Книга 4 Стройотряд глава1 Удивительные встречи
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
"Удивительная жизнь Виктора Марецкого"
фантастический роман
Книга четвертая: "Стройотряд"
Часть первая: "Удивительные встречи"
25 июня 1986 года.
Лето в этом году выдалось жарким и душным. Говорят, что это последствие солнечных бурь и увеличения озоновой дыры. С середины мая не выпало ни капли дождя, а теперь уже конец июня, так что дефицит влаги был заметен визуально. Земля потрескалась. В реках и озёрах уровень воды понизился до критических величин. Трава выгорела и пожелтела раньше времени. Асфальт плавился, ощутимо прогибаясь под ногами. Обезвоженная почва проседала. Пыльные деревья поникли без влаги, листва на ветках посерела и сморщилась, плоды высохли и опали, и по всему было видно, что надвигался неурожай сельхозпродукции. От перегретой земли шёл нестерпимый жар. В горячем обездвиженном воздухе, словно миражи в пустыне, зыбко подрагивали силуэты людей, машин и домов, деформированные раскалёнными потоками. Город задыхался.
После вскрытия могилы зимой этого года, и обнаружения там пустого гроба, соответствующие органы начали расследование по этому поводу. Грешили на то, что в гробу перевозили наркотики. Однако, как я узнал впоследствии, тщательное расследование ни к чему не привело. Слишком многие свидетели на той стороне утверждали, что лично видели, как в гроб загружали останки Вити Марецкого. А это всё офицеры и прапорщики, люди заслуженные и уважаемые, от показаний которых не отмахнёшься просто так. В общем, дела заглохло за недостаточностью улик. И, Слава Богу! Я очень сомневаюсь, что Спиридонов наркотой занимался.
Что же касается меня, то я не стал сдавать зачёты и экзамены третьего семестра, так как понял, что мне их не потянуть, и мозговой штурм в моём случае не удастся. Слишком много я пропустил - весь семестр, какие уж тут штурмы? Ведь теперь, чтобы догонять своих, пришлось бы самостоятельно сдавать лабораторные работы, практические занятия, семинары, курсовики, а параллельно заниматься текущими задачами четвёртого семестра, что значительно превышало бы возможности человеческого мозга. Короче говоря, я решил за это не браться, чтобы не надорваться умственно, и не получить интеллектуальный стресс.
Конечно, мне бы помогли. Кто бы сомневался? Вытянули бы за уши воина-интернационалиста, орденоносца и медалиста. Имеющего ранения и длинный перечень подвигов на территории дружественной страны, обещавшей строить социализм. Чей портрет, вместе с фотографией Романа Вовгуры висит в школьном вестибюле на почётном месте, и в "альма матер" тоже, кстати, недавно повесили. Я лично присутствовал на этом помпезном показушном камлании не воевавших патриотов и любителей отчизны.
Да, мне помогли бы с зачётами, и вытянули бы на экзаменах, но именно поэтому я и отказался. Потому что не хочу быть кому-то должным, ибо, когда вытягивают, помогают и тащат за уши, всегда выясняется, что ты кому-то должен. В общем, я остался на втором курсе, и записался в стройотряд.
И правильно сделал.
Конечно, я мог остаться на кафедре, и заниматься необременительным трудом до обеда, как осенью 1983 года перед призывом в Вооружённые силы. Наводил бы порядок потихоньку среди полок и книг. Разбирал бы документацию, вдыхая пыль и тлен чьего-то правописания. Работал бы курьером между кафедрами и факультетами, меряя ногами лестницы и этажи. Однако я выбрал стройотряд. Потому что хотел развеяться, проветриться и сменить обстановку. Потому что скучной работе на кафедре, я предпочитаю физический труд на свежем воздухе и в сельской местности. Вдали от городского шума и суеты. Подальше от изматывающей жары. Прочь от расплавленного города. А ещё потому, что Людка Алексиевич так и не позвонила, хотя я очень ждал.
Дело в том, что Роман Вовгура укатил в Столицу на комплексное лечение. Дошла очередь, наконец, и до воина-интернационалиста. Укатил Ромчик всерьёз и надолго. Ему предстоит полное обследование, и несколько операций на разных органах с непредсказуемыми результатами. Риск огромен, но Вовгура дал согласие, ибо жизнь получеловека его не устраивает. И правильно сделал. Молодец! Лучше рискнуть, и выиграть, чем прозябать калекой в кресле-каталке. Это в двадцать один-то год? Нет! Ромка решился, и от своей решимости воспрял духом. Банзай, десантник!
Перед отъездом Вовгура забрал заявление из ЗАГСа, и отменил свадьбу. Он освободил Людку от всех обязательств и клятв, данных ему девушкой в порыве благородства и возвышенных чувств. Он пожелал ей удачи и счастья, и сказал, чтобы не ждала. Потому что Ромаха не собирался возвращаться после лечения в Горск, а хотел начать новую жизнь где-нибудь в другом конце страны. Там, где его никто не знает.
Вечером, перед выездом в Столицу, Роман зашёл ко мне. Посидели, как ни разу в жизни не сиживали. Поговорили откровенно обо всём, что наболело. Выяснили отношения слегка и по мирному. Выпили немного водки с пивом. Погрустили о былом. Вспомнили Афган, Спиридонова и Колю Панишева. Вспомнили Цирулёва и Грисюка. И, конечно, помянули Славика Скоба. Где он, мы не знаем до сих пор. И никто не знает, кроме самого ефрейтора. Потом мы попрощались, и Ромка ушёл домой. На следующий день я пришёл на вокзал проводить его, и, надо же, у меня возникло ощущение, схожее с тем, что я почувствовал, когда провожал Сашку Михайлова с того же вокзала в ту же Столицу. Я понял вдруг, что больше не увижу Романа. Ну, что ж, посмотрим.
Какое-то время после отъезда Вовгуры я ждал звонка от Людмилы Алексиевич. Долго ждал и искренне надеялся на благополучный исход нашей затянувшейся размолвки. Ведь это её освободили от обязательств, сделав свободной барышней, которая сама теперь вправе устраивать свою жизнь. Ведь это она меня до сих пор не простила, хотя, несомненно, имела на это право. Ведь это она замуж собиралась, а не я. И только от неё зависело, состояться ли наши дальнейшие отношения, или умрут, так и не воскреснув.
Однако она так и не позвонила, хотя я долго ждал. Видно привыкла обходиться без меня, или повстречала таки парня своей мечты. Тем лучше, и теперь у меня нет перед ней никаких обязательств. А потому я здесь в деревне Чардынка, Междуреченского района Грефской области. В составе комсомольского строительного отряда.
Деревня Чардынка расположилась в самом центре Тростянецкого лесного массива на берегу Большого Бездонного озера. Сюда на строительство свинарника была направлена группа студентов из ГСИ в составе двадцати трёх человек. Везёт же свиньям! Вот такое трепетное отношение со стороны комсомола, партии и правительства.
Добирались так: от Горска до Губернска электричкой; потом на поезде Губернск - Столица до станции Междуреченск; и, наконец, автобусом Междуреченск - Фисташково, через деревню Заячья Колдобина до деревни Чардынка. Всего - чуть более суток.
К месту назначения прибыли около полудня. Пока, нагруженные вещами, двигались пешком к зданию Сельсовета, успели насладиться зрелищем природных красот. Окрестные пейзажи были изумительны, и достойны, как кисти художника, так и чести быть показанными в передачи "Клуб кинопутешествий". Первозданная природа очаровывала горожан даже не склонных к сентиментальности. В том числе и меня. Большое Бездонное озеро оказалось действительно не маленьким, достаточно глубоким и имело форму овала. Наибольшая длина его с севера на юг составляла девятнадцать километров. Ширина с востока на запад - четырнадцать километров. Площадь поверхности - двести тридцать квадратных километров. Глубина его, исходя из данных справочника, доходила до трёхсот метров ниже уровня моря. Озеро находилось во впадине, со всех сторон окружённое горами. Как в огромной круглой чаше. Предполагают, что эта впадина образовалась от удара метеорита сто двадцать тысяч лет назад во времена плейстоцена, когда в этой местности обитали мамонты, саблезубые тигры, шерстистые носороги и пещерные львы. С годами образовавшийся кратер заполнила вода, и родилось озеро с прозрачной водой и прекрасной рыбалкой. Теперь же, спустя тысячелетия, это густо покрытое лесом взгорье, эти ребристые кромки древнего кратера, и обширная зеркальная гладь воды на дне кальдеры производила величественное впечатление, а лично меня восхитила. После скудных пейзажей Афганистана, где господствовали голые скалы и каменистые пустоши, изобилие Чардынских окрестностей напоминало мне сказку, из которой не хотелось возвращаться.
В южной части озера, в полутора километрах от береговой линии находился остров, именуемый на карте Сломанная Клешня. Кстати, очень точное название, судя по контуру острова. Габариты он имел два с половиной на полтора километра. В высшей точке острова, на холме, располагались развалины древнего замка времён короля Артура и рыцарей Круглого стола, окружённого такой же разрушенной крепостной стеной. Пятый век, написано в путеводителе. Вообще, замок разрушался множество раз. Первыми разрушителями оказались небезызвестные Кий, Щек и Хорив, а в последний раз - казаки Хмельницкого, после чего замок уже не восстанавливался. Перед замком находилось кладбище, ещё со времён раннего христианства, когда в этой местности господствовала арианская ересь. На запад от погоста раскинулось мегалитическое капище, датированное пятым тысячелетием до рождества Христова, где, как утверждают учёные, древние жители Сломанной Клешни устраивали свои неолитические шабаши с камланием, и оргии с танцами, вином и голыми девками. Сначала они плясали возле костра, потом пили бражку с пивом, а, напившись, занимались групповым развратом во славу их каменных идолов. Конечно, в путеводителе об этом не сказано ни слова, но мы же взрослые люди!
Поселили нас в общежитии, которое, по сути, являлось бараком, выстроенном ещё в шестидесятые годы именно для проживания студентов, инженеров и научных работников. Разместили в помещениях без удобств по четыре человека в каждом. Имелась душевая комната с кафельным полом и тремя дуршлагами, умывальник с десятью кранами, а также туалет, типа сортир, с полустёртыми буквами "Мэ" и "Жо". Однако, учитывая отсутствие представительниц "Жо", то оба помещения считались "Мэ".
После обустройства комнаты, я лежал на кровати, курил, и рассматривал узоры из плесени на облупившемся потолке. Было два часа пополудни, когда в дверь постучались, и в комнату заглянул Васька Чернов комиссар нашего стройотряда. Человек, наименее всего подходящий для этой должности, однако поставленный над нами в силу неведомых обстоятельств. Васька парень неплохой, но ума недалёкого, к тому же болтлив, наивен и доверчив, словно дитя малое. Правда, он предан партии и комсомолу, что позволило перейти ему на третий курс ГСИ, но во всём остальном он на руководящую должность любого уровня не тянул. Однако ИМ виднее, и, наверное, именно преданность ценилась наверху более всех остальных качеств.
Возможно, Василий ошибочно полагал, что, как лицо официальное, он обязан обойти все комнаты, и поинтересоваться первыми впечатлениями у вверенного ему личного состава, а может, в силу своей природной энергичности он не мог долго оставаться на одном месте, но появился он у нас неожиданно быстро.
- Ну, как дела? - поинтересовался Вася, потирая руки. - Осваиваешься? Как тебе новое место?
- Нормально, - ответил я, не вставая. - А у тебя? Как там твои медработники? - Чернову досталось место с двумя учащимися Горского медицинского училища - будущими медбратьями.
- Чёрт их знает! - Василий неопределённо пожал плечами. - Не нравятся они мне. Не успели приехать, а у них все разговоры только о местных баснях. О небылицах чардынского разлива, замешанных на предрассудках и мистификациях. И откуда они обо всём успели узнать? Такое впечатление, что специально интересовались. Несознательный народ эти медики, анархисты-синдикалисты, блин на фиг!
- Чего? - последнее сочетание из уст Чернова выглядело неестественным. - Как ты сказал?
- Да это я так, - смутился комиссар, - не обращай внимания. - Вася смотрел на меня так, будто в чём-то виноват. - А ты сам с местным фольклором знаком?
- Не понимаю, о чём ты? - приподнявшись на локте, я выбросил окурок в окно. - Первый раз слышу. А вот природа здесь шикарная. Жаль, что я ни художник и ни поэт.
- Это точно! - закивал Чернов, соглашаясь, однако тут же вернулся к прежней теме. - А ты, значит, ничего не знаешь?
- Смотря, что ты имеешь в виду. - Я снова лёг, заложив руки за голову. - Всё, что можно было разыскать в библиотеке, я прочёл, но там крайне мало информации, а напитаться слухами, не успел, потому что ни одного чардынца в глаза не видел. Что же касается небылиц и предрассудков, то об их существовании я узнал от тебя минуту назад.
- Ну, и хорошо! - с явным облегчением вздохнул Василий. - Будем считать тему исчерпанной.
- Э, стоп, товарищ! - я погрозил Ваське пальцем, - что значит "исчерпанной"? Так не пойдёт! Говори, давай, что я должен был слышать? Если не секрет, конечно. Хотя, - я пристально посмотрел на Чернова, - какие могут быть секреты от своих? Так что, колись, Вася, и не темни, конспиратор хренов. Ты всё равно почти проболтался, а значит, давай, выкладывай начистоту!
- Ты меня не путай! - комиссар насупился, сбитый с толку моим напором. - Ничего я не болтал! Просто в мои обязанности, в том числе, входит и борьба с вредными предрассудками, идущими в разрез материалистическому мировоззрению.
- Это, с каких таких пор комиссар занимается такой ерундой? Тебе нас на трудовой подвиг вдохновлять надо, а не атеизм пропагандировать.
- Я же сказал: в том числе. Как дополнительная нагрузка. Надо же вас в рамках марксизма-ленинизма держать. Вот я и борюсь с предрассудками по мере сил.
- Слушай, Вася, ты не на митинге. Хватит цитатами из "Правды" изъясняться. Времена уже не те. Перестройку объявили с ускорением, а ты всё с предрассудками борешься. Людям в церковь ходить разрешили. Молиться, креститься и венчаться дозволили. Коммуняки твои кресты на шеи нацепили, совместно с партбилетами, а твоё ведомство всё реформироваться не желает.
- Какое ещё ведомство?! - возмутился Чернов. - Ты за базаром-то следи! Не маленький, поди. С этими людьми лучше не шутить. Им плевать на твою перестройку и твоё ускорение. Они себе на уме. Смекаешь?
- Слушай, Васька, хватит кота за хвост тащить! - из-за шкафа нарисовалось лицо Серёги Приходько. - Если знаешь что-то - расскажи. Поделись информацией. Может, мы чем-нибудь поможем. А коли нет, так нечего тень на плетень наводить, и таинственности напускать. Насмотрелись мы на вашего брата.
От неожиданности Васька вздрогнул и подпрыгнул. Смущенное лицо досадливо уставилось на меня.
- Ты, что, ни один? А я то думал...
Честно говоря, я и сам не знал, что Серёга здесь. Мне казалось, что он вышел.
- А что это меняет? - изобразил я удивление. - Ты же не спрашивал, один я, или - нет.
- Я могу и выйти! - Серёга фыркнул, фальшиво обижаясь. - Тоже мне, конспиратор выискался. Детский сад, да и только. Всё в "Тайны мадридского двора" играешь?
- Да ладно, уж. - Василий опасливо осмотрелся. - Тайны - не тайны, мадридского - не мадридского, а язык порою лучше за зубами подержать. - Он посмотрел на Приходько. - Надеюсь, это всё? Ты последний чёрт из табакерки?
Сергей кивнул утвердительно.
- Больше никого. Можешь сам проверить.
Чернов подозрительно взглянул на дверь. Что бы там он не говорил, а конспирология в нём зашкаливала.
- Вообще-то мне велено помалкивать, но...
- Кем велено? - Приходько цепко хватался за слова. - Что-то ты темнишь, дружище. А ну-ка выкладывай, что у тебя там? Что, контора в оборот взяла?
- Какая контора? В какой оборот? - обиделся Вася. - А вообще, кем надо, тем и велено! - комиссар собрался уходить. - Хотел с вами по-дружески поговорить, а вы...
- Да, сядь, ты! - я с недовольством взглянул на Серёгу. Тот отвернулся. - Ты, что, шуток не понимаешь? Серёга шутит! Права, Серый? - Приходько энергично закивал. - Так что давай, выкладывай свои тайные сомнения. Может, тебе поддержка нужна? Так это, пожалуйста! Мы же со своей стороны даём слово молчать.
- Как рыба об лёд! - заверил Приходько.
- Ну, если...
- Я пошутил, извини! - Серёга упёрся ладонями в плечи комиссара, и почти силой усадил его на кровать. - Валяй, рассказывай. Всё, что будет сказано в этой комнате, останется между нами.
- Да я и сам мало что понимаю. - Василий пожал плечами. - Перед отъездом меня вызвали в деканат, и...
Чернов замолчал, размышляя о том, наверное, о чём нам можно рассказать, а чего - не стоит.
- Да ладно тебе темнить, продолжай, раз уж начал. - Приходько улёгся на кровать. - Вызвали тебя в деканат, и... Что дальше?
Чернов помялся.
- Ничего особенного вроде, только разговаривал со мной серьёзный человек в штатском.
- Особист, что ли?
- Похоже на то, - комиссар кивнул. - Декан завёл меня в свой кабинет, и вышел. Мы остались вдвоём, я и этот мужик. - Василий поёжился. - Ну, и взгляд у него!
- Какой ещё взгляд?
- Цепкий, колючий, будто всех подозревает. От такого взгляда начинаешь считать себя заранее виноватым. - Чернов передёрнул плечами, словно сбрасывал мешающую одежду. - И просвечивает тебя, словно рентген. Под таким взглядом ничего не утаишь. Всё расскажешь.
- Их этому учат.
- Наверное. Однако под таким взглядом врать не решишься. Выложишь всё, что знаешь, и о чём догадываешься.
- Как детектору лжи!
- Ага. Точно.
- О чём говорили?
- Говорил, что, мол, возникающие слухи следует немедленно пресекать. Какие слухи? - думаю. - Как пресекать? - ничего не объясняет. Только слова чеканит, будто гвозди забивает. Если, что, звони, мол. Чего звони? Кому звони? Он со мной так говорил, будто я в курсе событий, а я не в зуб ногой. Телефон, вот, оставил. Какую-то ерунду по ходу нёс. Я до сих пор голову ломаю: что он имел в виду?
- Ну, например?
- Например, говорит, что миражи визуальные могут над озером возникать.
- И, что?
- Надо объяснять, говорит, людям, что это миражи и есть. И более ничего за этим не стоит. Я, лично, так и не понял, что ему надо. Ведь, если мираж - это мираж, то, что объяснять? И - зачем?
- Дурак твой особист! - спокойно констатировал Серёга.
- Почему? - проявляя корпоративность, Василий обиделся за особиста, как за своего. - Ты базар-то фильтруй. Мы тут не про барышень деревенских разговариваем.
- Ну, ладно, не обижайся, - Приходько говорил примирительно. - Однако сам посуди: он, находясь в Горске, хочет нас оттуда уму-разуму учить. Это, значит, мираж, а это - нет. Ему, якобы, из Горска виднее, чем нам, находящимся здесь. Извини, Вася, но это наивно до слёз. Я как-нибудь сам разберусь с тем, что у меня перед глазами. Без указивок с ихнего верху. Да и времена нынче не те, чтобы их тупые ориентировки исполнять.
- Ну, и лексикон у тебя! - Чернов поморщился. - Никакого уважения к Организации. Смотри, допрыгаешься! - Вася покачал головой. - А вообще, полегче с фразеологией. Что же касается указивок и ориентировок, то тут я с тобой согласен. Только возражать там, - Василий указал пальцем наверх, - я, естественно, не стал. А то, думаю, начну с ним спорить, так меня в стройотряд не возьмут. Не дадут деньгу зашибить.
- Это им раз плюнуть.
- Ну, хорошо! - Чернов резко сменил тему. - Я чего зашёл? На обед нас зовут в столовую ихнею. Пойдёмте пробу снимать.
- С этого надо было начинать! - Приходько похлопал себя по животу. - Пожрать я всегда готов. Как пионер!
- Ни только ты! - я подскочил с кровати, и ловко впрыгнул в шлёпанцы. - Всю домашнюю еду съели ещё в поезде.
- Тогда пошли!
Чернов был рад, что неприятный для него разговор удалось свернуть в сторону. Остальным присутствующим стало очевидным, что болтливый комиссар полезен для личного состава.
От общаги до столовой шла дорога длинной примерно в пол километра. Достаточно широкая, чтобы на ней могли разминуться два грузовика. Пыльный просёлок простирался вдоль береговой линии озера, давая возможность рассмотреть главную достопримечательность Чардынки. Её изюминку с вишенкой: Большое Бездонное озеро и остров Сломанная клешня.
Аквамариновые волны с лёгким шелестом накатывались на ровную полоску пляжа, и с тихим шорохом уходили обратно. Воды озера были чисты, прозрачны и холодны. Даже в разгар лета они не прогревались выше восемнадцати градусов. У самой воды на ярком солнце блестела узкая полоска белого речного песка, вспыхивая кварцевыми и кремниевыми вкраплениями. От берега, метров на десять вглубь озера протянулись узкие деревянные мостки, используемые, как причал для лодок. Метрах в двадцати от воды сиротливо возвышался одинокий "грибок" - укрытие от солнца. Рядом находилась полуразвалившаяся раздевалка с теми же буквами "Мэ" и "Жо" у входа. Несколько сгнивших топчанов окружали раздевалку, выглядя здесь также нелепо, как коньки в Сахаре.
Остров Сломанная Клешня был хорошо виден с того места, где сейчас находились мы. Я замедлил шаг, чтобы лучше рассмотреть его. Низкая южная оконечность острова оказалась сплошь покрыта лесом, тёмная масса которого сливалась в однородное зеленовато-коричневое пятно. Ближе к центру, остров заметно повышался, достигая в самой верхней точке двух сотен метров. Эта цифра была указана в путеводителе. На этой вершине, освещённые солнцем, хорошо просматривались развалины замка из белого камня и крепостная стена из того же материала со следами последнего штурма. Перед замком раскинулось небольшое кладбище, и мне показалось даже, что я различаю отдельные кресты на могилах. А восточнее замка располагалась группа камней разных размеров и форм, хаотично разбросанных на обширной поляне. Всё, как в путеводителе.
И тут я заметил, что у мостков стоит лодка с вёслами и подвесным мотором, которой недавно ещё не было. Видно, только что причалила. Обыкновенная посудина, не на чём взгляду остановиться, и я бы не обратил на неё внимания, если бы ни странная парочка, находящаяся в лодке. Их было двое, и выглядели они так, будто специально стремились привлечь к себе внимание. Первым персонажем оказалась сгорбленная старуха, с ног до головы одетая в чёрное. В чёрном платке и в чёрном балахоне до пят. Может, монашка? Бабушка еле передвигалась, с трудом переставляя слабеющие ноги. Её сопровождал военнослужащий в плащ-палатке, с наброшенным на голову капюшоном, в торчащей из-под капюшона фуражке, и в хромовых офицерских сапогах. Странная одежда для такой жары. И теперь мне, наоборот, казалось, что оба персонажа, и старуха и военный стремятся скрыть свои лица, а каким способом это сделать для них не имело значения. Лодка могла прибыть только с острова. Ну, и чем они там занимались?
Вояка привязал лодку, застопорил мотор, обвязал его цепью крест-на-крест, и защёлкнул на подвесной замок. Затем он помог женщине выбраться на мостки, прихватил увесистый чемодан, и повёл старушку на берег, поддерживая за локоть.
Мои наблюдения всполошили память: уж больно этот военный мне кого-то напоминал. Кого? Я долго приглядывался к нему, но плащ-палатка с накинутым капюшоном не давала возможности рассмотреть человека. Да и расстояние оказалось далёким, не разобрать. Взглянув ещё раз на эту странную пару, я отвернулся, и пошёл догонять Серёгу с Василием, гадая по дороге, показалось мне это, или в увиденном имеется смысл?
Деревня Чардынка по советским меркам слыла зажиточной. Двухэтажные дома имели подземные гаражи, многочисленные хозяйственные пристройки, и обширные приусадебные участки на заднем дворе. В глубине владений располагались курятники, свинарники и коровники. У многих имелись овцы, козы, гуси и утки. Добротные дома утопали в тени роскошных садов, а огороды и теплицы размещались на каждом свободном участке земли.
По пути стали попадаться очаги цивилизации и культуры. Помпезное здание клуба с фасадом из ложных колонн. Открытая танцплощадка с возвышением для эстрады. Стандартное футбольное поле с несколькими рядами зрительских трибун. В принципе, неплохо для заштатной деревушки.
Первое, что я увидел, войдя в столовую, оказалась картина, установленная на самом видном месте. Как выяснилось позже - произведение местного художника, преподавателя рисования и черчения в Чардынской школе. Это было полотно метр на пол метра в обрамлении золочёной рамы. Я подошёл ближе. Картина оказалась писана маслом. Пейзаж с видом на главную достопримечательность Чардынки - Сломанную Клешню, если смотреть с юго-западной оконечности острова, причём, с высоты птичьего полёта. Во всяком случае, мне так показалось.
Густой лес впереди по ходу резко обрывался, давая возможность рассмотреть древнее кладбище с покосившимися крестами, густо поросшее травой. За кладбищем были видны остатки крепостной стены, опоясывающей когда-то замок. В центре картины располагался сам замок, вернее то, что от него сохранилось до наших дней. Величественные руины с запада и с востока огибали воды миниатюрной речки, впадающей в озеро.
Погода на картине запечатлелась пасмурная, время - вечернее, ранние сумерки, освещение - зловещее. Низкие плотные тучи заволокли небо. Вдалеке, на самой границе видимости сверкали огненные зарницы. Было ясно, что скоро хлынет дождь, и начнётся гроза с громом и молнией, а пока ветер шевелил листву на деревьях, морщил воды речки, и завывал в неолитических камнях. Зарождалось ощущение, что картина вот-вот оживёт. Краски набухли и вспучились, наполняясь яркими, сочными колоритами. Предметы на картине слегка шевелились и подрагивали. Едва различимые звуки доносились с холста. Полотно притягивало меня необоримой силой. Гипнотизировало мнимыми звуками, призрачными шевелениями и избыточной яркостью красок. Хотелось окунуться в его реальность, и задержаться там ненадолго. Подставить лицо влажному ветру. Вдохнуть полной грудью озонированного предгрозового воздуха. Испить холодной воды из речки. Побродить между крестов на кладбище, шурша травой, и хрустя сухими ветками. Осмотреть и пощупать древние камни, нагретые за день. Пройти через крепостную стену, минуя острозубый ребристый пролом. Проникнуть внутрь замка, и прогуляться по его залам и галереям.
А что там в замке?
Ну, конечно, - красавица хозяйка. Обязательно, княгиня. Во всяком случае, графиня. Она одета в роскошное средневековое платье, унизана золотом и усыпана каменьями, со сложной замысловатой причёской из золотистых волос. Она сидит в огромном фамильном кресле. Вокруг неё горит множество свечей. На стенах пылают промасленные факела. Их оранжевые отблески прыгают по каменным стенам.
Стоп!
Я медленно выныривал из собственного глюка. Будто выплывал с большой глубины. Эта картина мне что-то напомнила, а моё состояние подтвердило не случайность глюка. Это был эпизод из прошлой жизни.
Чьей? Моей?
Обед в деревенской столовой был сытен, обилен и высококалориен. На первое подали борщ с крупными кусками мяса, приправленный жирной домашней сметаной, а вместо хлеба - пампушки в чесноке. На второе потчевали свинно-говяжьими котлетами с вермишелью. На закуску поднесли салат из помидоров, огурцов, перца и лука, залитый подсолнечным маслом. Ко всему вышеупомянутому предложили пирожки с картошкой и капустой. А на десерт мы откушали густой вишнёвый компот, сладкий, вкусный и душистый. Ну, что ж, жить можно!
С этой мыслью я вышел из столовой, переполненный под завязку килокалориями. Было три часа пополудни. Расположившись в тени раскидистого дерева, с удовольствием закурил. Сигарета после обеда - самая сладкая порция никотина. День получался удачным, а деревня Чардынка оставляла прекрасное впечатление, как внешними красотами, так и внутренней наполненностью. Сносные жилищные условия дополнялись прекрасным питанием, а местные достопримечательности обещали порции тайн, во всяком случае, из уст Васи Чернова. На лицо имелся тотальный позитив, уверенность в завтрашнем дне, и чувство глубокого удовлетворения, которым так гордится весь советский народ. Значит, и работать будем хорошо, как комсомольцы первых пятилеток. И отдых организуем на высшем уровне. И с досугом разберёмся, ведь всё в наших руках. И в футбол сыграем с местным населением, благо стадион уже есть. И на танцы сходим, с самогоном вначале, и с дракой под конец. И местных барышень оценим, доярок и поварих, попробуем их, и пощупаем, а может, и женим кого-нибудь. И в озере искупаемся, хоть и вода холодная. И на остров прогуляемся, вкушая тлен веков. Короче, разберёмся, и будем счастливы, насколько это возможно.
Нахлынувшие планы источали новизну и разнообразие. Всё-таки, деревня для меня - это экзотика, пусть даже без пальм, кокосов и папуасов в перьях. И приехал я сюда не трудовые подвиги совершать, а развеяться, и голову освежить. Сменить обстановку с города на деревню, и отдохнуть морально вдали от шума городского. Забыть горести последних двух с половиной лет, и поднабраться радостей простой деревенской жизни. Одним словом, сбросить груз прошлого, и постараться его забыть. Лучше - навсегда. А может и Людку Алексиевич удастся выбросить из головы и сердца. Ведь она мне так и не позвонила. Или она опять ждала, когда это сделаю я? Ну, уж нет, хватит! Больше не сделаю ни шага ей навстречу. Захочет, сама прибежит. А ведь захочет! Ладно, хватит об этом, пусть поступает, как знает. Я устал от её девичьих закидонов.
В этот момент моя мысленная отповедь прервалась, ибо я увидел давешнего военного, который удалялся от меня, продвигаясь вглубь деревни. Теперь он был без плащ-палатки на плечах, и без старухи в чёрном балахоне. Вояка находился далеко от меня, метрах в ста, а то и больше, но даже с такого расстояния его походка, осанка и манера держаться, мне напоминала чей-то размытый образ из прошлой жизни. Персонаж, которого я хорошо знал какое-то время, но теперь уже давно не виденный. Во мне проснулся интерес. Надо увидеть его лицо, чтобы в последствии не изводить себя сожалением, и не страдать от неизвестности.
Подумав так, я встал, и пошёл за ним, прилепившись "хвостом" в режиме филёра. Вначале, чтобы сократить расстояние, пришлось пробежаться. Однако вскоре пришлось остановиться, и, чтобы не привлекать внимания, идти нормальным быстрым шагом. Мимо меня проплывали дома и гаражи, оставались за спиной свинарники с коровниками, проносились сады и огороды. Я был так сосредоточен на слежке, что едва фиксировал ситуацию вокруг себя.
Военный шёл быстро, и то, как он уверенно ориентировался на местности, говорило о том, что товарищ здесь не впервой. Какую мысль возбуждал этот факт? Во-первых, в деревне могла дислоцироваться войсковая часть, в которой служил товарищ в погонах. А во-вторых, этот военнослужащий мог находиться в отпуске с выездом на родину, и теперь он направлялся к маме с папой на заслуженный отдых. Однако, как объяснить его нахождение на острове в плащ-палатке, в компании со старухой в чёрном рубище? И ещё, разве в отпуске нормальные военнослужащие ходят в форме? Хотя, с другой стороны, это же деревня, пусть и зажиточная, но - захолустная, и молодой человек в погонах здесь будет первый жених. К тому же, он офицер, правда, звания не разглядеть, и это ещё более повышает его статус, как жениха, и объясняет ношение формы. Правда, он может оказаться прапорщиком, но то, что ни солдат - это точно! Форма ни солдатская.
А ещё, я должен его знать.
Должен ли? Откуда такая уверенность? Все мои знакомые военные связаны либо с Афганистаном, либо с учебкой в Белецке. Иные мне неведомы. Я мысленно перебрал не слишком обременительный перечень моих знакомых офицеров и прапорщиков, повстречавшихся за два года службы, и их мысленная сверка с имеемой натурой результата не дала. Ни один из проверяемых не подходил под внешность человека, маячившего впереди, а сочетание антропометрических данных ставило в тупик.
Эх, на лицо бы взглянуть!
Военный был высок ростом. Не Сабонис, конечно, но, тоже хорош. Метр девяносто, а то и выше. Он имел худощавое и жилистое телосложение, и, пожалуй, был очень силён физически. Ноги военнослужащего походили на те же органы у кавалеристов. Плечи его были широкие и сильные, как у борца, а талия узкая, как у танцора. Ну, и кто это может быть, с такой знаковой морфологией?
Офицер шёл, не оглядываясь, ибо слишком спешил, а слежки не предвидел. Всё-таки, это оказался офицер, теперь я был уверен в этом, так как на погонах сумел разглядеть красный просвет. Погоны зелёные, "сапоговские", повседневные. Просвет один, значит, младший офицер. По виду очень молод. Возможно, выпускник Военного училища. Похоже, что лейтенант. Я заметил лишь две звёздочки.
Военный свернул с дороги, и пошёл между участками, утопающих в тени плодовых деревьев. Потом лейтенант опять свернул, и, когда я оказался у поворота, то увидел лишь спину военнослужащего, удаляющегося от меня на велосипеде.
Чёрт! Вот это неожиданность! Я побежал следом, однако быстротой бега я никогда не отличался. Ни спринтерскими, ни стайерскими достижениями не обладал. Полное отсутствие таланта, а, следовательно, соревноваться с велосипедистом, для меня было не реально. Даже с моими физическими возможностями после "воскрешения". Расстояние между нами быстро увеличивалось, спина военнослужащего удалялась, а я безнадёжно отставал.
Офицер направлялся к озеру. Теперь это стало очевидным. Я ускорился по максимуму и на пределе сил, но вскоре потерял лейтенанта из вида, проигрывая в скорости велосипеду. Однако я продолжил преследование, полагая, что вояка направляется к лодке у мостков. Через минуту я вышел к столовой, где готовят вкусную калорийную пищу. Получается, что я проделал круг около деревни, и вернулся на то же место.
Рядом со столовой расположились студенты. Они развалились в живописных позах, и переваривали обед. Ребята курили, разговаривали, и наслаждались расслабухой. Чтобы не привлекать внимания, пришлось остановиться, и идти размеренным шагом, в режиме прогулки.
Меня увидели, и в связи с этим состоялся краткий диалог.
- Э, а ты откуда?
- По окрестностям гулял.
- А... И, что?
- Деревня, - я махнул разочарованно рукой, - всё, как и везде: куры, свиньи, коровы.
- Понятно. А куда теперь?
- Схожу на озеро. Разведаю, что и как.
- А... Ну-ну, сходи.
Свернув за угол здания столовой, я ещё немного пробежался, в надежде застать убывающих на остров. После небольшого спринта, впереди, замаячили мостки. Я оказался прав в своих догадках: военный уже загрузил велосипед в лодку, и собирался отплывать. А в самой посудине сидела женщина в чёрном. Старушка расположилась на носу, и скучающим взглядом смотрела на воду. Однако я не зря бежал, ибо Всевышний любит настойчивых, и результат не заставил себя долго ждать. Потому что, окончив погрузку, лейтенант повернулся, чтобы отвязать швартовный трос. Было жарко и безлюдно. Офицер снял фуражку, и в этот момент я увидел его лицо. Его фигура, осанка и походка не зря показались мне знакомыми. И широкие плечи с узкой талией не понапрасну будили во мне воспоминания юности. И кривые кавалерийские ноги мне напоминали кого-то неспроста. Я узнал этого человека, и удивлению моему не было границ.
Ну, кто бы мог подумать?
Ведь это был мой бывший одноклассник и давнишний друг Александр Михайлов, собственной персоной. Вот такие дела!
* * *
Вечером, после ужина, самые выносливые отправились на озеро купаться. Остальные, сморённые долгой дорогой, завалились спать. Солнце клонилось на заход. Измученная зноем природа отдыхала до завтрашнего утра, когда жара вернётся вновь. Было тихо и обездвижено, как в пирамиде Хеопса. Ни ветерка, ни дуновения. Деревья не шевелились ни единым листком. Воды озера были гладкими, как стекло, ни морщинки не наблюдалось, ни развода по всей поверхности. Не хотелось даже трогать воду, чтобы не испортить зеркальную гладь.
Но - нет! Разбежавшись по мосткам, я прыгнул в озеро. Вода оказалась холодной, но вполне терпимой. Градусов восемнадцать. Она бодрила, и смывала знойную оторопь. Я словно проснулся, сбросив с себя одурь длительного пребывания на жаре. Хорошо! Проплыв немного, лёг на спину. Низкое солнце кольнуло правый глаз. День заканчивался, и с завтрашнего дня начинаем работать.
Тени от предметов обострялись и удлинялись, напоминая о наступающем вечере. Западная оконечность Сломанной Клешни была ярко освещена заходящим солнцем, что позволяло рассмотреть все мельчайшие детали ландшафта, а восточная, наоборот, погрузилась в чёрную непроглядную тень.
Как и в любой другой мужской компании, среди студентов оказалось несколько заядлых рыбаков, прибывших в Чардынку со своими рыболовными прибамбасами. Откуда ни возьмись, появились удочки и спиннинги, лески и крючки, блесна и грузила. Тут же в правильном месте накопали червей, и специфический рыбацкий лексикон понёсся над озером. Начался лов. Шёл лещ, карась, щука и сазан. Рыбалка выдалась отменная, а слух об обилии рыбы в водах озера оправдался с лихвой. За полчаса интенсивного клёва с мостков натягали столько, что хватило бы взвод накормить. Засим, решили варить уху по какому-то древнему хитромудрому рецепту, и печь рыбу на углях, как делали наши первобытные предки.
Для этого вырыли яму в мягком грунте. Сложили в ней очаг из плоских камней. Насобирали сушняка в большом количестве. Развели костёр. Раздобыли казан у местных, и поставили кипятить воду. В столовой разжились специями и солью.
Ждём-с!
Пламя весело пожирало сухие дрова. Дерево трещало, сыпля искрами, которые тысячами разлетались в разные стороны. Вода закипала.
Ловля рыбы с мостков напомнила о лодке, о старухе в чёрном одеянии, и о Сашке Михайлове. Лёгкий укол ностальгии кольнул сердце. Всё-таки, десять лет были знакомы. Всю школу прошли вместе от первого звонка до последнего. От этого не отмахнёшься. И вот дожили до того, что сегодня я следил за ним. Ситуация! Однако Сашка сам виноват в этом. Потому что с тех пор, как в декабре 1982 года мы простились с ним на вокзале Горска, о нём не было ни слуху, ни духу. Писем он никому не писал, хотя этим занимаются все военнослужащие на свете. Никому не звонил, даже матери. В отпуск так ни разу и не приехал. Неужели не хотелось малую родину навестить? Не верю!
Он не хотел поступать в военное училище. Об этом я знаю лучше других. А к упомянутому декабрю вдруг любовью к службе воспылал, да так, что всех и вся позабывал, а главное - мать родную! Это так не походило на Михайлова, что не хотелось верить. Однако это было так.
Что же они с ним сделали? Замполиты с политруками и комиссарами. Платные пропагандисты любви к Родине, к партии и к Вооружённым силам. Что же они ему нашептали? Это как же мозги надо ежедневно промывать, чтобы за пять месяцев человек так изменился? Чтобы, забыв свою предыдущую семнадцатилетнюю жизнь, молодой парень превратился в совершенно другого человека, совершив моральный разворот на сто восемьдесят градусов.
А может, любовь к Армии дремала в Сашке все первые годы жизни, и лишь попав в благоприятную среду, то есть, поступив в военное училище, эта любовь в нём так явно проявилась? Но мама-то тут причём? Неужели тяга к Вооружённым силам мешала ему дважды в год на каникулах съездить в Горск к родной мамочке? Я не верю в это. Значит, существует иная причина. Однако все мои рассуждения не дают ответ на главный вопрос: что он тут делает?
Сегодня я спросил у молодых поварих, с которыми перемигивался весь ужин, нет ли в их деревне войсковой части. Они удивились, переглянулись, и пожали плечами. Мол, нет.
- А зачем тебе? - поинтересовалась одна из них.
- Да, так, - говорю, - интересуюсь. Сегодня я лейтенанта видел. По форме одет. На одноклассника моего уж больно похож. Потому и спрашиваю про войсковую часть.
Девушки покачали головами.
- Нет. Никаких частей у нас в Чардынке отродясь не было.
- А на острове? - продолжил я опрос.
- На острове?! - хором воскликнули они со странными интонациями в голосах.
- Да. На Сломанной Клешне есть военные? - уточнил я вопрос.
Поварихи так посмотрели на меня, будто я спросил у них, есть ли жизнь на Марсе?
- Что-то ни так? - удивился я, не понимая причины такой реакции.
- А ты, что, не знаешь? - спросили они.
- А что я должен знать? - поинтересовался я, ибо чувствовал, что с точки зрения деревенских барышень мои вопросы были глупы и неуместны.
- Разве про остров ты ничего не слышал?
- Нет, - пришлось признать очевидное.
- Странно. Вас, что, не предупреждали?
- О чём?
Поварихи переглянулись, а потом одна из них сказала:
- Дело в том, что на остров невозможно попасть.
- Как невозможно? - удивился я.
- Вот так. Говорят, аномалия какая-то там.
- Аномалия?! - воскликнул я. - И, что?
- А, ничего! - с некоторой гордостью заявила другая повариха. - Кто бы на остров не пытался добраться, на лодке ли, на катере ли, или ещё каким иным способом, все терпели неудачу.
- Не понимаю, почему?
- Ну, я подробностей не знаю, - созналась та из поварих, что поразговорчивее. - Слышала, что там якобы течение сильное. Отец говорит, что ветра там какие-то особенные дуют. Какие-то поля силовые там действуют, мешая передвигаться. Да ты с мужичками поговори, они тебе подробнее объяснят.
- Спасибо! - растерянно поблагодарил я, и ушёл, оставив поварих в недоумении: а чего перемигивался тогда?
Выйдя из столовой, я закурил. Вот, значит, какие тут дела у них! Дожили! Попасть на остров невозможно! Это, что, шутка? Да нет, непохоже. А как же тогда Михайлов со старухой, одетой во всё чёрное? - мысленно спрашивал я себя, и не находил ответа. А потом вдруг: стоп! Ну, надо же быть таким идиотом?! Ведь в реальности я не знаю, откуда прибыли Сашка со старухой, а также не ведаю их конечного пункта назначения. А значит, остров с лодкой связать никак нельзя, потому что я не видел их там. Эх, знал бы, проследил, куда они поплыли, и куда причалили, а так, промашка вышла. Но, кто ж знал!?
Уха, тем временем, подошла. Жирная, наваристая и пахучая. Рыба испеклась на углях, и тоже вкусно пахла. Сели кушать. Свежий воздух и купание в холодной воде возбудили аппетит. Вкус божественный, ел бы и ел. В общем, несмотря на то, что уже поужинали, потрапезничали ещё раз. Ничего, пусть будет.
Насвистывая весёлый мотивчик, подошёл мужик из местных. Дядечка лет сорока шевелил носом, улавливая ароматы ухи и запахи печёной рыбы. Как гостеприимные хозяева мы пригласили его к "столу". Мужчина с удовольствием присоединился. Налили ему ухи полную миску, угостили печёной рыбой, отрезали хлеба. Мужик с удовольствием поел, радостно чавкая, и постоянно облизывая ложку. Он всё нахваливал уху и рыбу, довольно порыгивал и сыто чесал живот. Потом он отлучился на несколько минут, и вскоре появился, неся четвертную бутыль самогона.
О! О! О! Ничто так не возбуждает мужскую компанию, как появление выпивки. Соревноваться же со спиртным по градусу возбуждения, могли только девушки и женщины. А раз таковых здесь не было, значит: О! О! О! Народ повеселел и взбодрился.
Банзай! - тревожно забилось сердце Виктора Марецкого.
А завтра, чуть свет, на работу! - взволнованно напомнил здравый смысл.
Ничего! - отозвалась худшая из моих сторон. - Разберёмся!
Пока я беседовал сам с собой, изображая внутреннюю борьбу, пахучая жидкость полилась в кружки. Зелёный змий одерживал очередную победу. Следуя традиции, произнесли дежурный тост. Нечто в общем виде. Про удачу, здоровье и богатство. Ну, и про исправную работу мужского достоинства. Про его размеры и качество. Короче, тост о главном. Засим чокнулись, и выпили. В наступившей тишине слышалось лишь бульканье самогона.
Ух, крепкий зараза! Горло горело огнём, и я припал к котелку с водой. Чёрт! Градусов семьдесят, однако! Стали закусывать, энергично работая челюстями. В желудке потеплело, в голове слегка зашумело, мозг ожил, и в связи с этим потянуло общаться. Новый человек, да на новом месте, как не поговорить?
- Это правда, что на Сломанную Клешню попасть невозможно? - спросил я у аборигена, и тут же поймал недовольный взгляд Чернова. - Мне поварихи сказали.
- Истинная правда! - ответил чардынец. - Так и есть, невозможно!
- А почему так? - углубил я тему, невзирая на выразительную мимику комиссара.
- Кто его знает? - глубокомысленно произнёс Иван Петрович, так звали нашего нового знакомого. - Учёные говорят, что природные условия вокруг острова какие-то особенные. Аномальные. Все показатели на их мудрёных приборах зашкаливают.
- Они как-то это объясняют? - подал голос Приходько, на что Чернов всплеснул руками. Он, видно, воспринимал наше любопытство, как личное предательство. Мол, я вам... А вы!!!
- Говорят, тут какие-то теллурические потоки под землёй проходят, - ответил Петрович.
- Теллурические? - я вздрогнул. А ведь это они меня "оживили", потоки теллурические. Это благодаря ним я сижу здесь, и пью самогон, а не лежу в гробу на кладбище Горска.
- Да, теллурические, - кивнул Петрович. - А сам остров является узловой энергетической точкой всех потоков.
- Это как? - подал голос кто-то из студентов.
- А так, что на острове, в его центре, эти самые потоки пересекаются, и, обменявшись энергиями, текут дальше. Это мне один кандидат технических наук объяснял.
- Занятно! - растягивая слога, проговорил Приходько.
- Ещё как! - согласился Петрович, - но, слушай дальше. Тот же кандидат наук поведал мне, что из-за этой узловой точки, которая образовалась здесь триста с лишним лет назад к острову невозможно подойти ни по воде, ни по воздуху. Как вам такие штучки?
- Что, и вертолётом нельзя? - удивился даже Чернов, позабыв о своих дополнительных обязанностях.
- Пробовали, - подтвердил Иван Петрович. - Но, безрезультатно. Я сам видел, как вертолёт пытался приземлиться на остров, но ничего не вышло. Он - туда, его - оттуда. Какая-то сила не пускала. Моторы глохли, Приборы врали. А саму машину будто выталкивало наружу. Об этом мне уже пилот рассказывал. В конце концов, отказались вояки от этого дела.
- Вояки? - переспросил я. - Этим занимались военные?
- А то кто ж? - усмехнулся Петрович. - Кому, кроме них, эта бодяга понадобится?
- А как же древний замок, арианское кладбище, неолитическое капище? Кто же их создал?
- Я же сказал, - терпеливо объяснил Иван Петрович. - Эта точка образовалась примерно триста лет назад. Точнее - триста тридцать три года назад. Понимаешь, какая ныне годовщина? Число-то ни простое! Ждём Светопредставления. А до того, то есть, триста тридцать четыре года назад и далее вглубь веков, на остров можно было свободно попасть. В том году, кстати, в 1653-м, замок и был разрушен.
- Так, значит, его ни армия Хмельницкого штурмом взяла?
- Это - официальная версия. Для народа. В реальности же замок разрушило силами теллурических потоков при возникновении узловой энергетической точки. До 1653 года этой точки на острове не существовало.
- А как это произошло? Вам что-нибудь известно?
- Я могу рассказать, если желаете. История занятная. Её у нас в Чардынке каждый знает, и всяк по-своему рассказывает, однако смысл един у всех.
- Расскажите. Нам интересно.
- История длинная... - с неподражаемым мужским кокетством стал набивать себе цену Петрович.
- А мы не торопимся, - успокоил его Приходько. - Ночь длинная.
- Ладно, расскажу, - кивнул наш новый знакомый. - Наливайте, что ли. Выпьем немного, и я поведаю о том, что знаю.
Налили ещё. Горилка шипела и пенилась в кружках, как тот же напиток в стопке Тараса Бульбы. Выпили за замок, узловую энергетическую точку и теллурические потоки. Потом, за дружбу, мир во всём мире и за сотрудничество города с деревней. Закусили ухой и печёной рыбой. Уха немного остыла, загустела, и в тёплом виде была ещё вкуснее, нежели в горячем. Петрович раскурил трубку, и, пыхнув вонючим самосадом, начал рассказ.
Последним хозяином замка был граф Степан Чардынский, ведущий свой род от великого князя литовского Гедиминаса. Боковая ветвь, - говаривал сам граф. Хотя, как рассказывал Петровичу другой кандидат наук - исторических - вряд ли. Потому как, если бы он был Гедиминовичем, то носил бы титул князя. Граф слыл человеком образованным, как для своего времени, так и для своей местности, которая располагалась на задворках Беркучанского герцогства. И, немудрено, ибо половину жизни своей Степан Чардынский провёл в университетах и путешествиях. Сначала он несколько лет учился в Париже, Лондоне, Праге и Амстердаме, постигая науки, известные в то время. Потом много путешествовал по миру, забираясь в такие места, где европейца днём с огнём не сыщешь. Он бывал в Африке и Америке, общаясь с первобытными племенами воинов, охотников и каннибалов. Побывал в Китае и Японии, постигая их размеренный ритуальный образ жизни. Путешествовал по Османской империи и Персидскому государству, где не сильно жалуют христиан. Наконец, годам к сорока, граф угомонился, наелся экзотики, и его потянуло в родные пенаты. Оставив в Беркучанске подробный отчёт о своих путешествиях, Степан Чардынский вернулся в фамильный замок на родной остров Сломанная Клешня. С собой он привёз молодую жену из Трансильвании, и, видит Бог, лучше бы он этого не делал. Репутация и поведение вновь испечённой графини, соревнуясь друг с другом в распутстве, со скоростью степного пожара распространялись по округе. Распутница, колдунья и ведьма - вот далеко не полный перечень её дьявольских занятий. Графиня завела себе любовников среди местной шляхты, и развлекалась с ними, почти не таясь, и не прячась, ибо граф был слеп, как все влюблённые на свете. Во времена свободные от оргий, трансильванская шлюха, так прозвали её чардынские крестьяне, проводила в тайных комнатах замка, ставя колдовские опыты, и проводя ведьмовские эксперименты. Однако продлилось это не долго, и ровно через девять месяцев, в ночь с тридцатого июня на первое июля графиня родила дочь, ибо репутация и поведение физиологии не помеха. Роды выдались тяжёлыми и мучительными, каковыми бывает лишь расплата за грехи. В эту ночь разразилась буря, какой не помнили в здешних местах. Шёл дождь такой плотности, что сравниться с ним мог только Великий потоп. Гремел гром, словно рёв труб Апокалипсиса. Сверкали молнии, словно разящие огни Перуна. На озере начался шторм, схожий по мощи с океанским. Огромные волны неслись на остров, сравнимые по силе и разрушительности только с цунами. Ветер с ураганной силой налетел на Чардынку, круша заборы, вырывая с корнем деревья, и срывая крыши с домов. Над озером возник огромный смерч, диаметром в сотни саженей и высотой до грозовых туч. Он медленно раскачивался, передвигаясь от берега к берегу, перепахивая пляжи, и перемалывая дно. Лишь под утро буря утихла, оставив после себя невиданные разрушения, а в графском замке поселилось горе: при родах графиня Чардынская умерла. Степан Чардынский, как и положено мужу, ничего не знал о похождениях жены, а потому рыдал, как ребёнок. Трое суток в семейной часовне отпевали трансильванскую ведьму, а на четвёртый - похоронили в фамильном склепе на арианском кладбище, где распутница и колдунья упокоилась ненадолго. Рождённую ею девочку крестили в православии, и нарекли Марией, в честь матери графа.
Шли годы. Мария росла весёлым, здоровым, умным и подвижным ребёнком. Вся в отца. Граф не нарадовался на девочку. Дочь стала для Степана Чардынского всем: и любовью, и счастьем, и радостью, и целью в жизни. Сам же граф, то ли от скуки, то ли от внутренних интенций, то ли от желания самовыразиться, увлёкся археологией. Благо, для потребностей нового увлечения далеко не надо было ходить. Сломанная клешня кишела древними памятниками, и хозяин замка перекопал весь остров, удовлетворяя свой археологический зуд, чему ныне мы все являемся свидетелями, так как все неолитические камни, что теперь видны на острове, в семнадцатом веке были погребены под землёй, лишь верхушки торчали наружу, ничем не напоминая о своей исторической ценности. Граф их осторожно откопал, очистил тщательно, внимательно изучил и подробно описал. Между прочим, все данные, что теперь указаны на картах и в путеводителях, основаны на изысканиях Степана Чардынского, на его трудах и отчётах, найденных в архивах герцога Беркучанского.
Графиня Мария росла в замке, находясь безвыездно на острове, как, впрочем, и её отец. Граф не отпускал девочку от себя ни на шаг. Он нанял для дочери лучших учителей и воспитателей, выписал нужные книги, и завёз необходимые музыкальные инструменты. Обучали Марию всему, что полагалось знать и уметь титулованной девице аристократического происхождения.
Примечательно, что в День рождения Марии, все годы её жизни на Сломанной Клешне, над Большим Бездонным озером устанавливалась одна и та же погода. Это были неизменные буря с дождём, и гром с молниями, а также шторм с волнами, и ветер со смерчем.
Прошло восемнадцать лет. Однажды в деревне Чардынка появилась женщина странной наружности. Одетая в чёрные одежды, она была смугла, черноволоса и черноглаза, и говорила с сильным балканским акцентом. Женщина потребовала, чтобы её немедленно переправили на остров. Голос балканки был властен и твёрд. Услышав отказ, она перешла к угрозам, однако староста Чардынки был последователен в своих действиях. Он снова отказался выполнить требование женщины, мотивируя это тем, что граф запретил переправлять на Сломанную Клешню кого-либо, без его специального разрешения. Гостья разгневалась, но староста оказался непреклонным, ибо чтил распоряжения графа. Тогда женщина пошла на берег, отвязала лодку, и поплыла к острову сама. Когда в деревне поняли это, то староста с несколькими помощниками бросились в погоню. Они почти настигли беглянку, однако странная женщина успела высадиться на берег, и скрыться в лесу. Она хорошо владела вёслами, и была сильна физически, как мужчина, потому и смогла уйти от погони. Её искали, облазив весь остров, но так и не нашли. Казалось, беглянка сквозь землю провалилась, но она знала, что делать, и куда идти. Обманув стражу, женщина в чёрном проникла в замок, где и повстречала графа. О! Это была знаменательная встреча! Степан Чардынский побледнел, как мел, схватился за сердце, и едва живой, опёрся спиной о стену. Когда же в замке появился староста с помощниками, граф велел им убираться с острова. Степан Чардынский не пожелал, чтобы его видели в таком жалком беспомощном состоянии. Подчиняясь приказу хозяина, чардынцы уплыли восвояси, гадая по дороге, что за женщина такая явилась к графу, что он так переменился в лице?
Эти события произошли накануне Дня рождения Марии, 29 июня 1653 года. Тридцатого ей исполнялось восемнадцать лет, и юная графиня вступала в пору совершеннолетия. В ночь с тридцатого июня на первое июля произошло то же, что и в иные годы, только сила стихии оказалась во много раз мощнее, чем в предыдущие годы. В том году буря уничтожила все строения в Чардынке, побила людей, извела скотину. Шторм унёс все лодки от берега, а волны разбили деревянную пристань, разметав её на щепки. Молнии со страшным громом били по замку, круша камень, и поджигая дерево. Дождь пошёл такой, что уровень воды в реках, и в озере поднялся на несколько саженей. Такого не наблюдалось ни до, ни после ТОГО дня. Стихия всю ночь бушевала на озере и в его окрестностях, сравниваясь по силе и масштабу с карой Господней. Замок трясло и раскачивало, как при сильном землетрясении. Со Сломанной Клешни сквозь завывания бури и рёв шторма доносились звуки, несовместимые с тем, что могут издавать Божьи создания. Казалось, наступает конец света. Уже под утро ворота замка распахнулись, и из них выскочила Мария в роскошном праздничном платье кроваво-красного цвета. Она сидела на огромном белом жеребце, у которого была тёмная грива, тёмный хвост, и тёмные оконечности ног. Невзирая на разгулявшуюся бурю и разыгравшийся шторм, Мария Чардынская направила коня прямо в озеро, бесстрашно кинувшись в бушующие воды. Жеребец проскакал по воде, словно по тверди земной, оставляя за собой огненные следы. Юная графиня даже платье не замочила. Миновав озеро и развалины Чардынки, всадница скрылась в лесу. С тех пор её никто не видел.
После окончания бури староста с помощниками переправился на Сломанную Клешню. Уже тогда им это удалось с большим трудом. Мешало сильное течение и встречный ветер. На острове их глазам предстала ужасная картина последствий разыгравшейся бури. Многие деревья в лесу были выворочены с корнем. Значительный слой почвы смыло в озеро. Замок и крепостную стену разметало ветром и ударами молний. Бушевавший пожар потушило ливнем, но все наружные деревянные постройки полностью сгорели. Могила жены графа в склепе на арианском кладбище оказалась пуста. Массивную крышку саркофага сбросило на пол, и она разбилась вдребезги. Тело трансильванской шлюхи отсутствовало. Самого же графа нашли мёртвым в главном зале замка. Свечи прогорели, факела погасли, и лишь в камине ещё тлели угли. В их слабом сумеречном свете староста увидел Степана Чардынского, сидящего в кресле. Тело его уже окоченело. Пальцы рук скрючились, ноги заплелись за ножки кресла. Нижняя челюсть отвисла, обнажая мёртвенный оскал зубов. Глаза его вылезли из орбит, и застыли, замутнённые трупной поволокой. Предсмертная маска, застывшая на лице графа, изображала животный ужас, а вся поза хозяина замка указывала на то, что перед смертью Степан Чардынский испытал сильные физические муки. Ужас и боль были такими, что граф не смог с ними совладать. Сердце не выдержало и разорвалось в груди. Смотреть на это было невозможно, и староста с людьми покинули остров в большом страхе и стеснении. В тот же день в Збручевск отправили гонца с известим о том, что произошло в замке, а чардынцы похоронили погибших, и принялись за восстановление деревни. Они даже не обратили внимание на то, что, ближе к вечеру с острова прибыла лодка. Прибыла - и ладно, есть дела поважнее! В лодке находилась женщина, укутанная во всё чёрное. Смуглая, черноволосая, черноглазая. С сильным балканским акцентом. Однако людям было не до неё. Воспользовавшись этим, она купила лошадь, и умчалась в ту же сторону, что и Мария Чардынская. Вскоре о ней забыли.
Через несколько дней приехали поверенные князя Збручевского, в сопровождении отряда казаков. Граф Чардынский являлся вассалом Збручевского князя, а потому его интерес к произошедшим событиям был вполне объясним. Старший поверенный вызвал старосту, и подробно опросил его в связи с произошедшими событиями. Потом строго допросил всех, кто что-нибудь видел, слышал, или знал. Засим всё подробно и тщательно записали, скрипя гусиными перьями по плотной хрустящей бумаге. А далее, случилось то, чего никто не ожидал, и что продолжается, по сей день. Когда поверенные князя Збручевского попытались переправиться на остров, им этого не удалось сделать. Господь ли вмешался, а может - дьявол, но остров оказался неприступен для людей князя. Словно заговорённый. Сначала им мешало течение, от которого бурлила вода, а лодку сносило в сторону от Сломанной Клешни. Потом поднялся сильный встречный ветер, а Большое Бездонное озеро накрыл непроницаемый туман, сквозь который не просвечивалось даже солнце. Пошёл дождь, усиливающийся по мере приближения к острову. Сверкали молнии, и каждая следующая из них впивалась в воду всё ближе и ближе к лодке. Гром гремел не переставая, сопровождая удары молний, и усиливая своё звучание от удара к удару. Начиналась буря и шторм, как в День рождения Марии Чардынской. Природа и Бог противились появлению человека на острове, потому что в их планы входило другое. И, действительно, как только лодка отошла от Сломанной Клешни, непогода прекратилась, дождь закончился, тучи рассосались, а туман рассеялся. Снова светило солнце, пели птицы, и голубело небо. Поверенные князя совершили ещё несколько попыток высадиться на остров, пробуя это сделать с разных сторон, однако результат оказывался тем же. Как только лодка приближалась к Сломанной Клешне, начиналась буря, шёл дождь, возникал туман, течение усиливалось, а ветер крепчал. Отчаявшись добиться желаемого, люди князя Збручевского прекратили бессмысленные попытки попасть на остров. Зафиксировав сей примечательный факт в протоколе, поверенные убыли в Збручевск.
Так на остров до сих пор никто не попал, хотя попыток совершалось предостаточно. И в царское время, от императорского географического общества. И при Советской власти, от Академии наук СССР. В семидесятые годы приезжала научная экспедиция при содействии военных. Навезли техники, нагнали людей, доставили оборудование и приборы. Спустили на воду катера с мощными движками, посадили в них специалистов из всех областей науки, нашпиговали аппаратурой. Говорят, даже экстрасенсов привлекли, что в те времена совсем не поощрялось. Однако и это ни к чему путному не привело, а вместо стихии и непогоды начались технические поломки. На катерах глохли только что откатанные на стендах двигатели. Приборы, прошедшие тщательную поверку, сходили с ума, показывая безумные значения. Валолинии заклинивало, не взирая на новые опорные подшипники и отбалансированные винты.
Однако наука шагала вперёд семимильными шагами, а человечество, летающее в космос, и высаживающееся на Луну, не могло не покорить Сломанную Клешню. Ходят слухи, что в начале восьмидесятых военные всё-таки проникли на остров. Наиболее осведомлённые чардынцы, в том числе и Иван Петрович, утверждают, что вояки прорыли тоннель под озером до самого острова, используя технологии метростроевцев, и теперь между тайной станцией на берегу и Сломанной Клешнёй курсирует электропоезд. На самом же острове создали секретную военную лабораторию, которая изучает эти самые теллурические потоки. Об этом чардынцы говорят только шёпотом, оглядываясь при этом с опаской, и озираясь опасливо, потому что информация об этом совершенно секретная. Тсс!
Вот такую историю рассказал нам коренной чардынец, Иван Петрович, знаток фольклора, владелец местных тайн и самогонщик-профессионал. Голос Петровича стих, и какое-то время все молчали, переваривая содержание легенды. Чтобы лучше думалось, разлили остатки самогона. Тематика тоста была очевидной, и с единогласного одобрения выпили за графа и его дочь. Закусили остывшей ухой и холодной рыбой.
Так что же произошло на острове? Я задумался, и было от чего наморщить лоб. Конечно, я атеист, и в мистическую бредятину не верю, но ведь нет дыма, без огня! Как показывают исследователи истории и археологии, люди прошлого не были склонны лгать. Они могли чего-то не понимать, а потому неправильно описывать, или интерпретировать, но врать, наши предки не были обучены. А это значит, что события, описанные в легенде о графе Чардынском, имеют реальную подоплёку.
Солнце скрылось за лесистым гребнем древнего кратера, и сразу резко потемнело. Долина вместе с озером, островом и деревней погрузилась в полумрак. Перемена в освещении произошла так быстро, что я вздрогнул от неожиданности.
В этот миг за моей спиной послышалось лошадиное ржание, храп и плеск воды под мощными копытами. Обернувшись на звук, я почувствовал, как волосы зашевелились у меня на затылке, как бывало в детстве, когда старшие мальчишки зловещими голосами рассказывали страшные истории. Здесь же всё выглядело реально, а персонажи из местного фольклора оживали быстрее, чем их существование успевали осознать. Хотелось перекреститься, и постучать по дереву, но рука онемела, вцепившись в кружку, ибо сначала по водной глади озера, а далее, мимо деревни Чардынка в сторону Тростянецкого лесного массива, стремительно промчалась юная всадница прекрасной наружности. Это была барышня в красном платье, похожем на средневековое, с пышной замысловатой причёской, каковые также носили в средние века, и в чёрных перчатках выше локтя. Более с такого расстояния разглядеть что-либо было невозможно. Юная красавица сидела на жеребце белой масти, в женском седле, и двигалась крупной разухабистой рысью опытной наездницы. Её золотистые волосы и платье кроваво-красного цвета, развивались на встречном ветру, словно языки пламени. Всадница уносилась прочь, и через несколько секунд скрылась за деревьями ближнего леса. Всё! Представление закончилось, даже не начавшись. Глядя по сторонам, я с облегчением понял, что свидетелем свершившегося феномена стал ни только Виктор Марецкий, но и все присутствующие в полном составе. В том числе Васька Чернов. А это значит, что с головой у меня всё в порядке.
28 июня 1986 года.
В чёрном непроницаемом небе стояла полная Луна. Её бледный серебристый диск контрастно выделялся на ночном небосводе. Зеленоватые точки звёзд мерцали из бездонной глубины дальнего космоса. Было тихо и безмолвно, как в коллекторе под кладбищем села Кончаково. Лишь где-то вдалеке верещали цикады, а на границе леса пиликал сверчок. Природа ещё спала, погружённая в предрассветные сны, но ночь уже истончалась. Часы показывали десять минут пятого.
Утро приходило незаметно. Небо на востоке светлело. Полоска горизонта слегка порозовела, обозначая границу между небом и землёй. Скоро рассвет, за которым последует ещё один день на строительстве свинарника. Влажный сладковатый воздух шёл от леса, и я вдыхал его всей грудью, возвращаясь в общагу. Сладостная усталость растекалась по телу. Я был расслаблен, и мне очень хотелось спать.
Знакомая дорога шла вдоль кромки воды Большого Бездонного озера. Чистый речной песок казался голубым при лунном освещении. На водной глади отражалась лунная дорожка, шедшая через всё озеро. Серебристая лента прерывалась, натыкаясь на тёмную громаду Сломанной Клешни, а далее снова продолжаясь, немного морщась разводами от лёгкого течения, идущего вокруг острова.
Видимость была отличной. Я возвращался с романтического свидания, которое имел с поварихой по имени Лариса. Хороша, как Афродита среди берёзок средней полосы. Своей фигурой и прочими женскими прелестями Лариска походила на двух моих бывших дам, Людмилу Алексиевич и Викторию Назарову. Наверное, этот типаж славянской красавицы и есть моя судьба. Так я ж и не против! Лариса имела густые светло-русые волосы, опускающиеся до середины спины и синие-синие глаза. Синее не бывает. Бог наградил Лариску прекрасной фигурой, привлекательной попкой и длинными ногами. Помимо этого имелась роскошная грудь, пухлые губки и ровные белоснежные зубки. От всего этого я прибывал в эстетическом восторге, из которого не вышел и сегодняшним ранним утром.
Мои интенсивные перемигивания в столовой с неизбежностью переросли в роман с молодой замужней женщиной, что добавляло пикантности в наши отношения с изюминками внутри и вишенками снаружи. А главное - никаких обязательств!
Лариска оказалась сущей чертовкой. Роковая женщина в окрестностях деревни Чардынка. Еще, будучи школьницей, она сводила с ума молодёжь, причём, ни только чардынскую. Количество разбитых сердец приближалось к нескольким десяткам, а двое из этих несчастных даже пытались свести счёты с жизнью. Ныне, в свои двадцать лет, Лора уже успела выйти замуж, родить дочку, и развестись с первым мужем. Этот, говорят, после развода чуть не умер от запоя. А недавно моя новая знакомая вышла замуж вторично, за одного из своих давнишних воздыхателей, чем явно осчастливила его, а вот о степени её привязанности к нему красноречиво указывало моё попадание в Ларискину постель. Это притом, что замуж она вышла в конце апреля. И тут, в конце июня появляюсь я, и...
Вот, где любовь!
Вот, где страсть!!
Вот, где чувства!!!
Три недели назад второй муж моей новой любовницы уехал на север Тюменской области за длинным рублём. Что поделать, любит юная красавица денежные знаки. А чтобы их было больше, Лариска спровадила мужа на заработки. Сама же целых три недели верно ждала его. До сегодняшней ночки.
Вчера пришёл первый перевод, вот юная женщина и разомлела от навалившегося благосостояния. А разомлевшей Лариске потребовался мужчина. Я же, сам того не ведая, уже находился в обойме, среди соискателей её красот. Заприметила, значит, красавица молодого парня, и теперь я числился в списках, среди потенциальных жертв её очарования. Причём, что почётно, под первым номером.
События сдвинулись с мёртвой точки, и пошли дальше почётных списков и обойм, когда сегодня утром Ларискина свекруха уехала на похороны в далёкое таёжное село на бескрайних просторах Сибири. Во время обеда я был поставлен в известность, что меня ждут в гости. После работы я тщательно подготовился к свиданию. В качестве подарка в моём арсенале оказалась туш для ресниц, производства развитой капиталистической страны. В качестве презента я приготовил зажигалку "Ronson", из другой не менее процветающей страны. Для души собрал букет лесных цветов неизвестного названия, производства Тростянецкого лесного массива. Для тела - себя, Виктора Марецкого, мускулистого и необузданного парня, производства СССР. И вот я здесь, горячий и страстный, в ожидании любви и женской ласки. Дрожу от предвкушения, и увлажняюсь от желания.
Договорились на десять часов вечера, потому что в это время уже полностью темнеет. Трава шуршала под ногами, когда я крался к вожделенному дому. Сердце бешено стучало в груди, как у Париса, приближающегося к дому Менелая. Ладони вспотели от внутреннего жара. Взошедшая Луна освещала путь. Движимый желанием, я спешил на свидание с неизвестностью, потому что новая женщина - это новая Вселенная, отягощённая двумя мужьями и свекрухой, но обогащённая маленькой дочкой. Поди, разберись теперь в её сложном внутреннем мире, где взаимодействия персонажей порождают хаос с постоянно возрастающей энтропией. Отсюда и спешка, как продукт любопытства, жажды риска и острого желания познать неизведанное.
В без пяти десять я находился на заднем дворе возле калитки. Сад благоухал ароматами плодовых деревьев. От нетерпения внизу живота возникла тяжесть и напряжение. Одна рука теребила букет, а другая перекатывала в кармане презент с подарком.
Что-то я перевозбудился! Естественные для молодого человека инстинкты пёрли наружу. Организм находился в состоянии предвкушения. Чувства обострились, и потому я сразу услышал шаги, идущие от дома. Ну, наконец-то! Из темноты, посеребрённая лунным светом, материализовалась Лариса, с минимумом одежды на прекрасном теле. Скорее даже ни одежды, а - нижнего белья. Хороша, чертовка! Глаз не отвести! В столовой, на рабочем месте, она выглядела малость похуже, а тут, аж дыхание перехватывает. Я почувствовал, как у меня участился пульс, застучало в висках, и зашевелился главный мужской орган. Засим, тихо скрипнула калитка, пропуская меня во двор. От Лоры пахло парфюмерией и женщиной. Я привлёк её к себе, и мы долго целовались в благоухающих кустах.
- Дочка у мамы, - шепнула красавица. - Пойдём!
В комнате был накрыт стол на двоих. Горели свечи в бронзовом канделябре, с ответвлениями в виде переплетённых змей, цветов и людей. На красиво сервированном столе я увидел лёгкую закуску и фрукты, а на его середине в хрустальном графине, излучая внутреннее тепло и блёстки, стояла сладкая вишнёвая наливка, цветом напоминающие пухлые, капризные губы хозяйки. У стены, сверкая белизной, притулился разложенный диван, застеленный хрустящими простынями, от которых пахло морозной свежестью январского утра. А рядом, прижавшись ко мне, стояла юная деревенская красавица, готовая на всё, и дрожащая от нетерпения. Впрочем, как и я! Ну, что ж, привет, Лора! Я - иду!
Лариска была нежна, но требовательна, как учительница младших классов. Отдавая себя полностью, она взамен хотела того же, и я старался, как делал это всегда и со всеми, особенно когда занятия любовью происходит в первый раз. Новую партнёршу необходимо сначала очаровать, чтобы потом справедливо ожидать второго приглашения.
Луна светила в окно белесым сумеречным светом. Пламя свечей было ровным, словно нарисованным. Оно не дрожало, не мерцало, и не шевелилось. Все окна были открыты, однако ни единого дуновения не посещало комнату. Ни ветерка, ни сквозняка. Душновато на мой вкус, но Лариску это не интересовало, ибо она желала получить своё. Всё, до последней капли. А я, как мог, старался соответствовать той высокой планке, которую сам для себя воздвиг. По-моему, хозяйке понравилось, о чём я судил по некоторым непроизвольным действиям, движениям и словам с её стороны. А вообще, я всегда оставался убеждённым сторонником того мнения, что партнёра невозможно обмануть, если он ни дурак, или сам этого не захочет.
Уже отдыхая на смятых влажных простынях, я поведал Ларисе о случае на озере. Рассказал, как бы, между прочим, о появлении юной девушки в красном платье и на белом коне. Надеялся произвести впечатление, однако хозяйка не удивилась, и не впечатлилась. Её вообще было трудно чем-либо удивить, или впечатлить.