Аннотация: Когда Свобода становится дороже Жизни...
"Гораздо лучше умереть одной смертью,
Чем каждый день умирать
Тысячью маленьких смертей."
Рам Цзы
Глава первая. Свобода или Смерть!
"Свободы нет.
Но есть освобожденье,
Среди рабов единственное место
Достойное свободного - тюрьма!
...
Не в равенстве, не в братстве, не в свободе,
А только в смерти правда мятежа."
Максимилиан Волошин
Кирка в который уже раз скользнула по камню и высекла искры из пола совсем рядом с ногой Рауля. Он безразлично перехватил ее поудобнее и продолжил свой каторжный труд. Да, случалось, что заснувшие от неимоверной усталости или просто обессилевшие рабы ранили и калечили кирками самих себя, но Раулю везло вот уже около трех лет. Если задуматься, он вообще был удачлив, просто в прошлом этого не ценил, и лишь в аду каменоломен Шамбалы возблагодарил благосклонную судьбу: у него не было врагов среди рабов, его редко и только за дело били надзиратели, да и тяжелая монотонная работа, убивавшая иных за недели, не могла сломить его богатырское здоровье. Разве что руки постоянно дрожат, но тут уж ничего не поделаешь...
В который раз Рауль подивился тому, что ни он, ни тысячи тысяч его товарищей по несчастью, прошедшие и проходящие через эти каменоломни, не подозревают, для чего предназначены все эти каменные глыбы, старательно высекаемые ими в титанических пещерах. Говорят, из них складывают храмы кровожадных лемурианских божеств и гробницы знати, но наверняка не знал ни один, да и надсмотрщики не поощряли разговоров между рабами. Самому Раулю не довелось увидеть ни знаменитых пирамид, бросающих вызов горам и Времени, ни многоступенчатых зиккуратов, с которых жрецы сбрасывают обескровленные тела жертв, ни затерянных в самом сердце Лемурии, где жаркие пустыни уступали место окутанным испарениями болотам, каменных плит - наследия веков, когда еще не было ни лемурийцев, ни антланийцев, а может быть - и самого человечества. Единственной "достопримечательностью" южной деспотии, которую он видел, бредя в караване рабов из порта в каменоломни, была черная твердыня, нависавшая над столицей Шамбалой.
Иногда Рауль спрашивал себя - может быть, он давно мертв, и по воле Громовержца отправился в мрачный Гадес? Может быть, тот копье, которое выбило его из седла, на самом деле пробило его сердце? Неужели он, грязный невольник, до самой смерти обреченный гнить в этих пещерах, в этой же самой жизни был блестящим кавалергардом и контом Юго-Восточного побережья Антлани? Но, подумав, Рауль прогонял эти мысли: ему не за что было ждать посмертного наказания, да и били тут слишком больно для того света. Его посещали и мысли о самоубийстве, тем более, что едва не на его глазах несколько рабов сводили счеты с жизнью, однако и им бывший аристократ воли не давал, продолжая день за днем, год за годом трудиться на пленивших его врагов.
Пленники лемурийцев были лишены всякой надежды на освобождение. Лемурия, находившаяся на огромном расстоянии от иных стран и континентов, защищенная своим могучим флотом, не могла быть в обозримом будущем завоевана никакой внешней силой. Побег же или бунт были одинаково бессмысленны - что могли беглец или несколько сотен восставших сделать в сердце чужой страны, не говоря уже о том, чтобы покинуть ее берега? Поэтому кровавые конфликты с надзирателями обычно затевали не антланийцы, а варвары из Гипербореи, да и то лишь стремясь к достойной смерти, а не к побегу. Соотечественники же Рауля, у себя дома - представители высококультурного и могущественного народа, в плену быстро впадали в апатию и смирялись, по крайней мере внешне, со своим положением. В Лемурии рабы были в основном либо антланийцами, либо гиперборейцами - чернокожие, бывшие основным населением страны, не низводили до невольничества своих соплеменников, чаще всего просто убивая их за проступки, а желтые аборигены восточных островов, также как и меднокожие кочевники Степи умирали в рабстве быстрее, чем успевали принести ощутимую пользу - особенно в каменоломнях.
Рауль тряхнул головой, возвращаясь к реальности, и размахнулся киркой, однако позади, у выхода, раздались гортанные голоса стражников, и он, как и другие рабы, повернулся на них.
Три чернокожих в набедренных повязках почти тащили на себе нового, незнакомого Раулю невольника к огромному деревянному вороту, предназначенного вместе с еще несколькими такими же для транспортировки каменных блоков на веревках и деревянных платформах вниз. Это была адская работа, на которую ставили лишь самых сильных рабов, предварительно ослепив их. Не был исключением и этот - изуродованные глаза немолодого, поседевшего антланийца были крепко зажмурены. Даже Рауль, далеко не слабый даже после трех лет рабства, поразился мощи, которой явно обладал пленник - впрочем, сейчас он безвольно висел на руках чернокожих. Те подтащили его к опустевшему вчера вороту, приковали там и на ломаном антланийском объяснили, что он должен делать. Что он ответил, Рауль уже не услышал, предпочтя вернуться к работе - вымотанные долгим подъемом сюда с едва переставляющим ноги слепцом на руках, стражники вполне могли сорвать злость на первом попавшемся нерадивом рабе. Впрочем, время от времени он оглядывался на новичка, чье лицо казалось ему знакомым. Не смотря на следы всех перенесенных лишений, лицо ослепленного несло на себе черты благородства - точеные черты аристократа Антлани.
Наконец, пришло время отдыха. Рабов разделили на десятки, каждый из который обошли надсмотрщики с кувшинами воды и корзинами тощей вяленой рыбы, затем невольников погнали еще глубже в пещеры - туда, где они проводили в беспокойных снах ночи вот уже на протяжении поколений. Там прямо в камне были высечены жалкие закутки, в которых могло поместиться человек пять - их холодный пол, выстланный вонючей, опрелой соломой, казался наслаждением рабам, целый день проведшим в труде и стоя. Чад огромных факелов на стенах был для невольников слаще куда более чистого воздуха каменоломен, а тяжесть кандалов казалась ничтожной по сравнению с тяжестью кирки.
Удача вновь улыбнулась Раулю. Поскольку каменный мешок, в котором он все это время проводил ночи, был совсем рядом с входом, туда рабы, вынужденные надсмотрщиками вести под руки новичка, и втолкнули этого слепца. Рауль, решив пожертвовать каким-нибудь часом сна для разговора с ним, дождался, когда затихнет шум устраивающихся на ночь десятков невольников, когда с шумом захлопнется тяжелая, окованная металлом дверь за надсмотрщиками, и, тихо подобравшись к слепцу, шепнул:
-Эй! Не спишь?
Тот, сидевший, привалившись спиной к холодной стене, чуть заметно вздрогнул, но так же шепотом ответил:
-Не сплю. Хотя что еще делать без глаз...
Рауль сел рядом со своим собеседником и так же тихо продолжил:
-Я гнию тут уже три года, но твое лицо кажется мне знакомым. Ты был при дворе короля?
Слабая улыбка, или скорее гримаса, искривила губы слепца:
-Был при дворе... Я - Хильфред.
Сначала Раулю ничего не сказало это имя, но мгновение спустя он недоверчиво посмотрел на соседа. Тот, словно почувствовав этот взгляд, с прежней усмешкой сказал:
-Да, тот самый Хильфред, которого называли "Славой Антлани". Я двадцать лет разил врагов от океана до океана, чтобы закончить жизнь, вращая ворот на каменоломнях моих злейших врагов... А ты?
-Я Рауль, конт Юго-Восточного побережья.
Хильфред кивнул.
-Я знал твоего отца, и наверняка видел тебя при дворе. Ты попал в плен в бою с пиратами?
-Да. А ты? - Рауль спохватился, размышляя, можно ли так фамильярно разговаривать с живой легендой его далекой родины, но слепой полководец развеял его сомнения:
-Здесь мы все равны и все на "ты". Что же до меня, то эти черные обезьяны просто взяли на абордаж корабль, на котором я перебирался на северное побережье. Немудрено - у них было десять боевых судов. Если бы меня не оглушили, я бы закололся или бросился в воду, но - не повезло, вот мы и беседуем с тобой, Рауль.
Бывший конт не нашел, что ответить. Неожиданно Хильфред повернул к нему лицо, словно мог видеть своего собеседника обожженными глазницами, и четко, хоть и негромко, спросил:
-Ты хочешь отомстить?
-Да! - Без колебаний ответил Рауль, но тут же пришел в себя - Но это невозможно. Мы в кандалах и без оружия, а они...
Плененный полководец даже задрожал от волнения. Он вцепился в плечо собеседника, притянул того к себе и зашептал на ухо:
-Завтра тысячи из нас умрут. Пока меня вели сюда, я слышал, о чем говорят черные - я понимаю их язык. Завтра будет великий праздник богини Матар Ти Хаммуз, в столицу пригонят рабов со всей Лемурии, в том числе из этих каменоломен, и убьют их одного за другим на вершинах зиккуратов. Но перед тем, как подвести рабов к алтарям, с них - снимают оковы!
Первой мыслью Рауля было: "Наконец-то!" Он почти обрадовался этой смерти, которая, возможно, освободит его завтра от цепей, от кирки и камня, от этого вонючего узилища... Но Хильфред продолжал шептать, едва не срываясь на крик:
-Какие мы антланийцы, если добровольно взойдем на алтари их божков-кровососов и дадим себя заколоть, как скот?! Лучше уж умереть в драке, хоть и с голыми руками! А подумай, что случится, если на стражников бросится не один раб и не один десяток рабов, а - все? Они же, твари, думают, что довели нас до животного состояния... Ну? Что скажешь?
-Что я должен сделать? - ответил Рауль, которому вместе с волнением Хильфреда передалась и его нервная дрожь.
-Я слеп, да и никого здесь не знаю. Ты - другое дело. Поблизости есть стража?
-Нет, здесь только рабы.
-Отлично! Обойди, кого сможешь, расскажи, в чем дело, и предупреди, чтобы были готовы напасть на стражников, когда нас приведут на площадь Шамбалы. Здесь, конечно, останется большинство, ну, будем надеяться, что рабы из других мест нас поддержат. Берешься?
-Берусь.
-Тогда, во имя Громовержца - ступай.
Раулю потребовалось около полутора часов, чтобы оповестить всех - нашлись добровольцы, взявшиеся ему помогать. Даже с гиперборейцами, понимавшими его слова с пятого на десятое, ему удалось изъясниться. Предательства бывший конт не боялся: доносительство среди рабов не практиковалось, потому что выслужиться перед надсмотрщиками было невозможно. В худшем случае невольники могли проявить апатичную покорность перед лицом неизбежной смерти, но не предать.
Вернувшись к Хильфреду, он нашел его в той же позе, в какой и оставил. Услышав приближение Рауля, тот повернулся всем телом в его сторону и нетерпеливо спросил свистящим шепотом:
-Ну? Удалось?
-Я поговорил почти со всеми.
-Хорошо. А теперь нужно выспаться. Вручим свою судьбу Громовержцу до тех пор, пока не придет время действовать...
Как оказалось, попасть в число будущих жертв кровожадной богини было очень просто. Судя по всему, хозяин каменоломен Шамбалы был расчетливым и предусмотрительным, а потому чернокожие надсмотрщики отбирали для праздника в первую очередь больных и изможденных невольников, вместо которых, понятное дело, должны будут прислать молодых и здоровых. Кашляя и изображая слабость, Рауль и Хильфред мгновенно попались на глаза стражникам, и их вывели в каменный туннель, ведущий наружу. Впрочем, хозяин не хотел и прогневить Матар Ти Хаммуз, и потому был готов пожертвовать ей несколько крепких, мускулистых рабов, а именно - гиперборейцев, считавшихся, во-первых, склонными к неповиновению, а во-вторых - детьми богов далекого Севера, враждебных Великой Матери, Бездне Бездн. Эти молчаливые гиганты, похожие на мраморные статуи атлетов, спокойно дали сковать себя общей цепью - предупрежденные Раулем, они не оказывали сопротивления раньше времени. Особенно выделялся среди них Бранивлад - покрытый ритуальными татуировками и шрамами сын вождя одного из северных племен, рыскавший с юных лет по морям с верной дружиной, мстя лемурийцам за смерть старшего брата. В конце концов да же таинственные владыки Лемурии, погруженные в мрачное колдовство, обратили внимание на непобедимого морехода. Длинные ладьи Бранивлада были завлечены в ловушку, и вскоре запылали под дождем из подожженных стрел. Северяне взяли на абордаж один из лемурийских кораблей, но их осталось слишком мало, чтобы вырваться.
Всего для жертвоприношения из двух тысяч невольников отобрали около двух сотен. Привычно разбив их на десятки и сковав цепями между собой, чернокожие погнали рабов к выходу из каменоломен, подталкивая древками копий и обсидиановыми мечами. Раулю пришлось несладко - нужно было двигаться вместе со всеми, а он еще и вел слепого, то и дело оступавшегося Хильфреда.
На свежем воздухе у рабов закружилась голова, солнечный свет слепил глаза, кое-кто потерял сознание: ведь многие, как Рауль, годами не покидали каменоломен. Босые ноги, привыкшие к отполированным поколениями предшественников переходам в скалах, сразу начали кровоточить на острых камнях дороги от каменоломен к Шамбале. Столица Лемурии представляла собой обрамленное предместными садами множество белых двухэтажных домов с плоскими крышами, сгрудившихся вокруг величественных дворцов знати и зиккуратов, а над всем этим нависала скала с черным замком, даже отдаленно не напоминавшим величественные цитадели Антлани или грозные и грубые крепости гиперборейцев. Очертания обители властелинов Лемурии были подчинены нуждам магии, а не обороны. Странно, но башни замка были украшены звездами и полумесяцами - и это в самой жаркой из известных антланийцам стран!
Когда рабов ввели в город, Раулю бросился в глаза контраст между тем, как выглядела Шамбала издали, и что она представляла собой вблизи. Повсюду, в связи с праздником, было изобилие золота, серебра и драгоценных камней, своим блеском заставлявшее глаза слезиться, на пути часто попадались фонтаны, а сказочные храмы и дворцы казались перенесенными в реальный мир из сказок, но все это не затмевало грязи на улицах и во двориках, черных провалов окон и осыпающихся стен домов, не затмевало ощущения какого-то проклятия, чьей-то злой воли, господствовавшей над столицей. Толпы народа расступались перед рабами, с интересом глазели на оборванных и даже совсем нагих, заросших волосами, изможденных невольников, и тут же забывали о них, погружаясь в безумие крикливой, надоедливой музыки, базарный гомон, представления лицедеев... Как ни странно, белых на улицах было не меньше, чем черных, хотя последние, несомненно, были господствующей расой, а первые принадлежали к таким же рабам, что и обитатели каменоломен. Рауль видел в глазах городских невольников - носильщиков паланкинов, писарей, проституток, ремесленников - сочувствие и жалость, но время от времени наталкивался и на взгляд, полный презрения и нескрываемой радости: "Грязные оборванцы! Хвала богам, я не такой!". Чернокожие же, закутанные в дорогие ткани, безвкусно увешанные украшениями, смотрели на караван предназначенных в жертву богине с ленивым любопытством.
Сопровождавшие рабов надсмотрщики приказали им остановиться, когда караван вышел на невероятно просторную площадь, в центре которой находился огромный многоступенчатый зиккурат. Вокруг него уже толпились невольники из других мест, также обреченные на мучительную смерть во славу Матар Ти Хаммуз, а на некотором расстоянии от них - горожане, отделенные от смертников цепью стражников: мускулистых чернокожих в набедренных повязках из шкур леопардов, чье вооружение, тем не менее, было таким же, как у простых надсмотрщиков из каменоломен - копья и мечи из обсидиана. Рауль заметил и некоторое количество лучников на крышах зданий, окружавших площадь, и еще острее ощутил обреченность - не только собственную, но и всех, предназначенных в жертву.
Невозможно было увидеть с площади, что происходит на верхней площадке зиккурата, но даже один низкий, рычащий голос, доносившийся оттуда, наполнял сердца рабов ужасом. Язык древнего ритуала обращения к богам южного континента не имел ничего общего даже с языком самих лемурийцев, не говоря уже о других народах, скоре всего, он был чужд человечеству. Сознание Рауля на мгновение помутилось, и перед внутренним взором промелькнули видения гигантских ящероподобных созданий с маленькими злобными глазками, ворочавшихся в болотистой жиже - быть может, уже в те времена звучали подобные заклятия?
А затем над площадью разнесся истошный вопль ужаса и боли, оборвавшийся захлебывающимся хрипом. И, вторя реву невидимого жреца, все чернокожие закричали, потрясая оружием и кулаками:
-МАТАР ТИ ХАМУЗ! МАТАР ТИ ХАММУЗ!! МАТАР ТИ ХАММУЗ!!!
Завороженный происходящим, Рауль очнулся, только когда с него и еще с пяти рабов, среди которых были Хильфред и Бранивлад, сняли кандалы и древками копий вытолкали из толпы к самым ступеням зиккурата. Бывший конт, желавший теперь только одного - чтобы все это поскорее кончилось, с каким-то увидел, как по этим ступеням спускается к ним мускулистый чернокожий в магической раскраске и ритуальном облачении, должно быть - младший жрец. Не говоря ни слова, он повелительно протянул правую руку и положил ее на плечо Хильфреда, левой указывая туда, откуда пришел. Но пленный полководец не пошевелился, даже его лицо с зажмуренными глазами не дрогнуло.
-Он слепой... - сказал Рауль, и тут же получил сильный толчок древком копья. Впрочем, служитель кровожадной богини и сам понял, в чем дело, и схватив Хильфреда за руку, потянул за собой. И вдруг прежде сгорбленный, апатичный слепец выпрямился и во всю глотку рявкнул в лицо жреца солдатское ругательство. Тут же кулак Хильфреда с фантастической для слепца точностью врезался в подбородок служителя Матар Ти Хаммуз, да так, что тот замертво рухнул к ногам раба, расшибив себе голову о нижнюю ступень зиккурата.
Какое-то время ни рабы, ни стража вокруг не двигались, ошеломленные небывалым прежде в Лемурии событием. Огромная же площадь вовсе не заметила произошедшего, по прежнему внимая реву с вершины зиккурата.
Ослепленный Хильфред по звукам вокруг понял, что его примеру не последовали, и что вот-вот его жизнь оборвет копье или меч пришедшего в себя стражника. Не помня себя от гнева и презрения, он стиснул кулаки и закричал, заглушая и шум толпы, и заклятия жрецов:
-Трусы! Скот! Будьте вы все прокляты!..
...Стремительно мелькнул обсидиановый меч старшего надзирателя из каменоломен...
Но его смертоносная дуга оборвалась прежде, чем достигнуть головы Хильфреда. Руку ненавистного всем своим подотчетным рабам палача перехватила другая рука. Надзиратель успел только тонко, как женщина, закричать, когда гипербореец Бранивлад вырвал у него оружие, а самого его швырнул в толпу чернокожих, принявших собственного начальника на острия копий. Не давая им опомниться, северянин обрушил меч на голову ближайшего стражника.
С Рауля спало оцепенение. Он оттолкнул Хильфреда вглубь толпы рабов, поскольку слепец не смог бы постоять за себя во всеобщей смуте, и подхватил с земли обсидиановый меч, оброненный последним из убитых Бранивладом чернокожих. И вот уже бывший конт и гипербореец встали спина к спине, готовясь подороже продать свои жизни.
Однако толпа вокруг них больше не была прежней. Сознательно не верившие в возможность собственного освобождения рабы все же бессознательно надеялись, что таковая представится, особенно после разговоров с Раулем накануне. И если инициативы Хильфреда было не достаточно, то последовавшие за ним Бранивлад и Рауль подали пример остальным. Сыграли свою роль и ненависть к надсмотрщикам и вообще лемурийцам, и желание поквитаться за прежние обиды, и загнанная в глубины души, но еще сохраненная гордость... Словом, бунт стремительно распространялся вокруг зиккурата.
На стороне рабов была теснота: в ней не так мешали кандалы на руках, а лучники на крышах пока не стреляли, опасаясь попасть по своим. Вот один раб набросил свои цепи на шею надсмотрщика, вот другой набросился на чернокожего копьеносца со спины и повалил, а кое-кто уже завладел и оружием. Иные догадались в первую очередь не бросаться на лемурийцев, а расковывать своих собратьев. Конечно, чернокожие, сумей они сразу скоординировать свои действия, без труда подавили бы мятеж, но они, рассредоточенные в толпе рабов, не могли даже выстроиться плечом к плечу, да и сама ситуация была немыслимой, она повергала их в растерянность.
Рауль, как выяснилось, отнюдь не растратил в каменоломнях своих воинских навыков. Конечно, с ним не было его длинного кавалерийского меча, которым можно было и рубить, и колоть, и сеч во время конной атаки, но и тяжелое обсидиановое орудие раз за разом отбивало чужие удары и раскалывало черепа. Краем глаза он видел, что Бранивлад сражался сразу двумя мечами, с хохотом и насмешками расшвыривая лемурийцев - даже среди могучих чернокожих стражников северянин казался великаном.
Бунт охватил всю площадь. Лучники уже вовсю били по толпе внизу, но хаос восстания начал перетекать в улицы и захлестывать дома. Рабы, прошедшие через все возможные унижения и вновь вернувшие себе свободу, прекрасно понимали, что каждый их миг может стать последним, и это опьяняло их неведомой прежде вседозволенностью, желанием не выжить, а нанести как можно больший урон лемурийцам прежде, чем умереть. Почувствовав, что чернокожие охвачены паникой, восставшие принялись яростно теснить их в тесноту улочек и к стенам домов, попутно опрокидывая трехногие жертвенники, разрывая полотнища стягов, ломая принесенные на площадь в паланкинах статуи младших божеств и святыни. Кое-где над копьями, молотами для снятия кандалов и мечами уже вздымались факелы, забрасываемые в окна и на крыши строений - пожары же в сухом южном климате занимались и распространялись с ужасающей скоростью. Жажда разрушения выплескивалась через край, невольники хорошо понимали, что ни один предмет, который они прежде отнесли бы к сокровищам, им, обреченным на скорую смерть, не понадобится. В дыму и суматохе восстания имело значение лишь одно - черный ты или белый.
Бранивлад и Рауль снова оказались рядом у подножия зиккурата. Врагов рядом почти не осталось, а уцелевшие были обречены на гибель от рук других рабов. Северянин несколько мгновений переводил дух, а затем указал бывшему конту мечом на вершину зиккурата и двинулся вверх по его ступеням. Рауль последовал за ним.
Примерно на половине пути их встретили три стражника со щитами и копьями, раскрашенные и одетые так же, как младший жрец, убитый Хильфредом в самом начале. Бранивлад отбил одним мечом выпад вражеского копья, а другим нанес могучий удар по щиту. На секунду противник оказался открыт перед гиперборейцем, и тот третьим ударом размозжил чернокожему голову. Рауль в то же время поймал древко копья второго стражника свободной рукой и изо всех сил дернул на себя - враг потерял равновесие и покатился вниз по ступеням. Бранивлад к тому времени уже схватился с третьим стражником, и вскоре тот, совершив неудачный выпад, осел на камень с раздробленными грудиной и ребрами. Антланиец и гипербореец бросились дальше.
Вершина зиккурата представляла собой ровную площадку с каменным блоком посередине, на котором мог бы свободно улечься даже Бранивлад. На то, что это и есть алтарь, где принимали свою смерть бесчисленные жертвы, указывала кровь, покрывавшая его и скапливавшаяся в лужицы у основания блока. Вокруг него в явном недоумении толпились жрецы, с тревогой прислушивавшиеся к шуму бунта. Они были безоружны, за исключением верховного служителя Матар Ти Хаммуз, сжимавшего длинный и тонкий стилет из какого-то металла, явно не имевшего отношения к грубому оружию чернокожих воинов. Увидев взбунтовавшихся рабов, младшие жрецы сгрудились у алтаря, а верховный служитель шагнул навстречу Бранивладу и что-то повелительно произнес, делая рукой запрещающий жест. Северянин злобно усмехнулся и сделал еще один шаг вперед. Жрец неожиданно прыгнул на него, целясь стилетом в горло, но могучий удар в грудь отбросил его назад, к жертвеннику, в толпу младших жрецов. Следом в нее врубились Бранивлад и Рауль, и кровавое побоище на вершине зиккурата очень быстро завершилось полным истреблением служителей Матар Ти Хаммуз. Увидев, что старший жрец еще шевелится в полубессознательном состоянии, гипербореец поднял его, положил на алтарь и заколол его же стилетом.
Затем Бранивлад и бывший конт спустились на площадь, чтобы окунуться в бушующий океан мятежа, к тому времени охватившего всю Шамбалу.
К вечеру столица Лемурии представляла собой печальное зрелище для всякого, кто не мечтал о ее уничтожении с неукротимой яростью, переполнявшей восставших рабов. Сложенные из камня и кирпича строения уцелели в огне, но изнутри выгорели полностью. Пламя не пощадило ни росписей на стенах, рисующих сцены из мифов и сказаний, ни садов предместий. Но даже великий пожар не мог сравниться с тем тотальным разрушением, которое было делом рук бунтарей.
Воинские части, стража и надсмотрщики, быстро поняв, что с пожаром и с рабами им одновременно или по отдельности не справиться, отступили или за пределы Шамбалы, или в черную цитадель, которую восставшие явно взять не смогли бы. А вот неорганизованное население оказалось беззащитным перед происходящим, и на тех улицах, которые еще не были охвачены огненным смерчем, шла невообразимая резня. Чернокожих "господ" убивали сразу, та же участь ждала белых городских рабов, если только те сразу не становились на сторону восставших. Из всего сказочного изобилия лемурийской столицы какую-то ценность представляла в глазах бунтарей разве что еда, так как с сокровищами и богатством им было делать нечего, оружие, которое можно было раздобыть, было однообразным - обсидиановые мечи, средней длины копья, короткие луки, легкие и не слишком прочные щиты, а яркая одежда жителей столицы казалась неудобной и ненужной в жарком климате южного континента. Но даже ломящиеся от изысканных яств столы дворцов и вилл и наполненные старинными винами погреба не отвлекали людей, иные из которых уже годами не знали, что такое быть сытыми, от главного - мести. И бесследно исчезали в огне драгоценные гобелены, статуи из золота и серебра оплывали от жара, кровь и мозги пачкали ковры...
Когда Рауль и Бранивлад пробивались во главе отряда восставших через одну из главных улиц, заполненную обезумевшими горожанами, разя направо и налево, бывший конт вдруг услышал откуда-то сверху громкий крик на валузийском:
-Помогите! Пожалуйста, помогите!
Подняв глаза, он обнаружил, что кричала невысокая рыжеволосая девушка в пестром лемурийском одеянии, стоявшая на краю плоской крыши одного из домов. Пожар, бушующий в нижних комнатах, наверняка раскалил глиняные кирпичи под ее ногами, да и кладка вполне могла обрушиться... Рауль толкнул Бранивлада и без слов указал ему на девушку. Могучий северянин подбежал к стене дома, и, презирая невыносимый жар, исходивший от пожарища, поднял руки. Рыжая поняла - миг промедления, и она с визгом полетела вниз, прямо в объятия гиперборейца. Тот опустил ее на землю, и, казалось, мгновенно позабыл о спасенной, подобрав с земли оба своих меча и присоединившись к непрекращающемуся избиению чернокожих "господ". Девушка замерла на месте, явно опасаясь сделать хотя бы шаг в суматохе бунта, пожара и резни. Рауль подошел к ней и хрипло посоветовал:
-Иди за нами! С оружием обращаться умеешь?
Рыжая только покачала головой.
-Тогда просто иди следом, не отставай и не вырывайся вперед.
...Солнце еще не успело зайти, а Шамбала уже представляла собой лишь груды развалин, покрытые пеплом, над которыми лишь кое-где высились зиккураты и пирамиды, слишком прочные, чтобы быть разрушенными бунтарями. И черная цитадель по-прежнему угрюмо взирала со скалы на белых мстителей, словно грозя им невиданными карами за непокорство...
Ночь восставшие провели за городом. Хотя заснуть, понятное дело, не мог никто, необходимость отдыха понимал каждый. В общей сложности, чисто бунтарей вместе с присоединившимися к ним городскими рабами достигало трех тысяч, не считая значительно меньшего количества женщин и детей обоего пола, не способных еще держать оружия. Здесь были только белые - антланийцы, валузийцы, меньше всего - неукротимых гипербореев.Что ожидает их, бросивших вызов целому континенту колдунов и жестоких пиратов, назавтра, что вообще делать - не знал никто. Восстать, веря, что вот-вот тебя убьют, и следует лишь отдать жизнь подороже, было проще, чем воспользоваться тем, что выжил и победил!
Рауль и Бранивлад, измотанные, с перетруженными руками и ногами, добрели до первого костра и свалились на землю, не замечая ничего вокруг. Однако бывшему конту отдохнуть не пришлось - он услышал голос, громко кричащий его имя, с проклятьями встал и побрел на него, удивляясь, кому он мог понадобиться. Оказалось, что ищут его по просьбе Хильфреда, к которому все восставшие прониклись глубоким уважением - ведь если бы не он, еще утром их сердца были бы брошены перед идолом Матар Ти Хаммуз...
Ослепленный полководец сидел на камне, кутаясь в одеяние вроде плаща, заботливо накинутое кем-то на его плечи - дневная жара сменилась ночным холодом, еще более усугубляемым порывами ледяного ветра из глубин Лемурии, приносившего запах болота, гниения и рептилий. Рауль негромко сообщил о своем прибытии. Хильфред пригласил его присесть рядом, и когда бывший конт последовал его словам, спросил:
-Как люди?
Секунду Рауль соображал, что именно хочет узнать слепец, но затем быстро сориентировался:
-Очень устали. Но они обнадежены успехом, и не жалеют о сделанном, даже городские.
-Хорошо. - Хильфред помолчал и снова спросил:
-Рауль, что нас ждет, как ты думаешь?
-Ничего хорошего. - бывший конт вздохнул. - Скоро сюда наверняка стянутся все лемурийские полчища. Не знаю даже, что лучше: пытаться выгадать несколько лишних дней жизни бегством или добровольно дождаться их и умереть в бою, а не под пытками и не на алтарях...
-Или - вырваться?..
Рауль даже вздрогнул:
-Но... это невозможно!
-То же самое ты говорил о сегодняшнем восстании. Однако уже вечер, а мы говорим с тобой, не принесенные в жертву.
Бывший конт не нашел, что ответить. Хильфред же продолжал:
-Можешь сказать, что меня заставляет говорить это собственная гордыня, но думаю, что антланийцу лучше быть живым победителем, чем мертвым побежденным. Меня называли "Славой Антлани" не в последнюю очередь потому, что я презирал слово "невозможно", оно звучало для меня, как вызов... О многих моих походах и сражениях говорили "невозможно" - но я побеждал. Конечно, теперь, когда я слеп и возглавляю не армию Империи, а толпу взбунтовавшихся рабов, победа куда более невозможна, чем прежде. Значит, пришло время моего самого великого похода. Мы будем пробиваться к морю, Рауль, и ты будешь моими глазами на пути к свободе. Если нас не удержали цепи Лемурии, когда мы были рабами, нас не удержит и ее оружие, когда мы вырвались на свободу!
-Но черные знают свою землю куда лучше, чем мы, они могут заманить нас в ловушку, задавить числом... Даже если мы вырвемся к берегу, захватим какие-нибудь лодки или даже корабли, их флот легко настигнет нас и отправит на корм рыбам!
-Это не повод не попытаться.
-Да, ты прав, Хильфред.
-Мы не в самом худшем положении, Рауль. Все здесь держится на рабах, на белых рабах, которые за малым исключением ненавидят чернокожих господ и с радостью присоединятся к восстанию. Среди антланийцев и валузийцев, попавших в неволю, много бывших воинов, не забывших своих навыков. Наконец, гиперборейцы - можно только благодарить Богов, что они с нами, что они - на нашей стороне.
-Пожалуй, да. - согласился бывший конт, вспомнив Бранивлада.
-Стало быть, завтра мы выступаем на север, к гаваням, из которых нас доставили в Шамбалу. Месяц пути - и мы увидим море. Теперь - ступай, тебе нужно отдохнуть. Нам всем нужно отдохнуть... Но перед этим - организуй дозоры, и будем надеяться, что обитатели черного замка заняты сейчас подсчетом убытков, а не подготовкой вылазки!
На утро восставшие, безоговорочно признавая право руководства за Хильфредом, двинулись в намеченный им путь. Это уже не была та хаотичная толпа, которая вчера разорила столицу своих заклятых врагов - ослепленный полководец, опираясь на Рауля, Бранивлада и еще нескольких соратников, придал бунтарям какое-то подобие организации, закрепив за каждой полусотней мужчин командира и сведя все эти отряды в шесть колонн. Гиперборейские варвары держались особняком - они, выросшие в краях, где личная отвага и сила ставились выше организованного военного дела, могли только помешать своим антланийским и валузийским собратьям, но отдельно от них представляли грозную ударную силу. На женщин и детей были возложены обязанности ухода за ранеными, а мальчики, не готовые сражаться, но умеющие быстро бегать, стали вестовыми при командирах колонн и полусотен. Для транспортировки снеди, а также, чтобы в будущем перевозить тяжело раненых, восставшие захватили с собой несколько повозок, запряженных осликами. Нашлось даже знамя - большой лоскут красной ткани, на которой кто-то быстро намалевал солнечное колесо, общий священный знак для всех людей с белой кожей. Рауль, видя все это, только подивился способностям Хильфреда, так быстро сориентировавшегося в беспорядке, царившем в толпе вчерашних рабов: всего лишь за несколько утренних часов он создал из этой толпы армию, и пусть она больше напоминала кочевую орду из далекого Турана, чем блистающие доспехами легионы Антлани, она была способна сражаться. Хотелось верить, что побеждать - тоже.
Рауль, неотлучно находившийся при Хильфреде, вместе с другими бывшими узниками каменоломен, не переставал удивляться тому, что узнавал от "городских" рабов. Как выяснилось, он, проведя долгие годы в чужой стране, совсем не знал ее порядков! А ведь стабильность и могущество Лемурии в течении столетий держалось вовсе не на одном грубом насилии, на которое были способны черные пираты...
Лемурия была страной рабов во всех смыслах этого слова. Отдельный представитель ее социума, с детства причастный к кровавым культам и беспрекословному подчинению вышестоящим, видел мир очень просто: есть Вседержитель Илум, непостижимый и невыразимый, и есть созданный им из ничего мир, в котором все происходит согласно воле верховного божества. Высшая цель жизни каждого человека - следовать воле Творца и стремиться к окончательному слиянию с ним в послесмертии. На первый взгляд, лемурийцы были многобожниками, но по сути и Матар Ти Хаммуз, и Сетхи Меллек Зу, и прочие ее боги были лишь аспектами Всеединого, благодаря которым человеку было проще воздать тому хвалу. Соответственно, и людские племена делились в глазах лемурийцев на тех, кто признал себя рабами Илума, и на упорствующих, иноверцев, нечестивцев, которых следовало или истребить, или принудить силой исполнять обязанности, заповеданные Вседержителем.
Население Лемурии состояло из трех классов. Средним из них было чернокожее население южного континента: воины, торговцы, хозяева мастерских и земледельческих хозяйств, жрецы. Раз в несколько лет они избирали из числа своих аристократов "короля", который считался верховным правителем, военачальником и священнослужителем. Но на самом деле верховная власть в Лемурии принадлежала совсем иному сословию, о котором даже чернокожая знать говорила шепотом. Ничего нельзя было с уверенностью утверждать о жителях черных цитаделей, возвышавшихся над главными лемурийскими городами, кроме того, что на людях они появлялись закутанными с ног до головы в ткани, а также были как-то связаны с болотами в сердце континента.
Низшим же, бесправным и презираемым классом в Лемурии были белые пленники - "рабы рабов Вседержителя". Их было вряд ли меньше, чем чернокожих, ведь "городским рабам" вменялось в обязанности заводить детей, хотя их число жестко контролировалось, да и рабы на каменоломни и прочие быстро убивающие работы захватывались на чужих берегах регулярно. Собственно, все в Лемурии, начиная от циклопических зиккуратов и пирамид и заканчивая сочными плодами на пиршественных столах аристократии, было создано руками белых невольников. Они же были жертвами на алтарях Илума и прочих богов южного континента. Для удержания в подчинении всей этой массы рабов была придумана хитроумная система, давшая сбой лишь однажды за многие сотни лет. Понятно, что с рабами на каменоломнях, тупевшими от однообразного труда и умиравшими слишком быстро, не церемонились, зверским обращением попросту ломая всякую гордость, могущую толкнуть на бунт. Для "городских" же рабов все было иначе. Во-первых, их не только жестоко наказывали за малейший проступок - например, неучтивость с господами, но и поощряли за верную службу, награждая новыми правами, позволяя заводить собственное хозяйство и какой-никакой достаток, а рабы аристократов, доказавшие преданность, сами купались в золоте. Во-вторых, каждый "выслужившийся" раб сам мог покупать рабов из числа братьев по расе - стоит ли говорить, что такие рабы уже никак не могли рассчитывать на повышение социального статуса? - которых мог даже заставить исполнять собственные обязанности или отправить вместо себя в качестве жертв на праздничные алтари. И в-третьих, в среде невольников чернокожие господа насаждали несколько схожий со своим религиозный культ, согласно которому все, трудившиеся на земле без отдыха, воздерживавшиеся от естественных радостей и покорные посюсторонним господам, обретут счастье в загробной жизни, а поступавшие противоположным образом будут гореть в вечном огне. Впрочем, от размышлений на тему, кто достоин блаженства, а кто - огня, предостерегала одна из заповедей религии рабов: "не суди, чтобы не осудили тебя самого"! Стоит ли удивляться, что многие белые невольники присоединились к восставшим лишь вынужденно, в тайне тоскуя по размеренному, хоть и бесправному, бытию?..
Помимо нелегких обязанностей правой руки Хильфреда на Рауля свалились совсем неожиданные проблемы личного характера. Разумеется, ничего удивительного не было в том, что после стольких лет беспросветного труда на каменоломнях, позабытая страсть обладания женщиной вспыхнула в его сердце с невиданной силой - и ровно то же самое можно было сказать о гиперборейце Бранивладе. Рыжая валузийка Хала, бывшая храмовая танцовщица, запала в душу им обоим, и хуже всего было то, что сама она не могла сделать выбора. Северянина она не в силах была отвергнуть хотя бы потому, что именно он спас ей жизнь, а в Рауле ее привлекал не утраченный в неволе аристократизм и большая близость традициям ее родной страны, чем у Бранивлада. Конечно, будь два мужчины менее благородного происхождения, дело могло закончиться изнасилованием или поножовщиной, но бывший конт и сын гиперборейского вождя слишком почтительно относились к Женщине - хранительнице очага, чтобы принудить Халу к близости силой, и слишком ценили воинское братство, чтобы поднять руку на соратника...
Нелегкие думы одолевали и Хильфреда. Хоть он и был теперь совершенно беспомощен без верного Рауля, никто бы не взялся оспаривать его место предводителя полуармии - полуорды. Его тревожило то, что враг давно не показывался, и что все поселки на их пути были пусты, если не считать трупов белых рабов. Запасы пищи, захваченные в Шамбале, подходили к концу, а новых не предвиделось. Через несколько дней слепец приказал обходить селения стороной, опасаясь, что мертвецы, оставленные в них бежавшими господами, стремительно разлагаясь в южном климате, станут источником морового поветрия. Дневной зной и ночной холод также ослабляли силы восставших, а дувший из глубин континента гнилостный ветер сводил с ума. Сильнее всего невзгоды пути сказывались на самом Хильфреде - теперь он казался дряхлым стариком, едва способным пошевелиться. Но от прежнего блестящего полководца, "Славы Антлани", в этом жалком теле оставалась железная воля, заставлявшая слепца совершать то, на что не был способен, быть может, ни один из сильных и здоровых воинов под его началом: возглавлять невиданное в этих краях восстание, мстить за миллионы соплеменников и просто белых людей, закончивших свои дни в рабстве, в полуживотном состоянии.
По ночам приходили воспоминания - картины былых битв и побед. Но все они бледнели перед происходившим сейчас. И постепенно сцены былых триумфов уступили в коротких, беспокойных снах полководца место сценам мирной жизни. Хильфред видел себя ребенком - ему, повидавшему весь известный мир и прослывшему неустрашимым, было и смешно, и грустно вспоминать, каким таинственным и пугающим казался ему в пять лет отцовский сад, как боязно было нарушать родительский запрет и убегать на голый выступ в скалах над морем, с которого открывался великолепный вид на монумент Непокорного. Собственно, не будь этих детских побегов, мир, быть может, и не узнал бы о Хильфреде как о военачальнике.
Монумент был воздвигнут в память о борьбе первых антланийцев, пришедших с севера, чтобы основать будущую империю на новых землях, с лемурийскими завоевателями, чья страна уже тогда считалась непостижимо древней. Чернокожие нападали на прибрежные поселения по ночам, неожиданно, покуда своей жестокостью не заставили их население признать свою зависимость от Лемурии. Потянулись годы выплат позорной дани - помимо плодов труда, чужаки забирали в рабство тех, на кого пал жребий. Быть может, так бы и зачахла, не успев расцвести, цивилизация Антлани, если бы однажды вождь Геберайн не провозгласил на совете старейшин, потрясая боевым молотом: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!" Явившихся очередной раз сборщиков дани ждала мучительная смерть. Вспыхнула война, начавшаяся с вторжения великой лемурийской армии вглубь Антлани и уничтожения ее там Геберайном, и закончившаяся появлением антланийского флота у берегов Лемурии, заставившим ее таинственных правителей впервые в истории просить мира.
С тех пор прошло много столетий, суровые нравы предков забылись, а правители и аристократия уделяли куда больше внимания удержанию в узде простого народа, чем борьбе с историческими врагами, которые становились все более наглыми, почуяв слабость Антлани. В эти самые времена антланийский император и решил подкрепить пошатнувшийся авторитет престола сооружением монумента в честь славных предков. Заказ был сделан самому знаменитому из тогдашних мастеров - Эрию Вителлию. Импертор приказал скульптору изваять скульптурную группу из антланийских воинов, под предводительством Геберайна, чьему лицу следовало придать черты сходства с его ныне царствующим потомком, сокрушающих превосходящие войска чернокожих - "Триумф народа и правителя", вот как должно было это называться. Но старик Вителлий потребовал полной свободы в своем замысле, иначе он отказывался работать. Правитель был вынужден сдаться, и мастер вместе со своими подручными рабочими начал свой труд, растянувшийся на пятнадцать лет. День за днем, на глазах у потрясенного люда, Эрий Вителлий и его помощники превращали обычную прибрежную скалу в нечто неслыханное, невероятное... Трудно даже представить, что подобное чудо родилось в голове у горбатого хромца, которого другие мастера, завидовавшие ему, за глаза называли "обезьяной"! Эрий начал свою последнюю и самую великую работу в возрасте восьмидесяти лет, и последний год уже не принимал в ней непосредственного участия - слабого, больного старца носили к побережью на паланкине. Когда труд был окончен, Вителлий лишь удовлетворенно вздохнул - и его сердце перестало биться. Впрочем, у всякого, кто видел творение его разума и рук впервые, сердце замирало, а дыхание захватывало...
Нагой бритоголовый титан поднимался с колен, сверхчеловеческим усилием всего тела разрывая оковы. Одна его рука простиралась, чтобы поднять лежащий рядом меч, другая грозила сжатым кулаком небесам, бросая вызов судьбе. Невероятно выразительное лицо было суровым и решительным, а с чуть приоткрытых губ, казалось, вот-вот сорвется даже не первобытный боевой клич - победный, стихийный рев, сотрясающий землю и небеса. Конечно, каменному гиганту, родившемуся из скалы, не было дела до маленького мальчика, чуть ли не каждый день прибегавшего глазеть на него с уступа над морем. Но в сердце пятилетнего Хильфреда навсегда отпечатался облик Непокорного, пробудив страстное желание хоть в чем-то стать подобным легендарным предкам, доблесть которых и воплощал монумент.
Уже потом, спустя много лет, когда вражеские полчища брали антланийские армии в клещи, когда натиск чужаков прорывал фаланги, когда не оставалось ни резервов, ни пути к отступлению, Хильфред сжимал рукоять покоившегося в ножнах клинка и вспоминал Непокорного - а затем отдавал приказ, который решал судьбу битв, войн и целых государств. Он знал, что для победы над врагом нужно превзойти его вовсе не в числе, и даже не обязательно в боевой подготовке, но в мужестве, решимости, презрении к смерти и, если потребуется, жестокости, и потому сам был примером для своих воинов - доказательством тому могли служить все шрамы, покрывавшие тело старого полководца. А теперь...
А теперь перед его внутренним взором опять вставал Непокорный, и подобно ему, Хильфред напрягался, готовясь разорвать цепи Лемурии, оплетающие всех, последовавших за ним.
Разумеется, ни он, ни кто-либо еще из восставших не мог знать, что лемурийцы давно уже собирают в единый кулак все свои силы на пути армии восставших, рассчитывая одним ударом раздавить их, измотанных долгим переходом и скудной пищей.
Глава вторая. Великий поход.
"За то, что ты любишь, бороться -
Есть счастье само по себе,
Принять ли нам гибель придётся,
Победу ли в этой войне.
Великие Боги возглавят
Возмездья великую рать.
Не просим мы - только их славим:
Мы сами должны побеждать!"
Ольга Анти
-Хильфред! Враги!
Слепец вздрогнул и проснулся. На его плече лежала рука Рауля.
-Они близко?
-Еще не видны отсюда, но мальчишки, бегавшие утром на разведку, говорят, что через час или два они появятся здесь.
-Проклятье! Как местность?
-Пустошь, гладкая, как стол. Отходить бессмысленно - мальчишки слышали, как в лемурийском лагере ржут кони.
В душу Хильфреда закралось нехорошее предчувствие: чернокожие ни в одной битве прежде не применяли кавалерию.
-Значит, придется давать бой прямо здесь... Значит, так: поднимай людей, пусть к подходу врага построятся в фаланги. В центре - в четыре или пять рядов, фланги пусть прикрывают три ряда. Позади поставим гиперборейцев, для финального удара. Чернокожие сражаются толпой, поражения в боях против организованных армий их ничему не научили, так что здесь удача на нашей стороне. Лучников мало?
-Почти нет: наберем полторы сотни луков на всю армию.
-Стало быть, тут у них перевес. Ну ничего, думаю, выстоим. Лемурийские лучники в битвах никогда особой роли не играли. Наших поставим в последнем ряду фаланги, пусть стреляют в упор, когда бой уже завяжется. Давай, Рауль, действуй! Когда все будет готово, я поговорю с людьми.
Совсем немного времени потребовалось Раулю на разъяснение задачи другим командирам. Вскоре уже по всему лагерю была поднята тревога, начальники отрядов отбирали тех, кто до пленения принимал участие в битвах или хотя бы имел необходимые для боя в строю навыки - их планировали поставить в первый ряд. В суматохе, охватившей лагерь восставших, Рауль столкнулся с Халой. Рыжая валузийка прижалась к нему, она явно не до конца понимала, что им угрожает, но бывший конт решительно отстранил ее: не было времени.
Когда восставшие построились согласно плану Хильфреда, до слуха каждого из них уже доносился грохот приближающихся врагов. В довершение всего ветер с полуденной стороны усилился, замутняя сознание своим гнилостным дыханием и поднимая небольшие вихри песка. Если бы старый полководец на миг прозрел, он бы только горестно усмехнулся, взглянув на своих воинов. Он, возглавлявший великолепно подготовленные имперские полки в сверкающих доспехах, увидел бы одетых в лохмотья бунтарей, истощенных невзгодами пути через пустыню, неумело сжимающих оружие и щиты.
Однако это была армия. Армия, отстаивающая собственную свободу от чужеземного гнета, армия, которую возглавлял прославленный и опытный полководец, армия, над которой реяло алое знамя с черным солнечным колесом...
Поддерживаемый Раулем, Хильфред поднялся на повозке, чтобы его могли видеть все. На миг он словно перенесся в собственное славное прошлое - в его облике читались решимость и аристократическая гордость, а не убогая слабость слепца. Все головы, как одна, повернулись к полководцу, когда он заговорил, не выкрикивая, но четко и громко выговаривая, словно отрубая, слова:
-Антланийцы!.. Валузийцы!.. Гипербореи!.. Белые! Вы слышите? Это идет враг!
На миг Хильфред замолчал, и восставшие отчетливо услышали нарастающий шум. Мертвая тишина спустилась на неровные фаланги взбунтовавшихся рабов. Даже северяне Бранивлада, обычно невозмутимые даже перед лицом смерти, неотрывно смотрели на полководца. Тот продолжил:
-Они хотели видеть нас рабами - рабами черных господ, рабами уродливых болотных божков, в своем безумии бросающих вызов Светоносцу и Громовержцу! Но мы поступили не как рабы, а как свободные белые люди, сбросив оковы чужаков с оружием в руках. Так поступали наши предки!
Копья и щиты в руках восставших заметно подрагивали - не от страха, от гнева и ненависти.
-Они, эти черные ублюдки, ненавидят нас, и в первую очередь - за то, что мы рождаемся и умираем свободными, что мы не считаем себя рабами никого, даже Богов! И пусть Родина каждого из нас где-то далеко - разве это не Непобедимое Солнце смотрит на нас с небес? Наши Боги, наши праотцы видят нас и гордятся нами, сражающимися, чтобы оставаться свободными людьми. Так чего нам бояться?!.
Черная масса марширующих лемурийских полчищ появилась на горизонте. Над ней качались древки копий и знамена. Словно догадавшись об этом, слепой полководец простер руку на грохот приближающегося противника и с силой заключил:
-Они пришли, чтобы убить нас. УБЕЙТЕ ИХ!
Ответом ему был рев, в котором смешались угрозы чужакам и боевые кличи. Воинство же чернокожих все приближалось, постепенно наращивая скорость. Его численность ужасала Рауля, кроме того, и его, и Хильфреда беспокоило отсутствие конницы, которая, по словам мальчишек-разведчиков, непременно должна была быть у лемурийцев.
Когда до фаланг восставших осталось не более пятидесяти шагов, чернокожие побежали. Они действительно сражались без простейшего строя, несясь вперед, что-то бессвязно крича и потрясая оружием. Их выкаченные, налитые кровью белки, свидетельствовали об опьянении боем. Одновременно туча стрел взметнулась из-за их спин, чтобы упасть на бунтарей. Когда смерть засвистела над головой Рауля, бывший конт хотел было укрыться за повозкой и увлечь за собою Хильфреда, но слепец твердо удержал его:
-Требуешь мужества от воинов - будь для них примером этого мужества!
Сам полководец по-прежнему стоял на повозке во весь рост, одной рукой сжимая древко алого знамени восставших. Его лицо даже не дрогнуло, когда стрела вонзилась у самых его ног. Кто-то мог решить, что Хильфред рискует собой понапрасну. Но когда, в выдавшееся свободное мгновение, воины-бунтари оглядывались по сторонам, пытаясь оценить происходящее на поле боя, они ведели, что их знамя все еще реет над фалангами, и что прославленный предводитель гордо стоит рядом с ним, презирая опасность...
Черная волна атакующих ударилась о копья и щиты фаланги, и мир вокруг утонул в боли, крови и ярости. Как заведенные, восставшие наносили копьями все новые удары, вырывая острие из оседающего на землю мертвеца только для того, чтобы всадить наконечник в грудь или горло другого противника. Из-за их спин били лучники, и каждая их стрела на таком близком расстоянии находила себе жертву. Беспорядочный натиск и большое количество чернокожих неожиданно обернулись против них самих: привыкнув в своем фанатичном порыве заваливать ошеломленного врага трупами, они, сгрудившись перед фалангой, толкали передних на копья, не давая даже времени на раздумья, и тут же сами оказывались лицом к лицу со своей смертью, не в силах противостоять напору следовавших сзади. Еще живых затаптывали новые волны лемурийцев, скользившие в крови и спотыкавшиеся о трупы, что приводило к еще большему хаосу, в котором копья восставших находили все новые и новые жертвы. Потери защищающихся были сравнительно немногочисленны, и вызваны в основном стрелами, а не ударами чернокожих. Неведомые военачальники лемурийцев совершили ошибку: утратив после приказа атаковать всякий контроль над своими многочисленными воинами, они не могли теперь ни остановить их в суицидальном натиске, ни хотя бы организовать грамотный штурм линии щитов и копий. Сами же чернокожие, облаченные только в набедренные повязки из шкур леопардов, продолжали вопреки всему наступать, потому что получили такой приказ, а неповиновение господам из чувства благоразумия или самосохранения означало куда более мучительную смерть, чем от копья или стрелы в бою.
Время от времени Рауль предлагал Хильфреду перейти в наступление, надеясь, что натиск фаланг, поддержанный свежими, не участвовавшими в сече гиперборейцами, заставит чернокожих отступать. Однако слепец всякий раз отвечал отказом, понимая, что любая ошибка в этот день будет означать полное уничтожение всех восставших. Северяне также не показывали особого беспокойства по поводу времени своего вступления в битву. Они совершали древний воинский обряд: завладев телом убитого Лемурийца, Бранивлад макал пальцы в его кровь и, шепча заклинания, чертил на груди и лице своих воинов таинственные символы.
Очередной раз оглянувшись по сторонам, Рауль встревоженно обратился к Хильфреду:
-Там, позади нас, на самом горизонте - облако пыли! И оно явно приближается!
Слепец мгновение молчал, взвешивая свои мысли, затем ответил:
-Это наверняка конница... Скажи, можно ли развернуть ей навстречу хоть какую-то часть копьеносцев?
-Нет. Все включились в борьбу, там такая свалка, что приказы отдавать бессмысленно, да и ломать строй опасно - как бы не прорвали его!
-Ясно. - кивнул то ли словам Рауля, то ли своим мыслям Хильфред. - Стало быть, исход этой битвы решат гиперборейцы. Позови сюда Бранивлада, только скорее!
К повозке слепого военачальника подбежал предводитель северян, и Рауля передернуло от вида варварской боевой раскраски, выполненной кровью убитого лемурийца. Не дав вымолвить гиперборейцу ни слова, Хильфред сказал, и в его голосе явно почувствовались металлические нотки:
-С тыла приближается лемурийская конница... или еще что-то, главное одно - нас обошли. Бранивлад, поднимай своих людей - кого бы вы там ни встретили, они не должны прорваться сюда. Иначе - конец нам всем. Ступай, и да хранят тебя твои северные Боги!
От услышанного по спине Рауля пробежали мурашки, он представил себе, что такое - идти навстречу коннице не в плотной фаланге, не в доспехах, не со щитом и копьем, а так - в набедренных повязках, нестройной толпой, с обсидиановыми мечами... Но губы Бранивлада растянулись в улыбке варварского торжества, и он, не в силах сдерживать забушевавшие внутри чувства, ударил себя правой рукой в грудь и с нечленораздельным ревом вскинул сжатый кулак к жестокому небу пустыни. Иного сигнала гиперборейцам и не требовалось: только что спокойно сидевшие на песке, они повскакивали с мест и застыли в ожидании приказов предводителя. Под их кожей перекатывались стальные мускулы, голубые глаза горели, а ноздри хищно раздувались. Воспитанные в культуре, величайшей доблестью в которой считалась гибель на поле боя, опьяненные предвкушением подвигов и убийств, а также первобытной магией своей лесной страны, северяне все до единого пребывали в состоянии боевого безумия, которое было готово вырваться на поверхность, словно лава во время извержения вулкана. От Бранивлада же исходила такая мощная энергия, что Рауль не удивился бы, обратись сын вождя на его глазах волком или медведем.
Бранивлад между тем встал перед своими воинами, разделяя их и неуклонно приближающееся облако пыли, со стороны которого долетал уже гром копыт атакующей кавалерии. Предводителя северян била дрожь, постепенно передавшаяся всем прочим гиперборейцам, и никто бы не посчитал эту дрожь порожденной страхом. В руках сына вождя были сжаты два обсидиановых меча, как и у большинства его сородичей. Неожиданно Бранивлад выбросил правую руку с оружием вверх и закричал, перекрывая и шум приближающейся конницы, и грохот битвы:
-Владан!
Нестройный хор ревущих это священное имя варварских глоток ответил ему.
-Всеотец Владан!!
Хор перешел в какой-то нечеловеческий вопль. Северяне, перед глазами которых мир был окрашен в красный цвет боевым бешенством, теперь были готовы пойти за своим предводителем куда угодно и на кого угодно. Почувствовав это и отбрасывая последние остатки человеческого, Бранивлад мечом, который сжимал в левой руке, указал на врага:
-Сыны Борея, вперед!!!
Рауль уже не замечал ни свистящих рядом стрел, ни того, что стиснул древко знамени до белизны костяшек. Он даже забыл, что должен быть глазами Хильфреда - все его внимание было приковано к двум Силам, готовым столкнуться там, позади фаланги восставших рабов, удерживающей натиск чернокожих воинов.
Словно мираж, лемурийские всадники возникли из пыльного облака. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что они не принадлежат к черной расе. Поджарые, тонкокостные, они неслись верхом на великолепных породистых жеребцах, занеся над головами длинные и несколько изогнутые клинки, готовясь врубиться в ряды противника. Странные черные хламиды, должно быть, неудобные в бою, покрывали их тела, а головы были замотаны тканью так же, как у чернокожей знати Шамбалы. Знамя реяло над ними - темно-зеленое, какого-то болотного цвета, с золотым полумесяцем, перевернутым кверху обеими рогами. Всадники что-то кричали, и это был тот же немыслимо древний язык, на котором южные жрецы обращались к древним Богам, язык, ничего общего не имеющий с языком чернокожего населения Лемурии...
Но боевой клич всадников утонул в неистовом, торжествующем реве атакующих северян. Две стремительно сближающиеся массы столкнулись, и начался бой, который мог показаться достоянием скорее эпоса, чем реальности всякому, не видевшему его.
Пешая человеческая толпа без специального обучения и оснащения не может выдержать удара конной лавы - это знал всякий, даже далекий от военного дела. Однако те белые дьяволы, о которых разбился натиск лемурийской кавалерии, уже вряд ли были людьми - люди не умеют так ненавидеть, так сражаться и так убивать. Рауль мог поклясться, что видел, как Бранивлад, на миг замерев перед несущимся прямо на него наездником, нанес невероятный удар обеими мечами снизу вверх, опрокинув и жеребца, и седока, причем у животного голова была почти оторвана. Сам же сын вождя даже не пошатнулся, приняв на себя всю силу столкновения с атакующим кавалеристом - и вот уже Бранивлад бросился в самую гущу схватки. Другие гиперборейцы не отставали от него, одним ударом убивая или калеча лошадей, выбивая из седел всадников и совершая при этом гигантские прыжки.
Надо сказать, лемурийцы - теперь Рауль был уверен, что это и были те самые обитатели черных цитаделей, высшая древняя раса, безраздельно господствовавшая в Лемурии над жизнями чернокожего населения и белых рабов - умирали не слишком быстро. Даже падая на землю после ударов, вышибивших бы дух из самого могучего человека, они поднимались и пытались сражаться дальше, зачастую - даже со сломанными конечностями, будто не замечая боли. На их стороне было великолепное оружие, превосходившее по качеству большинство металлических "собратьев" Антлани и Валузии - но этого было недостаточно, чтобы победить или хотя бы выстоять в сече с северянами. Те не сражались, но убивали, и даже потеряв в суматохе сражения обсидиановые мечи, с голыми руками бросались на пеших и конных врагов, чтобы попросту разорвать чужака, попавшегося на глаза одержимым боевым безумием варварам. В конечном итоге, из огромного числа всадников спаслись только те, которые догадались развернуть коней, не вступая в непосредственный контакт с разъяренными гиперборейцами.
Почти одновременно с бегством своих конных повелителей дрогнули и чернокожие пехотинцы, отхлынув от щитов и копий восставших. Хильфред не приказал их преследовать: в конце концов, победа осталась за его войском, а тотальное истребление врагов ничего не даст - Лемурия обладает бесчисленными людскими ресурсами. Следовало поберечь свои силы.
...Воины возвращались в лагерь, к повозкам со снедью и питьевой водой, часть которой вскоре придется истратить на промывание ран. Мрачные валузийцы и антланийцы разбредались по отрядам, к каждому из которых была приписана своя часть обоза. Северяне, покрытые своей и чужой кровью, едва добредя до лагеря, валились на песок и забывались сном - теперь, когда отбушевало боевое безумие, они были так же бессильны, как младенцы. Рауль увидел, что рыжая Хала заботливо склонилась над Бранивладом, поставив рядом кувшин с водой, и, не помня себя, выдавил сквозь зубы:
-Если бы я не торчал здесь с тобой, Хильфред, а сражался на поле боя, то тоже был бы причастен к сегодняшней славе!
Слепец, отдаленно догадываясь, чем могла быть вызвана такая перемена чувств, ответил:
-Если бы ты не увидел лемурийскую конницу, она ударила бы нам в тыл, и никакой сегодняшней славы не было бы вообще.
-Но на моем месте мог быть кто угодно другой, даже женщина, даже ребенок!.. А я должен был сражаться!
Лицо Хильфреда дернулось.
-Послушай меня, бывший конт! Я хочу, чтобы рядом со мной все время, а тем более - в бою, был человек, которому я доверяю и в чьих способностях не сомневаюсь. И этим человеком, во имя Громовержца, будет тот, кого я назначу! Если я вытащил вас из той грязной ямы, в которой вы годами барахтались, если я привел вас сюда и победил здесь, то мое дело - приказывать, а ваше - подчиняться! Это дисциплина, а без нее не бывает побед. И если ты, Рауль, не желаешь исполнять то, что я от тебя требую, ты можешь идти на все четыре стороны - в моей армии тебе делать нечего!..
Рауль очнулся и примирительно положил руку на плечо слепого военачальника:
-Да, я был не прав. Прости меня, больше этого не повторится.
-Хорошо. Ступай, проследи за ранеными - пусть попусту воду не тратят, но если человек может выжить и вернуться в строй, необходимо поднять его как можно скорее. Каждый воин на счету!
Бывший конт спрыгнул с повозки. Хильфред снова погрузился в размышления. Он не имел права, подобно другим восставшим, даже в этот победный день хоть на миг забыть о сложившейся ситуации: для военачальника важны не прошлые, а будущие битвы.
-Будет только тяжелее... - в такт своим мыслям бормотал слепец, - тяжелее с каждым шагом...
В течении нескольких последующих дней каждый в армии восставших осознал, что нападение лемурийцев - не самая большая опасность, которая могла им грозить. С голодом и жаждой нельзя было сражаться оружием, их можно было только утолить на время, а запасы в обозе подходили к концу, и пополнять их было негде. Изредка попадавшиеся на пути деревушки были пусты, колодцы в них - засыпаны или отравлены, а отклоняться от прямого пути к морю Хильфред не имел права - в случае неудачи с поисками пищи и воды его армия была бы обречена на жалкую смерть. Оставалось только стиснуть зубы и брести туда, где, возможно, ждет спасение.
Рауля, помимо общей невзгоды, донимали кошмары, точнее - один жуткий сон, снившийся ему на протяжении вот уже целой недели. Видения были донельзя реалистичны, хотя их содержание бывший конт истолковать не брался... Ему снилось, что он стоит посреди огромного, темного тропического леса, над болотом, дышащим испарениями. Запах, похожий на тот, который приносил из глубин Лемурии ветер, вызывал тошноту и головокружение. Пошевелиться не было никакой возможности - руки и ноги связаны, Рауль чувствовал боль от веревок, впившихся в тело. Позади звучат глухию, неразборчивые голоса, но это не разговор, а чтение каких-то заклинаний. Затем бывшего конта толкают в спину, и он лицом вниз летит в вонючую жижу. Стремительно погружаясь в слизистые глубины, Рауль каким-то образом ухитрялся видеть странные тени, медленно перемещавшиеся рядом, хотя лучи Солнца и не проникали в толщу болота. Наконец он достиг дна - неожиданно оказавшегося пульсирующим и мягким, подняв вокруг облака потревоженного ила, отнявшие возможность разглядеть хоть что-то. Неожиданно Рауль почувствовал какое-то движение слизи вокруг, явно не им вызванное, и в ожидании встречи с обитателем глубин попытался придать себе вертикальное положение. Его рука нащупала что-то поблизости, и он попытался опереться об этот предмет, который тут же развалился. Рауль понял, что это - скелет утопленника, и отшатнулся, потеряв равновесие и налетев на другие такие же останки. В следующее мгновение что-то, больше всего напоминающее ожившие корабельные канаты, мертвой хваткой вцепилось в бывшего конта и потянуло за собою.
-Рауль! Что случилось?
Проклятье! Видимо, в этот раз он что-то закричал во сне, разбудив тем самым Хильфреда. Бывший конт с ругательствами стряхнул остатки сна и пожаловался военачальнику на непрекращающиеся кошмары. Тот покивал головой:
-Да, я знаю, что многим - а может быть, и всем - в нашем войске снятся странные сны, в которых неведомые чудовища пожирают их в темных подземельях и глубинах болот... Мне тоже снятся странные сны, Рауль.
-Кошмары?
-Не знаю, как их назвать. Дело в том, что во сне я вижу тех чудовищ, которых не можете увидеть вы, и сражаюсь с ними. Но делаю это в чужом теле, в иные времена. Эти твари настолько отвратительны, что страшно даже подумать, будто они могут существовать на самом деле... Хотя страшно не это. Страшнее то, что они разговаривают - не как люди, а безмолвно, на расстоянии, и их язык - это язык, на котором проклятые лемурийцы молятся своим богам!
Рауля передернуло. Он вспомнил о запахе из снов, который приносил ветер с юга, где в непроходимых глубинах джунглей скрывались тайные храмы Лемурии...
-Значит, это может быть... правдой?
-Не берусь судить. Может быть, воспоминания прежних жизней, или память замученных здесь пленников, ставшая каким-то образом нашим достоянием... Но страшно подумать, как давно это было, если это было в действительности - я говорю о том мире, который я вижу во сне. Понимаешь, эти чудовища, Рауль, которые мешают нам спать - они огромные, настоящие шагающие горы, и я вижу себя равным им. Не знаю... разве что и в правду нашими праотцами были титаны...
-Жаль, что только праотцы! - попытался пошутить Рауль - Будь мы великанами, нам ничего не стоило бы вырваться из Лемурии. Да и в рабство мы бы не попали!
Хильфред усмехнулся, но не столько услышанному, сколько своим мыслям. Улыбка вышла кривоватая, невеселая.
-Знаешь, я и раньше, и здесь много раз думал, как мы, антланийцы, создатели великой Империи, могли до такого докатиться... Наши предки казались окрестным народам непобедимыми, а сейчас мы никак не можем подавить восстания мелких племен горцев, живущих на окраинах, не говоря уже о Лемурии! Неужели Геберайн, железный вождь, превративший поселения разрозненных племен в Империю, заставивший древнего и могущественного врага молить о мире, в наше время также потерпел бы неудачу? Неужели те гордые завоеватели, что рождались и умирали на поле брани, от чьей поступи дрожал мир, стали бы бояться "большой войны" и беспокоиться о мнении соседей, как это делает наша знать?.. Как может так быть, Рауль, что тысячи наших братьев умирают здесь в каторжном труде, что мы бредем по пустыне, помирая от голода и жажды, а наши братья за океаном жрут в три горла, пьют старинные вина, устраивают ристалища и праздники, и никого не заботит, что от его нежелания взяться за оружие умрут другие антланийцы! Почему так, Рауль?
-Я не знаю.
-Не знаешь... Да разве только в нас дело? Антланийцы забыли, что они - антланийцы, вот в чем дело! Аристократам начхать на народ, народу плевать на презирающую его знать, все друг другу завидуют, все выживают за счет соседа... Говорят, распри народов отвратительны. А когда не с чужаком воюют, а своего обманывают и предают, это не отвратительно? Это - достойно великого народа? Или в нас течет не кровь наших предков? Почему они могли добиться того, чего не можем - и не хотим даже пытаться! - мы? Рауль, мы испытали на себе цепи Лемурии и сорвали их. А как сорвать цепи, сковавшие душу, сердце нашего народа? Антланийцы, когда я сейчас вспоминаю их, напоминают мне здешних чернокожих... Они исполняют то, что им велел господин, а будучи свободными, живут жизнью червей и не знают другой. Они копят золото и смеются над теми "дураками", для которых свобода и мечты значат больше, чем богатства и положение в обществе, а когда эти "дураки" благодаря своим победам и открытиям становятся знаменитостями, завидуют им черной завистью - я это по себе знаю. А рабство? Лемурийцы хоть чужаков порабощают, а у нас за долги - и своих... Кто свой, кто чужой - забыли. Все всем чужие... Рауль, я боюсь, что если мы чудом сможем увидеть нашу Антлань через столетия - ее будет не отличить от Лемурии.
Быстро, взволнованно проговорив все это, Хильфред замолчал. Затем негромко спросил:
-Что ты думаешь о гиперборейцах? Только честно.
-Варвары... - пренебрежительно бросил Рауль, затем задумался - Да, варвары, даже большие варвары, чем лемурийцы. Они не ценят большинства благ, которые дает цивилизация, и называют наши города "золотыми клетками". Их интересует только оружие, их дикие культы и суеверия, их кровная месть... Они хорошие воины, презирающие страх и слабость, но в них больше звериного желания драться с соперником, чем человеческого расчета чего-то добиться войной. Их не волнует политическое положение или отношения с соседями, а захваченное золото они или тратят на оружие, или переплавляют на украшения своих идолов, или зарывают в землю, чтобы не отрывать. Слава и уважение соплеменников, личная свобода и могущество племени - ради этого они живут, как мне это кажется. Их дикая страна, чьих пределов никто не знает, никогда и никому не покорялась, а любой враг находил там скорую и жестокую гибель - но в то же время гиперборейцы щедры, честны и отзывчивы. Не знаю, что, но что-то все же притягивает меня в них...
-Голос твоей крови.
Рауль недоуменно посмотрел на Хильфреда, но тот был абсолютно серьезен.
-Да, голос крови. Такими же варварами были первые антланийцы, пришедшие с севера на длинных лодьях, чтобы основать нашу Империю. Такими же варварами были предки валузийцев, отбросившие туранцев за дальние горы. Им, нашим предкам, мы обязаны своим величием, и очень жаль, что мы не выдержали искушения, которое сулят богатство, цивилизация и могущество - искушения замкнуться в своем мирке, жить одной секундой, плюнув на высокие помыслы. Мы занимаем место трупных червей на теле собственного народа в этом мире, а ведь нам было предназначено место титанов! Гиперборейцы - варвары, дикари, ты говоришь? Но не забывай, что так их назвали те, кто раз в несколько лет регулярно склонялся перед соседом-победителем, завидуя непобедимому народу огромной северной страны! Они воюют как звери, а не как люди? Но звери убивают только когда голодны или в поединке за места охоты, за самку, а люди - сколько бессмысленных войн ведут люди? Их культы ты назвал дикими суевериями? Но разве не наши лучшие философы робко, полунамеками говорят о первичной, безымянной и непостижимой сущности, о Первом Слове и Первой Мысли, породивших мир? А северянам издавна известно об этом безликом первоначале, которое они называют Все - Родом, существовавшим прежде мира и богов. Более того, кто, кроме гиперборейцев осмелился бы утверждать, что человек, совершенствуясь, сам может стать богом, и даже превзойти богов, сравнившись со Все - Родом?.. Они - воины и пираты севера, и как бы я хотел, чтобы мы по сей день оставались такими же воинами и пиратами!
...Утром уже чувствавалась близость побережья, и голодные, усталые люди повеселели, вдыхая прохладное, свежее дыхание Океана. Конец пути был близок, а что ждало там - Свобода или Смерть - по большей части зависело от самих восставших.
Случилось так, что давнее соперничество Рауля и Бранивлада за сердце Халы разрешилось именно в эти последние дни, быть может потому, что перед последним, быть может - обреченным на провал усилием на пути к свободе люди хотели избавиться от всего недосказанного и неопределенного.
Однажды вечером Рауль, как всегда, обходил лагерь восставших, проверяя, все ли в порядке, чтобы после доложить обо всем Хильфреду. Его внимание привлекли голоса, доносившиеся из-за одной из телег - низкий мужской голос говорил длинными фразами и явно в чем-то убеждал, тонкий же женский лишь изредка пытался с ним спорить. Без всякой задней мысли Рауль заглянул за телегу и обнаружил Халу и Бранивлада, причем северянин стоял к нему спиной, а увидевшая бывшего конта девушка не осмелилась прервать собеседника, как раз обращавшегося к ней:
-...или ты хочешь стать новой игрушкой аристократа, всю славу и все богатство которого добыли предки? Не сомневаюсь, ты ему быстро надоешь, он же истосковался тут по легкой жизни!
Рауль кашлянул, и когда северянин повернулся, негромко спросил:
-Это, надо полагать, обо мне?
Бранивлад кивнул:
-Врать не буду, о тебе. Я не люблю антланийцев, особенно знать.
Бывшего конта вдруг взяла злоба:
-Не любишь? А что ж за антланийцем пошел? Гнил бы в цепях, на каторге? Первым полез его защищать в тот день!
Гигант-гипербореец мрачно усмехнулся:
-Хильфред не из таких, как ты, он такой, какими были ваши мужи в старину. Да, я бы не сумел поднять восстания, но у меня хватило бы мужества сдохнуть в драке, а не на алтаре! А ты, как все твои собратья, пошел бы на бойню, как скотина! Что, не так, скажешь?
-Я умею драться. - ответил Рауль, из последних сил борясь с пробудившейся ненавистью к сопернику, и последний раз попытался избежать ссоры - Мы же вместе сражались на улицах Шамбалы! Что ж ты тогда-то...
-Мне не пришлось выбирать соратников. - отрезал северянин - И я не жалею о том, что было. Но я мог бы уступить женщину равному, воину, достойному сыну Борея, а не тебе, аристократу! - последнее слово прозвучало ругательством. В Бранивладе сейчас говорила неприязнь свободолюбивого варвара к полной условностей и пустых церемоний жизни Империи.
Антланиец и гипербореец одновременно сжали кулаки. Рауль прекрасно понимал, что если он не выведет Бранивлада из поединка первым-вторым ударом, шансов на победу не останется, а если в северянине проснется боевое безумие, то можно будет прощаться с жизнью. Его противник тоже это понимал, но от того, чтобы закончить дело одним точным ударом, его удерживала воинская этика его племени, ставившая превыше почти всего братство по оружию.
Разрешила их конфликт Хала. Валузийка подбежала к Раулю и, прижавшись, обняла его за шею, словно пытаясь закрыть от гиперборейца. Еще мгновение Бранивлад стоял в недоумении, затем разжал кулаки и необычайно низким голосом сказал:
-Ну, ты свой выбор сделала. Если бы ты, женщина, хоть на миг могла увидеть леса Гипербореи, приветствующие возвращающиеся корабли с гранитных утесов, ты бы... - тут он замолчал, плюнул себе под ноги и пошел прочь.
На протяжении трех последующих дней пути к океану Рауль был счастлив. Его беспокоило, что скажет об их ссоре с предводителем северян Хильфред, но тот ни словом не упомянул об этом, хотя, несомненно, знал.
Трудно было сразу сказать, удача ли улыбнулась восставшим, или судьба решила поиздеваться над ними, подарив надежду и тут же ее отняв... Армия Хильфреда вышла прямо к портовому городу, в который только что прибыл торговый флот - десяток огромных черных кораблей Лемурии. Слепой военачальник, когда ему об этом доложил Рауль, даже подумал о том, чтобы внезапно захватить эти корабли и отплыть без особых потерь. Однако тут же стало ясно, что именно здесь восставших ждет величайшее испытание за весь пройденный ими путь.
Лемурийцы не зря предприняли только одну попытку нападения, бывшую скорее разведкой боем. Стянув все силы к портовому городу, в который скорее всего и прибыли бы бунтари, они взяли воинов Хильфреда в клещи. Под бой барабанов и верещание флейт черные полчища выросли позади восставших, и такое же множество лемурийцев, высыпав с городских улиц, преградило путь к порту. Восставшие были в ловушке, которая отняла у них возможность как маневрировать, так и принять весь удар на копья и щиты фаланги - завяжись бой, не миновать удара в тыл, а сил на две фаланги и два одновременных натиска не хватит.
Восставшие остановились. Хильфред, ни к чему не прислушиваясь, напряженно размышлял, в то время как Рауль уже поднял и укрепил знамя восставших на повозке военачальника. Времени, да и смысла, говорить речи перед боем не было - да разве сравнился бы эффект от любой речи с гигантами-кораблями вдали и преграждающими путь к свободе ненавистными чернокожими?
Ну же, Хильфред Слава Антлани, неужели в день твоей смерти умрет и твоя слава непобедимого?..