Сквозь забрызганную, давно не мытую витрину видны турникеты у входных ворот зоопарка - на другой стороне улицы, - возле которых толпятся родители с детьми.
Как же я не люблю зоопарк, думаю я... Очень не люблю.
Не потому, что там можно обнаружить своих многочисленных и довольно близких родственников, и даже на кого-нибудь очень-очень знакомого напороться. Будто в кривое зеркало заглянуть случайно.
Это как раз-то и занятно - иногда на самого себя со стороны поглядеть, и даже - вглядеться получше. Интересное и поучительное зрелище.
Причина моей нелюбви - совсем в другом. Мне не нравится, как живут звери. Словно пленные в образцовом немецком концентрационном лагере времен второй мировой.
Или же - как арабы на американской базе Гуантанамо, что на острове Свободы распложена.
Или - как отечественные зеки, хоть и где-то почти посредине Сибири, но все же - ближе к Ледовитому океану...
Забитые и запуганные, плохо кормленные, вымуштрованные...
Мучаются, - на потеху гуляющей публике. С тоской на волю смотрят.
Особенно - если в обезьянник заглянуть.
Или - в тот же слоновник.
Кто-то умный говорил, что зоопарки и общественные туалеты - истинное лицо любого города. А все остальное - просто мишура.
Если это так, то впечатляющая у моего любимого города физиономия. Надо отдать ему хоть в этом должное... А то все ругают, да ругают.
Ароматная, и почти неповторимая физмономия.
По той же причине и в цирк с животными я уже давным давно - ни ногой.
По-моему, даже - с самого детства его игнорирую.
Хорошо, что Юлька, тоже, кажется, не очень-то уважает цирк с животными. Да и уголок Дурова заодно.
Во всяком случае, не вспоминает про них - когда мы с утра придумываем, как развлечься в выходной день.
***
- А ты совсем и не взрослый, - говорит мне Юлька. - Тигров боишься. И львов боишься... Боишься?
- А ты - разве нет?
- Нет, пожалуй, - говорит Юлька. - Не боюсь. Они, вообще-то, не страшные. Не очень... И медведи тоже не страшные. А слоны очень добрые. Как наш Дося.
И, через некоторое время, отправив в рот две последние ложки фисташкового мороженого, добавляет, жмурясь от удовольствия, но заговорщицки:
- У меня есть план.
- Какой же?
- Давай, пойдем туда вечером? Когда солнце сядет, и сторожа спать уйдут.
- Почему, вечером? Туда и днем-то страшновато... А уж когда солнце сядет - и подавно, - подыгрываю ей я. - Мне будет там страшно.
- Ты не бойся. Я же с тобой!
***
"От заката до рассвета...
Вспоминай каса-ание руки..." поет какой-то очередной отечественный педик.
Так и льется-разливается из динамиков над стойкой пустого бара. Над которой высится добродушная, кокетливая официантка с весьма выдающимся бюстом.
Мне кажется, она млеет от такой музыки, полуприкрыв свои красивые, сияющие, густо накрашенные глаза.
От зака-ата до рассс-ссвета..." - допеваю я мысленно за педика.
Уж такой-то момент тебе запомнится надолго, дурачок крашеный.
Привычка у меня такая - мысленно допевать про себя особенно мне понравившиеся куплеты.
И что же это за настроение у меня сегодня такое?
***
А Юлька - смелая девочка. Пусть и перемазалось по уши мороженым.
Которое мы едим. Сидим в кафе, лакомимся, и посматриваем на ворота зоопарка, куда сегодня, вроде бы, собрались.
Интересно, что же нам делать в зоопарке вечером? После закрытия?
Кажется, Юлька собралась туда вечером совершенно серьезно - храбрая девица. И темноты не боится.
А главное, не теряется в не очень штатных ситуациях, в чем я уже сумел убедиться.
***
Этим летом мы как-то после завтрака решили прогуляться, взяв в свою компанию и Досю, - за нашим любимым лакомством. За развесным сгущенным молоком, которое привозят в местную продуктовую лавку в больших, здорово побитых жизнью молочных бидонах.
Узнав такую приятную новость, Дося сперва льстиво заюлил вокруг, а потом стал носиться, как очумевший, по участку. Не разбирая - где тут грядки с кабачками, а где цветы, а где дорожки. Приглашая и нас присоединиться к готовящемуся празднику. Черный, с благородными седыми пятнами на боках, английский сеттер высоких кровей - добрейшей души и веселейшего нрава человек - тоже любил эту тягучую сладкую штуку. И даже очень любил, и может быть, даже больше нас с Юлькой!
Но еще больше он обрадовался тому, что его собираются взять с собой, а не посадить на цепь - подвывать с тоски, и ловить пролетающих мимо мух и прочую летнюю нечисть.
Конечно, по такому случаю, он изо всех сил старался вести себя прилично - чтобы мы вдруг не передумали.
Но все же, он не до конца понимал - зачем ему нацепили ошейник с длинным поводком? Когда и без этой противной удавки он не собирается никуда от нас уматывать.
Ну, если только - недалеко. Чтобы нас не терять из виду.
Так, побегает немного по полю, и прибежит на мой свист или на Юлькины звонкие хлопки в ладоши...
Свистеть Юлька еще пока не научилась, хотя упражняется в этом постоянно. Берет с меня дурной пример.
И зачем ошейник с поводком?..., - думал Дося. - Мы же не в городе...
Даже обидно немного, слушай, а? - и вертелся волчком, запутывая нас Юлькой своим поводком.
***
Необъятное, душистое летнее августовское поле поднималось слева - круто, и прямо к горизонту.
Вместо пшеницы, - на которую местные колхозники просто махнули рукой, - оно поросло высокой густой травой, и звало и манило Досю. Запахами своих цветов и полевых мышей, шорохами, шелестами качающейся на жарком ветерке травы... Охотник, одним словом, - хоть и совсем домашний, городской житель.
А главное, оно манило его - роскошной возможностью поноситься, поскакать со скоростью курьерского поезда - как только он и умеет.
Вздымая в высоких прыжках уши, будто крылья.
Говорят, что охотничьим собакам надо в день пробегать минимум километров сорок-пятьдесят, и потом валиться у ног хозяина, выложив язык на бок - все на сегодня!
Но где же на участке в шесть советских еще соток столько набегаешь?
***
И все же, Дося был охотником... Настоящим. По перу, как говорят, - на водоплавающих птичек. Даже, если и охоты никогда в жизни в глаза не видал, и воды боялся...
Войдет за нами в воду по брюхо, намочив свою длинную, лохматую, с проседью шерсть, и скулит, и плачет жалобно - вернитесь, мои хорошие... Пожалуйста... Я боюсь за вами плыть. Это же очень страшно... - в речке плавать.
И весь берег с отдыхающими взбудоражен, - что там за собачий сын рыдает? Кто это там и где это там животное мучит?
А ведь должен был бы любить воду до полусмерти.
***
Приличия приличиями, сгущенка сгущенкой, но, почуяв свободу, победить натуру он просто не мог.
И тянул, и тянул поводок - за кювет, в поле. И меня вслед за собой. Было жарко, и пот катился у меня пол лицу из-под солнечной шляпы-панамы. А Дося был жилистым. И даже очень!
Юлька сказала:
- Ладно, уж так и быть. Ты, наверное, устал. Дай я его немного потяну.
- Он тебя утащит, - сказал я. - Посмотри, какой он сильный, а ты - какая пока еще маленькая...
- Ну, дай... ну, пожалуйста... Я тоже сильная. Хоть и маленькая.
И, не очень хорошо соображая от жары и обжорства за завтраком, я отдал ей поводок.
Мы шли вдоль поля, продолжая беседовать начатую еще за столом беседу о жизни на Луне...
Вчера до поздна мы исследовали почти полную Луну в телескоп, который я привез на дачу - в подарок Юльке.
И хотя Юльке приходилось удерживать Досю двумя руками, она мужественно продолжала задавать мне вопросы, типа: а разве можно жить там без воды?
А лунатяне, не боятся ли морозов?
А почему у них шоколад сладкий, а у нас он называется горьким?
А почему мы к ним в гости не ездим?
Или они - к нам?
В густой - по пояс - траве что-то треснуло.
Дося не выдержал искушения...
И одним прыжком перемахнул через глубокий кювет.
Юлька, присев от неожиданности, понеслась вслед за ним под откос, скользя по траве и упираясь в землю пятками - уже на корточках, - но не выпуская поводок из рук. Словно - на водных лыжах...
По-моему, Дось сам испугался произведенного им эффекта. Потому что немедленно остановился на мой крик, как вкопанный. Оглянулся, и тут же подскочил к сидящей, но так и не выпустившей из рук поводка, Юльке, виляя виновато хвостом и заглядывая ей в глаза - ну, прости, пожалуйста, ну, прости... Можно я тебя лизну, а?
Можно?
Несколько секунд сидящая на земле Юлька решала, стоит ли ей заплакать, или не стоит?
И не заплакала:
- Я сама виновата... Ты же меня предупреждал, - сказала она, и стала подниматься, и отряхиваться. - Ах ты, Дося-Дося...Зачем ты так прыгаешь?... Не можешь, как приличные люди, гулять?
И она обняла жалестно юлящего вокруг нее обидчика за шею руками...
В то время как Дось, обрадовавшись, что на него не сердятся, с удовольствием облизывал ее уворачивающееся лицо.
***
- Так какой же у тебя план? Почему - вечером? Кстати, давай вытрем лицо, - я беру салфетку из подставки.
- Мы пойдем вечером, перед закрытием...Потихоньку. Сторожа пойдут спать, а тут и мы. Ты возьмешь с собой клещи. Я видела у тебя в ящике большие хорошие клещи.
- Зачем нам клещи? Защищаться? Боюсь, что против местных тигров клещи не помогут... А уж против львов...
- Нет. Какой же ты... - Юльке не хочется меня обижать, - не-даль-но-вид-ный..., - по слогам выговаривает она сложное слово. - Мы клещами оторвем замки. И всех их повыпускаем. На волю.
- Кого, Юля?
- Животных...
- Ааа... Давай, все-таки, лицо вытрем.
- Нет, не надо пока.
- Почему?
- А разве не будем еще мороженого? А потом сразу все и вытрем...
- Живот у тебя не заболит?
- Нет. Раньше не болел.
- Разве раньше тебе мама столько мороженого сразу когда-нибудь покупала?
- Нет, - признается Юлька честно. - Но ты же и не мама! Так вот, мы всех выпустим, и всех мы переселим на Луну - ты не против? Там им будет так хорошо... Просторно.
Я делаю знак официантке.
***
Юлькина мама, моя неродная сестра, лежит в онкоцентре, высящимся над Каширкой страшным серым бетонным бастионом, утыканным всевозможными антеннами, будто шипами.
Лежит она с очень нехорошим диагнозом.
Хоть я и имею весьма смутное представление о боге, я молюсь - чтобы нас пронесло.
Однако мои молитвы, очевидно, не доходят по адресу.
Либо я слишком грешен, чтобы меня выслушать, либо у создателя много других, более важных дел.
Сестра взяла с меня страшную клятву, что в обмен на завещание нам с Юлькой пополам всего ее имущества, я не брошу Юльку, и даже напишу об этом сестре расписку.
Она не понимает, что этим обижает меня, но и я понимаю, что у человека в такой ситуации просто крыша едет, поэтому не спорю, молча соглашаюсь со всем, что она мне говорит.
Расписку, так расписку, завещание - так завещание.
А сам молюсь.
***
Для Юльки мы даже придумали легенду, по которой она уехала в дальнюю командировку - Варвара не хочет, чтобы Юлька ее видала в таком состоянии.
То, что хорошие люди и звери переселяются в конце концов на Луну - присочинил к легенде я сам - еще летом.
Так что, Юлькина мама сейчас в командировке - присмотреть на Луне домик, куда они с Юлькой потом когда-нибудь переедут.
Глупо все это, конечно.
Но, что удивительно - легенда работает. Юлька, правда, не очень понимает, зачем им еще и домик на Луне, если есть такая чудесная дача? И вообще, чего им там делать-то, когда и здесь совсем неплохо?
Ясными вечерами мы изучаем с Юлькой в телескоп серо-черную, без полутонов, лунную пустыню, покрытую кратерами. Телескоп я перевез с дачи в город и поставил на лоджии.
Луна периодически появляется на западном небосклоне, в разрывах между домами напротив.
К весне на небосклоне, сразу после заката начала появляться еще и утренняя звезда.
- Лучше бы они переезжали туда, на звезду, - говорит Юлька. - А на Луне, мне кажется, очень темно и скучно.
- Это не звезда, а планета. Венера. А на Венере, говорят, чересчур жарко, - говорю я.
***
- Люди слишком маленькие, - говорит мне Юлька. - Их даже в телескоп не разглядишь. Жалко, что и мамы не видно. Но я вон там вижу слона. Посмотри сам, если не веришь.
На серой поверхности, усеянной мелкими кратерами, конечно, никакого слона нет и в помине.
Но я лично надеюсь однажды все-таки увидеть лунные летающие тарелки - о которых так много пишут уфологи, и потому тоже охотно разглядываю Луну. Вдруг и мне повезет?
Да и вообще - телескоп очень занятная штука. Заставляет думать о многих вещах, в том числе, и о вечности.
- По-моему, Юль, это не слон, а жирафа.
- Да нет же, - говорит Юлька, - это точно слон. А вон - еще один... Там - целое стадо. И что только они там кушают?
- Знаешь, - говорю, - они приспособились, наверное. Там пыль очень питательная... И булыжники - съедобные, как булки. Луна же от земли оторвалась сколько-то там миллиардов лет назад. За это время - все стало постепенно съедобным.
- Правда?
- Правда... почти... Ты же видела в энциклопедии - как из молока творог готовят? Я тебе показывал. Его же не сразу едят - он должен повисеть, приготовиться. И сыр тоже - созревает. Ты же любишь сыр?
- Да.
- Вот и пыль с камнями такими же стали съедобными и вкусными, как сыр. Только им времени больше понадобилось. Это же камни, все-таки, а не молоко.
Юлька смотрит на меня, и не понимает - шучу ли я, или все же говорю правду.
Я и сам понемногу начинаю верить в то, что рассказываю.
- Надо будет еще раз посмотреть энциклопедию, - заключает она.- Покажешь?
- Конечно, - говорю я.
***
Она внимательно слушает мою сказочную чепуху, думает немного, и все же признает мою правоту:
- Вот бы попробовать... Но все-таки жалко, что нельзя маму с Досем разглядеть.
- Ну, ничего, - говорю я. - Зато они на нас оттуда смотрят, и видят, наверное. И мама сейчас глядит на часы, и качает головой. Сердиться, по-моему.
- Почему качает? - спрашивает Юлька невинно, делая вид, что не понимает, хотя прекрасно все знает, что и почему. У нас сегодня уже давно в программе - мытье, и дальше - сон.
- Потому что маленькие девочки давным-давно должны спать, - говорю я.
- А я еще хотела мультик посмотреть...
- Завтра, Юля - завтра выходной день, и мы все с тобой посмотрим.
- А мама письмо не прислала?
- Нет, - говорю я, - не прислала. - Завтра после обеда съезжу на почту, может быть, что-нибудь пришло от нее. Но она же сегодня звонила!
- А мне больше нравится, когда письма приходят.
- Так ты же читать не умеешь...
- А ты на что? - говорит Юлька весьма резонно. - Ты же у меня есть!
***
Сестра пишет Юльке трогательные записки, я читаю ей вслух, а Юлька потом аккуратно складывает листки из блокнота в большую коробку из-под леденцов, которая у нее - вроде волшебной шкатулки со всякими ее драгоценностями.
Пока она спит, я иногда подкидываю туда какие-то безделушки. Вроде бархатного сердечка, которое мне на Валентинов день почему-то решила подарить моя подружка Света, хрустальные бусики, купленные случайно в супермаркете, сережки.
Она очень радуется, но и очень любопытствует - как же они там появляются?
Коробка хранится у нее под раскладным диванчиком, на котором она спит - я вытащил на лоджию письменный стол, и поставив небольшую китайскую ширму из вощеной бумаги с драконами и цветами. Купленную в китайском же магазине.
Туда же поставил тумбочку, и ночник.
Юльке очень нравятся эти драконы, летающие в цветочных джунглях.
- А ты почитаешь мне на ночь? Или дашь ноутбук - мы с тобой поиграем в картишки?
- Хорошо, мы это решим уже перед сном - договорились?
- По рукам?
- По рукам!
Я подставляю ладонь, и Юлька звонко хлопает по ней своей ладошкой.
***
- Какой хороший аппетит у вашей дочки, - говорит официантка благожелательно, нависая над нашим столиком бюстом, и пытаясь потрепать Юльку по щеке. А сама смотрит на меня с кокетливым плотоядным любопытством.
У меня даже возникает желание поддержать ее бюст - чтобы она чего-нибудь не опрокинула на столе - ненароком, так она низко наклоняется к нам.
- Это не аппетит, а мороженое, - говорит Юлька, отстраняясь от ее руки. Кажется, она даже немного ревнует к такому интересу официантки - к моей скромной персоне.
- На выходные дочку взяли? - спрашивает официантка.
- Да, - говорю я. - На выходные...
- Прелестная девочка, - говорит официантка. - Только немножко пугливая... Диковатая?
- Просто я не люблю, когда меня немытыми руками за лицо трогают, - говорит Юлька, глядя на официантку исподлобья.
Официантка добродушно улыбается:
- Девушка, я уже сегодня за день раз сто руки помыла! - весело говорит она. - Но могу еще раз - если тебе будет приятнее.
- Помойте... - говорит Юлька.
***
Когда официантка отходит с новым заказом еще на две порции фисташкового мороженого, Юлька спрашивает:
- Ты что, теперь мой папа, да? Пока мамы нет? Или насовсем папа?
- Ну, вроде того, - говорю я. - Пока нет мамы. А может - и насовсем. Это - как мама решит.
Юлька над чем-то размышляет, потом весело смотрит на меня:
- Вместо мамы и Доси - сразу целый папа! Я попрошу маму, чтобы насовсем. Когда она вернется. Только тебе не надо так на женщин засматриваться!... Это не-при-лич-но...
***
А у официантки - действительно хорошая фигура, в моем вкусе: талия, выпуклая попка вполне разумных и аппетитных размеров - ну, а про бюст я даже и не говорю... За такой бюст только что держаться и можно, и слюни ронять.
И глаза у нее красивые - надо бы только смыть излишнюю краску.
Интересно, где это Юлька уже подслушала эту дурацкую взрослую фразу?
В садик она не ходит - я панически боюсь, чтобы с ней чего-нибудь не случилось. По городу, говорят, ходит какой-то ужасный желудочный грипп...
И к нам теперь - с понедельника по пятницу - приходит Антонина Степановна, бывшая банковская служащая, внешне похожая на неприступную учительницу математики из моего собственного детства.
За неимением другой работы, она вынуждена сидеть с Юлькой, готовить ей еду, гулять с ней. А когда Юлька спит после обеда - и самой дремать на моей же кровати.
Что мне, кстати, не очень нравится. Но я ничего не говорю по этому поводу, чтобы не потерять сиделку.
- Это тебе Антонина Степановна сказала?
- Что? - не понимает Юлька. - Что сказала?
- А, ладно, пустяки. Я и сам уже забыл, о чем хотел тебя спросить, - говорю я.