Подхватил ее под руку человек тот, в форме. Да и нырнул в специальную дверь, ведущую в специальный зал. Проскользнула Алька за ним следом. А в зале том - у столика с закусками легкими да вином красным, сладким, грузинским - сам нарком государственной безопасности Белорусской ССР комиссар госбезопасности третьего ранга товарищ Цанава, Лаврентий Фомич. Улыбается ей товарищ Цанава. Рукой широкой присесть приглашает:
- Здравствуй, здравствуй, Василиса-девонька, здравствуй, товарищ младший воентехник. Мы тебя ждем.
Испугалась Алька. На мгновение. В следующее мгновение страх прошел. Ведь товарищ Цанава старый друг и соратник товарища Берии. Таким вот образом товарищ Сталин товарища Берию от Ивана Иваныча да Степы, в Москве работающих, отвлекает. Через нее, Альку. Как и обещал.
Налил себе и Альке вина товарищ Цанава. Красного как кровь. Красиво смотрится красное в хрустале сияющем. Пригубил товарищ Цава вино. Головой покачал довольно. Губами под черными усами-щеточкой причмокнул. Говорят, он еще недавно в Закавказье земледилием да виноделием заведовал. Потому и в вине толк знает. Только тогда у него фамилия другая была. А с приходом в НКВД товарища Берии - и товарищу Цанаве в госбезопасности место тоже нашлось. И еще фамилией новой товарищ Цанава обзавелся тогда же. Еще говорят, что тюрьма здесь у товарища Цанавы какая-то особая, какой ни у кого нет - при бывших чекистах, а ныне разоблаченных врагах народа Леплевском, Заковском да Реденсе по спецпроекту построенная.
Улыбнулась еще раз Алька в ответ.
- Доброе утро, товарищ нарком!
Скинула пальто легкое. Присела за столик. И вина выпила. Вино оно хорошо. Прохладное.
С ночного похмелья-то.
* * *
- Меня очень просили за тобой присматривать да приглядывать. Тем более что мы летунов местных и так уже пасём давно, с начала июня. И особистов на контроле тоже держим негласно на поводочке коротком. Если сигнала отбоя из Москвы не последует - возьмем всех тепленькими. Но это все лирика. А вот и конкретика. Здесь случиться всякое может. Округ приграничный. Война на пороге.
- Знаю, товарищ нарком.
- Поэтому всегда за помощью обращайся - ежели потребность возникнет. Поможем. Среагируем.
- Хорошо, товарищ нарком.
- Ежели я понадоблюсь тебе срочно, то вот тебе телефончик особый. Чтобы на прием не записываться по личным вопросам. Шучу. Набери номерок и скажи, что надобно. Пароль - "Папа уехал". Тебя сразу со мной соединят. Ну а я тебе помогу - по возможности.
Допил товарищ Цанава вино. Поставил бокал на скатерть.
- Спасибо, товарищ нарком!
- Да не мне спасибо, а большим людям в Москве, которые присматривать за тобой просили. Мы и присмотрим. Обещаю.
* * *
- Дело еще и в том, что район Лубянки и Мясницкой в геологическом плане не очень-то благополучный. На плывунах стоит. Потому и строить тоннели здесь не так-то просто. Вон, с "Дзержинской" сколько намучились, сколько заморозки в грунт вогнали из-за плывунов проклятых. Так что ходы те могло залить-затопить свободно. Рядом с монастырем нашим, кстати, пруд был до середины прошлого века. И ключи еще подземные били, говорят - целый потоп был в восемьсот двадцатых годах после ливней июльских.
- А сейчас?
- Пруд, конечно, засыпан. Да и вообще - все эти потопы из-за дренажа хренового общемосковского были. Ведь монастырь - на всхолмии стоит, что от Лубянки да Солянки поднимается. Там вода дождевая чисто физически долго удерживаться не должна. Так что, я думаю, там монахи и до нас всю гидрографию, если бы захотели, вычислили. Но не вычислили. Или не захотели. Хотя, думаю, все они вычислили - раз пруд устроили. Это уже потом, ближе к рубежу прошлого века и нашего там все отупело. Как и во всей империи. Но есть еще момент. Когда в конце прошлого века в Москве возводили систему коллекторов для канализации, очень много чего из подземной Москвы порушили. Строили-то часто наобум, не имея планов коммуникаций старинных. Как, кстати, и при строительстве метро.
- Почему же?
- По разным причинам. Иногда, чтобы, как у нас сейчас водится, объект сдать досрочно, к годовщине. Тут уж не до археологов с их нудятиной. А иногда просто потому, что никаких карт и схем этих тайных ходов просто не было. На то они и тайные. Правда, и Мясницкий коллектор, и метро здесь сильно в стороне проходят, но ведь при любом строительстве обрушения и оползни всякие возможны даже в отдаленных районах. Вода ушла - вода пришла. Может быть там все, буквально на соплях держится. Так что риск есть. Под завалы попасть. Или же - в заглушку бетонную упереться. Это два. Но есть и хорошая новость.
- Какая?
- Часть территории бывшего монастыря сейчас не застроена. Значит, фундаменты могли сохраниться. Например, в братском корпусе или игуменских кельях. Правда, опять вопрос - как туда проникнуть? Ведь здесь дворы тех самых домов, что чекистам принадлежат нашим доблестным. Но подумать можно еще и вот над чем... С севера, с Кривоколенного переулка, осталась здесь всего пара зданий, да и те во второй половине восемнадцатого века построены - Гевитами, Ласунскими да Веневитиновыми. Здесь, кстати, Пушкин...
* * *
Услыхала Алька про больших людей. Улыбнулась уголком рта еле видно. Про слова товарища Сталина вспомнила - те самые, в Кремле сказанные, о том, что ее чекистам сольют, чтобы внимание чекистов тех славных от поисков в Москве отвлечь. Товарищ Сталин обещал - товарищ Сталин сделал. Молодец. А товарищ Цанава на улыбки ее не смотрит, а слова свои сладкие лить подолжает ласково:
- Чтоб тебе, девица красная, пешком по Минску пыльному, по жаре июньской, не топать - машина наша тебя до штаба округа сейчас подбросит. Тут рядом. Не волнуйся, машина, как у нас говорят, чистая, номера городские, а не ведомственные.
- Спасибо еще раз, товарищ нарком! Мне бы еще товарища Матвеева, наркома внутренних дел республики, повидать.
Поднялся товарищ Цанава, человек кавказский. Натянул фуражку сине-краповую на лоб плотно.
- Повидаешь, как обустроишься. С товарищем Матвеевым я и сам поработаю. У меня с ним давняя дружба. В хорошем смысле.
* * *
- ...Впрочем, нет в том для нас интереса особого - не стал бы никто в те времена-то ходы новые подземные устраивать, при матушке-то Екатерине да при ее внучках. А когда-то здесь были владения Апраксиных, что с самими царями в родстве состояли. Со стороны Армянского переулка - сейчас корпуса Московского института востоковедения, бывшего Лазаревского института. Тоже, правда, девятнадцатый век. Возведены все здания те были на старых фундаментах палат семнадцатого века без разрушения подвалов и подклетов. В том числе, палат Апраксиных и Милославских. Думаю, здесь тоже кое-что поискать можно. Но помните, что и здесь, в Институте тоже НКВД присутствует... Восток - дело тонкое.
- А что же в тех домах сегодня находится, ну, которые кроме института?
- Похоже, что коммуналки обычные. Во всяком случае, постов НКВД в подъездах там быть не должно. И еще один моментик тут я для вас раскопал. Не знаю, поможет ли?
- Говори, говори, Хранитель!
- Прямо над Троицкой церковью, ныне снесенной, типовой детский сад возведен. Ведомственный, это понятно. Но сейчас - июнь. Детский сад - на даче. Детей там нет. Так что...
- Поняли тебя, Хранитель!
* * *
Бывали ли вы когда-нибудь в штабе Западного особого военного округа в городе Минске? Нет? Ну, так - зайдем вслед за Алькою.
За дверями тяжелыми дубовыми с ручками бронзовыми - пост. Дежурный командир комендантской роты с красной повязкою. Козыряет.
- Дежурный по КПП капитан Езерский! Здравия желаю!
Ему нужно документ показать. И предписание командировочное. Смотрит дежурный на Альку. И на документ. И снова на Альку. И трубочку берет телефонную:
- Общий отдел? Здесь командировочная... Центральный аппарат НКО. Так точно. Есть!
Отдает дежурный командир документики-то вежливо. И еще и указывает:
- Вам прямо по лестнице, второй этаж направо. Пальто можете оставить в гардеробе.
Что ж, пойдем по лестнице. А лестница та - широка да беломраморна, красным ковром застелена. На площадке, где лестница на два пролета делится вправо да влево - стеклянный короб с Боевым знаменем округа. Рядом - часовой в форме чисто-выглаженной, с винтовочкой СВТ-38 да со штыком-то примкнутым. Знамени - честь отдать положено. Как и любому командиру или политработнику, кои в коридоре или на лестнице встретятся.
Знает Алька Устав внутренней службы отменно. Козырнула Алька, бросив ладонь прямую к виску, тому знамени. Вышла в коридор красноковерный с кабинетами высокими да табличками зеркальными. В одном конце коридора статуя товарища Ленина. В другом - товарища Сталина. На стенах - портреты товарищей Ворошилова, Тимошенко, Фрунзе да картины со сценами батальными эпохи войны Гражданской.
Остановилась Алька перед кабинетом с табличкой буквами золотящейся:
Командующий войсками Западного особого военного округа
генерал армии
тов. ПАВЛОВ
Дмитрий Григорьевич
Платье под ремнем одернула. Чтоб ровно сидело. Без складок. Без складочек.
Каблучками - прищелкнула.
И улыбнулась. Кабинету с табличкой.
* * *
На углу Арбата и бульвара Гоголевского будочка-ларек стоит. Сапожная. Тут дядя Петя-сапожник работает. Шнурками торгует. Обувь чинит. Ботинки начищает ваксою самою лучшею. И полирует бархоткою. Цигаркой дымит сквозь усы седо-густые. Кланяется лысиной блестяще-морщинистой.
Давно знает Степа дядю Петю. Сколько в милиции служит. Его это территория. А дядя Петя здесь - главный смотрящий за миром преступным. Он все-все-все знает. Но не говорит. Если не хочет. А хочет - может и сказать. Но - если хочет.
Подошел к киоску-будочке Степа.
- Привет, дядя Петя!
- Привет, гражданин сержант. Наше вам с кисточкою!
- Я уже младший лейтенант...
- Поздравляю! Таки - растешь! А чего это ты в штатском?
- Дядя Петя, мне ваша помощь нужна.
- А с чего это я тебе, поц легавый, помогать должен?
Щурится дядя Петя. Шлангом прикидывается. Но помнит Степа - дядя Петя обо всех делах на районе осведомлен. Да и по Москве тоже. Его-то Степа еще во время работы в своем отделении вычислил. И хорошо вычислил, грамотно, ибо дядя Петя следов оставлять ищейкам разным милицейским не очень любит. Чист дядя Петя. Ни в чем не замешан. Но уважением на районе большим пользуется. Очень большим. В этом и сложность - потому как брать его не за что, пришить ему - не пришьешь ничего, а коли спросить у него чего надобно - жди, пока дядя Петя смилостливится да сам все расскажет. Коли захочет. А коли не захочет - не расскажет. Но если его на испуг брать да угрозами пустыми сыпать, то не расскажет он ничего ни в коем разе. Наоборот - пошлет по адресу известному.
- А я уже не легавый. Я сейчас на ЦК работаю. Так что ты-то стукачом мусорским не будешь. Точно.
Посмотрел на него сапожник, вновь щурясь от солнца яркого, да цигарку в усах шевеля.
- Гражданин младший лейтенант, ботиночки хотите почистить? Али шнурков купить новеньких? Али крема хорошего гуталинного? Так это - пожалуйста...
- Я вопрос тебе задал.
- Ну и иди себе! Клал я на твои вопросы. Я-то на ЦК не работаю и с партией да властью Советской не связываюсь. Нас не трогают - мы не трогаем. А коли вопросы остались - так оформляй, гражданин начальник, привод с повесткой да фиксируй все под протокол.
Выдохнул Степа тяжело. И решил с другой стороны зайти.
- Дядя Петя, война на пороге.
- Эк - удивил. Об этом все говорят.
- Говорить мало. Я сейчас веду дело, которое, возможно, определит, успешной для нас она будет - или нет. И если мы проиграем, немцы обязательно придут в Белоруссию да Украину. И твоим родственникам да знакомым многочисленным в Минске, Слуцке, Житомире, Киеве, Полтаве да в Проскурове не поздоровится. Под немцами. Сам знаешь, почему. Так что выбирать придется. Ты-то за кого?
Задумался дядя Петя. И вздохнул тяжело.
* * *
Читает генерал армии товарищ Павлов документы Алискины-Василискины. Документы крутые. Предписание самого наркома обороны СССР Маршала Советского Союза товарища Тимошенко. За подписями наркома связи СССР генерал-майора войск связи товарища Пересыпкина и генерала-инспектора войск связи РККА генерал-лейтенанта войск связи товарища Найденова.
Потер голову лобасто-бритую товарищ Павлов. Отложил бумаги в сторону. Хрустнул костяшками кистей такистко-могучих. Сияют золотом-платиной да эмалью на груди товарища Павлова вместе со Звездой Героя ордена Ленина да Красного Знамени. Золотятся в петлицах алых звезды генеральские - по пять в каждой.
И посмотрел товарищ Павлов на Альку.
Неодобрительно.
Мелкая. Худая-пацански. Рыже-стриженая. Глазастая. Ресничками-то, луп-луп, простодушно. Лыбится белозубо-кораллово. Форма - в фигуру. "Ворошиловский стрелок". Ей бы два бантика еще по бокам - прямо отличница-десятиклассница.
И, бля, ведь - контролировать приехала. С бумагой. За подписью наркома. А чего уж - не товарища Сталина-то самого?
Улыбнулся товарищ Павлов. Одними губами. Поднялся. К окну подошел, шторами плотными скрытому. Еще раз потер ладонями глову бритую, гладкую.
- Няньку мне, значит, прислали... Из самого наркомата. Спасибо.
И телефон селектора хватанул:
- Григорьева ко мне. Срочно.
* * *
- Ладно, Степ, не делай мне больно. Убедил, таки. Вижу - не врешь ты, и дело действительно стоит того. Меж Гитлером и Сталиным вашим я пока еще нашего усача предпочту. Домашнего. Советского. Хотя я вас, начальников, и не люблю, но выбираю вас как зло наименьшее. Пока еще. Потому помогу. Чего надобно?
- По ювелирам. По темному рынку.
- Хорошо. За ювелиров скажу-посоветую. Есть один спец. Большой. Скажешь, что от меня. Здесь, недалеко. На Герцена, бывшей Большой Никитской. Дом почти рядом с бульваром...
* * *
Вошел генерал-майор товарищ Григорьев, начальник связи всего округа. Красив. С сединою. С медалью "ХХ лет РККА" на груди кителя. С петлицами малиновыми. В петлицах над звездами генеральскими эмблема связи сияет золочено-латунная; "муха" иль "мандавоха" - как эмблему ту солдатики промеж собою кличут.
- Вот, Андрей Терентьевич, теперь это твой сотрудник, товарищ Краснова. Прикомандирована к нам из Москвы. Временно.
- Понимаю, товарищ генерал армии.
- Определить товарища Краснову в гостиницу для комсостава, поставить на все виды довольствия.
- Слушаюсь.
- За все, что с товарищем Красновой связано, ты, Андрей Терентьевич, головой отвечаешь. Товарищ Краснова - специальный представитель Наркомата обороны и имеет документ высокий за подписью самого наркома. Это номенклатура ЦК или даже Политбюро. Мне здесь проблемы не нужны. Особенно сейчас.
- Я понял, товарищ генерал армии.
- У нее уровень допуска - высший. Так что доступ в секретную часть - без ограничений.
- А директивы из Москвы...
- Я же сказал - без ограничений. Она из Москвы той и прислана.
* * *
- Добрый-добрый день. Что у вас за вопрос? Друзья Петра-сапожника - мои друзья. Даже если они на НКВД или ЦК работают.
- Я - только на ЦК ВКП(б). И Прокуратуру СССР. Степан Васнецов, добрый день. Вот эта брошь. Что сказать можете?
Бриллиантовые цветы. Рубиновые плоды. Изумрудные листики. Основа - платинова. Все вместе - красы неземной.
- М-м-м. Восемнадцатый век. Самая серединка. Эпоха Людовика XV или его внучка. Замечательнейшая вещь. У нас тогда такую позволить себе могли только очень-очень богатые люди...
- А точно - восемнадцатый век?
- Да точно абсолютно. Да вы и сами-то, молодой человек, взгляните: клеймо явно нефабричное. Индивидуальное. И оригинальное. А я всех ювелиров прошлого века по клеймам знаю... Как и дядя твой, Степушка. Вот был ювелир-то - от Бога!
* * *
Прошла Алька за генералом товарищем Григорьевым по коридорам длинным в другое крыло. Спустилась по лестницам гулким. Распахнулись перед нею двери широкие. За дверью пост. "Ваши документы!". И еще пост. И наконец:
- Добро пожаловать на главный узел связи округа... товарищ Краснова.
Узел связи тот - зал обычный. С телефонами. С коммутаторами.
Только - без окон.
Зато - свет люстр яркий здесь круглосуточно. От автономного источника питания.
- Здесь связь со всеми штабами армий - с Гродно, с Белостоком, с Кобриным. С полевым фронтовым командным пунктом в Обуз-Лясной в районе Барановичей. Со всеми дивизиями и корпусами. Со всеми частями второго эшелона. Только сейчас связь исключительно проводная. Приказ командующего и указание 3-го отдела штаба.
- Почему?
- Если радиостанции вдруг заработают - то мы сразу их вычислим. Работать в зоне округа могут только не наши. У наших - радиомолчание.
Остановился товарищ Григорьев. И на Альку посмотрел хитро.
- А не продолжить ли нам разговор в моем кабинете?
А в кабинете-то товарищ Григорьев сразу быка за рога-то и взял:
- Связь у нас в округе наихреновейшая.
* * *
- Так о броши той - что вы мне сказать можете?
- Смотрите. Сам цветок. И цвет его. В символике цветовой это "опасность" значит. Эта брошь - сигнал кому-то. Скорее - любовнику от любовницы. Или наоборот.
- Но брошь-то женская.
- Это как сказать... Ведь век восемнадцатый - это эпоха-то галантно-рококошная. Там женщины в мужчин переодевались, да и мужчины в женщин тоже. Елизавета Петровна, дщерь Петрова, любила те забавы изрядно, да и Екатерина в военных костюмах-то появляться прилюдно не брезговала. В тот день, кстати, когда она полки гвардейские супротив мужа поднимала, она гарцевала в специально сшитом для нее мундире Лейб-Гвардии Измайловкого полка. Да-с... не только сейчас, молодой человек, у нас девок-то в обмундирование паковать начали... Да и лица пола-то мужского в ту пору женским платьишком да корсетом с подъюбником из уса китового тоже не пренебрегали. Или амазонкой полуженской. Paris est le créateur de tendances. Âge galant. Oui-oui. Так что эта брошь могла быть и женской, и мужской.
- Это к чему?
- К тому, что у дам и кавалеров в восемнадцатом веке были знаки свои. В том числе - и невербальные. И по формально-цветовой гамме тоже. То есть, дама или кавалер, украсив свое платье или камзол, могли самим украшением на многое указать. Встречаться, например, в парке за живой изгородью или нет, поскольку муж злой следит. Или да-да-да. Или нет-нет-нет. Или еще - взаимны чуства, иль ником образом. Ну, и так далее. Те, что победнее - как правило, живые цветы использовали. Ну а те - что побогаче, могли себе и платиново-бриллиантовые сделать. На каждый случай.
- Но ведь пара одинаковых брошей могла у того же мужа подозрение вызвать... Или у жены ревнивой. Выходят на балу любовнички с брошами одинаковыми - и...
- Могла. Но не вызывала. Кому охота спорить о вкусах. Если все это в высшем свете происходило.
- Значит, к броши этой парная была?
- Могла быть. И, думаю, была. А вообще - трудно сказать однозначно!
* * *
Подошли к подъезду дома начальственного двое рабочих. Оба - в комбинезонах синих. Оба - в сапогах высоких, резиновых. Оба - в кепчоночках серых. У обоих - инструментик в руках в чемоданчиках, ломики да кирочки за плечами.
Поднялся им навстречу консьерж бдительный, в фуражечке-то сине-краповой.
- Товарищи, куда направляемся?
Развернул перед ним один из рабочих бумагу под грифом "НКВД СССР. Административно-хозяйственное управление (АХУ)". Взглянул консьержеохранник на подписи комиссара госбезопасности третьего ранга товарища Сумбатова да его зама московского, военинженера первого ранга товарища Саларьяна. Вытянулся в струночку вяло.
- Слушаю вас, товарищи рабочие.
А товарищи рабочие - непромах. Шустрые.
- У вас в подвале где-то утечка воды. Эт, во-первых. И еще есть проблемы с кабелями. Электрическими. Так что нам нужен доступ в подвал. Эт - во-вторых.
- Но он опломбирован. Я не имею...
- Ты документ видел? С печатями. Так что открывай. Или - пиши отказ. Прямо на наряде. С указанием имени-фамилии-звания-полностью.
Хмыкнул человек в фуражке чекистской. Почесал щеку плохобритую. И на бумаге той расписался - живенько. "Разрешаю вскрытие пломбы. Сотрудник охраны - тов. Петряев".
- Только я вас в журнал должен внести. Как ваше фамилие?
Хмыкнул один из рабочих - коренастый, плечистый да в кепке на затылочек сдвинутой:
- Эт - запросто! Пеши исчо! Я - Панаев, а вот он - Скабичевский.
* * *
- Я не очень понимаю, товарищ...
- Да тебе и понимать нечего. Не связь у нас, а хрень моржовая. Я уже генерал-майору товарищу Гапичу, начальнику Управления связи Красной Армии, бумагу послал по этому поводу. И не одну... Ну а тебя мне, Краснова, послал сам господь Бог. Если он, конечно, есть.
Налил товарищ Григорьев кофе в стаканы фарфора хорошего тонкого. Сам отпил. Да и Альке кивнул:
- Ты пей. Хороший кофе. Вот так у нас. Кофе хороший, связь - говно.
Вновь прикинулась Алька дурочкою глазастою.
- Я опять не очень понимаю вас, товарищ генерал...
- Я здесь давно уже сижу да связью той руковожу. В рифму сказал. Но еще два года назад, во время похода освободительного, мне все стало понятно и ясно. Вот так вот - все и сразу. Связь, повторяю, - говно. Ни кабеля, ни аппаратов, ни специалистов. Ни понимания у руководства. Не буду грузить тебя техническими подробностями, если захочешь, сама документы посмотришь, благо - допуск есть. Связь у нас только на бумагах хороша, а на деле - без гроша. А без связи войска - просто толпа вооруженная. И дело не только в линиях связи. Дело и в подготовке командиров наших.
* * *
Глянула Алька на генерала Григорьева. Глаза свои змеиные чуть прищурила. И спросила - в лоб:
- А зачем ты мне все это, Андрей Терентьевич, рассказываешь? Под расстрел захотел?
- А затем, товарищ Краснова, что мне свою жопу прикрывать надо, извини меня, конечно, за мой французский. Еще раз. И еще. Но дело в том, что связь такая у нас везде. И в округе, и во всей нашей Красной Армии. И иначе в наших условиях быть не может. С нашим-то уровнем техническим. С нашей подготовкой специалистов. С нашим пониманием войны современной. Мы же до сих пор на Суворова молимся. Пуля дура, штык молодец. Флажками семафорим. Адьютантов с донесениями посылаем. Зато все - с дипломами да аттестатами. Академий понаоткрывали, а до сих пор командиры приказы с ошибками пишут.
Замолчал товарищ Григорьев. На Альку посмотрел испытывающе:
- Но случись у нас здесь что - виноват-то, в случае чего, я-то буду. Прокуратуре да Военной коллегии Верховного суда все, что я тебе тут сказал, не объяснишь, не докажешь. Да и вообще - никому и ничего не докажешь. Vae victis. Так что мне все равно рано или поздно звезды с петлиц сорвут. А вот ты меня спасти сможешь. Если доложишь все по инстанции. Все правильно доложишь.
- А почему именно я?
- А кто еще? Начальство мое? Оно себя спасать будет. Да и свою-то жопу оно защитить-спасти-то не сможет, не то что - мою. А вот ты, товарищ Краснова, - сможешь. Если захочешь. Перед товарищем Сталиным. Я верю, что он тебе верит. Только не рассказывай мне сказки, что ты из Наркомата обороны. Ты более высокого полета птица. Из ЦК. Или еще выше. И зачем ты сюда прислана - мне знать нет надобности. У меня меня своих забот полно. Так поможешь?
- Обещать не могу ничего, но словечко замолвлю, коль будешь того достоин.
- Ну и ладушки. А я тебе покажу да расскажу все. Чего никто никогда и не видел. Что тебя интересует?
- ВВС фронта... извините, округа. И лично генерал-майор авиации Герой Советского Союза товарищ Копец, начальник ВВС. Он же в Испании был? Как и товарищ Павлов? Как и командиры дивизий многие?
- Ну, был. Ну, сбил там шесть самолетов. Ну, получил Героя. Ну, стал генералом. И что? Испания это больше тема нашими газетами раздутая, чем реальная война. Там много чего было. Но сейчас никаких "испанцев" в Красной Армии как организованной группы нет. Насколько я знаю, а знаю я много. Тем более, что товарищ Павлов был командиром бригады танковой, а товарищ Копец - летун вольный. Как и все они - Рычагов, Смушкевич, Пумпур.
Повисла в кабинете пауза неловкая.
* * *
Кашлянул генерал Григорьев звонко-отчетливо.
- Да и об арестах их я знаю тоже. Грош цена мне, начальнику связи округа, если я знать ничего такого никак не могу. Знаю, конечно. Но только это не мое дело, а органов. Я - не вмешиваюсь. Спасибо, ученый... Так вот, самое главное - Копец-то генерал без войска. Ведь все смешанные авиадивизии в армиях фронта в случае войны оперативно подчинены не ему, а командармам, Коробкову, Голубеву да Кузнецову. А ему-то - только авиация резерва фронта и Главного командования Красной Армии. То есть, ДБА так называемая, которая тактические задачи самостоятельно решать не в состоянии, да дивизия истребителей, которая по мобилизации Минск прикрывает, но сейчас под Оршей да Могилевом базируется. Да и у других резервных дивизий аэродромы, насколько я знаю, - под Смоленском, Борисовом да Бобруйском. Даже у нас здесь их почти нет. Только пара эскадрилий. В лучшем случае, полк.
- А он же что тогда делает?
- Руководит. С чердака своего высоко-геройского. Только ведь смысл-то в чем?.. В том, что ты, коль руководишь, и будешь за все отвечать. В том числе и за то, за что ты не отвечаешь. Вот товарищ Копец и отвечает за всю авиацию. А командуют ее боевой ударной частью - смешанными авиадивизиями - командармы. И связь в ВВС не лучше, а даже хуже, чем у остальных. Он мне рассказывал и докладухи наверх писал. В гарнизонах связи часто нет даже обыкновенной телефонной. Оперативные аэродромы некоторые вообще в проводную связь ВВС округа выходов не имеют. Некомплект только комначсостава у связистов в ВВС почти семьсот человек. Обеспеченность радиостанциями на половину потребностей и заявок. И так, дескать, сойдет. Большинство командиров рот и взводов связи подготовлены на курсах, где уровень подготовки той чисто символический. Ни хера ничего не умеют, а главное - не хотят. Но отвечает за все в своем ведомстве, конечно, Копец.
Махнул товарищ Григорьев рукою:
- Я вот тоже, бля - за вообще всю связь в округе отвечаю. Но пока мобилизация не объявлена, все равно мы работаем через каналы наркомсвязи. Подключайся любой мудак к телефонной линии - да все разговоры Павлова-то и слушай! Это-то ты и сама все знаешь, чего я тебе рассказываю.
* * *
- А кто такую систему придумал идиотскую?
- Тс-с! Почему идиотскую? Она надежно защищает нас от любого заговора внутри Красной Армии или в других структурах. Типа НКВД. Но в случае нападения на нас внешнего противника...
- Спасибо, товарищ генерал!
- Всегда пожалуйста, кобра! Только глазами на меня своими не смотри так...
- Я не кобра!
- Понимаю. А систему-то ту придумал сам...
- Стоп! Ясно.
* * *
Двери закрытые садика детского, деревянные, со стеклянной раскладкою - да и стук-постук в них!
Открывайте! Государственная необходимость.
И еще - стук! Стук!
Вышли на стук их жаркий две воспитательницы. Молодые. В халатиках белых. Стриженно-завитые. Белозубо-чернобровые. Реснитчато-глазастые. Курносые.
Лыбятся девчонки. Как Машка из общаги на Стромынке. Особенно та, что справа - перегидрольная. Вот моду-то взяли все - в блондинок-то краситься. Перекисью. Да кудри делать витые. Спиралькою.
Хмурится только нянька толстая в платке-косыночке. Двое - подозрительных! Уж очень-очень. В комбинезонах синих да в сапогах резиновых, с сумками брезентовыми чересплечными. В руках-то - ломики. А на ремнях широких кожаных - кирка да лопатка саперная. Не шпионы ли вражеские? Не белогвардейцы ли недобитые? У одного - вон усищи какие!
- Кто такие? Чего надо?
- Здравствуйте, товарищи воспитательницы! Мы - водопроводчики. От МКХ.
- Нам бы тут подвалы проверить. Что-то где-то куда-то течет. А куда вот - не знаем.
Хихикнули воспитательницы розовощеко.
- Проверяйте. Хорошо, что детки-то пока на даче!
Еще раз хмыкнула нянька:
- Документы, товарищи водопроводчики!.. Та-а-к. Ну, допустим... А нахера вы нам нужны здесь? У нас ведь и свой дядя Коля-сантехник есть!
Тут ей одна из воспитательниц кудряво-стриженых и шепнула:
- Тетя Маня, дядя Коля ж в запое... Как дети отъехали, так и...
Сверкнула тетя Маня глазом злым, государственным.
- Коли так - пущай проходють!
* * *
Дел у Альки на узле связи - видимо-невидимо. Хотя - какие у ней дела?
Нет, дела, конечно, важные. Во-первых, полушать разговоры разные да почитать документики интересные. Это - официально. А неофициально, во-вторых, - прикинуть, как товарища Григорьева в случае сигнала уничтожить, как главный коммутатор из строя вывести, как аппараты телеграфные обесточить. Далее - по ситуации. Нужно пройти сквозь охраны посты, сквозь коридоры и переходы, сквозь приемные да отдыха комнаты - чтоб весь штаб округа иль фронта Западного ударом одним от войск отрубить. В ТТ-пистолете - восемь патронов. Плюс запасная обойма. Каждому патрону - жертва намечена. Только в цель. Только в голову. Никакого патрона последнего себе не оставлять - все пули точно в головы вражеские лечь должны. Без промаха.
Главное в таком деле - внезапность. Внезапно появиться в месте нужном - внезапно уйти. Знает она внутреннее устройство здания и помещений всех - как пять пальцев своих. Кроме нескольких лестниц закрытых. Несколько вавриантов проработала. А еще больше - просчитала. Потому и оставлен штаб на месте в Минске в особняке своем, как товарищ Сталин сказал, - чтобы ей потом снова ситуацию на месте новом перепросчитывать не пришлось дополнительно.
Но то - тайна для всех большая. Ни жестом, ни взглядом тайну ту никому выдать нельзя. Сидит она днями да ночами - в наушниках больших, эбонитовых, да разговоры интересные слушает. Тут главное знать - куда какую клемму на коммутаторе подсоединить. Подсоединил правильно - и слушай себе, хоть простую линию, хоть ВЧ, хоть городскую.
А еще ей все документы доступны, в том числе - и секретные. Но про секреты те - молчок. На то и секреты.
* * *
В подвале Кныш лампу зажег. Светом желто-яичным стены известково-кирпичные сводчатые выхватил. И пол земляной.
- Так. Теперь послушаем-постукаем...
Взял товарищ Кныш кирочку малую в руку. И - давай стукать по полу да по стенам. По каждому квадрату. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук.
И вдруг -Бух!
Шепнул Кныш сдавленно:
- Неужели, есть?
Подковырнул плиту в углу товарищ Кныш ломиком-фомкой стальным. И еще одну. Окрылся лаз узкий. Пахнуло тяжелым воздухом застоялым, с сероводорода примесью и еще дряни какой-то густо-вонючей.
Усмехнулся товарищ Кныш:
- Ну-с, пробуем!
И противогаз натянул.
Как и Степа.
Ведь в том лазе-проломе возможном могло всякое быть.
* * *
Помимо сидения на узле связи - бродит Алька по городу. Вроде бы бесцельно. Хотя чего ей бродить - гостиница окружная в двух шагах - по улице Советской чуть пройти в сторону Свислочи. Но бродит она по городу часами. Крюк делает через Володарского, Немигу да Горького улицу. Иногда через мост над Свислочью переходит да от госпиталя окружного к театру оперному идет, а от него мимо Танкового командного училища имени товарища Калинина да Третьего Дома Советов - вновь на Немигу да на площадь Свободы мимо коллегии бывшей иезуитской да костела Мариинского барочного. Или - наоборот, через улицы Володарского, Маркса да Кирова, мимо замка Пищаловского, тюрьмы, что Володаркою кличут. Или просто по Советской туда-сюда - под перезвон трамваев вечерне-уютный, мимо стеклянно-бетонного куба здания НКВД нового, мимо витрин ГУМа да сияющего стеклом Госбанка, мимо кино "Чырвоная Зорка" с афишей "Танкер Дербент", мимо постовых в гимнастерках летних. И еще - двориками проходными. Тропами тайными. Ходами темными.
Неважно, каким маршрутом, важно гулять. Это обязательно. Каждый вечер. Нельзя только делами заниматься. Нужно воздухом дышать. Чтобы внимание ненужное не привлекать. Его. внимание чужое, не только привлекать нужно - но и отвлекать тоже. Командировка командировкой, но делу время, а потехе час.
Тут все недалеко - тут все рядом. Минск - город маленький.
Чай, не Москва.
А Дом Красной Армии в Минске - вот он, прямо через дорогу - лучший в СССР. Здесь и библиотека. И бильярд. И холлы да залы отделаны так, что сама Москва позавидует. С росписями да фресками, с мрамором да гранитами, с порфиром да малахитом, со штофными обоями да позолотой. Сам Дейнека тот дом, говорят, расписывал.
Ох, и хорош-то дом. Свежеотстроенный. Свежеотделанный. А зал-то с акустикой отличной только-только год назад-то сдали. Лучше даже, чем в театре оперы минском.
В субботу вечером - "Тартюф" мольеровский, говорят, дан будет с артистами самого МХАТ имени Горького. Красота. А в воскресенье - шеридановская "Школа злословия", с Яншиным, Кторовым, Массальским да Андровской.
* * *
И еще в Доме Красной Армии бассейн есть.
Самый-самый-самый в республике. И действительно - самый. Вы уж поверьте.
Испробовала тот бассейн Алька да на шкурке своей нежно-девичьей. Нырнула в воду голубую-прозрачную, сияюще-бело-кафельную.
Ух! Хорошо!
А уж если совсем погулять-то захочется - вот он Парк Горького. Но не московский, а минский. На берегу реки Свислочи. Тут аллеи прямые. Тут тополя-то тяжелые. И фонтаны гудящее-бисерно-водные. А танцплощадка - как в Москве. Еще и лучше.
Можно танцевать до утра.
Только во всем городе - патрули. Военные. Вечерами да ночами. С повязками красными.
Бдительные.
* * *
Ход идет. Кирпично-сводчатый. Светит фонарь воспаленно-желто. Скользят ноги по полу илисто-глинистому. Дышать тяжело. В противогазе. Тупик. Сигналит товарищ Кныш - возврат.
Выдыхают Кныш со Степой тяжело. Выбрались на поверхность, в подвал.
- Ничего тут нет!
- А - если есть?
- Чтобы это найти - нужно организовывать раскопки полномасштабные. Да во дворе - шурфы пробурить, чтобы воду откачать. А сейчас никто это делать не будет. И не сможет.