Инвалидов, что просили милостыню в поездах, играя на гармони жалостливые песни, или сидели после войны на шумных вокзальных и базарных площадях, Михаил Иванович не любил. Сильно не любил. Впрочем, в город он выбирался редко: уезжал купить батареи для радиоприемника или необходимые товары, которых в послевоенной сибирской деревне днём с огнём не сыщешь. В конце сороковых ему ещё и тридцати не исполнилось - родился он в год создания Союза, в двадцать втором. Совсем молодой парень. Хотя уже и не парень - муж, глава семейства.
"Черные места" - так называли некогда окрестности деревни Каргалы татары, жившие здесь пять столетий назад. При Петре I они продали луга вдоль речки Каргалинки казакам, что пришли с запада осваивать Сибирь. С тех пор и вела свой отсчет деревня. Шукшины (с ударением на первый слог) были среди первых переселенцев, чьими фамилиями назывались отдельные угодья вокруг деревни. Елань - березово-осиновые леса, пахотные поля да моховые болота, что занимали в районе более сотни тысяч гектар. И хоть недалеко по сибирским меркам от Томска - меньше сотни километров, а места глухие, черные... Электричества в сороковых годах прошлого века Каргале ещё не было. И если в июне день, и работа продолжались почти до полуночи, то уже осенью темнело в семь часов, и заняться было абсолютно нечем. Что будешь делать в темноте, без света? Зажигали масляные и керосиновые лампы, да только при послевоенной бедности много ли можно купить керосина? Экономили.
Михаил Иванович стал первым, кто установил в деревне радиоприемник. На это требовалось специальное разрешение: постановление Совета народных комиссаров СССР ещё в 1939-м ввело обязательную регистрацию радио и даже установило систему штрафов для нарушителей (от 10 рублей за простейший детекторный приемник до 1000 рублей за узел проволочного вещания). Теперь по вечерам в доме у Михаила Ивановича собирались односельчане и слушали радио, иногда в полной темноте, чтобы не жечь керосин. Обменивались репликами, дивились услышанному, обсуждали негромко и неторопливо новости, нередко засиживаясь за полночь. И, конечно же, просили провести это чудо к себе в избы. Михаил Иванович не отказывал, только попросил столбы сделать и в землю вкопать, а дальше всё сам - модернизировал свою радиоустановку (благо, мастер на все руки), провел провода в десяток ближайших домов, да так и обслуживал в течение многих лет эту самодельную радиосеть.
Он вообще никогда не отказывал людям. Сочинял за сельчан письма, составлял запросы в государственные органы, ездил по делам в город. Никакого автобусного сообщения в те годы с их медвежьим углом не было, приходилось выходить на тракт и ловить редкую попутку. И мастерил...постоянно что-то мастерил, ремонтировал, строил. Своими руками сделал ветряной генератор, несколько лет вырабатывавший электроэнергию для дома, пока в деревню, наконец, не провели электричество. А с конца пятидесятых из всех окрестных деревень ходили к нему ремонтировать бензопилу "Дружба".
Как и многие люди его поколения, Михаил Иванович верил в коммунизм. Он хотел вступить в партию - на фронте не успел - и однажды решился. Одел лучшую рубаху, взял документы и направился в избу, где заседала деревенская партийная ячейка. Вошел, остановился у порога, снял картуз.
- Тебе чего, Михал Иваныч? - спросили удивленно.
- В партию пришел вступать.
- Ты рехнулся нечай? - незло, но обидно усмехнулся кто-то из коммунистов. - Чем ты партии полезен будешь? Ничем....
Михаил Иванович стоял на пороге, держа в руке картуз, и неловко переминался с ноги на ногу - к горлу подкатила обида.
- Иди, иди, Иваныч, - махнул рукой говоривший. - Не мешай. Тебе от государства пенсия положена, государство о тебе заботится.
Ему действительно полагалась пенсия, несмотря на возраст. Михаил Иванович был... слеп. Под Москвой, куда его после краткосрочных курсов младших командиров, направили на фронт в 41-м, он был тяжело ранен. Один глаз потерял сразу, а вслед за ним перестал видеть и другой - из-за повреждения зрительного нерва. Парню ещё не исполнилось в то время двадцати, но он не сломался. Строил свою судьбу сам, и она вознаградила за это: у него была любимая жена и золотые руки.
С дочкой, которой ещё не исполнилось семи, он строил стайку - так называют в Сибири хлев для скота. Ошкуривал бревна, ставил стены, рассчитывал стропила... Выпросил в магазине ненужных деревянных ящиков и покрыл дощечками крышу. Всё сам, помощи ни у кого не просил. В течение десяти послевоенных лет обслуживал деревенскую радиосеть, пока не прибыл какой-то чиновник из города, не ужаснулся и не запретил "инвалиду по столбам лазить". Диктовал жене письма, что просили написать односельчане. В город или райцентр ездил без провожатых, и также без них ходил по учреждениям, магазинам и в "районный совет бесов". Выучил язык Брайля, доставал книги для слепых и читал... Книги по Брайлю, французу, что, ослепнув, изобрел рельефно-точечный шрифт, издавались в России давно. Ещё с 1885 года. Но в послевоенном Союзе они были редкостью, и достать их можно было, в основном, только в библиотеках. До 1974 года, когда умер Михаил Иванович, издано было пять с небольшим сотен наименований, около трети из которых - художественная литература.
- Михал Иваныч, - шутили односельчане, разглядывая новую стайку. - Да ты брешешь, что слеп. Не всякий зрячий так сделает.
- На, смотри, - усмехался Михаил Иванович и вынимал стеклянный глаз.
По вечерам он включал магнитофон, подаренный обществом слепых, ставил катушки с записями спектаклей и слушал... Жила в его душе несбыточная мечта - дожить до того времени, когда медицина будет способна вернуть человеку потерянное зрение. Он с жадностью интересовался медицинскими новостями и расспрашивал об этом врачей. Увы... Они не сообщали ничего утешительного. А Михаил Иванович никому не говорил, что голова болит всё сильнее. Однажды только, при внучке...
- Взять бы её и отрубить, - неожиданно произнес он.
- Кого? - удивилась внучка.
- Голову, - вздохнул дед.
И, почувствовав, что пугает ребенка, тут же перевел всё в шутку:
- Есть такой специальный клей, которым голову можно приклеить... Вот, проверить хочу.
- Деда, нет такого клея! - засомневалась внучка.
- Есть, есть... Только варить его нужно два года, не меньше. Так что не буду отрубать голову - возни много.
Внучка приезжала к нему на каникулы, и он каждый раз просил подойти её поближе, чтобы посмотреть, насколько девочка выросла. Эту игру они выдумали давно, и каждый раз с удовольствием в неё играли.
- Дай руками посмотрю! - хитро улыбался дед.
Внучка брала тихонько стул, влезала на него и говорила:
- Смотри!
А Михаил Иванович, умевший на слух узнавать любого из сельчан, поднимался на ноги, опускал ладонь на её голову и громко удивлялся:
- Не может быть! Да ты уже выше меня!
Затем сворачивал из газеты самокрутку с выращенным на огороде табаком, вставлял её в мундштук, прикуривал, затягивался, и говорил:
- Ну, рассказывай, чему научилась?
Мечта его не сбылась. В пятьдесят два года он умер от инсульта, так и не дожив до того сказочного времени, когда врачи смогут возвращать людям утерянное зрение. А жизнь - получилась. У него была семья, любовь, дети и внуки, уважение односельчан и много работы. Он не сломался и достиг этого сам, наперекор судьбе.
Сильно не любил Михаил Иванович инвалидов, что просили милостыню, рассказывая жалостливые истории и пропивая полученные от добросердечных прохожих деньги. В отличие от нас, здоровых, он имел на это право.