Семён Матвеевич вышел из подъезда. На улице было ещё светло. Начался снег. Он брёл, не разбирая дороги. В метро идти было опасно, пластиковый проездной был именным, и все передвижения по нему легко было отследить. Автобусами, троллейбусами и трамваями (там ещё по старинке принимали наличные) теперь пользовались, в основном, пенсионеры. Молодёжь предпочитала маршрутки, обычное или лёгкое метро, недавно появившиеся городские электрички, ходившие по второму и третьему транспортному кольцу.
На автобусной остановке никого не было. Подъехал видавший виды полупустой "Икарус" с гармошкой посередине. Писатель купил у водителя талон.
Он ехал в неизвестность. Семён Матвеевич понимал, что покупать еду за имевшиеся у него бумажные деньги будет непросто - сейчас во всех магазинах принимали к оплате, как правило, пластиковые карты, а купюры брали только при предъявлении паспорта с чипом. Жене на работе оформили пластиковую зарплатную карточку, и поэтому последнее время всё в семье она покупала сама.
Писатель вылез автобуса на Университетском проспекте и пешком дошёл до смотровой площадки на Воробьёвых горах. Здесь он постоял молча, посмотрел на город. Это была иная Москва, не та, которую Семён Матвеевич знал. Слева ввысь поднимались вавилонские башни Сити из тёмно-зелёного стекла, железа и бетона. Впереди виднелся стадион Лужники с огромным щитом, рекламирующим дорогую иномарку. Новодевичий монастырь стоял обезглавленный - купола снесли, колокола сняли. Теперь там располагалось издательство какого-то мужского журнала. Похоже, новому руководству ничто "человеческое" не было чуждо.
Солнце садилось, в декабре темнело рано. Белые хлопья снега укрывали землю, падали на лицо и быстро таяли. Становилось холодно, хотя он и одел старенький тёплый пуховик. Теперь у писателя не было дома, и надо было искать себе пристанище, чтобы не замёрзнуть. Он стал вспоминать, где обычно грелись бомжи. Последнее время их было особенно много, но ведь кто обращал внимание на этих несчастных созданий! Кажется, они обычно грелись в переходах метро и в мелких магазинах, где не было охраны или чип-контроля. Раньше, когда все церкви ещё работали, то и в них тоже. В поезда бедолаги уже не могли проникнуть - везде стояли турникеты для пластиковых или пенсионных карт.
Рядом со смотровой площадкой стояла старая церквушка. Табличку с названием, кресты и купола уже сняли, икону над входом, вероятно, замазали штукатуркой. 'Кажется, это Храм Живоначальной Троицы на Воробьёвых горах', - вспомнил Семён Матвеевич. Но, как ни странно, изнутри ещё слышалось тихое пение, и сквозь зарешёченные окна лился мягкий свет. Он дёрнул дверь за ручку, та открылась со скрипом. Внутри было тепло, горели лампы и свечи, на стенах виднелись росписи, сохранились некоторые современные деревянные иконы, около стен стояли деревянные леса. Всё золото - лампады, дорогие оклады, кресты - и самые старые из икон, разумеется, реквизировали в первую очередь в пользу 'становления нового режима'. 'Кто знает, может, несколько из них скоро появятся в частных зарубежных коллекциях или у наших олигархов', - подумал писатель.
В храме был только бородатый старичок со шваброй в руке, убиравший зал и при этом напевавший. Он с нескрываемым удивлением посмотрел на писателя. "Что Вам нужно?" - поинтересовался дедушка. "Можно, я тихонько постою тут, помолюсь? Мне предстоит трудный путь", - спросил нелегал. "Да, конечно", - ответил старичок. - "Хотите, я покажу Вам оставшиеся иконы и расскажу о них?".
Он провёл Семёна Матвеевича и поведал писателю о каждой из них, и о святых и мучениках, изображённых там.
- Вы так хорошо знаете всё, наверное, работали здесь раньше?
Дедушка вздохнул.
- Я был настоятелем этого храма. Но теперь это в прошлом, сторожу здание, по совместительству убираю. Видите эти леса? Скоро росписи замажут штукатуркой, последние иконы снимут и заберут, а здесь будет склад типографии.
- Батюшка, какой кошмар! И Вы терпите это? Неужели ничего нельзя сделать?
- Сын мой, история повторяется, если из неё не вынести для себя правильных уроков. А Бог не в рукотворенных храмах живёт, Ему можно молиться и служить везде, и в келье, и в лесной сторожке. Вот и Вы собрались в трудный путь, вероятно, не от хорошей жизни. Кто Вы и почему пришли сюда, в заброшенный храм?
- Не знаю, просто хотел погреться. Я теперь бродяга.
- Я бы рад пустить Вас на пару дней, но сам тут на птичьих правах, со следующей недели приходят маляры и начинают закрашивать стены, а потом сюда перевезут стопки журналов. Не знаю, куда мне теперь податься, светского образования у меня нет.
Писатель решился и рассказал все свои злоключения батюшке. Настоятель выслушал грустную историю нелегала, благословил горемыку, и, наклонившись к самому уху, шепнул ему:
- Рядом с главным зданием МГУ много фонтанов и больших ваз для клумб. Говорят, там находятся вентиляционные люки бомбоубежища, которое приказал построить ещё сам Сталин для работников и студентов Университета. И ещё поговаривают, что в одном из таких мест есть замаскированный вход в подземелье. Подождите меня здесь немного.
Он ушёл и вернулся через минут пятнадцать с лопатой, испачканной землёй и старым Евангелием и молитвословом в руках.
- Спрячьте это под одеждой и идите из храма прямо. Там Вы будете в безопасности.
Батюшка дал Семёну Матвеевичу драгоценный дар, несколько свечей, спички и маленькую иконку Спасителя, писатель завернул её в рубашку и сложил в свой рюкзак, а книгу аккуратно засунул на грудь, под свитер, заправив его в штаны, наглухо застегнул куртку.
Настоятель перекрестил скитальца, и тот вышел из церкви на улицу. Перед ним лежала заснеженная аллея с фонтаном в центре. Семён Матвеевич направился прямо к нему.
Часть 6.
"Жаль, что так и не удалось попрощаться с сыном Пашей", - грустно подумал писатель, шагая к намеченному пристанищу.
Навстречу ему по дорожке медленно вышагивала худенькая бабушка в платке и ветхом шерстяном пальто с меховым воротником, за которой семенил старый пекинес. Этот высокий лоб и светлые глаза новоявленный бродяга точно уже где-то встречал. Нет, не может быть! Её книги когда-то были в первой пятёрке по продажам в России, писательница часто выступала по телевидению, даже вела одну программу, щеголяя нарядами от модных дизайнеров. Они виделись на литературных вечерах в Союзе Писателей.
- Неужели это Вы, Даша? - удивился нелегал.
Старушка обернулась и грустно посмотрела на него. Пекинес недоверчиво зарычал на незнакомца.
- Семён, это ты? - пробормотала женщина. Да, его действительно было трудно узнать в стареньком пуховике и с рюкзаком. Двое обнялись.
Дарья рассказала, что отказалась зарегистрироваться в новом СП, поэтому практически всё её имущество конфисковали, взяв подписку о том, что она не будет больше ничего писать, и обязав сообщать им место своего жительства. Теперь приходится работать уборщицей в одном казино. Лучше вакансии для автора бестселлеров не нашлось, и то по знакомству попала - у одной почитательницы её таланта муж там работал менеджером.
- А ты знаешь, кто возглавил этот новый союз? Помнишь Василия Геростратова, которого мы ещё в 2010 году за плагиат выгнали с позором и лишили членства? Он теперь у обновленцев главный, штрекбрейхер этакий, и именно им была разработана процедура теста на лояльность. Кстати, сейчас практически все публикации, кроме заказных для нового режима, осуществляются за деньги авторов, и даже конкурсы в новом союзе, в основном, платные. Они же превратили творческую организацию, прежде содействовавшую авторам, в коммерческий аттракцион и орган идеологического контроля, к тому же монопольный!
Писатели болтали, смеялись, вспоминая прошлые беззаботные годы, былые посиделки в литературных гостиных, творческие вечера, застолья на юбилеях, общих знакомых. Но скоро пронизывающий холод и усиливавшийся снег заставил их распрощаться, Семён попросил передать их общей знакомой Татьяне, что ушёл из дома и стал бродягой. Дарья посочувствовала ему, но сказала, что сейчас, к сожалению, ничем не может помочь, её ведь теперь контролируют, тепло попрощалась со знакомым и поплелась со своим лохматым спутником домой, в маленькую комнатушку около бывшего театра Джигарханяна. А Семён Матвеевич побрёл искать заветный фонтан.
Минут через пятнадцать он нашёл его, дёрнул за большую решётку - та свободно отошла в сторону, открывая широкий лаз вниз, в темноту. В нос ударил сильный запах затхлой воды и аммиака. Он скривился, и в первый момент инстинктивно зажал пальцами ноздри. Наверное, где-то рядом проходила канализация. Немного попривыкнув к темноте и вони, он снял рюкзак и полез в отверстие, нащупал ногою металлическую ступеньку вниз. Рюкзак пришлось втянуть за собою внутрь и здесь уже надеть на себя. Книги под курткой мешали Семёну Матвеевичу спускаться, приходилось придерживать их одной рукой, а другою перебирать металлические ступени. Наконец нога нащупала пол. Тут было просторно, темно и немного теплее. Он снял рюкзак, расстегнул куртку, и переложил в него книги. Писатель впервые пожалел, что не взял мобильник или фонарик с собой, но телефон брать было опасно, по нему местоположение обладателя теперь могли отследить через спутник, а фонарь искать было некогда, приходилось спешить с уходом. Семён Матвеевич собрался зажечь спички, которые дал ему настоятель. И тут в темноте услышал рядом чьё-то дыхание.