Аннотация: Каждый может столкнуться в жизни с необъяснимым. Тайна манит и отпугивает. И когда-то, возможно, придётся сделать последний шаг, решающий... Или роковой...
СПРОСИТЬ У ОРАКУЛА
На протяжении долгих месяцев я непрерывно задавала небу, звёздам, Вселенной и Богу один и тот же вопрос. Почему так вышло? За что? Что было не так? Неужели я чем-то могла заслужить такую участь?
Работу совсем забросила. Сначала мне дали отпуск, начальники - они ведь тоже люди, тоже понимают... Потом позвонили, сказали, что пора бы вернуться к жизни, да и к своим обязанностям приступить тоже не помешало бы. Я тогда попыталась, даже пришла. Но дела совсем не клеились. Мне чудилось, будто я в каком-то беспросветном тумане. Не получалось сосредоточиться, сфокусировать мысли на хоть какой-то деятельности, всё странным образом расплывалось. Казалось, я смотрю со стороны на жизнь через толстое немытое стекло, сквозь которое почти не доносятся весёлые уличные голоса - лишь слабый приглушённый отзвук жизни.
Они, наверное, меня жалели, поэтому не выгнали сразу. Ах, право, кому нужна их жалость?! Потом главный вызвал, сказал, что им сейчас специалист моего профиля не нужен, а мне лучше дома посидеть, отдохнуть ещё чуток да и к врачу не мешает обратиться.
К какому врачу? О чём он? Разве врач теперь может помочь?!
Потом долгие месяцы - одна дома, совсем одна. Я сама этого хотела. Энди не раз звонил, я не брала трубку. Он приходил, стучал, я не открывала. Просто не хотела видеть его очкастую физиономию.
Я, конечно, понимаю, что он не виноват, уж скорее я. Если бы тогда я отвезла малыша раньше на час или два к врачу, может, всё получилось бы иначе. Энди, правда, никогда меня не обвинял, от этого, кстати, ещё противней на него смотреть.
Иногда ложусь на кровать, закрываю глаза, и чудится: падаю куда-то вниз, всё ниже и ниже, и ещё ниже, и вот земля уже близко, я всё жду удара. Но удара нет, я продолжаю падать. Это страшно, потому что осознаёшь, как далеко ты уже отлетела от края пропасти, наверное, назад не вернуться, даже если захотеть, просто физически невозможно - слишком далеко улетела, а падать, как известно, быстрее, чем карабкаться наверх. Дорога одна - свалиться вниз и разбиться насмерть. С каждой секундой ты всё быстрее и быстрее удаляешься от когда-то существовавшей реальности - твоей жизни. Нет, это не воздушное падение Алисы из Страны Чудес, и внизу никто не подстелет мягкую соломку, ты непременно разобьёшься, свалившись с вершин достигнутого тобой за столько лет.
Вам, наверное, интересно, приходили ли мысли о благости смерти? Да, я задумывалась об этом, но всё же умирать даже в моём нынешнем состоянии я не была готова. Хочу сначала достучаться до самого верха, пусть они там ответят: "Почему"?
И мне пришла в голову одна мысль...
А почему бы и нет? Отец тогда не смог, потому что был не свободен. Рядом с ним находилась мама, которая совсем недавно родила ему моего брата. И жили ещё папины старые родители. Кто о них позаботится, если его не станет?
У нас с братом почти 20 лет разницы в возрасте, и мы не очень общаемся. Мама умерла от рака два года назад в возрасте шестидесяти восьми лет. Отец ушёл почти сразу после неё, ему исполнилось семьдесят пять. Говорят, от старости, но я-то знаю, как он её любил.
Моего сына тоже больше нет. Меня ничто не держит в этом мире, разве только справедливость требует дать свободу Энди.
Недолго думая (в моём теперешнем состоянии всё зависело от настроения и внезапных всплесков желания, так что места здравому рассудку не оставалось), я набрала номер сотового своего супруга.
- Это ты? - в голосе слышалась неподдельная радость. "Во - урод, он ещё радоваться может. Ну, сейчас я его обрадую!" - злорадно подумала я.
- Послушай, нам надо развестись.
- Что? Но ты же говорила, мы только на время разъедемся...
- Я тебе наврала, хорошо? Что ты от меня хочешь? Неужели непонятно - отстань! - я отключилась. Не хочет развода, его проблема. С моей стороны сделано всё.
Когда мне окончательно надоела его рожа, я сказала, что хочу пожить одна. Словами его убедить не удавалось. Упрямый ведь! Поэтому, пока он находился на работе, я собрала чемодан и переехала в квартиру родителей. Мы её обычно сдаём, но совсем недавно старые жильцы съехали, а новые ещё не нашлись.
***
Больше всего на свете я теперь боялась, что не окажется денег на счете, и я не смогу купить билет. К сожалению, сумма получалась крупноватая, и с банкомата её не снять - только у служащих этого денежного храма.
Как известно, работы у меня уже не было. Счета за квартиру автоматически оплачивались кредиткой, а та, в свою очередь, гасилась деньгами со счёта, на который не поступали пополнения. Банковский минус у меня теперь не вызывал страха, деньги - чепуха, лишь бы не отказали в кредите, чтобы я смогла приобрести билет.
Денёк сегодня выдался жаркий. Давно такого лета не было. Говорят, глобальное потепление, всё катится к какому-то летальному исходу. Ну и пусть, пусть сгорит земля в адском огне, я уже давно пришла к мысли, что мы все печёмся в преисподней.
Снаружи палило солнце, обжигая кожу и слепя глаза, в банке же работал кондиционер, а помещение освещали лампы дневного света. Я их не люблю, эти лампы. Когда мы с Боровом поженились и переехали на новую квартиру, то я настояла на том, чтобы поменять освещение на обычный жёлтый свет. Почему их называют лампами дневного света? Они скорее тусклые, чем яркие, и распространяют вокруг какой-то серый дохлый свет. Энди уступил, он всегда мне уступал, и на следующий день лампы сменили. Но тут, в банке, наверное, подобная цветовая гамма вписывалась в унылую повседневность работы банкиров и невесёлое настроение клиентов, застрявших в бесконечной очереди. В задумчивости я сняла солнечные очки. Кажется, старик, сидящий напротив, пошатнулся от моего вида.
Перед выходом я впервые за много месяцев осмысленно взглянула на себя в зеркало: впавшие красные глаза, обрамлённые широкими чёрными кругами, бледно-зеленоватая кожа; кое-где неприятно поблескивали седые волосы. А, главное, взгляд - прозрачный, безжизненный, отрешённый... И глядела я на всё это с холодным равнодушием, как-то не по-женски. Так бывает, когда депрессия. Но теперь у меня появилась цель! Из-за такого вида мне могут не дать денег, посчитав, что перед ними не совсем нормальная, впрочем, тут не поспоришь, вероятно, так оно и есть.
Пришлось отыскать пудру в сумке и наскоро зашпаклеваться, потом добавить помаду - получилось не очень, но всё же лучше, чем до макияжа.
- Привет! Ну как ты? - меня принимала Сэра. Она вела мой и наш общий с Энди счета уже несколько лет. В целом, хорошая женщина, в прошлой жизни (да-да, именно так теперь я называла всё прежнее) мы даже могли назвать друг друга приятельницами. Иногда вполголоса, как можно тише, чтобы не вызвать недовольство клиентов, ещё сидящих в очереди, мы мило шушукались. Но теперь мне так не хотелось надоедливых расспросов, ковыряния в душе и сострадательных взглядов. Однако для достижения цели пришлось улыбнуться и сказать:
- Спасибо, уже гораздо лучше. Вот решила в отпуск съездить, отдохнуть, знаешь, мне и врач советовал.
- А куда едешь? - заинтересовалась Сэра.
- В горы.
- А почему не на море?
В ответ я пожала плечами.
- С Энди? - не унималась она.
- Нет, он останется, у него работа... Да вот мне деньги со счёта как раз на билет нужно снять, - я старалась сохранять самый непринуждённый вид.
- Ладно, с какого счёта снимать, с вашего общего?
- Нет, с моего.
Сэра продолжала расспрашивать, и, надо сказать, внутри меня колотило от её назойливости. Но на все вопросы банковской знакомой я отвечала сдержанно, не так, как в последнее время - агрессивно и нервно. Сказала, что хочу съездить в Иорданию. Сэра интересовалась, с каким туристическим агентством я связалась, и какие сегодня цены. По правде говоря, путёвку я собиралась выкупить в первом попавшемся турбюро, какое мне дело до цены? Разве я собираюсь возвращаться? Всё равно цены везде примерно одинаковые, можно от силы сэкономить десятку- другую фунтов. Для чего? Чтобы потом положить их к себе в могилу? Но Сэре я, конечно, наврала, мол целый месяц сравнивала цены. Обскакала все агентства в Шеффилде.
Наконец, мы распрощались:
- Удачной поездки, передавай привет Энди.
- Обязательно!
Вопреки всем опасениям, деньги я всё-таки получила, в минус, как ни странно, ещё не влезла, и, возможно, в мою пользу сыграл наш общий с Энди счёт, как-никак муж и жена, и на совместные сбережения стабильно поступает зарплата моего Барана. Впрочем, может, это он и подпитывал мой счёт деньгами? Жаль, что эта мысль мне пришла уже после выхода из банка, распечатку с последними действиями я не взяла, так что оставалось только гадать.
Самолёт улетал через неделю. И я с маниакальным упорством принялась изучать записи и карты отца.
Пещеру отец давно искал, посвящённые шептались, что в ней проживает некий высший разум. Отец и товарищи из его экспедиции окрестили создание Оракулом. Среди горцев ходила легенда, что Оракул способен ответить на любой вопрос вошедшего к нему в пещеру человека. Но сначала необходимо пройти по длинному и узкому коридору. По словам очевидцев, мало кому удавалось преодолеть "прихожую".
Отец знал, что пещера обитаема, и склонялся к теории Елены Блаватской о человеческих расах. По его гипотезе, Оракул - представитель предыдущей более развитой цивилизации. А вообще теорий рождалось множество. Ещё одна, весьма расхожая, кстати, гласила, что инопланетный корабль оборудовал в горах свою базу, а обитатель таинственной пещеры - самый настоящий пришелец.
В Иорданию отец отправился как геолог, в составе научной экспедицией. Их было 10 человек, домой вернулись трое, среди них - отец, ещё один учёный, не пожелавший рисковать и не вошедший в пещеру, и сэр Гебер, организатор и спонсор экспедиции, которому удалось войти, а через два дня выйти из каменного пристанища. Сколько ни расспрашивали Гебера об Оракуле, он ничего не рассказал ни тогда, ни позднее, оставался нем, тайну не выдал. Почти сразу после возвращения в Англию он переехал в Швецию, оттуда эмигрировал в Штаты. Отец больше не встречал его.
Гибель семи человек выжившие объяснили несчастным случаем в горах. Нам отец рассказал правду: Гебер заплатил им, вернувшимся, большие деньги за молчание и уверял, что так будет лучше. Папа соглашался с этим - не стоит распространяться, ведь, если СМИ официально заявят о существовании загадочной пещеры в горах, это привлечёт немало искателей приключений, а, как результат, посыпятся жертвы. Есть вещи, к которым лучше не приближаться, и долг посвящённых - молчать о них.
Как сейчас помню глаза отца, когда он говорил о пещере. Историю я слышала много раз. Он любил рассказывать о своих приключениях так, будто доверялся мне впервые. А мне тоже по непонятной причине нравилось делать вид, что, действительно, первый раз слышу эту необыкновенную одиссею. Мы оба знали, история излагалась неоднократно, но продолжали нашу игру. Почему? Думаю, однозначного ответа нет, наверное, ему нравилось рассказывать, а мне очень хотелось слушать, и, чтобы слова от пересказывания не потускнели, мы притворялись.
Мне бы и сейчас хотелось послушать историю из первых уст, увы, теперь это невозможно. Остаётся лишь погрузиться в детские воспоминания:
- Оракул знает всё и может ответить на любой вопрос. Только он не всех к себе пускает. Вероятно, путь открыт для тех, кому по-настоящему нужна помощь, или тем, кто способен повлиять своими действиями на человечество в лучшую сторону. Чтобы узнать, дано ли тебе право на вход, нужно пройти узкий и длинный коридор до места, где, поглощённый мраком, восседает хозяин чертога. Если пройдёшь, Оракул ответит на твой вопрос, а если доступа нет, где-то посреди коридора тебя разорвёт на триллионы атомов. Отвергнутый превратится в ничто.
Однажды я спросила папу, не жалел ли он, что так и не попытался пройти коридор.
- Нет, детка, я никогда об этом не жалел. Скорей всего, я бы не прошёл, у меня ведь даже не сформулировался вопрос, мне просто было интересно. А к Оракулу ходили люди с серьёзными проблемами. На карте стояла моя семья - и игра того не стоила.
- Неужели тебе никогда не хотелось вернуться, прикоснутся к завесе тайны?
- Я уже прикоснулся, но нужно уметь вовремя остановиться, понимаешь?
Отец знал ради чего жить, а я - нет. Я войду в пещеру, и Оракул мне ответит, почему так произошло? Мне нечего терять, меня нельзя остановить.
За последнее время я сильно похудела и осунулась, конечно, это не удивительно, если вспомнить, чем именно я питалась. В основном, консервы, иногда целый день ничего не ела. Теперь я жалела о таком образе жизни. Как же я дойду до пещеры с нынешними силами, вернее с их полным отсутствием?
Судя по картам отца, пещера не слишком высоко, просто спрятана хорошо, и, если не знать, что там она находится, никогда её не найдёшь.
Всю неделю до отлёта я добросовестно готовила себе здоровую еду на завтрак, обед и ужин. В первые дни меня часто тошнило, но потом пищеварение наладилось.
И вот радостный день настал.
В аэропорту, когда я уже почти отстояла длинную очередь перед последним контролем паспортов и билетов, до меня донёсся оклик:
- Эмма, Эмма!
Я замерла, поворачиваться не хотелось, как будто игнорирование ситуации могло что-то поменять.
- Пропустите, пожалуйста, тут моя жена, - проталкивался Энди сквозь толпу пассажиров. И, что самое страшное, за спиной у него висел увесистый рюкзак и ещё один чемодан он тащил на привязи.
- Какого чёрта, Энди?
- Вот и я так же думаю, пошли домой, - с надеждой в голосе попросил он.
- Ни за что. Сам вали отсюда!
- Без тебя я не уйду.
- У тебя нет билета, ты не мог успеть купить, ты не знал, куда я лечу. А, когда я покупала, оставались последние места.
- Я купил билет, и я знал, куда ты летишь. Мне сказала Сэра.
- Тварь! - вспылила я. Люди вокруг стали оборачиваться. Уже тише я добавила: Ты же никогда не верил в пещеру.
- Зато ты верила.
- Послушай Энди, милый, таков мой выбор, я всегда хотела съездить туда, ты же знаешь. Сейчас самое благоприятное время. Я должна прийти в себя, выйти из этого состояния, прекратить изводить себя, тебя и всех окружающих. Пожалуйста, иди домой.
- Эмма, в Иорданию никто не едет один, там небезопасно.
- Я не одна, я же приобрела тур, я еду с группой.
Истинная правда: в туристическом бюро мне пришлось купить полёт вместе с экскурсиями, другого варианта, увы, не нашлось. Я решила, что доеду вместе с группой до гор, а там мы разделимся: они продолжат туристический маршрут, а я отправлюсь по следам папиной экспедиции.
- Я знаю, что ты собираешься оставить группу, чтобы лезть в свою пещеру. Я тебя не оставлю, я должен тебя охранять.
Тактика "милой беседы" с мужем потерпела поражение, и я сквозь зубы процедила:
- Дорогой, зачем тебе меня охранять, гораздо проще и экономней найти другую жену.
- Дорогая, не надо за меня решать, кого мне любить.
- Слушай, Боров, ты мне надоел, я не хочу, чтобы ты ехал со мной. Сколько раз можно просить отстать от меня? Видеть тебя больше не могу!- взвилась я.
Мы как раз подошли к контрольному посту, я сунула паспорт и билет проверяющей, Энди подал свои документы.
- Супруги? - спросила женщина.
- Да, - заторопился он.
- Нет! - буркнула я.
Прозвучали наши ответы одновременно. Женщина пожала плечами и с сожалением посмотрела на моего супруга. Взгляд её говорил: "М-да, не повезло тебе, бедолага." Обычно люди думали наоборот: "Что она делает рядом с ним?" Поэтому я одарила бестактную билетёршу испепеляющим взглядом и поспешила к входу в самолёт по длинной трубе. Незваному спутнику я кинула на ходу:
- Если ты принял решение ехать, то хотя бы постарайся сделать вид, что тебя не существует, мне так будет легче.
Как назло, места нам, конечно, выписали рядом. Глупо. Помню, как я расстроилась, когда в наше свадебное путешествие мы летели в Анталию, и нас посадили через проход, никто не хотел меняться. Я чуть не плакала, а Энди меня успокаивал, говорил, что это глупости. Да, когда-то я его любила.
Надо сказать, что Боров честно исполнял мою просьбу, изображая из себя пустое место, и смирно молчал весь длительный полёт, иногда я даже забывала, что он рядом. Правда, ночью он всё испортил: я заснула, а Энди укрыл меня одеялом. В другой раз я бы улыбнулась, но теперь его забота вызывала только раздражение: ведь сказала же - не надо!
***
Перед самой смертью, в больнице, когда мы с братом склонились над его кроватью, уже в полубреду отец сказал, повернувшись лицом ко мне:
- Детка, я ведь тогда вошёл в пещеру... Тайна не давала мне покоя, неизвестность манила. Ночью, пока все спали, я встал и безо всяких всё равно малоэффективных мер безопасности двинулся к таинственному провалу. Где-то в середине коридора я ощутил странные покалывания по всему телу, я знал: сейчас решающий момент, ещё шаг - и назад путь отрезан: либо меня разорвёт, либо я войду во владение Оракула.Да, я нащупал роковую точку коридора и в тот момент понял, что не хочу умирать, - он перевёл дыхание, а через несколько минут, глядя куда-то в пространство, произнёс свои последние слова:
- Мне и сейчас чудится, будто я стою у решающей черты, и что-то манит меня вперёд. Это - желание разгадать тайну Оракула или, может, просто усталость...
***
Вечером на второй день экскурсии, после посещения Джераша, когда мы прибыли в гостиницу, я предупредила экскурсовода, что нам придётся расстаться. Попыталась сделать это так, чтобы Энди ничего не знал. Мне не нужны сопровождающие, и я совсем не хочу, чтобы кто-то из-за меня погиб. Увы, секрета не получилось.
Мой Баран не верит в пещеру и в Оракула, он ведь занимается реальным делом, наукой, души не чает в своей физике. А я точно знаю, что пещера существует, и что там погибают люди. Так зачем он потащился?!
Около гостиницы мне удалось договориться с местным шофёром, чтобы в четыре утра он ждал меня внизу у входа и отвёз в горы.
Рано утром, выйдя из номера, я столкнулась лоб в лоб с Энди.
- Ты что меня караулишь?
- Нет, я так прогуляться вышел, а, может, это ты за мной следишь? - поинтересовался муж.
- Энди, пожалуйста, ступай спать.
- Куда собралась?
- Какое твоё дело?! Марш спать!
Я оттолкнула его и двинулась к лестнице. Внизу уже стояло такси.
- Это моё такси, я тебя сюда не пущу.
Я села в машину, Энди не отставал и залез следом.
- Послушайте, - обратилась я к таксисту, - я еду одна, скажите этому человеку, чтобы вышел.
- Я заплачу Вам вдвойне, если повезёте и меня, - донеслось с заднего сидения.
- Выметайся отсюда, осёл! - разозлилась я.
- Не дождёшься!
Я бы, конечно, предложила ещё большую сумму, лишь бы водитель вышвырнул этого дурня, но, к несчастью, у меня кончились почти все деньги. Я не рассчитывала на дополнительные траты, взяла с собой то, что осталось от снятой неделю назад в банке суммы, большая часть которой пошла на билет, немало ушло на покупку необходимого снаряжения. Приходилось надеяться на лояльность таксиста к своему первому клиенту, т.е. ко мне, которая первой наняла его.
Водитель почти не знал английского и плохо понял, о чём шла речь, единственное, на что его пассивное выражение лица отреагировало, была фраза: "Я заплачу вдвойне." Водила тут же заулыбался, закивал головой и с чудовищным акцентом промурлыкал: "Thank you, good sir". Мне почему-то кажется, что обещание двойного гонорара он бы понял и на инопланетном.
Таксист завёз нас так высоко, как только мог проехать его автомобиль.
Красота гор в свете лучей восходящего солнца затмила неудобства, связанные с подъёмом.
Судя по картам отца, пещера находилась в самом центре горного ущелья. Извилистая тропа, ведущая к пещере, заставляла много раз огибать одни и те же места. Карабкаться приходилось часто, и, несмотря на то, что горы в Иордании невысокие, восхождение оказалось довольно тяжёлым. То и дело приходилось хвататься руками за камни и подтягиваться, цепляясь ногами за всевозможные выступы. Через пару часов у меня сочилась кровь из-под ногтей, покрылись разрезами ладони, локти и колени. Рюкзак стал непомерно тяжёлым, у меня уже не хватало сил забрасывать его на новые выступы. Если сумка не долетала, или ей не удавалось зацепиться, то она падала и больно била всей своей тяжестью. Энди приходилось тяжелее, до меня долетало его пыхтение и кряхтение. Моя физическая форма всё-таки отличается от его, я худее, с детства занималась плаванием, потом не один год играла в теннис. Теперь-то спортивные игры давно заброшены, но зато я посещала спортзал. Пока не случилась трагедия...
Энди тоже любил спорт, правда, в основном - по телевизору и желательно с тарелкой чего-нибудь вкусненького (надо отметить, что еда являлась основным видом спорта моего ненаглядного, он всегда так искренне радовался при виде "вкуснятинки"). Футбольные матчи он не пропускал, а сам, по его же словам, последний раз играл в 15 лет во дворе родительского дома.
После трёхчасовой самоэкзекуции, когда первая часть подъёма осталась позади, я, обессилив, растянулась на очередной покорённой мини-вершине. Энди серьёзно отстал, пот лил с него вёдрами.
- Слушай, Баран, пока ты протрясаешь там свои жировые отложения, я успею отдохнуть и пойду дальше, без привала ты быстро выбьешься из сил и всё равно не догонишь меня. Так что поворачивай и ползи, пока хоть какие-то силы есть, обратно в гостиницу.
Энди молчал и только упрямо карабкался; всё чаще спотыкаясь, он выглядел так нелепо, как смотрелся бы полевой зверёк, заброшенный в джунгли злой судьбой.
Разглядывая мужа сверху, я вспоминала, почему когда-то сказала "да". Мы познакомились в университете на студенческой вечеринке. Энди был старше меня на два курса. Я вообще-то не спец в амурных делах, мне далеко не всегда ясно, что я кому-то нравлюсь. Но в случае с Бараном сомнений не возникало. Вначале он выискивал меня по всему университету и, краснея, задавал невпопад какой-нибудь маловажный вопрос, потом приглашал в кино, я отказывалась, а он не отчаивался.
Мне в ту пору нравились другие. Я была влюблена в красавца-старшекурсника, тут получилось всё очень банально: он, скорее всего, не подозревал о моём существовании, закончил учёбу, уехал куда-то. Ну, а я по принципу - "с глаз долой, из сердца вон"...
Позже еще кто-то нравился, но совсем недолго, я даже с трудом имя вспомнила. А потом случилась основная любовь. Я и теперь его иногда вспоминаю. И Боров об этом знает, он чувствует. Я, конечно, никогда ему не говорила, но он всегда знал, с самого первого свидания, и поэтому чувствовал себя виноватым за то, что он не такой стройный, красивый, остроумный.
- Слушай, олух, помнишь Рича?
- Помню, - после долгого молчания выцедил Энди.
- И что ты о нём думаешь, Боров?
- Я о нём не думаю.
- Врёшь!
- Не вру, мне достаточно, что ты о нём думаешь.
- Я думаю, что с ним мне было бы лучше. А ты что скажешь?
- Если таково твоё мнение, мне остаётся только согласиться.
Как я полюбила Энди, сказать не могу, но в один прекрасный день рано утром мне вдруг очень сильно захотелось его видеть. Я прекратила обращать внимание на его неуклюжесть. Мне нравилось то, как он дорожит общением со мной, льстило его внимание к моим интересам. Заботливый, любящий, на него всегда можно было положиться. Весёлое, круглое, доброе, родное лицо моего барашка (я так его и называла, если не злилась и не подыскивала ему прозвище пообиднее) постоянно находилось рядом. После ряда неудач на личном фронте начинаешь дорожить искренностью чувств. Я думаю, душевное спокойствие, которое я обрела с этим парнем, стало решающим фактором.
Энди приближался, пришлось встать, перебарывая предательскую слабость, и продолжать следовать древними горными тропами.
Без карты вы бы никогда не обратили внимание на еле заметную щель между горами..
- Нашла, нашла ущелье! - радостно крикнула я.
- Эмма, пожалуйста, не ходи туда, - раздалось жалобное блеяние.
Ещё чего? Разве я не проделала весь путь, чтобы получить ответ? Я хочу, чтобы Оракул ответил, почему именно мой сын погиб. Почему из сотен тысяч детей именно его утащила болезнь? Я неверующая, но даже по нелепым законом религиозных людей должна быть причина, скажем, грех. Но я не грешила! И ни один грешник не заслужил такого! Я хочу понять, почему провидение уготовило мне столь жестокую участь. Это моё право!
Рюкзак пришлось оставить снаружи, очень уж узкий проход, да и вещи вряд ли мне ещё пригодятся. Входить оказалось страшно, пугала тёмная неизвестность. В таком месте без труда может развиться клаустрофобия, всё кажется, что скалы сомкнутся и раздавят тебя в лепёшку, как в мифе об Одиссее. Может, хоть Боров побоится и не полезет, ему-то сложнее протискиваться, тут ведь и застрять недолго. Мне даже захотелось крикнуть ему об этом, но от громких звуков, чего доброго, начнётся обвал, свалится увесистый камешек и стукнет меня по голове, так что я решила промолчать.
Наконец, ущелье кончилось, и я очутилась на равнине, окружённой горами, в одном месте чернела дыра - вот она, пещера, именно такой я её и представляла по рассказам отца. Не колеблясь, я двинулась туда.
Пещера оказалась большой, у входа - светло, зайдя внутрь, я увидела, что с правой стороны она продолжается, там зиял чёрный провал - туннель. Мрак казался беспросветным, луч от фонаря таял в нескольких шагах впереди. Я вытянула руки и на ощупь, спотыкаясь, пошла вперёд. С каждым шагом становилось холоднее, кожа покрылась мурашками. Ледяные покалывания усиливались; когда они переросли в некое новое качество, я осознала, что нахожусь у той самой роковой точки. Следующий шаг станет решающим: или я, наконец, получу ответ, или меня не станет. Я закрыла глаза, мысленно готовясь к этому, вероятно, последнему шагу в моей жизни. Позади, где-то в начале туннеля нарушил тишину задыхающийся от бега голос:
- Эмма, ты здесь? Ответь, пожалуйста, где ты?
От ярости кровь вскипела в жилах. Нет, ну, это уже ни в какие ворота не лезет, я же умоляла его, оставить меня в покое! Даже умереть спокойно не дают!
Ещё шаг, и больше никогда не увижу назойливого Барана... Ярость внезапно сменилась страхом от пришедшей в голову идеи: "А что, если Энди пойдёт вслед за мной?..." Раз он уже тут, то обязательно двинется по коридору, а у него ведь и вопроса нет. Если мне повезёт, и Оракул ответит, то уж, конечно, он никогда не пропустит Энди. Он разорвёт на части глупого Барана, который обожает свою скучную работу, по воскресеньям любит смотреть футбольный матч с блюдом вкусностей на коленях, предпочитает спокойную тихую жизнь, комфортабельный отдых в гостинице и, к своему несчастью, любит меня. Ради меня он оставил работу, отказался принять участие в проекте, о котором грезил последние два года, потащился в горы, терпел все мои издевательства... Разве Рич или кто-нибудь другой когда-нибудь мог бы пожертвовать всем ради меня? Разве кто-то ещё будет любить меня такой, как я есть, с отвратительным характером, непомерным себялюбием и эгоизмом?
Да какое право имеет Оракул разрывать на атомы моего Барана?!
Я взглянула вперёд, в холодный непроницаемый мрак, туда, куда звало меня с детских лет любопытство, туда, где, возможно, мне могли помочь разобраться с собственными чувствами, я глянула туда в последний раз, повернулась и побежала назад, врезалась во что-то тёплое и мягкое - Энди! Мы упали, я обвила руками его шею и прошептала:
- Боже как же я тебя люблю!
- Ты опять издеваешься? - с опаской в голосе спросил он.
- Пошли домой!
- А как же твой Оракул? Ты ведь всю жизнь мечтала на него посмотреть.
- Там никого нет, я всё сама придумала.
- А твой отец? Он же рассказывал про Оракула.
- Но он ведь тоже никогда его не видел.
- Ну тогда пошли назад! - радостно воскликнул Энди.
Мы поднялись, мой ненаглядный простонал, что отбил себе всю спину и бока при падении, зато мне-то как мягко удалось упасть!
На обратном пути, помогая друг другу преодолевать трудности спуска, мы болтали без умолку. Энди строил гипотезы о том, почему, на самом деле, почти вся экспедиция моего отца погибла. В итоге мы пришли к нескольким выводам, самый здравый из которых: в пещере иорданские власти могли спрятать какое-то сверхсекретное вещество, выделяющее ядовитый газ, который провоцировал галлюцинации.
В гостиницу мы прибыли в грязной разодранной одежде, мокрые от пота, уставшие, но умиротворённые.
Туристы из моей группы жалели, что мы пропустили самую интересную достопримечательность Иордании - каменный город Петру, но никто не знал, что взамен мы вновь обрели друг друга, а я поняла, что, вопреки всем невзгодам, хочу жить дальше, хочу доказать себе и окружающим, что это ещё возможно и более того - нужно. Потому что я необходима мужу и своему будущему здоровому ребёнку. Бессмысленно страдать о прошлом, его не вернёшь и не изменишь, мы должны планировать, строить и менять будущее. Это не мною открытые истины, они давным давно были высказаны другими, но Оракулу и Энди удалось открыть мои глаза на простейшие (и такие сложные, как выяснилось) вещи.
Я вспоминаю, в тяжелые дни депрессии мне казалось, что я падаю всё ниже и ниже, и назад пути нет, я неминуемо упаду и разобьюсь. Но Энди в самый последний момент меня поймал. Теперь нам вместе предстоит карабкаться назад, но вместе веселее, и мы непременно совершим восхождение.
Я найду новую работу, Энди продолжит свою, и, может, его всё-таки возьмут в тот исследовательский проект.
А ещё мне важно знать, что как бы глубоко я ни падала, меня всегда поймает он, и ради этого ощущения стоит жить, стоит падать и заново вставать.
Тайну Оракула я оставляю другим, у кого нет надёжной опоры, и тем, кто ещё не понял, ради чего живёт.