Аннотация: Если к тебе вдруг являются герои твоих - ну, или не только твоих - произведений, надо ли сразу бежать к психиатру? Или стоит сначала... выслушать?
Автор
Нежаркое сентябрьское солнце светило в окна, всё быстрее и быстрее клонясь к закату. Его жёлтый диск прорезывал тонкие беловатые перья облаков, с каждой минутой сильнее наливаясь оранжевым и окрашивая небо вокруг себя в тот же цвет. Совсем скоро солнце коснётся крыши дальнего дома, нырнёт за неё, и наступит вечер. Внизу, во дворе, он уже наступил, ну, а мы, жители верхних этажей, обладали в этом отношении небольшим временным лагом. Я сидел за компом и вычитывал текст очередной главы на предмет опечаток. Заодно вносил стилистические правки, если не нравилась какая-то фраза. Иногда, подумав, задерживался дольше, перекраивал целый абзац, сокращал кусок, добавлял новую сцену. Раз нет оформившихся новых идей, не грех и прежние отшлифовать, пока никто не дёргает и, тем более, никуда не торопит.
Свободного времени у меня теперь было хоть отбавляй. Я ездил к матери на дачу, проводя там по несколько дней. Захаживал на собрания клуба, где можно было пообщаться со старыми приятелями, знакомыми ещё с начала двухтысячных, когда видео было на аналоговых кассетах с магнитной лентой внутри. Или, вот как сейчас, занимался творчеством. Служебные дела ещё вспоминались, но всё реже и реже, в основном, по ночам, во сне, когда мне казалось, что у меня висит несколько недоделанных задач, из тех, что я, и правда, не закончил наяву. И сроки соответствующие: у двух вчера, у одной сегодня и ещё у пяти - до пятницы, которая послезавтра. Только проснувшись в поту, я вспоминал, что всё это теперь уже не моя забота... Своего последнего начальника я знал давно, ещё с тех времён, когда ни в какое в руководство он не входил, а сидел на объекте у дальнего края карты Москвы, возглавляя штат из трёх с половиной техников и одного инженера. Но мужик он был активный, пробивной и по карьерной лестнице продвигался уверенно, сначала за одним шефом, потом за другим, всегда оставаясь "в обойме". В подчинённых он больше всего ценил преданность, затем - профессионализм. Поэтому, заняв важное кресло и приведя своих людей, прежних сотрудников трогать не стал, несмотря на то, что за десять предыдущих лет мы знали его как облупленного, в том числе, и все недостатки. Отношение отношением, а дело должно делаться наилучшим образом, так он полагал. За время совместной работы каких-то особых трений с ним у меня не возникло - так, мелочи, на серьёзную обиду не тянущие. Закончилось всё неожиданно, в начале лета. Один из людей начальника уходил на повышение, оставляя без исполнителя священную функцию материально ответственного. Начальник, недолго думая, договорился с шефом переложить эту обязанность на меня. Прекрасно зная, с чем всё это едят - в молодости я уже отвечал за имущество нашего департамента и насилу избавился от такого "счастья" - я вежливо отказался.
"Не хотите - Вас никто здесь не держит", -- произнёс ритуальную фразу начальник. Прибегать к такому аргументу он привык давно, ибо срабатывало безотказно. До того дня.
"Значит, придётся распрощаться", -- ответил тогда я, с интересом наблюдая за выражением его лица. Не поверил... Понял, что я не шучу... Возмутился до глубины души: это ж фактически бунт!
"Пишите заявление!" -- утробно рыкнул он, наконец.
К огромному огорчению начальника, законы я тоже знал и потребовал увольнения по соглашению сторон в связи с изменением условий трудового договора. Никаких "собственных желаний". Процесс реорганизации уже был запущен, отыгрывать назад было поздно. Так я и ушёл с тремя окладами выходного пособия и незапятнанной трудовой книжкой. Последнее было исключительно важно, поскольку новое место я себе заблаговременно подыскал. Немножко меньше по деньгам, зато сама работа гораздо интереснее. К сожалению, выход на работу отложился на неопределённое время. Мне просто не повезло: как раз в июне в моём будущем ведомстве попался на миллионных взятках целый замминистра, и всей конторе на время разбирательств стало не до новых сотрудников. Оставалось ждать, пока следствие прошерстит ряды соратников коррупционера, отберёт тех, на которых есть доказательная база, и всё успокоится. А пока...
Солнце село, и ветерок из окна сразу превратился из освежающего в неприятно-холодный. Не май месяц. Я поёжился, привстал, потянулся через подоконник и прикрыл створку. Задвинул шторы. Пролистнул следующую страницу, в том же спокойном темпе выправил текст до конца главы, сохранил и свернул окно. Пожалуй, на сегодня всё. Спешить-то некуда, никакой заказчик над душой не стоит. Моей первой книгой - было это пару лет назад - заинтересовалось одно известное издательство. Я тогда было решил, что оценили мои старания передать атмосферу вселенной, как можно точнее попасть в характеры персонажей, какими они прописаны в каноне. Гордился, спешил, как дурачок, дописывал, полировал текст до зеркального блеска. А они в какой-то момент просто перестали выходить на связь. Чуть позже выяснилось, почему. Нашли другого автора, который не столь щепетильно относился к канону, зато добавил в тему модный элемент альтернативной истории, получив в итоге даже не пародию, а дикий фарс, буффонаду на уровне ярмарочного балагана. Что ж, издатель барин, хотите такое, и бог с вами. Последующее я писал уже исключительно для собственного удовольствия, никому не предлагал, а на злобные комментарии, прилетавшие на литературный сайт, старался не реагировать. Хотя иногда бывало и обидно, как иначе? Я тоже живой человек. Что-то получалось, что-то не очень, некоторые сюжеты я вообще откладывал в сторону, чтобы вернуться позднее. Парочка так и лежала до сих пор в долгом ящике. Вот и сегодня, закопавшись в редактуре, опять не написал ни строчки нового. Прости, милая.
С экранной заставки на меня смотрело лицо. Рисунок работы одного итальянского художника, неофициальный, но я считал его едва ли не самым лучшим за всё время. Портретист не старался добиться полного реализма, зато с убедительной точностью передал все её черты: круглое лицо с резко очерченной линией подбородка, полные губы, вздёрнутый нос, чуть сдвинутые брови, глаза... Эти глаза. Светлые, бездонные, устремлённые прямо на тебя. Временами мне казалось, что я неправильно читаю их выражение. Вроде бы, просто спокойный и серьёзный взгляд с лёгким прищуром, но иногда мне чудилось в нём то напряжение бойца во время схватки, то, наоборот, оценивающая задумчивость, то безмолвный вопрос, а то глубоко спрятанная, затаённая печаль и боль. Да, да, психология - скорее всего, то были отражения моих собственных эмоций. А ещё талант живописца, скупыми экономными линиями и лёгкими тенями создавшего настолько неоднозначный портрет. Размышляя, я часто подолгу смотрел на неё, хотя до мельчайших подробностей знал уже каждый штрих, каждую точку на рисунке. Слегка размытые края геометрических линий на лбу, и "крылья бабочки" на щеках, как назвал их однажды мохнатый эстет Чубакка... И что с того, что я, бывало, разговаривал с ней, стараясь представить, что она мне ответит, какие подберёт слова, интонации, какие чувства отразятся на этом лице?
-- Сегодня опять ни строчки нового, извини.
-- А надо? Если не идёт, стоит ли выдавливать? Всё равно ничего путного не выйдет, потом заново будешь переписывать.
-- Зато будет скелет сюжета. Мысли-то есть...
-- Не оформившиеся и незаконченные. "Стаи идей бессмысленно носились в воздухе", так ты, кажется, говоришь? -- тут она, наверное, улыбнулась бы, если бы могла.
-- Не я. Стругацкие.
-- Послушай. Долго ещё ты собираешься мусолить последнюю вещь? По третьему разу ведь перепроверяешь.
-- Опечатки всё равно остаются. Ворд ведь не ловит ошибку в падеже или похожие слова "не отсюда". Да и стилистически...
-- Так выправишь потом, и читатели помогут. А стилистику тоже нельзя править до бесконечности. Просто скажи своему внутреннему арбитру "Стоп. Выкладываем".
-- Думаешь, пора?
-- Уверена. Текст закончен. А читатели заждались финала.
-- Что ж, раз ты так считаешь... -- я сделал резервную копию и принялся переформатировать главу под требования литературного сайта, иначе текст у них сливался в сплошной абзац и значительно хуже читался. Дело привычное и недолгое.
-- Всё. Ушло, -- пробормотал я.
-- Грустный получился финал у твоей истории.
-- Наихудший сценарий и не мог кончиться счастливо. Не находишь?
-- Пожалуй.
-- Кстати, может быть, это ещё не финал. Будут новые идеи - сочиню всё объясняющий эпилог и продолжу основную сюжетную линию.
-- Очень бы хотелось.
-- Постараюсь. Если окончательно не тронусь умом.
-- Есть предпосылки?
-- Сидеть перед экраном и беседовать сам с собой это симптомчик, как скажет одна из моих бывших девушек, -- усмехнулся я.
-- Ты в курсе, какую историю решили сделать они?
-- Как же, видел премьерные коротышки. И сценарные сливы читал, первый сезон.
-- А... про меня?
-- Где там, они дизайн берегут, как зеницу ока, хакеры их два раза взламывали и не добыли. Но судя по графике в пилотных - жду с содроганием.
-- Графика далеко не самое страшное.
-- Как посмотреть. По мне, чем ближе к правде, тем лучше, -- я помолчал и добавил: -- Хотел бы я хоть раз взглянуть, как ты выглядишь на самом деле. Ненарисованная.
-- А если я не слишком похожа на человека? Или просто... страшненькая?
-- Это меня волновало бы в последнюю очередь.
-- Рада слышать. Надеюсь, не разочаруешься.
Неожиданно я почувствовал лёгкое прикосновение. Осторожно, боясь спугнуть, передвинул взгляд от экрана ниже, к поверхности стола. И увидел, что поверх моей руки, сжимающей овальный корпус мыши, лежит чья-то ладонь. Тонкие пальцы, удлинённые перламутровые ногти, украшение на запястье, похожее на наруч греческой богини, а на пальце - том самом, на котором положено - поблёскивал перстень, неширокий металлический ободок, увенчанный розой из непрозрачного тёмного сапфира.
На секунду я застыл от изумления, потом рванул на себя монитор. Кронштейн слабо скрипнул, проворачиваясь на оси, панель зацепила углом ножку лампы и с глухим звуком врезалась в шторы. На стуле, стоящем спинкой к батарее по другую сторону стола, сидела молодая женщина. Её лицо оставалось в полутьме, абажур лампы отсекал свет, не позволяя разглядеть детали, зато я увидел другое: на светлом фоне шторы чётко вырисовывался изящный изгиб венчающих голову остроконечных рожек.
-- Это какой-то розыгрыш? -- спросил я. -- Как Вы сюда вошли?
-- Не смогу объяснить. Я и сама не до конца понимаю. Но, если побеспокоила, могу удалиться.
-- Погоди! Ты... действительно она?
-- Да, я это она. Настоящая и ненарисованная. Думаешь, мерещусь? Убедись, сфотографируй меня. Где твой мобильный? А, вон он, -- она протянула руку в ту сторону, и спустя пару секунд мой мобильник вплыл по воздуху в круг света на столе и мягко упал рядом с клавиатурой. Я взял аппарат в руки, повертел. Ни лески, ни нитки. Это уже было доказательство. Никакая ряженая актриса не могла бы проделать такой трюк.
-- Осока.
-- Здравствуй, Алекс.
-- Я включу верхний свет?
-- А можно, я сама? -- девушка снова вытянула руку, щелчок, и вспыхнули три из пяти рожков на люстре.
Теперь я мог как следует разглядеть гостью. Страшненькая? Конечно, нет! Ослепительно красивой её тоже назвать было нельзя, вот "приятная" и "симпатичная" - точные эпитеты. В её лице причудливым образом смешались черты трёх этносов. Круглое лицо, европейский курносый нос, полные, как у уроженки Африки, губы, смуглая кожа с непривычным красноватым оттенком, нечто среднее между светло-коричневым и тёмно-оранжевым. А глаза, скорее, индийского типа. Когда-то я сравнил её с Айшварией Рай, и отчасти оказался прав: лёгкое сходство между ними заметил бы всякий, кто хоть раз видел эту актрису. Едва не запутавшись в собственных ногах, я обогнул стол, остановился перед ней. Девушка тоже выпрямилась во весь рост и, слегка наклонив рогатую голову вбок, смотрела на меня яркими серо-голубыми глазами. Одета она была в вишнёвого цвета тунику с весьма рискованным вырезом впереди, глубоким настолько, что края его скрывались за обмотанным вокруг талии широким кушаком. Низ туники образовывал небольшую баску, за которой, похоже, прятался поясной ремень с подвесами для мечей. Узкая юбка из чёрного шелковистого материала имела как раз такую длину, чтобы блестящая рукоять большого меча помещалась на ней целиком, касаясь золотистой каймы у подола. Полосатые кожистые хвостики-лекки, заменяющие ей косы, были именно такими, как я себе представлял, свисая чуточку ниже оборок туники. Дополняли образ щегольские ботильоны - вишнёвый верх и чёрные каблуки.
-- Что? -- спросила она.
-- Девушка, у Вас заниженная самооценка. Сильно заниженная.
-- Добавь ещё "А хоть бы я и пристрастен..."
-- "...зато от чистого сердца", -- кивнул я. -- Ты не представляешь, как я рад, что ты существуешь, Осока Тано. Но как ты сюда попала?
-- Говорю же, сама не совсем понимаю физику явления. Да и какая, к хаттам, физика, когда речь заходит о проявлениях Силы, -- она улыбнулась и махнула рукой. -- Мне захотелось с тобой увидеться, вот главное объяснение.
-- Надеюсь, и я не разочарую тебя.
-- И это у кого ещё заниженная самооценка?? -- притворно возмутилась она. Продолжала тише, заглядывая мне в глаза: -- Алекс, ты написал для меня целую жизнь. Я так тебе благодарна, не могу выразить словами.
-- Я старался, -- только и сказал я. Спохватился: -- Что же мы стоим тут? Присаживайся вот сюда, на диван. Хочешь чай, кофе?
-- О-о, земной кофе, с превеликим удовольствием, -- восторженно улыбнулась она. -- И пойдём лучше на кухню.
Она буквально не давала мне опомниться. На кухне тронула кончиками пальцев стоящий на плите чайник, кивнула одобрительно, уверенно достала чашки, кофе, сахар... А я с тихим восторгом наблюдал за её деловитыми, грациозными движениями. Только после того, как чашки с дымящимся напитком оказались на обеденном столе, я сумел преодолеть замешательство и кинулся вынимать из полок сладости.
Мы пили кофе. Осока расспрашивала меня, как я живу, чем занимаюсь, поинтересовалась родителями. Услышав, что умер отец, болезненно сморщилась, погладила меня по руке, перевела разговор на маму, а потом снова на меня. Со стороны могло создаться впечатление, что деловая девушка вернулась из длительной загранкомандировки, примчалась к своему давнему кавалеру и жадно впитывает информацию, восполняя пробелы, возникшие за время её отсутствия. Чем дальше, тем сильнее росла моя уверенность, что со стороны Осоки всё в точности так и есть. Когда речь заходила о ней и её делах, она уже несколько раз произнесла фразу "помнишь, как мы с тобой..." Будто всё время забывала, что лично помнить эти события я не могу, я просто написал их в книгах. Надо, наверное, деликатно её поправить.
-- Прости, пожалуйста, -- сказал я после четвёртого или пятого "а помнишь", -- ты временами путаешь меня и моего героя. Глупо, конечно, отрицать, что он в значительной мере мэрисью, но, всё же, он - не совсем я.
-- Ты так полагаешь? -- она посмотрела на меня пристально, и я вновь не смог с уверенностью прочитать выражение её лица. Вроде бы, нейтральное, но в то же время мне почудилась некая ирония. Или это только кажется?
-- Ну, да, я так его описывал, -- честно ответил я.
-- Теперь послушай меня, Алекс. Мы общаемся с тобой целый вечер, вполне достаточно, чтобы убедиться, что ты это ты. Тот же самый человек, с которым я познакомилась три с половиной года назад на Планете трав. Более того, Сила говорит мне о том же.
-- Хм. С Силой не поспоришь.
-- Не поспоришь. Мы можем ошибаться, накрутить себя, выдумать что-то. Сила эмоций лишена. Поэтому смирись, милый. Всё, что было у меня за эти три с хвостиком года, было у нас с тобой. Пускай ты и не видел этого, а только записывал. И сейчас я здесь потому, что скучала. Знаю, привязываться запрещает Кодекс. Наверное, я не тот джедай, каким должна бы быть. Но вот как есть.
Повисла пауза. Осока, как в самом начале встречи, положила руку поверх моей и с улыбкой смотрела мне в глаза.
-- Финал наихудшего сценария... -- медленно произнёс я. Она кивнула:
-- Ты не пережил обратного скачка. На "Амидале" вообще не осталось ничего живого. Стерильный гермообъём.
-- А... шард?
-- С ним всё в порядке. Он ведь не биологическая форма жизни.
-- Хорошо хоть так.
Снова небольшая пауза. Затем Осока глубоко вздохнула - скорее, просто перевела дыхание - и сказала:
-- Алекс, пойдём к нам, а? Все будут тебе рады...
-- Неожиданное предложение. И решение принять непросто.
-- Понимаю. Обдумай всё, взвесь. Только не обижайся, если решишь остаться тут, я не смогу уделять тебе много времени. У меня других обязанностей выше крыши.
Я не удержался от улыбки. "Не тот джедай", как же! Вот что ей стоило сейчас сказать: "останешься - больше не приду"? Подтолкнуть меня к выбору. Нет. Она этого не сделала, ибо будет нечестно, а со своими так нельзя, не по-джедайски это. В этом она вся. Моя Осока.
-- Будешь приходить? -- улыбаясь, как идиот, спросил я.
-- Теперь, когда знаю, как - конечно! А сейчас, знаешь, что? Ложись-ка ты спать. Пускай мысли в голове улягутся. Завтра увидимся и поговорим.
-- Не уходи! -- взмолился я.
-- Сегодня не могу, есть ещё дела. Лучше их не откладывать, а то придётся срываться потом, -- она встала. Вскочив, я схватил её за плечи, притянул к себе... Наткнулся на укоризненный синий взгляд и не отважился поцеловать, просто обнял и прижался щекой к сухой шершавой коже у основания рога. Осока тихонько засмеялась, откинулась назад, поправила волосы у меня на лбу:
-- Завтра. И, пожалуйста, выспись как следует.
Она чмокнула меня в уголок губ, мягко высвободилась из моих рук и вышла в коридор. Я поспешил за ней, но гостьи уже нигде не было. Ну, джедайка! Её способности становятся просто невероятными. Завтра скажу ей, чтоб не исчезала так внезапно, в конце концов, не очень-то это вежливо. Или не буду. С неё ведь станется отыграть чеширского кота... Пожалуй, права она, следует лечь спать: я чувствовал себя совершенно счастливым и одновременно уставшим настолько, словно нарезал за рулём кругов пять по МКАДу, лавируя в плотном потоке. Глаза слипались, невзирая на выпитый кофе. Почистив кое-как зубы, я разобрал постель и залез под одеяло. Это было последнее, что отложилось в памяти за тот вечер.
Проснувшись наутро, я с фотографической отчётливостью вспомнил вчерашние события. Полежал с закрытыми глазами, ещё раз прокручивая в памяти разговор со своей джедайкой. Её внешность, костюм, мимику, голос... Померещится же такое! Не-ет, всё-всё-всё! В моём возрасте надо уже прекращать сидеть в одиночку перед компьютером и разговаривать с обоями на мониторе. А ещё лучше, пока не поздно, обратиться за квалифицированной помощью. Надо поискать телефон бывшей, позвонить, если не сменила, и попросить консультацию у кого-нибудь из её коллег-психиатров. Связи у неё обширные, может, найдётся специалист по толкиенистам и подобным выдуманным мирам. Кстати, чашки я вчера так и не помыл. Мысль эта вызвала у меня нервный смешок. Кто вообще сказал, что я ими пользовался? Умывшись горячей водой - сон она сгоняла не хуже холодной - я потопал на кухню. Чашки оказались аккуратно вымыты и стояли вверх тормашками на расстеленном возле раковины полотенце. Я так никогда не делал, сразу убирал их на решётку сушилки. Впрочем, подумал об этом я мимоходом и тотчас же забыл. Потому что в центре обеденного стола лежал блестящий металлический цилиндр с массивной гайкой-навершием и двумя глубокими прорезями с другой стороны. Под ним - записка.
Я, кажется, забыла у тебя один из своих мечей. Пожалуйста, не показывай психиатру, не нужно его нервировать.
твоя О.Т.
"Вот тетёха, меч оставила как можно джедайке быть такой несобранной!" -- по инерции подумал я... и тут же расхохотался в голос. Разумеется, всё было подстроено. Она, должно быть, явилась ещё раз, специально оставила меч и записку, чтобы я перестал думать, что тронулся умом. Хорошо же она меня изучила. И - юмористка, чистый Задорнов в мини-юбке! Какой я её, собственно, и описывал. Или, может быть, какой знал? Что-то я опять слегка запутался. Но психиатров я теперь точно беспокоить не стану, они сами через одного нездоровые люди, зачем им лишние волнения?
-- Алекс, привет! -- в дверях кухни стояла Осока. Я кинулся ей навстречу:
-- Привет! Как хорошо, что ты уже здесь...
-- М, м, м! -- она несколько раз шлёпнула меня ладонью по плечу. -- Что за манера, в такую рань сразу лезть целоваться! Сначала завтрак.
-- "Терпение. Джедаи сейчас есть должны"? -- припомнил я одну из коронных фраз великого наставника.
-- Именно так! О-той-ди.
Осока завернулась в фартук - для её комплекции он был несколько широк - и взялась за дело с нешуточным рвением. Холодильник нараспашку, цепкий внимательный взгляд внутрь, и вот уже извлечены необходимые продукты, на плите стоит сковородка, и из неё доносится бодрое шкворчание. Бывалые хозяйки отметили бы, конечно, что девушке не хватает опыта, слишком старательно она следила за приготовлением, тем не менее, было ясно: она знает, что и как нужно делать.
-- Какая милая картина, -- с улыбкой протянул я.
-- Ты будто только узнал, что я научилась готовить.
-- Одно дело знать, да хотя бы и описывать это, а другое - наблюдать собственными глазами.
Я подошёл к ней, аккуратно взял за талию, ткнулся любом в выемку между рожек. Осока тихонько засмеялась.
-- Знаешь, -- сказал я, -- когда я тебя первый раз увидел на экране, ты меня... скажем так, совсем не впечатлила.
-- Было бы удивительно, если бы не так. Ты говорил, Вентресс называла меня тогдашнюю "мечтой педофила"? Польстила, и очень сильно.
-- Просто ты была ещё подросток и оттого нескладная. Зато потом я случайно увидел...
-- Десятую третьего сезона? Или дальше?
-- Дальше. Про трандошан. Двадцать первая, кажется.
-- И вот тут ты прилип?
-- Нет, не так. Я выкачал всё с самого начала и стал пересматривать, чтобы разобраться, что там у вас к чему. Мне-то было известно только то, что в полнометражке. В общем, добравшись до три-десять, я уже и к графике привык, и относился к тебе со стойкой симпатией.
-- Угу. Погоди, перемешаю... -- Осока накрыла сковородку крышкой, убавила огонь и повернулась ко мне: -- А когда же решил сделать продолжение?
-- Перед пятым сезоном. О нём же тогда ходили самые разные слухи. Все думали, раз тебя нет в Третьем эпизоде, они тебя убьют. Пошла даже кампания среди фанатов: "Не убивай её".
-- Ты настолько этого не хотел, что взялся за перо?
-- Да. А рассказывать историю решил не изнутри, как другие авторы, а как бы со стороны. Взглядом человека, ничего не понимающего в ваших перипетиях.
-- Прекрасный сценарный приём. Хорошо, что написал. В противном случае мы бы с тобой не познакомились.
Её руки лежали у меня на плечах. Поцелуй получился легко и естественно, как продолжение беседы. На этот раз Осока не возражала, только увела меня на шаг в сторону от плиты.
-- Останешься сегодня подольше? -- спросил я, переводя дух.
-- Хоть на весь день, -- пообещала она. -- Садись есть.
После завтрака Осока попыталась ещё и помыть посуду, однако, я ей не позволил:
-- Примета плохая. Я сам вымою.
-- Какие у тебя сегодня дела? -- спросила она.
-- Хотел на дачу к маме ехать. Сейчас появился дополнительный повод - познакомить вас.
-- Я-то с ней знакома, она со мной нет, -- поправила Осока. -- Поехали, конечно! Буду рада её увидеть.
Мы отыскали в шкафу мамин плащ с капюшоном - накрыть рожки джедайки.
-- На самом деле, в этом нет особой нужды, -- заметила Осока, пока мы спускались в лифте. -- Большинству разумных довольно легко отвести глаза. Глазами мы только смотрим, а видим мозгом, он интерпретирует информацию.
-- Это наподобие того, как прохожие иностранцы разговаривают на своём языке, а тебе могут почудиться обрывки фраз на родном?
-- Совершенно верно.
За подтверждением её слов далеко ходить не потребовалось. Буквально в двух шагах от подъезда мы столкнулись с супружеской парой, судя по поведению - нездешними. Женщина спросила, как найти один из ближайших переулков.
-- Дайте подумать, -- сказала Осока, откидывая капюшон. --Это на той стороне реки, правильно, дорогой? Перейдёте мост и на ту сторону улицы, там спросите.
-- Потрясающе! Но это потому, что ты владеешь приёмами Силы?
Осока кивнула и добавила:
-- Плюс ещё одна деталь. По-русски, благодаря тебе, я говорю чисто. Будь у меня акцент, так легко могло не получиться.
-- Насторожилось бы подсознание?
-- Верно. Схватываешь на лету.
Ехать от дома до дачи по спокойной дороге больше полутора часов, пробки добавляют в это время от получаса и до скольких повезёт, предсказать бывает очень сложно. Сегодня заторы не отличались рекордными размерами, тем не менее, я вёл машину "огородами", избегая наиболее проблемных мест. Попутно рассказывал Осоке, где у нас что расположено.
-- Удивительно, -- заметила она. -- Город, вроде бы, одноуровневый, а столько всего. На большинстве планет не так. Блоки, блоки, блоки, между ними - торговые центры, больницы, разные службы быта, так, кажется, это называется?
-- Да. Скоро и здесь будет так же. Старые дома с маленькими магазинчиками сносят, громоздят, как ты выражаешься, "блоки". Хорошо, что нет у нас технологий накрыть всё сводом и строить сверху, как на Корусанте, а то и это бы сделали.
Вырвавшись, наконец, за пределы Кольцевой, я смог прибавить скорость. Включил музыку - негромко, фоном, чтобы не мешала говорить. Запас мелодий в телефоне был довольно велик, в основном, инструментальная и авторская. Ни попсы, ни рока почти не было, их я любил не сильно, точнее, слушал очень избирательно.
-- Ой-ой, а вот это можно с начала и чуть громче? -- попросила подруга.
-- Пожалуйста. Нажми на экране закрученную стрелку, а громкость кнопками на боку.
Живая глина под копытами древнего бога твоих коней, Он слепит тебя из огня заката и пыли дорог. Твой Санчо Панса тебе расскажет о здешнем счете прошедших дней, А ты ответишь ему о движении звезд урок.
А порох времени взорвется в твоих ладонях, и станет свет, И станет слышен за край земли пересвист планет. Твой меткий выстрел заставит стечь земное время в шаманский рог, Смерчом заклятия разобьет последний замок.
Стреножено лето, из леса вслед угрюмым орком глядит зима, С лозой в руке угадана осень, очерчен круг. И Дульсинея, дочь колдуна, придет к шатру твоему сама Рожденных огнем твоим птиц кормить из озябших рук.
Не слушай гадалок, твоя судьба не просто напаяна на ладонь, Когда другие линии светятся в темноте. Твои солдатики оловянные шагают прямо в огонь, И превращается в золото гвоздик на каблуке.
-- Удивительно богатый у вас язык, -- сказала Осока. -- Какие потрясающие аллегории!
-- Замечательный автор, -- согласился я. -- Жаль, он очень рано умер.
-- Тебе никогда не казалось, что вот это вот написано прямо-таки про тебя?
-- Раньше нет. А сейчас я уже не так в этом уверен.
-- Послушаем ещё что-нибудь?
-- Конечно. Нам ехать почти час, много можно успеть.
Маму, как часто бывало, я застал в огороде. Осенью, когда урожай почти убран, грядки требуют не так много внимания, а всё-таки, до закрытия сезона оставался почти месяц.
-- Мам, я сегодня не один.
-- Что же ты не предупредил? -- всплеснула руками она. -- Иду, иду.
Несмотря на мягкую и женственную внешность, нервы у моей мамы хорошие, и выдержка отменная. При виде Осоки она и бровью не повела. Поздоровалась, пригласила в дом, а там задала ключевой вопрос:
-- Давайте расставим всё о местам. Вы не косплеерша?
-- Нет, -- засмеялась Осока. -- Я настоящая.
-- Покажи, -- шепнул я. -- Как мне.
-- Эно-о... -- девушка оглянулась вокруг, заметила на холодильнике пустой стакан и одним движением указующего перста перенесла его на стол к графину с водой.
-- Ох... -- только и сказала мама. -- Я думала, ваши способности преувеличивают.
-- Отнюдь. Почти всё - чистая правда.
-- Ну, что, давайте обедать, что ли?
-- Да мы только позавтракали! -- хором откликнулись мы, переглянулись и засмеялись.
-- Пообедаем позже, -- сказал я.
-- Лучше я пока по хозяйству помогу, -- добавила Осока. -- Есть во что переодеться?
-- Что Вы, моя дорогая, ну, как можно...
-- Именно так и можно. Даже нужно. Не надо сажать меня в алтарь, будто я богиня.
На то, чтобы очаровать мою маму второй раз, у Осоки Тано ушёл примерно час, именно столько продержалось между ними обращение на "Вы". К тому моменту, когда мама всё же решила заставить нас поесть, они общались, как давние приятельницы. Осока рассказывала ей о Галактике, об Ордене, Империи. Меня, как я мог слышать краем уха, обсуждали тоже, ну, это было вполне ожидаемо. Заглянувшая поболтать соседка, как и те супруги во дворе, не заметила в нашей гостье ничего странного, обращалась к ней "Оксаночка" - так трансформировало её сознание имя джедайки. Я уже понимал, как это действует: в голове соседки не укладывалось, что эту общительную приятную особу могут звать как болотную траву, вот она и выбрала наиболее похожее по звучанию земное имя.
-- Как я перепугалась, когда она пришла, -- призналась нам мама, выпроводив соседку. -- Что это было, джедайский гипноз?
-- Смежная с ним способность. Можно назвать это искусством не привлекать внимания, -- пояснила Осока.
Оставшееся до заката время мы также провели на улице. В огороде и саду, даже таком крошечном, как дачный участок, всегда есть, чем заняться.
-- Не устала? -- спросил я Осоку так, чтобы не услышала мама.
-- Не беспокойся, для меня это не нагрузка. Меня гораздо больше волнует, что начинаешь уставать ты.
-- После упражнений за компом мне только на пользу.
-- Не переусердствуй смотри.
Ужин по дачным меркам получился роскошным: времени маме хватило, и она, конечно же, расстаралась, используя продукты из запасов. Тут-то нам и было объявлено, что отпускать нас обратно на ночь глядя никто, в общем-то, не планировал.
-- Забирайтесь наверх и отдыхайте, -- сказала мама. -- Я немного почитаю и тоже спать. Завтра можно рано не подниматься.
-- Ты даже не спросила, а вдруг у Осоки дела, и ей нужно уходить, -- недовольно заметил я. -- Осока, извини, что так поздно спрашиваю...
-- Не извиняйся, Алекс. Нет у меня никаких дел на ближайшие дни, -- успокоила подруга. -- Я с удовольствием останусь. Спасибо, мама.
На верхнем этаже, упрятанном между стропил крыши, можно было при желании организовать целых три спальных места. Одно на маленьком диване у южной стены и до двух на большом, который можно разложить горизонтально, а можно спать и так, если одному, длины хватает.
-- Отдельно или вместе? -- спросил я.
Ответом мне был настолько укоризненный взгляд, что стало стыдно. Я поскорее приподнял нижнюю подушку большого дивана и дёрнул рукоятки, раскладывая его во всю ширину. Пара минут - постель застелена. Осока сбросила спортивные штаны и старую джинсовую куртку, что дала ей мама, указала мне подбородком: ложись, дескать, к стене. И улеглась рядом, закинув одну руку за голову. Выпирающая на затылке третья лекка мешала положить голову ровно, поэтому девушка повернула её несколько вбок, в мою сторону. Начинать разговор она не спешила, молча глядела в потолок.
-- О чём задумалась? -- выдержав приличествующую паузу, поинтересовался я.
-- Помнишь, вчера мы говорили о новом сериале? О том, что графика - ещё не самое страшное?
-- Да, я признаться, не совсем понял, а потом не до того стало, сама понимаешь.
-- Как не понять, ты буквально прыгал от радости, да и я... -- она на мгновение улыбнулась, но тут же снова стала серьёзной: -- Ну, так вот. Сценаристы вознамерились сделать из меня хмурую занудную тётку, такую, знаешь, типичную орденскую наставницу. То есть, то, что мне всегда в них не нравилось. Может, я в Ордене-то не осталась, в том числе, из-за этого. Вот скажи на милость, что, по их мнению, должно было со мной приключиться, чтобы я стала второй тёткой Шакти?
-- Возможно, так они пытаются показать, что ты повзрослела, стала мудрее?
-- Я серьёзно, Алекс.
-- И я. Вдруг они это именно так себе представляют.
-- Не сходится. Если мудрее, зачем выставлять меня наивной дурочкой, работающей на Сопротивление? Ты ведь знаешь: все лозунги о борьбе с имперской тиранией - морковка для рядовых боевиков. Верхушка Сопротивления - сплошь богатые сенаторы. Палпатин отодвинул их от власти, и они мечтают об одном: вернуть себе прежнее влияние и почёт. Даже дядюшка Бэйл, каким бы благородным он ни был. Сценаристы, похоже, считают, что я этого не вижу.
-- Либо - что действуешь, исходя из джедайских мотивов: помощь обездоленным, защита невинных.
-- Ага, счас! По сценарию, в момент поединка с Вейдером я должна сказать фразу "Я не джедай".
-- Что-что? -- я приподнялся на локте. -- Они вконец охренели? Тут как в анекдоте, либо машинка, либо колёсики. Или ты джедай, или наивняха, второй день с Рилота. Третью категорию - желание половить рыбку в мутной воде - отметаем с негодованием.
-- Вот. Понимаешь теперь, отчего я расстроена?
-- Да уж. А поговорить со сценаристами? Явиться им, как мне...
-- Ха. На волне встречи с тобой я вчера так и сделала. Ничего не вышло. Один меня увидел, в обморок грохнулся. Я его в чувство приводить, а он глаза открыл, говорит: "Никогда больше не буду нюхать эту дрянь", и снова вырубился. Нашла нынешнюю главу компании...
-- Да, и что она? -- заинтересовался я. -- Вроде, адекватная тётка, отличные фильмы снимала, в том числе, и у Лукаса.
-- Ага. Была адекватная. Она притворилась, что меня не видит. Ну, ты знаешь, как советует сенатский доктор мистер Калпсол: если к вам явились глюки, попробуйте их игнорировать, делать вид, что всё в порядке. Так она и поступила. Потом пошла в спальню и приняла снотворное.
-- М-да. Выходит, она не творец, просто квалифицированный наёмник. Новые хозяева - новая политика. К мэтру ты, конечно, не пошла.
-- Смысл? Его слово больше не значит ничего. Ты разве не читал интервью, где он сокрушается: принёс свои наработки, а они их демонстративно в мусорную корзину?
-- Да, было что-то такое. Он, похоже, решил убить сразу двух зайцев: и деньги получить, и продолжать контролировать процесс.
Осока слегка кивнула:
-- В прежние времена хитрость, может, и удалась бы. Когда ещё существовал пиетет, уважение к заслугам создателя, а не одни только деньги.
-- Джордж хоть и жук, он человек другой, более цивилизованной эпохи.
-- Так же, как ты и я.
-- Осока... Я постараюсь что-нибудь придумать, -- пообещал я.
-- Было бы чудесно, -- сказала она и закрыла глаза.
Утром меня разбудил истошный стрёкот сорок. Минимум в три голоса они оповещали всю живность окрест о грозящей опасности. Какой? Скорее всего, где-то вблизи нашего дома прогуливался самый опасный мелкий хищник средней полосы - домашняя кошка. Я покосился на лежащую рядом Осоку. Выглядела она... умилительно. Глаза её были закрыты, и длинные ресницы ярко выделялись на фоне кожи щёк. Настоящие опахала, у земных женщин редко такие встретишь. Уголки губ слегка приподняты, словно ей снится что-то очень хорошее. А голубоватые полоски-уголки на рожках и лекках так и хочется погладить. Странное ощущение: вижу её впервые и в то же время прекрасно знаю все её особенности, каждую чёрточку, манеру общаться. Собственно говоря, с определённой точки зрения она моя девушка уже три с половиной года. Я вздрогнул от пришедшего в голову озарения. Ну, конечно!!
-- Алекс, ты чего? Я не сплю, -- чуть хрипловато сказала Осока.
-- Я придумал! Вспомни любимую присказку магистра Кеноби, да и других мастеров Ордена. Из тебя хотят сделать занудную наставницу? Ты будешь ею... с определённой точки зрения. Потому что истинную свою натуру ты не обязана раскрывать перед кем попало. Не обязательно им знать ни про компанию, ни даже про корабль.
-- А ведь ты прав! Алекс, напиши это, ты меня спасёшь.
-- Обязательно напишу. Надо только знать события, которые будут снимать они. И не сливы и инсайды, а окончательный вариант.
-- Займусь.
-- Ты у меня просто чудо.
Я притянул её к себе и с чувством поцеловал. Девушка в ответ прижалась ко мне всем телом. Прошептала:
-- Только не шуметь, слышимость тут близка к идеальной.
Кажется, маму нам удалось не разбудить. Во всяком случае, мы ещё довольно долго лежали под одеялом и болтали так тихо, как только могли, прежде чем услышали, как она поднялась с кровати и начала колдовать над завтраком. Осока, конечно, тут же помчалась ей помогать. Неторопливо поднявшись и аккуратно заправив постель, я спустился к ним Как же хорошо-то, когда в семье всё так славно налаживается!
Миновал сентябрь, в начале октября пришло резкое похолодание. Закрыв, наконец, дачный сезон, вернулась в город мама. Настроение у меня находилось где-то на высоте Эльбруса, несмотря на новый сериал с примитивным сюжетом и тупейшим юмором, рассчитанным даже не на младший школьный возраст, а на умственно отсталых детишек. Осока захаживала к нам как из соседнего города, раз в несколько дней. Если в этот момент мы занимались домашними делами - уборкой или готовкой - беда: подруга тут же бросалась помогать, пропуская мимо ушей мамины возражения. Однажды Осока обратила внимание на висящую в коридоре гитару:
-- Играешь? В "Снах", помнится, ты неплохо пел под неё.
-- На то они и сны. В реальности я пробовал учиться, но без особых успехов.
-- Покажи?
-- Даже не знаю, -- сняв гитару с крючка, я тронул струны. Вспомнилась одна подходящая песня, хорошего барда времён афганской войны. И аккорды, вроде, начали подбираться. Что ж, надеюсь, получится не очень позорно.
Помнишь, как Хоттабыч сказки высекал из бороды? Детской выдумкой, раскраской нас Хоттабыч породнил. Этой самой звездной ночью только что родившись, я Полюбил тебя заочно, не рожденную тебя.
Детство, что весенний дождик, переменкой прозвенит, Солнцем вспрыгнет на ладошки суетливой ребятни. Повзрослели мы, а те же - заводная детвора. Я любил тебя за свежесть полусонного двора.
Эх вы, судьбы человечьи, судьбы - песни взаперти, Неожиданные встречи с неизбежностью в пути, С неизбежностью к развязке и серьезной, и шальной. Я любил тебя за сказки ,с детства впитанные мной.
Родилась ли ты - не знаю, если нет, то не спеши. Я отдал тебе, родная, музыку моей души, В ней счастливые мгновенья, только не прокарауль. Я любил тебя за пенье мимо пролетавших пуль.
И мечтать, и в сказки верить, кто-то скажет, мол, порок, Лишь лентяи да тетери верят в бабушкин клубок. Я порочен, это точно - мятежи и миражи. Полюби меня заочно на оставшуюся жизнь.
-- К сожалению, у нас романтика практически вышла из моды.
-- Как и у нас. Надеюсь, не навсегда.
Не сразу, но Осоке удалось раздобыть "скрипты", по которым как раз сейчас снимался следующий сезон, и материала для творчества у меня стало хоть отбавляй. Двайте-давайте, снимайте, выпускайте в эфир, а мы на каждую вашу серию дадим собственную интерпретацию событий. Своего героя я пока в повествование не включал, хоть Осока и ворчала по этому поводу.
-- Я ещё ничего не решил.
-- Вот я и не понимаю, чего ты раздумываешь, Алекс. Тебе же здесь скучно. А там такие события, ты так будешь нужен! Допишешь повесть до конца, и пойдём.
-- Не знаю, солнышко. Я пока морально не готов. Не могу себе вообразить, как увижу их всех, как заговорю... Они, в отличие от тебя, не в курсе всей закулисной кухни. Да и маму как оставить? Пожилая она уже, сама видишь.
-- Так ещё один аргумент "за"! Возьмём с собой и её. Там, у нас, это как бы двенадцать лет назад, ей будет всего шестьдесят три, сразу самочувствие улучшится.
-- Погоди-погоди, -- я выставил ладони перед собой, останавливая её. -- Ещё раз. Двенадцать лет назад? Получается, и у меня возраст уменьшится?
-- Да, а как иначе? Сам же написал, что с Рийо вы погодки, а ей у нас тридцать четыре с хвостиком.
-- Дела... -- покачал я головой. И задал вопрос, который не решался произнести вслух больше месяца: -- Скажи, а как там... Падме?
-- Не очень хорошо. У неё, знаешь ли, кузен погиб. Самый близкий человек. О том, что ты живой-здоровый сидишь здесь, я ей не говорю.
-- Но я-то не кузен ей! Там вообще всё за уши притянуто.
-- Не имеет значения, притянуто или нет. Ты автор. Раз пишешь, что кузен, значит, так тому и быть. Я понимаю, тебе неловко. А каково ей? Ты когда-нибудь видел корабль, бьющийся в истерике? Когда отказывают системы, дурит навигация, гравитация и температура в отсеках прыгают, как хотят? Её голограмма бьёт током так, что остаются ожоги.
-- Я ведь не знал...
-- Когда не знаешь, надо спросить того, кто знает. А не мяться целый месяц. Эх ты, принц... -- Осока сняла с пояса голопроектор. -- Поговоришь с ней?
-- Да.
Над миниатюрной линзой сгустилось голубоватое изображение женской фигурки высотой не больше двадцати сантиметров.
-- Сестра... -- хотел сказать я, а получился сипящий звук. Горло перехватило. Ответом мне был слабый вскрик. В следующую секунду голограмма Падме Амидалы повисла у меня на шее, уже в нормальном размере и естественной цветовой гамме. Тряхнуло так, будто до меня дотронулись ножками высоковольтного конденсатора. Каких-то полсекунды голографическая фигура казалась пустой внутри, как надувная оболочки, затем окончательно обрела плотность.
-- Осока! Почему ты не сказала мне? -- всхлипнув, пробормотала она. -- Почему? Я так горевала...
Та только молча руками развела, разбирайтесь, мол, сами.
-- Падме, послушай меня, -- сказал я. -- Дело в том, что первоначально я не был твоим родственником. Но мне очень хотелось им быть, и я написал такой сюжет. Прости. Мне очень стыдно...
-- Перестань, -- она погладила меня по волосам, оставляя слабое потрескивание электрических искр. -- Ты всё сделал правильно. При твоём ко мне трепетном отношении быть родственниками - лучший вариант. Но, -- она погрозила пальцем, нахмурилась. -- Так, как сейчас, больше не делай никогда, а то я окончательно сломаюсь. Осока. Тебя это касается тоже. Давайте как-то больше беречь друг друга.
-- Была неправа, извини.
Из прихожей раздался звук дверного замка.
-- Это... -- Падме посмотрела на меня.
-- Твоя тётя.
Для всамделишной, не книжной мамы встреча с племянницей была первой, от этого она ощущала определённую неловкость. Падме, опытная в общении с самыми разными людьми и не людьми тоже, сразу уловила напряжение и постаралась разрядить ситуацию. Рассказала о себе, о своей семье, показала голографические снимки.
-- Моя сестра, -- задумчиво произнесла мама, рассматривая изображение матери Падме, тёти Бель. -- Давно это снято?
-- В прошлом году.
-- Выглядит великолепно. Настоящая аристократка. А я совсем старая стала, несмотря на то, что младше.