Ранним утром, на самой заре времен, сидел как-то человек на берегу реки. Смотрел на сверкающую воду, в которой отражался и он сам, и все деревья, растущие на берегу, и небо, и облака на нем, и птицы, парящие в облаках. И само Солнце, не смотря на свое величие, щедро делилось этим своим величием с рекой.
Человек задумался. И неясные думы терзали его - отчего все так? Каждый день я волей-неволей гляжу на эту реку, она тут с самого моего рождения и всю жизнь. Мало есть чего такого на свете, что было бы так постоянно, как она. И в то же время мало, что так же изменчиво. В реке течет вода - течет из неведомых краев в места, еще более загадочные, и все никак не иссякнет. Почему так?
И удивился человек сам себе, не додумав свою думу до конца. Более всего было ему удивительно то, что такая странная и необычная мысль вообще пришла в его голову - ведь раньше такого не случалось!
Но тут, к счастью, вышла из пещеры его жена.
"Вот, ты где! - воскликнула она. - Что ты тут делаешь, хотела бы я знать? Я-то думаю, мой муж на охоте, добывает своей семье оленя! А он сидит на берегу и в затылке чешет!".
"Сам удивляюсь, - сказал мужчина. - Я, как обычно, шел на охоту, да вот задержался тут случайно. Самому, веришь ли, удивительно, но вот о чем я подумал..."
"Он подумал! - возмутилась женщина. - Ты, я вижу, ни о чем в своей жизни не думаешь! Ладно, если ты не заботишься о себе, так хотя бы о семье своей задумайся! Подумай о своей мужской ответственности! Подумай о своих детях! Твои дети голодны и плачут, они хотят есть! Подумай о своей жене! Третий год я хожу в одной и той же шкуре! На ней скоро будет столько дыр и заплат, что стыдно будет перед зверями показаться, не говоря уже о приличном обществе!"
"Да, но ты посмотри только..." - и он простер свои руки вдаль, стремясь открыть любимой женщине свои странные думы. Однако и сам не знал, как это сделать, поскольку сам мало, что в них понял.
"Чего я тут не видела? Всю свою жизнь мы живем здесь, а ты притворяешься, что видишь все это в первый раз? Ты думаешь, что у меня мало своих забот? Мне еще надо вымести нашу пещеру, нарвать травы, чтобы сменить нашу подстилку. Да и шкуру свою старую в очередной раз латать надо! Кто знает, когда мой добытчик сможет обеспечить меня новой?"
"А ведь, правда, - подумал мужчина. - У меня столько дел и столько ответственности, а я тут сижу и занимаюсь чем-то непонятным".
И погнался он за оленем, и забыл о своих таких странных мыслях.
И добыл он оленя, накормил и себя, и жену, и сына, и дочь свою.
И выросли дети его, и сын его стал бегать с ним за оленем. А дочь его вышла замуж, и тоже всю свою жизнь честно и добросовестно выполняла свои женские обязанности.
И были у этих повзрослевших детей свои дети, а потом внуки, а потом и правнуки.
И вот однажды один из его далеких потомков, обучаясь искусству охоты, вдруг заявил: "А мне не интересно бегать за оленем. Это утомительно и нудно. Я лично хочу сидеть дома и разрисовывать свою пещеру всякими занятными рисунками".
Недоумением было встречено это заявление среди его соплеменников.
"Ты что, не хочешь быть настоящим мужчиной?", - спросили его.
"Не вижу, почему это я не достоин такого звания", - ответил он.
И тогда ему объяснили то, чего он не видел. Раскрыли глаза.
"Если ты будешь заниматься всякой ерундой, - сообщили ему. - Ты не сможешь обеспечивать свою семью пищей. Ни одна девушка не пожелает тебя в мужья, и не будет детей у тебя. И когда ты состаришься, если не умрешь раньше от голода, некому будет поднести тебе куска мяса".
Горько стало юноше, но признал он правоту мудрых старших своих родственников. И начал бегать за оленем, как и все настоящие мужчины его племени. И женился он, и воспитал детей. И умер в спокойствии, в окружении своих потомков.
И уже его далекий потомок тоже как-то отказался бегать за оленем.
"Мне, - говорил он. - больше нравится шить из шкур одежду и вялить мясо".
"Это женское занятие, - сказали ему. - А ты, как мужчина, обязан добывать это самое мясо и эти самые шкуры".
"Зато я уж так приготовлю оленя, что пальчики оближите! И одежды пошью фасона нового!"
"Не нарушай общественного разделения труда, - предупредили его. - Это процесс объективный, и не тебе вмешиваться в веками устоявшиеся порядки".
Он попытался настоять на своем, но его просто засмеяли. С ним перестали общаться настоящие мужчины, и даже анекдотов про него до настоящего времени не сохранилось.
Так мы никогда и не узнаем, - оказался ли он упорным в своем упрямстве? Пытался ли он что-то кому-то доказать? Или же, что более вероятно, прилюдно покаялся в своей неудачной попытке пошутить, и был милостиво прощен.
Еще один из их потомков тоже было, засомневался в великом своем мужском предназначении. И опять его не поняли.
"Что-то ты медленно за оленем бегаешь!" - упрекнули его как-то.
"Чувствую я, не по мне это дело, - сказал он честно. - Хотелось бы мне заняться чем-нибудь другим. Звезды посчитать что ли... А то, глядишь, земледелие изобрести, животноводство..."
"И это говоришь ты! - возмутились сородичи. - Представитель такой славной охотничьей династии! Твой отец был лучшим охотником племени, и твой дед был одним из лучших в этом деле! Постыдился бы, не позорил бы честь фамильную!"
И вся семья его глядела на него с упреком. И дед его из почетного темного угла пещеры грозил ему своим пальцем весьма назидательно.
И еще был один далекий потомок. Тот вообще с детства был странным, и говорил никому непонятные речи. Считал, что в мире людском все не так, как надо.
"Тебе ли, - говорили ему. - Оспаривать современный уровень социально-экономической организации общества?"
А он все твердил свое - говорил, что погрязло племя в сиюминутной суете и не видит дальше собственного носа.
"Ты лучше на себя посмотри, - говорили ему. - С таким мировоззрением ты сам долго не протянешь".
"Вот и вы, - говорил он. - Взгляните на себя со стороны. Поднимитесь над своими проблемами и ощутите, наконец, как они, по сути своей, мелки и ничтожны".
"Ты нас жизни не учи, - отвечали ему. - Мудрые предки глядят на нас с небес, а мы свято блюдем заведенные ими порядки. И нет у них нужды гневаться на нас, ибо живем мы, как и они жили, то есть - праведно".
И, может быть, еще чего-то он хотел сказать им, но терпение их на этом лопнуло.
"Ты сомневаешься в заведенном порядке вещей и подвергаешь критике наши традиции, - сказали ему при общем стечении народа. - Таким нет места в нашем племени, иди от нас".
И он пошел, и все его племя отреклось от него. И родной отец его отрекся от него, и дед с небес сурово не одобрил.
Больше о нем никто ничего не знал, да и не хотел знать.