Самая правдивая история или, как я был секретным агентом.
Я
I
Как написал один очень уважаемый мною писатель, время героев прошло, причём прошло навсегда. Им на смену пришло племя мещан-обывателей, предпочитающих запаху прерий и мясу собственноручно убитых буйволов спокойный диван, а приключения желательны по телевизору, ну, в крайнем случае, в хорошо подготовленном для этих приключений месте.
Джентльмены также остались только в достаточно мерзкой телевизионной передаче.
Самое большое, что нынешний мужчина готов сделать для женщины, так это уступить место в транспорте, правда при этом, он начинает считать, что это уже достаточный повод не только для знакомства.
Где же вы мужчины с мускулами Тарзана, отвагой Конана, благородством и умом Шерлока Холмса, обаянием д, Артаньяна. Я иногда смотрю в зеркало, особенно по утрам и, поверьте, это не дешёвая самокритика, это объективный взгляд на вещи, женщин становится жалко.
Не то, чтобы герои и джентльмены вымерли окончательно, нет, что вы, они остались, только встречаются не чаще уссурийского леопарда. Но в отличие от него в красную книгу не включены и поэтому, и поэтому, наверное, скоро вымрут окончательно и бесповоротно. Да и вот ещё что, я к этим редким в своей наивности, существам не отношусь уж точно, поверьте на слово.
Конечно, мне можно возразить, а как же героические поступки, про которые пишет пресса. Но они ведь имеют место. Согласен, героические поступки совершаются, их даже не так мало, но...., но вслушайтесь в интервью с теми, кто их совершил, каждый, кто с упоением рассказывает про то, как он отличился, готов прямо сейчас получить за это награду.
В общем, всё сводится к тому, что героические поступки то, конечно, совершаются, только вот героев нет. Нет тех, кто выбрал бескорыстный героизм нормой жизни. Современный рыцарь, даже если и убьёт дракона, сейчас, кстати, принято говорить, замочит. Так вот замочив реликтовое чудище, нынешнему рыцарю в голову не придёт отвезти освобождённую им красавицу к её возлюбленному или родителям, а если и повезёт, то спать с наружи шатра уж точно не будет. Скорее всего, будет вызвана пресса, телевидение, чтобы в деталях зафиксировать произошедший подвиг.
Я не трус, то есть не трус в том смысле, что сразу же сдамся в плен, как мальчишь-плохишь. Таких плохишей вообще то не так уж и много, остальной среднестатистический гражданин, вроде меня готов пойти и умереть за свою Родину, на которую напал враг. Примеров тому сколько угодно. Только не нужны мы ни кому, захватывать наши богатства, больно это надо, скоро сами распродадим, причём за бесценок. То есть я хотел сказать, что нам, которые внизу социальной пирамиды точно ничего не достанется.
Возможны, конечно, ещё варианты попасть на войну, которую наши политики называют почему-то борьбой с международным терроризмом, хотя по моему это самая настоящая война. Мировой капитал выделяет нашим политикам и генералам деньги на борьбу с этим терроризмом, только вот вначале они почему-то у террористов и оказываются. То что, в конце концов, доходит, ополовинивается по дороге. Так что до солдат доходит мизер и, они чтобы выжить и, не, помереть, вначале, с, голоду вынуждены, совершать совершенно неблаговидные поступки. При всём этом их ещё и убивают. Так вот как бы мне плохо не было и, обида на весь мир не заполняла до слёз, туда я не хочу.
Так я сидел и размышлял над своей судьбой. Пил водку и жалел, ах как я жалел себя. А тут ещё ливень, который совершенно внезапно обрушился на город и загнал меня, как и многих в одно из этих летних кафе, которые во множестве выросли за последнее время, особенно на центральных улицах. Только это кроме крыши ещё имело и стены.
Ливень постепенно перерастал в противный затяжной дождь, народ за столиками к моему глубокому сожалению обосновался надолго. Место, за которым я сидел имело одно преимущество, если конечно кого-то ждёшь. Сидел я лицом к входу, только никого не ждал, и от этого было ещё гораздо тоскливей. Одиночество, поверьте, мне на слово хорошо только в романах, в жизни хочется общения, хочется тепла.
Всё остальное было мерзко и неудобно. За спиной располагался динамик, из которого известная поп дива в начале просила отпустить её в Гималаи, а затем в край, где бродят верблюды. Короче говоря, на душе кошки скребли. Пытка вообще то, а люди не уходили, и место я сменить не мог.
Причин для этого моего нынешнего состояния было много. Сосуд наполнялся долго, пока не полилось через край.
Главное, конечно, даже не постоянная нехватка денег, которые если и выдавали, то нечасто, а выданные они никак не могли охватить даже естественные потребности одинокого на этом этапе жизни мужчину. Главное ощущение не востребованности.
На работе последнее время тоже не ладилось. Итог, сегодняшний разговор с начальником. Я даже не очень и помнил, с чего всё началось, а кончилось очередным разговором по душам в кабинете заведующего. Он так то мужик неплохой, всегда пойдёт на встречу, если надо, это я закусил удила. Причём повод мелкий вроде чего это вы опаздываете, а в ответ, а почему так платят? Хотя его вина то, какая?
Сидели мы в его кабинете и рассуждали о жизненных проблемах, то есть рассуждал он, тихим голосом объясняя мне ситуацию, которую я сам прекрасно понимал. Он смотрел на меня своими влажными семитскими глазами, которые блестели, словно две перезрелые вишни и вещал тихим голосом, себе под нос. Есть у него такая черта, любит поиграть в настоящего, усталого, озабоченного работой мужчину. Ну и флаг ему в руки.
Когда, по его понятиям консенсус был, достигнут, меня отпустили. Рабочий день к тому времени подошёл к концу. Выйдя из больницы, я понял, что домой идти не хочу, к родителям в таком состоянии идти было подло. Зачем расстраивать и так незаслуженно сильно переживающих за меня людей.
Последней каплей была встреча со своей бывшей женой. Наткнулся я на неё совершенно неожиданно, когда подходил к трамвайной остановке. Сзади затормозила красная девятка и, до боли знакомый голос позвал. За рулём в шикарном бежевом костюме сидела моя бывшая жена.
-- Садись бедолага, подвезу.
Наверное, я и был бедолагой, но услышать такие слова от своей бывшей, поверьте, это унизительно.
Обойдя машину, я открыл дверь и нагло, даже не поздоровавшись, уселся рядом. Если это Ольгу и обидело, то виду она не подала. Она вообще была женщина очень умная, продуманная, правда, всё же не лишённая тщеславия. Но кто его не лишён? Она и остановилась лишь для того, чтобы я оценил её приобретение.
Отношения наши были очень интересные. Прямо, как в романе про современную жизнь. Мы были однокурсниками и, к моменту окончания Alma mater, состояли в браке уже три года, что, в общем, то не являлось исключением в студенческой среде. Только в отличие от большинства, детей у нас не было, Ольга считала, что пока рано. Надо в начале воздвигнуть жизненный фундамент, а уж потом заводить детей. Меня это выражение, завести ребёнка бесит до безумия, что значит завести, заводят собак, а детей рожают. Но не суть важна.
Мои родители, разменяв с трудом доставшееся им жильё, выделили молодожёнам однокомнатную. В ней мы и жили, ещё целых три года после окончания. Меня такая жизнь устраивала, работа нравилась, на жизнь более-менее хватало. Супруга тоже была хирургом, только работала в другой больнице, ей кстати в отличие от меня предрекали достаточно большое будущее. Она вообще значительно умней и талантливей меня, пожалуй во всём. Там, где мне приходилось брать большим трудом, ей хватало незначительных усилий, а результат оказывался такой же.
Всё бы ничего, мы даже потихоньку откладывали деньги на улучшение жилищных условий, но..., но правители пошли к капитализму с человеческим лицом, только вот пошли они не одни, а ещё и нас за собой потянули. Все сбережения пропали в момент, и началось существование, как у кошек на пустом продовольственном складе. Продуктов нет, да и крысы, которые не ушли тоже с зубами. Ни её, ни мои родители особенно помогать не могли, самим не шибко хватало, да и сами мы старались иногда им чего-нибудь подкинуть.
Я то к такой жизни приспособился, нечестолюбив и не притязателен. Ольге, с её, кстати говоря, заслуженным самомнением и честолюбием было тяжело. Когда, как грибы после дождя, расплодились различные фирмы, она несколько раз намекала мне, что надо бы улучшить наше материальное положение, а я не понимал. Она собиралась уволиться из больницы, я был против. Короче говоря, сам рубил сук, на котором сидел. Долго так продолжаться не могло и не смогло. Через шесть лет совместной жизни, наш казалось, очень прочный брак приказал долго жить. Жена от меня ушла и, что самое обидное, она ушла не к другому, она ушла от меня.
Теперь она работала в какой-то косметической фирме, избавляла от бородавок породистые носы жён "новых русских", занималась проблемами их кожи и, говорила да мадам, сделаем мадам. Правда работа эта была непыльная и в девяносто девяти процентах очень и очень благодарная. Такая благодарная, что через год Ольга жила в отдельной, правда, однокомнатной, но всё-таки значительно больше, чем наша, в которой я остался один. Теперь вот машина, она и остановилась, скорее всего, только из-за того, чтобы показать мне, как может устроиться умный человек, без глупых надежд на чудо и вселенскую справедливость.
А она, исправляя ошибки природы, диеты и бурной молодости очень прилично на этом зарабатывая, в свою очередь пользовалась всеми теми благами, что предоставляет современная жизнь, выслушивая в свою очередь, мол, да мадам, всё будет в лучшем виде. И ничего плохого в этом нет, все работы нужны. Так почему же я не принял этого, но пойти сказать извини дорогая, я не прав не хватало смелости, а может быть просто ума.
Так я и костнел в своей угрюмой не приспособляемости к современному бытию, постепенно покрываясь коркой злобности и занудства. Жениться снова я не собирался, так иногда были женщины, но ни одна дольше чем до десяти утра, да и то в выходной не осталась. Ольга тоже пока оставалась, одинока, медицинский мир тесный, а "доброжелателей" хоть пруд пруди.
Не дождавшись моего приветствия, моя бывшая жена, кстати, почему бывшая, ведь в суде мы наши новые отношения так и не зафиксировали, хмыкнула что-то нечленораздельное себе поднос, нажала медаль газа, и мы медленно тронулись.
-- Куда тебе, домой?
Я мгновение подумал, домой не хотелось, да к тому же есть там было нечего, а у меня совершенно случайно появилась небольшая сумма денег, как раз такая, чтобы пообедать, где ни будь одному.
-- Домой не надо. Ты сама то куда едешь?
-- Да вот на работу надо бы заехать, у меня консультация на, -- Ольга посмотрела на часы, -- через час.
-- Замечательно, в центре высадишь. Нам ведь по пути?
Она вздохнула, прибавила газу и мы, увеличив скорость, поехали к центру города, ехать, было минут двадцать с учётом светофоров, правда могли быть пробки, но меня это не волновало, я то никуда сам не торопился.
Некоторое время мы ехали молча. Я не спрашивая разрешения, закурил. Ольга поморщилась, но ничего не сказала, хотя дыма табачного на дух не переносила. Теперь я впервые задумался, что ей от меня надо, раз после этого она меня не высадила. С интересом, вглядываясь в остальные машины на дороге, я с удивлением отметил, что в городе стало много иномарок.
Первой молчание нарушила супруга.
-- Андрей, мы уже два года, как вместе не живём.
-- Ну?
-- Не пора ли зафиксировать эти наши отношения.
После её слов, почему-то стало до слёз обидно. Хотя чего бы мне обижаться. Неловко стряхнув пепел в открытое окно, так что он осыпал мои волосы, рубаху, старенькие джинсы. Ольга посмотрела на меня с сожалением и, кажется, даже жалостливо усмехнулась.
-- Могла бы и позвонить, чего утруждалась то, ехала в наши окраины.
-- Могла бы, -- согласилась жена, -- но решила сказать тебе это сама.
-- Ну, сказала, дальше что?
-- Да ничего особенного, я все документы уже собрала, требуется только твое присутствие.
-- И когда совершится столь знаменательное событие.
Ольга пожала плечами, притормозила перед светофором и ответила.
-- Пока не знаю, но я тебе позвоню.
-- Хорошо, позвони.
Я выскочил из машины, светофор в этот момент на мгновение блеснул жёлтым глазом и почти вслед за этим машины рванули с места, торопясь проскочить перекрёсток. С трудом, избежав столкновения с блестящим иностранным монстром, я рванул к открывающему в этот момент двери, трамваю.
-- Дурак! -- Услышал я вслед испуганный голос жены.
Заскочив в последнюю секунду в отправляющийся трамвай, я заплатил кондуктору и, усевшись на свободное сидение, стал думать, куда же отправиться. Вагончик не спеша, двигался по рельсам то и дело, звеня, я смотрел на остающиеся в пробках машины и размышлял о сказанном Ольгой. В общем, то она права, пора было определяться в наших дальнейших отношениях, пора.
У трамваев, перед другим городским транспортом, кроме метро, конечно, есть огромное преимущества. Они не стоят в увеличивающихся с каждым годом автомобильных пробках. Оказывается, благосостояние народа растёт, машин становится всё больше и больше. И если бы не мужик с красной рожей любителя выпить и быстрого кандидата на инсульт, который уселся рядом со мной, ехать было бы достаточно приятно. Скоро одышка этого типа меня достала, я и сам стройностью не отличаюсь, но это было что-то. К тому же не смотря на лето, одет он был в костюм, галстук, по верх всего этого натянут застёгнутый на все пуговицы, тесный плащ. Дополняла этот нелепый не по сезону гардероб, шляпа, из-под которой пот лил ручьём. При этом дядя сильно пах, не фиалками.
Не выдержав общества, я с трудом протиснулся между коленями соседа и сиденьем, при этом пришлось перешагнуть через портфель чудовищных размеров и, выскочив с облегчением, вдохнул воздуха улицы.
Постоял, огляделся, закурил и пошёл по центральной улице города. Здесь, недалеко, если пройти дворами находился неплохой маленький ресторанчик, туда я и направился.
Стояла духота. Солнце периодически скрывалась за темно-фиолетовыми тучами. Ветер порывами разбрасывал мусор улиц, бросал в лицо пыль с мостовой. Всё говорило о том, что скоро будет дождь. Люди, заполнившие в конце рабочего дня улицы, напоминали муравьёв, которые мечутся перед дождём, пытаясь успеть дотащить особо важную травинку в свой дом.
Но всё равно ливень хлынул неожиданно, вначале, на пару секунд затих ветер и, тут же, без предупреждения, начался потоп, гром, молнии и все остальные удовольствия летней грозы.
Вот так я и оказался в этом кафе, это было первое помещение по дороге, в которое пускали всех. Заняв с ходу первое попавшееся место, дурак, не обратил внимание на чудо-агрегат, который располагался за моей спиной. Теперь расплачиваюсь своими барабанными перепонками. Взяв сто грамм водки, бутылку пива, я достал из пакета "Три товарища", своего любимого Ремарка и, попытался почитать, но скоро понял тщетность своего желания. Закрыл книгу, положил её обратно и стал наблюдать за обществом, периодически разбавляя свои наблюдения водкой и запивая всё это пивом. Закусывал исключительно сигаретным дымом и впечатлениями.
Общество было обычным, для таких заведений. Справа от меня за столиком сидела пара симпатичных девиц, очень современной наружности, скорее всего студентки. Они пришли раньше меня и к тому времени, как я собирался только начать выпивать и закусывать, они уже давно выпили свой джин-тоник и, теперь просто сидели, мусолили банки. Было бы другое настроение, то при наличии некоторых денег и свободной жилплощади, подвинуло бы меня на половое приключение. Но не сегодня.
Напротив, составив два столика, гуляла компания то ли научных сотрудников, то ли преподавателей. Как раз недалеко располагался целый технический университет. Бородатые через одного, в галстуках и в уже изрядном подпитии. Сказывалась пятница. Поколение семидесятников пило водку, закусывало селёдкой, без пива и о чём-то в полголоса, не смотря на шум, спорило. Сказывалась привычка к конспирации. Спорили они, скорее всего о смысле жизни, правда, один всё вспоминал какого-то Чебыкина, начальника и пытался объяснить своим собутыльникам, что его не поняли. Наверное, напился. Остальные отмахивались от него, как от надоедливой мухи и, не переставали подливать.
Было ещё несколько парочек, но они меня не интересовали. Правда в конце павильона гуляла ещё одна компания, но из-за табачного дыма, и постоянно орущего динамика, информации о них ко мне поступало мало.
Пока я рассматривал окружающую среду, водка в стакане кончилась, пиво заканчивалось, сигарет оставалось пара штук, всё говорило о том, что или повторять или уходить. Мне здесь не нравилось, но в этот момент дождь снова усилился и, вздохнув, я пошёл к стойке, чтобы отовариться снова. Получив аналогичный заказ, продавщица молча выдала мне, долго искала сдачу, смотря не меня с ненавистью, мол, гад из-за своих пятидесяти копеек очередь задерживает. Но я упорный, подобрав со стойки, мелочь, брошенную мне с таким презрением, что даже стало холодно. Мне не жалко было этого полтинника, просто не люблю я продавщиц в таких заведениях.
Усевшись на прежнее место, я стал снова пить водку, только теперь наблюдал сквозь грязные стёкла павильона, за пробегающими по улице людьми. Вода, стекающая по давно немытым стёклам, плюс начавший действовать алкоголь, настроил меня на лирическую волну, на очки опустились розовые стёкла, и даже захотелось совершить что-нибудь хорошее. Всё-таки водка великий адаптоген, а с пивом, тут можно добиться замечательных результатов в психотерапии.
Глубоко затянувшись новой сигаретой, я решил, что пора заканчивать хандрить, что с понедельника надо начинать новую жизнь, а сейчас надо взять пару шампанского и заехать к одной знакомой. Очень интересные образы стали проноситься в моём, подогретом алкоголем воображении, уйдя в них, я перестал осознавать действительность. Было хорошо, тепло и приятно.
Из нирваны меня вывел душераздирающий визг шин, вслед за ним раздался глухой удар тела о бампер и, через мгновение о стекло павильона ударилось тело. Мгновение подержалось и медленно, словно в замедленной съёмке, стало сползать по стеклу на тротуар. За превращенным в лепёшку и потерявшим всякую форму лицом, тянулся кровавый след. Сидящие напротив меня выпивающие научные сотрудники испуганно вскочили, роняя стулья и стаканы. Только тот, который напился больше всех, поднял голову и, тупо уставившись на это лицо, глупо захохотал. Видать представил на его месте ненавистного себе Чебыкина.
Я ещё раз хочу оговориться, что не герой и, в другой ситуации, скорее всего, сделал бы вид, что меня это не касается. Но сегодня поступил иначе. Короче говоря, толи рефлекс врача сработал, толи алкоголь в голову ударил, но через мгновение я оказался возле ничком лежащего человека. Перевернув тело, я интуицией понял, что это его последние мгновения, агония. У мужчины была сломана шея. Только что-то было не так, он слишком долго жил для такой травмы. Тут я увидел глаза и, ...
Даже потом, я не мог объяснить сам себе, что со мной происходило. Вроде бы на несколько минут я наблюдал за событиями как бы со стороны, то есть не владел, абсолютно не владел своим телом. Оно действовало само по себе, моё сознание в этом не принимало никакого участия. Поднявшись с корточек, я брезгливо стряхнул руки, посмотрел последний раз на труп и быстро пошёл с места происшествия, чтобы не привлекли в свидетели. Дальше я вообще не помню ничего.
Очнулся я сидящим на мокрой скамейке, где-то во дворах Центрального проспекта. Сверху, с тополиных веток мне за шиворот падали капли оставшиеся после дождя, который закончился как-то незаметно. Именно это и привело меня в чувство.
Открыв глаза, я обозрел место, где находился. Это был стандартный двор центра города, с изнанки совершенно не соответствующий фасадам своих домов. Изнанка она и есть изнанка. Давно не крашенные стены с пыльными стёклами окон нависали над тесным двором. В середине этого двора находился корт дырявым ограждением, ржавыми воротами и большой лужей по середине площадки. Контейнеры ещё не убранным мусором находились в самом "удобном" месте, недалеко от скамейки и, гнусно пахли. Недалеко гуляла, какая то девчушка лет двенадцати со своим коккер-спаниелем. В общем, это был обычный двор, характерный для центра города, достаточно тесный, в меру грязный. В нём, даже терялась, как чуждый элемент пара достаточно шикарных иномарок.
Я оглянулся, затем удивлённо пожал плечами. Не отпускало странное ощущение, будто бы я на этой скамейке сидел не один. Хмыкнув, я понял, что абсолютно трезв. Чувство тревоги, нет, скорее беспокойства, не проходило. И тут я с испугу чуть не обмочился, когда, извините за подробность, в моей голове раздался голос.
-- Не пугайся, ничего страшного с тобой не произошло.
Я снова обернулся, ища того, кто говорил. Но естественно никого не было.
Стало страшно. Я был готов закончить жизнь как угодно, но сходить с ума, нет только не это. С другой стороны я ведь осознавал свою ненормальность, понимая, что дело то табак, хоть чертей не наблюдал. Голос к тому же, раздававшийся в моей голове был достаточно дружелюбным и ни на какие подвиги, типа убить и расчленить не звал.
-- Успокойся, повторяю, ничего страшного с тобой не произошло.
-- Да, конечно, не произошло, -- я почему-то решил отвечать вслух, -- а как же ты, откуда появился, а?
-- Это долго рассказывать, я потом всё объясню, а сейчас ты должен мне помочь. Ты будешь делать то, что я тебе скажу. И, пожалуйста, чтобы со мной общаться, совершенно необязательно издавать звуки.
-- Да,-- я ошарашено замолчал. Потом во мне взыграла злость, как это делать то, что мне скажут, -- пошёл ты, ничего я делать не буду, пока ты мне не объяснишь в чём дело.
-- Хорошо, рассказывать долго, я тебе покажу.
И тут я снова потерял сознание.
II
Небольшое пылевое облако клубилось у горизонта. Его ничтожные размеры ввели бы в заблуждение кого угодно, только не жителя этой планеты. Самое страшное стихийное бедствие мира, большая песчаная буря уже родилась где-то там, у экватора и с огромной скоростью распространялась по планете.
Скоро на многие дни, а может даже недели, всё живое, на огромном расстоянии, спрячется, что бы выжить. Потому что нет ничего смертельнее в этом мире, чем большая песчаная буря. Этот природный бич, который, скорее всего и не дал появиться разуму.
Канн поднял голову и с удовлетворением посмотрел на облако. Скоро, совсем скоро буря будет здесь и, если не успеть укрыться, то можно навсегда остаться в этих песках. Тогда через неделю после окончания бури, выжившие падальщики и, следа не оставят от того, кто был Канном, не последним гражданином огромной звёздной империи охватившей своим влиянием целое крыло галактики, состоящие из многих тысяч звёзд. Буре и падальщикам глубоко наплевать, что ты являешься одним из представителей разумной расы и, меньше всего бы их волновало, что этот представитель разума единственный на всей планете.
Оценив размеры, расстояние до надвигающейся бури, силу ветра, Канн решил, что время у него ещё есть. Вдохнув полной грудью горячий воздух, главный предвестник надвигающегося катаклизма, он вернулся к трапезе. Перед его ногами лежало шестиногое существо размерами с земного дога, всё, за исключением небольшой полоски кожи возле шеи покрытое панцирем. Его голова, оторванная напрочь, оскалив три ряда зубов, способных раскусить камень, лежала в нескольких шагах, безразлично уставившись подёрнутыми плёнкой глазами в ясное светло-зелёное небо. Это был самый свирепый хищник умеренного пояса.
Канн оторвал от тела изрядный кусок мяса и с удовольствием проглотил его. Всё-таки хорошо принадлежать к правящему роду, если бы не это, то вряд ли он получил в свои личные владения целую планету, причём годную для колонизации. Хотя у его Императорского Великолепия много миров и лучше этого, которые ждут своего времени. Здесь, на одиноко вращающейся вокруг своей звезды планете, вдалеке от столицы и звёздных трасс, бывший работник имперской разведки отдыхал. Отпуск длился уже год и, Канн всё больше и больше склонялся к тому, что он, скорее всего, выйдет в отставку. Поселится на этой планете и, будет жить, как жили предки, пока забота о потомстве не заставит его вернуться в свой клан для продолжения рода.
Проглотив ещё один кусок, Канн снова посмотрел на приближающую бурю. Теперь густое песчаное облако полностью закрывало горизонт. Светло-зелёное небо стало на глазах темнеть, пора было убегать, если не хочешь прервать свою линию жизни. Канн не хотел, поэтому без сожаления посмотрел на свою законную добычу и побежал от бури к виднеющимся вдалеке скалам, в них было устроено убежище для корабля и пара жилых пещер для самого хозяина планеты.
Бежать было приятно, горячий ветер пустыни догонял, бил в спину, увеличивая и без того высокую скорость бегуна. Только немного болел правый бок, хищник не отдал свою жизнь без боя. Вообще Канн легко отделался, зверь легко мог откусить нападавшему руку, а возможность регенерировать конечности раса потеряла вместе с потерей хвоста и прямохождением. Рана была небольшой и не требовала, по мнению получившего её, даже минимальной медицинской помощи.
Добравшись до узкого входа в пещеру, Канн нырнул в него и, змеёй проскользнув по извилистому ходу, оказался в своём жилище. Это была просторная пещера, абсолютно пустая, за исключением каменной лежанки у дальней стены и выемки в скале, прямо по середине помещения, в которую бил родник. Пришлось бурить скважину, так как естественными водоёмами планета была бедна. Были ещё и световые панели спрятанный высоко под потолком, но сейчас Канну они были не нужны, он мог прекрасно видеть и в кромешной тьме.
К большому залу пещеры примыкала в два раза меньшая комната, она была оборудована по последнему слову имперской техники. Но Канн туда не заходил уже несколько месяцев, наслаждаясь первобытной жизнью.
Вдоволь насытив организм водой, после столь изнурительного бега, Канн прислушался к приятно ноющему телу, потянулся и направился к лежанке, спать он мог сутками, так же как и бодрствовать. Учитывая то, что буря не на один день, оставалось только лечь, устроиться поудобнее и забыться в глубоком, но осторожном сне, развлекаясь в своих сновидениях.
Неожиданно пещеру осветило голубое сияние, в центре, прямо над маленьким бассейном материализовалась голограмма. В центре её находилась фигура главы клана, к которому принадлежал Канн, шефу разведывательной службы. Старый адмирал был при полном параде, ярко пурпурная мантия была наброшена на плечи, поверх парадного адмиральского мундира со всеми наградами. Канн ухмыльнулся, по роду службы ему приходилось бывать на различных планетах заселённых разнообразнейшими разумными существами, так вот тяга к украшениям в виде наград была везде одинакова. По сравнению с тем, что Канн полностью не обременял себя одеждой, контраст был разительным.
Адмирал был стар, его тёмно-коричневая кожа уже потеряла возможность регенерировать и местами серые чешуйки, знак надвигающейся неотвратимо смерти появились на его лице.
Изображение было неустойчивым, сказывались атмосферные помехи, вызванные входящей в раж бурей. Канн почтительно ожидал, когда его превосходительство заговорит. Адмирал не стал утруждать себя долгим приветствием, просто кивнув своему подчинённому, он начал говорить.
-- Император умер, да будут счастливы его дни в стране предков. Я отправляюсь ко двору. Вопрос наследия остаётся открытым.
Новость была странная, во-первых, Его Великолепие, хоть и был стар, но умирать ещё не собирался пару десятков лет, раса ариманов вообще была долгожителями, а к услугам императора была вся наука не только империи, всех дружественных рас. А во-вторых, вопрос наследия не стоял остро, наследник был ясен ещё при вступлении на престол предыдущего императора и, всех устраивала такая постановка вопроса. Правда, его могли отравить, так иногда делалось, если правление не устраивало знать или наследник уставал ждать, но на политику и строй империи это никогда не влияло.
-- Что случилось?
-- Император отравлен.
Канн, забыв про субординацию, досадливо махнул рукой. Адмирал ведь был не просто его начальником, он был главой его рода и по пустякам не стал бы вызывать отпускника. К тому же отпуск был заслуженный.
-- Подробности ваше превосходительства, скоро связь прервётся.
-- Хорошо. Слушай, только сядь, а то можешь упасть. - Адмирал выдержал трагическую паузу и, продолжил.--Пропал жезл!
Да эта новость была по хуже объявления войны. Жезл, символ власти не только правящей династии, он реликвия, которая важнее всего, важнее власти над армией, важнее денег, короче говоря, важнее всего. Только тот император мог взойти на престол и оставаться там, который владел им. По преданию, этой палкой, когда-то во тьме веков, было разбито яйцо, из которого появился на свет его наследник ставший самым великим правителем, основателем династии и положивший началу империи ариманов. При нём прекратились гражданские войны, и, это оставалось неизменным все эти миллионы лет цивилизации. Нация была едина, всегда и во всём. Это было также неоспоримо, что космос безграничен. Всё могущество империи, процветание её граждан было основано на единстве нации. Так что потеря символа власти могла привести к непредсказуемым последствиям.
Для ариманов традиции значили всё, поэтому фамилия потерявшая реликвию не могла продолжить правление. Да и кто теперь мог, что теперь могло случиться с обширной империей, знал только великий космос.
Это могли сделать кто угодно, хоть внешние враги, жизненные интересы которых пересекались с интересами империи, но это вряд ли, охрана была на уровне. Скорее уж это были свои, что ничего хорошего не несло. Это значило только одно, что гряла грандиозная драка за власть, которая охватит всю империю и, неизвестно чем это всё кончится.
Всё это долей мгновения пролетело в мозгу Канна.
-- Канцлер?
-- Возможно, но у нас нет доказательств.
-- А что у нас есть?
-- У нас есть место, где заговорщики спрятали жезл. Ты должен его оттуда достать и вернуть, пока нас не затянуло в горнило гражданской войны.
Канн не задавал вопрос, почему он. После того, как над жезлом поработал один из императоров, который был выдающимся учёным своего времени, то в руки его мог взять только тот, у кого была "частичка крови" правящей фамилии. У любого, другого произошло бы самоуничтожение. Значит, среди заговорщиков были члены императорской семьи. Это очень осложняло дело.
-- Где?
Рядом с адмиралом материализовалась карта звёздного неба. На самом краю карты вспыхнула жёлтым светом звезда и стала увеличиваться в размерах до тех пор, пока на месте карты галактики не возникла звёздная система.
-- Жезл, спрятан на третьей планете.
-- Как они его охраняют?
-- Да никак.
-- Да никак.
-- Тогда в чём проблема?
-- Планета обитаема.
-- Уровень развития цивилизации?
-- Варвары с ядерными оружием.
Это осложняло дело, любая цивилизация, достигшая таких технологий, могла защищаться долго и, поэтому высадить имперский десант не представлялось возможным. К тому же это дело исключительно внутрисемейное. Поэтому операция будет тайной.
-- Кто они?
-- Разумные приматы.
На до сих пор каменном лице Канна появилось выражение неудовольствия.
Адмирал удивлённо глянул на него и спросил.
-- Что с тобой мой мальчик. В чём проблема? На сколько я помню, тебе приходилось бывать и в более экзотических телах. А у них хоть такое же количество конечностей, как и у нас.
-- Да адмирал, только...
-- Что только?
Канн передёрнул плечами.
-- Больно у них способ размножения противный.
-- Ну, это издержки профессии мой мальчик, иногда приходится заниматься и не такими вещами, как спаривание двух приматов. Помню я, -- адмирал решил рассказать историю из своего богатого прошлого, но в это время усилились помехи и, изображение задрожало. - Ладно, рассказы после дела. Скоро связь прервётся окончательно. На планету, недалеко от твоего логова скинут контейнер, в нём всё, оборудование, карты, данные агентов на этой планете. В общем, всё. Найдёшь его по маяку, поисковое оборудование у тебя есть?
-- Да адмирал.
-- Когда отправишься?
-- Когда кончится буря.
-- Какой у тебя корабль?
-- Моя личная яхта со всем оборудованием нашего департамента.
-- Этого будет достаточно?
-- Да, наверное, я надеюсь.
-- Ну, тогда удачи и чтобы кладка матери твоих будущих детей была обильной.
После этих слов голограмма ещё пару секунд подрожала, а затем полностью пропала.
Прислушавшись к бушующему снаружи ветру, Канн примерно прикинул, сколько у него времени на отдых и лёг спать.
III
Когда я очнулся, первая мысль, которая посетила мой испуганный мозг, была такая. Всё, свихнулся, надо было меньше читать фантастики и, меньше пить. Затем посидел ещё немного, вслушиваясь в себя, в ощущения. Осмотрелся кругом, всё оставалось по прежнему, только девчушка с собачкой как-то подозрительно всматривалась в дядю, который сам с собой разговаривает. Видать наркоманы уже достали этот сытый, маленький мирок этого двора. А потом, как-то сразу пришло осознание того, что всё, о чём я раньше читал в чужих фантазиях, случилось со мной. И я не знал радоваться мне или грустить. Истории то ведь заканчивались по всякому, то есть не всегда хорошо. Что же, теперь от этого, которое внутри моей головы, а может не только головы, никуда не деться.
Я грустно вздохнул, зябко передёрнул плечами, становилось прохладно, достал сигарету и стал медленно разминать её левой рукой, а правой почесал в затылке и, задал мысленный вопрос.
-- Слушай, Канн, тебя ведь, кажется, так зовут.
-- Да, в вашей транскриприции будет звучать именно так, как Канн.
-- А почему тебя наш способ размножения не устраивает?
Мне даже на мгновение показалось, что тот, который устроился во мне, засмущался. Потому, что ответа не было достаточно долго.
-- А ты не обидишься.
-- Да ладно, чего уж, валяй.
-- Суетитесь вы много, да и ...
-- Что замолчал?
-- Ну, чисто с гигиенической точки зрения мне это не нравится.
-- Согласен, дело на любителя. Канн, ты вообще то, кто.
-- Я разведчик.
-- Не в этом смысле, ну кто ты? Насекомое или там разумный туман, а?
-- Я пока не буду тебе об этом говорить, ни тем более показывать.
-- Почему? - Я даже обиделся. - Это, значит, таскать я тебя должен, а вот показаться ты мне не можешь. Хорошенькое дело!
В моей голове раздался звук, похожий на хихиканье, а потом последовал ответ, который меня сильно расстроил.
-- Ты пойми, выбора у тебя всё равно нет. Я с тобой заговорил лишь потому, что посчитал твоё умственное развитие достаточным, другой бы побежал в церковь злых духов изгонять или, как вы выражаетесь, свихнулся. А от сумасшедших в нашем деле толку нет.
-- Спасибо за доверие!
-- Зря ты злишься, предыдущий так и не быть в курсе, что я в нём. И если бы не эта глупая случайность, то и ты бы никогда бы не узнал обо мне. Но самое главное ксенофобия, так это у вас кажется, называется. Пойми меня правильно, мне всё равно, что ты подумаешь, просто ты не сможешь адекватно переваривать то, что в тебе сидит чудовище. По вашим меркам, я чудовище. Вашей расе вообще свойственно нетерпение ко всему, что не соответствует именно вашим стандартам о красоте. Ну, что я распинаюсь, приматы во всех галактиках снобы.
Я вспомнил свою реакцию на первого увиденного мною в живую негра, и мне стало стыдно.
-- Я даже не это имел ввиду.
-- А что?
-- Подумай, ты должен понять.
В моей голове промелькнула картина, как я давлю таракана.
-- Тараканы вредны, они...
-- Мне наплевать, ты другое вспомни. Можешь убивать, убийство широко распространено. Есть, конечно, расы, которые напрочь отрицают убийство, как решение проблемы, но поверь, таких миров очень и очень мало. Пойми, право на убийство есть у всех. Вспомни, что ты испытываешь, когда видишь того же таракана?
-- Омерзение, мне противно.
-- Вот видишь, понял. Поэтому я пока не покажусь.
-- Так ты, что таракан?
-- Нет, но и не примат. Оставим пока этот вопрос на потом. Я хочу знать, помогать мне добровольно будешь?
-- А у меня есть выбор. - Я вернул Канну его же реплику.
-- Наверное, теперь есть. Просто подойдёшь к любому человеку, на которого я укажу, и всё.
-- И всё?
-- И всё, только ты, конечно, забудешь обо всём.
Я задумался. Было страшно и было страшно интересно. Такое, о чём раньше приходилось читать только в фантастике, происходило со мной. Существо, которое сидело внутри меня, было достаточно дружелюбным, ничего общего с монстрами, которыми так привыкли пугать нас литература и кино.
-- Много я принесу вреда своим?
-- Это наше внутрисемейное дело, землян, так, кажется, вы себя называете.
-- Да так.
-- Так вот землян это никак не касается. Разве, что кто-нибудь добровольно будет помогать моим врагам, тогда разве что, но и то тела постараюсь не уничтожать, если не будет угрозы для нас с тобой.
-- Не понял?
-- А чего тут понимать, стрелять или, что там ещё, будут ведь в твоё тело.
Об этом, я как-то не подумал. Есть у меня свойственная многим слабость, оболочку свою люблю, отношусь к ней трепетно, холю её и лелею. Да и повторять, что не герой уже надоело. Но с другой стороны, с другой стороны, скука последних месяцев давила на сознание и, поэтому я решил согласиться. Вдохнув по глубже, я выдал на одном дыхании.
-- Согласен.
После чего засунул, полностью измочаленную сигарету в рот, поджёг зажигалку, глубоко затянулся и, после этого страшно закашлялся. Кашлял я долго, минут пять. Когда в мыслях было уже только одно, что сейчас помру, меня вырвало и сразу же наступило облегчение.
-- Извини, от этой дурной привычки придётся отказаться, во всяком случае, пока мы вместе.
На память пришли собачки Павлова.
-- Что условный рефлекс вырабатываешь, да!
-- Я же сказал, извини.
-- Ты говоришь, словно мой начальник и откуда в тебе чисто человеческой вредности и жестокости.
Я почти увидел, как мой собеседник пожал плечами.
-- Пойми я разведчик профессионал. Я бывал в таких мирах, которые ты даже и представить не можешь. Неужто перед тем, как попасть на вашу окраину, я не изучил всё, что мог. Я изучал психологию, историю, короче говоря, всё, что могли узнать наши агенты о Земле, я по возможности изучил. Вот так
-- А сказать то нельзя было.
-- А ты бы мне поверил?
После такого объяснения на меня напал смех. Пару минут я ржал словно взбесившийся конь. Девчушка, услышав этот мой смех, прицепила свою собачку на поводок и отодвинулась поближе к подъезду.
-- Ладно, принято без обид. Только мне не понятно чего ты так о моём здоровье печёшься, не твоим ведь лёгким эту гадость вдыхать. Расскажи, думаю после того, как я дал согласие недомолвок у нас быть не должно.
-- Дело простое. Помнишь того интеллектуала, из которого ты меня принял? Что ты в нём запомнил?
-- Здоровый, богатый.
-- Вот первое и главное. Здоровый, я могу за тебя думать, я могу за тебя видеть, но бегать, драться придётся твоему телу. Я, конечно, придам тебе навыки и так далее, но этого будет мало.
То, что я далеко не Стивен Сигал, было ясно не только ему. Главное, что это и я осознавал.
-- И что теперь будем делать?
-- Время у нас есть, будем тренироваться. Думаю, пары недель нам с тобой хватит.
-- Это с моим животом?! Перестань, это нереально.
-- Почему же? Ты просто не знаешь всех своих возможностей.
--Да? Я да не знаю! Да я за троллейбусом если побегу, то чуть реанимации не требуется.
-- Видишь перед собой, извини, забыл, как это называется?
-- Корт.
-- Да корт. Так вот ты через его ограждение перепрыгнуть сможешь.
Я осмотрел высоту этого ограждения и прикинул, что смогу только перелезть, и то, только с разбега.
-- Не, не смогу.
-- Берусь спорить, что ты себя недооцениваешь. Посмотри на этот барьер, он ведьсовсем небольшой.
Передо мной красовался деревянный заборчик высотой примерно полтора метра и с кучей потенциальных заноз, а может быть и хуже. Прямо передо мной из наиболее занозистой доски торчал ржавый гвоздь, остриё его выглядело до безобразия зловеще. Я подошёл, потрогал гвоздь пальцем и решительно отказался от эксперимента. Но Канн, этот коварный ангел искуситель, оказался очень убедительным. И что самое интересное, взял он меня не на том что, мол, человек не знает всех своих возможностей и прочей другой лабуде, а на простое слабо да?
-- Чёрт с тобой, -- пробормотал я вслух.
Осмотрелся кругом, попробовал подошвой кроссовок мокрый асфальт, хмыкнул, отошёл на пару метров и, разбежавшись, прыгнул. Не знаю чудо это или нет, а может мы и, вправду всех своих возможностей не знаем, только я перелетел через ограждение корта, даже имея запас высоты. Вот только приземление было не столь красиво, как прыжок. Оно больше напоминало падение. Выругавшись, я стал тереть правое колено.
-- Вот видишь, -- голос, раздававшийся у меня в мозгах, был полон участия и сочувствия, -- ты это умеешь, только тело не совсем готово. А теперь сюрприз, осмотрись, пожалуйста.
Подняв глаза, я обнаружил, что мир вокруг меня стал чёрно-белым и, чёрт подери, я видел, боже мой, как я видел. Каждая деталь, каждый лист на тополе, который так бессовестно обливал меня водой, все прыщики на лице девчушки, которая, увидев мои упражнения, быстрым шагом шла к подъезду таща на поводке упирающегося всеми четырьмя конечностями, пса. Все мелкие трещинки на стенах домов, выглядывающую из-за шторы, испуганную старушку. Я понял одно, раньше я был почти, что незрячим.
-- Ни фига себе! Послушай, а почему цвета пропали.
-- Я же просил тебя со мной в слух не говорить, давай привыкать, не привлекать к себе внимание. Пожалуйста.
-- Извини Канн, постараюсь больше так не делать. Но, а всё-таки, почему цветов нет? Вы так видите?
-- Нет, видим мы нормально, в чём-то даже хуже вас, людей. Это просто я демонстрировал свои, кстати, теперь и твои возможности, а цвета убрал просто, чтобы у тебя с непривычки шока не было.
-- Ааа. Ты мне ещё что-нибудь покажешь?
-- Обязательно, только не сейчас. Нам пора, хватит привлекать к себе внимание.
-- Брось Канн, тут же никого нет.
-- Может нет, а может и есть. Зачем судьбу испытывать. Я больше чем уверен, что меня уже пытаются найти, что при уровне нашей техники не так и сложно.
-- Я собирался зайти поесть.
-- Кстати о еде. Ты, Андрей, слишком много ешь, это пагубно сказывается на твоём здоровье. Прямо с этого мгновения, на весь промежуток нашего сотрудничества ты будешь принимать только ту пищу, которую я тебе разрешу и есть только раз в сутки.
-- Э, постой, а как же кислотность желудка и так далее, я ведь не удав там какой-нибудь, чтобы раз в месяц заглотить кролика и быть довольным. к тому же это жутко скучно питаться только раз в сутки.
-- Ну, скучать, я думаю, тебе не придётся, а о здоровье перестань беспокоиться, заботы о нём я полностью возьму на себя.
-- Что значит на себя?
-- Немного перестрою биохимию.
--Что, значит, перестрою биохимию, у меня ласты не вырастут? Может, я после твоего вмешательства корой покроюсь?
Я остановился на выходе со двора, как будто разговаривал со зримым собеседником. Это даже не вмешательство в личную жизнь, это, чёрт подери, я даже не мог подобрать всему происходящему название.
-- Успокойся, повторяю, ничего страшного с тобой не произойдёт. Просто добавлю пару гаек в далеко не совершенный механизм, и, колёсики закрутятся побыстрее. Но ты до сих пор можешь всё переиграть.
-- Да ладно уж, пойду, пожалуй, домой. Канн, а когда начнём тренироваться
-- Как когда, прямо сейчас. До дому бегом.
-- Так до него...
-- Не спорь, пожалуйста, ты ведь обещал. К тому же с тобой всё значительно проще, ты ведь до двадцати лет выглядел неплохо, форму свою держал в достаточно приличной форме, борьбой занимался. Мышечная память осталась. Так, что вперёд.
Я не помню в подробностях тот кошмар, только навсегда осталось в памяти два эпизода.
Первый, когда я захотел улечься прямо на мостовую, чтобы тихо скончаться, меня понесло прямо на проезжую часть, под надвигающийся с вонью и тарахтеньем красный "Запорожец". Что угодно, только не смерть под красным "Запорожцем", это не для меня, поэтому поднапрягся, прокусил губу и, побежал дальше в надежде на второе дыхание. Это пресловутое второе дыхание, почему-то раньше видел только в кино. Я его в тот день так и не дождался.
Второй случай был ещё интереснее. Когда, в конец, озверевший от усталости, я подбегал к родному подъезду, пыхтя при этом словно паровоз и, воняя как конь, на меня бросился с радостным плотоядным блеском в глазах огромный звероподобный ротвейлер. Хозяйка его, молодая дама с внешностью и одеждой дорогой проститутки даже не пыталась удержать кобеля, думая, наверное, что такой ремок, как я вряд ли выставит ей какие-нибудь претензии, а если и выставит, то её друзья быстро с ним разберутся.
Она оказалась права.
Не дожидаясь встречи своей ляжки с зубами этого "Джека-потрошителя", я с разбегу пнул его прямо грудь. Пёс, ошарашено уселся и обиженно завизжал, когда второй удар пришёлся прямо в бок. После того, как Канн послал кобелю какой-то мысленный сигнал, и тот бедолага рванул с жалобным визгом прямо в ноги хозяйке, сбил её с ног и пытался спрятаться под юбкой, видать раньше там бывал и запомнил, как там тепло и приятно. Юбка была короткая, в обтяжку, место под ней было мало. Картину эту потом долго обсуждали старушки в изобилии присутствовавшие при инциденте.
Сбив хозяйку прямо в растёкшуюся после прошедшего ливня лужу, кобель, визжа, с поджатым хвостом, запутал её ноги в поводке, и когда не получилось спрятаться под юбкой, рванул вдоль по улице. Наверное, когда они скрылись за углом, то от шикарного вида хозяйки остался только мат, который она в изобилии посылала на мою голову. Но я это уже не слышал.
Забежав домой, я из последних сил разделся. Долго, почти засыпая стоял под душем, как добрался до койки почти не помню. До сих пор кажется, что такой сон был навеян далеко не только усталостью.