная безмятежность, с какой они погружаются в состояние собственного идиотизма. Маллюсков с трудом удается вытащить из раковины. Так же и глупого человека невозможно извлечь из его прочной глупости, вытолкнуть наружу, заставить на миг оглядеться по ту сторону своих катаракт и сличить свою привычную подслеповатость с остротой зрения других. Недаром Анатоль Франс говорил, что дурак пагубней злодея, поскольку злодей хотя бы изредка дает себе передышку.
   - Тиранию интеллектуальной пошлости в общественной жизни вы называете самобытной чертой XX века. В своем исследовании "Восстание масс" указываете на посредственность, которая возомнила себя незаурядностью и, найдя в себе единственно правильные представления о происходящем, стала все активнее навязывать свои взгляды, судить и решать обо всем, что есть и что должно быть. И она, эта посредственность массового тиража, не питает никакого уважения к любым иным взглядам, на которое можно было бы рассчитывать в полемике с ней.
   - В нас не искореним тот деревенский попик, что победно громит манихеев, так и не позаботясь уяснить, о чем же они, собственно, толковали. Кто в споре не доискивается правды и не стремится быть правдивым, тот интеллектуально варвар. В сущности, так и обстоит с человеком массы, когда он что-то говорит или пишет. Под маркой синдикализма и фашизма впервые возник в Европе тип человека, который не желает ни признавать, ни доказывать свою правоту, а намерен просто-напросто навязывать ее. Я считаю это самым наглядным проявлением нового поведения масс, исполненных решимости управлять обществом при полной к тому неспособности. "Идеи" массового человека есть не что иное, как словесные вожделения. Выдвигать свое суждение должно предполагать веру в его разумность и справедливость, в мир умопостигаемых истин и в то, что лучшей формой сосуществования служит диалог, где столкновение доводов выверяет правоту наших идей. Но массовый человек, втянутый в обсуждение, теряется, инстинктивно противится этой высшей необходимости уважать выходящее за пределы его восприятия.
   - Цивилизация, как вы неоднократно подчеркивали, предполагает глубокое и сознательное желание каждого считаться с остальными и мирно с ними решать споры. Дичают по мере того, как перестают считаться друг с другом. Одичание - процесс разобщения и отчуждения личности.
   - Положение дел в мире само по себе двусмысленно. Именно поэтому я изначально даю понять: любое явление современности, особенно восстание масс, не только может, но и должно толковаться двояко, в позитивном и негативном смыслах. Эта двойственность коренится не в нашей оценке, а в самой действительности. Причина не в том, что под разным углом зрения положение может казаться хорошим или плохим, а в том, что оно само таит в себе двойственные возможности победы или гибели. Я не верю в абсолютную историческую неизбежность. Напротив, думаю, что жизнь, в том числе историческая, складывается из множества мгновений, относительно независимых и не предопределенных заранее, что каждый миг действительно колеблется, топчется на месте, словно выбирая тот или иной выход. Эти метафизические колебания и придают всему живому процессу неповторимые трепет и ритм. Восстание масс в итоге может открыть путь к новой, небывалой организации человечества, но может привести и к катастрофе. Нет оснований отрицать достигнутый прогресс, но можно оспаривать веру в его необратимость. Реалистичней думать, что не бывает надежного прогресса и такого развития, которому не грозили бы упадок и вырождение. В истории осуществимо все что угодно: и непрерывный подъем, и постоянные откаты. Ибо жизнь частная или общественная всегда связана с опасностью. Жизнь складывается из превратностей судьбы и, строго говоря, судьбы весьма драматической.
   - То есть, цивилизация как бы нуждается в досмотре. Одно серьезное упущение, и мы можем оказаться вне цивилизации, отброшенными далеко вспять.
   - Нечто похожее получилось при большевизме и нацизме. И не столько по смыслу их учений, в каждом из которых есть своя доля истины, сколько по допотопному, антиисторическому использованию ими этой доли истины. Я не обсуждаю вопроса, быть или не быть коммунистом и не оспариваю символы веры. Просто считаю непостижимым и анахроничным то, что коммунист 1917 года решается на революцию, которая внешне повторяет все прежние, не исправив ни единой ошибки, ни единого изъяна. Посему все происшедшее в России исторически оказывается не очень выразительным и не знаменует собой начало новой жизни. Напротив, это монотонный перепев общих мест любой революции. Общих настолько, что нет ни единого изречения, рожденного революционным опытом, которое применительно к Русской революции не подтвердилась бы самым печальным образом. "Революция пожирает собственных детей", "революция начинается умеренными, совершается непримиримыми, завершается реставрацией" и так далее. К этим затасканным истинам можно бы добавить еще несколько не столь явных, но вполне доказуемых. Например, такую: революция длится не более пятнадцати лет активной жизни одного поколения. Почти все это, лишь поменяв плюс на минус, можно адресовать и фашизму. Обе попытки оказались не на высоте требований своего времени.
   - В "Восстании масс" вы прямо указываете на некую общность между коммунистами, нацистами и католиками в непринятии ими императива политической свободы, как сущности европейской жизни. Но им самим ваше обоснование показалось бы неубедительным из-за расхождений с вами в понимании "высоты требований своего времени".
   - Что касается этой "высоты", я имею в виду, что превзойти прошлое можно, только вместив его в себя целиком, как пространство и перспективу. С прошлым сходятся врукопашную. То есть надо прислушиваться к прошлому и обостренно чувствовать историческую обстановку. По поводу же общности между коммунистами, нацистами и католиками могу лишь напомнить, что изначально с самых ее первобытных форм власть носит духовный характер и покоится на религии. Первое государство, или первая возникшая в Европе власть - это церковь с ее особыми полномочиями и титулом "власти духовной". У духовной власти училась политическая - тоже не инородная, в результате чего создана Священная Римская империя. Так сталкиваются между собой две власти, равные по силе своего воздействия, и, будучи не в силах размежеваться, соглашаются разграничить между собой время на преходящее и вечное.
   - По данному поводу вспоминается рассказанный вами анекдот. Цыган приходит на исповедь, но проницательный падре интересуется, учил ли тот когда-нибудь заповеди Божии. "Хотел было, - отвечает цыган, - да прослышал, будто их отменят".
   - Этот анекдот как раз и напоминает мне сегодняшнюю реальность, которая в ее подлинном виде совершенно иная, чем кажется в своей оболочке. Присмотревшись к имеющимся у нас понятиям, обнаруживаешь, что они нисколько не отражают действительность, с которой соотносятся, а если вглядеться поглубже, выяснится, что они и не претендуют на это. На самом деле, человек пытается подменить этими понятиями свое видение мира, заслониться ими от него и собственной жизни. Потому что реальность ему кажется хаосом и он в нем теряется. Человек об этом догадывается, но боится оказаться лицом к лицу с такой реальностью и отгораживается фантасмагорической завесой, на которой все изображено просто и понятно. Его вообще не заботит правдоподобность или неправдоподобность его суждений. Они для него окопы, чтобы отсидеться от собственной жизни, или страшные гримасы, чтобы отпугивать реальность.
   - Но ведь есть и такие человеки, коим не нужна фантасмагория и они не боятся реальности, какой бы ни была.
   - Они смотрят на жизнь в упор и, видя, что все в ней спорно и неопределенно, чувствуют себя на грани гибели. Только полное и безоговорочное признание правды приводит эти светлые головы к себе самим, помогает им выбраться на твердую почву, обрести свою подлинность. Кстати, единственно стоящие, подлинные мысли - это мысли утопающего. Все прочее - риторика, поза, внутреннее фиглярство.
   - По вашему мнению, сущность крестовых походов еще не понята до конца. Вы называете их одним из самых сумасбродных предприятий в мировой истории.
   - Крестовые походы означали полный провал для людей и народов, в них участвовавших. В то же время они несли в себе некоторые неожиданные последствия для человечества. В ходе крестовых походов европеец в совершенстве познакомился с арабской цивилизацией, которая тогда включала в себя и греческую. Когда крестоносцы возвращались на Запад в свои земли, у порога они отряхивали пыль арабо-эллинской науки. Поток новых знаний пришел в Европу христианской мистики, Европу почти исключительно религиозную и воинственную, почти не затронутую наукой. Именно тогда, в эпоху средневековья, христианство столкнулось с дилеммой: или от лица религиозного сознания объявить войну науке, или объединить науку с религиозной верой.
   - Либо разгромить противника, либо перетащить на свою сторону.
   - Первое невозможно. Христианское сознание не ощущало в себе достаточно сил противостоять обаянию лучших умов Греции. В таком случае оставалось второе и Альберт Великий вместе с Фомой Аквинским адаптировали христианство к греческой идеологии. Для христианства этот процесс принес известные потери: оно лишилось собственного языка. В его теологии, учении о Боге theos - термин христианский, logos - в основном греческий. И при более строгом взгляде на вещи становится очевидным, что греческий логос постоянно и неизбежно предает христианскую интуицию. Грек довольно спокойно относится к потустороннему миру сверхъестественного. Христианин со своей стороны слеп к миру наличного бытия, к миру природы. И получается, что именно грек, который слеп к тому, что видит христианин, должен объяснить ему то, что тот видит, но не может высказать.
   - Вы утверждаете, что к первому веку до нашей эры иудеи отчаялись в своей способности исполнять Закон Моисеев, растерялись перед лицом его. До этого вся земная жизнь иудеев складывалась на основе заключенного ими с Богом договора, откуда они черпали необходимую им уверенность в себе, как греки делали то же самое из разума, а римляне из идеологии своего государства.
   - Жизнь Иудеи, по своей структуре, резко отличалась от греко-римской, принадлежала к азиатской форме существования шумеров, халдеев, вавилонян, персов, индусов. Если для западного человека жизненная норма - это состояние удовлетворенности и только временами вдруг (быть может, немного по детски) он предается унынию, то восточный человек постоянно пребывает в унынии и это его нормальное состояние. Удовлетворенность - это всегда удовлетворенность человека самим собой, тем, что он вообще есть, чем живет и радуется. Это доверие к собственному бытию. Грек доверяет своей главной ценности и дару - своему разуму. Римлянин доверяет своему государству, войску, своим правителям, своим судьям. Жить для него значит повелевать, распоряжаться, что-то организовывать, сооружать: у него, так сказать, строевой подход к жизни. В Азии человек разуверен в себе и в своей жизни исходит из этого разуверенности. Поэтому он и не может жить сам по себе: ему нужна опора, нужна сильная власть, в которой можно найти покровительство и которой можно вручить свою жизнь.
   - Эта власть - Бог, как высший правитель и судья?
   - Эта власть - Бог. Однако азиатские боги мало схожи с западными. Западные боги есть не что иное, как превосходная степень естественной реальности, это верховные силы самой природы. Человек Азии лишен подобной двойственности: он думает о божественном как о чем-то диалектически противоположном природному и человеческому, как о чем-то надприродном (кроме, пожалуй, Китая). Для каждого, кто живет с подобным умонастроением, существовать - значит постоянно приводить собственное несовершенное бытие к божественной сверхреальности, которая и есть якобы истинная реальность. Такой человек живет не сам по себе, он живет, исходя из Бога и своего отношения к Богу.
   - В иудаистской религиозной традиции, наверное, есть и свои достоинства. Не так ли?
   - Иудей тоже крепок своей богатой религиозной традицией. Он не так легко отрекается от веры в свою принадлежность к избранному Богом народу, как в наше время делают это французы. Что касается французов, то на протяжении трех веков они искренне верили и порой не без основания, что самые блестящие писатели - их соотечественники. Однако позднее именно французы стали проповедовать, что жить литературой нельзя. Фарисей цеплялся за свой Закон, который его убивал. Нельзя забывать, что это человек, вечно испытывающий чувство безысходности - но лишь до тех пор, пока не начинает жить упованием на Мессию. Он и живет и отсутствует в этой жизни и в этом мире. Так случается со всяким, чье настоящее есть, в сущности, сплошное ожидание желаемого грядущего. В ту эпоху атмосфера в Иерусалиме была наэлектризована мистическим ожиданием Мессии... И с новой силой звучит сейчас мольба, на протяжении тысячелетий поддерживавшая этот народ-футурист: Marana za! - Гряди, Господи!
   - В основе христианства вами обнаружен изначально заложенный глубокий парадокс, согласно которому здесь на земле проблемы свои человеку, мол, не решить, его ждет погибель, а спасется он только чрез вмешательство сверхъестественных сил, и жизнь его может быть оправдана только тогда, когда он перестанет полагаться на себя, освободится от привязанности к земле и воспарит к Богу.
   - Апостол Павел, наверное, отдавал себе отчет в безумной парадоксальности и разрушительном радикализме христианской идеи. Он и не утверждал, что новая истина разумна, ибо проповедовать от имени разума в эпоху кризиса - верный способ потерять адептов. Напротив, он защищал новую истину именно потому, что с точки зрения разума она выглядела совершенной дикостью и абсурдом. И это не моя выдумка, это сказал сам апостол Павел, экстремист. В его Первом Послании к Коринфянам мы читаем: "Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас спасаемых - сила Божия". Вы только послушайте, как апостол выворачивает мир наизнанку. "Ибо написано: погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну". Он же говорит и о богоугодности спасения верующих юродством проповеди, ибо "немудрое Божие мудрее человеков и немощное Божие сильнее человеков".
   - Действительно интересно: что думал высокородный римлянин эпохи империи, слушая эти призывы апостола, которого вы называете экстремистом. Я полностью разделяю и ваш тезис о том, что любой экстремизм неизбежно терпит провал, поскольку суть его в отрицании всех жизненных реальностей, кроме какой-то одной, к тому же весьма убогой. Охотно соглашаюсь: эти реальности не перестают быть реальными только оттого, что их отрицают. Эти реальности всегда возвращаются к нам и заставляют с собою считаться, хотим мы того или нет. Вся история экстремизма религиозных движений напоминает историю печального, драматического однообразия.
   - Как раз это и произошло с христианством. Бессмысленно пытаться скрыть сей факт с помощью всякого рода смягченных формулировок. В своем истоке и своих наиболее строгих формах христианство есть экстремизм. Более того, его происхождение можно осмыслить, только если оно будет понято как существенное проявление экстремизма. В моих рассуждениях я останавливаюсь, помимо прочего, и на этом моменте. Суть христианства также в том, что оно вычленяет из целого и локализует только одну жизненную размеренность, к которой человек античной эпохи оставался относительно равнодушным. Но как только мы попытаемся разобраться какова эта размеренность, приходится констатировать: ее отличительные признаки настолько своеобразны и уникальны, что христианство оказывается как бы вне конкуренции. Мы начинаем понимать, что именно христианская форма экстремизма способна укорениться. Я не говорю "восторжествовать", ибо всякий экстремизм может по-настоящему восторжествовать лишь в той мере, в какой он перестает быть таковым.
   - Вам не кажется, что христианство претендует на роль главного в мире религиозного учения и тем самым противопоставляет себя другим?
   - С первых же своих шагов христианство отгораживалось от всех тогдашних форм выражения отчаяния и старательно пыталось превратить отчаяние в душеспасение. Христианина заставляли отвернуться от мира земного, который считался только помехой для его души, устремленной к спасению в Боге. Если он обращал на этот мир свои взоры, то клир всякий раз наущал его увидеть в нем отражение божественного, символ и аллегорию. Так человека вынуждали отворачиваться и от науки, причем по двум причинам: поскольку наука всерьез озабочена проблемами бытия, которые того якобы не стоят, и поскольку занятия наукой предполагают веру человека в свой природный разум, то есть в то, что греховно и означает сосредоточение человека на самом себе. И лишь со временем эта разновидность экстремизма, подобно всем другим, начала сознавать необходимость уступок и компромиссов. Ведь подобное тотальное отвержение мирского есть все же произвол.
   - Скажем, человек игнорирует все мирское, стремится быть только христианином и не хочет видеть никакой другой реальности, кроме Господа, озабочен только божественным и даже труд превращает в наказание за свою греховность. Не становится ли он тогда религиозным фундаменталистом?
   - Именно так и есть.
   - Неужели в этом суть христианской идеи?
   - В том, чтобы жить в Боге и для Бога.
   - Тем не менее, у каждого нормального человека обычно есть и свой собственный жизненный проект, посредством которого он стремится чего-то добиться, кем-то стать, что-то совершить. В принципе, мы способны делать себя точно так же, как писатели делают своих персонажей. Нас можно даже назвать писателями самих себя. Если мы не будем ими в нашей жизни, то никогда не станем и писателями или поэтами в литературе.
   - Тут, как мне кажется, есть вещи и поважнее литературы. Различные жизненные проекты, которые порождает наша фантазия и из которых наша воля может свободно выбирать, отнюдь не предстают перед нами в молчаливом бесстрастии. Какой-то голос, идущий из тайных и неведомых глубин нашего существа, зовет нас выбирать что-то одно. Все планы кажутся осуществимыми, но лишь один, только один, содержит в себе то, чем мы должны быть. В этом - самая необычная и загадочная особенность человека. С одной стороны, он свободен и не обязан быть чем-то поневоле, но нечто из сферы необходимости, всегда со свободой соседствующее, как бы уговаривает его: "Конечно, ты можешь быть кем угодно, однако, чем тебе нужно быть, ты станешь только в том случае, если тебе будет угодно поступить так, а не иначе". Иными словами, среди различных образов своего бытия каждый всегда находит какой-то один, составляющий его подлинное бытие.
   - И голос, зовущий его к этому бытию, именуется "призванием"?
   - Многие стремятся заглушить его в себе, устраивают переполох в душе своей, пытаются бунтовать против него, отвлечь свое внимание от этого голоса. Лукавят они перед самими собою, подменяя свое подлинное бытие ложной жизненной ориентацией. И наоборот, лишь те реализуют себя и живут одухотворенно в истинном смысле, кто поступает согласно своему призванию, совпадающему с его или ее истинной "самостью".
   - Современный просвещенный тип католика, как мне представляется, живет укореняясь так же глубоко в обществе, политике и экономике. Так или иначе, он внушает себе, что материальные средства для своего существования получает именно оттуда, живя рационально и рассуждая рационально. И ему весьма комфортно: католическая церковь не берет на себя и прямо не возлагает на него ответственность за творимые в мире злодейства, всегда принимая лишь то, что ей выгодно принять. Или мне это только кажется?
   - Разные есть католики и служители их церкви, это вне сомнения. Я лично не католик, как и не против католиков. Думаю, в данном случае быть против - лучший способ доказать свою убогость, поскольку это проявление внутреннего бескультурья. Впрочем, то же самое можно сказать и о священстве, когда оно выступает против еретиков или агностиков с атеистами.
   - Верующие продолжают призывать Бога в свидетели, клясться Его именем. А может ли вообще Бог быть свидетелем по большому гамбургскому счету?
   - Своеобразие Бога в том, что он не может быть свидетелем или посредником между человеком и реальностью, поскольку его великое присутствие блистает, по сути, своим отсутствием...
  
   *
   Предчувствуя, что пора подводить итоги своей писательской работы, да и, пожалуй, всей жизни, писатель Вильям Сомерсет Моэм уже не удивлялся, сколько же всего привнесено веками в исходные документы важнейших религий мира. В "Бремени страстей человеческих" англичанин признался, что, несмотря на свой конкретный склад ума, испытывал пристрастие к метафизике и приходил в полный восторг от того, какие рискованные "номера" выкидывали теософы, рассуждая о непостижимом. После прочтения многих их сочинений, некоторые теории относительно абсолюта представлялись ему приемлемыми в интеллектуальном плане, но в них он не находил ничего такого, что побудило бы его поступиться своим инстинктивным недоверием ко всему, обычно обозначаемому словом "религия".
   Его по-прежнему раздражали авторы, которые тщетно пытались примирить метафизическую концепцию абсолюта с христианским Богом. Но даже если у писателя и были какие-то колебания, первая мировая война решительно с ними покончила. Позднее свои суждения, рожденные жизнью, чтением и размышлениями о Боге, о бессмертии и смысле человеческого существования, он изложил в очерках "Подводя итоги".
   По признанию Моэма, творческие деятели очень хотят, чтобы им верили, однако лично он не сердится на тех, в ком не находит отклика. Бога он считал не совсем благоразумным существом, ибо оно неистово требует от всех, чтобы в него верили, будто без веры не будет убежден в собственном существовании. Помимо прочего, Вседержитель обещает награды тем, кто в него верует, а тем, кто не верует, грозит страшными карами. Моэм не мог заставить себя верить в такого Бога, у которого нет ни чувства юмора, ни здравомыслия.
   После себя писатель оставил и множество записных книжек. К чему сводится суть некоторых его рассуждений на затронутую тему?
   Верование в Бога, как считал Моэм, покоится не на здравом смысле, логике или доказательствах, а на эмоциях. Существование Бога невозможно доказать, равно как и опровергнуть. Сам Моэм не верил в Бога, потому что у него не было потребности в этом понятии. Загробная жизнь ему представлялась невероятной, угроза грядущего наказания казалась отвратительной, а обещание блаженства в награду на том свете - нелепым. Он был убежден, что после смерти прекратит свое существование и вернется в землю, из которой вышел. Он даже вполне мог себе представить, что когда-нибудь в будущем уверует в Бога. Но произойти это может не в итоге размышлений или наблюдений, а только по велению чувств.
   Писатель не сомневался в том, что многими своими добродетелями мы обязаны христианству, но не менее верно для него и то, что люди обязаны ему и некоторыми своими пороками. Самолюбие Моэм считал главной движущей силой любого поступка, основой человеческого характера. Но христианство провозгласило это пороком; христианину положено любить, радеть и печься не о себе, но лишь о своей душе. В результате, требование вести себя вопреки собственной природе приучило его к лицемерию. Если бы самолюбие не считалось пороком, то от него испытывали бы не больше неудобств, чем от закона всемирного тяготения.
   Доказательства, приводимые в подтверждение истинности одной религии, Моэму представлялись похожими на доказательства, подтверждавшие истинность любой другой. Удивительно, но христианина ничуть не смущает соображение, что, родись он в Марокко, то стал бы магометанином, а на Цейлоне - буддистом. Христианство в таких случаях казалось бы ему столь же нелепым и явно противоречащим истине, какими эти религии представляются христианину. Самое трудное для человека - это признать, что он не в центре мирозданья, а лишь на его периферии.
   Моэм рад, что не верит в Бога. При виде страданий и жестокости, которыми полон мир, вера эта ему казалась крайне постыдной. Нередко он задавался вопросом: когда же христианство настолько обветшает, что люди расстанутся наконец с представлением, будто удовольствие пагубно, а боль благотворна. Боль вредна, как полагал он, а представление будто боль облагораживает душу, нелепо. По его мнению, страдалец просто-напросто принимает за закаленный характер то удовольствие, с каким причиняет ближним мучения, через которые прошел сам.
   Англичанин считал полным идиотизмом утверждать, будто страдания возвеличивают и облагораживают человека. В основе такого подхода лежит необходимость оправдывать муки, с точки зрения христианства. Однако всякая боль есть не что иное, как посылаемый нервами сигнал о том, что организм попал в пагубные для него обстоятельства. Внимательное наблюдение за окружающей действительностью убедительно показывает: в большинстве случаев страдания отнюдь не возвышают, а наоборот, низводят человека до звероподобного состояния...
   В его представлении, нищета и беспросветная нужда - тоже мучение и страдание. Бедняки в этом случае обычно становятся алчными и подлыми, бесчестными и лживыми, научаются прибегать ко всевозможным отвратительным уловкам. Обладай они некоторыми средствами, то были бы достойные люди, но, замученные нищетою, они утрачивают всякое представление о порядочности. Успех же различных религиозных вероучений объясняется беспросветным эгоизмом людей и отсутствием в них здравомыслия. Трудно себе представить более нестерпимый эгоизм, чем тот, что демонстрирует христианин по отношению к собственной душе.
   Если же религия ставит своей целью воспитать высоконравственного человека, то, пока ей это удается, сами догматы веры не имеют большого значения. Отсюда следует, что людям предпочтительнее принимать религию той страны, где им выпало родиться. Зачем же тогда миссионеры отправляются в Индию и Китай обращать в свою веру людей, у которых уже есть вера, причем очень неплохо выполняющая основную функцию религии? Возможно, в Индии найдется мало индусов, а в Китае буддистов, вполне отвечающих высоким нравственным требованиям индуизма или буддизма, но это еще не основание мешать им жить своей жизнью, Как известно, очень немногие христиане живут по христианским заповедям. Или, может быть, миссионеры полагают, что Бог осудит на вечные муки всех, кто не придерживается из веры?
   Моэм пришел и к выводу о том, что обычные люди никак не соответствуют грандиозной идее о вечной жизни. Со своими ничтожными страстишками, мелкими добродетелями и пороками они вполне на месте в повседневности бытия. Писателю случалось наблюдать человеческую смерть, и мирную и трагическую, и ни разу он не замечал в последний миг ничего, что наводило бы на мысль о бессмертии души. Человек умирает всегда так же, как умирает собака.
   Из любви к Богу человек способен пойти на невероятные подлости и жестокости. Пожалуй, как полагал Моэм, вся благодать веры сводится на нет лежащим в основе этой любви понятием жизненной тщеты и скверны. Смотреть на жизнь как на тяжкий путь к грядущему блаженству означает вообще отрицание ее ценности. И почему человеку надлежит смириться в момент его явления перед Господом? Потому что тот превосходит его мудростью и силой? Это еще не основание. Точно так же любой горничной нет нужды унижаться передо хозяином только потому, что у него кожа белее, денег больше и образование лучше. Это Богу следует испытывать смирение при мысли о том, что из сотворения им человека ничего путного не вышло.
   Писателю очень хотелось, чтобы какой-нибудь вдумчивый исследователь написал очерк, в котором выявил бы причины, обусловившие религиозное возрождение в английской словесности накануне первой мировой войны, И вот ведь что характерно: это религиозное возрождение ни в коей мере не коснулось народа и церкви по-прежнему пустовали. Не оказало оно серьезного воздействия и на более развитые, высокообразованные круги. Мужи юриспруденции и науки, торговцы и предприниматели, в целом, были настроены скептически. Новое обращение к религии распространилось исключительно в литературной среде. Почему? Во-первых, люди религиозного склада, которые в прежние времена приняли бы духовный сан, теперь, когда профессия служителя церкви не в почете, отдают все свое время сочинительству. Во-вторых, писателей всегда обуревает страсть к переменам. Это - капризное, непостоянное племя, и приверженность к отживающей вере не только снабжает их новыми темами, но и отвечает их склонности к эмоциональным порывам.
   Подводя итоги, Моэм признался, что не знает, есть ли Бог или его нет. Ни одно из доказательств, которые когда-либо приводились в обоснование его существования, его не убеждало, поскольку вера должна покоиться на непосредственном ощущении. У него таких ощущений не было. Одновременно, никто не сумел сколько-нибудь удовлетворительно объяснить ему, как совмещается зло с идеей всемогущего и всеблагого Бога.
   Одно время писателя привлекала индуистская концепция таинственного безличного, не имеющего границ начала, которое и есть жизнь. Подобная концепция Бога представлялась ему более приемлемой, чем любая другая, сотканная из людских упований. Но и ее Моэм считал не более чем впечатляющей фантазией, пытающейся объяснить какой-то невероятной первопричиной многообразие мира. Когда он задумывался об огромной Вселенной с ее бесчисленными звездами и измеряемыми миллионами световых лет расстояниями, его охватывал трепет. Однако вообразить себе Творца он считал для себя неразрешимой задачей.
   Чтобы проверить доказательства, на основании которых принимается та или иная теория, писатель рекомендовал спросить себя, удовлетворишься ли ты одинаково вескими доводами, решаясь на какой-нибудь серьезный практический шаг. Например, купишь ли дом вслепую, не поручив юристу выяснить право на владение, а слесарю - проверить канализацию?
   Для Моэма, доказательства бессмертия и потустороннего мира, достаточно слабые порознь, не выигрывают и в своей совокупности. Они заманчивы, как газетное объявление о продаже дома, но убедительности им от этого не прибавляется...
   Принявший американское гражданство немец Эрик Фромм называл себя последователем Фрейда, пытался соединить его учение с марксизмом и экзистенциализмом. Критиковал капитализм с гуманистических позиций, разрабатывал проекты построения гуманного общества.
   В возврате к религии, как попытке человека избежать тяжелых душевных переживаний и сомнений, психоаналитик видел симптом психического расстройства. Весь вопрос для него не в обращении человека к религии и вере в Бога, а в том, будет ли человек жить после этого счастливее, по любви, и мыслить по истине, понимая под истиной не абстракции, а конкретные факты реальной земной жизни.
   Ученый знал, что потребность в осмысленном существовании и служении идеалу глубоко укоренились в человеческой природе. Именно здесь и находятся истоки религии, как системы мышления и действия, обещающей людям "разумный" образ жизни, предлагающей им объект для преданного служения. Другой вопрос, содействует ли религия развитию умственных способностей или, наоборот, мешает их развитию. Религия ведь может быть и мощной коллективной формой идолопоклонства, слепого подчинения силе, культу предков и неврастенической привязанности родителям, государству, правителям, политической партии, клану, касте...
   В христианстве Фромм различал элементы авторитарные и гуманистические. Ветхий Завет воспринимал составленным целиком в авторитарном духе, где Бог - строгий, мстительный, безжалостный правитель, требующий полного себе повиновения и сурово наказывающий за ослушание ему. Вседержитель из Ветхого Завета грехом считает прежде всего непослушание его велениям, к человеку относится словно к своей собственности, с которой можно поступать как угодно. Там же в Библии содержатся и элементы гуманизма, однако после превращения христианства в государственную религию Римской империи доминировать стали именно авторитарные элементы.
   Пусть даже высказывания Иисуса направлены вроде бы на защиту обездоленных, как полагал Фромм, в результате мы имеем весьма неприглядную картину. Отчуждение человека от себя самого не только ставит его в рабскую зависимость от Всевышнего, но и делает злым, мстительным, лишает доверия к окружающим и к себе. Отделяясь от мирского, люди становятся беспомощными, унижают себя постоянными попытками заслужить и вымолить прощения свыше. Чем больше они славят Бога, тем больше лишают себя воли к жизни в мире земном.
   "И получается вот что, - отметил профессор на страницах своего фундаментального исследования "Психоанализ и религия". - В государствах авторитарного правления человек охвачен страхом, тут уже не важно, кому он поклоняется или подчиняется - наказывающему Богу или похожему на него вождю. Нам ничего не остается как признавать зависимость и ограничивать свои возможности. Но совсем другое - довольствоваться этой зависимостью, поклоняться тем силам, от которых мы зависим, впадая таким образом в мазохизм и саморазрушение, поддерживая в себе желание быть слабым и безвольным, избегая тем самым свободы и личной ответственности. Эта тенденция к мазохизму обычно сопровождается и своей противоположностью - стремлением господствовать над другими со стороны государственных лидеров".
   Нечто подобное, по мнению ученого, происходит и в семье, где родительская забота о ребенке может быть выражением не столько любви, сколько желания контролировать его, господствовать над ним. Точно так же, даже собрав в себе все свои силы, человек оказывается не столь удачливым, как его неразборчивые в средствах соседи. Однако если у него есть уверенность в себе и здравомыслие, то он менее уязвим от меняющихся условий, от расположения или нерасположения к нему других. А это, во многом, способствует его конструктивной работе, и он, подобно тибетским мудрецам, уже не принимает желаемое за веру, привязанность за благоговение и сострадание, прекращение мыслительного процесса за спокойствие ума, чувственные ощущения за откровения реальности, обман за осторожность, шарлатанство мысли за мудрость...
   Нынешние приверженцы учения Эрика Фромма пытаются посредством психоаналитики помочь людям отличать истину от фикции. Глубинные корни национализма, расизма, терроризма и религиозного фанатизма они усматривают в нежелании человека воспринимать себя и других свободной личностью, требующей уважения к своему собственному достоинству. Трагедию всех религий психоаналитики видят в том, что церковная бюрократия извечно извращает право на свободный выбор, заставляя человека поклоняться не столько Богу, сколько элите, претендующей говорить и действовать от его имени. Главная же опасность для религии, с их точки зрения, представляет собой не наука, а меркантильная ориентация человека, нацеленного прежде всего на выраженное в денежных знаках материальное процветание.
   По оценке адептов психоанализа, реальный конфликт разгорается не между религией и атеизмом, а между гуманистическими элементами религии и идолопоклонством в самых различных его ипостасях. Потому приходит время закончить споры о Боге и вместо этого, по возможности, объединиться в деле разоблачения современных форм фанатизма, находя в этом больше общей веры, чем в любых хвалебных суждениях о Всевышнем...
   А пока суть да дело, начавший войну в Иране Джордж Буш Младший без малейшего колебания или стеснения заявляет, что именно Бог наставил его на этот путь. И в виду имеет президент совсем не метафору. Когда журналисты поинтересовались у него, считает ли он американских атеистов такими же гражданами - патриотами, как и не атеистов, разъясняет: "Нет. Думаю, что атеисты не должны считаться гражданами и не должны считаться патриотами. Эта нация ходит под Богом!"
   Не знаю, кто из его очень дальних предшественников, отцов - основателей американской республики, воспринял бы нормально такой, мягко говоря, эзотерический ответ. Все они были пантеистами или агностиками, склонными к атеизму. Исходили также из того, что вероисповедание любого президента должно быть исключительно его личным делом, а не всеобщим достоянием.
   Томас Джефферсон, к примеру, в письме к своему племяннику Питеру Карру призывал его: "Сбрось с себя все страхи услужливых предрассудков, под давлением которых слабые умы почтительно опускаются на колени. Поставь разум свой на твердое место и каждое дело или мнение веди к нему на разбор. Мужественно ставь под сомнение даже само существование Всевышнего, потому как, если бы он был, тогда обязан был отдать должное рассудку, а не слепому страху. Если придешь к заключению, что Бога нет, то почувствуешь в себе истинную благость спокойствия души и привлекательность любви к другим".
   Опровергать разного рода несуразные идеи Джефферсон считал возможным путем для высмеивания их. К таким идеям он относил и туманное понятие "Святая Троица", которое для него звучало как абракадабра. "Говорить о существовании нематериальных субстанций - все равно, что ничего не говорить - писал он. - Сказать, что душа человеческая, ангелы и Бог нематериальны - это значит сказать, что они есть ничто, нет их. Именно так и не иначе все выглядит, если не падать в пропасть с фантазмами. Я глубоко удовлетворен тем, что очень занят, имея дело с реально существующими вещами, а не с призрачными, по поводу которых не располагаю никакими свидетельствами".
   Об антиклерикализме Джеймса Мэдисона свидетельствует хотя бы такое его высказывание: "На протяжении почти пятнадцати веков христианство подвергалось испытаниям. Что мы имеем в итоге? Повсюду, в большей или меньшей степени, гордыня и леность мысли священников, невежество и рабская покорность прихожан. И у всех предрассудки, нетерпимость, преследования".
   Еще большим агностиком был Джон Адамс. В его понимании, христианская религия оставалась вроде бы откровением божественным. Но как могло случиться, что миллионы сказок, легенд и рассказов перемешались с откровением иудейским и христианским так, что из всего этого сотворили религии самые кровавые из всех существовавших? В своем письме к Джефферсону Адамс признается: "Меня бросает в холодный пот, когда приходится задумываться о крайне пагубном примере злоупотребления болью, который сохранила История человечества: Кресте. Представь себе, каких только бедствий не принес с собой людям этот инструмент боли!"
   Вскоре после начала агрессии США в Ираке американский историк Сэм Харрис пришел к такому выводу в своей книге "Конец веры": "Опасность религиозной веры в том, что она подводит существа человеческие, во всех других отношениях нормальные, к собиранию ими плодов умопомешательства, считающихся священными. Каждое новое поколение детей обучают не искать для религиозных догматов оправдание или объяснение, которые они обязаны искать в отношении всего другого. Учитывая это, на цивилизационные системы до сих пор обрушиваются лавины абсурда. Даже сейчас одни убивают других за то, о чем когда-то известила древняя литература. Кто мог бы подумать, что будет возможен столь трагический абсурд".
   Как обстояло с этим делом у новых американских правителей, можно лишь догадываться, но из ста членов Академии наук США только семь верили в Бога, как в некое высшее всемогущее существо. Примерно такое же соотношение среди членов Королевского Общества Великобритании. Из лауреатов Нобелевской премии в области науки за последние несколько десятилетий не было ни одного, кто верил бы в Бога...
   В июле 2005 года в Лондоне прогремели четыре мощных взрыва на общественном транспорте. Все террористы-смертники имели британское гражданство, происходили из достаточно состоятельных семей, получили вполне приличное образование и верили до умопомрачения во все, что говорится в Коране. Именно их фанатическая вера в самопожертвование во славу Аллаха в войне с неверными толкнула пойти на этот акт слепой ненависти к людям.
   "Мне могут сказать, что тут религиозная вера не при чем и нет в ней ничего особенного, - отозвался английский биолог, профессор Оксфордского университета Ричард Доукинс. - Патриотическая любовь к своей стране или к этнической общине, став разновидностью экстремизма, тоже может к этому привести. Да, может. Но только религиозный фанатизм является самым мощным средством осознанного расчета, которое обычно превалирует над всеми другими. Особенно когда речь идет о соблазнительном искушении бессмертием, которому поддается тот, кто жертвует собой, убивая других опять же к вящей славе Божией. Ему или ей уже не надо оправдывать свою веру или задавать вопросы. Террористы - смертники делают свое дело, потому что действительно без колебаний, после индоктринации в религиозных школах, ставят свой долг перед Аллахом выше всех других жизненных ценностей. И научились они этому не от инструкторов Аль-Каиды, а от своих духовных наставников в мечетях и медресе".
   Сам Ричард Доукинс считал себя агностиком и не знал с абсолютной точностью, есть ли Бог или нет его. Но склонялся все же к атеизму и исходил из предположения, что Бога нет, как нет ни Святой Троицы, ни Девы Марии, ни многих маленьких богов в виде святых угодников, заступников и заступниц, которых в одной только Римско-католической церкви более пяти тысяч. Гипотеза Бога напоминала ему гипотезу китайского чайника, предложенную в свое время его соотечественником, философом Бертраном Расселом. Это о том, что где-то в космосе между Землей и Марсом, возможно, вращается на орбите вокруг Солнца каким-то образом там оказавшийся китайский чайник, не видимый ни в один телескоп. Пусть даже гипотеза эта несуразна, но развенчать ее совсем не просто.
   В своей книге "Бог: ложная иллюзия" биолог из Оксфорда назвал религию уделом ограниченных умов, склонных к навязчивым идеям, к видению того, что очень хочется увидеть, к одушевлению неодушевленных предметов окружающего мира, в котором все, как им кажется, вертится вокруг них и для них. По его мнению, религия не только отнимает физические и умственные ресурсы человека, но и увеличивает стресс, а самое главное - извечно оставляет после себя потоки крови...
   Когда один человек живет такой ложной иллюзией, это считается умопомешательством, но если той же иллюзией живут миллионы людей, это уже религия. В Саудовской Аравии, например, могут отрубить голову за богохульство. В Афганистане, уже после талибов, приговаривают к смертной казни человека, принявшего христианскую веру. После опубликования датской газетой карикатур Аллаха и пророка Магомета разгневанные мусульмане-иммигранты несут по улицам европейских городов плакат с надписью "За оскорбление ислама будем отрубать головы!"
   Третейский судья со стороны вообще может посчитать атеистами всех верующих в Яхве, Христа или Аллаха. И будет абсолютно прав. Почему? Потому что они есть еретики, поскольку не веруют в таких богов как Зевс, Аполлон, Митра, Янус, Будда...
  
  
  
   ПРОБА N10: МОЖЕТ, И БОГИ НЕ ВЕЧНЫ
  
   В тридцатые годы прошлого века по всему Советскому Союзу разнесся воинствующий глас атеистической пропаганды, возглавить которую ЦК ВКП(б) поручило ветерану революционного движения Емельяну Ярославскому. В ходе этой кампании бывший подпольщик написал "Библию для верующих и неверующих", где назвал Священное Писание сказаниями далекого детства рода человеческого, веками передаваемыми из уст в уста, переводимыми, переписываемыми и менявшимися посредством выдуманных вставок. По его убеждению, все эти "боговдохновенные тексты" - детский лепет на заре умственного развития.
   Когда Ярославский видел, как миллионы людей воспитывались церковью по книге о Сотворении мира, его охватывало негодование. Неужели можно верить писанию живших еще при рабовладельческом строе людей, насквозь проникнутых понятиями господ и рабов, а женщину вообще представлявших существом низшего порядка, "сосудом нечистым"? Ведь задайся любой хотя бы таким вопросом: зачем Всевышнему испытывать на прочность веру в него, если ему заранее должно быть известно, чем все это кончится? Если нет, то уверен ли Бог вообще хоть в чем-то?
   "Пусть верующие, - призвал он, - прочтут от начала до конца Пятикнижие и Книгу Иисуса Навина и скажут по совести: разве евреи чем-нибудь отличались от других живших тогда племен и народов? Разве не описывает библия на каждом шагу их измены ихнему богу, колебания, ропот? Сама же библия повествует, как в сорокалетнем скитании по пустыне вымерли все до единого вышедшие из Египта, как недостойные войти в землю обетованную. Пусть спросят себя верующие: как это возможно? И они поймут, что это одна из выдумок, одна из сказок, как выдумкой является и сказание о том, что Иисус Навин приказал солнцу остановиться, и оно остановилось".
   Ярославского умиляли столь нелепые фантазии о не существующем, отнюдь не всемогущем и не всезнающем Боге, сочиняемые торговцами вышней благодатью. Более того, в его представлении, религиозные догматы разделили людей по признакам истинной и неистинной веры, невольно подталкивали один народ настороженно относиться ко всем остальным, не сближаться с ними, не перенимать их обычаев, хотя бы и хороших.
   За все годы этой атеистической пропаганды, что примечательно, Сталин не произнес публично ни единого слова касательно Бога. Скорее всего, диктатор, культ которому затмевал славу богов, не нуждался в нем...
   Перед своей поездкой в Советский Союз французский писатель Андре Жид отзывался доброжелательно о нашей стране. Не скрывая своего восхищения, видел там беспрецедентный социальный эксперимент, наполнявший его сердце надеждой на зарождение порыва, способного увлечь все человечество.
   "Я хотел бы во весь голос кричать о моей симпатии к СССР и пусть мой крик будет услышан, пусть приобретет значение, - записал он в своем дневнике. - Мне хотелось бы пожить подольше, чтобы увидеть результат его огромных усилий, их триумф, которого я желаю от все души и для которого хотел бы работать. Хочу увидеть, что может дать государство без религии, общество без перегородок".
   После посещения Советского Союза летом 1936 года Андре Жид решил рассказать о своих впечатлениях французам. По его свидетельству, Страна Советов строилась, мучилась родами. Там было и хорошее, и плохое, самое лучшее и самое худшее. Самое лучшее достигалось ценой невероятных усилий, но благодаря этим усилиям не всегда и везде добивались того, чего хотели добиться. Переходы от яркого света к мраку были удручающе резкими.
   Стремление навести порядок у советских граждан совмещалось с их терпимостью к тирании. Всеобщее счастье желали установить тут же сразу, пусть даже путем обезличивания каждого человека в отдельности. Газеты сообщали то, что всем следовало знать, о чем думать и чему верить. Граждан убеждали, что они уже счастливы, а все другие в мире просто несчастны. Счастье советского рабочего должно было заключаться в его вере в будущее, надежде на лучшее и уверенности в своем превосходстве над всем, что есть в "гнилом капиталистическом зарубежье".
   По наблюдениям писателя, конформизм был советским людям не в тягость и даже естественен. Их тяга к культуре вызывала восхищение, но одновременно использовалась для того, чтобы заставить их радоваться сложившемуся политическому порядку и поддерживать его. В советской культуре все оценивалось по принципу соответствия священной партийной линии, а пытавшихся отклониться от генеральной линии ожидали большие неприятности. Можно было колебаться, но только вместе с этой линией, и соответственно критиковать - преимущественно по мелким вопросам. Хотя самонадеянность и показное самовосхваление изобиловали, людям было далеко не безразлично, что думают о них за границей, откуда, правда, ожидалось получить больше комплиментов, чем полезных знаний.
   Огромные портреты с ликом Сталина висели на самых видных местах. Отец народов был всегда прав и олицетворял собой самовластие, хотя все это казалось революционерам совсем не тем, чего они добивались. Критичность оценок выброшена на свалку, ее место заняло словесное жонглирование приспособленцев. Малейшее недовольство навлекало жесточайшие кары и тут же подавлялось. Доносительство и слежка возведены в ранг гражданской добродетели. Свободомыслие стало синонимом политической оппозиции. В отношениях начальства с подчиненными комплекс превосходства тоже давал знать о себе.
   Общество снова расслаивалось, снова образовывались социальные группы и, если новые классы, то новая разновидность аристократии из числа высших партийных и государственных чиновников-конформистов. За счет низкой зарплаты рабочего непомерно раздута зарплата этих чиновников. Пенсия рабочего была в пять раз меньше, чем у вдовы высокого партийного деятеля. Складывалась не диктатуры пролетариата, а диктатура бюрократического государства над пролетариатом. Выборы в партийные и законодательные органы власти ограничивались правом выбирать лишь тех кандидатов, которые утверждались заранее сверху. Революция уходила в песок...
   Андре Жид посетил антирелигиозный музей, разместившийся в главном ленинградском соборе. Его поразили огромные безобразные картины на библейские темы, которые могли подтолкнуть к богохульству. Однако все обходилось без излишней агрессивности, в рамках приличий. Речь шла о противопоставлении религии науке. Но здесь, как он посчитал, СССР вел антирелигиозную пропаганду не совсем разумно. Правильнее поступили бы марксисты, сосредоточившись только на истории, отбросив церковные догматы, попытавшись отнестись критически и по-человечески к учению, принесшему в мир новую надежду. Можно было бы даже сказать, что церковь предала эти надежды, способствовала злоупотреблениям власти.
   Принимая во внимание негативное влияние религии на сознание, писатель признавал необходимым освободить от нее человека. И когда слышал призывы, по соображениям терпимости, отливать новые церковные колокола, его беспокоило, не станет ли это началом заполнения снова грязной водой купели, в которой уже нет ребенка. Ему казалось, что сам Христос не мог бы узнать себя в современном христианстве, а потому стал бы презирать церковь и духовенство, вступившие в сделку со светскими владыками от его имени. Он даже согласился бы с тем, что советских людей восстановила против Бога именно проповедь Христова о непротивлении злу насилием, благодаря которой церковь одурачивала и усыпляла угнетенных...
   В это время над Европой уже собирались тучи новой мировой войны. Андре Жид видел, как нацисты превращали Иисуса Христа в воителя, который "пришел принести не мир, но меч". Снова слышал призывы ко всеобщей мобилизации и крестовым походам "к вящей славе Божией".
   После войны он составил свое духовное завещание "Осенние листки", в котором рассказал о собственной вере - в человека и его достоинство, в добродетель каждой личности, добивающейся от себя самого лучшего. Он сверг с пьедестала Бога и вознес на это место Человека.
  
   *
   Трезубец буровой установки неожиданно наткнулся на еще один довольно глубокий пласт - последствия введения на Руси христианства для развития медицины и охраны физического здоровья ее жителей. Отсеивая крайние суждения и несколько сужая зону поиска, невольно можно подметить в этой пробе явно противоречивые влияния.
   Древнерусское врачевание языческой эпохи не стыкуется с более поздним представлением христианских богословов о болезни, как "наказании Божьем за грехи тяжкие". После огосударствления христианства знахари объявлены иерархами вне закона, лекарственные препараты признаны отравой, лечебные приемы - безбожными. Повивальным бабкам запрещено оказывать акушерскую помощь. Врачеватели не допущены в бани, предназначенные служить только для мытья и молитвы. Профессиональные медики вплоть до XVIII века все происходят из иностранцев, да и те заботятся исключительно о здоровье царской семьи.
   Согласно православным догматам, болезнь есть следствие козней дьявола, а подлинный исцелитель от всех недугов телесных - один лишь Господь. В деле спасения души и достижения вечного блаженства врачи отстранены за ненадобностью, а их место занимают священники с целительной молитвой, чудотворными иконами, святой водой и прочими культовыми атрибутами. Доброе здоровье признано даром Всевышнего, за который в каждодневных молитвах нужно его благодарить, ибо земное существование - лишь ступенька к вечной жизни в Царствии Небесном.
   Примером для подражания выставляются святые подвижники. Они сознательно пренебрегают здоровьем, гигиеной и санитарией - наподобие библейского Авраама, пятьдесят лет не мывшего ни рук, ни ног. Умерщвление плоти прославляется как "подвиг уничижения и признак святости". Стремление же содержать тело в опрятности всячески осуждается, приравнивается к греховной страсти, гордыне и тщеславию.
   Одно из главных изобретений священства по части укрепления физического здоровья и избавления от недугов - пост. Однако, роль поста тоже сомнительна, ибо часто все заканчивается пищевым истощением, повышенной утомляемостью, мышечной слабостью, преждевременным старением, дистрофическими изменениями в тканях, подкожной жировой клетчатке и костном мозге... За отказ от мяса, источника биологически ценного белка, приходится расплачиваться нервным напряжением и параноическими состояниями.
   Тяготение к "зеленому змию" - профессиональное заболевание духовенства испокон века. Как говорится в библейских притчах, выпить, забыться и не помнить больше о своих страданиях. Там же, в притчах, главной причиной пьянства называются нарастающее забвение Бога и отсутствие веры в Царствие Небесное. Выход подсказан один: чаще, неистовей молиться, просить у Господа прощения и помощи вернуть здоровье. А уж если совсем невмоготу, обращаться к врачевателям, ибо Всевышний создал их для лечения верующих, наряду с главным целительным средством - молитвой.
   Ум помогает телу! Если так, то можно понять, почему верующие, надеясь на чудо исцеления от тяжкого заболевания, признают Врачевателя Небесного. Служители культа приветствуют такой подход, но если чудо исцеления не происходит, объясняют: "В данное время, в силу определенных причин, чудотворение не в планах Божиих. Следует в подобных случаях обращаться ко врачу, но при этом твердо уповать на Господа, помня, что болезнь и вообще страдание - не зло, а благо, ибо благодаря терпеливому перенесению немочи душа очищается от грехов, обретает право на вечное блаженство в загробном мире".
   Для объективности надо признать, что среди церковных предписаний по части поддержания физического здоровья, наряду с разумными, есть и довольно наивные, если не сказать нелепые. В частности, Ветхий Завет указывает, каких животных можно, а каких нельзя употреблять в пищу. К примеру, разрешено есть мясо только жвачных и парнокопытных, но запрещена к потреблению... зайчатина. Чем провинился заяц? Оказывается, "жует, но копыта у него не раздвоены, нечист он для вас" (Лев, 11:6). Это при том, что копыт у зайцев как не было, так и нет.
   Библия составлена все же людьми с использованием представлений и выражений своего времени. Не отсюда ли некоторые недоразумения? Именно отсюда, соглашаются священники и уточняют немедленно, что Библия - это не учебник медицины и в ней не сообщается конкретных данных из области прикладных наук, в том числе о "священной болезни" эпилепсии.
   По утверждениям богословов, Всевышнему подвластна любая болезнь и любая из них есть проявление воли Божией. Однако думается, что в этом плане, наверное, больше правы не они, а микробиолог Илья Ильич Мечников. Согласно его наблюдениям, религия лишь уводит медицину от поисков подлинных причин возникновения болезней и мешает борьбе с ними. Ученый не просто полагал, а глубоко был убежден, что душа-сознание целиком зависит от нервных центров и не способна существовать в загробном мире после их полного разрушения гнилостными бактериями.
   Душа помогают телу, но может и разрушить его. Для врачей это - проверенная многовековым опытом истина. Академик Иван Петрович Павлов вскрыл прямую связь ума и души с нервной системой, а в религии обнаружил "могущественный ресурс слабых натур", хотя и относился к ней уважительно. По мнению физиолога, человек сам должен выбросить мысль о Боге, но опора только на научные знания слабым натурам едва ли подойдет.
   Когда церковные иерархи приходили к офтальмологу Владимиру Петровичу Филатову и уговаривали его не брать глаза от трупов, потому как грешно, мол, он им отвечал без всяких уверток: "Не об этом нужно думать. О живых людях надо заботиться, о науке". Однажды, выйдя после консилиума в доме больного епископа, Филатов заметил: "Все про вечную жизнь мне рассказывал. В Бога верит, да не очень-то к нему торопится. С земной жизнью не хочет расставаться. Жить хочет"...
   Сейчас уже нет никакой врачебной тайны в том, что приход в больничную палату священника может нанести вред лечению, ибо воспринимается пациентами как признак скорой кончины кого-то из них. Это подтверждает и медицинская практика. Тем не менее, служители культа охотно идут в больницы внушать людям мысль о том, что самый могущественный врачеватель - Господь, что здоровье зависит от него, вернуть которое может только он и только если восстановлена и упрочена вера в него.
   Опять законный вопрос. Как же так получается, что Вседержитель изначально заложил в человеке противоречивые стремления, порождающие мучительные недуги, или, выражаясь медицинским языком, болезни адаптации? Отвечая на подобные сомнения, священники начинают вести с больным душеспасительные беседы, пытаются переключить его внимание на голые абстракции, воодушевить понятием всеобщей любви и прочим в том же наставительном духе.
   Врач-психиатр в таком случае ищет подлинный патогенный фактор, вызывающий душевное заболевание, и разъясняет пациенту реальные ситуации, чтобы помочь нейтрализовать действие этого фактора посредством волевых усилий к этому самого больного. Врач говорит: "Постарайся помочь себе сам и ты облегчишь мне работу!" Проповедник напутствует: "Да поможет тебе Бог!" И старается убедить, что неверие в Бога ведет к разочарованию в жизни, физическому и психическому расстройству.
   При некотором стечении обстоятельств между врачом и священником может даже произойти вот такой диалог заинтересованных лиц:
   - Данные моей врачебной практики, батюшка, показывают, что душевнобольных, алкоголиков и наркоманов хватает и среди верующих.
   - Неверие в Бога, любезный мой, и есть признак умственной неразвитости человека, симптом его психического расстройства.
   - У нас, врачей, может сложиться несколько иное впечатление: упование только на одного Господа как раз является признаком такой неразвитости и симптомом названного вами расстройства. Неслучайно, невротиков среди верующих не меньше, чем среди атеистов.
   - Все болезни надлежит принимать с духом покорности и покаяния, упования и надежды, утешения и радости. Всякое страдание немочи оказывает душе великую пользу и нередко бывает необходимо для нас. Это очищающий золото огонь, без которого невозможно достичь блаженства и вечной жизни. Любая болезнь должна быть воспринята как воздаяние Божие за грехи, как средство к очищению, укреплению добродетели, потому и переноситься с покорностью. Все болезни и страдания от них суть испытания для искупления грехов и избавления от них перед уходом нашим в жизнь вечную. Нет скорби - нет и спасения.
   - Я вижу перед собой, что у человека здорового, занятого любимой работой настроение всегда приподнятое, он как бы забывает и о Боге, и о бессмертии души своей. Лишь тяжелые переживания и страдания физические во время заболевания побуждают некоторых обратить свой взор к потусторонним силам, а тяжелое чувство беспомощности заставляет их искать поддержки у Всемогущего. Тогда что же получается? Для поддержания и укрепления веры в Бога нам лучше страдать, быть слабыми, больными, калеками и инвалидами? Не слишком ли много мучений обрушивается на нас для нашего же блага?
   - Главная причина болезни - грех. После отпущения греха человек получает не только душевное, но и связанное с ним телесное здравие. Грех - это мысли или поступки, идущие вразрез с волей Божией. И самый страшный грех - забвение Бога, ослабление веры в Него.
   - На мой лекарский взгляд, верующие и неверующие болеют одинаково. Болеют и нередко умирают от болезни праведники, даже крещеные грудные младенцы, выходящие из купели в белоснежной одежде. Атеисты же или агностики, которые открыто отвергают религиозные догматы, могут отличаться хорошим здоровьем и жить долгие лета.
   - Это объяснимо. В ряде случаев Всевышний прерывает жизнь праведника или безгрешного младенца, потому что ведает наперед их судьбу в мире земном: душе этих людей предстоит оскверниться тяжкими грехами, за которые им пришлось бы претерпеть адские муки в загробной жизни. Господь иногда терпит грешников, ибо надеется на их раскаяние, терпеливо ожидает их обращения к Спасителю. Насылая же страдания на праведных, Он желает научить на этих примерах других верующих терпеливому перенесению скорбей. Не надо печалиться, если заболевают и умирают дети. Безгрешные души этих созданий переселяются прямо в рай.
   - Если честно, то в моих глазах это выглядит не совсем справедливо. По логике и здравому разуму, нужно было бы всячески поощрять праведников и безгрешных не только на небесах, но и в жизни земной - тогда и нравственность была бы притягательнее. А то может действительно показаться, так ли уж Бог мудр, любвеобилен и всесилен, если сначала позволяет грешить, а потом заставляет мучительно расплачиваться за это? Не свидетельствует ли сотворение людей порочными изначально о совершенной им оплошности? Почему бы, в конце концов, Творцу не исправить ее?
   - Господь не творит ни над кем насилия. Он создал людей по образу и подобию своему, то есть разумными, не лишая их свободы в выборе жизненного пути - в сторону добра или зла, спасения или духовной погибели.
   - Но ведь Господь не наделил человека свободой совершать только добрые дела. Сделай он это, благость и само могущество его вызывали бы меньше сомнений. А так, выходит, что ни один шаг "раба Божьего" не совершается без воли его и предопределения, хотя формально - с правом выбора.
   - Как я уже говорил, страдания насылаются Господом ко благу людей. Претерпевая мучения, они очищаются от грехов, чем и обеспечивают себе блаженство в вечной жизни.
   - Другими словами, нельзя ничего придумать мудрее для приобщения к райской жизни, чем тяжкие страдания?
   - Греховное искушение исходит от дьявола. Наказание за согрешение назначает уже не он, а Господь.
   - Ну уж коли наряду с Создателем существуют и действуют наперекор ему падшие ангелы, тогда какой же он единственный и верховный правитель Вселенной. А если ангелы эти действуют еще и с попущения Всевышнего? Тогда выходит Сатана нужен Богу, ибо без него некого было бы спасать, поучать, карать, прощать...
   - Ваши домыслы оттого, что Господь имеет право сознательно не прислушиваться к молитвам, призывающим Его помочь в исцелении от болезни. Осуществление просьб молящегося зависит от ряда условий. Для начала надо быть достойным просьбы, непоколебимо веровать в Него. И потом, нужно молиться непрестанно, произносить слова молитвы сердцем и на первый план ставить не житейские, а духовные просьбы - об укреплении веры и получении сил для противостояния дьявольским проказам. Просьбы духовные удовлетворяются всегда, житейские - не во всех случаях, ибо удовлетворение их далеко не каждый раз предполагает спасение души.
   - Мне не представляются разумными основания для Творца держать в тайне свой замысел и все время ставить нас в затруднительное положение. К чему вообще молитвы, если человек так и не в состоянии понять, что для него истинно полезно. При всем уважении к вашему священническому сану, здесь могу засомневаться.
   - Тогда, любезный, позвольте вам разъяснить. Смерть - это врата в вечную жизнь. Для христианина смерть - еще и временный сон, пусть даже весьма продолжительный. Своего рода смена одежды обветшалой на лучшую и нетленную, переселение в новую прекрасную обитель, где жизнь вечна. Радуйтесь смерти, завидуйте усопшим! Они счастливее живущих на земле. Подобно верным, любящим невесте или жениху, ожидающим соединения в браке, истинные христиане ждут того момента, когда наконец вступят в небесные чертоги вечных брачных уз с Господом Богом.
   - Если смерть, как вы говорите, есть благостный переход к более совершенному бытию и лучшей жизни, то зачем вообще людям цепляться за жизнь земную?
   - Человек должен использовать жизнь бренную главным образом для очищения себя от грехов, для служения Богу, чтобы обеспечить себе вечное райское блаженство в Мире Ином.
   - Думается мне, батюшка, не зря вера в бессмертие души играет на Западе среди верующих более важную роль, нежели идея о Боге.
   - Как бы там на Западе не было, Отец Небесный существует, потому что все в мире устроено разумно и целесообразно, включая человеческий организм.
   - А почему это не может быть следствием естественных причин, прежде всего результатом действия важнейшего закона эволюции органического мира - закона естественного отбора?
   - Да, Господь строго следит за сохранением установленного Им миропорядка. Священное Писание повествует, как сурово наказывает Он людей за их попытки создать что-то свое, не предусмотренное Планом Творения. Например, когда жители Вавилона начали строить башню высотою до небес, Он заставил ослушников говорить на разных языках, дабы они перестали понимать друг друга.
   - Тем не менее, спокойно взирает на многие другие самовольные стройки - переделки. И почему-то уже не совершает чудес.
   - Господь не только всемогущ, но и премудр. Если Он сейчас не совершает чудес, то преследует какую-то цель, которая направлена на пользу людям. Если бы продолжались чудеса исцеления, все больше людей ринулось бы в церковь только из соображений личной выгоды, а не ради служения Богу.
   - Вам тут, конечно, виднее. Мне же, врачу, думается, что церковь продолжает считать врачевание вредным пережитком, заблуждением ума. Но будь знахарство в свое время действительно вредным заблуждением, со всей последовательностью надо было бы признать довольно малую разницу между звонцами на архиерейском облачении и шаманскими бубенцами, отгоняющими демонов и призывающими духов в помощники.
   - Существо человеческое распадается на три части: тело, душа и дух. Тело смертно. Бессмертен лишь дух, способный существовать без всякой связи с телом. От родителей детям передаются не душевные, а лишь духовные свойства, основные черты характера, их нравственная направленность. Дух ведет жизнь раздельную от тела.
   - Вам и тут должно быть виднее. Мне же каждый день приходится сталкиваться с тем, что длительные стрессы и переживания приводят к неврозу и на его основе к болезням, чья причина вовсе не в отходе человека от религии, а в сугубо земном нарастании социальной напряженности, в ускорении темпа жизни и производства, в ухудшении нравственного климата и во многом другом.
   - Безнравственность, милостивый государь, от безбожия происходит. Посему для оздоровления общества нужно восстановить веру в Бога, добиться ее всеобщего распространения.
   - Согласно нашей медицинской науке, материальным субстратом человеческого сознания, включая религиозные верования, является не сердце, как в Священном Писании, а головной мозг. Свидетельством тому - и успешные пересадки сердца.
   - Согласно нашему богословию, Всевышний открывает истину не сразу, а постепенно, по мере совершенствования человека и его представлений о мире. Первоначально в форме образной речи, как детям малолетним.
   - Как мне подсказывает практический опыт, религиозные верования очень часто поглощают жизнь человека настолько, что приводят к появлению у него симптомов нервного недуга. Он начинает все чаще слышать потусторонние голоса, переживать видения, наполняться все большим ужасом перед карой божьей и муками ада. Когда во время богослужения подобная личность произносит какие-то нечленораздельные звуки, его состояние невольно передается и на многих стоящих рядом. Происходит же это путем самовнушения, или тем, что мой коллега, всемирно известный психиатр Бехтерев, назвал "демонопатическими эпидемиями". Спрашивается, зачем столь суровые проверки Богом крепости веры в него?
   - Вот зачем. Без болезней и скорбей человек не ценил бы покоя в вечных чертогах Творца. При глубоких переживаниях формируются у людей и укрепляются христианские добродетели всепрощения, смирения, терпения, сознания своего ничтожества и суетности бытия земного.
   - Для медиков нет ничего ценнее в человеке твердой веры его в свои силы преодолевать трудности, а не искать удобного оправдания собственным страданиям и недугам.
   - Что бы вы ни говорили, душе человеческой предстоят еще испытания в загробной жизни. И главное тому доказательство - жизнь и воскресение Иисуса Христа.
   - Я вот все пытаюсь дознаться, от кого же проповедникам церкви ведомы воля Всевышнего и замысел его?
   - Как от кого? От Господа Бога Нашего Иисуса Христа. Он ведь сказал: "Я есмь путь, и истина, и жизнь". Это пока вне вашего понимания, милостивейший. Больше вам надо читать Евангелие - тогда и до вас дойдет благодать Божия...
  
  
   ВМЕСТО ВЫВОДОВ
  
   На вечные темы бытия написано несчетное множество трактатов, затрагивающих этико-моральную сторону достижения поставленных целей. Принято считать, что подбор средств должен быть эффективным на практике. Вопрос только в том, какие именно мотивы овладевают быстрее и глубже, сколько в них разумной необходимости сделать что-то действительно нужное для облегчения существования рода человеческого. Нюанс очень важный, ибо довольно часто желают того или другого, дабы просто снять накапливаемое напряжение, избавиться от докучающей скуки или рутины, сделать что-то наперекор, в укор или даже в ущерб кому-то. И несть числа подобным мотивам, в основе своей эгоистическим.
   Какие нужды наши можно признать общими? Укрепление материального благополучия личного и семьи своей, профессиональный успех, стремление обезопасить существование свое и близких от разного рода невзгод. И многие другие компоненты если не идеальной, то хорошей, достойной жизни, когда человек еще способен видеть себя глазами других и ему все еще важно, как они относятся к нему, его целям и средствам: уважительно или как к пешке в чужой игре.
   Облегчить процесс понимания нами окружающего мира без фанатизма и иллюзий могут помочь знания подлинной Всемирной Истории Народов и наша готовность видеть себя и страну свою с максимальной непредвзятостью. Размышления о душе естественно наводят нас на мысль о ее бессмертии, подталкивают к мистике. Можно посвятить себя религиозному вероучению так же, как возводится культ кумирам, поющим со сцены или бегающим за мячом по полю. Но можно и не искушать себя таинствами загробного мира, не тратить на это драгоценное время, которое дается смертному и без того мало в этой жизни.
   Сколько уже веков пытаются делать из религии "адекватное реальной картине мира" мировоззрение. Теолог христианской церкви Фома Аквинский (XIII век) исходил из того, что Бог необходим для объяснения происходящего в мире и отыскания первопричины всему и вся. Сегодня некоторые фанатики с горящим взором продолжают ссылаться на то, что Всевышний, мол, явился им и дал мандат убивать иноверцев. И попробуй с ними не согласиться: они в это уверовали до мозга костей.
   Служители христианского культа призывают относиться к Иисусу Христу уважительно. Потому как отдал жизнь за людей, противостоял сильным мира сего, заступался за беззащитных и славу свою видел в том, чтобы его, Сына Божьего, считали Сыном Человеческим. Попутно утверждают, будто историческое небытие Христа следует доказать. Доказать небытие личности, которая не представлена с достаточным фактическим основанием? В пользу реальности бытия Святой Троицы обоснованных фактами свидетельств нет. Заверений в их наличии достаточно, но лишь заверений. То, что кто-то видел Сына Божьего живым, распятым или воскресшим, за надежное доказательство принято быть не может при любом серьезном судебном или несудебном разбирательстве.
   Что касается меня, на склоне лет своих признаю совершенно осознанно: знакомство с рассказом о жизни Иисуса Назарянина представляется мне отнюдь не бесполезным занятием, путь даже в результате истина и не найдена. Но столь же последовательно продолжаю придерживаться вызывающей у меня наибольшее доверие гипотезы извечного существования мира в любом виде, с людьми или без оных.
   У свободно и критически мыслящего человека обычно нет желания принимать на веру нравоучительные тексты. Личности легковерные не хотят соотносить многие абстракции с реальностью, потому и не нуждаются в логике доказательств: им вполне хватает сладостной веры во всеведущего и всемогущего, кем бы он ни был: богом, царем, королем, папой римским, фюрером, дуче, вождем, президентом или генеральным секретарем.
   Мыслящий свободно и критически человек неизбежно заинтересуется и тем, какой прок в упорном, многовековом поиске нами некоего Главного Архитектора Вселенной. Да и почему в гармонии Природы должна непременно заключаться воля Творца? Совсем даже нельзя исключать, что у материи может не быть ни создателя, ни причины, ни тем более цели существования.
   Утверждение "Бог есть сама Природа" - это просто спекуляция чистой воды. "Бога нет, говорите? - всплескивают руками теологи. - Так вот Он, наяву и во всем, что предстает перед вашим взором. Смотрите, щупайте! Чем не самое убедительное доказательство Его бытия". Мягко выражаясь, такое доказательство невольно напоминает измышление по схеме "пришей кобыле хвост".
   Богословы монотеистических религий чувствуют уязвимость своих доводов в пользу бытия загробного мира и предпочитают больше определять его сущность, отчего и апеллируют к понатасканным из канона цитатам в качестве доказательств со всегда готовым заверением будто "не ошибается только Бог". Но не получается у них, да и не хотят они определять окончательно сущность мира потустороннего, ибо легче верится в то, чего никто никогда не видел.
   Да и кому нужен Господь без таинств? Потому и утверждают, будто Сын Божий есть сама истина, красота, доброта. Поклоняться таким качествам и одновременно верить в нравственный прогресс человечества? Строго говоря, в подобном "максимализме" богословы не усматривают для себя практического смысла. Вот верить во Вседержителя, который все и вся ставит на свои места, как-то удобнее.
   Религия и свобода. Эти два понятия в Новом Завете соприкасаются в призыве: "Познайте истину, и истина сделает вас свободными!". Звучит неотразимо, однако вырисовывается совсем иначе, если обратить внимание на реальное воплощение прекрасной идеи в жизнь. Для начала, евангелист имел в виду не любую истину, а истину Бога, бесспорную и непогрешимую. Тут уже теологи спешат уточнить: "Бог - не диктатор. Он не только своим приближенным ангелам, но и простым смертным предоставляет право свободно выбирать, а Сатане - даже бунтовать против Него самого".
   Тогда и я позволю себе выдвинуть свое соображение, используя право на свободный выбор. Прежде всего, право это предоставляют мне, как и всем другим, лишь до Судного дня, после которого могут последовать плач и скрежет зубов за его использование. По Благовесту выходит, что только ветер гонений раздувает пламя веры. При этом каждое доброе дело выставляется доказательством воли Господней, каждое злое - воли дьявола. Не похоже ли это на искусную теософскую уловку?
   Для авторов Нового Завета, Римская империя была "царством Зверя и Блудницы". Языческий культ Кесаря продолжал существовать и в Византии, но уже рядом с христианской литургией. Всегда и повсюду деспотизм государей освящался вместе с рабством и подавлением гражданских свобод. Девять столетий Московская Патриархия тоже действовала в теснейшей связи с самодержавной властью, каждый раз ставя на очередную августейшую персону печать божественного благоволения.
   Среди католиков укоренилось мнение, будто всему виной провозглашенный Мартином Лютером принцип свободной интерпретации Библии, приведший якобы к крайнему индивидуализму. Утверждение это некорректно в том смысле, что авторитет Римско-католической церкви Лютер заменил новыми пророками и схоластами, которые создали протестантский катехизис, в своем фанатизме нисколько не уступавший католическому. Протестанты (во Франции их называли гугенотами, в Швейцарии кальвинистами) убивали еретиков и ослушников столь же безжалостно, что и римские католики.
   Русскому православию тоже многое завещано иудаизмом, который идею царства совместил с мессианством царя Израилева, призванного стать основателем династии помазанников Божиих, носителей истины и спасителей Богом избранного народа. Передаваемая по наследству власть означала признание первенства крови, родового языческого начала. Иерархи иудео-христианской церкви сначала вручили право на правление римскому императору, а потом всем другим европейским суверенам.
   В Новом Завете много высокопарных слов о свободе. Но все они о важной только для христианства свободе, путь к которой "вымощен свободным отказом от свободы выбора между Богом и сатаной". По сути, на чем веками строилась диалектика христианства? Бог создал человека свободным в выборе между добром и злом, заранее зная, что посредством такой свободы человек погубит себя и Его прекрасное Творение. Желая спасти мир, Всевышний отдал даже собственного Сына ради все той же свободы. Нет, Бог не ошибся, создав людей свободными, как не ошибся и Христос, взойдя на крест, дабы спасти их. Потому что ошиблись и грешили простые смертные.
   Если первые христиане были готовы умереть, но только не убивать, то начиная с IV века и превращения их религии в государственную при римском императоре Константине они уже готовились и умирать, и убивать к вящей славе Божией. Церковь стала все больше беспокоиться не о святости ее бытия, а о своем выживании. И постепенно превращалась в самый мощный репрессивный аппарат. От ислама ли христианство переняло концепцию священной войны с иноверцами или наоборот, трудно сказать. Ясно одно крестоносцы-католики и братья-мусульмане не считали жизнь человеческую бесценной. Все они придерживались принципа Папы Римского Иннокентия IV: "Пусть лучше умрут сто невинных, чем останется на свободе один еретик".
   Устав от братоубийственных распрей с подтекстом религиозного фанатизма, люди принялись искать спасения в науке, где истина эмпирически проверяема. Тоска по абсолютной истине стала находить успокоение в обладании ключом к тайнам бытия. Свободой слова предусматривалось и право на критическое отношение ко всему, включая религию. Начиная с XIX века, освободительные движения тоже опирались на "ересь", типа социального оптимизма Руссо, утилитаризма либералов или экономического детерминизма марксистов. Церковь же всегда становилась по другую сторону баррикад, среди активных противников этих движений.
   Казалось бы, христианское вероучение и стяжательство не должны совмещаться. Однако своими действиями клир издавна сплетал их воедино, пускаясь во все тяжкие на коммерческой или банковской стезе. Иерархи прекрасно видели, что благополучный в материальном отношении собственнический институт церкви выгоден правителям. Да и кто еще так ловко научит простаков непротивлению злу, одурачит неудачников и малоимущих, убаюкает их призрачной надеждой на благую жизнь в загробном мире, где "последним" обещано быть "первыми"! Богатеям, как привыкло убеждать священство свою паству, Царствие Небесное не светит. Тем не менее, оно всегда предоставляло им "отходной путь" в виде щедрых приношений.
   В отличие от XIX века, когда иерархи пугали христиан социализмом и неустанно обличали марксистов, век XX оказался свидетелем известного компромисса духовенства по отношению к социалистическому учению. Поскольку долговечность капитализма ставилась под сомнение не только в Советском Союзе, некоторые теологи принялись говорить об элементах социализма в первоосновах христианского вероучения. Обе доктрины проповедовали "разбогачивание", призывая либо лишить сильных мира сего их привилегий, либо им самим отречься от них без всяких компенсаций.
   Большевики тоже не чуждались культовых влечений, но то были влечения светские, божественное благоволение им было не нужно. При них и духовенство продолжало защищать не всякие свободы и права человека, а лишь свою собственную свободу проповедовать самое истинное вероучение. Народ же, окрещенный Достоевским "богоносцем", призванным спасти мир от власти бесовщины, сам от неё избавиться был не в состоянии. Правители принимали его за бессловесную паству, которой надо указывать "единственно верный путь к счастью".
   Пристально присматриваясь к западным европейцам, в них тоже можно было увидеть не столько благородных и благочестивых джентльменов, сколько мелких, лукавых, лицемерных, расчетливых и циничных обывателей. В Западной Европе всегда был свой разлад между телом и душой, умом и сердцем, словом и делом. Там тоже ведомы искушения завистью, идолопоклонством и доносительством, поднятым на общегосударственный уровень. Вся ее история, включая новейшую, пропитана кровью и служит тому подтверждением...
   Мать-Природа продолжит и дальше насмехаться над всеми смертными без разбору, равнодушная к тому, счастливы они или нет. Может, и впрямь нет никаких гарантий лучшего для них будущего, никакого закона прогресса, но остается только верить, что есть. И нет, наверное, никакого предопределения судьбы для всех и каждого в отдельности, хотя выработаны общечеловеческие ценности, а сами нации больше похожи друг на друга, чем разнятся.
   Могу ошибиться, но складывается у меня впечатление, что Всемирная История Народов - это, в сущности, история кровавых злодейств и высочайших порывов духа одновременно. Относиться к ней лучше с некоторым сочувствием, без иллюзий и попыток убедить в моральном превосходстве кого-то над кем-то. В конце концов, как свидетельствует многовековой опыт, большинство верило всегда в то, что считало для себя необходимым, и меньше в то, во что верить подсказывал разум.
   Подобные головоломки будет и впредь интересно разгадывать. Единственное, для начала каждому стоило бы покопаться в себе самом и не огорчаться сразу, если результаты наблюдений получатся печальными. Пусть из нашего стремления к познанию истины, которая должна сделать нас свободными, подчас может получиться лишь насмешка над нашими искушениями, такое обескураживающее открытие не должно считаться окончательным и бесспорным.
   Прошлое - самый верный предсказатель будущего, потому и мерцают в настоящем огоньки былого и грядущего одновременно. Они то едва заметны, то ярко возгораются, словно юпитеры на киносъемке, от света которых не жмурятся только видавшие виды актеры. Их световая игра как бы подсказывает: в ближайшей перспективе наша готовность "возлюбить ближнего" вряд ли отличится от того, что было более двух тысячелетий назад в эпоху составления библейских текстов. То есть, очень многие граждане намерены будут испытывать еще и потребность защититься от "ближнего", на всякий случай.
   Все такими же шаткими останутся политические режимы, искажающие истинное положение вещей в своих государствах и за границей. Сохранится и угроза, проистекающая от стран, правители которых стремятся навязать абсолютные истины во всех сферах общественной или частной жизни, даже узаконить их. Экономически слабые нации все еще будут служить добычей сильных. По ходу процесса глобализации государства по-прежнему будут напоминать волков в овечьей шкуре дипломатического словоблудия.
   В церквах, мечетях и синагогах продолжат нашептывать пригодные на любой случай молитвы. Террористы и политические экстремисты все так же будут искать возбуждения в мистике крови и смерти, переступая порог между религией и психопатией. Главное для них - чтоб воссияла слава Господня, а ради этого нужно не щадить своей жизни земной ради благости жизни загробной...
   В одной из повестей Бернарда Шоу чернокожая девочка спросила у обратившей её в христианскую веру миссионерки: где он, Бог-то? Миссионерка ответила в том смысле, что он, мол, говорит "ищите и обрящите". Из любопытства девочка искала повсюду, хотела узнать, почему мир сотворен столь несовершенным, отнюдь не преисполненным добра. Однако ни от кого ни одного путного объяснения так и не услышала.
   Что говорить, кому не хочется иметь всемогущего заступника и утешителя. Но были, есть и будут личности, которым заступник или утешитель не нужен. Они сами о себе могут позаботиться. Бегать агнцами по узким дорожкам в отаре им не по нраву. И предпочитают они оставаться свободными искателями истины с опорой не на силы небесные, а на свои собственные. Высказывать же критическое мнение по любому поводу, не страшась наказания за свое инакомыслие, почитают для себя бесценным даром жизни.
   Зараз, думается, и слава богу!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"