Аннотация: Аннотацией к этому рассказу является первая, вторая и восьмая строки лучшего стихотворения Верлена.
ПОДЪЕЗД
Лошадь у подъезда. Старушка сидит на лавочке вместе с козлом. Он в фетровой шляпе и советском пиджаке цвета заварки. Выходит гармонист, несет в зубах сигарету, подмышкой "Огонек" за февраль 1983-го. Встал и окинул взглядом улицу. Сплюнул.
- Нет, ну что ты ломаешься как девочка, - на выдохе.
Уходит, пританцовывая, словно после клистира.
- О, Боже мой, - жалуется козел и трясет метастазом желудка. - Тот самый Виня! Тот, что третьего дня разул одноногую проститутку. Много воды утекло с тех пор, но как сейчас вспоминают древние эту легенду. И подошел он к падшей женщине. И воспротивилась она, и закричала не своим голосом, и взбунтовались в ней бесы. Но протянул он руку и снял туфлю-лодочку. И тут же пала женщина без сил. А бесы кинулись на Илью Авербуха, гордость русского фигурного катания, который случайно проходил мимо.
- Стыд и срам, - окрепла в вере старушка. - Черте-что.
Лошадь у подъезда. Выходит мальчик.
- Привет, Катён, как дела? - во взгляде похоть. - Пойдем сегодня на дискотеку?
- С дубу рухнул, - перекрестилась старушка, - Сегодня алчные экстрималы на MTV. Я сегодня никуда не пойду.
- Тогда я к тебе, - подсел между старушкой и козлом. - Подвинься (пихнул козла, качает ногами). Посмотрим вместе.
- Господь с тобой, - воскликнула старушка. - У меня родаки дома.
- А они не могут уйти? - хитрый блеск.
- Да куда ж они пойдут-то, леший, вечером эти старперы всегда телик смотрят.
- А у меня два билета на Muse. Единственный концерт в Амстердаме, - достает и машет ими перед морщинистым лицом.
- Гореть те в аду за это! - внезапно восклицает козел и бодает мальчишку. Тот плачет и убегает в сад.
Лошадь у подъезда. На скамейке старушка, козел и молодой человек с iPod'ом. Подъезжает милиция. Машина останавливается у лавочки.
- Шевеев? - хмурый милиционер обращается к молодому человеку.
- Чего? - переспрашивает тот.
- Шевеев Валентин Алексеевич? - уточняет.
Молодой человек кивает.
- Пройдемте в отделение, - подает руку.
- Что случилось? - возмущается.
Хмурый милиционер проводит его к машине. Открывает дверь.
- Осторожно, низкие потолки, - предупреждает.
- Я туда не полезу, - мотает головой, - Там же места нет.
Милиционер заталкивает его силой. Внутри полно других милиционеров. Четверо на заднем сидении. Двое на полу, спина к спине. Двое на спинках кресел, прижимаются к крыше плечами и затылками. Трое на переднем сидении. Один сидит на бардачке, спиной придавлен к стеклу. Один под рулем, согнулся, чтоб нечаянно не нажать на педали. Между милиционерами каким-то образом зажат фикус, гигантские листья которого щекочут нос водителя. Все заняты делом: пишут отчеты, подшивают дела, рассматривают улики. Ручки скрипят, подпрыгивают иглы, шелестят папки, щелкает степлер, чеканит дырокол. Кто-то спит на рабочем месте, о чем свидетельствует храп. Чей он: разобрать невозможно. Валентин сел кому-то на колени, пятки уперлись в чей-то живот, и, как только он расположился, на его правое плечо легла нога в черном остроносом ботинке.
- Пройдемте в мой кабинет, - хмурый милиционер залез следом, с акробатическим мастерством нырнув в темно-синюю толчею.
- Громов, - властный голос раздался с передних сидений.
- Да, Константин Александрович, - сказал милиционер, что был у парня под ступнями
- Зайди-ка ко мне.
- Хорошо.
- Помнишь дело, ну, бизнесмена завалили у больницы?
- Конечно, я его веду, - милиционер заворочался, ища на полу нужную папку.
- В общем, - осторожничал властный голос. - Нужно это дело развалить.
- Константин Александрович, ведь все улики и показания...
- Я тебе ясно сказал, - голос зазвучал грозно. - Если нет, то могу повторить.
- Ясно, Константин Александрович, - смирился милиционер.
- И еще, Громов, - продолжал властный голос. - Об этом никто, кроме нас, знать не должен.
- Понятное дело, - хмыкнул Громов.
Тем временем перед лицом юноши возникла рука с листком и ручкой.
- Пиши, - приказал тот милиционер, который привел его в отделение.
- А что писать? - не сообразил.
- Чистосердечное, - произнес почти по слогам.
- А в чем я виноват? - удивился.
- Ох, как вы мне все надоели, - милиционер покачал подбородком. - Дворника трезвого из ювелирки крал?
- Нет, - отстранился юноша.
- Как нет, когда да, - исправил его милиционер. - Есть запись с камеры слежения. Ты входишь в ювелирный салон, останавливаешься у трезвого дворника из коллекции арабского шейха, привезенной на показ в наш город. Через минуту ты отходишь, заменив редчайшей огранки дворника на совершенно обыкновенного, пьяного дворника с китайской ресничной метлой. Скажи, Валентин Алексеевич, на что ты надеялся. Действительно думал, будто никто не заметит подмены?
- Я, я, - юноша не знал, что сказать. - Это не я. Тут ошибка! Я не крал!
- Так, значит, не хочешь по-хорошему. Ладно, отведу тебя в допросную. Там с тобой поговорят по-другому.
Милиционер поступательно-вращательными движениями стал проталкиваться через тела коллег.
- Серега, - позвал милиционер снизу.
- Андрей, ты бы хоть стучал, прежде чем входить, - ответил милиционер, чей черный ботинок занял правое плечо Валентина. - Чего хотел?
- Главный совсем озверел. Говорит, развали дело о Цвалихвидзе. Это ж полный беспредел!
- Что будешь делать?
- Не знаю. Что посоветуешь?
- Я б развалил, - сказал Сергей, не задумываясь.
- Вот и я, наверно, развалю, - пожал плечами Громов. - Что еще остается?
- Правильно.
По долгой паузе и нескольким характерным звукам, можно было вообразить, что Громов вышел из кабинета и отправился к себе.
Хмурый милиционер протолкнулся к двери и выскочил наружу. Юношу он вытащил за собой.
- Сейчас ты все расскажешь, - заверил и схватил за локоть.
Подошел к багажнику, открыл. Внутри юноша увидел свернутого калачиком бугая. Спал, подложив под голову аптечку. Рядом валялись кирзовые сапоги, одна пара, и насос.
- Валера, - разбудил его милиционер. - Ты бы хоть кровь с пола вытер.
Валентин взволновано осматривал багажник, но никакой крови не увидел.
- Допроси его, пожалуйста, - попросил он со слишком откровенной вежливостью.
- Я туда не полезу! - протестовал юноша.
- Какие нежные! - милиционер схватил его за ноги и бросил в багажник.
Валентин попробовал подняться, высунул голову, и тут же по ней стукнула крышка. Щелкнул замок. Он оказался законсервированным вместе с бугаем. Тот зашевелился, достал из кармана брелок с фонариком, осветил красным их лица. Они лежали нос к носу. У бугая было мясистое лицо, неровный рот, левый край которого слегка сполз вниз, глаза на выкате и тонкие, засаленные, будто нарисованные маркером волосы.
- Значит, не сознался? - спросил бугай.
- Я не виноват! - объяснил Валентин.
- У меня все виноваты. Сейчас увидишь.
Бугай выдернул из-под юноши сапог. Попытался освободить немного места. Поворочался, но только сильнее застрял между дном и крышкой. С трудом высвободил руку и обул ее сапогом. Вспотел.
- Все еще не виноват? - сказал сквозь тяжелое дыхание.
- Нет. - ответил юноша.
- Хорошенько подумай.
- И думать нечего.
Бугай ткнул Валентина сапогом в живот. Стеснение, в каком они оказались, превратило удар в легкое касание, но допросчик упорствовал и повторял свои вялые движения.
- Теперь... будешь... говорить? - сопровождал слова толчками.
- Мне нечего сказать, - повторял Валентин. - Я не виновен.
Стало душно. Бугай потел и задыхался. Язык заплетался, как у пьяного. Голос стал невнятным, толчки замедлились, а потом и вовсе прекратились. Бугай долго и громко дышал.
- Ладно, - он сказал наконец, - Что-то я переусердствовал.
Постучал по крышке. Послышались шаги. Открыли.
- Ты что наделал? - глаза хмурого милиционера округлились. Лицо поглупело.
- Переусердствовал, - замялся бугай.
Валентин не понимал.
- Я ж не просил зверствовать, - напал на бугая.
- В первый раз что ли.
Юноша вылез из машины. На всякий случай проверил бок, куда допросчик толкал его сапогом. Вроде цел. Ощупал голову, шею, ноги - все на месте и не болит. Посмотрел в багажник, боялся увидеть там свое бездушное тело. Чисто.
- Звоню в скорую, - произнес милиционер на спаде.
- Мне не нужна скорая, - объяснил Валентин.
- Смотри, кажется у него губа дернулась, - бугай проявил наблюдательность. - Он что-то сказать хочет.
Прищурился.
- Издеваетесь, - воскликнул юноша.
- Вот, еще раз!
- А ну отойди, - милиционер смотрел Валентину в лицо и одновременно вызывал врачей.
- Да не нужна мне скорая! - махал руками юноша. - Скорее вам, чем мне.
- Ты прав, - подтвердил кивками, - Только ничего не разобрать. М-да, классно ты его отделал.
- А то! - усмехнулся бугай, но тут же осекся и инстинктивно сжал плечи.
Подъехала машина скорой помощи. Дверь распахнулась и Валентин увидел внутри суетливый рой врачей. Пятеро из них были в масках, руки в перчатках, испачканы кровью. Видно, проводили операцию. Пациента видно не было. Его закрывали передние ряды. Здесь были врачи всех мастей, прижатые друг к другу как шпроты. Валентин увидел среди них девушку. Белого халата на ней не было, скорее всего, пришла на обследование. Один из врачей, тот, что был придавлен к стенке локтем соседа, крикнул: раздевайтесь, мне надо вас осмотреть. Девушка неловко, стесненная докторскими халатами, сняла блузу, потом юбку. Никто этого, как будто, не замечал. Она спросила: до трусов? Врач кивнул. Сняла лиф. Все разговаривали, смотрели на рентгеновские снимки, писали в толстых историях болезни. Никто не заметил раздетой девушки. Где-то внутри гудел рентгеновский аппарат. Его двери с шумом открывались и закрывались, а кто-то выкрикивал номера. Из массы врачей рогатой антенной торчала напольная вешалка.
Из машины выскочили два санитара. Побежали к Валентину. Один остановился, хлопнул себя по лбу, вернулся в кабину и вытащил оттуда носилки. Санитары приближались.
Быстро сообразив, что к чему, юноша бросился наутек. Санитары кинулись за ним. Он бежал изо всех сил, но преследователи не отставали. Все тот же дом. Не трогается с места. Старушка с козлом. Лошадь. Земля вертится под ногами, но ничего не меняется. Асфальт превратился в беговую дорожку: скользит под ногами. Санитары тоже бегут на месте, высоко поднимая колени. Тот, что с носилками подмышкой, остановился, запыхался.
- Нам его не догнать, - махнул рукой и оперся на колени.
Второй тоже остановился. Валентин прекратил бег, перевел дыхание, и повернулся к преследователям. Удивился, когда увидел, что они стоят в пяти метрах от него.
- Эй! - крикнул ему второй санитар. - Мы же спасти тебя хотим, дурень.
Он сложил ладони у рта воронкой, как альпинисты, которые пытаются докричаться друг до друга:
- Вернись, мы поможем тебе!
И тут из машины скорой помощи вырвался человек в смирительной рубашке и в коньках. Санитары обернулись.
- Он даже в сумасшествии прекрасен, - восхитился тот, что с носилками.
- Какое изящество, - прокомментировал второй.
Они забыли про Валентина, кинулись к Илье Авербуху, который бежал по асфальту, высекая искры.
Лошадь у подъезда. Закат. Старушка и козел задумчиво смотрят в небо. Все той же клистирной походкой гармонист возвращается домой. Поет под нос: "Аттестат в крови, по бокам конвой". Проходит мимо. В одной руке банка пива, в другой сигарета.
- Еще один безликий день, потраченный без сожаленья, - козел встал со скамейки. - Было очень приятно. Всех благ.
- Ты куда? - спросила старушка печально.
- В стойло, - вздохнул козел. - Завтра рано вставать.
- Можно мне с тобой? - произнесла с надеждой.
- Была б ты львом: пошла бы вместе со мной. Была б орлом, полетела над моей головой. Если б ты была коровой, я бы повел тебя за собой на поводке. Иначе, я бы пустил тебя в свою душу и мы бы стали едины. А пока следи, как появляются звезды. И никогда, слышишь, никогда не...
Лошадь заржала.
- Иначе тебе не будет спасенья, - и козел зашел в подъезд.
А на улице уже начали доноситься неясные шепоты, звук сирены, выстрелы и крики, скрип площадных урн, скрежет передвигаемых скамеек, лай собак, гудение проводов, треск трансформаторов, битое стекло, удары кнутов, зов о помощи и плач и скрежет зубов.