Я сижу в своем удобном кабинете, просторном и светлом, обставленном изящной мебелью светлых тонов. На полках книжных шкафов рядами выстроились корешки сборников законодательных актов, объемных изданий кодексов с постатейными комментариями, и разной другой литературы самого серьезного содержания. Любой посетитель может сразу же получить наглядное представление о том, что именно в этом кабинете куются основы грядущего общественного процветания. Именно здесь все самые светлые чаяния человечества начинают приобретать конкретные нормативные черты.
Да, я могу по праву гордиться тем, что во многие нормативные акты, определяющие жизнь страны, я вложил и собственную скромную лепту. И твердо верю, что это послужило только на пользу обществу, возвысив, уточнив и конкретизировав высшие понятия об идеале социальной справедливости. Мне не стыдно глядеть в глаза моим избирателям, обществу и грядущим поколениям. Вся моя работа - для них, во имя будущего справедливого социального устройства общества.
Я только что вернулся из отпуска. В связи с законодательно установленными парламентскими каникулами, отдыхал за государственный счет. Все в моей жизни государственное - и квартира, и дача, и персональный автомобиль. Причем с полной возможностью приобрести все это по сходной цене в свою личную собственность. Надо было бы - приобрел бы, но пока не к спеху. До следующих парламентских выборов далеко, и пока можно беспечально пользоваться казенными благами, причитающимися мне по праву.
Тяжелое это бремя - бремя депутатства! Велика ответственность перед обществом и грядущими поколениями! Нелегко идти в авангарде социального прогресса, определять его направление и вести общество к его светлым идеалам!
Поэтому и нет ничего удивительного, что к этой ответственности должен прилагаться соответствующий объем дополнительных прав. Общество делегирует нам определенные полномочия, а взамен берет на себя обязанность снабжать нас всем необходимым для нашей общественно значимой деятельности. Общество предоставляет нам свои блага, и эти блага имеют, конечно, весьма определенную ценность. Но кто способен оценить наш несомненный вклад в процесс поступательного развития общества, особенно если вклад этот делается далеко в будущее? Поэтому то, что мы пользуемся таким количеством льгот и привилегий, следует признать вполне справедливым. Хотя некоторые недалекие умы так не считают.
Некоторые граждане полагают, что для депутата его личные корыстные мотивы гораздо ближе идеи социального прогресса. Это не совсем так. Мы ежедневно печемся об интересах окружающего нас социума, это наша профессия. А личные интересы - они ведь есть у каждого, даже у того же недалекого индивида, они есть и у депутатов. Но это только доказывает неразрывную нашу связь с избравшим нас народом.
Не спрашивайте меня, что мне дороже - общественный прогресс или личные интересы. Нет, я не против общественного прогресса, но жертвовать личными своими интересами исключительно во благо общества я бы не стал. В конце концов, должен же быть какой-то разумный компромисс! Никто не знает, в чем заключается конечная цель общественного прогресса. Поэтому никто не может сказать, какие существуют направления к его достижению. И в условиях такой вот неясности личные цели выходят на первый план. По крайней мере, известно, что именно личные цели отдельных людей всегда являлись самым действенным двигателем человеческой цивилизации. Вот и получается, что я тоже двигаю.
Интересный общественный институт изобретен Цивилизацией - институт Представительской Власти. Он предлагает каждому гражданину попытать личного счастья несколько иным способом, чем, прибегая к сомнительной помощи лотерей и других изобретений самого авантюрного свойства. И обеспечить себе пять лет (по меньшей мере) безбедной жизни с повышенными правами, общественным положением, расширенными возможностями и полным отсутствием персональной ответственности.
Нет ничего прелестнее депутатства!
Однако, и тут не все так просто. Ибо позволить себе быть независимым Депутатом может не всякий. Ибо на организацию выборов нужны деньги, нужны мозги и нужна недюжинная энергия. А что делать, если у тебя хотя бы чего-нибудь из этого далеко не полного перечня необходимых свойств недостает? Что делать, когда присутствует только безотчетное стремление помочь Государству и его гражданам в установлении светлых идеалов разумной и удобной организации общественной жизни? Что сделать, чтобы внести свой неоценимый вклад в процесс формирования Общества Будущего, справедливого, мудрого и просвещенного?
К счастью, существуют механизмы к осуществлению такой вот бескорыстной человеческой мечты. Стоит только примкнуть к некоторой политической Партии, наиболее полно отражающей твои мировоззренческие позиции, должным образом проявить себя на теоретическом, идеологическом или организационном фронте. Внести свой талант на алтарь партийных интересов, и тогда Партия, весьма вероятно, выдвинет тебя и поддержит. И ты, в стройной колонне таких же персонажей, одухотворенных светлыми идеями о социальной справедливости, получишь законное право переустраивать мир в соответствии со своими представлениями о нем.
Если же ты настолько независим, что ни одна из влиятельных политических тенденций не способна в полной мере отразить грандиозность и глубину твоих замыслов, - тоже не беда! Всегда можно попытаться заинтересовать кого-нибудь своими идеями эпохального значения. Они способны найти отклик в сердцах потенциальных приверженцев, особенно располагающих свободными финансовыми средствами. Вот при помощи этих средств и следует попытаться воплотить в жизнь свои политические идеи.
Правда, и деньги, и политическую поддержку, потом надо будет отработать. Но грандиозность задачи, цель великой миссии оправдывает и это. Ведь это, в сущности, мелочь, пустяки, на которые не стоит обращать внимание своей совести. Главные свершения - впереди!
Еще тогда, весьма давно, я сделал свой выбор, и теперь ничуть не сомневаюсь, что выбор этот был правильным. Я пошел в политику. И, конечно же, не для того, чтобы посвятить себя борьбе за чьи-то интересы. У меня были свои интересы, и достаточно находчивости, чтобы с успехом прикрыть их какими-нибудь популярными лозунгами.
Труден, ох, как труден был мой путь к креслу, в коем я восседаю сейчас! Но теперь я могу с гордостью наблюдать, каким достойным завершением могут венчаться человеческие усилия!
Начинал я с уличных митингов. Мне нравилось это, - быть в центре всеобщего внимания, ощущать себя глашатаем будущего. Видеть, какое действие производят мои пылкие выступления на умы народных масс. Я получал от этого процесса истинное удовольствие. Мне были даже не столько важны результаты политических противостояний, как сам процесс - увлекательный и захватывающий. Я был популярен в народе, и пользовался заслуженным уважением у своих соратников по политическому движению.
В те времена я был начинающим политическим деятелем. Я не стремился наверх, к рулю партийного водительства. Интересы партии меня тоже интересовали слабо. По большому счету, они могли быть любыми - они существовали для меня лишь постольку, поскольку давали возможность проявить себя и свои таланты. Мне легко давалось искусство некоторого внешнего (и внутреннего!) отождествления себя с этими политическими взглядами. Но лишь с одной целью. Мне нравилось ощущение некоторой власти над толпой. Нет, я не хотел вести этих людей на баррикады. Мне было достаточно и того, что, находясь на трибуне, я получал от этой толпы полное подтверждение существования такой возможности.
Подвело меня слабое знание тонких механизмов внутрипартийной жизни, сложной иерархической системы внутри моей политической организации.
Руководство партии отмечало мои несомненные успехи в деле завоевания народной популярности. Сначала с большой благосклонностью, видя в этом для партии одни только положительные моменты. Однако вскоре они почувствовали в моем лице все нарастающую угрозу своему собственному авторитету. Дальновидные, матерые политики не стали дожидаться, когда рост народной популярности начинающего политического деятеля спровоцирует рост его личных амбиций. Который, в перспективе, мог грозить серьезными внутрипартийными коллизиями. И поспешили заблаговременно от меня избавиться.
Они публично обвинили меня в недостаточно четком понимании партийной миссии. Попытались зацепить в диалектических противоречиях. А в прессе очень кстати появились статьи о моем популизме и демагогии, которые, якобы, наносили серьезный урон имиджу серьезной и основательной политической организации
Раздутый скандал, закончившийся моим громким уходом из рядов партии, сама партия использовала в высшей степени продуктивно. Ее рейтинг среди электората заметно возрос. Пусть от нее отвернулись горячие мои приверженцы, однако в то же самое время на нее обратили внимание другие избиратели. Партия, в конце концов, осталась в выигрыше, разменяв одного их своих виднейших членов на дополнительные несколько десятков тысяч голосов.
И уж, конечно, была ликвидирована вполне вероятная ситуация изменения диспозиции в верхних эшелонах партийного руководства. Опасный конкурент был нейтрализован, а другие столь же амбициозные деятели получили наглядный урок и представление о своем месте во внутрипартийной иерархии.
Потом я пытался создать собственное политическое движение, собственноручно выдумывал яркие лозунги и привлекательные идеи. Я сам формировал структуру своей организации, сам распределял сферы компетенции между своими сподвижниками. Я рос как политик, и этот самостоятельный период моей деятельности многое мне дал из всего того опыта, который, в итоге, и стал моим достоянием.
Журналисты, охочие до всякого скандала, живо интересовались, какие чувства я испытываю по отношению к своим прежним соратникам, а теперь уже политическим противникам, - и к конкретным личностям, и к их политическим идеям, которые я еще недавно так горячо отстаивал.
Но я был уже умудрен достаточным опытом. И смело отвечал на такие каверзные вопросы с хорошо поставленным негодованием в глазах и в интонации. Безапелляционно заявлял, что политическая пария, членом которой я некогда являлся, отступила от декларируемых ею когда-то идей, в угоду меняющейся политической конъюнктуре. И только я, проявив твердость и принципиальность, нашел в себе силы противостоять таким коллаборационистским поползновениям, за что и пострадал.
Такой скандал сыграл мне на пользу, я сумел выставить себя в очень выгодном образе принципиального и несгибаемого борца за идею. В мое политическое движение потянулись люди. Все остальные участники политической жизни страны заговорили о нем с явным неудовольствием, что только доказывало рост моего политического веса.
Я практически уже раскрутил свое движение, ловко лавируя между смежными политическими течениями и ярко подчеркивая принципиальность кое-каких различий в наших партийных установках. Тогда-то я и ощутил настоящий вкус к власти, стремление к контролю над всей жизнедеятельностью своей небольшой, но все же обладавшей кое-каким влиянием организации.
Как хорошо не иметь собственных четких политических идей, зато пусть и маленькую, но влиятельную фракцию в Парламенте! С полной возможностью примыкать то к одним, то к другим, в решении конкретных вопросов. И беззастенчиво торговать такой возможностью. Нет, иные недооценивают значение миноритарных политических фракций! Пока политические зубры дерутся, на их противостоянии вполне можно делать свой маленький гешефт.
Я научился договариваться со своими политическими соседями. То я поддерживал одних, во имя каких-то сиюминутных целей, то других, во имя целей покрупнее. Однако истинная моя цель всегда была одна - обрести собственный политический вес. И я стремился к ней, продавая свою независимость в розницу, ни с кем не желая заключать долгосрочных политических союзов. Работал по временным обоюдовыгодным контрактам, которые теряли свою силу сразу же по достижению поставленных конкретных целей.
Однако время наглядно показало, что за мелкими политическими движениями не могло быть большого будущего. Время неумолимо требовало принятия неких кардинальных решений, и я был вынужден такое решение принять. Я продал свою политическую партию на корню, сторговавшись с более крупной политической организацией. Променял свою политическую самостоятельность на весьма удобное персональное место в иерархической структуре этого нарождающегося политического гиганта.
Кто-то из моих тогдашних соратников пытался протестовать, и указывал на былую мою же принципиальность и непримиримость. Но почти всех из них, в конце концов, удалось убедить. Разъяснить им доходчиво, что излишняя принципиальность в политике никогда не может сослужить добрую службу. Что так называемая принципиальность хороша только как временная поза, пока это выгодно. Обстоятельства, бывает, меняются так быстро, что требуют вовремя сменить одну принципиальность на другую.
Кое-какие наивные люди полагают, что политик, находящийся в партии, являет собой пример горячей убежденности и несгибаемой целеустремленности в борьбе за некие общественные идеалы. Что ему присуща беззаветная преданность этим самым идеалам, которая и заставила его с полным самоотречением бросить все свои личные дела. И, в ущерб своему персональному благополучию, посвятить себя целям социального прогресса.
На самом деле все как раз наоборот. Другие дела политик оставляет только потому, что они ему не интересны, а в своей политической деятельности он и видит залог своего собственного благополучия. И если политическая идея, которую он несет, как некий лозунг, не способна будет обеспечить ему этого искомого благополучия, то он будет готов сменить этот свой лозунг на другой, более ликвидный.
Демократия хороша хотя бы тем, что на ней можно зарабатывать капитал политический, да и другой капитал. В этом смысле все мы демократы, нещадно эксплуатирующие светлую идею в своих собственных целях.
Время показало, что я как нельзя более удачно распорядился собственным политическим будущим. И доказательства тому - вот это самое кресло, это самое нынешнее мое положение в политической элите общества. Да, я потерял собственную самостоятельность, но что бы я делал с ней сейчас, когда законодательство о выборах изменилось?
Давно, давно уже надо было существенно изменить избирательные нормы. Раньше, понятно, была куча разнокалиберных партий, и все они боролись за свой кусок власти. Такой был бардак! В политику лезли все, кто хотел. Давно пора было положить конец этому произволу!
В наведении порядка заинтересованы все нормальные, уважающие себя партии. Хватит терпеть у себя под ногами всякую мелкосошную шушеру. Пришла пора политической системе остепениться, отстреливая мелких конкурентов на дальних подступах. Вернее, это раньше их приходилось отстреливать. Сейчас вся эта мелочь будет придушена в принципе.
Пора индивидуальной трудовой деятельности в этой сфере бизнеса прошла. Настала эра политических корпораций, со своим монопольным правом на политические идеи. Набор политических лозунгов сформирован, и избиратель имеет полную возможность выбрать из предложенного меню. А всяких экзотических приправ и специй нам не надо.
Теперь только мы имеем эксклюзивное право на политические идеи. И такое же право на места в Парламенте. И, выходит, что лично меня до самой пенсии из депутатского кресла не вышибешь.
Наша партия считается оппозиционной, и это очень даже удобно.
Оппозиция хороша тем, что можно с чистой совестью подавать откровенно популистские законопроекты. Заранее зная, что они никогда не будут приняты, не говоря уже о реализации на практике. И, после их очередного отклонения, появляется лишний повод провозгласить с высоких трибун и газетных страниц, что народ снова обманут в своих ожиданиях, что партия власти не заботится о народных интересах. Таким образом, можно очередной раз снять с себя всякую ответственность за ситуацию в стране. Попутно приобретая все большую популярность у недовольной этой ситуацией части населения. А так как недовольные всегда найдутся, мощная поддержка нам практически обеспечена. И парадокс заключается в том, что для увеличения этой поддержки мы не заинтересованы в том, чтобы ситуация в стране улучшалась. Нашей партии это просто не выгодно!
А если мы и примем какой-нибудь злободневный закон, то предоставим изобретать, конструировать и внедрять механизм исполнения этого закона исполнительной власти - Правительству и Президенту. Это их прямая обязанность, не наша. Наше дело - законы принимать!
Сегодня у меня много работы. Только что мой помощник принес мне повестку будущей парламентской сессии, с перечнем подлежащих рассмотрению законопроектов. Теперь мне надлежит тщательно ее изучить, после чего приступить к внимательному изучению самих законопроектов. Не всех, конечно - их тут такая прорва, что со всем вниманием отнестись к каждому просто немыслимо. Надо выделить законопроекты, которые относятся, тем или иным боком, к профилю того парламентского комитета, в котором я числюсь. Вот они, четыре штуки. Ими я и займусь, а по остальным пусть работают те, кто в этом компетентен. Впоследствии мы, вся наша фракция, соберемся под эгидой нашего Председателя, и будем обсуждать каждый законопроект в отдельности, готовя свое мнение по его целесообразности и необходимым поправкам. И, как правило, кто-нибудь один будет формировать мнение целой фракции по каждому отдельному вопросу. Это его личное мнение приобретет статус нашей официальной политической позиции. Принципиальной позиции, которую мы и будем горячо защищать и отстаивать в грядущих жарких парламентских дебатах.
Итак, на мне - четыре законопроекта. В принципе, я уже знаком с ними. До своего внесения в повестку парламентской сессии в нашем профильном комитете велась долгая работа по их рассмотрению, обсуждению и согласованию.
Конечно же, не депутаты пишут законы. Общую идею и основные положения законов, и ключевые пункты привносятся извне - теми, кому этот закон выгоден. Они же пытаются протолкнуть эту идею. И если сумеют заинтересовать отдельного депутата или целую фракцию, этой идее будет дан ход. Окончательную формулировку, соответствующую всем сложным правилам законодательного языка, составляют депутатские помощники.
А депутат существует только затем, чтобы приписать себе авторство закона и пропихнуть его в жизнь. Или же наоборот - загубить идею в корне. Ну и, конечно, сопровождать все эти свои действия громкими заявлениями о благе страны и народа.
Тут ко мне в кабинет заходит один из членов нашей парламентской фракции - Алексеев. Перспективный политический деятель, молодой и энергичный. Яркий представитель молодого поколения.
Вообще-то наша партийная молодежь вызывает двойственное впечатление. С одной стороны, их присутствие наглядно демонстрирует наличие будущего за нашим политическим движением. С другой стороны, эти молодые деятели чересчур уж активны. Чувствуют, что могикане надолго оккупировали руководящие кресла и верхние строки избирательных списков. И многих из них это не слишком устраивает. И кое-кто готов на многое, для скорейшего удовлетворения своих растущих политических амбиций.
Вот Алексеев как раз из числа таких. Не хочет он полжизни своей ждать своего выдвижения наверх, на политическую вершину. И по этой причине в последнее время развернул невиданную активность, пропагандируя свою идею о перераспределении руководящих полномочий внутри партии и фракции. Предложил ряд дополнений и поправок в нашу Программу, на мой взгляд, весьма удачных. А сейчас вообще выступает с инициативой проведения внеочередного съезда партии. Где намерен поставить вопрос, в том числе, и об изменениях в составе партийного руководства. Смело, весьма смело!
В принципе, уже давно ясно, что внутри нашей партии зреет переворот. Что Председатель наш засиделся в своем кресле. Что он сдвинулся на маниакальной идее абсолютизации своих властных полномочий. Что душит инициативу других партийных деятелей на корню. Но и открыто выступать против такого политического зубра опасно - не даром он пережил многих своих соперников и соратников.
- Ну, как? - спрашивает меня Алексеев, присаживаясь на край стола и загадочно подмигивая. - поддержишь мою инициативу?
- Да не время сейчас этим заниматься, сессия же на носу! - уклончиво отвечаю я ему.
- Как раз самое время! - с жаром заявляет Алексеев. - Как раз сейчас нужно начинать организационный процесс по созыву съезда! А то вообще до выборов следующих не успеем. Давай, определяйся, - ты с нами, или против нас?
Алексеев, конечно, хороший парень, лично мне симпатичный. И инициативы его мне нравятся, я бы их поддержал. Тем более, что внутри партии он уже успел завоевать солидный авторитет, и в ближайшее время способен его только еще более упрочить. Однако, не все так очевидно. Совершенно я не уверен, увенчается ли успехом эта его авантюра. Открыто поддержать его было бы чересчур опрометчиво.
С другой стороны - за такими, как Алексеев, будущее. Пусть не сейчас, но когда-нибудь он все же своего добьется, я это чувствую. И если его планы осуществятся, структура нашего политического руководства претерпит значительные изменения. И в фаворе окажутся, конечно же, самые горячие сторонники Алексеева.
- Да, - отвечаю я ему, немного помолчав. - Можешь на меня рассчитывать.
Алексеев доволен. Без лишних слов он жмет мне руку и покидает мой кабинет, устремляясь дальше плести сети своих интриг. Эх, не запутаться бы мне в этих сетях!
Ну и ладно, что тут такого? Пусть я и обещал ему свою поддержку, в конце концов, если что пойдет не так, я всегда могу отказаться от своих слов. Ладно, дальше видно будет! Главное - держать руку на пульсе событий, следить за обстановкой. В такой весьма неоднозначной ситуации придерживаться нейтралитета никак нельзя - обязательно проиграешь. Но и безусловно встать на какую-либо из сторон - рискованно. Лучше выдавать себя за горячего приверженца обоих из противоборствующих лагерей - самая верная позиция!
Тут, снова - стук в дверь, после чего дверь в кабинет приоткрывается, и в возникшем проеме возникает чья-то нечесаная голова. "Можно к Вам?" - спрашивает меня голова и, не дожидаясь моего ответа, в кабинет вваливается эдакий дедок, с всклокоченной бородой и волосами, облаченный в старомодный полосатый костюм. Я несколько растерян - этот посетитель явно не значится в моем рабочем плане. А он уже семенит к моему рабочему столу, не переставая кланяться по пути и с явным намерением горячо пожать мою руку. Да еще и приговаривает по пути скороговоркой: "Надежа Вы, Максим Владимирович, народная! Я, если знать хотите, специально за вашу партию и голосовал - думаю, раз в ней ТАКИЕ люди, как Максим Владимирович, то, значиться, им и власть доверить надобно. А уж они о нас позаботятся, это уж обязательно! Уж они-то о простых людях забывать не станут!"
Воспользовавшись моим минутным замешательством, он все-таки завладевает моей рукой и жмет ее обеими своими, восторженно заглядывая мне в глаза и неумолчно причитая о народных бедах и народных же заступниках.
Да, совсем недавно кто-то мне рассказывал о некоем назойливом посетителе, - бойком таком дедке, который в последнее время повадился ходить по думским этажам. Энергичный такой дед - и умом востер, и ногами ходок. Докучает думским деятелям одной и той же идеей - надо, понимаешь ли, разработать федеральный закон о государственной поддержке народного изобретательства!
Бывают же такие интересные персонажи! Их почему-то не устраивает посещение общественных депутатских приемных. Где, записавшись заранее, и отстояв некоторую очередь из таких же страждущих пообщаться с верховной властью людей, человек получает полную возможность обстоятельно изложить все свои соображения и просьбы некоторому официальному лицу с профессионально открытым, приветливым, но в то же время весьма внимательным взором. Это лицо обязательно посочувствует тебе в твоем горе, разделит с тобой негодование на вопиющую несправедливость. Аккуратно все сказанное тобой запишет на отдельном листке бумаги и торжественно пообещает помочь, чем сможет. Клятвенно заверит, что депутат, которого ты чаял увидеть в этом кабинете, и отсутствие которого объясняется исключительно его нечеловеческой занятостью, будет немедленно уведомлен о твоих личных проблемах и незамедлительно приступит к многосложной и длительной работе по их ликвидации. И посетитель покидает кабинет общественной приемной с легкой душой и сердцем, в полной уверенности, что его голос наконец-то услышан. Что есть все-таки люди, которым ты не безразличен, которые пуще всего на свете пекутся о твоих интересах.
Но вот, случается, заведется в коридорах власти такой вот настырный посетитель. И витает он по этим коридорам, посещая кабинет за кабинетом, отрывая важных государственных деятелей от важных государственных дел. И как он только умудряется проникать в тщательно охраняемую зону? Хотя, конечно, такая многолетняя привычка ходить по инстанциям должна была выработать у такого сорта посетителей совершенно уникальные навыки беспрепятственного проникновения в высокие кабинеты.
Вот, к примеру, если бы мой помощник в настоящее время находился в приемной, этому народному ходоку в мой кабинет нипочем бы не попасть. Но я же сам только что отослал своего помощника за копиями официальных документов. И доступ в мой кабинет оказался открытым. Некому было защитить меня от докучливого представителя простого народа! Некому было объяснить посетителю всю степень занятости важного государственного деятеля!
Да, мало у меня помощников. Вернее, числится их у меня, как и положено, пять человек. Но на самом деле непосредственно на меня работают только трое из них. Остальные вакансии мне пришлось пожертвовать, так сказать, "на общепартийные нужды". Еще перед выборами меня поставили в известность, что в случае своего избрания я, в порядке внутрипартийной дисциплины, должен буду принять на должности своих помощников двух абсолютно неизвестных мне людей. И вот сейчас они как бы "работают" у меня, но я этих людей ни разу в глаза не видел. Они исправно получают свою зарплату, но отчеты о своей деятельности, если и составляют, то уж никак не передо мной. И в чем заключается эта самая их деятельность, мне неизвестно, хотя, конечно, я об этом догадываюсь.
И вот сейчас этот навязчивый представитель электората сидит прямо передо мной и без предисловий гундит зазубренную наизусть скороговорку: "закон о народном изобретательстве... поддержка государства... сплошная польза... поддержать левшей наших, доморощенных... интеллектуальный и творческий потенциал российской глубинки... Кулибин, Черепанов... на том стояло, и стоять будет... народная культура и традиции..."
От таких посетителей нелегко избавится, но, в принципе, можно - нужно просто иметь кое-какие навыки общения с людьми. Я прерываю докладчика на полуслове:
- Простите, как Вас зовут?
- Федор Кузьмич, - отвечает посетитель, несколько опешив.
- Уважаемый Федор Кузьмич! - любезно говорю я ему, медленно поднимаясь со своего кресла, торжественно обходя рабочий стол, чтобы вплотную приблизиться к этому яркому представителю культуры и традиций русской деревни. - Дорогой Вы наш Федор Кузьмич! Нужен, бесспорно, нужен такой закон! Как нельзя более актуален! Давайте так - я вот тут со всякими мелкими делами разделаюсь, выберу время, и мы с вами вместе посидим, покумекаем - глядишь, закон и напишем, а?
Федор Кузьмич, видимо, такого потока благожелательности и поддержки еще в жизни своей не встречал. Поэтому он растерян, и только лепечет отрывочные фразы вроде: "Оно конечно!" "Так я же со всем желанием!" Между тем, горячо пожимая его руку, я беру его за плечо и вежливо веду к выходу, приговаривая: "Вот Вы, Федор Кузьмич, чтобы время зря не терять, напишите свой вариант закона - и моему помощнику передайте. А там уже, когда время у меня появится, мы с Вами как сядем, так и напишем его до конца. Идет?"
Федор Кузьмич не верит собственному счастью, и еще несколько минут в самых путаных выражениях выражает мне свое почтение и благодарность, после чего уходит, окрыленный.
Вот как надо с людьми обращаться! Теперь только следует строго-настрого наказать своему помощнику, чтобы отныне никогда и ни при каких обстоятельствах этого персонажа ко мне не пускал.
Возвратившись к своему рабочему месту, я уж было совсем приготовился вплотную приступить к работе, как раздается телефонный звонок. Прямая линия. Лидер нашей фракции, Председатель Партийного Высшего Политического Совета, Вице-спикер Государственной Думы Федерального Собрания, собственной персоной! Вроде бы, еще вчера его не было в столице, и говорили, что он вернется из зарубежья только через два дня. Гляди ты, уже на рабочем месте!
Снимаю трубку.
- Здравствуй, Максим Владимирович! - слышу в трубке знакомый баритон. Пытаюсь по интонации определить его настрой на беседу. Однако Антон Михайлович потому и является лидером нашей партии - политик из него великолепный. Ни по чем не распознаешь его мыслей, чувств и настроений, особенно по телефону. С ним ухо надо держать востро. Многие метили на место Михалыча, и многие метят сейчас, но вот только сместить эту политическую глыбу с ее позиций никому еще не удавалось.
- Здравствуйте, Антон Михайлович! - с максимально возможным радушием в голосе приветствую я его. - Рад слышать!
- Ну, как работается? Не слишком занят? - осведомляется наш вождь.
- Сами знаете, работы много. Тружусь на благо Отечества, не покладая головы, - отвечаю. Этот ответ рождает на другом конце провода едва различимую усмешку - мой собеседник шутку оценил по достоинству.
- Вот по поводу блага Отечества я тебе и звоню, - говорит, наконец, он. - Нам с тобой, Максим Владимирович, кое-что обсудить надо. Выкроешь время для разговора?
- Ну, что Вы, Антон Михайлович, конечно выкрою. Со всем к Вам уважением! Когда?
- Да вот хоть прямо сейчас - сможешь?
- Смогу. Как скажете, Антон Михайлович, как скажете! Вот прямо сейчас бросаю все дела - и к Вам!
- Давай, жду! - кидает он мне и кладет трубку.
Ну, что же, надо идти. Отстраниться от дел на благо прогресса человечества, чтобы побеседовать с нашим политическим лидером. Интересно, о чем? Возможно, он хочет согласовать наши позиции по вопросам проекта федерального бюджета? Но его еще рассматривать не начали, и говорить еще не о чем. Обсудить какой-нибудь готовящийся законопроект? Весьма вероятно.
Выхожу из своего кабинета, прохожу мимо своего помощника. Бросаю ему: "Скоро буду". Он понятливо кивает головой.
Проходя по коридору, встречаю еще одного своего коллегу, из нашей же фракции. Тот пытается завязать разговор на тему повестки будущей сессии, но мне некогда развивать его в длительное обсуждение.
- Извини! - говорю я ему коротко. - Спешу!
- Куда это? - спрашивает он меня. Вроде бы, вполне безобидное любопытство.
- Встреча у меня. Извини, дело срочное. Потом расскажу, при случае.
- Ну, ладно, не задерживаю. После договорим.
Вот так, даже с самыми близкими соратниками некоторые вещи нужно хранить в секрете. Люди-то кругом по своей натуре гниловатые - политики, одно слово!
Вот, скажи я ему, что иду к Михалычу - он обязательно спросит, зачем. Я ему отвечу, что и сам этого не знаю, а он, конечно, не поверит, подумает, что я темню. Задумается он над этим поглубже, и родятся у него по этому поводу самые фантастические догадки. Поделится своими домыслами с кем-нибудь еще - и все, поползли внутрипартийные слухи, от которых потом ни за что не отмоешься.
В приемной нашего Вице-спикера в момент моего появления присутствуют три человека - секретарь и два помощника, один из которых - крепкий, спортивного вида молодой человек, с внимательными глазами, оценивающими каждого входящего посетителя. Но меня-то он знает, поэтому я беспрепятственно проникаю непосредственно в кабинет Михалыча.
Хозяин кабинета сидит за огромным столом с аккуратными стопками папок по углам. В настоящий момент он сидит молча, хотя в левой руке его - телефонная трубка, прижатая к уху. Он ничего в нее не говорит, только слушает.
Я без лишних стеснений прохожу к его столу, присаживаюсь. Жду, когда он закончит свой телефонный разговор, если это можно назвать разговором. Наконец, Михалыч коротко благодарит своего таинственного собеседника, кладет трубку, и только теперь сосредотачивает все свое внимание на моей персоне. Ничего не говоря, долго смотрит мне в глаза. Я не отвожу взгляда, всем своим видом демонстрируя полную свою безмятежность. Хотя в душе у меня этой безмятежности нет и в помине. Ибо я по опыту своего общения с Михалычем знаю, что разговор будет, скорее всего, с каким-нибудь подвохом.
Вдруг он, оторвавшись от созерцания моего лица, энергично поднимается со своего места.
- Так ты не занят, говоришь?
- Ну, не совсем так. Работа, как обычно, имеется. Но если что-то важное...
- Да какое там важное? Так, пустяки некоторые с тобой обсудить хотел. Не спешишь, говоришь? Тогда давай-ка, прокатимся мы с тобой, чтобы, так сказать, приятное с полезным совместить. Заодно и побеседуем. О жизни...
Зловещей какой-то мне кажется его последняя фраза. Надеюсь, что кажется. Его ведь, Михалыча, не всегда поймешь. Никогда не знаешь, что у него на уме - загадочный человек! Да что уж там говорить, люди с душой нараспашку в наше время на таких политических вершинах не водятся. Время политических романтиков давно уже прошло - где они теперь?
- Ну, что же, - говорю я. - если это много времени не займет...
- Не займет, не бойся. Я ведь знаю, что и твое время, и мое время весьма дорого обходится налогоплательщикам, и расходовать его в пустую - это почти что государственное преступление. Так ведь?
Киваю утвердительно в ответ.
- Тогда вперед, - и он, сделав приглашающий жест в сторону двери, первым выходит из кабинета. Я поспешно двигаюсь за ним. Мы выходим из приемной, причем в небольшом отдалении сзади нас начинает сопровождать тот самый проницательный молодой человек в свободном, не стесняющем движений костюме.
У самого подножия парадного входа здания нас уже ждет персональный автомобиль нашего Вице-спикера. Хорошая у него машина, не чета моей. Сделана она для него по специальному заказу. У нее даже стекла бронированные и, как говорят, колеса пуленепробиваемые. Не машина, а броневик. Хотя по ее внешнему виду сразу и не скажешь. А что уж говорить о виде внутреннем! Броневик класса "люкс".
Помощник вице-спикера предупредительно выбегает из-за наших спин, своим наметанным взглядом простреливает окружающее пространство. Быстро приближается к депутатскому автомобилю, открывает заднюю дверцу. Это, конечно, для Михалыча, а я вынужден обойти автомобиль сзади и открывать себе дверь самостоятельно. Мы с Михалычем оказываемся на просторном и удобном заднем сидении автомобиля. Помощник занимает место рядом с водителем. Сам водитель тут же плавно трогает машину с места. Антон Михайлович нажимает какую-то кнопку, и я наблюдаю, как откуда-то снизу выдвигается перегородка, которая отделяет нас и от водителя, и от охранника.
Михалыч молча смотрит в свое окно, и это его молчание только еще больше усиливает смятение в моей душе. Неприятно мне такое его молчание. И вообще, куда это мы едем? Почему нельзя было поговорить в кабинете?
Постепенно меня посещает смутная догадка - не хочет Михалыч обсуждать эту тему в своем рабочем кабинете, боится "жучков". Насчет своей служебной машины, по-видимому, у него меньше опасений. Но это только усиливает мои подозрения, что разговор мне предстоит самый, что ни на есть, серьезный.
Но вот, наконец, Антон Михайлович начинает говорить, все так же отстраненно наблюдая за проплывающими за окном машины городскими пейзажами:
- Ты скажи, Максим Владимирович, сколько лет мы с тобой друг друга знаем?
Начинать беседу с вопроса - это коронное качество нашего Михалыча. Политик выдающийся, что и говорить.
- Лет семь, я думаю, - отвечаю я, как можно более непринужденно, тщательно скрывая свое душевное смятение. Предчувствия у меня самые нехорошие.
- Вот-вот. Семь лет, говоришь. Семь лет работы на благо партии.
- И народа, - вставляю я. Михалыч согласно кивает:
- И народа. Семь лет безупречной работы. Плодотворной, отмечу, работы. И были ли у тебя за эти семь лет причины жаловаться на несправедливость? Может, ты считаешь, что тебя высшее партийное руководство не ценит? Может, ты недоволен тем местом, которое занимаешь?
Весьма странное направление разговора!
- Я не совсем понимаю, к чему это Вы ведете, Антон Михайлович, - высказываюсь я недоуменным тоном.
- А ты сам не догадываешься, о чем это я? - спрашивает меня Михалыч вместо ответа. Это тоже его коронное свойство. Самое неприятное в беседах с этим человеком - его реплики всегда следуют в той или иной степени вопросительности.
- Не имею понятия, - отвечаю я на всякий случай. Он молчит. Держит паузу. Наконец, заговаривает опять:
- Ты же у нас на идеологическом фронте когда-то блистал? Писал тезисы, в создании Программы партии участвовал? Было дело?
- Было дело, конечно помню.
- А теперь, выходит, ты сам наши идеологические постулаты сомнению подвергаешь?
И тут я начинаю догадываться, в чем может быть дело. Но пока не спешу обнаруживать своих догадок перед Михалычем - пусть сам объяснит суть своих претензий. Немного помолчав, Михалыч продолжает:
- Ты тут, как я наслышан, на всю страну в газете засветился?
Мои догадки полностью подтвердились. Да, было дело, три дня назад я дал интервью одному из газетных журналистов. И это мое интервью было опубликовано в одном из популярнейших печатных изданий.
Вообще-то у нас, во имя поддержания строгой идеологической дисциплины, предусмотрена некоторая процедура рецензии публичных выступлений членов партии. И занимается этой рецензией Михалыч лично. Но уж я-то, как раз именно потому, что сам некогда формировал наш идеологический базис, всегда считал, что имею право на собственные высказывания! Тем более, что Михалыча в тот момент и не было в столице. И я взял на себя смелость собственнолично высказаться в прессе.
- Ну, да, - отвечаю я. - Счел необходимым еще раз осветить нашу позицию по важнейшим вопросам социальной политики.
- Необходимым, значит, счел? Пропаганду наших идей и принципов? - тон у Михалыча и вовсе приобретает какие-то зловещие интонации.
- Антон Михайлович! - говорю я ему по возможности более проникновенно. - Хватит темнить, объясните мне, наконец, в чем дело?
- Объясню, - говорит Михалыч, все так же глядя куда-то в окно автомобиля. - Объясню. Ты в своем интервью, позволь тебя спросить, с какой целью подтвердил, что нашу партию финансирует один из олигархов?
Ну, конечно, я так и знал, что вопрос коснется именно этой темы! Действительно, на словах наше политическое движение против олигархов. Поддерживать олигархов - идея, не способная снискать большой популярности в народе. Другое дело, когда некий магнат начинает снабжать некую политическую партию деньгами. Из благородных, как правило, побуждений. От денег этих никто отказываться не намерен, однако тут же возникает проблема - как объяснить эту противоречивую ситуацию своим рядовым избирателям? Как увязать теоретическую базу с практическими действиями?
И конечно, в отсутствии лидера партии, на эти весьма щекотливые вопросы должен ответить какой-нибудь другой ее виднейший функционер. Журналисты, предчувствуя очередную скандальную сенсацию, вились надо мной, как мошки, умоляя об интервью. И я, действительно, взял на себя смелость озвучить от своего имени позицию партии по данному вопросу. По-моему, получилось даже очень неплохо, удачно даже. Пришлось, конечно, придумать пару мифов, исхитряясь доказательствами того, что, оказывается, не все олигархи такие уж плохие, а некоторые из них прямо-таки пекутся о народном счастье.
Однако, видите ли, нашему руководителю и это не понравилось. Что же теперь делать? Что ему ответить на его упреки?
- Видите ли, - говорю я, собрав всю свою изворотливость, - ситуация сложилась серьезная, а шила, как известно, в мешке не утаишь. Раз уж просочились слухи об этой финансовой сделке, рано или поздно до правды кто-нибудь из журналистов докопался бы. Вы ведь их знаете!
Михалыч, не глядя на меня, задумчиво кивает головой, то ли соглашаясь с моими доводами, то ли признаваясь в близком знакомстве с журналистами. Я тем временем продолжаю свою мысль:
- Я понял, что нужно действовать быстро, брать инициативу в свои руки. Требовалось публично обратиться к общественности и разъяснить ситуацию. Так как отрицать факт, который уже практически стал достоянием гласности, смысла большого не имело, требовался другой ход. И если вы читали мое интервью, то можете составить себе представление, сколько мне пришлось врать и измышлять, чтобы придать ситуации хотя бы внешне пристойный вид.
Михалыч, все так же глядя куда-то в пространство за стеклом, молча слушает меня. Потом вдруг задумчиво проговаривает:
- Я имел разговор с нашим финансовым партнером. Он очень недоволен, что его имя прозвучало в прессе в связи с этим скандалом.
- Еще раз говорю, оно прозвучало только лишь в силу необходимости. И, кстати говоря, прозвучало в самом лестном для него контексте.
- Его не интересуют лестные контексты. Он не стремиться к дешевой популярности в народе, у него совсем другие цели. Ты и сам понимаешь, какие. Но при этом его имя официально ни с какой политической силой связано быть не должно.
Должно, не должно, а оно уже связано. Да и вообще, кто его знает, откуда произошла утечка информации, ставшая причиной небольшого, но все же неприятного политического скандала?
- Я все же считаю, что поступил правильно. Причем в условиях, когда лидера партии нет в столице, мне пришлось это решение принимать самостоятельно, и я полагаю...
Антон Михайлович медленно поворачивает свое лицо ко мне, и я вынужден прервать свою речь на полуслове. Страшное лицо предстает передо мной - глаза Михалыча горят просто-таки каким-то дьявольским огнем, рот кривится в гневной гримасе. Мне даже на секунду почудилось, что руки Вице-спикера сейчас протянутся к моему горлу.
- Ты полагаешь? - раздается его зловещий свистящий шепот. - Ты считаешь, что имеешь право полагать? Ты кем себя возомнил, лидером партии?
- Антон Михайлович, помилуйте...
- Для тебя партийная дисциплина ничего не значит? Для тебя я ничего не значу? Может, ты свои порядки внутри партии хочешь установить? А? В Председатели захотелось?
- И в мыслях не...
- Не было, говоришь? - он смотрит мне прямо в глаза, и его взгляд как будто старается проникнуть внутрь меня - в самую душу. Безумно хочется мне отвести свои глаза от этого рентгеновского взгляда, но - нельзя!
Наконец, Михалыч отпускает мою душу на время, откидывается на мягкую спинку сиденья, и, опять нажав на какую-то секретную кнопку, спокойным голосом говорит в пространство:
- Алеша, возвращайся.
- Понял, Антон Михайлович! - рапортует искаженный динамиком невидимый голос, и я чувствую, что машина начинает совершать разворот. Мы едем обратно.
Надо что-то делать. Возникла крайне неприятная ситуация, и я в этой ситуации чувствую себя весьма неловко. Михалыч нервничает, это по всему видно. Но это же не повод, чтобы со всеми своими проблемами вот так вот ополчиться на меня! Нужно срочно убедить его в моей полной лояльности.
- Антон Михайлович, - начинаю я, - Вы тут правильно отметили, что уже семь лет я работаю под вашим руководством, и никогда прежде...
- Прежде - пожалуй, что никогда. А сейчас? Ты думаешь, мне не известно, что ты с Алексеевым тесные контакты имеешь? Что вы чуть ли не семьями дружите?
- Какие контакты, о чем вы говорите? Только по работе, только в рамках внутрипартийного взаимодействия...
- Внутрипартийного взаимодействия? И тебе не известно, что за "внутрипартийную работу" он проводит? Что он хочет инициировать новый партийный съезд? И поставить на нем вопрос о досрочном прекращении полномочий партийного руководства?
Конечно же, и это шило уже вылезло из мешка.
- Мне, конечно, известны такие слухи, - говорю я Михалычу, тщательно взвешивая каждое свое слово. - Но мы с ним эту тему не обсуждали.
Вице-спикер снова пристально смотрит мне в глаза. Неужели не верит?
- Ну, смотри, - говорит он, наконец. - Не советую тебе с Алексеевым связываться. Говорю тебе это, поскольку семь лет уже... - он не может сказать слова "доверяю", в лексиконе политика нет такого слова. Поэтому он просто довольно продолжительное время молчит.
- А Алексеев... - наконец, проговаривает он, как бы сквозь зубы. - Помнишь Никодимова?
Я утвердительно киваю головой. Конечно же, я помню бывшего депутата нашей фракции Никодимова, Царствие ему Небесное. Тоже был мужик деятельный, тоже носился со своими новыми идеями. Лет пять тому назад на него было совершено покушение, в результате которого он и погиб. В его машину была подложена бомба, которая разнесла на куски и самого депутата, и его жену, и водителя. На похоронах этого активного представителя нашей партии, в присутствии телевизионных камер, Антон Михайлович произнес крайне трогательную, и в то же время весьма патетическую речь. О мужестве и стойкости покойного, о его неоценимых личных качествах и заслугах перед партией, народом и страной. О происках политических врагов и тщете их усилий.
Ни исполнителей, ни заказчиков этого нашумевшего политического убийства так и не нашли. Зато трагическая смерть депутата Никодимова заметно подняла рейтинг нашей партии, который и позволил ей на следующих же выборах достичь весьма заметных успехов.
- Помнишь, значит? - цедит сквозь зубы Михалыч. - Ну, вот Алексееву, при случае, и намекни. По-дружески...
Холодный пот прошибает меня от этих слов. Того и гляди, волосы на голове зашевелятся, в ужасе перед теми обрывками мыслей и чувств, что мигом заполняют все пространство моих мозговых извилин.
И в этот самый момент машина останавливается. Мы снова оказались перед зданием Государственной Думы, и помощник вице-спикера, со свойственной ему расторопностью, уже распахивает дверь автомобиля перед одним из виднейших политических деятелей нашей страны. Я выползаю из машины самостоятельно, и всем своим существом чувствую какую-то внезапно навалившуюся усталость, которая тяжким грузом гнетет мое тело, мои мысли, мою душу. В ушах звенит. Я оглушен.
- И помни, - оборачивается ко мне Антон Михайлович. За какие-то мгновения с ним произошли удивительные метаморфозы. Вместо раздраженного, злобного интригана на меня смотрит несколько усталый, сосредоточенный и деловитый, озабоченный государственными проблемами политический деятель. - Сегодня в шестнадцать ноль-ноль у нас обсуждение повестки парламентской сессии!
Я молча киваю, но Вице-спикер уже не смотрит на меня, а спешит вверх, по гранитным ступеням, вперед, к самым важным и самым насущным государственным делам.