Васька спит, а во сне его - мыши скребутся. Серы. Васька рыжий, как кот, только вовсе мышей не гоняет. Сон сморил, опрокинул на лавку.
...Шуршат. Беспокоят собой половицы. Васька спит, и мышей не считает. Сон течет, как вода в решето, бесконечны тягучие воды. Васька спит, а потом просыпается. Враз открывает глаза.
- Дурной, - говорит Василиса. Смеется. - Кто спит, когда солнце гуляет? Бездельник! - она говорит, и берет его за ухо. - Встал? Помогай!
Печь пыхтит, печь стрекочет дровами. Черны уголья. Ваське блазнится - мыши. Просочились сквозь сон и шалят у печи. Василисе мешают.
Он берет помело. Послесоние вязко.
- Уголь выпал из печи - к гостям, - говорит Василиса. - И кого к нам притащит нелегкая?
...Взрослая. Красный убрус, сарафан. Строго смотрит на Ваську. Сестра.
Васька рыжий и глупый. Васька ждет, что она еще скажет. Василиса молчит.
Мыши робко играют в подпечье, скребут тишину.
Все сильней и сильней...
Тишина рассыпается стуком.
Сон исчез, будто не было вовсе. Или был, только снился не Ваське. Так случается. Васька привычен.
- Гляну, кто там пришел! - говорит.
Василиса кивает. Тугая коса, и глаза ее зелены. Взрослая. Васька робеет пред ней.
Дверь тяжелая, скриплая. Блеет тонко, и голос ее проржавел. За порогом - кудлатая тень. Тень лежит на траве, распростерлась по каждой травинке. Хозяин ее невысок. С бородою, клюкой и котомкой. Улыбается Ваське.
- Водички бы вынес, малец! - говорит. - Притомился, и пить страсть как хочется.
Васька бежит за ковшом.
- Угощайтесь!
Вода бесконечна, как сон, тот, что снится не Ваське. Во сне - ковш, прильнувший к рукам, и старик на пороге, и черный, сорочиный глаз старика, что косится на Ваську.
- Спасибо, - роняет старик. - Бог вам в помощь.
И сон продолжается. Долог. Недобр.
В этом сне - отчего-то кричит Василиса. Сидит, прислонившись к печи, и отчаянно воет. И слезы текут по щекам.
- Огонь, - говорит она, - пламень чудесный. Повсюду огонь!
Сон глубок, как колодец. Васька хочет проснуться, но сон не пускает его.
- Справная девка. Давно занедужила? - камнем роняет старик. И идет, подгоняя собою ленивую тень.
И идет за порог.
Васька мал. Память Васьки - острее иглы.
- Да на Пасху еще, - говорит. - После службы... пришла и заблажила, мол, видит красный огонь, и огонь ее жалит...
- Ты что? - отвечает ей Васька. - Ты что? Посмотри на меня!
- Огонь, - Василиса глядит сквозь него. - Се - огонь окаянный.
И плачет. И Васька ревет вместе с ней.
А потом все становится прежним. Как сон, что уйдет на рассвете, стечет, как вода в решето, позабудется в памяти.
- Ай! - кричит Василиса. - Пирог подгорит!
И встает. И хватает ухват. И кидается к печке.
- Вы б - с нами за стол, - говорит старику, - не побрезгуйте.
Взрослая. Красная лента в косе... как огонь. Бесконечно горящее пламя.
- Добро, - отвечает старик.
***
Лучина чадит. Свет ее - тихий, мерклый, слабеющий. Тьма вокруг, обступает, теснит. Налипает на веки, и хочется спать. Васька дремлет. Набитый живот. Сытость и темнота.
- Почему? - говорит Василиса. - За что?
Тьма стоит за плечом ее. Черная, как уголья, дышит духом печным.
Спать. Укутаться тьмой. Занырнуть с головою в нее.
- Синь-река, - отвечает старик, - перекатами полная Сухона. Пенится, плещет, играет. Корабль плывет по реке. Видишь? - он говорит, и поводит рукой.
Васька дремлет. На белой стене - черный, важный корабль. Плывет, колыхаясь в волнах. Полный тьмы, и железа, и страха.
- Новгородцы, - смеется старик, - их несет беспокойная Сухона. Ветер бьет в паруса. Чайки тянутся следом. Видишь?
Тени ползут по стене. Злой корабль и юркие чайки. Крича, пролетают над ним. Васька дремлет. Во сне - он стоит на носу корабля. Ждет, большой, бородатый и сильный. Солнцем залитый берег. Яркий город - на нем.
- Се - Великий Устюг, - и старик умолкает.
Волны плещут в корму. Подплывает корабль. Васька щурится - солнце остро.
- Устюжане! - кричит он, и крик его ветром разносится Сухоной. - Откуп нам отдавайте! Иначе возьмем на копье!
И грохочет раскатистым смехом.
Велик белокаменный город. Крепки его стены. Обильный богатствами Устюг... К чему несговорчивость? Ваське сего не понять.
- Так было, - старик говорит, и слова его - камень. - Решили пограбить у стен. Там... была одна церковь...
И вновь замолкает.
Холодные тени тяжки.
...Васька тащит икону. Она - точно воск, точно пламень. Трещит под руками огонь, занимается жар. Васька потный и злой. Васька - к лодке бегом.
- Вот, - плюется, - тяжелая. Что за морока!
Кричат очумелые чайки. Волна - бьется яростна, гневна. А лодка - как якорь в песке. Неподвижна. Хохочут кругом. Васька - в лодке с иконой. Ярка, золотится окладом. Огонь непрестанный.
Старик - рядом с ним, тоже в латах и шлеме.
- Свяжи ее убрусом, - он говорит, - и тогда поплывешь. Полонянин несвязанный - в плен не потащится.
Глаз его черен, лукав.
Васька жмется к корме, на икону - со страхом.
Смешки.
- Я - боюсь? Да ничуточки!
Плат в руках его. Плат Василисы. Горящий огнем. Красный, памятный. Васька теснит им икону.
- Вот тебе!
Лодка летит по волнам. Необъятная Сухона. Ближе корабль, все ближе...
- Огонь! - блажит Васька. - Огонь на руках моих... Друже... спасите...
И тьма накрывает его. Изнуряет, слепит. Васька воет. Огонь пред глазами неистовый.
- Вот так, - отвечает старик, - так и было.
Холодная, мертвая тьма.
- И велел новгородский владыка икону вернуть. И прощенья просить у нее - осквернителям... - так говорит, и глаза его темны. - Се - давнее дело. Забыто... и Васька забыл. Только вот средь потомков его, с той поры - вспоминается. К Пасхе.
И смотрит на Ваську. И ждет.
- Не простила, видать... - шепчет Васька.
Гремучая, черная тьма.
- Не простила, - кивает старик, и встает, и скрипят половицы. - Бог в помощь. Пойду я, пожалуй. За стол - благодарствую.
Тень вырастает за ним.
- А... она... - говорит ему Васька, и жмурится. Мокры глаза. - Василиса, то бишь... подмогните нам, дедушка...
Жалок.
- А чем подмогнуть? - суровеет старик. - Этот убрус не я завязал. И развязывать - тоже не мне. Хотя... есть один способ. Да только тебе не понравится.
Шепчет, склонившись над Васькой.
Слова - уголья раскаленные.
Ярый огонь несмолкающий.
Сухона плещет волной, и горьки ее воды зеленые.
- Нет! - кричит ему Васька. - За что?
И молчит, рот ладонью прикрыв. И глядит на лучину чадящую.
***
Непогодится. Дождь, тихий, мелкий, нудящий - сеют тучи за серым окном. Небо жмется к земле. Холода уже близко.
Васька ждет холодов.
- К Рождеству все наладится, - мать говорит, и глаза ее кротки, - так поп обещал. Отмолить мою доченьку...
Всхлип.
Дождь стекает по крыше. Недобрая, стылая хмарь. Сквозь нее - прорываются звуки. Тонки, будто нить. Заплетаются, рвутся.
- Не, наш будет звончее, - нахмурилась. Черная бровь под платком. - Этот хрипатый какой-то...
...В курятнике - сухо и сено. В курятнике - пыль. Бьют встревожено крылья. Пестры.
Васька встал на пороге. И - черное, быстрое, злое бросается в грудь. Оглушительно квохчет.
- Чернушка! Ты что разбуянилась? Что ты...
Чернушка в руках его, перья ее - как ножи. Желтый глаз беспокоен.
- Ко-ко... кукареку! - и смотрит на Ваську задиристо. Желтый, сверкающий глаз. - Ко-ко, ко-ко-ко!
Грохочет за стенами. Мается гром. Дождь смелеет и крепнет. И Васька бредет через двор, и в руках его - черная курица.
- Вот, - говорит он, и взглядом - на мать, - вот она и кричала.
Несчастная мокрая курица.
- Сглазил! - ахает мать. - Сглазил тот ворожей нашу курицу! Нонче - только ушел - прусаки все повывелись... куры запели... Ахти, быть покойнику в доме! А ты, - тычет пальцем на Ваську, - куда ты смотрел? Зачем в избу пустил? Зачем вынес попить?
Гром бьет, будто колет дрова над избою. Раскатисто лупит по крыше.