"Сквозное действие", если кто не знает или забыл, это термин К.С. Станиславского, которым он обозначал главную мысль или идею спектакля, тот стержень, который собирает вокруг себя всё действие создаваемого зрелища: так, чтобы оно не рассыпалось на разнородные частицы, чтобы не становилось хаосом, где каждый герой и каждый эпизод тянет в свою собственную сторону.
Я вспомнил о нём сейчас в связи с дискуссией на канале Школа графоманов (шутка. Так я обозвал канал "Записки литературного редактора"), где "пишущих" учат строить сюжетные схемы и взаимодействие героев "по правилам", дабы получилось нечто связное и цельное, завлекающее читателя. И где мой вопрос о нужности такого "правильного" писания, отвергли как вражеский и вредительский: раз человек хочет писать, мы его научим, а вопрос о том, стОит ли ему писать, есть ли у такого автора что-то содержательное, что он хочет донести людям и ради чего отнять у них время, как неуместный.
(Моя позиция здесь простая: нечего сказать людям (из того, что до тебя не сказали другие) - не пиши! Но эта простая позиция публике подобного склада, той, что собралась в этой "школе", кажется чуть ли не "экстремистской").
"Сквозное действие" - это всегда самое глубокое, обнаружить которое часто не удаётся ни с ходу, ни после долгих "раскопок". Это либо какая-то большая и важная идея, либо глубинный закон нашего мира, и хотя все чувствуют, что именно оно сплавляет весь спектакль воедино, найти и выразить словами его нелегко (И да, оно относится именно к СОДЕРЖАТЕЛЬНОЙ стороне произведения искусства: книги или спектакля. Формальная сторона лишь подчиняется ей, косвенно, обнаруживая на поверхности то, что скрыто в самой сути, сердцевине авторского замысла).
Зритель или читатель чувствует, что какая-то мощная идея организует всё, что он прочёл или увидел на сцене, это чувство заставляет его верить написанному или сыгранному, но вот поймать его, определить - ох, задачка не из лёгких! (Я писал об обнаруженном мною после долгих усилий "сквозном действии" фильма "Горькая луна" ("Фильм-загадка..."), собирался написать о глубинном смысле "Ночного портье", но сейчас речь не о них).
Найти же сквозное действие в пьесах А.П. Чехова, кажется, труднее вдвойне. В них всё неоднозначно, зыбко, одно переходит в другое - за что тут ухватиться?
Но у меня перед глазами стоит картинка, которая нарисовалась в сознании, когда я, в своё время, прочёл о том, как В.И. Немирович-Данченко кричал через открытое окно какому-то знакомому, проходящему мимо его дома:
- Я нашёл! Я обнаружил, наконец, сквозное действие "Трёх сестёр"!..
Да, событие это было неординарное.
В чём же увидел Немирович-Данченко глубинный стержень происходящего в этой пьесе?
В наступлении пошлости, грубости внешнего мира на хрупкий лёгкий мир трёх сестёр.
Да, внимание зрителей приковано к душевным исканиям сестёр Прозоровых, их поискам себя и своего места в этом мире... - Но пока эти одухотворённые создания рассуждают о высоком, Наташа, жена Андрея Прозорова, жадно прибирает к рукам всю собственность сестёр, общую у них на четверых (включая брата Андрея): их дом, их имущество.
Она не теряет времени даром. И уже не только овладевает имуществом, но и устанавливает свои порядки в доме: просит сестёр "не шуметь", раз её ребёнок спит, гасит ту небольшую радость, которая ещё осталась у девушек: их общение с близкими по духу людьми...
...Как же большинство из нас в пьесе "Три сестры" не замечает эту грубую, плотскую, жадную и пошлую силу, наступающую на мятущийся, но всё же светлый мир сестёр Прозоровых?
Думаю, так же, как мы не замечаем ничего, кроме того, что "выкроено", "вырезано" автором из внешнего мира, того, на чём он сфокусировал наш интерес. Ведь ни одно произведение искусства не воспроизводит жизнь с документальной точностью, оно всегда выбирает какие-то отдельные стороны или аспекты реальности, и одни и те же события, описанные разными авторами, зачастую кажется неузнаваемыми для тех, кто привык к их трактовке другой.
"Жизнь - огромное полотно. И из него вырезаешь либо маленькие кусочки - на рассказ, либо куски побольше - на повесть, либо совсем уж огромные - на роман", - заметил когда-то В. Солоухин.
Вот Чехов и "вырезал" для нас только духовные, душевные искания сестёр Прозоровых и их друзей - почти полностью оставив за кадром грубую и жестокую действительность, которая надвигается на эфемерный мир его героинь.
Эту безжалостную внешнюю силу, прущую всё подмять под себя он не исследовал, не рассматривал отдельно, но всё-таки не обозначить не мог...
Хотя о чём это я? О каком ещё содержании? Кажется, оно уходит в прошлое, теряется за кормой современной литературы. На смену ему уже готовятся батальоны создателей новой прозы - безупречно собранной и организованной по сюжету, но из которого всякое духовное содержание выброшено за ненадобностью, отмерло как архаический изъян прежней, несовершенной по сюжету и не выверенной по правилам новой "науки", литературы.
А пьесы Чехова, кстати, занимают первое место в мире по количеству театральных постановок, - это я читал когда-то, давно.