Мананникова Ирина : другие произведения.

Глубина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Всегда ли нам известно, что представляют собой обычные, казалось бы, вполне приятные люди: наши коллеги, знакомые, соседи и даже родные? Чем каждый из них занимается в свободное время, что происходит в его душе и способен ли он, к примеру, убить человека? А нескольких человек?
   Глубина.
  
   Он ненавидел женщин. Всех, независимо от возраста, роста, комплекции, цвета глаз и волос, положения в обществе и манеры поведения. Он ненавидел их с самого детства, почти с того самого момента, как уяснил для себя разделение всех окружающих его человеческих существ по половому признаку. Ему потребовалось совсем мало времени для того, чтобы обнаружить, что именно с женщинами (юными, взрослыми, старыми - не важно) связаны так или иначе практически все его проблемы и неприятности. Главной женщиной в его жизни и, соответственно, главным источником проблем и отрицательных эмоций, была его мать, Капитолина Захаровна. Он ненавидел не только ее саму, но и все, что было с ней связано; ненавидел даже ее имя - Ка-пи-то-ли-на, по звучанию напоминавшее ему стук гвоздей, заколачиваемых в крышку гроба. Наверное, она любила его и желала ему добра, - да, конечно, любила; какая же мать не любит свое чадо, - но при этом с самого младенческого возраста подавляла его, подчиняла своей воле, своим замыслам, стремлениям, представлениям о жизни, совершенно не беспокоясь о его стремлениях, представлениях и чувствах. Да и задумывалась ли она вообще о том, что у ее отпрыска могут быть чувства? Поначалу он пытался протестовать, но в конце концов бросил это бесполезное занятие, ибо арсенал средств воздействия на него у матери был богатейший. В ход шло все, начиная от крика и прямого физического воздействия (в виде ударов скрученным мокрым полотенцем по попе, например) в более нежном возрасте и кончая хватанием за сердце ("Ах, мне плохо! Мне же совершенно нельзя нервничать!") и "задушевными" разговорами, направленными на пробуждение у него чувства вины с последующий добровольной сдачей своих позиций, когда он подрос. Аналогичными способами, за исключением разве что битья по попе, мать управляла и отцом, поэтому тот практически всегда и во всем с ней соглашался и в качестве самостоятельной фигуры в семье не существовал.
   Четвертым членом семьи и второй женщиной в его наиболее близком окружении была бабушка. Она была совершенно не похожа на обычных бабушек, которых посчастливилось иметь многим его друзьям - бабушек стареньких, тихих, добрых, заботливых, всепрощающих, старающихся побаловать своих внуков даже вопреки запретам строгих родителей. Его бабушка выглядела очень молодо, носила необычную, яркую одежду и броские украшения, не готовила и не убирала, и вообще ничего не делала по дому. Временами она ходила по магазинам или отправлялась в гости к подругам, временами приглашала подруг к себе, иногда музицировала на стареньком, видавшем виды пианино или читала, но чаще всего просто лежала на диване, глядя перед собой неподвижным взглядом. Он не помнил, чтобы она когда-либо играла с ним, водила на прогулку, проявляла по отношении к нему что-то похожее на нежность, например, обнимала или гладила по голове. Если он подходил к ней и просил поиграть с ним или просто пытался поговорить с ней о чем-то, она холодно, когда спокойно, а когда с раздражением, отвечала, чтобы он поиграл сам. В тех редких случаях, когда он не прекращал сразу своих попыток добиться от нее хоть капельки внимания, она жаловалась матери, и та всегда вставала на ее сторону и ругала его.
   Не складывались у него отношения и с девочками, окружающими его во дворе и в детском саду, затем - в школе, институте. Если с мальчишками он общался достаточно спокойно - без особого энтузиазма, но и без особых проблем, - то девочки представлялись ему существами с другой планеты, чуждыми, странными и, возможно, даже опасными. Он не понимал и не принимал их. Не понимал постоянной беспричинной и резкой смены их настроений, логики поступков (а точнее полного ее отсутствия), любви к сплетням и интригам, неумелого (а тем более умелого) кокетства, глупого стремления разукрашивать свое лицо и цеплять на себя разные побрякушки, отталкивающего сюсюканья, бессмысленных занятий, вроде игры в дочки-матери (ну зачем нужно "укладывать спать" и "кормить" пластмассовых кукол?! они же не живые!), закапывания в землю разных красивых "секретиков" (ну какой нормальный человек, сделав из разноцветных стеклышек и фантиков красивую штучку, будет закапывать ее в землю?!), непременного заведения каких-то дурацких толстых тетрадей - анкет, и т.п. Он относился к девочкам настороженно и неприязненно и в то же время испытывал к ним непонятную тягу, странным образом зависел от них и поэтому не только не избегал общения с ними, но и, напротив, всячески к нему стремился. Девочки же общаться с ним не стремились совершенно. Не то чтобы они относились к нему плохо, нет, они просто не замечали его. Чем он, с его тихим характером, невзрачной, абсолютно невыразительной внешностью, худобой и невысоким ростом, или, выражаясь бабушкиными словами, "плюгавистостью" и "неказистостью" (однажды он слышал, как бабушка говорила так о нем своей подруге) мог привлечь их при наличии вокруг такого большого количества гораздо более примечательных ребят? Разве только какими-то выдающимися поступками, но любые выдающиеся поступки, которые приходили ему в голову, требовали определенной смелости и решительности, а ими он тоже не обладал. И от этой его невостребованности всеми окружающими его женщинами, за исключением матери (а по большому счету и матерью тоже; разве был он востребован и понимаем ею как личность?), его неприязнь к ним медленно, но неуклонно перерастала в ненависть. Он ничем и никогда не выдавал ее, она была глубоко спрятана у него внутри, где-то в области сердца, так глубоко, что порой он даже забывал о ней, но периодически она вырывалась на поверхность и опаляла его яростным огнем, и тогда все его силы уходили на то, чтобы хоть как-то загасить ее, умерить это безумное пламя и затолкать, спрятать его обратно, чтобы никто не узнал, никто не догадался.
   Долгое время ему это удавалось: гасить, умерять, прятать... Он вполне успешно и с примерным поведением окончил школу, неплохо учился в институте, отслужил в армии, устроился на работу по своей специальности и закрепился на ней как толковый и дисциплинированный сотрудник и в целом положительный человек - может, не особо яркий и интересный, но зато миролюбивый, не жадный, безотказный, всегда готовый помочь, если его об этом просят. Жил он по-прежнему с родителями и бабушкой, женитьба в его жизненных планах не фигурировала, ибо никто из его знакомых дам матримониальных намерений по отношению к нему не проявлял, да и сам он не мог представить себе совместного проживания с посторонним человеком и не испытывал потребности в рождении детей. Иногда ему приходили в голову мысли о том, что это как-то неправильно, но каждый раз он решал, что, видимо, просто не созрел еще для подобных вещей. Родственники, похоже, думали так же, поэтому хоть и заговаривали иногда о том, что пора бы ему, наконец, остепениться и завести семью, но особо на него в этом вопросе не давили. Временами у него происходили случайные половые контакты с женщинами, но в серьезные или хотя бы просто длительные отношения эти кратковременные связи не перерастали никогда.
   Через несколько лет после начала трудовой деятельности он прошел курс обучения вождению в автошколе и купил машину, чем значительно облегчил себе жизнь, ибо ездить на работу ему приходилось через весь город, да еще и с пересадкой, и удовольствия ему эти ежедневные мучения в общественном транспорте, понятно, не доставляли. Покупка машины имела и еще одну положительную сторону: она придала ему уверенности в себе. Сидя за рулем, он ощущал себя настоящим мужчиной - мужественным, сильным, смелым, решительным. Это ощущение, ранее незнакомое ему, приятно волновало и возбуждало. После первой же поездки на своей новенькой красавице "Тойоте" он влюбился в нее всеми фибрами души и уже не представлял своей жизни без нее. Теперь он понял, почему мужчины так обожают машины и, уходя от жен, часто оставляют бывшей семье квартиру, обстановку, деньги, но машину практически всегда забирают себе. Третьим плюсом в наличии своего автотранспорта была возможность дополнительного заработка - небольшого, но зато и не трудозатратного. Специально подзаработать он не стремился, но, когда ехал куда-то, всегда притормаживал около голосующих на обочине людей и за умеренную плату с удовольствием подвозил их, если им было по пути.
   Однажды, поздним зимним вечером, в его машину села замерзшая молоденькая девушка. Ее короткая курточка и джинсы явно не спасали ее от декабрьских холодов, а шапку и перчатки она вообще почему-то не надела и теперь безуспешно пыталась отогреть закоченевшие пальцы, то поднося их ко рту, то засовывая между коленей. Он искоса посматривал на нее, на ее стройную фигурку, пышные волосы, полудетское лицо со страдальческой, но очень милой гримаской, и внезапно в нем проснулось сильное желание. Настолько сильное, что он даже задрожал от охватившего его возбуждения. Он попытался заговорить с девушкой, но она не поддержала разговора, отделавшись каким-то невнятным междометием и продолжая свои попытки отогреть озябшие руки. "Все как всегда" - подумал он мрачно, и вдруг волна негодования и злости захлестнула его, накрыла с головой и потащила за собой в какую-то темную, пугающую и одновременно манящую глубину. Его сознание как будто раздвоилось: он испугался нахлынувших на него чувств, совершенно растерялся, не мог понять, что с ним происходит и, казалось, вообще перестал что-либо соображать, и в то же время стал действовать решительно и четко, как будто им руководила какая-то неведомая сила. Ранее, встречая в книгах это выражение, он только посмеивался про себя - ну, какая там "неведомая сила", любят же писатели всякие красивые метафоры и преувеличения, ни слова в простоте. Сейчас же (точнее, уже потом, осмысливая произошедшее) он мог описать свое состояние и поведение только таким образом. Словно управляемый кем-то извне, он свернул с освещенного проспекта в узкий переулок, подъехал к парку, находящемуся неподалеку, немного проехал вглубь парка, заглушил мотор и выключил свет в салоне автомобиля. Девушка встрепенулась, закрутила головой по сторонам, на ее симпатичном личике появилось выражение недоумения, сменившееся испугом. Она попыталась открыть дверцу машины, но не успела. Он схватил ее обеими руками за горло и слегка сдавил его, после чего ударил ее кулаком по голове. Она обмякла и замерла, больше не делая попыток убежать или закричать; просто молча смотрела на него расширенными глазами, в которых застыл ужас. Он понял, или, скорее, почувствовал, что подчинил ее своей воле и теперь может делать с ней все, что угодно, все, что только может сделать мужчина с женщиной. И перестал сдерживать себя...
   Вдоволь насытившись юным, не до конца оформившимся и от того еще более притягательным женским телом, он некоторое время посидел в изнеможении. Девушка лежала с закрытыми глазами, не плакала и ничего не говорила, так что он даже не мог понять, в сознании она или нет. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, он выволок ее из машины и оттащил к ближайшим кустам. Тут его взгляд случайно упал на валявшийся рядом камень. Действуя словно на автомате, он поднял камень и несколько раз ударил им по голове девушки, после чего прикрыл ее тело валявшимися неподалеку ветками и слегка присыпал снегом, выбросил камень в протекавшую через парк маленькую речушку, вернулся в машину и быстро уехал. Но домой сразу возвращаться не стал, а долго кружил по городу, сначала абсолютно бездумно, потом - думая о каких-то пустяках. Приехав, наконец, домой, он быстро прошел в свою комнату, разделся и сразу лег спать. И только проснувшись утром следующего дня и вспомнив все, осознал, что же он совершил, и ужаснулся. Но при этом к вполне объяснимому и естественному ужасу примешивалось совершенно необъяснимое для него самого внутреннее ощущение правильности совершенного, чувство странного удовлетворения и даже наслаждения всем произошедшим.
   Первые несколько дней после случившегося он провел в сильнейшем напряжении, постоянно ожидая, что за ним придут, и вздрагивая от малейшего шороха на лестнице. Но все обошлось. Доблестные сыщики, так круто распутывающие самые сложные дела и считающие делом чести осуществить справедливое возмездие и упечь злодея-преступника в каталажку, похоже, существовали только в воображении авторов детективов и криминальных сериалов. Через пару недель он успокоился, а еще через какое-то время начал ощущать все еще непривычное, но уже знакомое ему возбуждение. Это не было привычным сексуальным желанием, которое он прекрасно умел удовлетворять самостоятельно при отсутствии возможности заняться любовью с женщиной. ЭТО возбуждение было гораздо сильнее, и к вполне естественному для мужчины желанию секса здесь примешивалось что-то еще, какое-то иное глубоко спрятанное внутри него желание. Сначала он не мог понять, в чем оно состоит, потом понял, ужаснулся и запретил себе даже думать об этом. Но возбуждение все росло и требовало выхода, поэтому в конце концов он сдался и однажды вечером сел в машину и уже сознательно стал колесить по пустеющим улицам в поисках подходящий жертвы.
   С тех пор так и повелось: примерно раз в месяц поздно вечером он подбирал голосующую на обочине молодую девушку, завозил в какое-нибудь безлюдное место, избивал, насиловал и затем убивал ее. Районы поиска жертв он постоянно менял. Девушек старался выбирать как можно более маленьких, худеньких и беззащитных; если давал промашку и подозревал, что севшая к нему в машину юная фемина не так уж беззащитна и сможет дать ему отпор, отказывался от своих намерений и просто подвозил ее туда, куда ей было нужно. Он и сам не знал, что доставляло ему большее наслаждение: блаженная истома удовлетворенного тела или то ощущение беспредельной власти над другим человеком, которое он испытывал, совершая с ним все, что пожелает. Поначалу после каждого преступления он испытывал сильный страх, понимая, что если его до сих пор не поймали и не арестовали, то это не значит, что его не поймают никогда. Как говорится в известной пословице, сколько веревочке ни виться, а конец будет. Остановиться, преодолеть ту непонятную силу, которая толкала его на все новые и новые убийства, он не мог, поэтому со страхом ждал неизбежного конца. Однажды, устав постоянно бояться, он решил покончить жизнь самоубийством, выпил для храбрости две рюмки водки и перерезал себе вены на руке, но кровь быстро свернулась, как будто не желая вытекать из своего привычного и уютного вместилища. Сообразив, что нужно залезть в ванну с теплой водой, он открыл кран и обнаружил, что горячая вода не идет. Чертыхнувшись, он оделся и хотел подняться на крышу, чтобы броситься вниз, но люк на крышу оказался заперт на замок. За это время его решимость свести счеты с жизнью успела ослабнуть, поэтому дальнейших попыток в этом направлении он в тот день предпринимать не стал. Через пару месяцев, в момент очередного сильного приступа страха, он решил все-таки довести до конца свое намерение сбежать от правосудия в иной мир, нашел дома хозяйственную веревку, приехал на машине в ближайший лесок, перекинул веревку через ветку дерева, сделал петлю и попытался повеситься, но ветка обломилась и он позорно рухнул вниз на землю. Поскольку происходящее походило уже на фарс, он отказался от дальнейших попыток суицида, решив, что провидению угодно, чтобы он оставался жив и невредим. Эта мысль несколько успокоила его, страх быть пойманным начал уменьшаться. Он продолжал насиловать и убивать, неизменно оставаясь безнаказанным, и через несколько лет перестал бояться чего-либо совсем, почувствовав себя неуязвимым, стоящим вне толпы, словно избранным некими высшими силами. Только иногда в его душу закрадывались сомнения - а вдруг там, наверху, его все-таки ждет высший суд, и возмездие, назначенное этим судом, будет гораздо ужаснее того наказания, к которому его могло приговорить земное правосудие. Но подобные сомнения он немедленно отгонял, не давая им укорениться и пойти в рост. Лучше всего в таких случаях помогал алкоголь - бутылка водки легко нейтрализовала любые нехорошие предчувствия и душевные терзания.
   Так он и жил, ничем внешне не отличаясь от окружающих его людей, - послушный сын, неплохой сотрудник, хороший товарищ, - пока однажды совершенно случайно, по вине какого-то распоясавшегося пьяного придурка, не погиб в автокатастрофе, всего год не дожив до своего сорокалетия. Родители, оплакивающие смерть сына, естественно, устроили поминки, на которые пришли все их знакомые, соседи, сотрудники его отдела и даже люди из других отделов, которым приходилось пересекаться с ним по рабочим вопросам. Все они искренне горевали из-за его преждевременной кончины и сетовали - как рано он ушел, такой хороший, отзывчивый, неконфликтный, тихий, мухи не обидит. И ребенком послушным был, никакого беспокойства не доставлял ни родителям, ни окружающим. Ну, конечно же, это мамы с папой заслуга, что такого сына вырастили, кто же спорит. Жалко их очень, и его жаль, хороший был человек, вечная ему память. И пусть земля ему будет пухом...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"