Она стоит в дверном проёме, застывший на границе двух миров. Взгляд её устремлён вглубь пустого коридора, но видит она не его. Она слушает тишину, как будто пытается уловить эхо ещё не прозвучавшего шага.

Я наблюдаю за ней со своего стула. Мы оба замерли. Два разных вида одиночества, проверяющих друг друга. Её - плотное, тактильное, выверенное носом и ушами. Моё - абстрактное, рождённое из тиканья часов и непрочитанных строк на экране.

Она не ждёт никого конкретно. Она ждёт самоё возможность события. Любого. Шороха, скрипа, смещения пылинки в воздухе. Её ожидание - это форма молитвы миру, чтобы тот не застыл окончательно.

Я жду, когда она закончит своё молчаливое бдение. Моё ожидание - это отсрочка. Пока она стоит там, я могу не возвращаться к своим мыслям. Я могу просто смотреть на неё и через неё - на природу самого ожидания.

Она делает короткий, шумный вдох, как будто пробует воздух на вкус. Решение принято. Не потому, что она что-то нашла, а потому, что не нашла ничего, что могло бы её удержать. Она переступает порог. Её тело, бывшее струной, готовой дрогнуть, внезапно обмякло, стало просто телом.

Она ложится на коврик, тяжёлый и безмысленный. Ритуал завершён. Пустота подтверждена, мир снова безопасен в своей предсказуемости.

А я остаюсь на стуле. Моё одиночество, которое она только что своим ритуалом на мгновение отогнала, возвращается ко мне. Но теперь оно кажется менее острым. Потому что я видел, как кто-то другой, другим способом, делает ровно то же самое - договаривается с тишиной, проверяя, не таится ли в ней чудо. И его неудача была моим небольшим утешением. Мы оба убедились, что чуда нет. И в этой совместной констатации была странная форма близости.