Свой последний тайный дневник сожгла в алюминиевом тазике еще пятнадцати лет от роду. Дело было в родительской лоджии: ненавистная тетрадь, ненароком прочитанная старшей сетрой, категорически отказывалась гореть - заворачивалась с концов черными завитушками и угасала. Живучие детские мысли так хотели дышать из-за своих голубых решеток ученической тетради, но, залитые папиным одеколоном
("уроки химии не прошли даром!") обреченно вспыхнули.
Желтые тени - по кирпичной стене, столб серого дыма - в ночь. В голове засуетились образы длинных лестниц, красных касок.
Бешено-беспомощный поиск кувшина для поливки цветов - и на почерневшем алюминиевом дне уже не сокровенные мысли прошедшего года, а мерзкая черная масса, место которой то ли в голубой пластмассе мусорного ведра, то ли в белом горле унитаза.
Принятое наконец решение оказалось настолько неудачным, что обескураженные родители после вынуждены были улыбками и водкой встречать бородатого сантехника.
Не думала, что снова доверю клочку переработанного дерева то, что прятала даже от себя - за безразличием.
Кто сказал, что равнодушие - холодно? - полярности чужды Нечувствам. Равнодушие - талое мороженое, теплая липкая масса.
Улыбка снисхождения, ленивый взгляд, сытая гримаса пресыщенности - крепко прилипают за десять лет СТРАХА: перед белизной бумаги, непостоянством карандаша (дыры от ластика в сгоревшей тетради), перед
людьми -
ведь кто-то обязательно придет и напишет на тебе - такой белой и чистой - что-нибудь дурное. А ластиком по душе - это больно, дыры пострашнее тетрадных.
Стать серой от равнодушия, копить в душе трупы задушенных хотений.
Не хочу.
Выблевать
(да!)
всю мерзость души, вернуть чистоту взгляда, слова, чувства и ДОВЕРЯТЬ - бумаге и людям.
Две страницы оправданий - дань прошлому. Написать прямо:
да, я влюбилась.
Я встретила человека, которого НЕ ждала вот уже десять лет. Я хочу начать все заново - поэтому снова взялась за карандаш - написать себя настоящую.
Без спасительных НЕДОчувств, НЕДОмыслей.
Написать Его: врезать в память каждый жест, каждый взгляд. Слишком много чувств - "опредметить" их, написав на бумаге, рассудком понять то, чего так много внутри, что видится пока лишь в бледных пастельных тонах.
Итак, он ленив. Это заметно в каждой морщинке у глаз, в каждой улыбке - такой родной с первой секунды. У него пепельные волосы, он носит берет.
Я буду любить его больше врубелевского Демона, больше купола Исаакия. (спятившая искусствоведка!).
Он - художник. У него красивые умные руки.
Все.
Только имя написать страшно - разрушу тот образ, который где-то за зрачком вот ужу третий (неужели!) день.
Помню глаза: мой левый в его правый.
Наоборот.
Смешали серые с голубыми. Там, на мраморной лестнице музея: я на шестой ступеньке, он - на девятой.
Говорили всю ночь: от первой любви до литературы. Необычный вкус. Говорит лениво и властно. Странное сочетание.
Желание? - да! - жарко вдвоем в темной пустоте.
"...не хочу получать тебя так легко. Я подожду - это сделает тебя интересней..."
Неужели тогда я была недостаточно интересна?!
Хватит. Он так прав, а ты никогда не отличалась строгостью нравов.
27.02.
Жду звонка. Знаю, что позвонит.
Это потрясающее чувство: знать что-то наверняка.
Я ЗНАЮ, что должна была его встретить, ЗНАЮ, что всегда буду любить его, что если слова "моя половинка" - не бред шизошреника, то я нашла ее. В среду.
На полпути к ненавистным туристам и любимым картинам.
Я хочу увидеть его работы, хочу понять его. Чувствует ли он то же, что чувствую я?
Конечно, поэтому и не звонит вот уже третий день. Наверное, ждет, пока станешь интересней.
Нет, этого нельзя не чувствовать. Это словно поселяется в мозгу и пульсирует наизусть заученным мотивом - так Кассандра в обреченной Трое - "он не сможет забыть обо мне".
Когда встало солнце, он сказал, что у него много дел.
Брела по незнакомому району, искала такси. Снежно и пусто, а ветер ехиден и колюч.
Не ждала такого. Хотя, честно говоря, не ждала ничего: некогда было ЖДАТЬ, когда вся была в нем.
Не хочу думать об этом. Так было нужно.
28.02.
Привет, это Павел. Узнала?
Конечно, ты не звонил 5 дней.
Да дел много. Что вечером делаешь?
Не знаю...
Такая знакомая болтовня, клише всех поколений - а скалько напряжения, ожидания, тревоги.
Мы встречаемся через час и мне снова пятнадцать. Как глупо. За последнюю тысячу лет миллионы романтиков успели накорябать миллиарды строк вот точно такой же восторженной бредятины. Как вкусно я смеялась, читая некоторые из них.
Судорожно закапывая зависть где-то глубоко-глубоко между желудком и солнечным сплетением.
Пора.
29.02.
Он не принес мне цветов и опоздал на 17 с половиной минут, но это была лучшая ночь в моей жизни.
Мой Паша - это красивая, холодная волна власти. Сила, которой хочется подчиняться, отдавать все и радоваться, видя, как он берет это с какой-то животной простотой и небрежностью.
Должен быть гениальным художником: думает пальцами - сильными, нервными, чуткими.
Как жалко, что здесь нет твоих работ! Что ты пишешь?
Я пробую все, себя надо искать: абстракция, сюрреализм... Дали - гений...
Кто еще?
Реалисты лучшие - Айвазовский, Брюллов, Шишкин...
(Боже, как я могла не любить Шишкина!)
Покажешь что-нибудь свое?
Может, позже... Хотя как можно пытаться понять искусство, если ты не художник?
10.03.
Он тонок и раним, как ребенок. И жесток, как бывают жестоки дети.
"... ты очень милая, даже слишком..."
"...самые бесполезные траты - на женщин..."
За что я люблю тебя?
За твою животную естественность, за чувственность. Но больше - за силу, за чувство "над" - всем и всеми
(полет таланта?).
За отрешенность, за страсть. Я люблю тебя просто за то, что ты - мой,
что я - для тебя. За то, что рядом с тобой я счастлива так, как не была счастлива ни с кем и никогда. Ведь мы всегда были вместе: с первого поцелуя, с первого жаркого полета (или падения?).
За то, что, впиваясь губами в чей-то рот, мы целовали друг друга.
Когда?
он поймет, что ему никогда не найти женщины, которая любила бы его так, как люблю его я.
Ведь он одинок, он очень одинок.
18.03.
Перестала считать дни: жду его ВНЕ часового циферблата - страшного в своей замкнутости.
Хожу на работу, встречаюсь с друзьями, улыбаюсь - все для Паши. Каждый взгляд, поворот головы - для него, ожидая его. Вижу его в толпе: пепельная голова? - нет, знакомая улыбка - показалось. Это как болезнь,
бред воспаленного мозга,
навязанная кем-то мысль, что не дает ни секунды покоя, терзая сознание острыми зубами.
21.03.
Очередной Сережин звонок пробился сквозь этот каждодневный бред, выдернул таки в реальность.
"Кроша, мне надоело..."
слова долетают, как сквозь вату, ловлю некоторые:
"...что случилось?!... С тех пор, как я приехал..."
и еще:
"...буду через час..."
Нет!
Гудки в трубке иногда говорят больше слов.
Что делать?
Я не хочу ничего объяснять - просто больше не люблю его.
Теперь - вне Паши - больно дотрагиваться до этого слова. Сейчас я понимаю, что Сережа просто УСТРАИВАЛ меня: остроумный собеседник, техничный любовник. Милый парень, душа компании.
Ужасно, но я не чувствую вины перед ним - мне плевать. И не хочется оправдываться, глядя в эти собачьи глаза.
18.04.
Все не так. Даже тогда, хороня в душевном болоте (кладбище искренности!) робкие мечты о любви, я закапывала лишь романтику лунных ночей, погребала задушевность разговоров, топтала миллионы роз,
но я НИКОГДА не хотела такого:
мучительных миражей (пепельная голова - мерцающим оазисом в людской пустыне), одиноких беспомощных воплей на раскаленных простынях.
Не знала этой непреходящей БОЛИ, когда он не звонит неделями. Боль холодным слизняком поселяется где-то в самой глубине, а иногда начинает шевелиться:
"...Одна знакомая приглашала в Чехию на выходные. Хотел было поехать, а потом думаю: нет, буду чувствовать себя связанным. Ты же знаешь, я не люблю серьезных отношений: все эти претензии..."
До сих пор не могу поверить, что кивнула в ответ.
07.05.
Пашенька, милый, я знаю, что ты не любишь меня. Знаю, что слишком тонок, богемен, что ли, чтобы любить или хотя бы спать со мной
единственной и неповторимой.
Знаю, что искусство - вечная твоя любовь - ревнивая, жгучая (ведь ты никогда не показал мне ни одной своей работы!)
Я поняла это и давно не претендую на цветы или звонки хотя бы раз в
неделю. Я знаю, что ты просто не создан для этого.
Но Пашенька, зачем же ты так жесток со мной?
Зачем тебе нужно медленно - миллиметр за миллиметром - втаптывать меня в грязь,
в болото ненависти к себе.
Мы были вместе в то утро, и ты даже был мил со мной, когда зазвонил телефон.
Зачем?
Паш, зачем ты поднял трубку, зачем громко, не прячась, говорил ей "милая", зачем сказал "конено, я один"?
Паша, я ведь живая, за что?
28.05.
Сколько дней подряд я плачу?
Не вспомнить, не посчитать. Я - плачущая женщина Великого Пабло - кто еще смог увидеть, как мы плачем?
Страдания не красят: не придают блеска губам, спокойствия скулам, живости изгибам бровей.
Плачущая женщина - и не женщина вовсе. Она - нестройное собрание ломаностей и клякс, хаос линии и цвета.
Такой стала я.
Избегаю зеркал: в них теперь вижу Нечто, едва знакомое по волосам и одежде.
Зашел Сережа: красивый и холеный.
Скучает. Глаза просят о чем-то. Но веселый и какой-то сытый. Сказал, что я уставшая.
Видеть не могу.
25.06.
Страшноватая минутка: прочла все записи с самого начала. Поняла непоправимое, нежданное:
мне НРАВИТСЯ быть униженной.
Я получаю от этого УДОВОЛЬСТВИЕ.
Никогда не была такой. Слаще страдания стало лишь унижение, слаще унижения - муки совести.
Самоуничтожение.
"...Что ни одна из самых недр мать
Так на ребенка своего не взглянет.
Что за тебя, который делом занят,
Не умереть хочу, а умирать..."
Мне кажется, Я написала это.
07.07.
Ты холоден и ленив с первого взгляда. Ты - айсберг. Под водой прячутся страсть и сила.
Почувствовав это однажды, не сможешь убежать, спрятаться, закрыть глаза и уши и проглотить подступающее к горлу "Да!".
Как хорошо все это удавалось раньше. Давно. В том болоте тухлых желаний.
Но я вернулась бы туда снова. Потому что не такой любви я хотела.
Я НЕ ХОЧУ любить тебя.
01.08.
Не стоило делать этого. Но я просто устала.
Утро было похоже на все утра с ним. Я люблю из больше шпиля Адмиралтейства в дождь. Белый свет лежал натянутой струной от складки занавески до дальнего угла его пустой комнаты - там грустил одинокий тапок. Я так люблю этот свет, этот розовый утренний сон.
Люблю просыпаться от настойчивости рук, тепла губ по позвоночнику. Видеть его глаза везде и знать каждую ямку сильного тела.
Не знаю, как это получилось - слезы сами потекли по вискам.
Ты плачешь? Почему?
Пушистые брови - домиком. Он был почти обеспокоен, почти волновался за меня. Может, поэтому я сломалась.
Я люблю тебя.
Не надо было так, не надо.
Улыбка какая-то кривая.
Ну разве это повод, чтобы плакать?
Слезы лились вместе со словами, рассудок, видимо, не успел вернуться из ночного путешествия.
Не могу так больше. Мне слишком хорошо с тобой сейчас. И слишком плохо. Я ведь знаю: скоро - мне покажется, через минуту - ты станешь прятать глаза куда-то вглубь, посмотришь на часы. Я все пойму и скажу, что мне пора. Ты проводишь меня до двери и в лучшем случае скажешь "Звони". Я буду жить этим 3 дня, 4, неделю - насколько хватит силы воли (а ее так мало!) - и позвоню сама. Все повторится сначала. Это как страшный сон, где живешь в одном дне: просыпаешься утром - а начинается вечное "вчера".
Не помню, что еще могла сказать. Как будто что-то порвалось во мне.
У него было странное лицо: глаза какие-то сухие, новая морщинка меж бровей. Я испугалась. Ненавижу.
Себя? Его?
Не обращай внимания. Я в порядке. Просто устала, а мы так редко видимся.
Он вышел. Пробормотал что-то вроде "Одно и то же".
Последний раз носом - в измятость простыни, бесконечный вдох в его запах. Еще минута счастья в памяти.
Вытащить потом, смаковать каждый миг.
Все.
Неловкое молчание у двери. Неловкость за красные глаза, вспухший рот.
Детка, ты должна понять... я никогда ничего не обещал тебе... не взваливай на меня вину..."
Почему-то, когда иссякают слезы, мне хочется смеяться. Я хохотала по дороге в пустую квартиру, и люди оглядывались вслед.
Нет, милый, что ты? Как я могу винить тебя? За что?
За воспаленность рассудка? За вечную бессонницу? За насмешку над ВЕРОЙ? За растоптанное в грязь самоуважение? - его жалкие остатки так стонут сейчас.
Кого же еще мне винить в этом?
себя...
15.08.
Я не звонила - сколько? - 12 дней. Долгих и каких-то мутных. На тринадцатый показалось, что, может, я выздоравливаю. А вчера даже пошла на вечеринку. Поняла, как давно не смеялась.
А потом (истина все таки не в вине) почувствовала, что кроме меня и Паши на этом свете никогда никого не было и не будет.
Он не поднял трубку. Его не было дома в 2 ночи.
Больно.
24.08.
Плевать на все. Звоню каждый день: утром, в полдень, вечером. Я звоню ему с рассветом, звоню поздней ночью - и говорю с фонарями. Он не берет трубку.
01.09.
Ты уехал во Францию. Об этом сообщила милая старушенция из соседней квартиры. При этом как-то хитро подмигивала и отказываласьговорить
что-либо еще. Не помню, шла назад - по такой знакомой,
облитой моими слезами, осыпанной дурацким моим смехом - дороге. Сейчас она стоит перед глазами.
Езжай, милый.
Влюбленная искусствоведка не вдохновит тебя на шедевр. Она не стоит даже записки, одного-единственного-звоночка.
Так и не увидела твои работы, мой ревнивый мастер. Может, француженки вдохновят тебя на стога сена в Живерни, пейзажи Барбизона. Но как же
Я ТЕПЕРЬ БУДУ БЕЗ ТЕБЯ?
06.09.
Как-то уж очень пусто. Как будто кто-то вдруг выдернул из реального мира и опустил стеклянную банку - злая шутка.
17.10.
Если Время - в начале начал - давало клятву Гиппократа, то оно преступило ее месяц назад, отказавшись помочь мне. Во сне я вижу картины, написанные тобой.
Время обмануло меня, кок обманула себя я сама. Как могла так врать себе, поверить, что он - это Он?
Или это правда - просто он не смог почувствовать этого, закутанный в свою работу, как в жесткий, колючий кокон?
02.11.
Я знаю, ЧТО я люблю сильнее тебя, Паша. Еще больнее, еще безнадежнее тебя самого я люблю свою БОЛЬ по тебе, свое горе.
Люблю плакать по ночам, сжимать сердце в горсть, замедляя шаг на лестнице музея. Люблю вздыхать в веселой компании и уходить от туда тенью. Люблю брести по темным улицам и жалеть, жалеть...
26.11.
Если Бог есть на свете, то он веселый парень. На очередной выставке случайно взглянула на фамилию, скромно примастившуюся на девственном листочке под довольно помпезной рамой. Сколько раз я представляла ее в учебниках по истории искусства (наивная сентимантальность!).
А после увидела ЭТО: совершенно избитый разноцветный пейзаж - вся палитра на холсте
(вот он, любимый Айвазовский!).
А над прорисованной - до тошноты - травкой парит
полуБарби-полуДжейн Фонда в духе Дали (бедный-бедный, где же тот лентяй, который не поиздевался над твоими открытиями?)
Стыдно признаться, что я люблю челевека, написавшего ЭТО.
Ничтожество.
Испачкал то единственное святое, что хранила в самые заскоруслые, самые бесцветные, самые мертвые мои годы - Искусство.
А казался мне гением.
03.12.
Странно, что моя любовь не обелила эту мазню.
Не приглушила тонов, не сгладила вульгарность рисунка. Не добавила чувства - той страсти, что отличает произведение искусства от кусочков краски на бесцветном холсте, от пошлой открыточной ляпистости.
Той самой, которую написал ты, Паш.
Значит ли это, что я больше не люблю тебя?
09.12.
Ты так далеко, но я вижу тебя каждый день. А каждую ночь чувствую твои руки. "...думает пальцами..."?
- боже, как глупо.
31.12.
Меня нет.
Я потерялась где-то там, в складках простыни, между синей занавеской и грустным тапком в углу.
С новым годом.
12.01.
Может, появился шанс все исправить? Зачеркнуть этот бредовый год, стереть начисто