Аннотация: С детства мы привыкаем к "совку". А когда вырастает человек, то ему уже дают лопату
Жизнь человеческая без дела невозможна. Личные дела, общественные, вернее общественно-полезные, которые называются работой. Работа оплачивается деньгами, потому что результаты ее удовлетворяют людские потребности. Но, человеку нужно то, чего у него нет, а это не всегда то, что предлагает ему, рекламирующее свои товары, общество, зацикленное на материальном достатке. Общественная духовная пища, как столовская еда, не всем подходит.
В детстве, когда оторвался человек от маминой сиськи, немного подрос и научился ходить, обычно его ведут в песочницу, и дают в руки совок . Ни к чему не обязывающее копание может даже нравиться. С детства мы привыкаем к "совку". А когда вырастает человек, то ему уже дают лопату "копать бульбу" - известное в Беларуси народное увлечение. Тут-то, до человека доходит, что болит спина, и копать не хочется. Но "не копать уже нельзя!". Однако, если очень не хочется, то можно. Иди - учись, и тебе в руки дадут новый инструмент. Может даже, как подсказал известный из анекдота чукча: "экскаватор". Но даже особо способных к учебе, которым по долгу службы вручают легкие инструменты, на подобии карандашей, ручек или даже, как в последнее время, компьютеров, все равно увильнуть не удастся, если ты, конечно не изгой общества, которое тебя кормит-поит и, вроде-как , заботится.
В былые времена, как говорится: " старых коней пристреливали". С людьми, в наши "гуманные" времена, уже не так; и старому человеку , отдавшему обществу свои силы и способности, даже, если они были и не выдающимися, дают пенсию на еду и не заставляют работать . Делай мол, что хочешь, если на еду хватает. И человек, уже сам, по привычке, берет лопату, и начинает копать огород на даче. Ну, а тем, кому огород недоступен или неинтересен, предоставлена другая альтернатива - копаться в своей памяти. В целях безопасности, как говорится в любой, уважающей себя службе, современного общества : " разговоры записываются". Вся человеческая жизнь тоже записывается в памяти, только вот осознается не все. У всякого человека есть собственный собеседник - Двойник, как его назвал Ухтомский, субъективный, конечно, но зато всегда с тобой. И разговоры собственные - думы, тоже можно записывать. Надежда встретить в мире далекого Собеседника (от "Двойника к Заслуженному Собеседнику" - по Ухтомскому) не покидает человека, и заставляет заниматься таким, кажущимся бесполезным общественным деланием, как непрофессиональное писательство.
Я, тоже, из тех, кто не может "не копать", хоть еда у меня есть, и "есть не хочется".
Помнятся те далекие совковые времена, когда, запросто, могли в колхоз отправить.
По знакомой последнему коню дороге весело ехал колхозный грузовичок ГАЗ51, затормаживая перед большими лужами и подскакивая на мелких ямках.
" Иван студентов повез"- сказала, остановившемуся бычку бабка с хворостиной в старческих руках.
Мы с товарищами сидели в кузове, с тоской смотрели на красоту бескрайних колхозных полей, и ехали на работу. Не первый день были уже тут. Дни стали течь привычно однообразно, и навевали тоску, как и это пасмурное небо поздней осени. Каждое утро после завтрака, приходили на колхозный двор, и получали ЦЭУ.
Колхозный шофер Иван, про которого говорили, что он, когда выпьет, увереннее чувствует себя за рулем, чем на собственных ногах, разговаривал с девчатами. Две девушки сидели в кабине, они мешали переключать коробку скоростей, остальные шефы тряслись в кузове.
- Так, вы значит, студенты будете?
- Нет, мы уже работаем в институте.
- Как это, в - институте?
- В проектном институте, там не учатся, а работают. Мы шефы ваши.
- "Шефы" значит. И, до которого вы тут будете?
Девушки, перестав следить за дорогой, посмотрели друг на дружку, и пожали плечами. Иван в очередной раз улыбнулся девчатам. На дорогу он смотрел меньше, чем на девчат, не забывая при этом еще поглядывать через автомобильное зеркальце в кузов.
После армии он вернулся в родную деревню к привычной жизни, с однообразной работой, едой... и, как-же, без этого - выпивкой. Но алкоголь только усугублял проблемы, одну из которых даже его родная мать давно уже высказала словами: " жаниуся б ты, сынок". Человек " не ведает", что твориться даже больше, чем, что "творит". Иван строил наивные планы, и у него было весело на душе.
На колхозном дворе соседней деревни Иван остановил свой грузовик: "Злязайце, хлапцы,прыехали".
Ивану надо было отвести "дзяучат у поле", и других дел была полно, ему некогда.
Четверым ребятам надо было ехать в отдаленную бригаду буртовать картошку. За ними приехал старик на лошади.
Под скрип колес, сильно ходивших в разные стороны, старик привычно подергивал вожжи , управляя своим захудалым конем, который, без понукания, и так шел по знакомой дороге.
Для разговора, старик, как обычно, начал было поругивать колхозные порядки, но никто не поддержал его, и он замолчал. Развалившись на соломе в телеге, и глядя на медленно уходящие поля, каждый думал свою думу. Наконец, приехали.
Женщина- бригадир, виновато улыбаясь, разводит руками. Солому привести некому, бурты кривые, вил и тех не хватает, работы - невпроворот. Лопаты есть.
Молча взялись за дело. И не потому, что решили поднять колхоз или много денег заработать. Не сидеть же, сложа руки. Раз приехали - надо работать. Опять это НАДО, в котором нет никакой надежды. Каждое утро наступает это НАДО вставать, умываться, кушать, редко когда утренняя еда кажется вкусной, что даже мысль, о еде в таблетках, которые проглотил, и готово, не кажется кощунством.
Работа приводит мысли в порядок. Особенно, когда она нужная, в коллективе, и видны результаты труда.
Место было открытым. Над бугристым полем, на котором росло одинокое дерево, небо стало хмуриться. Мы работаем. Земля - сплошные каменья, лопату не всадить. Мы работаем. Попались же такие товарищи, привыкшие вкалывать. Обеда нет. Пропала колхозная кухня. По времени обед уже кончаться должен, а его все нет. Бросили работу - " ну его все к черту", сели в солому . В животе посасывает, разговаривать не хочется.
Неизвестно зачем появляется, вдруг, старик, который вез нас сюда на лошади. Сухощавый, статный старик. Подошел к буртам, посмотрел, добро ли солому хлопцы кладут. Подходит :
"Больш саломы трэба ! Что, обеда нема? Видно у другие брыгады сначала паехали. Пака все там паядуць, час и пройде".
Неторпясь пошел за бурты к телеге, взял из старой-престарой хозяйственной сумки яблоки, и все пять штук принес хлопцам. Мы благодарно взглянули на него: "Спасибо". Сады уже по обирали, и яблок уже мало где можно было сорвать. Присел дед на солому, заговорил:
" Вот у мяне прошлы год жыли дзве студэнтки. Им колхоз продукты давау, а мая старая им гатовила. Моим студэнткам колхоз усе давау: па двести грамм мяса, литру малака, поу кило хлеба, капусты, крупп, бульбы кольки хочаш. Хватая цяпер".
- А вы, как питаетесь? Все вместе?
-...
- Вот во Франции я наголодался.
- Вы были во Франции? - спросил я, и все посмотрели на деда вопросительно.
-В плену был. За связь с партизанами. Брат мой был в партизанах. Полицаи взяли всю нашу семью. Я тогда был еще пацаном. Сначала в тюрьме сидел в Минске, потом меня оправили в Германию. А мати мою немцы приговорили к расстрелу, но не успели расстрелять, наши освободили. Она еще семнадцать лет потом прожила.
-...
-Работал я пару месяцев на железнодорожной станции, разгружали товары всякие, потом попал на рудники в Руре на границе Германии и Франции.
-...
-На верху, рабочий день был 12 часов, час на обед. Давали 250 грамм хлеба, миску баланды и стакан эрзац-кофе. Внизу рабочий день 8 часов был, час обеду, но обед не возили, слишком далеко было. Надо было 5 км пешком идти, потом спускали под землю, и там еще километра 3.
-А как вы выжили?
-Там я так истощал, что не мог ходить. Положили меня в больницу. А в больнице что? Тоже самое : 250 грамм хлеба, миска баланды и стакан кофе. Не лечат, одно, что только на работу не надо ходить. Доктор говорит : " Ты здоровый", а я до туалета дойти не могу.
Тут старик замолчал, и горестно глотнул слюну.
Все тоже молчали. По-прежнему было пасмурно и ветрено, но в соломе ветер не чувствовался.
-А как вы освободились оттуда?
-Американцы освободили. Немцы всех здоровых угнали, а нас в суматохе не успели расстрелять, так и кинули.
- Ну, а дальше, что было?
- Что? Американцы кормили нас уже лучше. Много сразу нельзя, чтоб не по умирали. Давали по 100 грамм мяса, 350 грамм хлеба, круп, 20 грамм сахара.
-...
-Ну, а потом пошли мы во Францию. Американцы нас не трогали. Вокруг дороги орудия, танки стоят, а мы идем себе по дороге. Видят, кто такие, пропускают. В той местности много поляков жило, жили там выходцы и из России, немного понимали по русский. Мы спросим дорогу и идем дальше. Дошли до города Кольмар, такой небольшой городок. Встретило нас уже французское начальство, расположили в бывших казармах за городом.
-... Периодически старик замолкал, со скорбным выражением лица, вспоминая что-то. Потом продолжил.
-Тут мы немного откормились. Там много было немецких трофейных коров. Они так и ходили себе, никто их и не брал. Местные жители там так воспитаны: не твое - не возьмут. Ну, а мы ловили этих коров. Еще найдешь на поле, накопаешь картошки и пируешь. Хлеба не было, а картошка с мясом была.
-...
- Ну, а потом отправили нас еще дальше в город Мюлуз.
-А как вы домой попали?
-Как? Наши договорились с американцами. Посадили нас на самолеты по 25 человек, и переправили в Чехословакию в город Кошица. А там, уже на поезде отправили домой. Сначала украинцев, потому что там уже посевная началась, а потом и всех остальных.
Старик замолчал. Все тоже молчали.
-А вот и обед привезли, - первым это увидел старик.
По полю по направлению к буртам ехал грузовик.
-Идите обедать, сказал старик, ему обед был не положен.
За рулем был Иван, а в кузове возле бидонов улыбчивая повариха, дородная женщина из местных.
-Дед, иди и тебе налью, крикнула она.
- Ня трэба, ужэ наеуся.
Рассольник был кисловатый, и кто-то сказал:
-Дед, видимо, в лагере баланда была такая?
Дед усмехнулся.
-О, если бы такая!
Неожиданно, может предстать пред молодым поколением, занятым своими делами, прошлая жизнь, простая, не писанная. История ничему, обычно, не учит, но, может, заставит задуматься.