Аннотация: финал грустный, но МЫ, по-прежнему, вместе...
З Д Р А В С Т В У Й
Не верить в то, что произошло - казалось единственным для него выходом.
Теперь, жить в этом мире стало незачем. Вот, вроде бы и все сделал. Ни долгов, ни обязательств, ни привязанностей.
Его Маруськи не стало. Две маленькие машинки были незаметны на перекрестке. Было уже поздно, темно. Она торопилась к нему с работы.
Прежде чем начать читать, он долго смотрел на лужи вокруг дома. Дождь давно кончился. Отплакал. Он лил с самого момента ее гибели. На похоронах Иван вымок до нитки и даже не заметил этого. Странное чувство испытывал он, участвуя в хмуром христианском ритуале погребения. Девушка, которую хоронили, была словно незнакома ему. Это была не его Маруська! Он продолжал вести диалог, с той, другой Манюшкой, которая мчалась к нему в среду вечером. А сегодня уже понедельник..? И эти странные похороны в субботу не имели никакого отношения к той единственной, которую он так любил. Иван словно потерял ее из виду в большом магазине или на солнечном пляже. Она скоро обязательно найдется. Сама с улыбкой его окликнет.
Он конечно знал, что она писала. Она печатала свои маленькие статьи и рассказики в разных журналах. Но этот блокнотик ему передала ее старшая сестра уже после похорон.
- Я не смогла дочитать до конца, - сказала ему она, - там про тебя. Возьми.
Иван вышел на мокрое крыльцо. Ему так легко дышалось прохладой и влагой. "Вот бы заболеть..." - подумалось ему.
Утром был Юра. Они почти не разговаривали. Брат только сказал, что ему светит морфлот. А "косить" он не собирается. Сказал что Фергана еще под следствием. А перед уходом как-то неловко, по-детски совсем, прижался к старшему брату и выбежал из дома. Поехал на квартиру к родителям.
- К ужину не ждите, я здесь останусь, - сказал ему вдогонку Иван.
Юра не оборачивался.
Иван тяжелыми шагами вошел в дом. На крыльце он стоял до самой темноты, потеряв счет времени. Он потерял направление и цель. Но есть еще одно дело. Маруська там что-то написала. Электрический свет школьной настольной лампы больно обжег глаза.
Руками взвесив небольшой блокнот, Иван пролистал его бегло, пропустив страницы сквозь большой и указательный пальцы. Похоже на отрывки из дневника.
Начал читать с середины. Его встретил такой родной и знакомый слог...
"Здравствуй. Здравствуй, мой северный воин! Ты сейчас в Войново?
Где бы ты ни был - здравствуй. Все воюешь? С иноверцами или своими демонами?
С кем бы ты не вел сейчас бой, я желаю тебе победы..."
- Да, Маруська, да! Я сейчас в Войново... и я умиротворен. Я давно завоевал все, что мне нужно...поговори со мной еще немного, Марьюшка.
"...- У тебя так много друзей!"
- Да. У меня много. Такая уж я личность...
Строчки тянулись ровно и аккуратно. Читать было легко.
"...Я окинула взглядом место в саду, где вокруг костра столпилось человек сорок молодых ребят. Был жаркий сентябрь. Все они разделись по пояс и светили брутальными татуировками на развитых телах. Над ними нависла яблоня вся в сочных яблоках. Их никто не срывал. Нафига!?
Красоту портить? Когда на костре зреет мясо.
У всех на шее висит по вырезанной на кости руне. Руны на тонких ремешках. Ремешки на шеях толщиной со ствол березки. И глаза у всех синие - синие.
Я тут одна черноглазая. В косу ленточку вплела. Голубую. Может поможет. Кого ты хочешь обмануть, Маруська!.."
Иван помнил этот день. Его двадцатипятилетие. Они были знакомы тогда уже больше года. Словно ее глазами увидеть события почти годовой давности. Хочу.
"Кто-то привез ведерко мороженого. Иван захотел сделать мне коктейль с клубникой, шоколадом и ромом. За ягодами и шоколадом мне захотелось самой сходить в дом. На просторной кухне белеет холодильник. Открываю морозилку. Обдает холодом. Смело беру горстку примороженных ягод.
Слышу скрип входной двери. Не оборачиваюсь. Шаги другие, не Ивана. Чья-то твердая лапа, обняв сзади, легла на мой живот. Юра.
- Ну, что за манера, трогать вещи старшего брата!? - слегка шлепаю по ладони, пытаясь обернуть все в шутку.
- Ты не вещь.
Он развернул меня к себе лицом и горсть клубники уткнулась в его бок.
- Больше так не делай, маленький.
...не надо мне было этого говорить! Схватил так, что клубника в руке потекла.. Нежно и уверенно. Закричать даже не пыталась. Иван где-то неподалеку. Вон в окно его вижу, стоит среди ребят. А Юрка мне уже какой-то захват устроил, сейчас ребро треснет. Замерла. Отпустил. Дышит, сопит. И самого трясет. Как конь дрожит. Всем телом. Надо мотать пока не поздно.
Рванула на воздух. Ванечке улыбаюсь. В пальцах талая клубника.
- А шоколад почему не взяла?
- Н-не нашла.
Вышел Юра. Протянул плитку шоколада. Руки ледяные.
Надо бы выпить ему. Ну, сам наверное, сообразит. Я прячусь на плече у Ивана.
- Иванушка мой! Люблю."
Иван машинально поискал сигареты, но найдя, курить не стал. Нашел ту строчку, на которой остановил чтение. Продолжил.
"Подбежал Хохол. Разломил твердое яблоко руками. Ножом убрал семечки. Протянул мне. Вторую сочную половину "приклеил" на грудь Юры. Тот шлепнул его по заднице и назвал педиком. Снял яблоко. Посмотрел на влажный след на коже. Перевел глаза на меня. Глядит синими глазами из-под суровых и сейчас немного несмелых бровей. Я вся в клубнике, шоколаде и с яблоком. Разглядываю его липкую от яблока грудь, со шрамом посередине, который плохо скрывает густой загар. Ребята, по очереди, оказывали мне знаки внимания и сватались в ухажеры. Мне временами было неловко. Юра увидев мое смущение, словно играя подбежал ко мне, схватил одной рукой за ремень джинс сзади и, повалив меня грудью на огромную ладонь другой руки поднес как дичь или безвольную куклу к костру со словами:
- Так не доставайся же ты никому!
Я повизжала для вида, мне совсем не было страшно, а наоборот, весело.
Хохол у костра начал танцевать под какую-то невообразимую музыку. Остальные болтали о своем или ржали на приколы Фонаря. Лобан и еще двое рубили дрова. Зачем? Их и так целая поленница, выше человеческого роста. Но музыку удары топора не нарушали. Дровосеков никто не останавливал.
Иван был как-то настороженно серьезен.
- Сейчас за веслами схожу и поплывем. Скоро закат. С того берега ты его еще не видела.
Пока я чистила перышки, точнее снимала с себя начинающую облетать листву, в которой меня все-таки извалял Юрка, весла нашлись. Мы с Иваном ушли. Мы уплыли. Я не могла налюбоваться им. А он словно боялся смотреть на меня. Не хотел отвлекаться от весел. Они скрипят, словно стонут.
- Юрка что ли, на берегу, нас провожает. Я уже не вижу отсюда.
- Да. Не видно.
Стоит как исполин! Руки как обычно на груди сцепил, ноги расставил. Рисуйте с него картину. Или поклоняйтесь, как идолу.
Обратно возвращались уже затемно. Берег крутой. Тропинка - лесенка угадывалась только благодаря перилам. Мы останавливались и целовались. Запах листвы от его кожи. Плечи впитали свежесть реки. А он дышал ароматом моих волос...
Мы подошли к костру. Ваня раздобыл себе сигарет у кого-то.
- Я только докурю и к тебе, - он остался с ребятами у сваленных бревен, а я пошла к дому. Я уже очень хотела спать.
Юра бодрячком и свежачком стоял на крыльце и пил сок. Просто образчик здоровья и морали.
- Сок хочешь?- предложил он мне, протягивая пакет с нарисованной вишней.
- Да нет, спасибо, я - спать.
- Ложись. Я послежу, чтобы братва не орала. Да и не слышно дома... Умыться воды я только что принес из колодца. Смотри, холодная.
- Сейчас Ивана дождусь, - я не хотела ложиться без него.
- Что, страшно засыпать одной в компании пьяных гномов?
- Великанов.
- Ванька не плавал? Его по-пьяни, всегда на купание тянет.
- Нет.
- А я пойду окунусь. Рушничок принесешь, красавица? - подмигивает.
- Не надо, не плавай, а то русалки утащат.
- Пускай.
- Пускай... Иван!
Подошел. Теплые ладони везде. Спать.
Утро. Дым ночного костра проник и в дом. Кто-то не спал всю ночь. Иван не отпускал меня, словно кто-то мог меня утащить, пока он спит. Как встать, чтобы его не разбудить. У него чуткий сон. Трогаю пальцем его губы. Шепчу на ушко: "Поспи еще". Босиком по прохладному полу. Наши вещи вперемешку на половике. Выбрала свои брюки и рубаху Ивана. Мне в ней так просторно. Отодвигаю бархатную занавеску. Взгляд словно спотыкается об угол комнаты, где спит Юра. У стены скомканное полотенце. Одежда аккуратно висит на спинке в изголовье. Он абсолютно голый развалился на явно маловатой для него кровати. Бесстыжий! Утром холодно. Я то не замерзла, мы же вдвоем спали. А этого дурачка надо бы укрыть... Хотя, хрен с ним, он в прошлом году, я видела, на земле спал и ничего. Закаленный. Лихой. Вот глаза открыл и прямо на меня. Ясные, не сонные.
Я тоже взгляд не отвожу. Бью снизу. Держись, богатырь!
У Юрки татуировок нет. Шрамов хватает. Они не портят его. Он не прячет их. Кокетка!
Я поднимаю валяющееся на полу покрывало.
- Укройся.
Молча сжимает покрывало в кулаке. Дикий неприрученный зверь его заметно зашевелился. Ухожу умываться на кухню.
Я смочила волосы у лба. Ну и что, что они спутаны. Подошла к зеркалу. Я почему-то всегда такая красивая в этом зеркале. В любое время, как не загляну в него, вижу себя в нем во всей своей красе. Наверное, оно волшебное.
В соседних комнатах вповалку дремлют утомившиеся от отдыха и вина ванькины приятели. Надо форточку открыть, комарья все равно давно нет, а головы у них заболят спросонья. Надышали. Распахнула...
Я плеснула в чашку горячего чаю и вышла на крыльцо. Весла в сарае. Бутылки в корзинке. Везде порядок. И не скажешь, что мужики гуляли. Некоторые бойцы еще у костра.
- Доброе утро! Так и не спали?
- Да ну, дома отоспимся. А тут такая красота.
- Чаю налить?
- Мы сами. Что так рано встала? Ванька пощадил ночью?
Я улыбаюсь и не отвечаю.
Никто ничего не знает о нас. Ни о том, как я люблю Волчонка, ни о том, как проходят наши ночи в обнимку, ни о том, как я часами могу смотреть в его глаза и молча наслаждаться их глубиной. И ни о том, что у Ивана ВИЧ...
Я медленно поднимаюсь со ступенек крыльца, отряхиваю соринки на брюках. Обхожу дом сбоку. Там бревенчатая стена. На ней отметины от моего ножа-спицы. Это Иван летом учил меня метать нож. В его руках тонкое лезвие меня слегка пугает. Однажды кто-то в кабаке похвастался ему новым ножом "бабочкой". Зря. Когда в правой руке Ивана бабочка "запорхала" все за столом поняли, что пора еще заказать выпивки...
В принципе, любую вещь в своих руках Иван мог превратить в оружие. Если надо. Лишь одна вещь в его руках превращалась в раскрывающийся бутон. Это я.
Я глажу бревна рукой, облокачиваюсь спиной. Выплескиваю остывающий чай в траву.
Я не хочу, чтобы он умирал. А ему все равно, пока я рядом.
К тлеющему костровищу вышел Юра. Он выше всех ребят. Он обворожительно улыбается. Он потягивается задрав руки и выгнув спину. Он и правда красив как бог.
- Вчера вечером Геракла на подвиги потянуло? Дурак, плавать один? Мне однажды так ногу свело от холода, хорошо с Ферганой были... - это Хохол укоряет.
- А этот герой еще и голышом плавает, я знаю, - выдал Юрку Сургуч.
- Голышом? - Хохол состроил рожу и расхохотался.
- Да, голышом с малышом. А ты все это время пробухал и пропустил это незабываемое зрелище, лопух, - парировал Юрка.
Они вяло обменялись затрещинами с Хохлом. Русик кормил рыжего кота.
Вышел курить Иван. Все украдкой смотрели, как он молча перебирал мои локоны, словно впервые их видел. Или словно последний раз в жизни.
- Не кури, Вань.
- Все нормально, малыш...
- Выспался?
- Да.
- Ты самый красивый.
- И ты...
Он взял меня за руку и потянул в дом. Он посадил меня на кровать и долго целовал в затылок, не давая повернуть голову. И я чувствовала его слезы своей макушкой.
- Я люблю тебя.
- Я люблю тебя.
Чьи-то шаги по деревянному полу. Мы начинаем улыбаться, повернувшись друг к другу. Пусть нас застанут радостными, если кто-то заглянет в комнату через шершавую занавеску. Это Хохол ищет сигареты.
- Вали его, Маруська, я за тебя болею! Ты нравишься мне гораздо больше.
Я опрокидываю Ваньку на подушки. Хохол, довольный, что нашел курево и моей победой уходит. Иван серьезен снова.
- Ты мне снилась.
Да. Я ему приснилась. А он - мне. И в наших снах никто не болеет..."
У Ивана немного дрожали руки и несколько страниц проскользнули мимо.
"Наши боги нас накажут. Обычный секс, банально и пошло. Только не с ним! Он, как Ниагарский водопад. Он величественный, безудержный, опасный. Глаз не оторвать. Всем хочется обладать им, как своим. Навсегда. Это невозможно. Обуздать его не смогут и сотни разгневанных бесов. Он только мой, и то ненадолго...
Он никогда не видел звездного неба. Такого, как обычно видим мы. У него плохое зрение.
Еще вчера я относилась к нему, как к слепому котенку. Сегодня я в растерянности теряю сознание от его голоса в телефонной трубке. Так получилось.
Я увидела его на славянских сайтах в Интернете. Он везде там то на трибуне с мегафоном, то под лозунгами или в строю бритоголовых. Однажды, я видела запись его боя. В рубрике типа "Бои в чистом поле" Господи! Да, победа была его, но...
А на утро я встретила его с другом на талой весенней тропинке. Иван сильно хромал. Я его подкалываю:
- Что Иванко, ботинки новые купил, ногу натер?
- Да. Слегка. - и подхватил меня рукой, когда я потеряла равновесие рядом с ними, потому что острый каблук провалился в рыхлый снег. Он не только рукой поймал, но и глазами. И он догадался, что я знаю настоящую причину его хромоты.
Прислал смс. Потом позвонил. Мы болтали часами. У нас разыгрывался аппетит во время бесед, и мы обсуждали, кто что готовит. Кто во что верит. Кто кому служит. Как надо любить. ... И, наконец, он мне сказал, что на свете существует смерть. До этого я о ней не знала...
Когда я узнала, у меня началась истерика. Я орала, чтобы он не смел мне лгать и давить на жалость! Я посылала его к чертям, а потом, вымаливала прощение. Я таскала его по врачам. А он таскал меня на руках...
Потом он познакомил меня со своим братом.
Он так им гордился. Как сверхчеловеком. Это как у Ницше. Поначитаются, бл...
Малой играл в музыкальной группе на басу. Учавствовал во всех городских заварушках и потасовках, после которых приходил в себя в мусарнях. Зачастую, его приходилось выпускать наутро - влиятельная мама забирала нерадивого малолетку. На тренировки в зал Юра ходил охотно. А вот на участие в соревнованиях его тренера никак не могли уговорить. У малого на этот счет была своя философия. Они все не прочь помудрить в этом возрасте. Вот и про меня он сказал на второй день знакомства: "Ты - женщина, которая живет в своем мире по своим правилам." Мне Юра тоже сразу понравился. Мы по-настоящему подружились, когда он случайно порвал свою рубаху. Точнее, ткань на его мощном бицепсе в один из моментов просто не выдержала напора и треснула. Юра очень расстроился, ведь эту рубашку ему подарил Иван.
- Малыш вырос из распашонки, - улыбнулась я.
И мы пошли по магазинам выбирать ему новую рубашку. Иван с нами не пошел, он не любил магазинные походы, особенно за шмотками. А мы с Юрой веселились вокруг зеркал и вешалок. Девченки-продавщицы откровенно мне завидовали. Особенно, когда мы "уединялись" мерить штаны или майку. Он комично паясничал, если вещь ему не шла, и начинал изображать надменного плейбоя, если отражение в зеркале ему льстило. А еще, он пытался нацепить и на меня мужские вещи его размера и хохотал в примерочной, как в мужской спортивной передевалке после спаррингов. Мало того, он обожал смущать любопытных продавщиц не до конца задергивая занавеску. И весь этот спектакль, вся эта игра была для меня, я это хорошо понимала. Я оправдывала себя, поощряя его, что его кокетство просто благодарность за мое внимание к его брату.
Да, Юра может удержать Вселенную на кончиках пальцев. Но эти пальцы никогда не сравнятся с пальцами его старшего брата. Эти пальцы НЕ касались Вселенной. Они касались меня..."
"Однажды, я подвозила Ивана до дома. Он вошел в подъезд, а я не могла найти сил, чтобы тронутся. Юра возвращался с репетиции и застал меня в машине в слезах...
- Он что тебя обидел? Я ему бошку снесу.
А я не знала, что придумать в ответ. Иван запретил мне рассказывать о болезни."
- А ты и вправду, послушная, Маруська! Спасибо, родная, Юрец до сих пор не знает. А когда узнает, начнет себя корить за то что ничего не понимал. И тебя может тоже поругает. И меня. Но мы то с тобой в это время уже будем далеко...
Ну, что ты там пишешь дальше?
"- Мы встретимся с тобой в светлом небесном граде, - утешал меня Иван, когда мне становилось невыносимо от очевидности неизбежной разлуки.
- Ты мечтаешь как добрый христианин. Или у язычников тоже есть такое место? Я бы предпочла не расставаться с тобой вообще."
Иван слегка улыбнулся. Да, было такое. Теперь грусти уже не было. Он так боялся разлуки. Говорят, человек боится только того, чего нет в его опыте, или имеется опыт негативных переживаний. Теперь страх исчез. Вот он, опыт...
"Оказывается, нас хранят или наказывают его индоевропейские боги. Их так много.
А он один из них.
Всем ясно, что он необычный, но не поймут, чем.
Одна я знаю его демонов в лицо.
Одна я видела, как отчаянно он претендует на то, чтобы быть первым во всем.
Он не осознает, что это невозможно, это-то и восхищает меня в нем.
Там, где обычные люди привычно испытывают некоторые эмоции, он неистовствует!
Там, где все ищут смысл, он ощущает безысходность.
Реальность для него смещена.
Он всегда ищет, с кем бы повоевать. Я надеюсь его умиротворить.
Я справлюсь, потому, что люблю."
Банально подумалось, до чего же это странная штука - жизнь! Меньше всего я хотел бы ее пережить. И куда мне теперь дураку деваться?
Иван забыл, когда последний раз ел. Спать тоже не получалось. Так, полежать с закрытыми глазами.
- Где ты сейчас, Маруська? А? Я ща сдохну! Весь мир чужой... пустой и обреченный. И спасать я его больше не хочу... Как далеко ты наверное уже уехала за эти несколько дней... мне тебя не догнать, даже если я и решусь идти за тобой.
Иван снял с ее любимого зеркала шелковый платок с кистями. Прижал к лицу. Увидел свое отражение. Случайно. Смотреться в зеркало совершенно не хотелось. Но он долго стоял напротив и наблюдал за каким-то парнем с женским платком в руках. Со стола исчезло ее фото. Юрка наверное забрал. Меня пощадил или себя терзать унес? Пойми этих братьев!
Когда Иван увидел груду покореженного металла этой проклятой аварии, то вспомнил их спор о технике. Иван никогда не доверял прогрессу. Он полагался только на человеческие ресурсы. А Маруська, будучи слабой женщиной, вынуждена была пользоваться благами цивилизации как то кухонный комбайн, стиральная машинка или ее автомобили, которых у нее перебывало множество, с тех пор, как она получила права. Машины добавляли ей сил. Ха! Лошадиных!
На машине она чувствовала себя вихрем. За рулем ей временами бывало уютнее, чем в постели. А Иван все время нервничал в машине, и просто с ума сходил, если Маруська ездила в одиночестве. ОНИ с Иваном были такие разные! Но это им не мешало...
- Я перестал засыпать, потому что один... Я не смог уберечь тебя, Маруська! Ласточка моя! - Иван медленно поднялся. Блокнот остался на столе.
Где-то валяется ее телефон. Он, как ни странно, уцелел. Он и при ее жизни-то настрадался, но не сдался. Вот и в аварии спасся. Ща бы рекламщиков сюда. Вот бы уж они оторвались и бабла подняли, на кровавом сюжете. И компания производитель осталась бы довольна.
- Смотри-ка, работает. И батарейка не села. Юрины смски. Целая куча. Моих нет. Я не писал, - он почти говорил вслух сам с собой.
Ее ответы тоже все сохранились. Машинально он перебирал кнопки.
- Манька, Манька...Как будто я не знал, что ты бережешь меня от того, как Юрец тебя обхаживает. Да, моя любимая нравилась всем мужчинам. Но она оставалась рядом со мной. Пока могла. А я расчесывал ее волосы и заплетал ей косы. И делал вид, что не знаю о ее поклонниках.
А куда я дел свой мобильник? Он словно нехотя вытащил из ящика у кровати телефон. Воткнул зарядку. Сел на пол и закурил.
С опозданием ровно в пять дней дошла смска. Он с содроганием посмотрел на экран. Мы всегда знаем, кто нам пишет на телефон. Вот и сейчас Иван понял, что это Маруська. Перед самой аварией:
"Еду. Сплошная.
Не нарушаю.
Сонно молчу.
В грезах лечу
С ветром к тебе...
Дождь на стекле..."
Вот, выходит, и окликнула его Маруська. Как он и ожидал, с нежной улыбкой.