Аннотация: Рассказ - финалист конкурса Мини-проза - 5
ДОМИКИ
- Ну как?
Ларка сидит, свесив с кровати длинные загорелые ноги.
- Всё так же.
Наклоняюсь, расшнуровываю ботинки. Бросаю куртку в кресло и усаживаюсь рядом с женой.
Сегодня я опять обходил дом. Два раза в одну сторону и столько же - в другую: по сравнению со вчерашним днем не изменилось ничего. Всё те же пять этажей красного кирпича, десяток метров побитого асфальта и стена. Зеркально гладкая, уходящая вверх стена.
- К этим, - Ларка стучит об пол босой пяткой, - не заходил?
- Не.
Квартира под нами, похоже, обитаема. Утром у них долго и натужно свистел чайник, а трубы в ванной курлыкали льющейся водой.
И я обещал. Обещал Ларке заглянуть к ним.
- Почему? - теребит край халатика Ларка.
- Что "почему"?
- Почему не зашел?
Смотрю на Ларку и медленно поправляю широкий ворот свитера - где-то под ним, на шее, до сих пор кровоточит небольшой, но глубокий порез. Рассказать - не рассказать? Нет. Не сейчас, по крайней мере.
* * *
- Что за чудо ваш малыш, фрау Марта! Какие серьезные глазки! Всем бы таких детишек!
Двадцатилетняя Марта смущенно улыбается и поправляет выбившуюся из-под чепца прядь белокурых волос. Укутанный в теплое одеяльце на руках фрау Марты тихонько посапывает малыш Карл. Карл, Карлуша, Карлхен...
* * *
Мы проснулись вчера. Как и сотни раз до этого.
Привычно дарили золотистое тепло задернутые шторы, нетерпеливо тарахтел на тумбочке старый будильник, зевала и куталась в одеяло Ларка. Но что-то, что-то было не так.
- Вадь...
- Что, зая?
- Какой сегодня день?
- Воскресенье.
- Точно?
- Точно. - Я улыбаюсь и лениво потягиваюсь под легким одеялом в акварельно-размытую розочку.
- А вчера?
Кошусь на календарь. С пробитого пружинкой глянца на меня смотрит улыбающаяся детская мордашка в венке из порыжевших кленовых листьев. Первое октября, воскресенье. Значит, вчера... Вчера...
Трясу головой. Бред какой! Не помню, категорически не помню.
Стоп-стоп-стоп. Если сегодня воскресенье, значит, вчера должна была быть суббота...
Но воспоминаний о вчерашнем дне нет. Ни одного.
- Ларка-а...
- А?
- Мы вчера чего - что-то отмечали?
Ларка замолкает, сосредоточенно разглядывает обои на полотке:
- Не знаю. Не помню.
Тааак... Приехали.
Тянусь к календарю, отбрасываю назад страничку октября. Сентябрьский лист пуст. Не понял! Август. Пусто. Июль. Пусто. Июнь. Ничего. Май. Ни цифры. Апрель. Чистая голубая страница. Март. Одиноко поблескивающая пружинка. Февраль. Нет-нет... Январь...
Ничего не понимаю!
* * *
- Карл! Ка-а-арл! Ну, куда ты, негодник эдакий?! Карлхен!
Но маленький Карл не оборачивается. На ходу стаскивая с шеи выпачканную пудингом кружевную салфетку, он медленно бредет в детскую. Шнурок на правом ботинке развязался и волочится по полу, полосатые гетры медленно сползают к худым, выпирающим щиколоткам.
* * *
Шаги на лестнице. Ларка подбегает к двери, выглядывает в подъезд.
- Привет, - говорит она кому-то и отступает внутрь квартиры.
Дюжий двухметровый парень в толстовке смущенно переминается с ноги на ногу, не решается переступить порог.
- Ми-и-иша, ну что ты, в самом-то деле! - дергает его за руку Ларка.
Миша. Мишка-Дюбель. Вечно робеющая перед Ларкой громадина с горой мускулов и детской доверчивостью в глазах.
Мишка. Я вижу его впервые. Я знаю его полжизни.
- Привет, - говорит Мишка и мнет в руках клетчатую кепку.
- Ты откуда? - вылезаю из-под одеяла я.
Вопрос - глупее некуда, но Мишка этого не замечает: улыбается и тычет в потолок:
- С пятого.
- И как оно там?
Мишка пожимает плечами, чуть склоняет голову набок:
- Зеркально...
* * *
- Девочки! Как не стыдно! - строгая фроляйн Майер всплескивает руками.
Кузины малыша Карла - семилетняя Петра и Амели, которой через месяц исполнится десять, смущенно опускают глаза.
Наряженный маленькими шутницами в кружевное девичье платье пятилетний Карл сосредоточенно рассматривает что-то в углу детской. Карл хмурится, теребит вплетенную в мальчишеские кудри атласную ленточку и смотрит в угол.
Амели дергает Петру за руку, указывает глазами на Карла. Амели смотрит в угол. Петра смотрит в угол. Фроляйн Майерс смотрит в угол.
Но угол пуст. Золотистым кружком разлегся на натертом паркете солнечный блик, глядят с обоев любопытные маргаритки, тяжелыми складками прильнула к стене подвязанная крученым шнуром штора. Угол пуст. Для них.
* * *
Ступени, ступени, ступени... Знакомые лестничные пролеты, которых я никогда не видел, привычный скрип перил, которого я никогда не слышал, спина Мишки - друга детства, которого я никогда не знал.
У вас когда-нибудь было дежа-вю, которое не кончается?
Улица. Краска на двери рассохлась и сходит мелкими цветными струпьями. Ларка ёжится и плотнее запахивает наброшенный на ночную сорочку плащ.
Я делаю шаг вперед. Еще. И еще один. Опоясывающая дом зеркальная стена всё ближе. Подойти, посмотреть, почувствовать.
Протягиваю руку - зеркало чуть холодит подушечки пальцев и смотрит на меня моими же глазами. Глазами, что не помнят прошлого. Глазами, которые не знают, что их ждет в будущем.
- Ну-ка, отойди чуток, - Мишка поднимает с земли обломок кирпича, замахивается, швыряет в зеркальную стену. Кирпич отскакивает - легко, прыгуче, как шарик от пинг-понга. На зеркале - ни царапины.
Так было вчера.
Мы бродили вокруг дома, касались зеркальной стены, искали лазейку, крошечную щель, едва заметную ниточку трещины - искали выход. Напрасно. Мы поднимались по настывшим оббитым ступеням и стучались в двери. Никого. Мы пытались уловить хоть какой-то звук. Тщетно.
А потом мы стояли в подъезде. Мишка курил и бросал бычки в серый колодец лестничных пролетов, Ларка молчала и водила пальцем по широким пыльным перилам.
Так было вчера.
А потом наступило сегодня.
* * *
Шестилетний Карл сидит, с ногами взобравшись на высокий резной стул. Маленькие ладошки с обгрызенными ногтями витают в воздухе над пустым столом. Ладошки скользят вверх и опускаются вниз, вяжут невидимые узелки, двигают, выверяют, строят.
* * *
Сегодня наступило внезапно. Так же внезапно, как кончилось вчера. Только что летел вниз всё еще тлеющий окурок Мишкиной сигареты, только переминалась с ноги на ногу замерзшая Ларка - и вот: едва слышное тиканье часов на стене, уют и тепло постели, пробирающееся сквозь шторы утреннее солнце.
Сегодня было похоже на вчера. Всем, за исключением одного: не было Мишки. Была открытая на пятом этаже дверь, наброшенная на спинку стула Мишкина куртка, была, наконец, забытая на подоконнике пачка сигарет. Но Мишки, Мишки не было.
Спустившись вниз и еще раз оглядев зеркальную стену, я было повернул обратно к подъезду, но остановился - вдалеке что-то мелькнуло. Стремительно скользя по чуть изогнутой траектории, ко мне несся огромный металлический клюв. Пригнувшись, я кинулся в подъезд - взлетел по ступеням и что есть силы вдавил кнопку лифта.
Ну! Ну давай, родной, быстрее!
Клюв опустился совсем низко, на мгновение завис у двери в подъезд и нырнул за мной.
Лифт пришел как нельзя вовремя: пытаясь дотянуться до меня, клюв слепо заметался по лестничной клетке, больно чикнул по шее, ткнулся в стену и досадливо щелкнул - дверцы лифта закрылись.
Так было несколько минут назад.
А теперь я сижу на краешке кровати. Сижу, обняв Ларку за плечи. Ищу нужные слова и чувствую, как под толстым шерстяным свитером по шее сбегает тонкая струйка крови.
* * *
Малышу Карлу плохо даются буквы. Малыш Карл не любит уроков господина Штутцеля.
- Прочитай, - говорит господин Штутцель и выкладывает из резных деревянных букв какое-то слово.
Малыш Карл дуется и молчит.
Одна буква похожа на лесенку в библиотеке, другая - на колесо папенькиного экипажа, третья - на перевернутый забор фрау Вернер. Буквы красивые, но читать их не получается. Никак.
* * *
Сергеич очнулся в ванне. По остывшей воде плавали островки мыльной пены, утробно урчал кран, что-то ухало и скреблось за вентиляционной решеткой.
Оскальзываясь, Сергеич встал, покосился на собственное отражение в зеркале, недовольно хмыкнул и глянул вниз. Сквозь мутную мыльную воду проглядывали ноги - в синих шерстяных носках и тапках с помпонами.
- Бред какой! - искренне возмутился Сергеич и перебросил правую ногу через край ванны.
* * *
- Вадь?
- Что, солнышко?
- Что теперь будет, а?
- Лар, я...
Крик на лестнице. И хруст. И звон. Мгновение тишины - и вновь: крик, хруст, звон. Опять и опять. Всё короче паузы. Всё отрывистее, всё безнадежнее крик.
- Мишка, - шепчет одними губами Ларка.
Мишка. Срываюсь с места, лечу к двери. Непослушный дрожащим пальцам ключ тычется в замочную скважину, соскальзывает, оставляя на замке тонкие серебристые царапины.
Быстрее! - кружит вокруг меня Ларка, - да быстрее же!
Возмущенно скрипнув, дверь, наконец, распахивается: за высоким окном подъезда мечутся две длинных, металлических пластины.
Клюв. Плотно перехватив Мишку за талию, он бьется в закрытое окно. Летят вниз осколки стекол, трещит, продавливается внутрь рама, вскрикивает выгнувшийся в дугу Мишка.
Удар, еще удар. Рама не выдерживает - с грохотом вываливается на пол. Вслед за ней, в фейерверке стекол и щепок, неловко раскинув посеченные осколками руки, летит Мишка.
Клюв на мгновение замирает у окна, щелкает и уносится вверх.
- Мишка! - всхлипывает Ларка.
- Миша! - вторит ей голос с лестницы.
Оборачиваюсь. В трех ступенях от нас, придерживая охватывающее бедра застиранное полотенце, стоит мужик лет пятидесяти. Сергеич - всплывает в голове еще одно имя.
- Что ж это такое делается! - Сергеич всплескивает руками и, стараясь не наступать босыми ногами на осколки стекла, пробирается к Мишке.
* * *
Маленький Карл не любит буквы, не любит черную доску в классной комнате и белые облачка меловой пыли.
Маленький Карл любит домики. Домиков много, домики разные. Домики приходят после вечернего чая и уходят, когда часы в папенькином кабинете пробьют восемь.
* * *
- Это что же, ребятушки, получается? Что раньше было, не помним, что завтра будет - не знаем. - Возмущенно жестикулирует по-хозяйски расположившийся в любимом Ларкином кресле Сергеич. - И это, по-вашему, нормально?!
- Нормально, - безразлично отзывается с дивана Мишка. Он прикрыл глаза, подтянул колени к животу и медленно раскачивается из стороны в сторону.
- Ну ты даешь! - хлопает себя по ляжкам Сергеич. - А что ж тогда...
По стенам пробегает дрожь. Нежным тремоло звенит в серванте хрусталь, скрипит-раскачивается люстра, ойкает и хватается за косяк Ларка. Толчок. Еще толчок. Срывается со стены наша с Ларкой фотография, цепляется за накренившийся диван Мишка, вибрируют стены, надрывно скрипят оконные рамы, змеится, раскрывает балки трещина в полу.
- Вадик!
- Лара!
* * *
Поначалу все домики одинаковые. И это скучно. И Карл фантазирует, Карл мастерит. Карл растягивает стены, собирает в ладошку смешные окошки без ставен, выкладывает затейливой черепицей покатую крышу.
* * *
Мгновения тишины.
Ларка отпускает косяк, шумно сглатывает, смотрит на меня. А я смотрю на пол, туда, где беззвучно затягивается разорвавшая комнату трещина.
- Ааа... - тычет пальцем в окно Мишка.
Золотистые шторы подергиваются дымкой, обиженно шуршат жатым японским шелком и рвутся, рвутся на тонкие горизонтальные полосы.
Так не бывает! Оторванный лоскут ткани не может вот так запросто висеть в воздухе! Но золотистые полоски не падают. Напротив - они твердеют, льнут одна к другой, складываются в аккуратную ребристую поверхность.
- Жалюзи. - Выдыхает Ларка.
Старый линолеум с наполовину стершимся рисунком врастает в пол, светлеет и оборачивается ровным, матово светящимся ламинатом. Увешанная каплями хрусталя люстра распрямляет рожки, весело позванивает новым серебристым одеянием. Топает металлическими ножками, меняет форму диван.
Дом движется. Дом изменяется. Дом живет.
* * *
- Господин Браунфельде, подождите! Ну, подождите же! - неловко подхватив пышные юбки, по улице бежит фрау Марта.
Доктор Браунфельде останавливается, поправляет пенсне.
- Господин Браунфельде...
- Я уже имел честь говорить с вашим супругом, фрау Бюргер. И если...
- Он говорит, вы отказываетесь нам помочь, но Карл...
- Я не отказываюсь, - пухлый кожаный саквояж перекочевывает из одной руки доктора в другую, - я не могу.
* * *
- Твою ж дивизию! - восхищенно всплескивает руками выбравшийся на балкон Сергеич. - Не, Вадь, ты только глянь!
Наша пятиэтажка подросла - вытянулась вверх еще как минимум этажей на десять. Красный кирпич стен сменился ровными матово-бежевыми блоками, балкон расширился и обзавелся стеклянной скорлупкой, растрескавшийся асфальт уступил место цветной мозаичной плитке.
- Давай спустимся, - дергает меня за рукав Ларка, - снизу посмотрим.
Лестничная площадка. Соседская дверь то мелко подрагивает, то гулко, протяжно охает - кто-то настойчиво пытается ее открыть. Кто-то, кто сейчас по ту сторону двери. Кто-то, кого мы пока не знаем.
- А ну-ка, давай подсобим, - отодвигает меня в сторону Сергеич.
Но необходимости помогать уже нет - дверь открывается сама собой. На пороге двое: растрепанный рыжий мальчишка лет десяти и высокая, сухощавая дамочка в шитом серебром черном халате и домашних туфлях с по-восточному загнутыми носами.
- Леонида Борисовна... - обмирает и масляно блестит глазами Сергеич.
- А то кто же! - дамочка поправляет усеивающие голову бигуди, улыбается ярко-красным ртом, медлит, недобро смотрит на сына. - А кто-то опять поздороваться забыл!
Увернувшись от подзатыльника, мальчишка пятится внутрь квартиры, недовольно бурчит что-то похожее на "здрасте".
Какие же они назойливые! Какие любопытные! Зачем они ходят за мной, зачем подсматривают - у них ведь столько игрушек: говорящие куклы и фарфоровые сервизы, рычащий плюшевый мишка и экипаж с механической лошадкой. Но им этого мало. Им нужны мои домики.
Домики. Я спрячу их за стеной - высокой и гладкой. Она не подпустит к домикам никого. Кроме меня.
* * *
Нас семеро: я, Ларка, Мишка, Сергеич, дамочка с красным ртом, рыжий "вождь краснокожих" и Мишкин отец, которого все единодушно именуют полковником. Нас семеро и мы выбираемся на крышу.
- Заперли, однако, - прохаживается, всматривается в кляксу далекого отражения Леонида Борисовна.
- Это эксперимент! - полковник поднимает вверх указательный палец, - правительственный!
- Да, что ты, батя, кому оно надо... - устало отмахивается Мишка.
- А знаете, что я вам скажу? - шмыгает носом Сергеич. - Его, видать, нет. И не было никогда.
- Кого?
Сергеич стягивает с запястья крупные серебристые часы, подходит к краю крыши и разжимает пальцы:
- Времени, Миш, времени.
* * *
- За что?! Ну за что?! - всхлипывает уткнувшаяся в плечо мужа фрау Марта. - Это несправедливо! Я мечтала, я думала, он вырастет талантливым, станет лучшим учеником, будет продвигаться по службе... Он должен, просто обязан быть первым. Во всём. А он, он...
Ссутулившись и поджав под себя ноги, десятилетний Карл сидит на обитом красным шелком стуле. Карл склонил голову, приоткрыл рот. Карл, не мигая, смотрит на стол. Стол, на котором нет ничего.
* * *
Дом сотрясает мелкая дрожь. Дребезжит щеколда на ведущем в подъезд люке, откликаются мелодичными эхом усеявшие крышу антенны, вибрируют железные шишечки на ограде.
А потом появляется он - клюв. Легко пройдя сквозь зеркальную стену, он тянется вниз. Зажатая в нем, бьется и кричит девушка. Опустившись, клюв бросает незнакомку на балкон последнего этажа и бесшумно скрывается за зеркальной преградой - но лишь для того, чтобы вскоре появиться опять. На этот раз его добычей стали два подростка в одинаковых красных кепках. Легко зацепив обоих за шиворот, клюв вталкивает мальчишек в открытое окно подъезда.
Клюв исчезает, клюв возвращается. Снова и снова. Дети и взрослые, парами и по одному, они падают на балконы, исчезают в окнах, опускаются на выросшие у подъезда скамейки. С каждой минутой их становится всё больше, а клюв продолжает мелькать, уходить туда, в неизвестность, и возвращаться к нам, в безвременье.
* * *
Маленький Карл откладывает в сторону блестящий медный пинцет, довольно улыбается. Коробочка с куколками пуста. Теперь все они будут жить в домике.
* * *
Клюв больше не возвращается. Но из-под окаймляющего здание карниза бьет свет. Красный. Яркий. Слепящий.
Всхлипнула и до боли вцепилась в мое плечо Ларка, затих расфилосовствовавшийся было Сергеич, остановилась, отбросила сигарету Леонида Борисовна. Растерянно моргает "вождь краснокожих", молчит и поглаживает щетинистый подбородок полковник, хмурится Мишка.
Мы стоим. Мы замерли. Мы смотрим. Смотрим, как над фасадом нашего дома растут, тянутся вверх массивные неоновые буквы.
* * *
Карл доволен. Карл сделал домик. Но на нем появились буквы. А это значит - он скоро уйдет. Исчезнет, как когда-то пропал его приземистый собрат с изогнутыми крышами, пучеглазыми драконами и смешными раскосыми куколками внутри; растает в душных летних сумерках как забавный треугольный шалашик с куколками, что втыкали в темные волосы длинное перо и подолгу сидели вокруг пляшущего в темноте костра.
Карл смотрит на домик и достает из потемневшего кованого ящичка плоские деревянные фигурки - буквы, когда-то подаренные Карлу господином Штутцелем.
Карл разглядывает пылающие на фасаде домика буквы и подбирает похожие. Медленно, от усердия прикусив нижнюю губу, выкладывает их одну под другой:
P - Puppe
O - Offizier
C - Chinese
C - Chinesin
N - Nest
R - Raupe
С минуту подумав, Карл переворачивает две последние буквы лицом вниз. Да, так лучше. Безусловно лучше. Карл улыбается, Карл продолжает.
X - Xylophon
X - X-Strahlen
I - Indianer
B - Biene
E - Esel
K - Katze
Карл подпирает голову ладошкой, рассматривает буковки - получилось похоже. Карл смешно морщит конопатый вздернутый носик и сладко зевает - пора и отдохнуть. Кто знает, вдруг уже завтра придет новый домик. Домик, с которым можно будет играть.