Poor people are poor people - And they don't understand A man's got to make whatever he wants- And take it with his own hands. Poor people stay poor people - And they never get to see Someone's got to win in the human race- If it isn't you, then it has to be me.
Алан Прайс,из песни "Poorpeople"
(Наивные люди не понимают: Человек волен делать то, что захочет, И взять из жизни всё, что ему нужно. Простаки останутся простаками И даже не заметят, кто победит в этой гонке:
Если не ты, парень, тогда это буду я.)
Саша вышел в тамбур, протёр ладонью запотевшее окно и прижался к нему лбом. Стекло оказалось холодным и влажным, и это ощущение прохлады было чрезвычайно приятным. Он долго, почти сутки ехал в душном вагоне, все форточки которого закрыты, наглухо задраены, завинчены болтами, почти герметичны, как люки подводной лодки. Железнодорожники заранее побеспокоились о борьбе с грядущими холодами. Правда, до холодов ещё довольно далеко, что прекрасно видно из окна покачивающегося вагона: листья берёзы только-только начали желтеть, а трава всё ещё оставалась сочно-тёмно-зелёной, почти как летом, только скошенные опушки желтели небольшими копёнками сена. Начиналась осень, начиналась немного не по календарю, во второй половине сентября. Саша смотрел на пробегающий мимо пейзаж, пытаясь разглядеть что-нибудь знакомое. Но даже после того, как он протёр окно, лучше видно не стало: не только потому что утро только-только распускалось, а в основном из-за безнадёжно грязного стекла снаружи вагона, который перестал громыхать, раскачиваясь на стыках, и скрипеть от собственной старости, понемногу замедляя ход почти нежно катился, приближаясь к родному Сашкиному городку. На ещё высокой скорости пронеслись мимо садовые участки с небольшими, будто игрушечными домиками, окружёнными яблонями, тяжело опустившими свои руки-ветви под грузом висевших на них плодов. Медленнее проплыли мимо окраины с их одноэтажными домами и огородами, на которых видна ботва недавно выкопанной картошки и прямоугольники перекопанных грядок. Затем вдоль железной дороги потекли вереницы гаражей и каких-то сараев, остатки древних лабазов и свежепостроенных ангаров из оцинкованного профиля. Саша знал, где сойти. Поезд, и без того двигавшийся по городу еле-еле, притормаживал на стрелках примерно километра за два до вокзала - как он помнил, так было всегда - и отсюда до дома было гораздо ближе. Иногда поезд даже останавливался на несколько минут, когда пути были несвободны, или таким образом обеспечивалась точность прибытия по расписанию.
Вот такая остановка однажды случилась продолжительной, минут на пятнадцать, и его мать, всегда отличавшаяся повышенной тревожностью по любому поводу, запаниковала и решила, что нужно срочно выходить здесь же, прямо на стрелках: "А то поезд сейчас стоит, начнёт опаздывать и вдруг мимо вокзала проедет! Утащит нас куда-нибудь в Веденино! Как мы потом домой будем добираться?" Сашке тогда было лет двенадцать - он был очень маленьким даже по современным понятиям. Он и сейчас не отличался твёрдостью характера, а уж тогда, мальчиком при матери! Тем более Веденино впрямь далековато - пригородная станция на другом, противоположном конце города. Но главная проблема была даже не в том, что ему не удалось робко уговорить мать не скакать по рельсам, потому что "мы ведь не одни выходим, как же поезд на вокзале может не остановиться?", а в том, что они ехали из отпуска с юга, из Абхазии. В те советские ещё времена в магазинах их маленького городка не продавались ни орехи, ни дыни, ни сливы. Всё это можно было купить только на рынке, который мать не признавала, потому что там "одни спекулянты", только иногда отец что-нибудь покупал, придумывая для неё разные истории вроде: "Сёме двоюродный брат привёз из Ташкента" (Семён Петрович был его начальником), или: "Наши технологи ездили в командировку в Алма-Ату", - такое и правда изредка случалось, но вообще-то далеко не каждый месяц, не то чтобы еженедельно.
Так вот: они везли с собой в поезде почти двое суток южные фрукты, не только взятые с собой из Гагр, но и купленные по дороге на остановках. Само собой, было условлено, что встречать будет отец, который договорится с маминым старшим братом Михаилом подвезти всех со всем этим богатством до дома на служебном УАЗике. Саша, вспомнив сейчас этот давний случай из детства, улыбнулся сам себе.
Он отчётливо помнил, как они с матерью, как муравьи, бегали с чемоданами, сумками, пакетами и фруктовыми ящиками из купе в тамбур. Как лихорадочно вытаскивали всё из вагона на замызганный гравий и грязные, вонючие от креазота шпалы. Как мать, подав из вагона последний мешок, спрыгнула на насыпь сама, и прямо в эту секунду поезд тронулся и поплыл к станции. Мать нисколько не сомневалась в том, что она всё сделала правильно, - она в своих поступках вообще никогда не сомневалась - и главное, была чрезвычайно довольна тем, что они успели собраться полностью (только Сашке было жаль подаренной ему соседкой по купе бутылки "Пепси", едва початой, впопыхах оставленной на столике в купе). Сейчас вспоминать смешно, а тогда, в жизни, им пришлось тяжко. На четыре руки - мамины и маленькие Сашкины - было семь мест груза, и большинство весом в полное ведро, потому что фрукты покупались исключительно вёдрами, другой меры в придорожной торговле не было, разве ещё только штуки, но "по головам" считали лишь арбузы и дыни. В итоге они по одному перетаскали с путей в сторонку свои мешки, и Саша пошёл искать папу на вокзале. К тому времени, как он добрался до станции, по радио объявили: "Поезд Сухуми-Пенза отправляется с первого пути", - а Сашкин отец метался по перрону и пытался задержать его отправление, потому что думал, будто они с мамой проспали остановку. В итоге, находясь в полукилометре от дома, пришлось в несколько рейсов таскать тяжеленный груз на привокзальную площадь, в машину дяди Миши, который не понял маминого (как он выразился) "финта ушами". И после долго сравнивал их побег из поезда с эвакуацией в первый месяц войны, которую смутно помнил, будучи в те времена ещё дошкольником.
Саша громко рассмеялся. Тут дверь из вагона открылась и в тамбур вышла сонная проводница в мятом форменном кителе и застиранных джинсах. Она ожидала увидеть компанию, но застала одного весёлого пассажира.
- Чего это ты тут ржёшь? - с подозрением спросила она, оглядываясь, будто пытаясь обнаружить кого-то ещё. Проводницы традиционно отличаются врождённой вежливостью.
Вообще-то он с ней договаривался, и она была не против каких-нибудь полчаса назад, но проводница была человеком из другой реальности, она привыкла скорее к претензиям, неудовольствию, вечным просьбам то горячего чая, то холодной воды, то свежего воздуха, то чистого туалета. Поэтому странный весёлый молодой человек ранним утром в грязном заплёванном тамбуре никак не вмещался в границы её привычного мира, отчего автоматически включилась защитная реакция, присущая в России любому "директору ворот":
- Не положено. Только на станции, - надулась она. - После полной остановки состава.
В этот момент поезд, двигавшийся черепашьим ходом, засвистел тормозами и остановился на стрелке.
- Ну что вы, уважаемая? Вон, посмотрите, во-о-н там, зелёный такой, четырёхэтажный, это мой дом. Тут рядом. А с вокзала я сколько буду идти, автобусов-то ещё нет, рань такая, - попытался разжалобить её Саша. - Я быстро. Тем более - полная остановка, безопасно. А вам всё равно ведь открывать, тут станция недалеко.
Проводница снизошла: Саша не был похож ни на начальника, ни на человека, который станет жаловаться. Он легко спрыгнул из вагона. Багажа у него почти не было, только небольшая сумка на длинном ремне, на котором её удобно повесить на плечо, чтобы руки были свободны. Собственно, вещей с собой он взял мало, поэтому и решил всё уместить в сумке ноутбука, главном его багаже.
Вещи ему не особенно нужны. Задерживаться надолго в его планы не входило, он приехал не в отпуск, а по необходимости. И как он предполагал, справиться с задачей можно за несколько дней, максимум - за неделю. Большего он не мог себе позволить, и на работе тоже никого не хотел подводить: на него надеялись. Собственно, и компьютер он таскал с собой не для развлечения, как многие, а потому что хотел немного поработать в промежутках между делами. Сашке всегда делалось хорошо, когда он вспоминал о работе. Не потому, что он такой уж трудоголик, скорее ему больше нравилось понимать то, что он сам, своим умом и стараниями добился теперешнего положения. Конечно, родители ему всегда помогали и деньгами, и морально, а отец, хороший инженер-машиностроитель, даже пытался помочь какими-то советами, но всё равно Саша "сделал себя сам". Он очень неплохо закончил Питерский технологический, правда, немного ошибся с выбором специальности (да и откуда ему, мальчишке из провинции, было знать?) - поступал на электротехнику и электронику, но случилось то маленькое чудо, о котором верующие всю жизнь благодарят своего бога, а неверующий Саша принял поначалу за удар судьбы. Ему не хватило на выбранную специальность всего каких-то полбалла, но из-за того, что конкурс туда был очень высоким, выше, чем на весь факультет информационных технологий, его так называемый "полупроходной балл" дал возможность поступить на прикладную математику. Он, конечно, мог отказаться и уехать домой, чтобы попробовать на следующий год, но - вот ведь незадача! - зимой ему исполнилось бы восемнадцать, и его забрали бы в армию. А Саша не хотел в армию. Даже не потому, что про очкариков "и вообще всех ботаников" нехорошо рассказывали вернувшиеся оттуда парни из его двора, и не потому, что про армию постоянно писали в газетах какие-то гадости. Просто он понимал, что ему вряд ли удастся через два года сохранить не только свои знания, но и само желание учиться не просто "где-нибудь", а в самом Санкт-Петербурге. Или, как с некоторым придыханием и отстранённым восторгом говорила мать: "В Ленинграде". Для родителей этот город всегда был чем-то особенным: не только Зимний с другими дворцами, не медный всадник, не Нева с её почти венецианскими каналами, но и населённым какими-то совсем другими (по их рассказам) людьми. Про этих "других" Саша не понимал больше всего, но очень быстро оказалось, что часто петроградцы-ленинградцы действительно оказывались не совсем такими, к каким он привык в своём захолустье.
Везенье его с такой принудительной сменой выбранной специальности, а следовательно и профессии, заключилось в том, что Саша оказался способен не только к паяльнику и радиолюбительству, которые привели его в Технологический, но и к математически точному описанию проблемы и переводу её сначала в алгоритм, а затем в программу для компьютера. Он быстро вошёл во вкус, поэтому казавшаяся поначалу спасительной мысль: "Буду хорошо учиться - смогу перевестись на электронику" сначала отодвинулась, а затем тихо скончалась где-то на задворках его периферийных нейронов. Саша был очень активным студентом, всегда участвовал в неучебной работе у своего любимого доцента Николая Павловича, а на старших курсах уже работал с ним на хоздоговорных темах и зарабатывал приличные деньги. Это было кстати: мать в то время сильно болела, и родители все свободные деньги тратили на лекарства. Эх, не знал тогда Саша подробностей! Закончил он с хорошим, хотя и не красным дипломом, но главное было не в цвете корочек, а в том, что к тому времени он стал известен как хороший прикладной программист, и с работой не возникло никаких проблем, был даже выбор. Саша в результате выбрал банк. Не государственный и пускай не самый крупный в стране, но зато он многих там знал, и там хорошо знали его. Так он пропустил начальный этап "молодого специалиста", пришёл - и продолжил работу, как будто после отпуска.
* * *
И вот спустя десять лет он, самый настоящий начальник информационного отдела крупного банка Александр Константинович Лепешин, приехал в свой родной городок за отцом. Это и являлось прозаической причиной его приезда: они наконец-то договорились, что Саша заберёт его к себе в Питер. Отец Саши, в отличие от матери, всегда отличался здравомыслием и способностью логически мыслить, отодвигая в сторону эмоции. Одно дело - когда восемь лет назад умерла мать, ему чуть не было шестидесяти, он был ещё крепок, работал и умудрялся помогать множеству родственников, в большинстве своём - со стороны матери, потому что сам очень рано потерял родителей и вырос в семье тётки. Но череда чужих смертей, естественных и нелепых, догнала и его: он получил инфаркт, и как выяснилось, уже второй (первый перенёс на ногах), после чего сильно сдал.
Да и как всё было вынести! Одна мать со своей упёртостью чего ему стоила. Саша только на похоронах узнал, что рак груди, который сожрал её за несколько лет, был случайно обнаружен на обычном медосмотре и, вполне так могло случиться, даже победим. Врачи настаивали на операции, но мать наслушалась советчицу-соседку и лечилась какими-то травами, мухомором и невесть какими препаратами, продававшимися за огромные деньги жуликоватыми фирмами. Вот на их рекламу и клюнула мать. В продвижении своего товара необразованным больным эти "чудотворцы" оказались настоящими знатоками, предлагая его исключительно в солидных центральных газетах и с рекомендациями неведомых академиков и никому неизвестных якобы излечившихся от рака четвёртой степени пациентов. Конечно, при почти полном отсутствии научной медицины трудно упрекать безграмотных больных в их стремлении сохранить себе жизнь любой ценой. Но чтобы так нелепо!
Однако это было только начало. Потом тётя Лида, жена дяди Миши, маминого старшего брата, отравилась случайно грибами. Лето случилось жарким, многие тогда травились, но не до смерти. А вот ей не повезло: почки у неё всегда были слабые, ещё в послевоенном колхозе на уборочной застуженные, они и отказали. Полежала она в больничке местной, да всё без толку. Ни лекарств никаких, ни гемодиализной машины (такая только в области есть), про пересадку, как про нечто фантастическое, больные друг другу легенды рассказывают. Так и померла.
После неё - сам дядя Миша, за полгода спился. А чем ему ещё было себя занять? Один ведь он остался. Конечно, странное объяснение: Сашкин отец тоже один, но ведь не пьёт с кем попало что попало с утра до вечера. А вот дядя Миша придумал себе такое оправдание. Дочки его разъехались кто куда: старшая с мужем на Север, нефть качать, младшая вроде бы тут, а вроде её и нет. Ездит в Москву как будто на работу, несколько месяцев пропадает, после появится на пару недель, передохнёт - и назад. Саша как-то раз приезжал родных навестить, случайно с двоюродной сестрицей пересёкся. Поговорили, всё понял про её "работу" Саша. Таких девчонок в Питере тоже полным-полно: индустрия ночных бабочек. Жаль. И сделать ничего нельзя: шальные деньги, легко и весёло даются. Дура, сама себе жизнь испортила. Что с нею дальше будет, не предскажешь. Если повезёт - без больших бед покрутится ещё несколько лет, а всё равно дальше - что? Это только в кино клиент в принца превращается, а в жизни? Скольким проституткам повезло после "ухода на пенсию" счастливую семью создать - нет такой статистики. Парни друг другу одну и ту же байку пересказывают, будто из шлюх самые верные жёны получаются, но для жизни ищут себе других подруг, обыкновенных соседских девчонок.
Вот только отцу зря сказал, не надо было. Он может и догадывался, но догадываться и знать - не одно и то же.
В Петербурге Саша живёт один, с квартирой ему родной банк помог, так что места достаточно. Вот с девушками у него ничего не получалось. Он всегда так увлечён работой, что времени интересоваться прекрасным полом не остаётся. К тому же не очень блещет внешностью: тихий, неказистый, русые волосы не очень густы, а лицо скорее европейского, чем славянского типа: носик тоненький, губы почти незаметные, а подбородок широкий. И близорукость делает его совсем по-детски беззащитным, особенно когда он снимает очки. Женат он, правда, однажды был, хоть и без регистрации, но почти по-настоящему. Около полугода они прожили вместе с Лерочкой, операционисткой родного банка, но дольше это их сожительство не продержалось. Лера сама выбрала его и обаяла, и он даже захотел большего: настоящей семьи, постоянства и детей - сказывалось его патриархально-провинциальное воспитание. Но оказалось, что она надеялась на его перспективность, сильно хотела крутую тачку, дачу где-нибудь в Лапландии, а работать не очень-то хотела. И семью не сильно хотела, а детей не хотела совсем: это ведь так обременяет. Вообще она была очень активная, подвижная, не под стать Сашке, всегда отличавшемуся неторопливостью и задумчивостью. Покинула она его так же стремительно, как и обольстила, уехала в Москву с каким-то новым другом или мужем - этим Сашка уже не интересовался.
И вот ему тридцать два, почти тридцать три, а он так и живёт один в своей уютной "двушке" на Чёрной речке. "Хотя", - тут же поправил он себя, - "скоро буду не один".
С этими мыслями он дошагал до знакомого с детства дома. У отца, в углу первого этажа, горел свет: его ждали. Причём, прекрасно зная, что поезд прибывает около шести утра, отец наверняка ждёт часов с трёх. А может и вовсе не ложился. Саша оглядел двор, перемен было немало. Убрали несколько сараев, появился чей-то гараж. Старинный, позапрошлого ещё века соседний дом, когда-то жилой, двухэтажный (с первым этажом красного кирпича и вторым - рубленым), раньше был огорожен забором, туда Саша с друзьями-мальчишками лазили за ранетками или просто так, из любопытства, по пожарной лестнице на крышу. Чердак в том доме был знатный, таинственный, с чердачными оконцами без стёкол в торцах и башенкой со шпилем в центре; крыша была гулкой, как колокол, старинное железо, коричневое от старости, отзывалась на шаги тяжёлым буханьем. Теперь дом оказался расселён, забор убран, с крыши исчезли башенка и слуховые окна, и она блестела новой коричневой металлочерепицей, а весь дом отделан современным пошлым пластмассовым сайдингом розового цвета, возле стальной входной двери виднелась табличка "ООО Управляющая компания Догма". Двор был не тот, что в его памяти. И дом стал не тот. И жизнь сильно изменилась, и надо было дальше всё окончательно менять. Саша решительно вошёл в родной подъезд и нажал кнопку звонка.
Но в квартире всё до такой степени осталось знакомым, как будто Сашка вернулся лет на двадцать назад. Только мамы не было, и запах был новый, с привкусом лекарств. Отец усадил его завтракать: Сашка не отказывался попить с дороги домашнего чаю с травами. Прихватил и пару бутербродов с колбасой местного производства, очень похожей на колбасу "из детства", а не на новомодный набор вкусовых добавок. Отец запивал жиденьким чаем какие-то микстуры.
- Пап, что за капли пьёшь?
- Вот врач посоветовала, для укрепления сосудов. Пью, и не знаю - помогают ли они мне или так, "для очистки совести".
Саша пригляделся к упаковке.
- Они гомеопатические. Тебе надо в них очень сильно верить, тогда помогут.
- Я-то верю, мне ничего другого не остаётся. А вот они в меня, похоже, - не очень.
- Ладно. Мы тобой в Питере займёмся. Мне пообещали помощь в хорошем исследовании, у моего товарища по работе жена в частной клинике как раз сосудистый специалист.
- Ну что ты, сынок. Это же очень дорого! - попытался возразить отец. Сколько Сашка себя помнил, отец никогда не ставил здоровье на приоритетную позицию: у него всегда хватало других важных или чужих дел.
- Ты, главное, не волнуйся. И не беспокойся. На что ещё нужны жёны друзей, если не помогут за просто так, - соврал он.
"С дороги" по отцовским правилам после завтрака требовался отдых, и Саша с радостью согласился, прихватив с собой на диван ноутбук: в утренней тишине прекрасно работается, спать совсем не хотелось - он выспался в поезде не меньше чем на двое суток вперёд.
Днём понадобилось в нотариальную контору: не таскать же с собой по любому поводу отца, ему и без того тяжело. Саша давно уехал из родного городка, потому у него не вызвала никаких ассоциаций вывеска "Нотариус Брызгалов Е.С.". Вот тебе на! Это оказался школьный сосед по ряду Женька Брызгалов (его стол стоял предпоследним в ряду у окна, а Сашкин - перед ним), к которому раньше никак нельзя было бы приклеить ярлык сухаря-юриста, такой он был живой, спортивный, занимался лёгкой атлетикой, кажется, прыжками. Меняет жизнь людей. Хотя Женька по-прежнему высок ростом, появившаяся округлость форм и модная бородка делали его сейчас больше похожим на настоящего юриста-делопроизводителя, чем на прыгуна в высоту.
- Давай устроим встречу с нашими! - придумал Женька, когда они завершили формальности. - Такой чудесный повод с твоим приездом! Ты знаешь, как я давно никого не видел? Маринка заходила - отец у неё умер, и Гера попадался случайно, а остальные даже на улицах не встречаются.
- А ты по улицам-то ходишь? Поди что только тех пешеходов видишь, что дорогу перед машиной на светофор переходят? - подначил Саша.
- Угадал, чёрт! И правда - всегда, всегда за рулём, вот проклятье! Некогда, всё время некогда! Тем более надо встретиться. Ты где предпочитаешь? Пивбар какой-нибудь или ресторан?
- Мне всё равно, я почти не пью. Так - немножко.
- По здоровью или .. ?
- Или, - предложенной удобной формулировкой Сашка поставил точку в разговоре. - Как договоритесь, ты мне сразу сообщай. Я приду.
* * *
Встреча одноклассников не похожа на встречу друзей. Встречаются люди в общем-то чужие друг другу, это встреча нужна для удовлетворения естественного человеческого любопытства: кто как живёт, кто кем стал, что с кем произошло? И сравнение со своими воспоминаниями: совпадает ли? Если совпадает - ставишь себе мысленный зачёт: молодец, угадал. Если не очень - тоже интересно: что помешало? Почему весёлый спортсмен стал юристом, а вечно въедливая отличница Танька Андреева - школьным учителем английского?
Интересно было посмотреть на бывших детей, с которыми провёл десять лет жизни. Некоторые так и остались детьми, только лица постарели. Зарабатывающие на жизнь руками - напротив, заматерели и оказались чем-то похожи друг на друга, они - умудрённые жизненным опытом мужики, и даже взгляд у них немного другой, и улыбка неширокая, и смех негромкий. Девчонки превратились в настоящих взрослых мамаш, и все разговоры у них о семье, о детях, которые пошли в школу, у некоторых - в ту же самую родную "десятую", к тем же учительницам, поседевшим и постаревшим на пятнадцать лет.
Как часто бывает, живущие в одном городе одноклассники не очень-то общаются между собой, и Сашка был рад, что не стал на этой встрече главным действующим лицом. Получилось что-то вроде коротких докладов о том, кто чем занят сейчас, дальше покатилась почти обыкновенное застолье.
А о чём мужчинам говорить за выпивкой? Считается, что больше всего они треплются о футболе, машинах и женщинах. Футболом Сашка не интересовался, его соседи, к счастью, тоже. Поэтому сегодня получилось, что женщин разменяли на политику, и тому виной был Юрик. Сашка оказался за столом между Женькой (он же нотариус Евгений Семёнович Брызгалов) и школьным заводилой Юркой Вощевских, который работает в горадминистрации по делам культуры и прочим всяким развлечениям. У него всё в жизни было хорошо. Только на работе постоянно случаются нелады из-за двух причин: недостатка финансирования и нежелания народа культурно проводить свой досуг.
- Беда с ними, - жаловался он, подливая себе и Женьке водки (Сашина рюмка стояла полной). - Праздник-не праздник, лишь бы напиться. А уж если большой праздник, жди беды: так напьются, что весь город трясёт.
- Юрик, ответь честно старому школьному товарищу: вот когда мы с тобой на выпускном в туалете шампанское пили, наша завуч Самуиловна разве не хотела, чтоб мы в это самое время лучше бы песни пели под гармошку?
- Ну, ты не о том ...
- Да о том, Юра, всё о том же. Ведь тогда мне интереснее было Gotthard слушать, а не под гармошку петь, и не чай пить за столом с учителями, а в туалете с тобой шампанское. Вот и сейчас: ты сначала сделай так, чтобы выпивать "за просто так" стало неинтересно, а интересней чем-нибудь заняться, делом каким-нибудь. Ну вот хотя бы как мне и Женьке, или Володьке, наконец. Ему почему-то больше хочется дом построить, чем тупо пьянствовать. А если ещё хоть кому-то помочь?
- Но это же масштабная задача! В масштабах всей страны!
- Конечно. Вот ты и займись в масштабе. В своём маленьком масштабе, ты здесь власть, в конце концов. По рукам бить не будешь - вот и помощь.
- Ты, Саня, прав, - поддакнул Женька. - Цель нужна. Но как эту многолетнюю пьянку сейчас остановить, не представляю. Ментальность у наших всегда была, сам знаешь, соответствующая. Теперь ещё привычка выработалась. В любое время в любом месте можно найти, что выпить.
- Конечно, - согласился с ним Саша. - Я помню, когда маленький был, всеобщие праздники с выпивкой раз пять-семь в год были. А сейчас - каждый день.
- А почему? Потому что сами-то не очень умеют себя к делу пристроить! Раньше государство об этом заботилось! - совсем возбудился раскрасневшийся от водки Юрик. - Сейчас куда податься? Почти все заводы накрылись медным тазом. У нас вон какой был Сельмаш! Теперь два цеха работает, косилки ковыряют, типа ремонтируют. Да и то - какой там ремонт! Так же бухают, как все, только не отходя от рабочего места.
- Ничего удивительного, - махнул рукой Женька. - Люди видят, что вокруг них творится. Посмотрите, сколько вокруг дворцов понастроили! Чем мельче жулик - тем больше дом. В стране то же самое - с одной стороны мегапроекты, а с другой - убогие поликлиники и полный упадок образования. Вот народ и пьёт, потому что знает: за десятилетие ничегошеньки не изменилось и ещё двадцать лет не изменится, поэтому смысла работать просто нет. Будущего не видно, понимаешь?
- И что дальше? Ждём следующую революцию? - спросил Саша. - Всех к стенке, мир до основания разрушим, а строить, как всегда, недосуг? Может, легче всё же делать что-нибудь полезное, пока жив, а не водку пить в бессилии?
- Думаешь, что-то можно в одиночку изменить? Вам в столицах легко. А у нас безнадёга, некуда податься и делать особо тоже нечего. И ждать, пока в центре власть одумается, некогда. Ещё несколько лет - все сопьются, не спасти нацию, - грустно заключил Юрик.
- Но ничего менять-то не надо! - не согласился Сашка, - Надо просто для себя, самого дорогого человека на свете, что-нибудь начать делать, не для дяди ведь чужого! И вообще наплевать на этих посторонних дядь! Уж если они умудрились страну на себя и остальной народ поделить, так пускай сами и справляются. Плюнь на них и себе помогай. Больше ведь никто не поможет.
- Знаешь, Юр, я с Санькой согласен, - кивнул Женька. - У всех у нас только один расклад, никаких других нету. Бесполезно ждать, пока у тебя в районе нефть вдруг фонтаном забьёт. Легче жопу оторвать от стула и пойти картошку посадить, чем помощи неизвестно от кого ждать. Тем более что действительно неоткуда. Никому мы не нужны.
- Ладно, парни, хватит! Давайте лучше о бабах, - взмолился Юрик, но тут, в самый разгар сдобренных водкой разговоров, явился Толян Волынкин, и почти сразу занял всеобщее внимание.
Последние три школьных года Толик был единственным и неповторимым соседом Жени Брызгалова. Он единолично занимал самый последний стол в том же ряду у окна, и Женьке с его соседкой по парте Маринкой Шляпниковой, сидевшими перед ним, иногда приходилось туго от такого соседства, особенно в периоды дурного настроения Толика. Толик вообще-то не был глупым, хотя его и оставляли после восьмого класса на второй год. Просто с самого раннего детства все его способности оказались направлены в какое-то другое русло, он как-то раньше других мальчишек повзрослел, внешне оставаясь таким же мальчишкой - и говорил-то совсем не так, как все. Его взрослость иногда сбивала с толку учителей, когда в возникавшей словесной перепалке Толик, полуразвалившись на стуле, лениво, как бы нехотя, начинал пререкаться сквозь зубы: "Не хочу и не встаю. Чего это я, как бобик, перед вами должен стойку делать? Что, вы мне колбасы, что ли, дадите?" Этим своим спокойствием он выводил из себя некоторых учителей, которые сами подолгу не видели обыкновенной колбасы, а нервы были ни к чёрту после двадцати лет школьных забот с разными обормотами. Они начинали кричать, грозить разными карами, гнать из класса, отправлять к директору, но Толик никогда не уходил и, наоборот, как помнил Сашка, становился ещё спокойнее, упиваясь собственным превосходством. Всё же ему зачем-то нужно было обязательно закончить школу, и он вполне справился с задачей, несмотря на стремление многих учителей не дать ему получить аттестат. У них ничего не вышло: Толик почти всегда мог ответить по существу школьных заданий, а за списыванием его вообще никто никогда не видел, наоборот, в физике он был в числе лучших и, когда пребывал в хорошем настроении, подсказывал одноклассникам правильный ответ.
Сейчас стало понятно, что Толик добился своего, своей главной цели, к которой упорно стремился класса примерно с седьмого - стал авторитетным уголовником, отсидел уже пару раз в общей сложности лет около восьми. Хотя он старше одноклассников всего на год, сейчас ему можно было дать с лихвой и сорок лет, настолько неважнецки он выглядел. Нездоровую кожу не мог скрыть даже свежий летний загар, наоборот, в разрезах морщин кожа осталась светлой, и это только подчёркивало рельеф лица, усиливая возрастной обман. Обязательные для уголовника наколки, печатка на среднем пальце и золотая цепь (к которой, очень даже может быть, прилагался соответствующих размеров крест) нелепо смотрелись в сочетании с костюмом хорошего покроя и шикарными часами. Но, как ни странно, такие люди вызывают в любой нашей компании неподдельный интерес, интерес на грани адреналинового шока; это примерно как покормить мясом голодного тигра, когда тебя отделяют от него лишь тоненькие прутья клетки, или прыгнуть с моста в бурлящую пропасть, не зная наверняка, достаточно ли прочен резиновый шнур, которым ты к нему привязан.
Правда, Толик всё же свой, знакомый тигр, оттого неопасный, несмотря на близость. Ожидания он оправдывал: его байки были на любой вкус. Чего-чего - разговорный жанр в тюрьме оттачивается ежедневно, а наши люди отчего-то, в силу какой-то традиции или дурного воспитания любят тюремные рассказы, неприличные анекдоты и блатные песни, для которых даже придумали специальное обозначение "шансон". Про свою сегодняшнюю жизнь Толик не очень-то распространялся, упомянул только, что "помогает одной фирме", а после сказанного с прозрачной издёвкой замечания Женьки: "Консультируешь?" - без обиды пояснил: "Да нет... По торговой части". Это всё, что он рассказал о себе.
Вернее, почти всё. По-видимому, разгорячённый вниманием к своей персоне, объявил, что скоро женится на дочке замдиректора фирмы и неожиданно пригласил всех на свадьбу. К Сашке это приглашение тоже относилось, но он, даже если бы захотел, не смог пойти: свадьба назначена на 1 октября, то есть почти через две недели. Столько времени у Сашки не было, он планировал закончить формальности с квартирой, оставить ключи риэлтору и через неделю вернуться с отцом в Питер.
- Спасибо тебе, конечно, - пытаясь своим видом не показать свою искреннюю нелюбовь к таким праздникам. И объяснил. - Но я уеду скоро. Мне на работу, я ведь не в отпуске. Просто за отцом приехал.
- Лепёшка, ну какие вааще проблемы? Позвони да отпросись. Мы тебе справку напишем. Тебе чё, слабо? - вполне по-воровски попытался подначить он.
- Нет, спасибо, Толя. Дела.
- Да чё там за дела? Ты чего, нефть за бугор качаешь? Что, её без тебя не туда отправят?
- Ты не поймёшь. Просто работа. Просто обещал. И мою работу за меня никто не сделает.
- Да ты кем работаешь, дворником что ли? У нас только за дворника никто работу не делает.
Саша не хотел отвечать, но девчонкам-то было и завидно, и лестно одновременно, что их одноклассник такой умный; и они, перебивая друг друга, сказали Толику в несколько голосов:
- Саша у нас банкир.
- Саша в банке работает.
- Саша в банке главный по компьютерам.
* * *
Они встретились случайно. Саша поехал на кладбище постоять у могилы матери: кто знает, когда случится другой раз? В ближайшие дни суета будет только нарастать. Он уже вышел из ворот и направился наискосок к остановке автобуса, не по асфальту, а по натоптанной многими ногами дорожке среди берёз, как увидел, что навстречу ему идёт Толик Волынкин под руку с тоненькой красивой молодой девушкой лет двадцати с миндалевидными, какими-то неземными, "марсианскими" печальными глазами.
- Александр, - ответил лёгким пожатием Сашка. Рука у неё была тоненькая и холодная, как ему показалось - хрупкая, как лёд. Казалось, подержишь в руке - растает.
Сашка немного растерялся: такое было несоответствие образу, который сложился у него вчера, когда Толян говорил о предстоящей женитьбе на дочери "зама" их фирмы. Почему-то Сашке представилась пышная розовощёкая не обязательно молодая особа с золотыми кольцами и перстнями на пухлых пальцах.
- Мы вот пришли моих помянуть. Оба ведь тут. А ты чего? Ах, да, извини, я понял, у тебя ведь мать тоже... Слушай, я про тебя Настюхе рассказал - она сразу сообразила, не то что я. Она у меня умница. Так вот, я тут ей к свадьбе подарок сделал, а в наших краях никто в этом толком ничего не понимает. В фирме есть парнишка - то да сё, канцтовары покупает и ксероксы заправляет, а с этим - ни бельмеса. Поможешь по старой дружбе?
- А о чём вообще речь? - поинтересовался Саша.
- Дак планшет я ей подарил, Айпад называется, слыхал, наверное? - маякнул отсутствующим зубом Толян.
- Слышал краем уха, - улыбнулся в ответ Сашка. - Яблочко надкусанное. А что надо-то? У них обычно всё хорошо работает, само.
- Работать-то работает, но программ каких-то не хватает. Где-то их брать надо, записывать как-то. Поможешь? Если бабки нужны - не стесняйся.
- А что именно надо? - спросил Саша.
- Это вот Настюха знает, чего ей для учёбы, - Настя весь разговор не произнесла ни слова, смотрела то на разговаривающих мужчин, то по сторонам, не проявляя никакого интереса к предмету разговора.
- Хорошо. Ты завези ко мне, я гляну.
- Ты лучше к ней заскочи, она тебе на месте расскажет сразу, чего почём. А то я в этих делах ни бум-бум.
Настя бесцветным ровным голосом продиктовала адрес. Он, тыкая пером по виртуальной клавиатуре телефона, сразу понял, где это - в маленьком родном городке трудно заблудиться. Сашка задвинул на штатное место стилус, убрал аппарат в карман, поднял глаза и увидел вдруг, что Настя смотрит прямо на него. Он заглянул в бездну её тёмно-карих, почти чёрных марсианских глаз. В них не было ни вопросов, ни ответов - одна загадка. Сумасшедшая тайна галактики. Она смотрела серьёзно, не улыбаясь, как будто сама тоже хотела найти в Сашиных глазах какой-то ответ. Их перекрёстный взгляд разрубил Толик:
- Вот и ладненько. Мы пойдём. А ты заходи, увидимся, - и они зашагали по дороге, ведущей к центральной аллее кладбища, такие разные: большой мужчина в костюме и хрупкая девушка в светлом платье на фоне заходящего солнца. Сашка смотрел, как они удаляются, но видел только её силуэт и любовался контрастом бежевой ткани, облегающей фигуру, и длинных темных каштановых волос. На фоне начинающегося увядания природы это выглядело как с картины Клода Моне.
"Красивая девушка", - подумал он. - "А ведь мне жаль её. Совсем ещё девчонка, чего она в жизни могла видеть? А тут этот жулик подкатил со своими понятиями. И вообще непонятно: она думает, что это любовь, или вдруг откуда-то взявшаяся восточная покорность?". Тут он вспомнил о маме Насти, заместителе директора торговой фирмы, в которой трудится "консультантом" бывший одноклассник, вдруг понял, что это за "консультирование", и ему стало грустно за судьбу девушки. Хотя он тут же отбросил свои дурные мысли - может не так уж всё ужасно? Может быть, всё гораздо проще и не стоит ничего придумывать. Что, разве мало их, таких дур-девчонок, у которых просто по молодости не хватает ума понять, что "крутой" и богатый муж - совсем не вариант для любви и счастливой жизни. Опять же - богатей из Толяна очень временный. Сегодня - может и да, а завтра каким он будет - никогда не угадаешь: в модном костюме или тюремной робе? Вот тебе всё бабье счастье.
Больше Сашке не хотелось думать об этом, примеряя свой опыт жителя северной столицы, прославившейся на всю страну образом "бандитского Петербурга", на местечкового уголовника.
* * *
На следующий день контора, где он получал очередную справку на отцовскую квартиру, оказалась недалеко от адреса, который он вчера записал в телефон, и он решил позвонить. Случай был удобный: не придётся когда-то после специально идти или ехать. Настя оказалась дома, просто сказала: "Заходите, я буду ждать". Её дом стоял в шеренге близнецов, облупившаяся пятиэтажная панелька семидесятых годов с зелёным двором и переломанной детской площадкой. Из свежих следов вмешательства человека заметна только куча песка, сваленная примерно в том месте, где когда-то была песочница с грибочком и лавочками для мамаш, а теперь торчали обломки деревянных столбиков. Домофон на двери не работал. Сашка понажимал кнопки цифр, вызова и сброса, пока не догадался, что зайти можно и так: магнитная защёлка не работала тоже. На лестнице его вдруг охватило непонятное волнение, когда он вспомнил о девушке, к которой сейчас идёт. Какая-то мелкая противная дрожь охватила его, такая мелкая, что снаружи она была совсем незаметна: он взял одной рукой другую, присмотрелся - рука как рука, всё как всегда, только волосы на коже, маленькие, почти бесцветные, отзывались на прикосновение как-то необычно, такого никогда раньше Сашка не замечал. Он ещё раз провёл пальцем над поверхностью кожи от запястья до локтя, и внутри руки как будто прокатилась волна огня. "Надо же, не войти бы сдуру в резонанс", - зло подумал он про себя, и хотел было повернуть обратно, зайти в другой раз, или на заходить вовсе - он что, разве обязан? Но ведь Сашка всегда гордился собой, своей способностью делать любую умственную работу невзирая на условия; он сам всегда говорил, что разумный человек может управлять любыми обстоятельствами, - и решительно зашагал по лестнице на последний этаж.
Настя была дома одна. Сегодня она одета в летние затёртые джинсы, по моде надорванные на коленях и бёдрах, и китайскую футболку нежно-голубого цвета с машинной вышивкой британского герба, имитирующей ручную. Футболка и джинсы подчёркивали её фигуру значительно лучше, чем вчерашнее платье, и Саша не мог не обратить внимание, что футболку она надела на голое тело, из которой юная грудь выпирала бы совсем вызывающе, если бы не вышивка. На лице её не попало ни грамма косметики, но даже без неё марсианские Настины глаза доминировали, потому что рот и носик - маленькие, миниатюрные, а брови - настоящие, натуральные, не выщипанные - своими дугами дополнительно подчёркивали разрез глаз.
Саша огляделся. Квартира как у родителей, только двухкомнатная. Советский стандарт. Вон там дверь в кладовку - а в родительской квартире в этом месте вход в бывшую Сашкину комнату.
- Вас покормить?
- Да что ты! Нет, спасибо. Я закормленный, - отнекался он. - Кстати, мне удобнее на "ты". Я свою особенность знаю - всем "тыкаю", так что давай для равенства. А то я себя сразу начинаю чувствовать старым, как на работе, когда меня Александром Константиновичем называют.
- Хорошо, - кротко согласилась Настя. - А почему тебя Толя лепёшкой называет?
- Он меня в школе так называл, у меня фамилия Лепешин, без буквы Ё. Может, когда-то была, но потерялась... Так где наш пациент? В смысле - компьютер.
- Там, в моей комнате.
Она провела его в смежную комнатку. На диване, который наверняка служил по ночам кроватью, среди мягких игрушек - слона и тигра - на подушке лежал чёрный прямоугольник "яблочного" планшетного компьютера, наследие великого инноватора Стива Джобса. Саша нажал на кнопку включения, экран откликнулся свечением, появилась "яблоко" заставки. Ему приходилось иметь дело с эппловской телефонной операционкой, и он был уверен, что легко разберётся. Планшет выглядел совершенно новым, только что распакованным, будто его включали только раз.
- Хороший компьютер? - спросила присевшая рядом Настя.
- Да как тебе сказать? Не вижу я большого смысла в этих планшетах. Игрушка это, дорогая современная игрушка, для развлечений его придумали, работать на нём неудобно. Ты, кстати, на кого учишься?
- На бухгалтера. А ты что на компьютере делаешь? Считаешь что-то?
- Что считаю? - удивился Саша. Сравнение компа с калькулятором его задело.
- Ну, у нас везде компьютеры на кассах стоят и в бухгалтериях. Ну где ещё? А! - вспомнила она, - ещё в налоговой и в милиции.
- Вот ты о чём, - понял он. - Нет, у меня другая работа.
- А что ты делаешь?
Он задумался. Как объяснить девушке свою работу. Поймёт ли? И надо ли вообще это объяснять. Но что-то сказать надо, иначе как-то неприлично. Однако она поняла это по-своему: не хочешь говорить - и не надо, сама перевела разговор на другое:
- А ты за границей был?
- Был пару раз. Если Финляндию не считать, туда мы частенько с друзьями ездим на выходные, это у нас как-то и заграницей никто не считает - почти как Прибалтика в советские времена. А тебе приходилось?
- Нет, - ответила она. - У меня даже загранпаспорта нет. Толя говорит, надо делать - вдруг понадобится.
- Конечно, надо. Пригодится. Полезно посмотреть, как нормальные люди живут.
- А мы что, ненормальные?
- В общем, ничего. Но местами - точно как будто с больной головой.
- Им легко. У них там все хорошо живут, богато. У них всё есть.
- Там далеко не все богатые. Наоборот, в Индии сплошная нищета, зато у них даже лица другие, они все улыбаются. Вообще, ты телевизору не верь. Лучше сама съезди и посмотри. И в Европе люди не из-за богатства хорошо живут, а оттого, что своей жизнью живут, а не чужой. Им боятся нечего, что угодно можно делать, и говорить что хочешь. Одним словом - свободные люди.
- Я тоже своей жизнью живу, - просто ответила она.
Саша едва сдержался, чтобы не наговорить лишнего: он-то как раз был уверен, что Настя живёт не сама по себе, а подчиняется чьей-то злой воле. Поэтому хотел быстрее закончить.
- У нас немного по-американски всё получилось. Всё меряем на деньги. Оттого наши беды: никак не можем понять, что не в деньгах счастье.
- А ты думаешь, в чём? - прямо посмотрев ему в глаза, спросила она. От её взгляда Сашу сначала обдало ледяным холодом, потом откуда-то изнутри вырвался страшный жар, он вспотел, смутился под её взглядом, но отступить уже не мог, и проговорил внезапно высохшими губами.
- Я думаю, в работе, в семье.
- У многих работа и почти у всех семьи, но что-то я не видела от этого в нашем городе много счастья, - возразила она.
- Я думаю, работа должна быть любимой, а семья состоять из любимых и близких людей. Ты знаешь, что "мафия" по-сицилийски означает "убежище". И основана она обычно на родственных связях, потому что самый надёжный круг - семья.
- Ладно, - прервала вдруг Настя сложный разговор. - Давай я тебя чаем напою. С маминым пирогом. Мама раньше в столовой работала на заводе, пока его не закрыли.
Сашка сам удивился - почему не отказался, и покорно пошёл вслед за Настей на кухню, где на столе действительно стоял прикрытый стареньким полотенцем с настоящей ручной вышивкой пирог, от которого сразу запахло вишней, как только его открыли и начали резать, приминая тупым ножом его пышный бок. Пирог оказался потрясающе вкусным. Такие пироги умела печь разве только Сашина бабушка Елизавета Петровна, а у мамы уже не получалось. Так он и сказал Насте. Она честно ответила:
- Мама большая мастерица. У меня тоже так не выходит. Я мясо умею готовить, научилась у мамы телятину и баранину, её фирменный рецепт, а свинину мы не любим - мама свинины в столовке заводской наелась, теперь глядеть на неё не может.
- Послушай, - попытался вернуться к делу Саша. - А в планшет тебе что надо установить? Программы ведь надо из Интернета брать, там для этого специальный магазин приспособлен. У вас есть дома Интернет?
- Нет, у нас нету. Это дорого очень. Я в колледже пользуюсь или у мамы на работе.
- Вот ведь! - стукнул ладошкой себе по лбу Саша. - Элементарное не пришло в голову! Привык, что у нас и на вокзалах, и в кафе есть беспроводной доступ. Здесь ведь провинция. Чёрт, через телефон много не накачаешь!
- Ну и ладно. Бог с ним. Толя вот купил, а я ... - растерянно сказала она
- Ладно. Мы так сделаем. Я его заберу, этот планшет, дома посмотрю. Что-нибудь придумаем, у друзей в офисе интернет есть. В общем, тебе для учёбы? Я посмотрю, залью что найду полезного, ладно? Правда, там тысячи предложений, я даже не знаю, что именно выбирать.
- Ладно, ты всё равно лучше понимаешь, - легко согласилась она. - Зато будет повод ещё увидеться, - добавила без тени жеманства, но Саша почувствовал какой-то скрытый намёк, и опять тепло резко разлилось у него где-то внутри. Может, это просто чай слишком горячий?
- У меня, возможно, времени не будет. Я Толе позвоню - ему отдам. А тебе надо бы самой научиться, это совсем нетрудно. Яблочники специально такой компьютер придумали, чтобы легче было незнайкам.
- Таким, как я? - улыбнулась Настя.
- Таких, как ты, незнаек, очень много. Но ты особенная Незнайка, - неожиданно для самого себя Саша сказал девушке комплимент. Она поняла.
- А ты почему Толе хочешь отдать, боишься со мной встречаться?
- Нет. Просто это ... - он подбирал слова, - как-то неэтично. У тебя свадьба через полмесяца.
- И что? Мне ни с кем разговаривать нельзя? Даже с человеком, с которым мне интересно?
Сашка понял, что разговор заходит слишком далеко. Он не ответил, не поблагодарил за угощение - просто пошёл в комнату и стал собираться, принялся неловко упаковывать планшет в коробку, руки заметно дрожали и он чуть не выронил чудо американской мысли на пол. Настя стояла молча, насмешливо глядя на него марсианскими глазами, и только когда он справился с упаковкой, вдруг спросила:
- Ты хочешь сбежать, даже не скажешь ничего?
- Мне показалось, что мы обо всём договорились, - промямлил он.
- А мне почему-то показалось, что ты что-то начал говорить.
Саша замер с коробкой Apple в руках, держа её перед собой, как щит, а Настя продолжала стоять неподвижно перед ним, разглядывая его с любопытством, как кролика в клетке. Пройти мимо, не отодвинув её, было невозможно, в маленькой советской квартире слишком много мебели и слишком мало свободного пространства. Он понял, что придётся расставить все точки над i, и iPad тут был совершенно ни при чём.
- Не могу же я просто сказать банальное: "Ты очень красивая".
- Почему?
- Потому что ты это много раз слышала.
- От тебя ещё нет.
- А надо чтобы сказал я? Почему?
- Потому что мне кажется, что ты боишься.
- Чего мне бояться?
- Не чего, а кого. Толю.
- Нет. Я его не боюсь, - с трудом прожевал он слова. - ... Я себя больше боюсь.
Он не помнил, как дальше сбегал от неё, сбегал совершенно постыдно, торопливо, не сказав даже "прощай" или хотя бы "до свидания". Может быть, ему не хотелось говорить этих слов. Вся его сущность противилась этому, его тренированный для выполнения жёстких функций и всегда подчинённый ему мозг в этот раз не смог сопротивляться внешнему обстоятельству, его сердце, никогда не испытывавшее до этого подобных чувств, не справлялось с перегрузкой, а лёгкие не могли обеспечить организм внезапно потребовавшимся колоссальным количеством кислорода. Ему стало жарко, как самым жарким летом, он задыхался от удушья, хотя тихо брёл по улице, засыпанной опадающей листвой, обнимая и прижимая к груди, как ребёнка, коробку с планшетом. Хорошо, что в это время на улице нет прохожих, и никто не видит его отрешенного лица и почти безумных глаз, в которых, как на фотографии, застыли неземные марсианские слегка насмешливые глаза.
* * *
Намеченный план отъезда как-то скомкался. К программе, которую Сашка хотел внимательно просмотреть и поправить в этой поездке, он со дня приезда не прикасался; ноутбук валялся на кровати, попадаясь на глаза и напоминая об невыполненных планах. К "яблочному" планшету тоже не хотелось прикасаться - слишком мешали мысли о его хозяйке. Отец, разумеется, не мог не заметить.
За ужином он, порасспросив о встрече с одноклассниками (многих он знал лично), невзначай поинтересовался:
- Как тебе Анатолий? - имя Волынкина прозвучало очень необычно, в классе его иначе, чем Толик или Толька, не звали, даже прозвища у него не было.
- Ничего особенного, обычный бандит. У нас таких полно.
- Он сейчас, говорят, фигура. После школы, помнится, и впрямь был мелкий уголовник, на подхвате. Ходили даже разговоры, что он в тюрьму специально пошёл, чтобы в армию не забрали. Это слухи, наверное, но первую судимость он действительно как-то демонстративно заработал. После того, первого срока вернулся матёрым, что-то делить тут начал с другими блатными, на почве разборок второй раз загремел. Писали в областной газете, будто убили кого-то, кого-то покалечили; не знаю, в чём он там виноват-не виноват, но дали ему во второй раз много, я даже удивляюсь, что он на свободе гуляет. Такое вот у нас правосудие. А сейчас говорят, будто он не просто вор, а как там у них - "авторитет", что он "смотрящий" по нашему городу от воров, большая фигура. Опасная. Не связывайся с ним. Ты у меня одна надежда. Если с тобой что, мне и жить незачем.
- Пап, ну о чём ты? Я с ним никак не собираюсь связываться. Ну вот попросил компьютер невесты своей настроить, чего тут криминального? Настрою и отдам. Честно, сам бы не хотел связываться. Просто так получилось.
- Невесты эти бандитские ... Тоже подальше от неё держись, мало ли что. Ты знаешь, какие они, эти уголовные? Я-то на них в детстве насмотрелся, когда их в 54-м выпустили. Они такие люди, от них один мусор, едят - мусорят, живут - мусорят, и в головах один мусор, и ничего, кроме помоечных дел, у них на уме нет.
- Хорошо, папа, я с ним не буду общаться. Невесте его аппарат отдам - и уедем мы с тобой отсюда. Пускай они тут делают, что хотят, нам уже будет всё равно, представляешь? "А с платформы говорят - это город Ленинград!"
Отец закивал лысой головой, улыбнулся. Саша глядел на него с сожалением: какой папа стал старичок, совсем не похож на того, кем был, казалось, не так уж давно. Как коротка жизнь! Совсем недавно Сашке казалось, что его тридцатилетний руководитель диплома Николай Палыч очень взрослый мужчина, и вот теперь ему самому уже тридцать два, а он никак не чувствует себя на эти годы, всё кажется - двадцать. И Николай Павлович сильно не постарел, хотя его недавно поздравляли с сорокапятилетием. Он решил проверить свои мысли:
- Пап, скажи. Вот ты когда молодой был, тебе дед сильно старым казался? - маминому отцу исполнилось бы в прошлом году девяносто, и для Сашки он всегда был древним старцем, хотя, когда он родился, деду Федору не было и шестидесяти.
- Я, сынок, когда считать научился, посчитал, сколько мне будет лет, когда наступит двадцать первый век. Получилась у меня цифра 55. Сейчас смешно, а тогда я думал, что не доживу до нового века. Во как! А Фёдор Алексеевич очень крепкий был мужик, хоть малообразованный, но рассудительный, так что нормальным он мне казался. Правда, иллюзии детские у меня к тому времени давно рассеялись, понимал я уже кое-что в цифрах. Если по сегодняшнему судить, совсем ещё нестарый он был тогда мужчина. Вот ведь какая несуразность: пятьдесят лет для ребёнка - возраст непредставимый, когда каждый день длинный, почти что бесконечный. А на седьмом десятке минуты как секунды летят, зато всё хочется молодым себе казаться.
- Так и есть. Скорость секунд возрастает с каждым годом. Часы так же тикают, а время убыстряется. Парадокс! Такого даже Эйнштейн представить себе не мог.
* * *
Утром Саша поехал заключать договор с риэлтором. Полная тётка со старомодной учительской причёской "гнездо аиста" из рекомендованной Женькой конторы ему не понравилась. И контора совершенно не понравилась, и условия выставлялись несуразные: нужны оригиналы всех документов. Прикольно, конечно. Что они, все тут так работают, что ли, на доверии? С оригиналами квартиру в полчаса можно потерять, бегай потом, ищи деньги или эту тётку с тремя подбородками. Он сказал, что зайдёт попозже и слинял. На улице, названной именем замученного когда-то кулаками пионера, было ещё несколько риэлтерских агентств, и Сашка решил поискать законности с кем-нибудь ещё. Как он и ожидал, в следующем агентстве никаких оригиналов уже не требовалось, достаточно было копий, формальности типа получения справок из ЖЭКа, энергетиков, газовиков и прочих об отсутствии долгов энергичный парень, примерно Сашкин ровесник, брал на себя. Довольные друг другом, они обменялись телефонами (от предложенной визитки Саша отказался). То, что придётся возвращаться в родной город для оформления сделки, и так было всем понятно.
С хорошим настроением Сашка вернулся домой. Он шёл не спеша, пиная ногами разноцветные листья, которых становилось всё больше. "Повезло с погодой", - подумал он, - "в самое бабье лето попал. Надо успеть до заморозков уехать: дождей и осеннего холода и в Питере хватит, а в памяти пусть останется такой милый родной пейзаж, яркий, красочный и без грязи".
Но дома его ждал очень неприятный сюрприз, Сашка понял это, едва отец открыл ему дверь - такое у него было серое лицо и испуганные глаза.
- Извини, сынок, не доглядел, - тихо сказал он.
- Что случилось? - испуг отца передался Саше.
- Да уж вот... Я на кухне был, не слышал. Видно тихонько через фортку залезли.
Они прошли в маленькую смежную спальню. Хоть форточку отец теперь наглухо закрыл, Саше стало ясно: маленький вор-одиночка, воспользовавшись отсутствием решёток, пролез, схватил, что поценнее, и был таков. Может даже не один, какая теперь разница? Главное, что сразу было заметно - нет ноутбука. Воришкам сильно повезло, остальное по сравнению с ним - мелочь. А вот компьютер, рабочий компьютер - это большой удар. Он вдруг вспомнил о яблочном планшете и заглянул под стол. Коробка была на месте, тяжёлая, не пустая; распаковывать и проверять не было желания.
Да уж, совсем Сашка расслабился в провинции. А ведь тут те же люди живут, что и во всей остальной стране. Он толком не умел ругаться, но сейчас в голову лезли одни грязные и злобные слова. Отец стоял рядом и молчал, тяжело дыша. Сашка смотрел на кровать, на которой ещё утром лежал компьютер, и ему вдруг стало неприятно сознавать, что в этой комнате ещё недавно находился совершенно незнакомый человек, единственной целью которого было вмешательство своими грязными руками и погаными мыслями в его, Сашкину, личную жизнь. На него вдруг накатила какая-то парализующая тревога, примерно такая, как несколько лет назад, когда он встречал в Пулковском порту институтского друга, летевшего из южного отпуска.
Тогда поначалу всё было привычно: табло, самолёт вылетел почти по расписанию, ожидается ... И вдруг - неясное беспокойство, какое-то движение, немного громче привычного гомон встречающей толпы, затем какое-то одно слово, или несколько слов, прозвучавших откуда-то, непонятных, не расслышанных, после - эти же слова, повторенные многими, отчего их также нельзя разобрать, они все слились в один общий гул. И вдруг - уже где-то рядом, ясно сказанные, выдохнутые пока ещё с надеждой - вдруг ошибка? - "что-то случилось, что-то под Харьковом". И после этого охватывает та страшная, звенящая тревога, что думать ни о чём другом невозможно. Ещё недавно незнакомые друг другу люди, ждавшие встречи со своими родными, становятся единым нервом, в котором пульсирует лишь единственное желание: получить точную информацию. А её нет, никто ничего не говорит, на табло по-прежнему слова и цифры: "ожидается в ..." Нерв клокочет, перекручивается, буйствует и впадает в смятение, пока об аварии не становится известно точно, официально. До этого момента все заодно, но после - каждый сам по себе. Единый нерв распадается. У каждого - единоличная надежда: а вдруг случилось чудо, вдруг мои остались живы и с ними всё в порядке. Таким надеждам не нужны попутчики. И вот сейчас Сашка испытал почти то же чувство опустошённости, как в тот день, когда в том самолёте под Харьковом погиб его друг со всей своей семьёй.
Но, к счастью, сейчас случилась беда не такого порядка, и потому он оправился быстро, иначе отца хватил бы настоящий сердечный приступ. Саша уверенно прошагал на кухню, плеснул в отцовскую кружку тёплой воды из чайника и прихватил чайную ложку. Он быстро вернулся и, накапав полную ложку корвалола, протянул её отцу. Когда тот запил остро пахнущее мятой снадобье, сказал как можно мягче, с улыбкой, стараясь придать голосу невозмутимость:
- Пап, да чёрт с ним, с этим компьютером! Он старый уже, я давно хотел себе новый купить, посовременнее, помощнее и получше. Как раз повод будет. А то всё никак не соберусь. Вот приедем в Питер - сразу куплю.
- Сынок, ты ведь работаешь на нём. Как же работа? - отец весь был в этом. Всю жизнь работа для него была главнее всего.
- Ну отдохну от работы. Уж немного осталось. Кстати, надо билеты заранее купить, я сегодня же этим займусь.
- Ты меня, успокаиваешь, Сашенька. А если всё-таки по-честному: в этом твоём компьютере пропало что-нибудь важное? - не унимался он.
- Пап, я всегда копию на наш банковский сервер отправляю, так что ты можешь не волноваться: украли только старое железо, - тут даже не пришлось врать, это чистая правда. Он сам, как главный технический начальник, сделал это правило для всех своих сотрудников обязательным. - Честное слово.
- А-а-а, ну ладно тогда, - ответил отец, но в глазах его всё равно сквозило недоверие.
Сашка понёс на кухню кружку и ложку, машинально включил чайник и задумался: особенно страшной потери действительно нет, информация зашифрована, никто до неё не доберётся; а вот комп жалко, почти новый, служебный, сам придирчиво для себя эту "Тошибу" выбирал. Вот ведь, чёрт! Прощай, любимый город! Не отпускает просто так, дань потребовал.
Ладно, зато появляется время заняться планшетом, хорошо хоть его не украли, а то пришлось бы покупать - где его в родном городке возьмёшь, большой вопрос. И то правда: зачем здесь навороченный планшетный компьютер для Интернета, если саму сеть ещё надо поискать? За такие деньги лучше какой-нибудь мини-трактор купить или козу с поросёнком, гораздо больше толку. И польза несомненная: их съесть можно. Компьютером голодных не накормишь. Вот тебе и весь извечный спор, что главнее: материальное или духовное? Некоторые и на голодный желудок могут искусство воспринимать, даже в блокадном Ленинграде жители умирающего города ходили на концерты. Но это просто потому, что у них не было выбора. Спроси такого - Шостакович или обед, да не кусок хлеба из плохой муки с отрубями, а борщ со шкварками и котлеты, - что выберут? У Сашки в однозначности ответа не было сомнений.
Позвонил Женька, начал про кражу выспрашивать. Как он узнал? Провинция, одно слово. По телевизору новости откуда-то из космоса, то есть из столицы, а на улицах - местные вести. И там и тут любимый жанр один - криминальный.
- Слушай, Сань, - говорит. - Я, как узнал, сразу подумал: отчего бы не воспользоваться хоть раз близким знакомством?
- Ты о ком?
- Да я про нашего Толяна! Он большой чин в их воровской иерархии, считай - мэр. Может, его попросить? У меня один клиент раньше был, из местных коммерсантов, сейчас в Москве где-то. Машину у него угнали, он через свою "крышу" у братков помощи попросил и что ты думаешь - пригнали тачку! Не знаю, сколько это ему стоило, но сам факт! Всё равно дешевле, чем новую покупать. Тем более ты сам говоришь - служебный компьютер. Знаю я эти штуки со служебным добром, целое расследование устроят. Оно тебе надо?
- Не хочу я к Толяну обращаться. Ну - прощёлкал, сам виноват, расслабился. Обойдётся.
- Ну не хочешь, давай я позвоню. Типа узнал случайно. Не поможет - тогда действительно хрен с ним, с бандитской рожей. Он мне ещё в школе надоел. Маринку Шляпникову тогда у меня отбил, гад.
- Да ты что? Я и не знал! У тебя с Маринкой что-то было?
- Ни фига себе! Рядом сидел - и ничего не замечал! У нас знаешь какая любовь была? Месяца три, наверное. Но это я так вспомнил, попутно. Мне сейчас нисколько не жалко: ты же видел Маринку - она центнер целый весит, не меньше. Откуда чего берётся?
- Ладно, ты поступай как хочешь, а я не буду у него ничего просить, - закончил Сашка разговор.
Вечером вдруг раздался звонок в дверь, Сашка без опаски открыл - воровать-то всё равно больше нечего, планшет невесты вора не в счёт. За дверью стоял парень, возможно -молодой, хотя понять это было затруднительно: очень коротко стриженый, буквально миллиметр чёрного ёжика, с тёмными глазами на боксёрском лице и плотно сколоченной фигурой. Он держал в руках большую клетчатую сумку, в которых "челноки" обычно возят свой товар.
- Александр Лепёшин? - спросил парень.
- Лепешин. Да, это я.
- Я от Волыны, - звучало непривычно, но было понятно, о ком речь.
- Заходите, - отступил в прихожую Сашка, - но вы рано, я ещё за планшет не брался.
- Какой планшет? Я ничего такого не знаю. У меня вот, поручение. Просили передать, - он открыл сумку и достал из неё Сашкин Тошибовский "Cosmio". - Тут такое дело. Братки извиняются. Говорят, что не знали, чей. Так что без обид.
- Ладно, какие обиды, спасибо, - Сашка был рад снова увидеть свой ноутбук.
- Слышь, братан. А чего у тебя там интересного? Я нажал кнопку, хотел проверить, не сломали ли чего эти балбесы, а там - только синий экран.
- Это просто рабочий компьютер. Ничего лишнего. Игрушек или кино у меня там нет, разве только немного музыки.
- Чего ж ты с ним тогда везде таскаешься?
- Работаю. Просто привык: если не сделал что-то, считай - день потерян.
- Во-во, я тоже, если никому харю не набью - день насмарку. Ну бывай, брателло. Аппарат больше не теряй.
* * *
Дней Сашка не замечал, для него все они были одинаковыми. И вдруг оказалось, что сегодня пятница, а завтра суббота, то есть у всех работающих большой праздник - наступают выходные. Будь неладны эти квартирные воришки! Из-за них Сашка оказался обязанным Толяну, и отказаться от предложенного "выезда на природу" не мог. Правда, соглашаясь по телефону на пикник с одноклассниками, он, как наяву, видел марсианские глаза и спрашивал себя, боясь ответа: "А она там будет? Или только одноклассники?", - и страшился собственного желания увидеть Настю.
Чтобы отвлечься, он развил бурную деятельность, заказал машину, контейнер, грузчиков и всю пятницу работал больше всех нанятых работников, загружая вещи. Квартира опустела. Остались лишь те старые деревяшки, которые когда-то были дефицитной мебелью, но везти которые в питерскую даль было бессмысленно. Впрочем, до отъезда они ещё сослужат службу: на чём-то ведь надо спать. Сашка видел, насколько отцу дорога эта рухлядь. Он понимал, что в этом вся его жизнь; это те самые секунды, часы и дни жизни, которые незаметно проскользнули сквозь пальцы, это они, материализовавшись, оставили после себя только старые вещи. Человек не может помнить всё, он неизбежно что-нибудь забывает, и для освежения памяти ему иногда нужны какие-то зацепки, ничего не стоящие безделушки, или вот этот старый диван, своеобразный концентрат десятилетий обычной, ничем не примечательной, но зато своей, такой личной жизни. Поэтому, оставляя некоторые вещи здесь, отец добровольно расставался с памятью о части прожитых минут.
Хорошая работа, а в особенности её хороший результат, всегда помогала Сашке, поддерживала определённость смысла, поэтому утром в субботу он был полон оптимизма, и настроение после завершения самой большой задачи по переезду стало превосходным.
Выезд на природу организовала торговая фирма, где подвизался Толян. Мангал, напитки, мясо, овощи-фрукты и посуда - всё было заботливо сложено в автобус, который собирал участников и гостей в условленных заранее местах. Одноклассники и одноклассницы обрадовались этому событию: ничего подобного не случалось за все пятнадцать лет после окончания школы. Одетые в простую туристическую одежду, помолодевшие, они, как дети, дурачились всю дорогу, вспоминая эпизоды из школьной жизни. Сашка веселился вместе со всеми, вспоминая, как в седьмом классе все они дружно сбежали с урока физкультуры в кино, зная, что физрук только обрадуется возможности спокойно выпить пива, но не подозревали о внезапной смене расписания: ему понадобилось срочно уехать на похороны и вместо физры оказался урок истории, которую вела сама директриса. Закономерным итогом стала двойка по поведению всему классу, и было общешкольное собрание - нешуточное событие по тем временам. Спасло их только падение Берлинской стены и Жоркин папа, в то время возглавлявший редакцию городской газеты, что-то такое красиво сказавший про новое мышление, перестройку и становление личности в обновленном СССР. Энтузиазм прогрессивно настроенных родителей переломил настроение извращённых идеалами "строителей коммунизма" учителей (и особенно директрисы), и всё обошлось, хотя поначалу было реально страшно, теперешним школьникам не понять. Ещё у Сашки было хорошее настроение оттого, что среди гостей не оказалось Насти, а про Толяна прикомандированный повар, сидевший тут же, рядом с мясом и закусками, сказал, что у него срочные дела и он приедет попозже на своей машине.
Погода стояла превосходная. Место для пикника выбрали обыкновенное, за Увалом, сюда многие горожане ездят - тут открывается очень красивый вид с бугра (который и называют Увалом) на излучину смешной, извилистой, мелкой, но оттого не менее красивой речушки. Просто на автобусе уехали немного подальше общетоптанных троп. На Увале росли почти все те же деревья и кусты, как везде в средней полосе, но тут они очень тщательно, как будто специально перемешаны: берёза с черёмухой, липа с рябиной, орешник с дикой вишней, осина с ясенем и чуть пониже к речке плакучий ивняк. Ближе к концу сентября все краски мира собрались на ветках: вот жёлтый, красный, а там - коричневый, золотистый, фиолетовый и пока ещё много зелёного. А под ногами на зелёном, ещё сочном фоне травы как будто большой кистью на бесконечной палитре все краски смешаны беспорядочно, причудливо в один яркий пёстрый мягкий ковёр.
- Ребята, какая красота! - закричала Ленка, - и побежала вниз, к речке.
- Порожняком не бегай, воды принеси, - скомандовал Юрка, привык у себя в администрации командовать.
- Давай я схожу, - предложил Сашка, и не спеша спустился к реке.
Повар оказался толковым. Он быстро организовал на траве стол, бросив пластиковую накидку, достал круглые коврики-сиденья, разноцветные бутылки, разовую посуду, и уже потянуло дымком от дров в мангале, когда Сашка вернулся с канистрой воды.
- Наверно, последние выходные такие. Конкретно холодает по ночам, дожди скоро пойдут, - заметил обычно молчаливый Вовка.
- Это правда, пора. Ты дом крышей закрыл?
- Закрыл. И фронтоны зашил. Не успел бы - точно б не поехал. Последние погожие дни.
Они успели выпить за уходящее лето, когда услышали шум подъезжающей машины. У Сашки упало сердце, упало глубоко, глухо стукнулось обо что-то на самом дне и замерло. Из машины выходили Толян с Настей и - из-за руля - давешний парень-боксёр, вернувший ноутбук.
- Салют, десятый Б! - издалека крикнул Толян.
Одноклассники раздвинулись, освобождая для приезжих место за лежащим на траве столом, Сашка тоже беспорядочно задвигался, пытаясь отодвинуться к дальнему углу, но вышло так, что на освобождённый им самый край присел короткостриженый парень, а с другой стороны высвободилось место для Толяна с невестой, так что Настя оказалась почти напротив. Она элегантно, как кошка, примостилась левым бедром на коврик перед импровизированным столом так, что оказалась вполоборота к Толяну и почти прямо глаза в глаза с Сашкой. Он посмотрел в эти марсианские глубины - и пикник для него кончился, он полностью растворился в них вместе с мыслями, рукой, держащей стакан с вином, и джинсами, к которым прилип бордово-красный лист рябины.
- Ребята, как я рад вас всех видеть! - необычно начал Толян, - хочу вас познакомить с невестой, вот она, моя Настя. И не обижайте моего молодого кореша Борю, ему уже немало досталось в этой жизни. А вы сразу все имена не вываливайте, всё равно им не запомнить, давайте постепенно, мы ведь никуда не торопимся. Ну, давайте выпьем за встречу и природу-мать, за то, что она даёт нам возможность к себе иногда прикоснуться.
Никогда в жизни Сашка так много не пил. Сегодня его лишили возможности контролировать ситуацию Настины глаза, на которые его взгляд натыкался, куда бы он ни смотрел. Даже если он отворачивался от стола и глядел вниз, на течение воды, шуршащей ивовыми ветками, он всё равно видел их, серьёзные и насмешливые одновременно. Или, может быть, он пил много специально, поддерживая любой тост, чтобы заглушить этот гипноз, освободиться от него с помощью алкоголя?
Тем временем веселье входило в ту стадию, когда баланс выпитого и воспитанности стал примерно равен, когда выпитого недостаточно, чтобы потерять человеческий облик, но достаточно, чтобы забыть о приличиях. Сашка видел, как петушится Женька перед толстой Маринкой, как Жорик рассказывает скабрезные анекдоты девчонкам-отличницам Ленке и Людке, а те хохочут, как Женька вещает какой-то противный компромат на городскую верхушку и слушающие его Вовка и Серёга матом грязно ругают всех чиновников. Он видел, как Толян ответил по мобильному, и у него сделалось нехорошее, озабоченное и злое лицо. Он отошёл подальше от компании и с кем-то долго говорил. Вернувшись к столу, не стал садиться, а сказал сверху вниз, ни к кому отдельно не обращаясь:
- Я извиняюсь. Мне надо срочно уехать. Вы отдыхайте. Если получится, ещё успею вернуться к шашлыкам.
Боксёр Боря услужливо вскочил и побежал к машине, Настя тоже поднялась, но Толян что-то сказал ей, погладил по плечу и махнул рукой в сторону стола. Она повернулась к компании, мотор их машины взревел, и они умчались. Настя не стала садиться на своё место, а направилась прямо к Сашке.
- Я пойду прогуляюсь к речке, составишь компанию? - прямо спросила она. У него нечем было возражать. Часть мозга по-прежнему находилась под гипнозом, а та, что ещё сопротивлялась, стреножена вином. А Настя объяснила своё предложение о прогулке. - Ваши ребята много выпили, и с ними неинтересно.
Они спустились к речушке. Это было недалеко от места пикника, метров двадцать, но у воды сразу стало значительно тише, снизу компания на бугре казалась не такой оживленной, а дымок мангала и запах жареного мяса добавлял к этой картине простоты и спокойствия.
- Когда ты уезжаешь? - спросила она.
- Послезавтра.
- И всё?
- Да, планшет завтра принесу.
- Ну при чём здесь планшет!
Настя резко отвернулась и пошла вдоль речки, копируя шагами изгибы берега. На песке оставались её следы, как восклицательные знаки - приплюснутый апостроф и жирная точка от каблука под ним.
Абсолютно деморализованный Сашка оставил её на берегу и вернулся к своим. Его встретили с восторгом, перепивший Юрка полез целоваться, но Женька оттеснил его, налил вина и пододвинул поближе тарелку с горячим ароматным шашлыком.
- Дружище! Ты приезжай почаще! С тобой так хорошо! Нам тебя все эти пятнадцать лет не хватало, правда, ребята? - все, кто это пьяное признание слышал, громко закричали вразнобой: "Да!"
Окончание праздника слилось в один длинный кадр. Был ещё шашлык, вино, какие-то разговоры, братание и всеобщие признания в любви. Автобус приехал за ними, когда начало темнеть. Автобус приехал другой - маленький ПАЗик, в котором всем хватило места, но не всем хватило сидений. Сашка на кресло не претендовал, он покрепче обнял вертикальный поручень в хвосте и приготовился к качке. Последними в автобус зашли Настя и повар, которому пришлось пройти как сквозь строй: все норовили пожать руку, фамильярно похлопать по плечу, а то и пьяно обнять со словами "спасибо, мастер". Повар, как и утром, прошёл в корму, к своему кухонному скарбу, и устроился на нём. Настю пытались усадить, она отказалась и остановилась в середине, прицепившись за верхний поручень недалеко от Сашки.
Он не понял, почему всё так произошло, но то, что случилось, принял за росчерк судьбы. По крайней мере, его математический мозг такое объяснение устроило. Автобус, выбираясь из леса по грунтовке, качало и дёргало из стороны в сторону. В одной из ложбинок водитель притормозил, чтобы мягче перевалить через кочки, а миновав их, резко добавил газку, поднимаясь на пригорок. Настя поскользнулась на своих туфельках, не удержалась и, падая, повалилась по проходу в хвост автобуса. Сашка поймал её левой рукой за талию, а она, чтобы не упасть, ухватилась за него и прижалась всем своим худеньким телом, обхватила его своими прозрачными руками. Сашка смотрел в упор в её огромные глаза и отчётливо понимал: "Всё. Пропал". Эта девушка, такая тоненькая и хрупкая, поглотила его целиком. Это не он держал её в своих объятиях, он влился в неё и стал с ней единым целым, он стал стройным девичьим телом с маленькой головой и большими марсианскими глазами. Она тоже это поняла, может быть, поняла гораздо раньше него, потому что придвинулась ещё ближе и поцеловала его в губы. Сашка ответил на её поцелуй, ему теперь было всё равно. Когда тряска кончилась и автобус, наконец, выбрался на асфальт, их поцелуй закончился. У Сашки кружилась голова, он понимал, что возможно сделал что-то ужасное, совершил самую большую ошибку в своей жизни, но также знал, что изменить уже ничего нельзя. Посмотрев поверх Настиной головы, он подумал: может, никто из компании не видел этого внезапного проявления страсти, но тут же холодок пробежал по спине - за его спиной сидел ещё один человек, повар. Он вывернул шею и оглянулся. Повар неудобно пристроился на мешках с кухонным скарбом и демонстративно делал вид, что глядит в окно, но на губах его застыла кривая усмешка.