На давно уже сонной земле притаился безумный кошмар
На спасенье иль, гибель их вместе судьба соберет?
Тёмное, звёздное небо. Пронизывающий до костей ветер. Холод. Холод и одиночество. Так давно, что казалось, будто сзади и впереди вечность, а прошлое - лишь присвоенное разумом чужое видение. Вокруг, на многие, многие переходы ни души и только редкий вой оглашает горы вокруг. Его вой, сливавшийся с завываниями ветра. Когда то, он смутно помнил это, он пробовал кричать, но никто не услышал. Спустя годы он, отчаявшись, перестал надеяться что своевольный ветер донесет его мольбу до кого-нибудь. Спустя века - он просто забыл, что умеет говорить. Спустя тысячелетия - он уже почти не помнил кто он такой и почему существует. Только неотпускающая тоска, да ощущение неполноты заставляли его испускать этот мучительный, пугающий зверей на мили вокруг стон.
Вместе с тем он видел. Видения приходили помимо его воли, порой оставаясь с ним надолго, порой сменяясь другими с пугающей быстротой. Откуда то он знал, что всё, что он видит, существует. Вместе с тем оно давно уже было настолько чужеродным, что понять что либо было решительно невозможно. Он и не пытался. Когда-то, он умел спать. Теперь его сном стал весь мир. И так будет всегда. Было ещё что-то... Обещание. Оно казалось важным, хотя не было никакой возможности вспомнить что он обещал. Или ему обещали? В редкие моменты когда он был чем то большим чем глаза, он понимал что только оно держит его в живых. Но как ни старался, вспомнить уже не мог. Хотя, порой, ему казалось, что ветер доносит до него отголоски тех слов.
Он смотрел. Ветер, горы, звезды, всё это не играло никакой роли. Он смотрел. Он видел и слышал всё, но не видел и не слышал ничего. Время текло под ним, и вокруг него, но он не менялся. Всегда один и всегда не здесь. И только ветер, порой, повторял чьи то слова "- Я вернусь".
Син.
Нечто по хозяйски кралось по лесу. Всего нескольких дней от роду, оно уже прекрасно понимало, что вокруг нет конкурентов его мощи. Радостно бросаться на убой пища,правда не спешила - заслышав царскую поступь она со всех ног бросалась наутек, а гоняться за ней было долго и утомительно. Нечто испытывало почти физическое неудобство от необходимости скрывать своё присутствие. Его налитые мышцами бока лоснились мягкой шерстью, лапы глубоко вспахивали землю пока ещё плохо слушавшимися когтями, а хвост с острым шипом на конце срывал кору с неосторожно попавшихся на пути деревьев. Самой природой, существо казалось приспособленным к гордому красованию. "Вот он я!". Но, почему-то, никто не горел желанием приветствовать его появление, наоборот, едва услышав звук раздираемой земли всё что ещё по какому то недоразумению не закопалось от солнца делало это с непостижимой быстротой. Еда хорошо умела прятаться, а существо, пока ещё, не полностью осознало что с этим делать. На самом деле у него были более действенные способы добывать себе пропитание, но будучи недавно рожденным, оно ещё не отркыло в себе всех резервов. Обиженный рык пронесся сквозь лес, замораживая на месте всякую, даже находящуюся в безопасности живность. Казалось, даже хвоя на деревьях застыла в том положении в каком её застал этот звук, боясь пошелохнуться. Неподалеку упала перенервничавшая пичуга. Всего две секунды потребовались существу чтобы покрыть расстояние в сто шагов до места падения. Оставляя за собой глубокие ямы и неосторожно повалив молодую сосну оно яростно приземлилось перед добычей, взметнув фелый фонтан из песка и выдранного с корнями сухостоя. Практически не пережеванное тельце потонуло в его утробе без следа. Мало. Слишком мало. Голод не был смертелен, но доставлял определенные неудобства. С ним надо было что-то делать. Внезапно, существо насторожилось. Чуткий слух донес до него едва слышную, но уверенную поступь. Кто-то осторожно пересекал лес, наподобие ему самому. Инстинкт самосохранения придёт позже, а пока оно было воплощеннной самоуверенностью. Обрадованное, что хоть какая-то пища набралась смелости встретить его лицом к лицу оно отбросило нелепые попытки скрыть своё присутствие и понеслось на перехват.
Жара. Тишина и безмолвие царят в хвойных лесах Кеуна. Cолнце, высоко стоящее над головой одинаково загнало по домам всякую живность и даже деревья неохотно помахивают своими кронами. В восьмой месяц года, когда тучи стрелой несутся от перевала ветров, жизнь за хребтом замирает и, порой, кажется будто в этих краях вовсе никого нет. Будто даже звери не решаются обустраивать здесь свой быт, а птицы против своей натуры научились смирно сидеть в тени ветей без единого звука. Лишь мерное поскрипывание ветвей да редкие шорохи разрушают эту иллюзию замершего мира.
Жара. Патрульная тройка королевской армии настороженно бредет по рассохшейся глине. Всего через месяц, когда над головой появятся тучи, а солнце перестанет палить так немилосердно, здесь будет оживленный караванный путь. Телеги будут застревать колесами в вязкой жиже, а купцы громко понося работников подсчитывать убытки от задержек. Патруль тоже будет здесь, никуда не денешься - разбойники как и купцы не горят желанием посещать эти места во время засухи. Но это будет совсем другой патруль. Через месяц здесь будет горстка едва обученных юнцов под предводительством максимум трёх опытных солдат. Они будут браво вышагивать по дороге, высматривая засады в кустах и громко окликая новобранцев, забредших из любопытства слишком глубоко. Совсем другой патруль. Не то что закаленные ветераны которые скрипя зубами, но бредут по раскаленной как сковорода почве родной страны. Они давно устали - это нормально. Они хотят пить - это привычно, запас надо расходовать экономно. Они несут огромные дубины - нечисть живующая в этих местах слабо поддается колюще-режущему пробковые шлемы, а броня, сработанная из кожи скрамонамало уступает по прочности шкуре иного зверя. Настоящие профессионалы - все как один. Они, да нечисть - вот и всё что живет в этих местах в эти дни. Всё остальное благоразумно спит или живет под землей.
Жара. Сколь либо опытный следопыт не найдет в этих краях ни капельки влаги. Лишь кровь порой орошает растрескавшиеся дороги Кеуна. Зеленая кровь созданий тьмы падающая поверх красной крови Щита Кеуна. Опытнейшие, закаленные ветераны отдаюшие свою верность стране до последнего вздоха, закрывая своих ичужих жен и детей, родителей и братьев в эти трудыне времена. Все герои... пали как один.
Нечто недовольно отряхнулось - еда оказалась далек не так проста как хотелось бы. Своими когтями существа основательно попортили ему шкуру и, хотя порезы давно затянулись, оно всё ещ ощущало себя не в своей тарелке. Расставание с иллюзией собственой неуязвимости оказалось крайне неприятным. Тем не менее, эта еда была куда сытнее невезучей птахи. Да и шкура от неё отделялась на удивление легко открывая сочное мясо внутри. Некторое время в существе боролись осторожность и взможность относительно быстро и без лишних сложностей утолять голод, но ветер, донесший откуда то издалека запах множества зверей того же вида, что сейчас покоились у него в желудке, быстро разрешил этот спор. Существо облизнулось и пошло на юг.
Ужас уходил. Земля, пропитанная ещё не успевшей до конца высохнуть кровью испускала странный аромат. Жуки-падальщики уже вырылись из своих укрытий и жадно поглощали ставшую неожиданно питательной почву. Однако некоторые места даже они обходили стороной. Там, куда упала кровь непонятного существа, земля была несъедобной. Более того, яд, казалось, разрастался, стремясь поглотить кровь также как его носитель поглотил плоть своих жертв. Однако недолго. Спустя некоторое время яд отступил и рассеялся. Жизнь брала своё. Кошмар закончился.
Энрик
Я возвращался домой в прекрасном расположении духа. На собрании, которое обычно вызывало смертную тоску и ничего более наконец-то произошло что-то интересное. Можно даже сказать - из ряда вон выходящее. А именно - в окрестностях появились саме настоящие разбойники. Причём на редкость талантливые, мои дражайшие дрожащие соседи после нескольких отчаянно беспеспективных попыток их извести, только изодрали в лесу последние штаны, а грабителя, путь даже самого завалящего так и не увидели. На собранном по данному вопросу сходе владык было решено просить помощи у короля, или точнее, чтобы не беспокоить оного своей вопиющей беспомощностью, у его наместника. Войска, набившие руку в охоте за монстрами, славились опытностью в лесной охоте. Это несколько омрачило мне радость, но не надолго. Пока наивные владетели окрестных земель спорили о том, какую взятку предложить королевскому воеводе за помощь, мне пришла в голову гениальная идея. Я найду этих воистину милейших людей и приглашу переждать облаву к себе. Одним махом я получаю тройную выгоду: сбиваю спесь с соседей, показываю отличный кукиш гвардейцам и, что самое главное, обзавожусь прекрасной компанией на месяц-другой, пока всё не утихнет. Шансов, что кто-то найдет эту ватагу у меня в замке - никаких. Собрание собранием, но на мои земли желающих соваться не было уже лет десять, с тех самых пор как стало ясно, что характер мой совершеннолетие нисколько не исправило, а вовсе даже наоборот.
[пропуск]
Чтобы понять каково приходилось моим родителям приведу простой пример. Максимум творческих способностей соседских хулиганов заключался в том чтобы подергать кошку за хвост, или, в особо тяжелом случае, долго и упорно держать за него не отпуская, доводя бедное животное до истерики. Я такими мелочами не занимался. Минимум на что могла рассчитывать несчастная жертва моего внимания - быть привязанным за удлинненый до метрового размера хвостище к ближайшему дереву... на верхнюю ветку. Отчаянный вой соседского Мурзика музыкой отдавался в моих ушах и никакие укоры родителей не могли отвратить меня от созерцания иддиллической картины воссоединения кота с хозяином.Оба одинаково трясущихся на той самой ветке без малейшего понятия как спуститься обратно.
Несколько ранее
Где-то далеко, там, где уже много тысяч лет не жило ни одно живое существо набирал силу ураган. Порывы ветра срывались с утесов гор и спускаясь в каньон под ними сливались в один бурный поток. Река Ветров. Когда-то, это место звали так. Когда-то, когда заброшенный материк ещё не был заброшенным, а на побережье Реки Ветров ещё стояли патрули, умевшие вовремя предсказывать сезон буйства стихий. Много, много времени утекло с тех пор, как русло принимало в себя яростные потоки, несущие воздух со всех частей света. Кое-где, каньон успел обвалиться. Кое-где, зарости до самой верхушки вековыми деревьями. В иных местах и вовсе не осталось следа о великом прошлом. Но сейчас, стихия бросала вызов времени, и не в его силах было остановить проснувшийся, наконец, ураган. Порывы рвали в клочья проплывавшие облака, с резким свистом спускались до самой земли и поднимая пыль и песок на сотни метров вверх устремлялись вперед. Один за другим, они прибывали и прибывали. Новоприбывшие сливались в один поток с уже бесновавшимися в каньоне и вместе они неслись, таранили и вычищали до чистоты всё на своём пути. Не было силы в природе способной остановить их.
В далеких землях, птицы тревожно снимались с обжитых мест и стаями уносились прочь. Они не понимали, что гонит их в чужие края. Проснувшиеся инстинкты были слишком древними чтобы кто-либо был способен что-то осознать. Звери, жалобно завывая убегали по степи, до смерти пугая шаманов кочевников. Вскоре, те племена, что чтили своих старцев отправлялись вослед убегающему зверью. Те же кто оставались, каким то шестым чувством понимали, что скоро что-то начнется. Что-то, что они могут не пережить. Но упрямство не давало им уйти из родных краев. Природа тревожно отступала на всём пути грядущей катастрофы оставляя за собой покинутые леса и озера. Дриады группами собирались на полянах. Не в силах оставить свои деревья они как могли, старлись за танцами забыть о своей участи.
Ветер крепчал. Уже не просто порывы вырывались из устья каньона. Воздух постепенно закручивался в смерчи и ураганы, пока ещё небольшие. Выметеный из каньона песок завивался в спирали и вскоре, равнина напоминала причудливый музей песчаных скульптур. Но это было не всё. Недаром, тысячи лет назад опытнейшие маги наблюдали за ветром в этих местах. Приближалась кульминация. Момент, когда слившийся воедино поток, ставший намного тверже камня, выплеснется из русла на простор и понесется сметая на сотни километров вглубь на своем пути всё, равно живое и неживое. Снося холмы, словно песочные насыпи и поднимая в воздух целые водоемы.
Вдруг, что-то пошло не так. Уже почти вырвавшийся на свободу поток встретился со скальным основанием, когда-то спокйно выдерживавшим его ярость и пробил его. Даже скалы не вечны. Эрозия за сотни веков разъела внутренности каньона и он больше не в силах был выдерживать и направлять ярость природы. Подобно взрыву, ветер разметал перегородку, отделяющую его от соседнего рукава и, уже двумя различными потоками понесся дальше.
Далеко-далеко. на другом краю света ярость природы утихала. Вырвавшийся на волю ветер отправился наводить ужас в окрестных землях, а здесь, лишь редкие заблудившиеся порывы одиноко играли, плескаясь песком друг в друга. В том, что осталось от казавшейся совсем недавно монолитной скалы, а ныне было грудой валунов, в беспорядке наваленных на пробитом проходе, что-то блеснуло. Пьедестал, сделанный из непонятного вещества, всё ещё тускло светился из под завалов, порой взметая вверх рой призрачных искр. Пьедестал был пуст. То, что ещё недавно покоилось на нём, не было намертво вплавлено в скалу как он сам. буйство стихий, наконец пнашедшее себе другой путь захватило с собой предмет, надёжно упрятанный в скалу неизмеримое время назад. Разбило ли его о камни или унесло в далекие края? И какой из вариантов был бы лучше? Кто знает...
Спустя несколько месяцев, на окраинах Кеура, женщина готова была сотворить такое обычное, но в месте с тем никогда не страреющее чудо - принести в мир новую жизнь. Женщина была одна. Никто не ожидал, что роды начнутся так рано и должное случиться застало её в пустыне. Женщина была спокойна. Она знала, что надо делать и, хотя уверенности, что она не умрет, не было, она готова была бороться за жизнь. Свою и своего ребенка.
Несколько часов спустя, она, измучавшаяся обессиленно лежала на походном плаще и взносила благодарственную молитву богам. Показалось ли ей, что в самый ответственный момент, откуда то сверху спустился ровный, пульсирующий свет и облегчил ей страдания? Кто знает. Главное - она выжила и ребенок, уже отделенный от пуповины, радостно сосал молоко из её груди. Что ещё надо матери?