Раздевалки в старых школах располагались прямо в классе. О, эти старые школы, доставшиеся ленивым семидесятым от прежних десятилетий! Большие, кирпичные, с высокими широкими окнами от пола до потолка: в них целиком закатывалось Солнце, несмотря на уверения учителя астрономии о гигантских размерах светила. А вместо столов в классах стояли парты с откидными досками. Сорок хлопнувших разом досок были сравнимы с выстрелом "Авроры".
Помню, что в нише, где ученики вешали свои куртки и тулупчики, а также мешки со сменной уличной обувью - в этой нише торчали большие толстые гвозди, недозабитые в стену. Один удар в хорошей мальчишеской драке, и твоя голова натыкается затылком на шляпку гвоздя. По крайней мере так вышло с моей не то в первом, не то во втором классе. Перебинтованный медсестрой я вернулся домой, словно раненый матрос после штурма Зимнего. Родители охали и ахали.
Во втором классе я влюбился в девочку по имени Ира. Я приезжал к её дому на велосипеде, кричал "Ирка, выходи!" и с замиранием сердца ждал, когда она спустится во двор. Наконец, отворялась дверь подъезда, и из неё вылетало нечто воздушное, яркое и неземное.
- Вперёд! - кричала Ирка. - В пампасы!
И садилась на мой велосипед. Я бежал рядом, наматывая круги по небольшому посёлку ГВФ - гражданского воздушного флота.Через полчаса или час девочка Ира шла прыгать с подружками в "классики", а мы с велосипедом волочили ноги и колёса домой. Путая, что кому принадлежит.
Школьные коридоры казались мне огромными - наверное, я был совсем маленьким, несмотря на любовь и велосипед. По ним можно было скакать на лошади, если бы разрешали учителя и отыскалась безумная лошадь, которой нравится носиться по средним учебным заведениям.Старшеклассницы казались выше меня на целую голову, и в один из дней я проверил это опытным путём. Я летел по коридору, когда впереди и слева распахнулась дверь класса, и оттуда на такой же космической скорости выскочила десятиклассница. Моя голова, моя бедная пробитая гвоздём из раздевалки голова, угодила ей прямо в челюсть.
Всё-таки наше время было более целомудренным: в школе мы лишали девушек не невинности, а зубов.
Перебинтованный медсестрой я вернулся домой, как получивший клюшкой по черепу хоккеист в захватывающей серии с канадскими профи.Родители ахали, охали и всплескивали руками.
Девочка Оля, укравшая моё сердце в третьем классе, была тоже выше меня. Вспоминая с высоты прожитых лет те годы, я понимаю, что никогда позже меня не любило сразу столько ровесниц. Ира плакала о велосипеде, Оля гордо вышагивала по двору, отдав мне портфель, а ещё одна (прости меня, я забыл твоё имя) тайно охраняла мой покой. Она была младшей сестрой главного хулигана посёлка, и удивительное дело - он никогда ко мне не приставал. Просто проходил мимо. Когда мы пошли в четвёртый класс, Девочка, имя которой я забыл, подарила мне книгу с дарственной надписью. Книга была о революции.
Но пока я носил Олин портфель и ходил задом-наперёд, демонстрируя какой я ловкий. Ловкость требовала тренировок, и на одной из них, бегло пятясь вдоль длинного дома, я свалился в прямоугольный каменный "колодец" на кучу ржавой арматуры. Пробив голову как раз в том месте, где ранее пробивал гвоздём. С окровавленной головой я вернулся домой, как раненый матрос и травмированный хоккеист в одном лице, одном теле и одной школьной форме (порванной и грязной). Родители ругались такими словами, будто были лично знакомы с обоими. В переводе на приличный язык это означало "Такой хоккей нам не нужен!"
***
С тех давних пор прошла ровно тысяча лет. Своей непутёвой головой я регулярно бьюсь об окружающий мир, но пока и голова, и мир остаются целыми. Низкие дверные косяки и верхние вагонные полки соболезнующе скрипят, и как могут уворачиваются от меня - бесполезно. Я продолжаю собирать коллекцию самых невероятных предметов, которые пытался побить лбом. Намедни в этот длинный список вошёл, например, светофор. Не столб, на котором он висит - сам светофор! Снежная зима и нечищеный, но хорошо утоптанный снег заметно уравняли нас в росте.