Зябко кутаясь в шаль, накинутую поверх длинного теплого свитера, Марина свернулась клубочком на диване. На столе догорала свеча. Как быстро, подумала она. Неужели их с Николаем любовь тоже... догорит? Растает в топке повседневных забот, работы? И как долго это еще продолжится?
Скрипнула старая рассохшаяся дверь, и в комнату вошел Николай Вернашевич.
- Вот, последний, - сказал он, доставая из внутреннего кармана куртки стеклянную бутыль с керосином, чуть меньше половины. - Зажечь лампу или на потом оставим?
- Давай на потом, - слабым голосом ответила Марина.
Он поставил керосин на стол и подсел к ней на диван.
- Замерзла, - ласково сказал он и накрыл Марину свей курткой.
Она повозилась на диване и прижалась к Николаю.
- А руки-то, руки ледяные, - она сжала его огромные ладони своими и задышала на длинные тонкие пальцы.
- Ничего, сейчас отойдут, - улыбнулся Вернашевич. Он обнял ее и положил подбородок на ее макушку.
По щекам Марины потекли слезы. Она пыталась их смаргивать, но в глазах предательски щипало, а в носу противно чесалось. Да еще и горло надирает - заболевает, что ли? Еще этого не хватало...
- Марин, ты чего? Ну не плачь, пожалуйста... Все будет хорошо... - здесь Николай осекся. Наверное, он не имеет права говорить так. По крайней мере, сейчас.
Марина рассматривала его руки - на безымянном пальце след от обручального кольца... И у нее такой же... Чтобы лишний раз не причинять друг другу боль, они договорились снимать кольца перед встречей.
Николай аккуратно уложил Марину и поплотнее прикрыл курткой. Сам же подошел к столу, и, достав сигарету, прикурил прямо от пламени свечи. Романтика - восемьдесят километров от Москвы, телефон не ловит, электричества нет. Но что поделать, дача Марины в подмосковной Покровке - это единственное место, где они могут находиться, не дергаясь от каждого взгляда - вдруг кто-то из знакомых?..
Конечно, можно было бы попросить ключи у кого-нибудь из друзей - но где гарантия, что это не пойдет дальше?..
А в московской квартире жена... Причем Настасья как-то довольно ясно дала ему понять, что в случае развода без имущественных претензий у них не обойдется.
У Маринки муж. Черт бы его подрал, со злостью подумал Николай. Видел, видел это сокровище - ноги как ветки, кривые и тонкие, руки до колена, зарос по уши, как незнамо кто... Поэт хренов. Стихи стихами, но работать-то тоже надо! Лежит на диване, пенек неотесанный, а жена как белка в колесе крутится, деньги зарабатывает. И на тебе, туда же! Совместно нажитое имущество, видите ли!
Он загасил сигарету и посмотрел на диван - Марина дремала. Слава богу, подумал Вернашевич. А то ведь совсем не спит...
Внезапно его сердце затопила волна нежности. Он думал, что после шести неудачных браков все его чувства давным-давно атрофировались, а поди ж ты... Если бы Николаю кто-то хотя бы полгода назад сказал, что в его жизнь придет такая любовь, то он бы раздраженно отмахнулся. Хотя тогда ему было не до этого.
...В принципе, Николай никогда не страдал душевным спокойствием, но что такое настоящий кошмар, он понял только год назад. В Союзе Кинематографистов постоянно критиковались его работы, на "Росфильме", где Николай занимал пост замгендиректора, на него также спустили всех собак, обвиняя в саботаже; одновременно с этим начались проблемы во ВГИКе, где Вернашевич преподавал сценарное мастерство в течение последних пятнадцати лет, разборки с женой... В мире российского кинематографа хорошо понимали, что все эти тридцать три несчастья навалились на Вернашевича из-за конфликта с генеральным директором "Росфильма" Петром Александровским. Вот уж кто в каждой бочке затычка... Он не желал признавать Николая ни как режиссера и сценариста, ни как преподавателя, хотя о таланте Вернашевича начали ходить легенды еще во времена учебы в Институте Кинематографии. Он взялся за самый сложный жанр - психологическая мелодрама. После выхода первого фильма Вернашевича критики заливались соловьями, в один голос твердя - гений, надежда российского кино, только бы лишь не стал "режиссером одного фильма"...
Потом были экранизации классики, поразившие общественность совершенно новым взглядом на мировые шедевры.
Когда-то было...
Он не стал терпеть травлю и ушел в тень. Он хорошо помнил, как лежал в гамаке на семейной даче в Барвихе и смотрел в пустое осеннее небо. Впервые в жизни ему не надо было никуда спешить, бежать, ни перед кем отчитываться. В шезлонге рядом с гамаком сидел Вольдемар Божидарович, дед Николая, ожесточенно правивший свою статью для нового номера солидного экономического журнала. Периодически Вольдемар дергал за веревку, привязанную к гамаку, таким образом раскачивая Николая.
Вольдемар тяжело вздохнул и потянулся.
- Будешь кофе?
- Нет, не хочется...
Вернашевич-старший грациозно поднялся и пошел в дом. Николай посмотрел ему вслед. Дай Бог всем так выглядеть в восемьдесят лет. Стильно уложенные и прокрашенные волосы, ухоженное лицо, статная фигура, элегантная походка... А сам он сейчас на что похож? Похудел, осунулся, отросшие, кое-где седые пряди торчат в разные стороны...
Николай не отвечал на звонки друзей и родных, а Федю Бондарчука, закадычного друга, приехавшего его пожалеть, прогнал к чертовой матери.
Кончен бал. Погасли свечи.
- Коля! - позвал из дома дед. - Коля!
Вернашевич вылез из гамака и быстро пошел к пруду. Он не хотел никого видеть.
Так пролетели четыре месяца. С каждым днем Николаю становилось все хуже. Не выдержал, сломался. Не вынес. Нет, ну вы только посмотрите, какая нежная и ранимая творческая личность! Не оценили гения! Черти что, а не мужик. Тьфу, самому противно...
Тем временем нервное расстройство прогрессировало.
Кроме того, у него начались провалы в памяти. Он часто ловил себя на том, что ему кажется, что он как будто бы смотрит на себя со стороны.
В конце концов наступил момент, когда лекарства просто перестали действовать.
Казалось, жить незачем...
У Николая уже начали появляться вполне конкретные мысли о самоубийстве, когда приехавший из командировки брат буквально за шиворот притащил его к психиатру-наркологу.
К Марине Тихвинской.
На первом приеме она задавала Николаю очень много вопросов. Ее интересовало абсолютно все: отношения в семье, привычки, состояние здоровья. Вернашевич отвечал односложно и апатично. Марина пыталась его разговорить, но попытки не увенчались успехом, что показалось ей очень странным. Для большинства своих больных она остановилась незаменимой. Она давала им выговорится и искренне старалась вникнуть в их проблемы. Но за Николаем ничего такого не наблюдалось.
Они вышли из здания клиники неврозов и неторопливо двинулись в сторону парка.
- Вы замужем? - неожиданно спросил Николай.
Марина даже остановилась от удивления. Ну надо ж.
- Замужем.
- Давно?
- Пять лет. А сколько вы уже женаты?
- Два года...
Николай не выдержал и рассказал ей все. Про шесть неудачных браков, про жену, которая уже довела его до белого каления, про то, что она не дает ему развод...
- А почему у вас до сих пор не детей? - спросила Марина.
Николай отвел глаза.
- Нет и не будет.
- Но почему?
- Во-первых, мне уже сорок пять лет, во-вторых я - бывший алкоголик и наркоман, хотя, говорят, бывших торчков и алкашей не бывает, в-третьих - шизофреник, а в-пятых - насквозь больной...
У Марины после услышанного отнялся язык. Вновь обретя дар речи, она сказала:
- Послушайте меня, Николай. Это еще вилами на воде написано, что у вас шизофрения...
- Нет, я точно знаю...
- А вы знаете о том, что пациент скорее здоров, чем болен, если сам считает себя ненормальным?!
- Но это не факт, правильно же?!!
- Конечно, не факт. И еще. Даже если у вас и вправду шизофрения, то только вялотекущая и приобретенная. А в таком случае она по наследству не передается. А пока что я могу с точностью диагностировать только очень тяжелый депрессивный синдром и нервное расстройство. И не надо раньше времени ставить на себе крест. Я прошу вас, - она заглянула ему в глаза.
- Хорошо... - прошептал Вернашевич. Он помолчал. - А у вас дети есть?
- Тоже нет. Мне кажется, что еще рано. Мне только двадцать семь.
- Может быть... А ваш муж детей хочет?
- Да ничего он не хочет, - раздраженно бросила Марина. - Прирос задом к дивану и лежит целый день.
- Он что, даже не работает? - изумился Николай.
- Раньше работал. Инженером на заводе. А потом их предприятие накрылось медным тазом, и все. Теперь дома сидит.
- По хозяйству, что ли?
- Да сейчас, конечно! По хозяйству... И ладно, лежал бы, молчал, так нет, огрызается еще! - Марина прикусила язык. Разоткровенничалась...
Николай посмотрел ей в глаза.
- Вы даже представить себе не можете, как я вас понимаю.
Марина опустилась на лавку. Неужели?
***
После того разговора они уже не могли друг без друга. Попали... Господи, как пошло - врач и пациент! Да плюс ко всему еще и "классический любовный квадрат", как пишут в романах...
Как дальше жить?!! Непонятно...
Все вокруг рушится...
Как это тяжело - врать, изворачиваться, выкраивая хотя бы полчаса в день для двоих...
Марина практически ежедневно звонила мужу, предупреждая, что "задержится на работе". Мужу, однако, было все равно. Он начинал дергаться только тогда, когда она поглядывала в сторону развода.
- Уходи хоть сейчас, а квартира все равно мне останется! - орал он.
- Почему?
- По кочану и по кочерыжке! А начнешь судиться со мной - тебе же дороже выйдет!
Марина тяжело вздохнула и посмотрела на часы - Коля обещал позвонить в половине первого ночи. А сейчас только десять! Господи, да она же просто не доживет до ночи!!! Скорее бы он позвонил...
Он позвонил в двенадцать. Видимо, тоже не выдержал...
Николай до боли, безнадежно сжимал кулаки. И шептал, шептал, шептал... Но разве можно сказать, как сильно любишь? Он никогда не любил так. А теперь полюбил... Или это не любовь? Или это бред, плод его больного воображения? Вдруг это все - одна большая галлюцинация?..
- Марина, ты любишь меня?!
- Люблю, - тихо, но очень твердо ответила она.
- Я тебя тоже... Тоже люблю.
Через две недели Николай сидел в ее кабинете. На приеме.
- Коля, с этим надо что-то делать, - грустно сказала Маринка.
- Надо, - кивнул он, не отпуская ее от себя. - Надо разводиться.
- Это очень проблематично...
- В этом-то и дело...
- Я даже подумать не могла, что любовь может прийти так... нежданно... А ты пришел...
Через некоторое время они сумели найти соломоново решение. Стали встречаться на даче Марины в подмосковном захолустье.
... - Коля, - тихий голос Марины выдернул его из воспоминаний. - Коля...
- Аюшки? - он метнулся к дивану. - Что случилось?
- Что-то мне неможется, - пожаловалась она. - Заболела наверное, все-таки...
Николай коснулся сухими губами ее горячего лба.
- Подожди минутку, - попросил он. - У меня в машине "Колдрекс" был, кажется...
Выпив лекарство, она снова задремала. Николай лежал рядом и гладил ее по спине. И незаметно для самого себя тоже уснул.
***
... Прошло еще полгода. Николай сидел на лавочке в Александровском саду и, как обычно, ждал Марину.
Наконец она пришла. По ней было видно, что что-то случилось.
- Коля, - выдавила она. - Мы должны расстаться. Прости меня. Мне вообще не стоило... соглашаться на все... На это.
- Марина... Мариночка... - прошептал он омертвевшими губами. - Маришенька, ты... Ты понимаешь, что ты говоришь?..
- Я все понимаю, - глухо ответила она. Ее лицо было бледным и опухшим от слез. Было ясно, что Тихвинская провела не одну ночь без сна, прежде чем решиться опустить острый топор на тонкую нить их с Николаем отношений. - Прости меня, Коля. Я сама виновата. Прости меня...
Она поднялась с холодной скамейки и ушла, унося с собой частичку больной, но так неистово любящей ее души Николая Вернашевича.
***
В тот промозглый осенний вечер Николай еще очень долго просидел в Александровском саду. Это был выстрел в спину. Зачем она его так?!
Господи, да она же его просто бросила...
Николай искал Марину по всей Москве. В психиатрической клинике, где она работала, Вернашевичу ответили, что Марина Тихвинская отныне работает в Анадыре. И даже дали адреса - клиники и новый домашний.
Он вылетел на Чукотку в тот же день.
Никакой клиники по написанному на измятом листочке адресу не было. А в указанной квартире жили совсем другие люди. И ни о какой Тихвинской там и знать не знали.
Николай вернулся в Москву. Марину с тех пор он так и не видел, хотя продолжал искать ее. С женой Вернашевич развелся.
С бизнесом вопрос утрясся сам собой. Николай стал новым генеральным директором "Росфильма". Назначение, к которому он так стремился почти пятнадцать лет. Когда совет директоров официально объявил об этом, Вернашевич лишь кивнул и сел на свое место. Сотрудники переглянулись. Такой реакции они не ожидали. А Николаю было все равно.
Вернашевич приступил к работе в новой должности.
Каждое утро он приезжал на работу к девяти утра и нередко уезжал за полночь. Снова начал преподавать во ВГИКе. Пытаясь забить болезненную привязанность в себе, Николай, кажется, и вправду начал сходить с ума.
Иногда он приходил в Александровский сад и подолгу сидел на скамейке, словно ожидая Марину. Какое-то время он и вправду верил, что она одумается и вернется. Но она так и не вернулась.