Иногда утром бывает ощущение, что мы с моим приятелем, тем, что за стеклянной гранью зеркала живет - никак, особенно, и не связаны.
Здороваемся глазами, встречаясь во время утреннего бритья взглядами, и расходимся.
Он в ванной остается, я на работу двигаться начинаю.
Не скучно ли ему там одному жить, когда я свет в ванной гашу?
О чем он там думает, в одиночестве и влажной темноте - под шум водопроводных труб?
При таком обилии свободного времени - он уже давно, думаю, философом стал. Мыслит себе на просторе, в темноте, никем и ничем не отвлекаемый. Свет выключили - и нет ничего, кроме его одинокого сознания.
Зато, о чем я думаю, заводя автомобиль, выдвигаясь из гаража, и отпугивая китайских студентов, движущихся мимо ворот неуправляемыми стаями - знаю точно. Из - первоисточника.
Жалко, что они, китайские студенты и студентки из общежития неподалеку, мысли читать не умеют. Мне кажется, легкомысленные они какие-то немного. Не тонкие. Хоть и представители народов Востока. Где тонкость мысли - многовековая традиция. Тысячелетняя. Даром, что высшую школу здесь, у нас, посещают.
От недостаточного знания русского языка, может быть, это происходит? Их такая нетонкость?
Видят же, что машина задом подает, медленно (не задавить бы кого ненароком!), а им на это наплевать. Идут прямо под колеса, руками машут, хихикают. Как будто эта дорога - исключительно для них здесь проложена.
А я точно знаю, что не для них. Или - не совсем для них.
Хотя, конечно, гостям нашей страны всегда рад. Чем богаты, тем и рады, как говорится...
Даже и такой ухабистой дорогой - с лужами там и сям, тоже рад и богат.
Это у нас - национальное богатство, раздолбанное и радостное. За наши же, деньги выстроенное.
Пользуйтесь, наслаждайтесь, и не взыщите, если что не совсем так. Или - совсем не так. Денег у нас не густо, а и те, не густые, на половину скрадены.
Зато - очень эта дорога гибкость, ловкость и прыгучесть развивает. Не хуже фитнесса.
Но если бы они моим родным языком в достаточной степени владели, или мысли читать научились - точно остановились бы, и пропустили бы машину.
Да еще бы и смутились. От содержания моих мыслей.
Может быть, может быть...
А может быть - и нет. Не смутились бы. Кто их знает?...
Я ведь по-китайски совсем не говорю. Даже - во сне. Не понимаю, что они там, в ответ, мне приготовили.
А он, мой друг, значит, мыслит себе дома, в ванной. До вечера времени - много. Может быть, нашел, где там можно даже и прилечь поудобней - за гранью зеркала. Стоя-то - ничего путного в голову и не полезет. Проверено на себе.
Прилег, и мыслит неспешно. В отличие от меня - горемычного.
Я бы там просто прилег - и выспался бы как следует.
Он же - нет. Размышляет, думаю, о тех, с кем иногда в этом, зазеркальном мире встречается и знакомится - иногда вечером, иногда среди ночи, или по утру иногда... Какие они, все-таки, хорошие, ласковые, нежные, неповторимые... Как здорово выглядят, когда к нему заглядывают, и все с себя снимают. На него внимания не обращая.
Он особого внимания к себе и не требует.
Главное, чтобы мне тут - по эту сторону зеркала, неплохо было.
Вот, последняя, например... знакомая - так можно теперь сказать. Почти уже близкая. Как она его порадовала!
'Она была пастушкой, но, боги, как прелестна...' - вот просится на язык классика, чуть перевранная для удобства чтения.
Перевести?
Пожалуйста: чума! Просто чума безо всяких кавычек! Если по-немецки, так просто - штурм унд дранг какой-то! Буря и натиск.Или даже наоборот - сначала натиск, потом - буря!
Сорок второй размер ноги. Пятьдесят первый - бедер. Или - пятьдесят третий. Сантиметра не было - на глазок все, на глазок. На ощупь. До сих пор в ладонях ощущение этой волнующей силы. Неутомимой и горячей.
А грудь! Вы бы только видели...
Гранит - четвертый номер. Не знающий любовных неудач. Ни грамма силикона! Ни мгновенья сомнений. Один сплошной восторг!
И ослепшие пляжные жертвы летом... А также их обескураженные и разъяренные жены.
А карий взгляд на жизнь? Бездонный, как у удава. Съевшего кролика, но явно не наевшегося, и собирающегося полакомиться следующим. Натянуться на него перчаткой, и заглотить - тепленького, покорного. И осмотреться - а еще одного не припасено ли где поблизости? Для полного удовлетворения?
И понеслась эта картина маслом неизвестного мариниста. Сбрендившего на почве хронического сексуального голода. Изобразившего нападение морского змия на мирное торговое судно, и поедание этого самого судна вместе с командой. Со всеми, вытекающими из этого обстоятельства, разнообразными последствиями.
Всю грудь пастушка жертве искусала, и она, жертва, теперь мчит на работу со скоростью пять километров в час - по причине обильных пробок, и почесывает синяки сквозь рубашку. Знатные синяки - надо должное ей отдать. Умелые. Памятные.
Как сбитые самолетики на борту истребителя.
И всю спину исцарапала - накладными ногтями. Тоже чешется. Но вот до спины и поясницы - на ходу - любовно покусанный не достает. Даже с пробками, на малой скорости - нельзя же руль так вот взять, да бросить. Безнаказанно. И спину чесать начать - с поясницей. И даже немножко ниже.
Не поймут.
А один накладной ноготь - в подушке застрял. Похожий на зуб акулы-убийцы, засевший в борту разбитой шлюпки, выброшенной на берег. На радость аборигенам.
И живот весь в синяках, и еще что-то там, внизу, до потеков натерто. Приятно ноет. А если приятно ноет, значит еще, что-то осталось. Будущим поколениям.
А ведь такая поначалу была скромная. Почти, жеманная.
Заманивала, очевидно:
Кофе - цвет лица портит. И сердцебиение вызывает. И сон прочь гонит - совсем не к месту.
Пирожное - полнит. Мороженое - тоже. И кожу жирной делает чересчур.
Коньяк - слишком крепко, вино - очень вяло.
А шампанское - так просто совсем не к месту. Даже - с фруктами и шоколадом. Газы одни, и голова как не родная.
Про пиво - и слышать не хочу. Гадость мочегонная.
Сукразит к чаю - для печени яд. И для почек - яд. И для всего остального - тоже яд.
А сахар - и подавно, белая смерть. Вкус чая портит.
А уж от лимона - так и вообще все, как от уксуса, скукоживается. И на лице, и в других местах, не менее интимных.
Витамин С лучше в виде смородинового варенья потреблять...
Ну, вот тебе и смородиновое варенье. С витамином С...
Ка-ак вдруг набросилась без объявления войны - пуговицы с рубашки россыпью!
Ка-ак рванула - чуть ремень турецкий, кожаный, довольно прочный, пополам не разорвался!...
Ка-ак впилась - только глаза на лоб у кролика. От такой бури и штурма - посредине вполне мирного пейзажа вечернего чаепития.
А звуки какие - при этом!
Какое там смородиновое варенье...
Отдаться, и ни в чем себе не отказывать!
И умереть - среди руин. На руках у победителя, не знающего снисхожденья.
Что, в конце концов, и произошло... Часа через три. Когда уже синяки некуда ставить было.
Так вот мы и размышляем с моим приятелем. С тем, что в ванной остался.
Он там тихонько скучает, и ожидает, что вечером еще с кем-нибудь познакомиться - чтобы новая пища для размышлений нашлась.
Я смотрю на забитую стоянку перед офисом. И думаю, как бы этот день поскорее закончился. Чтобы вернуться, поздороваться с ним глазами, пожелать ему спокойной ночи, и завалиться спать пораньше.