Аннотация: О тех, кто отстаивает за собой право на свободный выбор.
АНАТОЛИЙ МАНАКОВ
НА ГРАНИ ФОЛА
СОДЕРЖАНИЕ:
ЖРЕБИЙ БРОШЕН
ИЗ ЭКСПРЕСС-ДОСЬЕ "ПЕРСОНАЛИИ"
ИБЕРО-АМЕРИКАНСКАЯ МИСТЕРИЯ
БРУДЕРШАФТ НЕ СОСТОЯЛСЯ
НЬЮ-ЙОРК ОН И ЕСТЬ НЬЮ-ЙОРК
ЧУЖОЙ ДУШИ ПОТЕМКИ
ОТ БЛАЖИ ОЧИСТИТЬСЯ
ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ДРУЗЬЯМИ
У СОБОРА ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО
У СОБОРА СВЯТОГО СТЕФАНА
ГЕНЕРАЛ И ЕГО ВОИНСТВО
ВЕРДИКТ САМОМУ СЕБЕ
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
ЖРЕБИЙ БРОШЕН
Представьте себе на мгновение: в разгар лета вихрем обстоятельств вас с кем-то занесло в Вену. Да, в ту самую Вену - бывший стольный град Священной Римской империи, ныне столицу Альпийской Республики. Не надолго, всего на недельку, по какой-то своей надобности, а заодно - удостовериться, насколько слухи о самом веселом и жизнерадостном европейском городе отвечают действительности.
Не знаю, кому вы доверили себя и свои вещички, но ваш попутчик остановился на Хауптштрассе в отеле "Красный петух", заведении добропорядочном, давно облюбованном заезжими немецкими бюргерами. К тому же и название звучит красиво - "Ротр хахн". Конечно, хорошо было бы ему знать заранее о таверне во дворике отеля, где бурные гуляния под песни с аккордеоном утихают лишь к утру. Но поскольку номер для себя он не резервировал заранее, то и получил, натюрлих, комнату с окном во двор и кипой ночных бдений в придачу.
Услужливо гордый портье, невольный коллекционер человеческих лиц, украдкой бросал на него скользящий взгляд, пытаясь определить, кто же этот тихий, покладистый, не похожий на коммивояжера постоялец. Больше уверенности у портье вызывало другое: судя по всему, бессонных ночей иностранец набрал в жизни с лихвой. Это было видно, особенно по утрам, когда он тормошил табачным дымом все еще дремлющую мысль, дабы не позволить своему головному компьютеру делать оплошности.
Поскольку мы сейчас мысленно в Вене, попутно можно напомнить себе, что в здешнем университете читал лекции по психоанализу Зигмунд Фрейд. Называя подобные оплошности "ошибочными действиями по рассеянности и усталости", доктор также подмечал, что мы ведем себя достаточно уверенно, если поступкам своим не придаем существенного значения. Тут надо сразу уточнить: постоялец из "Красного петуха" старался избегать забывания имен, дат или своих же намерений, а вину за оплошности возлагал на самого себя, приговоренного к такой планиде, когда глубокий сон имеет двойную цену.
Говорят, будто у всех смертных есть шансы поумнеть к сорока годам, стать мудрыми к пятидесяти. Умными и мудрыми в смысле умения почувствовать изысканный вкус парадоксов, полярности сознания, относительности многих жизненных ценностей, а также доходчиво и просто объяснять запутанные явления, причем столь безукоризненно в интеллектуальном плане, что даже нет нужды изолировать таких личностей от разгуливающих повсюду безобидных чудиков. Гражданин, о котором зашла речь, себя относил именно к безопасным для общества чудикам. Еще точнее - к известному их разряду, куда входят индивиды, еще не затронутые подагрой, ревматизмом и болезнью Альцгеймера.
Наверное, можно уже догадаться - на вид ему лет пятьдесят "с хвостиком". Если присмотреться, на лице его отмечались черты больше осмысленные, нежели живые, хоть и правильные, но как бы нечетко вылепленные. Пружинистая, решительная походка гармонично вписывалась в его осанку, осанку человека, которому еще рано вешать "орден сутулого". При ходьбе, что тоже примечательно, ладони у него были обращены назад, словно служили пеленгатором каких-то исходивших сзади сигналов. В разговорах с людьми, знакомыми и мало знакомыми, он держался уверенно, без высокомерия, пусть даже обычно смотрел собеседнику не в глаза, а в подбородок. Опытный сыщик поинтересовался бы его ушами. Так уши нормальные, не как у зайца...
А сейчас надо приготовиться вот к чему. В один из воскресных дней ближе к полудню он выйдет из отеля и направится по направлению к центру города. Пойдет неторопливо, станет чуть задерживаться у витрин, и наблюдателю со стороны покажется, будто задумывается он совсем не о том, что видит перед собой.
Впрочем, не советую идти за ним по пятам, потому что выявить слежку ему ничего не стоит. Пока поверьте на слово, а доказательства предоставлю чуть позже, не обгоняя событий.
*
Почти две тысячи лет благоверные христиане полагают, будто поначалу Создатель поселил человека в райском саду. Как бы то ни было на самом деле, нечто похожее западные европейцы стараются поддерживать сейчас в своих городских парках. Бесспорно, парки эти безопаснее американских. Сам же их вид и привычки людей проводить там свободное время несут на себе отпечаток глубоких национальных традиций.
К примеру, Гайд-парк в Лондоне. Невольно расслабляешься на лоне его тщательно ухоженной природы, можешь валяться на траве, бегать, играть в мяч, участвовать в политических митингах. Подобные вольности вряд ли позволительны в парижских парках, где на лужайках бегают только дети до шести лет и собак могут не пустить даже на поводке. В Германии соблюдают жесткие регламентации, но позволяют себе и некоторые отступления в пределах немецкой опрятности. Идеальны во всех отношениях парки Женевы: там никто не заставляет вести себя прилично и в наведении порядка нужды нет. В венских парках не очень-то придираются к поведению публики, как это свойственно французам или немцам. Дабы убедиться, достаточно побывать в Пратер-парке с его "чертовым колесом", показанным в фильме по роману Грэма Грина "Третий человек".
Именно в Пратер-парке и оказался в тот день постоялец из "Красного петуха" - за столиком кафе на открытой веранде. О чем думалось папаше в сии блаженные мгновенья, наблюдая за гулявшей по аллеям публикой и размеренно потягивая холодненькое пивко? Среди прочего, вероятно, о том чудеснейшем напитке, который египетские фараоны забирали с собой в саркофаги утолить жажду при переходе в подземное царство.
На ум ему приходили разные курьезы. Например, в Библии о пиве ничего не сказано, а в Талмуде его упоминают не раз. Британские бароны уточнили предъявляемые к этому зелью стандарты и занесли их чуть ли не в Великую хартию вольностей. Голландский бюргер эпохи Реформации выпивал пива каждый день по литру, или в семь раз больше, чем сегодня, хоть и не знал, что тепло от пивоварения убивает бациллы холеры и тифа. Просто, по его наблюдениям, любители пива на здоровье жаловались меньше и жили дольше.
Везде по-разному его и потребляют. Баварцы любят под белую редиску, сосиски или жаренных на вертеле цыплят. Берлинцы предпочитают белое пиво с малиновым сиропом, американцы - достаточно холодное, англичане - теплое и с лимоном. Ирландцы пьют через высокий "воротник" пены, для чего сначала плеснут на дно и после образования пенистого слоя доливают по стенке, наклонив кружку. В мюнхенских пивных всегда шумно. Лондонские бары отличаются почти церковной тишиной, голоса там приглушены, дабы не мешать чтению газеты или созданию очередного талантливого произведения, как это делали Вильям Шекспир и Джеймс Джойс.
Пивоварение увязывалось даже с черной магией. Святейшая инквизиция оставила свой след в истории еще и тем, что отправила на костер фламандца за участие в "сговоре с дьяволом" по выдумыванию трюков для вторичного использования дрожжей - наиболее ценного и тщательно оберегаемого компонента стерильно чистого производства. Словом, как ни относись к пиву, самый популярный в мире напиток...
Не знаю точно, в какой момент раздумий, но ровно в два часа дня к столику, за которым сидел постоялец из "Красного петуха", подошел высокий, стройный господин тех же примерно лет, пожал ему руку, сел в кресло рядом и, вынув из кармана рубашки курительную трубку, положил ее перед собой.
- Привет, Алекс! Вот жарища. Вспотел так, что из-за ушей каплет, - сказал он и позвал официанта. - Холодненького пива я тоже отведаю.
- У меня в стране, Джордж, офицеры говорят, что не потеют, а покрываются испариной, - заметил Алекс.
- Можно их понять, хотя, честно говоря, разницы не чувствую. В любом случае, мы сейчас с тобой напоминаем шпионов, которые выбрались из холода, но еще не остыли к острым ощущениям.
- Так оно и есть, если воспринимать нас метафорично и чуть снисходительно.
Проведя по шее платком, Джордж мгновенно оглядел сидевших рядом за столиками, раскрыл кожаный кисет и принялся щепотками заполнять трубку табаком, уплотняя его специальным приспособлением в форме женского каблучка. Закуривать не стал, положил ее на стол и припал к кружке с толстым пенистым слоем.
- Пока мы вдвоем, хотелось бы озвучить текст, не нуждающийся в редактировании, - сказал он. - Я тоже был офицером. Нередко, правда, испытывал такое чувство, будто высокое начальство относилось ко мне, словно к полотенцу, которое после использования можно поменять на более свежее. Закрадывались во мне и сомнения в моральности некоторых наших тайных проделок. Но все же лаять на Луну я не собираюсь.
- Наверное, у каждого из нас были свои резоны, - отозвался Алекс, закуривая сигарету. - Если уж говорить совсем без оглядки, нам с тобою приходилось заниматься делом этически неприглядным. Но ведь не в раю живем, и люди - не ангелы. Лично я в своей работе старался видеть в себе следователя, который обязан сообщать прокуратуре одни только факты. Всегда ли у меня получалось? Нет, подчас слишком велик был соблазн принять желаемое за действительное. А разве наши государственные деятели поступали иначе? На словах проповедовали высокие нравственные принципы, поступали же, исходя из "политической целесообразности".
- Я тоже частенько задумывался, куда подчас уносило их далеко не безгрешные души. Мне и сейчас обидно, когда вижу, как государственным лидерам многое прощается из уважения к их высоким титулам. Что же тогда ждать от рядовых граждан? Смешно думать, что они будут вести себя честнее тех, кто забрался на самый верх.
Неожиданно прямо перед верандой кафе какое-то семейство устроило шумную разборку. Тарахтя во весь голос, родители подхватили разбушевавшегося отпрыска и наконец-то удалились подальше вглубь парка.
- Наши правители чудят друг с другом наперегонки, - заполнил образовавшуюся паузу Алекс. - Ни в чем глубоко не разбираются, ни во что не верят, но претендуют на звание "апостолов демократии". Ну, тогда, говорю я себе, позвольте и мне выбраться "из-под коряги".
- А посмотри, какие неожиданные повороты судьбы: совсем недавно мы ведь с тобою представляли две силы в непримиримой схватке друг с другом. Чудеса!
- Противостояние все еще остается. "Холодная война" просто сменилась на "горячий рынок", - уточнил Алекс.
- Сам себя я иногда сравниваю с человеком, который отправился в дальнее путешествие, не оставив дома записки, надолго ли и куда, - попыхивая трубкой, сказал Джордж. - Вообще-то, поведение ушедших в отставку военных можно тоже считать непознанным явлением. У меня есть приятель, полковник стратегической авиации. По всем показателям служебных заслуг он должен быть генералом. Но таких обычно обходят по службе те, кто не высовывается, умеет предстать в нужный момент перед начальством, обладает покладистым нравом и может легко отказаться от собственного мнения. Мой друг не составлял лакированных отчетов и приукрашенных докладов командованию. В итоге ведет сейчас свое коневодческое хозяйство в Северной Каролине.
- У одного моего знакомого, тоже бывшего полковника, другая история. По его приказу, офицеры охраны задержали на выходе из правительственного здания двух типов с коробками. В них оказалось наличными около полумиллиона долларов. Предназначались деньги для оплаты выступлений танцоров, музыкантов и популярных певцов в ходе президентской предвыборной кампании. После вмешательства сверху с целью замять скандал, он был вынужден уйти в отставку. Сейчас работает в одном московском издательстве. Даже книгу написал о новых правителях.
- Интересно.
Джордж откинулся на спинку стула и, выпустив пару клубов голубого дыма, продолжил:
- Я лично не имел прямого отношения к вербовке иностранных агентов, но кое-что об этом знаю. Говорить о деталях сейчас неуместно, но суть такова. Контрразведка помогала им открывать банковские счета за границей в ответ на их просьбу предоставить гарантии в случае, если им срочно придется смываться из собственной страны. Играли агенты ФБР и от обратного, когда кто-то открывал такие счета сам. Узнав, что у того собралась довольно солидная сумма, значительно превышавшая его законные возможности накопления, подходили к нему и вежливо интересовались, откуда у него такие деньжата и зачем ему понадобились. Это производило сильное впечатление, и он сразу терялся.
- Охотно верю, что и до сих производит - отметил Алекс и глубоко затянулся сигаретным дымом.
Они оба повернулись в сторону парковой аллеи. Неподалеку вращалось колесо обозрения с разноцветными кабинками. И лучше всех, видимо, чувствовали себя там оказывавшиеся наверху в объятиях пусть слабеньких, но все же воздушных потоков.
- Тут на днях японские дипломаты поинтересовались у меня "синдромом спятившего генерала", - сказал Джордж. - В мою бытность наша система стратегического командования и контроля исключала всякую возможность любому офицеру в любом звании произвести несанкционированный пуск ядерной ракеты. Даже если бы кто-то из действительно рехнувшихся генералов сам вдруг захотел, сделать это было невозможно без кодированного сообщения из Вашингтона, переданного по каналу криптографической связи Комитета начальников штабов. Предстартовый отсчет времени начинал работать, только если оттуда поступал в подтверждение еще один, дублирующий сигнал.
- Дело с подводными лодками, насколько я себе представляю, было сложнее и проще?
- Контроль за пуском бортовых ракет строился на различных вариантах принципа единоначалия. Капитанский пусковой ключ обычно хранился в сейфе внутри большого сейфе, который могли открыть только два дежурных офицера. А чтобы произвести пуск, еще один офицер должен был снять предохранительный замок, двое других - одновременно повернуть свои ключи. При этом их разделяла пуленепробиваемая перегородка, дабы капитан не смог заставить сделать это под дулом пистолета.
- Как я понимаю, Джордж, специальную кодовую команду могли дать изначально и исключительно президент, министр обороны и председатель Комитета начальников штабов по единогласно принятому ими решению. Но вот если высшая инстанция "обезглавлена", тогда какой вариант предусматривался?
- Учитывалась и такая возможность. Соответствующий сигнал должен был поступить на борт дежурящего в воздухе самолета, где ответственность возлагалась на находившегося там генерала. Он мог не только дать команду на запуск баллистических ракет, но и перенацелить их. Здесь тоже действовали свои ограничители, пока действовал Штаб стратегического воздушного командования. Но если не действовал, то вряд ли кто знал точно, что нужно делать. И у вас, и у нас всегда могут найтись свои люди в лампасах - одни на грани функционального расстройства, другие подальше.
- Хоть и канула "холодная война" в прошлое, все мы еще под дамокловым мечом ходим, а многие даже не представляют себе, как это можно иначе. К надзирающим за "ядерным щитом", безусловно, надо внимательно присматриваться. Недавно кто-то из наших сановников потребовал от СМИ прекратить критические выступления в адрес военных, а то, мол, у них нервы тоже не стальные...
Увлеченные беседой, они не заметили, как высокая, стройная женщина поднялась на террасу кафе и грациозно подплыла к ним между рядами. Поприветствовав их, она опустилась в кресло, показывая свои открытые ладони.
- Извиняюсь за опоздание, синьоры, - сказала на языке великих флорентийцев и так же плавно перешла на английский. - Только что отвезла Карлоса в аэропорт. Он срочно должен был вылететь домой по какому-то крайне важному делу. Так что его сегодня среди нас не будет.
Она попросила официанта принести кофе и, положив на стол свернутый вдвое лист бумаги, объявила:
- Японцы прислали нам факс и готовы участвовать в наших проектах. Что ответим?
- Я это только приветствую. К нашим исследованиям по терроризму у них большой интерес, - заметил Джордж.
- Японцы так японцы, почему бы нет, - согласился Алекс. - Я вообще нисколько не сомневаюсь в целесообразности наших совместных усилий. Правда, иногда мне приходит в голову шальная мыслишка, будто мы можем начать ходить как по минному полю. Даже здесь на венских улицах...
- Ты будто "читаешь" меня, - сказала Джулия, вставляя сигарету в длинный мундштук. - По дороге из аэропорта я попала в "пробку". Стала пробираться между машинами, к чему мы итальянцы привыкли. Тоже проделывал и вплотную следовавший за мной темно-зеленый "фолькс". У меня не возникло бы никаких вопросов, но тот преследовал меня прямо до автостоянки Пратер-парка. На всякий случай запомнила его номерной знак. До аэропорта подозрительных машин за собой не замечала, или так спешила, что не заметила. В "фольксе" видела двух мужчин ничем не примечательной наружности. Кто они? Криминалы или сыщики-профессионалы?
- Нельзя исключать ни того, ни другого, ни третьего, - сказал Джордж и принялся дымить трубкой. - Хотя по таким вопросам самый большой специалист среди нас Алекс. В моей стране контрразведка охотилась за ним десять лет и угрохала на это массу денег. О результатах, однако, судить не могу - чего не знаю, того не знаю.
- Вот именно, - подтвердил он. - Но мы упускаем другую возможность: кто-то просто решил поухаживать за красивой женщиной. Как бы то ни было, нужно разбираться.
Джулия внимательно посмотрела на мужчин и, подводя итог наблюдений, сказала:
- Надеюсь, нас не заставят отказаться от наших проектов те двое, что сидят сейчас на скамейке у входа в кафе и время от времени поглядывают в нашу сторону. Как вы думаете, почему у них мрачные лица?
- Наверное, они страшно негодуют, что в воскресенье им не удалось выехать за город на свежий воздух, - выстроил свою догадку Алекс.
- Поэтому, и не столько поэтому, я приглашаю вас к себе в мое загородное обиталище. Там у меня разрешено вести беседы на любые темы, предаваться простительным соблазнам. Единственное условие - все должны быть веселы и довольны.
- Спасибо, Джулия. Но что, если я еще до этого чуть покатаю вас? - предложил Алекс. - Ведь у меня действительно накопился кое-какой опыт вождения автомашины в необычных условиях.
- С моей стороны отказать было бы глупо, как не заметить оголенный провод под высоким напряжением и от соприкосновения с ним протянуть ноги, - улыбнулась итальянка и передала ему через стол ключи от машины.
Вскоре все трое сидели в раскаленном на солнце "ауди".
- Мои года - мое богатство, как поется в одной песенке у меня на родине, - заметил Алекс, включая зажигание и кондиционер.
"Интересно, что бы это означало?" - подумали Джулия и Джордж, пристегивая ремни и упираясь ногами в пол.
К их удивлению, перемешанному с облегчением, машина пошла плавно, словно в багажнике находилась хрустальная люстра высочайшей ценности. Передвигаясь по городу, Алекс ни разу не нарушил правил. Лишь когда выскочили на загородное шоссе, стрелка спидометра перевалила за "сто".
- Ну вот, мы и приехали, - оживилась Джулия, указывая на каменный дом, увитый по самую крышу бардовым клематисом.
Открыв дверь, она первой переступила порог, сказала что-то на итальянском и пригласила гостей пройти внутрь.
Посередине прихожей восседал на задних лапах неаполитанский мастиф темно-тигровой окраски, с рельефной мускулатурой, массивной мордой и глазами, недоверчиво посматривавшими из-под насупленных бровей на посетителей. От одного лишь грозного вида этого потомка бойцовых собак Древнего Рима могло стать не по себе.
- Мой верный телохранитель Круз, - представила его Джулия, проводя одной ладонью по холке, другой предлагая мужчинам пройти в гостиную. - Вы здесь у себя дома.
Обитая деревянными панелями комната походила на дендрарий. Цветов и растений в ней было так много, что даже не сразу обнаруживалась со вкусом подобранная мебель в стиле всех "людовиков". Из окна открывался сказочный вид на сверкавшие под солнцем снежные вершины гор. Наполненное запахом живой природы, все в ней дышало благостным уютом, от которого нервы обретают долгожданный покой.
В смежной комнате чуть поменьше повсюду лежали книги. В каком-то известном лишь их обладателю порядке они лежали на письменном столе, журнальном столике, диване, камине и огромном кованом сундуке - реликвии совсем уже далекой давности. Тома на полках стенного шкафа обращали на себя внимание опойковыми переплетами с золотым теснением названий: "Трагедия человека", "Действо в начале и конце мира", "Трагическая история сотворения Адама и изгнания его из рая", "Смерть первого человека", "Потерянный рай"... Перед книгами стояли в рамках фотографии близких Джулии людей и словно излучали невидимый свет радушия.
- Так вот где хранятся тайны еще не познанных явлений? - полюбопытствовал Джордж.
- Для этого есть и другие места. Вы вот лучше посмотрите на мою коллекцию... Впрочем, о чем я, сейчас не до этого. Пока будете освежаться здесь или лучше всего в садике, я приготовлю пиццу с неаполитанской начинкой из соленых анчоусов, помидоров и тертого сыра со специями. Для желающих могу также предложить рыбные блюда на выбор.
- У меня нет возражений ни по одному из пунктов, - поддержал американец. - Есть хочу, как удав.
- Прекрасно. Это я вижу и по выражению глаз. Напитки из бара выбирайте сами. Если пойдете погулять, предупредите меня, иначе Круз вас не выпустит.
Взяв с собой по холодной баночке пива, мужчины в сопровождении все еще недоверчивого Круза вышли через террасу на лужайку. Он вскоре вернулся и стал наблюдать за ними издалека. Они же углубились в заросли кустарника и вышли к краю обрыва, откуда хорошо просматривалась ленточка ведущей к дому брусчатой дороги. Встав у самой кромки, чуть расстегнули рубашки, наслаждаясь дуновением долетавшего со стороны гор ветерка.
- Ты знаешь, я тоже иногда спрашиваю себя, к чему мне вешать на шею дополнительные заботы, - сказал Джордж, посматривая на дорогу. - Ведь спокойно мог бы отсидеться где-нибудь в тиши. Но, наперекор всему, продолжаю считать интереснейшим занятием разгадывать таинства превращения вроде бы добропорядочных граждан в звероподобных дикарей. До чего же непредсказуема человеческая натура! Повсюду ворчат по поводу "больного общества". Да давайте сначала хоть полечимся от повреждения ума и признаем, что вместе составляем всемирное братство бездарностей, злонамеренных или наивных.
- Включая нас самих?
- Однозначно.
- Пока мы одни, Джордж, я хотел бы переговорить сначала с тобой. После нашего выезда со стоянки парка те двое ребят сразу пристроились за нами, но минут через десять нас бросили. Именно бросили, ибо я не делал никаких попыток оторваться от них. Судя по увиденному мною в зеркале, они исчезли после переговоров с кем-то по телефону. До этого действовали осторожно, умело, как профессионалы наружного наблюдения. Не исключаю, "хвост" поначалу прицепился за Карлосом, а не Джулией. В любом случае, надо ей рассказать об этом, и пусть сама решает, стоит ли ей обращаться к своим знакомым в полицию.
- Видно, так и следует сделать. Через пару дней я лечу домой. По пути остановлюсь в Мадриде. На всякий случай поставлю Карлоса в известность.
Разморенные солнцем, они вернулись к дому, перенесли шезлонги с лужайки в тенек, улеглись и почти уже задремали, когда из открытого окна донесся звонкий голос:
- Прошу к столу, синьоры!
Джулия рассадила гостей, объяснила, что в меню, и предложила сначала ни о чем, кроме пищи, не думать, ничем не отвлекаться. Чуть позже она же и прервала молчание:
- Мой соотечественник из Неаполя, создатель музыки к "Сивильскому цирюльнику", однажды пошутил: "Да что там "Цирюльник"! Попробуйте лучше приготовленный мною паштет, тогда и узнаете, в чем я гений!" Так что, прошу отведать и его.
- Удачно, Джулия, в высшей степени удачно! - оценил Джордж.
- Вино, надо отметить, тоже не из слабых, - заключил Алекс, отведав эльзасского.
- Знаете, джентльмены, меня все еще интригует феномен того, как можно относительно легко стать автором нашумевшего бестселлера. Вижу, читателей нехудожественных произведений часто привлекают совершенно неожиданные гипотезы на грани сумасбродства. В наше время возрастающих опасений за хрупкость человеческого существования люди просто даже хотят поддаться всякого рода эзотерическим измышлениям с претензией на обладание истиной. Взять хотя бы швейцарца Эриха фон Даникена, чьи книжки разошлись в миллионах экземпляров по всему миру. Типичный во-многом, неувядаемый пример того, как мы сами рады обмануться.
- И ведь называл свою работу "исследованиями", - поддержал Алекс. - Чем же интриговал? Новой трактовкой древних легенд, писаний тибетских лам, каменных реликвий инков. В доказательство даже предложил "бесспорные свидетельства", найденные им в подземных туннелях Эквадора, где обнаружил якобы описания инопланетян подлинной истории происхождения человека. Разумеется, надлежащих подтверждений не предоставил, "свидетельства" подобрал произвольно.
- Надувательство, хоть и высокой пробы - заключил Джордж. - Но посмотрите, как неистово отстаивал свои утверждения, несмотря на прессу, называвшую его изыскания "сказками для взрослых". Сотворение человека инопланетянами по их образу и подобию. Поддержание Моисеем связи с их космическим кораблем через радиостанцию в Ковчеге Завета. Уничтожение погрязших в разврате жителей Содома и Гоморры атомной бомбой. Это поражало читательское воображение. И я вам скажу, судьба улыбнулась Даникену закономерно. Разве не приятно чувствовать, что кто-то из высших созданий верховодит человеком, а сам он не несет никакой личной ответственности за дела свои?
- Примечательно еще и то, что он искусно разыграл именно гипотезу о существовании внеземных цивилизаций, - продолжил Алекс. - То есть гипотезу, которую, саму по себе, невозможно опровергнуть. Точно так же и у нас с вами есть возможность под влиянием какой-то вроде бы убедительной идеи начать благонамеренно выстраивать цепочки не до конца проверенных фактов. Но я надеюсь, по этому пути мы не пойдем, а если пойдем, то будем все-таки время от времени одергивать друг друга.
- За мною, дорогие, дело не станет, - сказала Джулия. - Хотя, надо признать, что в параноическое состояние могут впадать и отдельные вроде бы здравомыслящие индивиды, и целые нации. Но сейчас я вас прошу отвлечься и посмотреть вокруг. Вот перед вами гранатовое дерево: символ бессмертия, если вспомнить легенду о Персефоне, и знак благословения Божьего в индуизме, а у христиан принесенный Иисусом небесный дар. Чуть подальше персиковое дерево, что почиталось в Древнем Китае символом вечности, а европейцы использовали его ветви и цветы для изгнания демонов. Рядом с пальмой, талисманом против искушений дьявольских, смоковница - священное древо познания, знак духовности, любви и женственности.
- Стены в комнате отделаны дубом, - отметил Джордж. - Если мне не изменяет память, римляне носили дубовые ветви в брачных процессиях.
- Как знак плодородия. И это все далеко не миражи - их можно потрогать, ощутить их божественный запах, насладиться плодами. Ну а сладкие миражи кто только не видит! Когда-то я с удовольствием читала Набокова. Он усматривал рай земной в гармонии своего счастливого детства, а всю свою последующую жизнь считал неотвратимым изгнанием из рая. В его представлении, рай - это благостное ощущение беззаботности и сладостных воспоминаний, обретение же рая достигается в свободном творчестве. Помнится, он рассказывал о явлении, которое, кроме России, нигде не встречается. Проявляется оно в любовании ложной мудростью и претенциозной банальности слов-клише. Набоков даже описал его запах. Правда, я затрудняюсь сказать, какой именно.
- Теплый и вялый, что исходит от не совсем здорового пожилого мужчины, - подсказал Алекс. - Явление это он называл пошлостью. Действительно, само слово очень трудно адекватно перевести на иностранный язык. В отличие же от Набокова, я прожил в России не одно лишь детство и думаю, что феномен этот встречается повсюду, лишь колорит его в каждой стране свой, особенный.
- Браво, Алекс! - всплеснула руками Джулия. - Мне нравится ход твоей мысли.
- Вспоминается мне один из его персонажей, - заметил Джордж. - Этот парень называл идею существования Бога изобретением шалопая, потому как она уж больно отдает человечиной. По-моему, к тому же разряду относится и понятие "раб Божий".
- Блестяще, Джордж! - обрадовалась Джулия. - А вот как ты относишься к поступкам иррациональным, романтическим, но с террористическим уклоном? О таком вызове судьбе писал все тот же Набоков.
- Я обнаруживаю в этом патологию, которая нуждается в лечении, но ныне все больше становится чуть ли не нормой, - сказал и пыхнул трубкой, словно сам был доволен ответом.
- Это уже ближе к одному из наших проектов, потому прошу в мой кабинет. Там тело может занять любую удобную диспозицию.
- А душа? - полюбопытствовал Алексей.
- Душа сама о себе позаботится, - улыбнулась Джулия.
Опустившись в кожаное кресло у камина, Джордж опять раскурил трубку. Алекс расположился на диване, откинувшись на спинку. За окном уже стемнело, все громче стрекотали цикады. Нагретую за день комнату постепенно заполняла вечерняя свежесть.
Итальянка принесла всем по чашечке крепкого кофе с бокалом для бренди и села по-турецки на диване.
- После кофе с коньяком мне всегда хочется думать о вечности, - сказал Джордж, рассматривая коньяк при свете торшерной лампы. - Вот, например, как ты думаешь, Джулия, почему прародительница всего рода человеческого первой взяла себе на душу грех?
- Уточним несколько фактов или якобы фактов, - приняла она игру. - Первым искушать Еву начал змий. Он подстрекал сорвать запретный плод и дать его отведать Адаму? В своей детской наивности оба они о грехе понятия не имели. Как могли воспринять запрет Создателя, если вообще не представляли себе, что есть добро и зло. Ими владела элементарная любознательность. Какой уж тут грех, тем более первородный!
- Надо же, мне об этом не приходилось задумываться, - признался Алекс. - Мой агностицизм вращался вокруг вроде бы простеньких вопросов. Откуда сотворенный все тем же Богом змий знал точно, что после вкушения запретного плода люди не умрут, вопреки всем угрозам? Зачем Всемогущий позволил искусителю исказить содержание своего запрета? И почему узнал о нарушении лишь во время прогулки по саду Эдема только из откровенных ответов Адама?
- Вот и подходим к границе познания, - сказал Джордж, вздернув вверх подбородок с тщательно ухоженной бородкой. - За давностью лет этот первородный грех остается покрытым непроницаемой мглою.
- Только не надо от этого расстраиваться, - предложила хозяйка дома. - А сейчас не послушать ли нам ораторию Гайдна "Сотворение мира"? Музыку для нее он сочинил здесь в Вене. Быть может, каждый для себя найдет в ней свои ответы.
Магические звуки явно подействовали и на доселе сидевшего в настороженной позе Круза. Насупленные брови его разгладились, он поднялся, по очереди подошел к мужчинам, лизнул им руки и побрел из комнаты куда-то к себе.
- О, это уже многое значит, - заметила Джулия, посмотрев на гостей с тем выражением, которое появляется в глазах у человека при долгожданной встрече с очень близкими людьми. - Владычицей мне не суждено быть, посему выпроваживать из своего парадиза я никого не собираюсь.
Воцарилось молчание. Красноречивое свидетельство решения не спешить покидать земной рай, наполненный целительным ароматом цветов и нежной вечерней прохладой. Рай, где не хватает только ангелов, как у Джотто на церковном своде в Падуе, бережно охраняющих в людях чувства, от которых оттаивают даже самые ледяные сердца.
*
Кажется, наступил для меня момент пошевелить своими извилинами насчет того, можно ли вторгаться в личную жизнь благонамеренных граждан. Ведь если мое вмешательство бесцеремонно, незаметно и совершенно безнаказанно, оно может оказаться даже неприличным. Тем более думать о людях нечто предосудительное, вводя себя и других в заблуждение внезапно нахлынувшими на меня эмоциями.
Сказать, что глубина и прочность межличностных отношений зависит от родства душ, схожести темпераментов и личных интересов, тривиально. Дабы эта формула раскрылась полнее в отношении той самой троицы, мне следовало бы привести о ней некоторые дополнительные сведения.
Начать хотя бы со "слежки". Здесь можно строить разные версии. "Хвост" прицепился за Джулией или до нее за Карлосом просто случайно. Парочка сомнительных типов с криминальными намерениями или с целью "поухаживать" за женщиной в автомашине. Инсценировка, дабы сбить с толку объект наблюдения или дать ему что-то понять. Почему они не стали скрывать от Алекса своих переговоров по мобильному телефону? Или надеялись, он этого не заметит? Или специально показывали - ведем, мол, наблюдение за вами? Для разгадки ребуса многого еще не хватает.
Помните приятеля Эдгара По, сыщика-любителя Огюста Дюпена? По мнению этого шевалье, криминолог-аналитик должен уметь выходить за жесткие рамки "правил игры", чтобы укрепить надежность своих выводов, сделанных на основе наблюдений. Раз так, мне для разбега не стоит торопиться признавать лишь случайным совпадением совмещение по времени и месту весьма необычных обстоятельств, а лучше было бы вооружиться прославленным "методом Дюпена". То есть, поскольку в поисках истины ориентиром для анализа часто служат отступления от общепринятого, надо поставить перед собой вопрос: "Что произошло такого, чего ни разу не случалось до этого?"
Проще говоря, правильным было бы принять во внимание совсем не предусматриваемое, случайное, побочное и выделить наименее сомнительное, которое может подсказать поиску новое направление. Разумеется, нужно подготовиться и к тому, что причины со следствиями иногда меняются местами. И, конечно, на моем месте в первую очередь нельзя затягивать с заполнением пробелов ставшими моим достоянием сведениями. То есть найти для них надлежащее место в моем рассказе.
ИЗ ЭКСПРЕСС-ДОСЬЕ "ПЕРСОНАЛИИ"
Своими чертами лица Джулия Розетти напоминала римскую богиню с картины Рубенса "Возвращение Дианы после охоты". Только, в отличие от властительницы леса, была жгучей брюнеткой.
Определяя ее возраст, многие терялись - в затруднение вводили открытый и чуть насмешливый взгляд больших карих глаз в окружении едва заметных морщинок, гладкая нежная кожа рук и безупречно сложенная фигурка. Всем своим видом и манерами она как бы бросала вызов владыке времени. К тому же, работа ее не укладывалась в рамки самодовольного мещанства и преуспевающего высокомерия с жалкими потугами на высокую духовность.
Унаследованные гены и хорошее воспитание с детства привили итальянке повышенную чувствительность к безнравственности. В результате она стала даже иногда побаиваться появившейся в ней строгой надзирательницы, которая подсказывала, когда, где и как можно доверяться судьбе своей, сохраняя при этом чувство собственного достоинства. Ее родители сумели передать ей интуитивное осознание того, что личное достоинство требует для подкрепления изрядной доли ума и силы воли, не говоря уже о надежном материальном достатке. Сильнейшим же мотивом, способным заставить воздерживаться от аморальных поступков, учили они, служат глубокие личные убеждения с опорой на инстинкт самосохранения, имея в виду сохранение лучшего в себе. Без учета присутствия или отсутствия такого мотива трудно предугадывать возможные действия людей с помощью интуиции и разума одновременно.
По мере накопления жизненного опыта, Джулия все больше убеждалась: для большинства женщин потребность быть любимой все же чуть сильнее потребности любить. Она представляла себе, что замужество становится устойчивым, особенно если супруге удается ненавязчиво выполнять материнские обязанности и по отношению к своему мужу - с помощью эффективно действующей системы заслуженных поощрений и наказаний. В отчаяние же от безуспешного поиска "мужа-сына" многие пытаются заполучить для себя сразу двух или больше "мужей-братьев". Такой вариант им кажется беспроигрышным, ибо как раз и получают одновременно, пусть даже в разных индивидах, верного друга, страстного любовника, забавного собеседника и надежного партнера.
Лично для себя она выбрала свой наиболее желаемый тип мужчины. Прежде всего, мужественный, разумно мыслящий, непременно знающий подлинную цену искренней женской нежности и любви, увлеченный своим серьезным, интересным делом. И еще, у него должен быть твердый морально-волевой стержень вместе с ясным осознанием того, что жизнь слишком быстротечна, чтобы растрачивать ее на мелочи. Готовая отвечать взаимностью, Джулия требовала и от себя смелости, разумности, понимания юмора, опоры на собственный морально-волевой стержень. Лишь на такой "улице с двухсторонним движением", думала она, каждый может увидеть в другом самого себя, легче переносятся обиды, уравновешиваются желания брать и отдавать.
Женщин чрезмерно послушных голосу своих плотских влечений и претендующих на обладание повышенной чувственностью, она не осуждала - такие вызывали у нее понимание. По ее мнению, помимо сути, есть множество форм выражения мыслей и чувств, которые предоставляют женщине безграничные возможности красиво и достойно дать знать даже самому толстокожему мужчине, насколько он для нее привлекателен. Эротическое вожделение, выражаемое примитивно, в ее глазах выглядело глупо и чаще всего достигало обратного эффекта с горьким осадком после мгновенного удовлетворения. Тех, кто не может справиться со своей разбушевавшейся сексуальностью, Джулия считала просто скучными. Но не по нраву ей была и слишком затянутая игра "Кто первый отдастся?"
В себе ей приходилось чувствовать достаточно сил для противостояния превратностям судьбы. А как тут не назвать их еще и трагическими, если мужа застрелили мафиози у нее на глазах? Полиция нашла тогда в их спальне дюжину гильз, но ни одна пуля не оказалась смертельной для нее самой. То было местью мужу-судье за вынесенные им суровые приговоры членам криминального синдиката в Неаполе. Местью человеку, в котором она нашла эмоциональную опору и кому безоговорочно помогала, работая в прокуратуре. Угрозы довершить расправу продолжались и заставили ее покинуть родину, переехать на жительство в Австрию.
Привыкнуть к новым условиям жизни ей было нетрудно. Доброжелательные люди, прекрасный климат, все остальное оставлено на усмотрение каждого и зависит только от желания принять это или не принять. Но, хотя венское житье-бытье пришлось ей по душе, считать себя приговоренной к пожизненной эмиграции ей не хотелось. "За три года моего здесь пребывания страна ваша стала мне очень близкой, - говорила она своим друзьям. - Австрия пока еще меня терпит, грех жаловаться. В дальнейшем многое зависит от того, хватит ли у меня сил вечно жить в изгнании".
Ко всем абсолютным истинам она относилась скептически. Среди обычных же житейских признавала необходимость для любого смертного, на какой бы ступеньке социальной лестницы тот ни оказался, иметь своих надежных друзей, в которых можно найти понимание и моральную поддержку. Вот только чем могут помочь друзья в моменты внезапно нахлынувшего женского очарования кем-то, когда еще нет убежденности в его эмоциональной и интеллектуальной искренности?
В молодости на многие ее решения влияло опасение, как бы не остаться одинокой на всю жизнь. Это беспокойство подтолкнуло к довольно раннему первому браку с человеком, который на поверку оказался лишенным эмоциональной искренности. Опасение развеялось в период ее второго, удачного замужества, но вскоре вновь стало появляться время от времени после неожиданной гибели супруга. Успокоение она находила в двух ее сыновьях, самых близких родственниках и работе. Не впадать в тоску и отчаяние ей также помогали собственный ум вместе с терпением и силой воли.
Где-то при переходе сорокалетнего рубежа Джулия вдруг больше стала обращать внимание на каверзы дружеских отношений. Все шло вроде бы нормально, как неожиданно она могла почувствовать себя одинокой даже при общении с друзьями, не считая уже личностей, видевших в ней соблазны заманчивого флирта или романтического адюльтера. Да, дружба прекрасна, но только если бескорыстна! Тем не менее, часто бывает и в ней неизлечимый порок, от которого мало кто свободен. Обычно дружба предусматривает равенство возможностей сторон, но стоит лишь кому-то подфартить больше другого, как прежняя искренность тут же испаряется, на поверхность вылезает зависть.
Все чаще стало посещать ее и предчувствие, будто по-настоящему довольной своим положением можно быть, только если научишься легко жить без компромиссов, типа брачных союзов с их жесткими обязанностями. Тогда можно компенсировать свое одиночество разными приятными для души и полезными для ума занятиями, свободно выражать свои мысли обо всем на свете и при этом не опасаться размолвок с друзьями из-за несовпадения взглядов. Вот только один бог, наверное, знает, когда небрачная жизнь приводит к духовному обновлению, а когда - к полному отчаянию.
В моменты раздумий о таких превратностях судьбы Джулия невольно вспоминала своего последнего мужа. Он действительно мог получать удовольствие даже наедине с самим собой, пребывая в выдуманном мире, где им создавалось нечто необычное, интересное. То была его причуда, и она воспринимала ее спокойно, хотя и нелегко жить с человеком, предпочитающим вместо общения иногда улечься на диван почитать, послушать музыку или себя самого.
Знавшие Джулию называли ее "представительницей позднего ренессанса", имея в виду натуру деятельную и уверенную в себе, компетентного в своей области эксперта, с которым охотно ведут неофициальную переписку парламентарии, ученые, писатели, журналисты. Такая популярность была связана не только с ее прошлой работой, но и с деятельностью созданного ею Центра по изучению непознанных явлений, главным направлением которого были исследования по проблемам организованной преступности и международного терроризма.
Обаятельная в общении, обладающая изумительными организаторскими способностями и неиссякаемым оптимизмом, она умела привлекать к своей деятельности внимание интересующих ее лиц и одновременно мешать превращению этой исследовательской организации в сообщество пустоболтов или заумных визионеров, способных делать из пустяков значимые явления.
*
Уже известно, как примерно выглядит тот, кого в Вене называют Алексом. Уточню, на самом деле величают его Алексеем. В моем компьютерном файле он проходит как Алексей Михайлович Крепкогорский. Разумеется, условно, подобно всем другим действующим лицам.
Родился и жил Алексей в Москве, если не считать многие годы его работы за кордоном. Свое бытие он делил условно на пять главных частей - детство, армия, университет, служба во внешней разведке и после ухода в отставку новая, еще не познанная им ипостась. От прежнего занятия отошел сам и без горечи обид. Просто ничто другое не стало навевать на него такой тоски, как необходимость ходить каждое утро в должность и проникаться мудростью указаний свыше. Надоела ему штабная писанина - вот и подался на вольные хлеба. Вероятно, были и другие соображения, о которых он мне обещал рассказать, но каждый раз от этой темы почему-то уходил.
Какое занятие мог выбрать для себя не совсем уж потертый временем отставной полковник, познавший на своем опыте истинную цену верности и предательства? Незаметно укрыться где-нибудь на своей фазенде или смириться, пойти служить новым сильным мира сего? Нет, лучше уж душой больше не кривить, считал он.
Алексей относился к себе самокритично, был чужд самолюбования. В глубинах сознания любого из смертных обнаруживал нечто праведное и грешное, святое и циничное вместе. На мнение, будто от волка человек перенял стремление рыскать в одиночестве и, сбившись в стаю, наводить страх на сородичей и людей, этот ветеран "теневых войск" отвечал с усмешкой: "Когда волки неистово воют, тут нужно искать причину и среди нас. Не зря же, по древним поверьям, у каждого свой бес и свой ангел, а на плечах сидят два незримых писца, что заносят в хронику дела наши хорошие и плохие".
Избегая выставлять свой аналитический принцип "безжалостной объективности" преимуществом в споре, он считал любую эпоху жестокой и гуманной по-своему. На пробу предлагал оживить некоторых жителей Средневековья и перенести их в наше время. Каким бы показался им уклад современной жизни? Наверняка варварским, вызывающим непонимание и даже раздражение.
В детстве бабушка крестила его в церкви, но православным он себя не считал. В превознесении мучений, дабы снискать милость Божию, усматривал действие биологического механизма инстинктивной самозащиты в человеке, которое невольно сужает границы духовного и интеллектуального поиска, хотя все должно быть как раз наоборот. По его убеждению, прописную истину "Бог есть любовь" надо еще доказать. Лучше для начала хотя бы верить в себя, а верить другим лишь тогда, когда те честны перед самими собою и не позволяют душе своей злобствовать. Пусть условие это трудно выполнимо, но без его соблюдения милосердие незаметно превращается в ненависть, благочестие - в ханжество.
Жить наобум и грешить наобум - проще ничего не бывает. Мучиться же сверх всякой меры в благом уповании на чью-то помощь, которая снизойдет с небес? Это благостное самовнушение было не для него. Хотя время от времени что-то в нем невольно откликалось и на некий зов заоблачных далей к человеку - давать отпор дьявольским искушениям, не забывать, что в природе человеческой заложены также стремление к правде, справедливости, доброте и великодушию. Но только трудно ему было уповать на них при виде, как повсюду дают своим разрушительным импульсам разгуляться. В ходе своих интерактивных исследований он обнаружил, что из того же источника проистекает и порочность государственной власти, не способной обеспечить социально-экономическое партнерство для граждан так, чтобы это отвечало бы и их личным интересам.
Многолетний опыт тесного общения с людьми разных национальностей, классов и жизненных ценностей оставил в Алексее живые воспоминания об интереснейших человеческих судьбах. Воспоминания эти заставляли его быть осторожным в оценках, видеть происходящее с разных сторон, беспристрастнее воспринимать и себя самого. После отставки в новом качестве жизни он увидел свои преимущества, возможность заново осмыслить пережитое и попробовать использовать найденное на другом поприще. Словом, не мыслил себе остаться без всякого значимого дела и смиренно плыть по течению времени.
И вот новые знания стали накладываться на старые, превращаться для него в самую что ни на есть реальность, живую, увлекательную. "Жизнь моя была наполнена интересными событиями и явлениями. Выбранное мною новое занятие тоже нуждается в глубоком убеждении, что другому у меня просто не суждено быть, - говорил он мне. - Что получится, не столь уж важно, если удастся отстоять свое видение происходящего, найти в нем что-то, отчего кому-нибудь захочется поплавать на моем разведывательном суденышке и оставить себя на память увиденное с его борта. Хотя бы на всякий случай".
Заниматься исследованиями, предмет которых доступен для непосредственного восприятия, - это одно. Сочинять увлекательные рассказы и небылицы - совсем другое, хотя "художки" тоже должны отражать реальную действительность. Дабы же четче видеть разницу и не принимать желаемое за действительное, он создал свое собственное бюро независимых расследований.
Предполагаю, таковы были обстоятельства, подтолкнувшие его принять предложение участвовать в проектах венского Центра по изучению непознанных явлений. Насколько мне известно, имелось у него еще и большое желание написать роман о судьбе одного служилого человека, который вроде бы обрел личную независимость, как вдруг... Подробностями этого проекта Алексей со мною не делился, но я знаю, что он полностью отдавал себе отчет - здесь уже одного желания мало, нужен дар к художественному творчеству.
*
Если бы не приглушенный хрипловатый голос, не блеск седины в бороде и на висках, Джорджу Ярлсхопфу можно было бы дать от силы лет сорок пять и таким образом промахнуться на целый десяток. Вполне возможно, еще и оттого, что корни его предков по отцу и матери уходили в Скандинавию и Германию.
Мать-природа одарила Джорджа неистощимыми запасами бодрости. Волны энергетики исходили из всех пор его тела, отражались в глазах, речи, жестах, мимике и походке. Когда же он смеялся, на лице у него появлялось нечто ребячливое - такое встретишь только у негров американского Юга.
До ухода в отставку ему пришлось работать в специальном подразделении военного ведомства, которое обслуживало экипажи стратегических подводных лодок и бомбардировщиков по вопросам, затрагивающим поведение людей в экстремальных условиях. Считался он авторитетом в своей области, пользовался твердой репутацией человека благожелательного, на обязательность которого можно всегда положиться. Верность делу предпочитал не связывать с поддакиванием начальству, просто следовал житейского золотого правила - воздерживаться делать и говорить то, что рано или поздно возьмет да обернется против тебя же или твоих друзей.
Интриги среди военных высокого ранга он обходил стороной и от многих коллег отличался тесным общением с людьми за пределами Пентагона. Свои личные тайны ревниво оберегал от мало знакомых людей и уважал суверенность таких же тайн у других. Парадокс еще и в том, что в его обязанности входило узнавать как можно больше о подобных тайнах, дабы избежать опасных сюрпризов среди лиц, имевших доступ к ядерному оружию.
Одно время он подчинялся начальнику армейской разведки, генералу Стаблбайну, которого сослуживцы прозвали "колдуном". То была неординарная личность прежде всего из-за своей склонности к явлениям "паранормальным". Его интересовали пространственно-временные свойства материи и возможности оказания воздействия на человеческий мозг посредством системы "глобальной энергетической синхронизации". Немало усилий им было предпринято по выявлению телепатических средств обнаружения подводных лодок на случай отказа у них радиосвязи с командным пунктом на суше.
В начале восьмидесятых люди Стаблбайна провели операцию под кодовым названием "Зимний урожай": искали похищенного итальянскими террористами натовского генерала с помощью парапсихологов и экстрасенсов. Пентагон поддерживал тогда активные связи с фирмами и исследовательскими организациями, готовившими для военных экспертные оценки. В итоге, была выработана определенная методика психического воздействия на человека, но полностью контролировать поведение индивида оказалось задачей невыполнимой. В его сознание пробиться удавалось, но коварные генетическая память и подсознательный "бес противоречия" не подчинялись никаким алгоритмам, нейроны в обоих полушариях мозга вели себя непредсказуемо.
Чем был обязан Джордж своему довольно необычному военному профилю? Благодаря этой работе он стал признавать равенство любых случайностей при определении действий людей, четко представлять себе некое соотношение шансов для доминирования одного типа случайных совпадений над другими. Научился и контрастнее различать аргументы на основе разной степени надежности выдвигаемых свидетельств. Научившись же, обнаружил, что сама эта надежность может меняться, со временем по мере выяснения все большей цепи мотивов, ослабевая или, наоборот, становясь еще более убедительной. Казавшееся ранее случайным совпадение уже воспринималось как скрытая причина, в результате чего нередко обнаруживались причины и следствия, идущие друг за другом в обратном порядке, и тогда нужно было менять прежнее заключение, оставляя место для возможности совпадения с чем-то, пока не определившимся.
Практическая работа с людьми в погонах, оказавшихся под давлением стресса ближе к грани функционального расстройства, заставляла Джорджа скептически воспринимать сентиментальные истории о раскаявшихся убийцах, которые оказывались за решеткой и говорили о своем стремлении покаяться. По его мнению, в подавляющем большинстве случаев они пытались путем показного раскаяния просто снизить цену расплаты, сожалеть же по-настоящему о содеянном мало кто из них помышлял. Обнаруживать личностей такого типа и отстранять их от несения службы являлось его основной заботой.
Совершенно излишне было бы убеждать Джорджа в шаткости границы между благими намерениями и неблаговидном их исполнении. В душе любого человека он усматривал не одну судьбу, а две, по меньшей мере, вследствие чего даже благочестивых граждан никогда не причислял однозначно и бесповоротно к пожизненным праведникам, абсолютно лишенных бацилл цинизма, злобы и стяжательства. "Решись сегодня какой-нибудь непреклонный судья преследовать по закону предпринимателей нефтяного бизнеса за их этические и финансовые нарушения, в наших тюрьмах для них не хватило бы места", - резюмировал он однажды по тому же поводу.
Ко многим моральным постулатам Священного Писания он относился почтительно, но не торопился приписывать пороки и гнусные поступки дьяволу, перед которым даже Всевышний бессилен. Во что он, называвший себя искателем-скептиком, верил больше, так это в значимость определенных чисел. То есть находил интересной идею китайцев о том, что числа правят миром, помогают хаосу приобретать упорядоченные состояния, связывать между собой все живое и неживое математической логикой. Не на голом же месте выстроилась в Поднебесной особая философия чисел, дающая людям известное знание вещей и явлений. Нечто похожее признавали и пифагорейцы.
Перебирая в памяти наиболее важные события своей жизни, их временные сроки и даты, Джордж выводил для себя наиболее значимое число "3". Три сферы Вселенной, божественная троица, троичный принцип построения художественного произведения, триада ядерных стратегических вооружений... Подобно индусами и тамилам, особо выделял он и число "5", которому подчиняются наиболее важные характеристики макро- и микромира. Пять органов чувств, классов животных, страстей, пентады в буддизме. Не простым совпадением считал и священность числа "12".
Если раньше свое уединение Джордж признавал для себя совершенно неприемлемым состоянием, то после ухода в отставку начал находить в этом и свое благо. В добровольно избранном одиночестве он становился полновластным хозяином самого себя, не позволял никому влиять на ход своих мыслей и давить чужими соблазнами на его собственные, наслаждаться свободой самому решать, что надо делать, а чего не стоит. Наверное, считал он, любой человек, хотя бы на пробу, должен эпизодически пользоваться своим правом на уединение - иначе сам с самим до конца не разберешься. Но может ли такое состояние всегда гарантировать покой и умиротворение, спасти от всяческих треволнений и лишить соблазна снова ринуться в бурный поток того, что называется общественной жизнью? В этом он был далеко не уверен.
Так уж у него повелось, что соблюдение обещаний и взятых на себя обязательств было для него непременным условием доверия к человеку, а потому репутацию обязательного военного он очень ценил. На склоне лет неожиданно для себя пришел и к заключению: чем меньшим числом вещей обладаешь, тем неуязвимее становишься от неприятных поворотов судьбы - при том понимании, конечно, что все-таки обладаешь достаточным числом денежных знаков для приобретения всего разумно необходимого, дабы личная свобода и независимость не оказались в тягость.
"Это напоминает мне манлихер каркано", - подшучивал иногда Джордж по поводу малоубедительных аргументов-свидетельств, имея в виду марку бельгийской винтовки, из которой, по официальной версии, Ли Харви Освальд стрелял в президента Кеннеди. То есть: никаких отпечатков пальцев на ней и столь небрежно отрегулированный оптический прицел, что в таком состоянии ее вообще нельзя было использовать по назначению. Надо признать, эта шутка с намеком - самым близкий к политике факт его жизни, не считая университетской поры, когда он являлся членом организации "Объединенные федералисты мира". На службе он об этом своем временном увлечении, естественно, не говорил. Оно напомнило о себе лишь более четверти века спустя, когда он нашел в Джулии, Алексее и Карлосе родственных ему по образу мысли людей, скрепленных между собой духом свободного поиска.
*
Об испанце Карлосе Сальсидо мне известно меньше, чем о других, и сама его личность продолжает утопать в море загадок.
Судьба у него не столь уж редкая для многих его соотечественников. Отец, будучи еще студентом Мадридского университета, в 30-е годы воевал на стороне республиканцев. После Гражданской войны и прихода к власти франкистов перешел через Пиренеи, был интернирован французскими властями, эмигрировал в Мексику. Там и родился Карлос, в вечно зеленом городе Куэрнаваке неподалеку от Мехико. После смерти диктатора вместе с родителями вернулся на родину отца.
От матери-мексиканки Карлос унаследовал обостренное чувство собственного достоинства, пренебрежение многими условностями бытового комфорта и готовность принять за естественное состояние постоянство своего непостоянства. От отца ему передалось обязательное соблюдение взятых на себя моральных обязательств, достался обширный потенциал для самостоятельной творческой работы и философский принцип, согласно которому не бытие определяет сознание, а сознание - бытие. Во многом остальном склад его мышления и чувствования с трудом поддавался методам классического психоанализа.
К примеру, он никогда всерьез не задумывался о размеренности, словно сознательно стремился выразить свою индивидуальность через не устоявшийся образ жизни. Невзгоды преодолевал стоически, главным образом с помощью своего твердого нигилизма, носившего больше инстинктивный, нежели осознанный характер. За некоторой церемонностью его манер скрывались искренние добродушие и сердечность. С друзьями он был откровенен и ждал того же в ответ, но однозначность суждений о людях и явлениях считал дурным тоном. Самой большой ценностью в человеке признавал его моральную стойкость и силу воли в преодолении трудностей.
Даже для пущей доходчивости было бы упрощением сводить его характер к нескольким главным элементам. В нем заключалось бесчисленное множество таких элементов, каждый из которых мог выражаться десятками разнообразнейших формул, превращать его личность в запутанный клубок приобретенных с годами психологических, духовных и прочих состояний. Как бы ни хотелось Карлосу воспринимать себя единым законченным целым, ему это не удавалось. Да и он сам считал, что законченное единство встречается только в плохой художественной литературе, но не в реальной жизни.
В литературных произведениях Древней Индии каждый из героев эпоса - не лицо, а скопление лиц, не отдельное существо, а совмещение разных аспектов некоего высшего единства. В душе же Карлоса жили сотни выбранных кем-то для него литературных и нелитературных образов, пользуясь равными правами. "Сегодня мертвым ставят памятники, завтра страшно жалеют об этом, - иронизировал он. - Даже животные живут раздвоенной жизнью, мы просто этого не замечаем. И дети отнюдь не цельные существа, в них тоже есть небольшой, но все же разлад между душой и телом".
После окончания юридического факультета Мадридского университета Карлоса приняли на работу в аналитическое подразделение полицейского департамента, где он окунулся в мир нескончаемых потоков информации о криминальном подполье. В любом бюрократическом ведомстве мало осознавать важность полученного задания - надо показывать всеми своими видом, поведением и словами, что ты глубоко проникся его важностью, от которого зависит чуть ли не все на свете. Вот такого раздвоения личности он уже не мог выдержать: его потянуло из мира бюрократии в нечто более реальное, живое. Поэтому и создал вместе со своими друзьями, бывшими полицейскими из корпуса национальной безопасности, независимое агентство расследований в области борьбы с терроризмом. Тут уже не до имитации бурной деятельности, хотя и можно дать некоторую вольность своим маленьким причудам, даже легче себя почувствовать мастером дедукции и ни от кого не зависеть в работе, кроме выпавшего на твою долю небесного знака судьбы.
Когда Карлос прикидывал свое собственное "число жизненного пути", им всегда оказывалась все та же пятерка. По законам нумерологии, это - свидетельство склонности человека к авантюрным приключениям, путешествиям и заведению новых знакомств, желания заниматься несколькими вещами одновременно и, не дожидаясь терпеливо завершения, начинать что-то другое.
Из выстроенных здесь догадок можно предположить, что именно все это и привело его в венский Центр. Там ему пришлась по душе атмосфера творческого поиска и свободного сотрудничества. Никто ни от кого ничего не требовал, кроме советов, рекомендаций, подсказок, да и то, если есть время и желание.
Вот на этом, пожалуй, и все, что у меня пока есть о главных действующих лицах. Все остальное всплывет по ходу развития сюжета.
ИБЕРО-АМЕРИКАНСКАЯ МИСТЕРИЯ
В Мадриде уже отцвел светлой розой миндаль, отшумел праздник святого Исидро и на арене Плаза де лас Вентас открылся новый сезон боя быков, корриды.
Что бы кто ни говорил, Мадрид - сердце Испании. За вычетом редких мгновений, оно открыто для доброты и радушия, готово захлебнуться безумием радости, но только бы не мучить себя безмерной тоской. Помимо других достоинств, это - еще и место, где соблазн отведать изысканные блюда отчаянно борется со многими другими искушениями, не менее сильными, вплоть до самых роковых.
Кто из побывавших в испанской столице не пробовал чуррос - покрытых слоем горячего шоколада жареных хлебцев, или тающего во рту шашлычка пинчо маруро, или ароматного чая с мятой, что сразу умиротворяет не в меру разбушевавшиеся натуры. Кто не посещал таверны "Хихон" на проспекте Пасео де Реколетос, чтобы просто посидеть с чашечкой кофе под кроной деревьев, или не припадал к морским лакомствам в ресторанчике "Лос Боррачос де Веласкес" на улице Принсипе де Вергара.
Большой любитель пищи духовной непременно зайдет в ресторацию "Собрино де Ботин" на улице Кучильерос, дом семнадцать. Более полувека назад здесь в баре пропускал глоток-другой виски газетный корреспондент, ставший писателем с мировым именем. Нынешние хозяева унаследованного от родителей заведения уверяют посетителей, что помнят "дона Эрнесто", хотя и были в ту пору совсем детьми.
По воскресным дням заезжий библиофил или почитатель изящных искусств обязательно устремится к букинистам, разложившим свой антиквариат в палатках на улице между железнодорожным вокзалом и музеем Эль Прадо. Может, до того, как увидит там картины Гойи, Тициана, Рубенса, Ван Дайка, или после - не суть важно.
Почти триста дней в году Мадрид ласкает солнышко на безоблачном небо. Слегка утомившись от прогулки по его улицам, можно отправиться в парк Ретиро с садами, фонтанами, стеклянным дворцом, озером. Там взять напрокат лодочку или велосипед, просто посидеть на скамеечке, послушать мелодии бродячих музыкантов. Если ты не один, а в теплой компании, лучшего места для пикника, чем парковая зона Каса де Кампо неподалеку от дворца Ориенте, трудно придумать. Когда-то здесь охотились короли, сейчас разбит парк с аттракционами и зоологическим садом...
Почти все это, за исключением разве велосипеда и лодочки, Джордж попробовал в первый же день своего пребывания в Мадриде. Он готов был и прервать турпоход, но домашний телефон Карлоса не отвечал ни утром, ни днем. Лишь поздно вечером в трубке раздался знакомый голос:
- Салют, Хорхе, рад тебя слышать. Где ты?
- У тебя в городе проездом.
- Тогда подъезжай к тому местечку, куда любил заходить Хемингуэй. Знаешь, какое я имею в виду? Вот именно. Здесь мы привыкли ужинать поздно.
К дому семнадцать на улице Кучильерос Карлос и Джордж подъехали почти одновременно, обнялись и сразу зашли внутрь. Мэтр предложил им местечко поукромнее. Едва они расположились, к столику подплыл кучерявый, напоминавший выпускника лицея официант.
- Доброй ночи, сеньоры! - поприветствовал он. - Мы очень польщены, дон Карлос, что вы нас не забываете. У вас все хорошо?
- Более или менее, Хуанито. Судя по всему, тебе тоже не на что жаловаться. Будь любезен, принеси нам, помимо креветок, бутылочку лисабонского из тех, что я пробовал здесь совсем недавно.
Хуанито развел рукам и тут же поднял вверх указательный палец.
- О, мне кажется, я помню, о чем идет речь. Долго ждать не заставлю.
- Ничего не поделаешь, - усмехнулся Карлос, когда официант удалился. - После многих лет работы в полиции тебя уже узнают все бармены в округе. Какими судьбами ты здесь, Хорхе?
- Чтобы удостовериться в том, что Мадрид есть Мадрид. Тебе же я позвонил еще и вот почему. Когда Джулия возвращалась из аэропорта, проводив тебя, она увидела, как в кильватер ее машины пристроилась другая с двумя странными типами. Они сопроводили ее прямо к месту ее встречи со мною и Алексом в Пратер-парке, ждали нашего выхода из кафе и еще некоторое время следовали за нами в машине, пока не бросили. Через своего знакомого в полицейском управлении Джулия проверила номерные знаки их машины - номера оказались краденными. Может быть, слежка была поначалу за тобой?
- Зеленый "жучок"?
- Верно.
- В Вене я к слежке специально не присматривался, ибо ни к чему мне было там проверяться. Вот только по дороге в аэропорт перед моим неожиданным отъездом этот "фолькс", а я его подметил в боковом зеркале, мне показался подозрительным, - сказал Карлос в необычной для него манере, будто специально растягивал слова, дабы иметь возможность вспомнить еще что-то.