Мадоши Варвара : другие произведения.

Скрепки на рукавах

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказы для детей любых возрастов. Всего четыре части: первые две - про многодетную семью Журавлевых, маленькую художницу Настю и ее подруг, третья - про настоящего рыцаря Лешу и его младшую сестру, ну и четвертая - про разных городских животных. Надеюсь, вам понравится!

   Часть I. Скрепки на рукавах.
   За пределами семьи.
   Она появилась в квартире Журавлевых во второй половине дня. Появилась буднично, несмотря на приготовления, которые предшествовали ее приходу. А предшествовало много. Во-первых, Александр Петрович заявил, что не желает ее видеть и вообще у него совещания кафедры (которые он обычно терпеть не мог и под любым предлогом пропускал). Сбежал Александр Петрович.
   Во-вторых, Евгения Александровна отправила Катю, старшую из дочерей, в магазин за покупками, а потом велела уйти куда-нибудь. Желательно, к подруге. Желательно, к Люде, что жила на этаж выше.
   -Она же не будет возражать, если ты и Ирочку с собой возьмешь? - спросила Евгения Александровна.
   Катя меланхолично пожала плечами и сообщила, что Люде было бы все равно, даже если бы она, Катя, привела с собой кроме сестры и обоих братьев. Более того, Люда бы им, вероятно, обрадовалась. Особенно Саше.
   -Нет, Саша нужен мне здесь, - нервно сказала Евгения Александровна. - А Ирочку возьми.
   И Катя с Ирочкой отбыли к Люде.
   Максимке же было велено вместе с Радой запереться в комнате мальчиков и оттуда носу не высовывать.
   -Кто будет? - спросил Максимка. - Президент, что ли?
   -В какой-то мере... - Евгения Александровна вздохнула. - Сашкина мама.
   -Ого, - сказал Максим. Потом поморщился и добавил. - Тогда я точно высовывать не буду. Неохота мне на нее смотреть.
   -А можно и я с ним? - спросил Сашка.
   -Саша, ты уже взрослый человек, - устало сказала Евгения Александровна. - Сам же понимаешь, что она приходит пообщаться именно с тобой.
   -Мы уже общались. По телефону. Впечатления она на меня не произвела.
   -Мне кажется, ты к ней слишком строг. Какой бы они ни была, она же все-таки твоя мать. Она тебя родила. Так что хотя бы будь с ней вежлив.
   -Вежлив - буду, - кивнул Сашка.
   В семнадцать лет большинство мальчишек не умеют быть вежливыми. Но Сашка представлял собой счастливое исключение из правил.
   И все-таки Максимка гостью увидел. Так вышло, что когда она позвонила в дверь, именно он оказался в коридоре. Он и открыл.
   На пороге стояла очень красивая и очень молодая женщина в норковой шубе и без шапки. Сразу видно по нынешним холодам - на машине приехала.
   -Здравствуете, - сказала она холодно-приветливым тоном. - Это квартира Журавлевых?
   -Да, - кивнул Максим, - проходите.
   Он отошел в сторону, давая женщине пройти. Однако Рада, их собака, таким правилам вежливости обучена не была. Новый человек - значит, надо сразу обнюхать. Она первым делом ткнулась в лакированные сапожки женщины, перегораживая арку двери полностью.
   -Извините... - Максим схватил Раду за ошейник, и, вполголоса ругая ее, оттащил от двери.
   -Ничего... - женщина вошла.
   Из кухни показалась Евгения Александровна.
   -Проходите в зал, - сказала она. - Можете не разуваться, у нас прохладно. Саша сейчас подойдет. Максим, помоги гостье снять шубу.
   -Спасибо, я сама, - она легко скинула шубку, повесила ее на крючок... совсем шубка не подходила к трем пуховикам на вешалке - самому большому Сашкиному, и двум примерно одинакового размера, принадлежавшим Евгении Александровны и Максимки.
   -Вы - Евгения Александровна? - спросила женщина очень дружелюбно. - Очень приятно. А я - Виктория Георгиевна.
   -Очень приятно, - машинально кивнула мама, зачем-то вытирая руки о домашние джинсы. - Саша, Саша, да где же ты!
  
   -Мне было семь лет, когда я узнал, - сказал Сашка. Перед ним стояла чашечка с чаем, но чай он не пил, чашечка оставалась нетронутой. - Я тогда стал просматривать наши альбомы с фотографиями. Ну и... увидел папу с незнакомой девушкой. Спросил: кто это? А мама мне и говорит: "Это женщина, которая тебя родила". Спокойно так говорит.
   "Женщина, которая родила" Сашку, сидела напротив. Перед ней такая же чашка с чаем, а посередине, между ними, на столике стояла плетеная из прутиков вазочка с шоколадными конфетами. Дорогие конфеты, покупались они у Журавлевых только по праздникам или для почетных гостей.
   -И... как ты это воспринял? - спросила женщина.
   -Нормально, - Сашка пожал плечами. - Мне даже интересно показалось. Как в старой книжке какой-то. Я еще спросил, где она... где вы сейчас. Ну, понятно сразу стало, что живы, иначе мне бы про вас раньше рассказывали. Папа с мамой скрывать бы не стали. Испугался, что в тюрьме или где-то...
   -И что они сказали? - чуть скривила губы женщина. - Что я бросила твоего отца?
   Женщине вряд ли меньше сорока, но она выглядит значительно моложе. Она очень красива - бледное лицо с благородными чертами, ярко накрашенные губы не выглядят вульгарными. Одета в модный и, кажется, дорогой костюм - Сашка в костюмах не разбирался.
   Вот шуба у нее точно дорогая. Норковая.
   -Ну... не совсем, - уклончиво сказал Сашка. - Они сказали, что вы встретили другого человека. Что вы его полюбили. А он не женился бы на вас, если бы у вас был ребенок. Вот вы меня и оставили.
   -Говори "бросила", - сказала женщина. - Ведь именно это у тебя на языке вертится.
   Сашка промолчал. Не будет он отвечать, что вертится у него на языке. Мама всегда его учила, что вежливость - в первую очередь. Особенно с людьми, которые тебе не нравятся. Жизнь потом научила и тому, что иногда вежливость должна отступать. Уступать место удару в зубы. Но, опять же, женщину в зубы бить не будешь, что бы ты в ее отношении не чувствовал.
   "А что я в ее отношении чувствую? - мелькнуло в голове у Сашки. - Возмущение? Гнев, презрение, ненависть? Не-а... Равнодушие".
   Да-да. Вот даже странно... напротив него сидит его мать. Между прочим, очень красивая, ухоженная мать, такой, наверное, многие юноши могли бы гордиться. По сравнению с Евгенией Александровной, которая не пользуется косметикой за нехваткой времени и обожает джинсы и мешковатые свитера - просто фея.
   Ага. Волшебница. Снежная Королева, Белая Колдунья...
   -У вас еще дети есть? - спросил Сашка. Он чуть было не спросил "свои дети".
   -Да, - она кивнула. - Дочка Илона. Твоей сестре двенадцать лет, Саша.
   -Моим сестрам, - подчеркнул Сашка, - четырнадцать и пять. А зовут их Катя и Ира. Вы их видели?
   Женщина кивнула. Да, видела, разумеется. И, видимо, не впечатлилась. Сашка представил себе эту Илону - наверняка одетую в какое-нибудь модное платьице с оборками, жутко дорогое. Посещающую какой-нибудь престижный лицей с тремя иностранными языками. И представил высокую тощую Катьку, с ее вечно лохматой коротко стриженой головой, в домашнем халатике, зубрящую учебник обществознания (Катя была очень ответственной, и уже начала готовиться к поступлению на юридический).
   Сашка сейчас мог бы сказать женщине: "Ну правильно, а теперь сына захотелось! Взрослого уже, семнадцать лет. Сильного, здорового, воспитанного. Не вами, между прочим, воспитанного".
   Но вместо этого он сказал:
   -А еще у меня есть брат. Он ровесник вашей Илоны. Его зовут Максим.
   Она кивнула. Максима она видела, когда он открывал ей дверь. И, наверное, этот тощий мальчишка в растянутой футболке и тренировках ей тоже не особенно понравился.
   -Мы с ним очень похожи, - сказал Сашка. - Он тоже занимается у-шу.
   Она оглянулась.
   -А где же красные фонарики? - спросила без иронии, даже с некоторым любопытством.
   -Красные фонарики? - Сашка сперва ее не понял. Потом сообразил. - А! Вы спутали. То у-шу, а то фэн-шуй.. Фэн-шуй - это система коррекции... короче, способ обустраивать помещение. У-шу - система единоборств, с оружием и без.
   -И ты... умеешь? - она снова смерила Сашку взглядом. Впрочем, она не прекращала его внимательно рассматривать с самого момента их знакомства.
   -Я по комплексу чань-цуань в основном, - сказал Сашка не без ехидства. - Кроткий меч, длинный меч, шест... все пробовал. Но мне больше всего голыми руками нравится.
   -Вам дают настоящие мечи?
   -Нет, конечно. Специальные. Настоящие - это очень дорого. Да и опасно. Это только мастера могут...
   Сашка не стал распространяться дальше. Женщина молчала. Говорить больше было особенно не о чем, и, кажется, оба это понимали.
   Она еще раз оглядела комнату. Комната как комната. Обычная гостиная обычной панельной бетонной пятиэтажки, "хрущовки" в просторечии. Довольно дорогая стенка. Большой раскладной диван у стены...
   Квартире трехкомнатная. В большой комнате спят мама с папой, в одной из комнат, той, что поменьше, Сашка и Максим. В той, что побольше - Катя и Ира. Когда Сашка окончит колледж, начнет работать и сможет сам снимать себе комнату, в зал, наверное, переселят Максима, а мама с папой наконец-то получат более или менее нормальный рабочий кабинет. Он им нужен: папа преподает в вузе, читает разные исторические курсы. Это только школьником кажется, что история - одна.. Любой студент знает, что есть история средних веков, история древнего мира, история России, и она тоже делится... а есть еще всякие конфликтологии, историографии, этнологии и прочее. И все это тоже - на папиной кафедре.
   А мама журналист. Работает она в двух разных журналах. Для одного пишет обзоры моды и дергает из интернета свежие сплетни про разных кинозвезд. Для другого - готовит обзоры законопроектов Государственной Думы. А что делать? Зарабатывать-то надо... Папа ведь тоже не только в классическом университете преподает. Он еще и в политехническом, и в двух техникумах, и в экономическом колледже лекции читает... с его базовой зарплатой иначе нельзя. Даже за докторскую степень мало доплачивают. А ведь папа уже не молод, ему почти пятьдесят... Маме - тридцать пять.
   -Сколько вам лет? - спросил Саша женщину.
   Она удивленно посмотрела на него.
   -Сорок шесть... Ты не знал?
   -Нет, - он покачал головой. Выглядела она значительно моложе. Для него неожиданностью оказалось, что она всего на два года младше папы. Ему почему-то представлялось, что женщина была очень молода, когда родила его, Сашку... а ей, выходит, было почти тридцать. - А вы - знаете? Насчет моего возраста.
   -Восемнадцать, - уверенным тоном.
   -Нет, - Сашка помотал головой. - Семнадцать. Вы год перепутали.
   -Ах, точно... - она принужденно рассмеялась. - Ну... бывает, Саша. Бывает.
   -Хорошо еще, хоть имя помните, - сказал он. - Виктория Георгиевна.
   -Зачем ты так? - спросила она с некоторой толикой обиды в голосе. Или... или не обиды? Или так звучит капризность? Прекрасно развитая, натренированная капризность богатой женщины... Было больше шестнадцати лет, чтобы натренировать.
   -Извините, - сказал Саша. - Извините.
   -Ничего... я понимаю, - сказала женщина. Но Сашка сомневался, что она действительно понимает...
   ...Он слегка соврал ей, что воспринял это спокойно. Да, поначалу, да... Но прошел год или чуть больше. Они праздновали День Рождения Максимки. Тот тогда еще совсем малышом был, годика три... И вдруг, прямо в разгар празднования, Сашка ощутил со всей силой внезапно нахлынувшей обиды и горечи - Максимка не его родной брат! Максимка - действительно сын его мамы и его папы! А он, Сашка... он - так, наполовину. Непонятно кто. Усыновленный.
   Папа всегда учил Сашку, что не стоит показывать свои эмоции. Во всяком случае, не стоит показывать их сразу, особенно, если они могут быть неприятны другим людям. Вот он и не показывал. Только уже после ужина, когда он помогал маме помыть посуду (Катя еще до края раковины не доставала), он не выдержал, и заревел, как девчонка. Наверное, во всем была виновата мыльная вода, которая стекала по узорным бокам вычурных стеклянных салатниц. Совсем как слезы. И кран так мерно и утробно шумел, так привычно и по-домашнему, и лампа на кухне горела так знакомо... Вот только Сашка был чужой. Окончательно и непоправимо чужой.
   -Сашик, ну ты чего?! - мама сразу же заметила его слезы. Правильно, на то она и мама...
   -Мама... вы с папой родили Максимку, потому что вам хотелось собственного сына, да?! Потому что я вам - чужой?!
   -О боже мой! - мама схватилась за щеки. - Так, - сказала она чуть погодя ледяным тоном, - Александр... да как ты смеешь даже предполагать такое! Ты что, думаешь, что мы с отцом тебя не любим?! Что ты нам не нужен?! Да как ты можешь...
   -Извини... - Сашка склонил голову.
   Мама кинулась обнимать его и целовать в затылок.
   -Дурачок ты мой! - воскликнула она. - Как можно спрашивать, почему родили ребенка! Ребенок - это ребенок, это всегда счастье, даже если это и куча проблем! Когда-нибудь ты это поймешь, обязательно поймешь! Максим нам нужен не меньше чем ты, а ты - не меньше, чем Максим!
   Когда Сашка отревелся, и мама вытерла ему слезы кухонным полотенцем (полотенце было совсем свежее, еще чистое), она сказала:
   -А, если ты хочешь знать, мы решила завести еще одного ребенка, потому что я всегда хотела пятерых детей. Ну, пятеро по нашим временам - это перебор, а вот троих... мы с отцом обсудили, и решили, что вполне можем себе позволить. Конечно, нам с папой придется больше работать, но это ничего. Потому что мы вас всех любим. Понимаешь? Конечно, последнее время мы больше уделяем внимания Максимке, чем вам с Катей, но это и понятно, он еще маленький... мы же уже с тобой об этом говорили, помнишь?
   Сашка кивнул. И сказал:
   -Я все понимаю. Уделяйте ему внимания сколько нужно. Максимка хороший, только вредный пока... но он же вырастет, правда? И станет не таким вредным.
   -Надеюсь... - вздохнула мама.
   -Я с ним всегда играть буду, как раньше, и все такое... только мне важно знать, что мы с ним одинаковые...
   -Вы с ним абсолютно одинаковые, - твердо сказала мама. - Вы оба мои дети. Саш, честное слово... мне кажется, что почти могу вспомнить, как я тебя рожала...
   Сашка хихикнул.
   -Это уже будет психоз.
   -Что-то вроде того...
   -А когда ты меня первый раз увидела?
   -А... папа тебя из яслей забирал. Ты был такой красный-красный, как помидор, и ревел. Как сейчас.
   -Я больше не буду, - пообещал Сашка. - Мужчины не плачут.
   -Иногда плачут, - не согласилась мама. - Но сейчас, действительно, не надо. Причины нет.
   И ласково погладила Сашку по голове.
   Ну вот... А теперь перед Сашкой сидела женщина, которой не требовалось придумывать, как она его рожала. С которой это все по правде произошло. Но вот совершенно точно было ясно, что не с ней Сашка мыл посуду после Максимкиного дня рождения и не в ее халат уткнувшись плакал на их маленькой кухне.
   -Ваш муж знает, что вы здесь? - спросил Сашка.
   -Да, - она кивнула. - Я ему все рассказала.
   Правильно, теперь ей не страшно рассказывать. Столько лет прошло.
   -И как он отнесся? - спросил Сашка.
   -Нормально... Закурить можно?
   -Лучше не надо, - Сашка покачал головой. - Здесь никто не курит. И ребенок маленький.
   -Вот как? - в ее глазах мелькнуло удивление. - А раньше твой отец, Сашенька, дымил как паровоз. Я долго пыталась его отучить... так и не вышло. В конце концов сама приучилась.
   -Долго?
   В ее глазах появилась ирония. Она взяла чашечку тонкими пальцами с крашеными бежевым лаком ногтями и отхлебнула.
   -Мы с твоим отцом прожили восемь лет. Как ты понимаешь, я на два года его младше. Мы учились вместе в университете. Были на одном курсе, потому что он до этого в армии прослужил два года. Полюбили друг друга. Поженились сразу после диплома. Мне было двадцать один, твоему отцу двадцать три. Ему хотелось детей, я, честно говоря, тянула. Мне хотелось устроенности, обеспеченности. У нас ведь ничего не было! Я пожертвовала академической карьерой, ушла в торговлю... Ну... вот, мы купили двухкомнатную квартиру. Мебель. Родился ты. А потом, Сашенька, начались тяжелые времена.
   Да, Саша знал - времена действительно были очень тяжелые. Начало девяностых, инфляция, распад страны, крушение основ... и в этих условиях все еще молодая, все еще красивая, недавно родившая ребенка женщина вдруг попадается на глаза одному из новых хозяев жизни. Он начинает за ней ухаживать - шумно, красиво, с цветами и шампанским. Сказка о Золушке на новый лад...
   Только вот в роли наивной восторженной замарашки - вполне взрослая уже женщина. Прекрасно понимающая, что принцу нужен собственный наследник, и чужого ребенка, особенно мальчика, он не потерпит. А тут еще и отец ребенка встает на дыбы...
   -Не думай, что мне просто было тебя оставить, - сказала женщина.
   Сашка и не думал. Не просто. Он, пожалуй, даже сочувствовал ей. А почему бы не посочувствовать?
   -И потом, я знала, что твой отец тебя способен воспитать как следует. Он всегда был очень надежным.
   Нет, Сашка не судил. Никого. Ни ее, ни отца - его-то за что? Он был даже рад, что так вышло. Он смотрел на эту женщину - красивую, умную, интересную, целеустремленную. Волевую. Думал, что она ему даже симпатична немного. Самую капельку. И в то же время, какое счастье, что она его не воспитывала! Какое счастье, что он ее даже не помнит!
   -Да, папа очень надежный, - сказал Саша. - Мне очень хорошо жилось всегда. Я очень люблю моих сестер и брата. И маму свою я люблю.
   -Я - тоже твоя мать, - сказала она. - Во всяком случае, у меня есть некоторые права на это имя.
   -А я разве отрицаю? - пожал плечами Сашка. - Конечно, есть!
   Женщина вздохнула. Расстегнула сумочку. Сашка напрягся... нет, кошелек, по частью, у нее хватило ума не доставать. Да и вряд ли она носила много денег в кошельке.
   Она потянулась через стол, протянула Саше небольшую визитку.
   -Вот, - сказала она. - Звони, если что.
   -Обязательно, - сказал Саша.
   Положил бумажку в карман.
   Он собирался сунуть ее потом в записную книжку. Мало ли... вдруг, действительно, пригодится. Всякие в жизни бывают обстоятельства.
   Женщина встала.
   -До свидания, Виктория Георгиевна, - сказал Саша.
   -Пока... Саша, - она вышла из комнаты.
   Когда он закрыл за ней дверь, то сразу прошел на кухню. Там у окна стояла мама.
   -Ну как? - спросила она.
   Сашка обнял ее за плечи, нагнулся, поцеловал в щеку.
   -Замечательно. Мы очень мило поговорили. Она дала мне свою визитку и велела звонить, если что. Знаешь, оказывается, у меня есть еще одна сестра, ровесница Максимки. Ее зовут Илона.
   -Саша... - мама вздохнула. - Она не предлагала... помочь? Скажем, оплатить твое обучение в университете?
   Сашка сразу помрачнел.
   -Сам поступлю, - сказал он. - После колледжа берут сразу на третий курс. И конкурс меньше. Свободно можно на бюджет. А в крайнем случае, на вечерку. Это даже лучше, работать можно. Я же фельдшером буду, на скорой фельдшерам не так плохо платят...
   -Так предлагала или нет?
   -Нет, - Саша еще раз вздохнул. - Мам, да с чего бы? Она же меня едва знает. Может, она думает, что я еще в одиннадцатом классе.
   Мама закусила губу. Помолчала немного, глядя на сгущающиеся за окном сумерки.
   -Тебе надо было держаться с ней помягче, - сказала она наконец очень деловым тоном. - Поласковее. Я понимаю, отец на нее обижен, даже встречаться не пожелал... умчался в свой университет, как будто нельзя было не приходить на это их кафедральное собрание... Но ты-то! Она же твоя мать.
   -Ты - моя мать. А она - так.
   -Неправда, Саша! - Евгения Александровна строго посмотрела на сына. - Ты представляешь, как ей сейчас тяжело? Она была молодая, глупая, бросила своего ребенка... А теперь увидела, каким ты вырос, и...
   -Что "и"? Мама! Молодая, глупая... Да она старше тебя! Ей двадцать девять было, когда они с отцом развелись!
   Евгения Александровна на мгновение смешалась, но тут же сказала еще строже:
   -Тем более, ей должно быть тошно, когда она узнала, что ее бывший муж женился на девчонке почти на одиннадцать лет ее младше!
   -Мама, ты слишком хорошая, - Сашка взял ее ладонь и прижал к щеке. - Ты всех меришь по себе... В любом случае, она даже не предложила.
   -Предложила бы, будь ты поласковее!
   -Мам, а ты не сделаешь сегодня салатик, а? С крабами. Я упаковку в холодильнике видел.
   -Не переводи разговор!
   Сашка тяжело плюхнулся на табуретку за столом, потер лицо руками.
   -Ну что я сделаю? - спросил он беспомощным тоном. - Ты - моя семья. Папа - моя семья. Катя, Максимка, Ирка - моя семья. А она - нет. Она за переделами семьи. Ну что я сделаю?
   -Можно не быть жестоким... - мама села за стол напротив Сашки. - Как же ты будешь врачом, если так относишься к людским страданиям?
   -Так я ж не психиатром буду... А вообще, мам, ты преувеличиваешь... ничего я ее не мучил... - Сашка хлопнул ладонью по выключателю, на кухне зажглась желтая люстра. Сразу стало гораздо уютнее.
   -Ладно, - сказал Сашка после паузы, - не хочешь салата с крабами - не надо. Давай с тобой спечем кекс... нет, два кекса, один мало. С кремом.
   -Ну ладно... - мама встала, надела передник. - Крем на тебе... А потом, Саш, пожалуйста, вычитай мою статью, у меня глаза болят. Файл называется "Развлекательный центр", в моей папке.
   -Хорошо, - кивнул Сашка, - будет сделано.
  
   А внизу женщина по имени Виктория Георгиевна сидела в машине и припудривала лицо. Слегка так. Шофер терпеливо ждал приказания тронуться. Он не особенно скучал здесь, во время сорокаминутного простоя. У него было с собой достаточно периодики. Сейчас номер одного из журналов лежал на переднем сиденье, раскрытый на статье Евгении Журавлевой "Лапы ломит и хвост отваливается: как спасти от холода ваших любимцев".
   Перед тем, как приказать водителю ехать, Виктория Георгиевна бросила короткий взгляд наверх. Там в сумерках горело теплым желтым светом окно. И видела она в этом окне как будто смутный женский силуэт... потом женщина отошла.
   Виктория Георгиевна даже не знала, было ли это окно Журавлевской кухни или какое-нибудь другое. Она только вспомнила вдруг, как смеялись однокурсницы над тем, что Вика Кукушкина вышла замуж за Сашку Журавлева. Мол, фамилии у обоих птичьи ...
   -Трогай! - резко сказала Виктория Георгиевна шоферу.
   Истории про Сашку.
  
   Зовут меня Максим Журавлев, мне двенадцать лет. Но я хочу рассказать не про себя, а про моего старшего брата Сашку Журавлева.
   Сейчас Сашке уже семнадцать. Он учится в медицинском колледже, потом будет в университет поступать. Говорит, что хочет людей лечить. А специализироваться на хирурга будет. Сильно богатым так, конечно, не станешь, но Сашка, как и папа, считает, что хороший человек, если он мозгами не обделен, везде себе на достойную жизнь заработает. Не всем же быть олигархами.
   Сашка очень сильный, потому что занимается акробатикой и восточными единоборствами, даже два раза на соревнованиях в десятку выходил. Я тоже всем этим занимаюсь, потому что хочу быть на него похожим.
   А еще Сашка - здоровский старший брат. Он меня старше на пять лет, и, когда я был маленький, все время со мной играл и придумывал разные забавы. И почти никогда на меня не кричал и не ругался. Один раз я сильно поранил руку, так он очень переживал. Ну и.. вообще. Он хороший. Не то что Катька, моя старшая сестра, она постоянно вредничает и все меня из кухни выгнать норовит, когда по телефону разговаривает. А ведь ей всего четырнадцать.
   Ну ладно. Это будут рассказы не про то, какой Сашка сейчас. Я хочу рассказать про то, каким он маленьким был. Нас, конечно, в семье много, и с каждым много смешных историй случалось. Но Сашка старший, поэтому про него чаще всего вспоминают родители, и это удобнее описывать. И потом, если я про Катьюку напишу такое, она меня за волосы оттаскает, а Сашка драться не будет. Или будет, но только чтобы меня потренировать.
  
   Похищенный инопланетянами.
  
   Когда Сашке было два годика, а нас никого еще не было, мама с ним как-то в субботу поехала на дачу. Папа должен был позже приехать, у него еще занятия были. Короче, мама только успела Сашку переодеть, ну и сама в тренировки и дачную футболку переодеться и в сад выйти, как позвала ее соседка через забор. Мама к ней подошла, и стала соседка о чем-то трепаться. Ну, вы знаете этих дачных теток! Им лишь бы поговорить!
   Она, видите ли, знала, что мама журналист, и стала ей рассказывать о том, как у них тут в лесочке летающую тарелочку видели. Обычная чепуха. Мама слушала, вежливо, кивала, и не чаяла, как от этой тетки отделаться.
   Ну, отделалась в конец концов. Пообещала, что статью обязательно напишет. Отошла от забора, обернулась - а Сашки нет!
   Сперва мама не сильно заволновалась. Ну, подумаешь, мало ли куда маленький ребенок мог забрести! Дача - это место, полное соблазнов. Тут тебе и малина, и смородина, и красная, и черная, и яблони, и вишня, и огуречные заросли, и цветы всякие... Ну и туалет есть еще. В два года Сашка уже дачным туалетом пользоваться умел.
   Но минута прошла, другая - а Сашки нет. И не видно его, и не слышно. Мама сначала весь участок обегала. В домик заглянула. Даже на чердак по приставной лестнице поднялась. Нету Сашки!
   Тут уж мама перепугалась не на шутку. Весь забор обсмотрела, нет ли дырки - нету! Потом давай у соседей спрашивать, нет ли Сашки. Нету!
   А протока - рядом! Только сбеги по обрыву - и ныряй с мостков!
   Испуганная мама и несколько соседок побежали на протоку. По счастью, там какие-то мальчишки рыбу удили. Сказали - нет, не помним ребенка, никто не приходил, а мы тут уже часа два сидим. Мама и соседки успокоились немного.
   И тут та дура, которая с мамой с самого начала разговаривала, возьми и скажи:
   -Это его инопланетяне похитили!
   А другая не согласилась.
   -Нет, какие инопланетяне! Бандиты серийные. Тут вот весной нашли такого, он у себя в дачном домике восемь трупов спрятал!
   Мама как это услышала, чуть в обморок не хлопнулась. "Инопланетная" тетка тот час на "террористку" напустилась:
   -Ты думай, что говоришь, дура! У девчонки сейчас инфаркт случится! - это они мою маму девчонкой называли. Ей тогда двадцать лет было. И тут же добавила:
   -Инопланетяне это. Известное дело, для опытов забрали. У нас Ефимыча вот так год назад похищали.
   -И что? - невольно заинтересовалась мама.
   -А ничего, - сурово сказала "инопланетная" тетка. - Как взяли, так и отпустили. На кой хрен им он, алкоголик, нужен! И все равно он по пьянке не запомнил ни черта.
   Мама только рукой махнула. Не интересовали ее контакты инопланетян с местными алкоголиками. Она обежала два окрестных лесочка (там колки просто, три березки в два ряда). А в дачном поселке в субботу утром еще мало народу было. Может, м хорошо - а то бы мама всех перебудоражила.
   Ну, в общем, обегала мама все, что могла. Вернулась на участок, стоит ревет. То есть плачет. Уже представляет в красках все ужасы, которые с малолетним Сашкой случиться могли. И тут слышит смешок.
   Мама сперва испугалась до смерти. Чуть на землю не села. А дело в том, что посередине участка крыжовник рос. Плотно так, колючками ощетинился. Куста четыре срослось. Сейчас-то эти кусты уже выкорчевали - они заболели чем-то, ягоду приносить перестали. А тогда росли мощно, топорщились колючками на все стороны света. И вот из этих-то кустов и слышался смех.
   Мама кинулась к кустам. Все руки ободрала, все ободрала, но пролезла - она тогда совсем была худенькая, маленькая... И увидела, что там внутри - пустое пространство. И сидит в этом пустом пространстве Сашка в дачных трусиках и панамке. Лицо крыжовником перемазано, и улыбка - дово-ольная...
   -Ну я сейчас тебе врежу за всех инопланетян разом! - пообещала мама, и расплакалась пуще прежнего.
   Сашка стоял-стоял, смотрел, как мама плачет. Мама ревет - это плохо. Надо утешить.
   Он сорвал крыжовника на два кулака, и протянул маме:
   -На!
  
   Утренняя гимнастика.
  
   Мама говорила, что меня труднее всего было научить шнурки завязывать правильно. А Сашку труднее всего было научить штаны правильно надевать.
   Вот как-то раз мама поутру не успела Сашку одеть как следует. Тогда она беременная Катькой была, плохо себя чувствовала по утрам постоянно. Ну и не уследила. А Сашка говорит:
   -Ты, мама не волнуйся! Я уже большой, я сам оденусь!
   Мама пошла на кухню, завтрак готовить. Приготовила. Накрыла на стол. Папа пришел, сонный-сонный - у него докторская защита на носу была. Сел, есть что-то механически, в тарелку не глядит. Мама тоже замотанная вся. Сашка входит так с достоинством, медленно, садится за стол, начинает есть. Поели. Папа маму с Сашкой поцеловал, пошел на работу. А у мамы уже декретный отпуск был по Катьке, она решила с Сашкой пойти в сквер погулять, подышать свежим воздухом.
   Вышли они из дома, причем мама порадовалась, что Сашка вперед не убегает как всегда, наоборот, чинно рядышком идет. Вышли. Перешли дорогу, дошли до сквера. Села мама с облегчением на скамейку, велит Сашке в песочнице поиграть. А в песочнице еще девочка какая-то играет, и бабушка ее напротив нашей мамы на лавочке сидит.
   Только Сашка к песочнице подошел - играть, значит, - как девочка его - хлоп ведерком по голове! И в рев!
   И Сашка ревет. Мама подбежала, давай обоих тормошить - в чем дело? Никто ничего не говорит, ревут оба. Сашка ревет: "Она дура!" Девочка ревет: "Он страшный!" Тут бабушка девочки подбежала. Давай они с мамой отношения выяснять, и говорит ей эта бабка:
   -Вы бы себе, голубушка, очки купили! Посмотрите, как у вас ребенок одет!
   Мама посмотрела внимательно - и ахнула! Сашка, оказывается, когда одевался, две ноги в одну штанину сунул. А она-то, замотанная, и не заметила.
   Стала мама тут же, в песочнице, Сашку переодевать. А тот, гордый, отказался. Сказал, что только дома. И пошли они домой. Но тут уж мама никуда Сашку гулять не пустила, велела ему в своей комнате играть. А сама рухнула в постель, и заснула.
  
   Крыша.
   Был с Сашкой еще такой случай. Как-то раз мама (она еще тогда в отпуске по Катьке была) сидела дома, вязала. Тут звонит ей в дверь соседка, Алена Степановна.
   -Беда, Евгения Александровна! - кричит. - Большие мальчишки вашего Сашку на крышу садика затащили! Вы бегите, а я с Катенькой посижу!
   А садик во дворе стоял. Был вокруг него забор, все как положено, но все равно ворота весь день не закрывались. А высоты садик был два этажа.
   Мама, перепуганная, еле успела одеться (зима была), выскочила на улицу в сапогах на босу ногу, в шубке поверх халата и в платке на голове вместо шапки. Побежала к садику... и за сердце схватилась. Не так все страшно было, как она подумала. Рядом с садиком маленькая пристройка стояла, этаж, не больше. У нее была крыша, не плоская, как у садика, а двускатная, как у деревенских домиков. Один скат вплотную нависал над забором, что садик окружал. А у забора был дворниками навален огромнейший сугроб. С этого сугроба на крышу забраться - раз плюнуть. Ну и с крыши на сугроб обратно спрыгнуть - тоже раз плюнуть. Да и сама крыша вовсе не гладкая и не обледенелая. Вся она в снегу, и снег такие сугробы, такие заносы наворошил - будь здоров. И захочешь, не свалишься.
   Мама, конечно, была взрослой, а взрослые обычно таких вещей не понимают. Волнуются из-за всяких пустяков. Но она еще была еще довольно умной взрослой. Она сразу все это увидела. И еще увидела, что Сашка сидит почти на самом коньке крыши, а чуть пониже его - двое ребят постарше. Сашке тогда и пяти лет не было, а эти двое - уже школьники.
   -Вы что там делаете, оболтусы?! - заорала мама. - Слезайте немедленно! Только осторожно!
   Они слезли. Быстро очень слезли, словно торопились. Сашка первый. Сразу подошел к маме, взял ее за край рукава, серьезно посмотрел в глаза и сказал:
   -Ты, мама, только их родителям не говори. Это я виноват. Это я их уговорил на крышу забраться.
   -Ты? - недоверчиво мама посмотрела на школьников.
   -Он, он! - испуганно закивали оба пацана. И мама поняла: не врут.
   -Ох ты господи! - сказала она. - И за что ты мне достался?!
   -В награду! - не колеблясь ни секунды, заявил Сашка.
   Меловой период
  
   Самое лучшее время года - это, конечно, середина весны, возможно, ближе к концу. Вторая половина апреля, короче говоря. На то есть много причин. Конечно, главная в том, что сходит снег и наступает тепло. Кроме того, зацветают цветы... ну или их цветение уже на подходе. Все дорожки, и во дворе, и в детском саду, и в школе, обсыпает белым. Это лепестки яблонь. Они легкие и теплые, как тополиный пух, гладкие и шелковистые. Только, в отличие от пуха, они не лезут в нос. И с ними не приходит одуряющей жары, такой, что не хочется выходить из дому, а хочется только сидеть в прохладной ванне.
   -Жарко, - это хорошо, - сказала Ирочка. - Хоро-хоро-хорошо!
   Она только научилась прыгать в классики, и теперь старалась вовсю. Классики - это здорово.
   Ирочка проскакала все классики до конца. Этот узор чертила не она - остался со вчерашнего дня. Снег сошел всего неделю назад, и теперь вся дорога перед подъездами была разрисована. Пестро-пестро, ярко-ярко... Нет, не совсем ярко. Кое-какие фигурки поблекли от ночной росы, от того, что по ним походили люди, от того, что прошло время... Но все равно можно узнать крокодила, летающую тарелочку, зайчика... А вот это - девочка. В туфельках на шпильках, в колготках сеточкой... Очень красиво нарисована, Ирочка так пока не умеет.
   Ну и правильно, что не умеет. Какой смысл рисовать таких вот девочек и крокодилов? Это дело совершенно бесполезное. Просто абсолютно, полностью и до конца глупое занятие. Другое дело рисовать то, что может пригодиться. Например, классики...
   Ирочке стало скучно. Было еще совсем рано, никого из детей - ее ровесников - во дворе пока не было. Так что же делать? Может быть, покачаться на качелях? Нет, не интересно одной. Кто же ее раскачает?
   Наконец дверь подъезда открылась, и оттуда вышла мама. Мама была одета в свое нарядное белое платье с серыми цветами. Ирочка очень любила забираться в мамин шкаф и прижиматься щекой к этому платью. Оно всегда так хорошо пахло - духами... А зимой оно пахло летом.
   Если мама одела платье, значит, лето пришло...
   Вслед за мамой показался папа. Он был в строгом костюме. Ирочка слышала, как папа этот костюм ругал. Ну так если ему жарко, то почему он не оденет шорты и футболку, как Максимка?
   Все-таки взрослые ужасно глупы.
   -Я тебя очень люблю, - сказала мама папе. Сказала очень тихо, но Ирочка все равно слышала - у нее был очень хороший слух. - Я тебя очень люблю, но, пожалуйста, не возмущайся. Я уверена, что это очень хорошая девушка.
   -И все-таки в этом есть что-то просто ненормальное! - кипятился Александр Викторович. - Нет, ну это черт знает что! Почему он не может привести девушку домой, как любой нормальный человек? Почему ему обязательно волочить родителей на какое-то мероприятие, а у меня, между прочим, статья...
   -Ну-ну, - сказала мама успокаивающе. - Раз в жизни можешь пожертвовать статьей ради сына. И потом, может быть, это ничего серьезного. Им всего по семнадцать. Не жениться же он собирается!
   -Семнадцать лет - самый тревожный возраст, - сурово сказал отец. - Самый что ни на есть.
   Ирочка подбежала к родителям. Схватила маму за юбку, а папу за край пиджака:
   -А что такое тревожный возраст? И что Сашка натворил? - спросила она.
   -Ну вот, - мама укоризненно на папу посмотрела. - Расстроил ребенка.
   -Не похоже, что она расстроена, - папа схватил Ирочку на руки. - А, Иринка? Не расстроена?
   -Не-а! - Ирочка засмеялась.
   -Все равно она нам всю дорогу не будет покоя давать... - вздохнула мама.
   Мама была права - Ирочка действительно всю дорогу не давала родителям покоя. Не потому что она такая уж вредная или капризная. Просто ей все было интересно. Не так уж часто они с родителями ездят в центр города. А если по правде, то совсем редко.
   Надо же все знать! Какие остановки проезжаем, почему не на всех останавливаемся, и на каких останавливаемся, а на каких нет! Что это там за здание строится? Отчего вон там подъемные краны торчат? Все знать надо. И почему все люди нормально одеты, тепло, по-летнему уже, а вон та бабушка, что дорогу переходит, в пальто закутана с меховым воротником. Зачем? Ей что, холодно?
   И приходится маме с папой называть все остановки и объяснять: строится банк, подъемный кран торчит, потому что на выходной его уводить слишком сложно, а бабушкам иногда и летом холодно бывает, потому что они старенькие. Все приходится им рассказывать. Потому что они все знают. Родители - они такие.
   Наконец, они доехали. Вышли из маршрутки. Ирочка погладила маршрутку по железному боку. Молодец, машинка, как далеко их отвезла...
   Папа взял Ирочку на руки, и они пошли. Шли они по широкой аллее к большому-большому дому. Дом, хотя и громадный, был покрыт очень странной крышей. Как будто на здание надели гигантскую шапку из газеты, вроде тех, которые папа всегда от жары сворачивает. Только у папы бумажные, а на здании бетонная. А по дороге к этому дому шли люди. Самые разные. Все одеты разно, пестро, прям в глазах рябит...
   Недалеко от здания родители спустили Иру на землю - пусть сама идет. Только Ирочка все равно почти сама не шла. Пройдет немного, а потом ухватится за мамины и папины руки покрепче, отпустит ноги, и висит-качается. Здорово!
   Раза после третьего мама сказала:
   -Не надо больше, Ирочка. Тяжело.
   Ирочке стало немного стыдно. Тяжело... Ну, раз так, она больше не будет цепляться.
   Больше всего народу толпилось у здания. Внутрь большинство из них не заходило, стояло на ступенях. Около входа была большая надувная сцена, как аттракцион в парке, на котором можно прыгать. Замечательный аттракцион!
   Вот только на этой сцене никто не прыгал. Верх у нее был украшен воздушными шарами, а сама площадка была плоской. На этой площадке возвышалось два микрофона. У микрофонов стояли две девушки, одна из них держала в руках гитару. Гитары почти не было слышно, зато голоса девушек Ирочка слышала прекрасно. Они пели песню. Хорошие слова. Смешные... Что-то там про динозавра, который влюбился в птицу-птеродактелицу... Да только вот птица эта петь не умела, а только хрипела.
   Вместо припева одна из девушек приблизила лицо вплотную к микрофону и очень натурально захрипела. Над толпой понеслись немузыкальные, но потешные звуки, люди рассмеялись. Вторая девушка спряталась от первой за микрофон, как будто испугалась хрпиов.
   Ирочка надеялась, что родители поведут ее к сцене послушать, но они подошли к какому-то памятнику. Ирочка, даже задрав голову, конца памятника не видела. Так только, граненый столб. Они с мамой встали у подножия, а папа отошел. Зачем - не сказал, только пошел внутрь здания.
   -А мы будем Сашку ждать, - сказала мама. - Правда?
   Сашку!
   Ирочка энергично закивала. Своего самого старшего брата она любила. Конечно, она и Максимку любила, но Максимка - это был Максимка, а Сашка - это Сашка. Почти совсем взрослый, почти как папа. Только моложе. И если папа иногда был занят, то Сашка никогда не отказывался с ней играть.
   Правда, недавно появилась у Сакшки какая-то девочка. Из-за нее он еще дольше стал пропадать вне дома. Это плохо.
   Ирочка только могла надеяться, что скоро эта девочка пропадет. Она была не маленькая уже, знала, что взрослые должны жениться. Но Сашка ведь еще не такой взрослый...
   Они с мамой стали ждать. Скучно было... скучно и жарко. И людей вокруг много.
   И тут Ирочка заметила девчонок недалеко, на асфальте. Девчонки играли в знакомую игру! Наверное, кто-то из них притащил с собой мел и они нарисовали классики.
   -Мам, я пойду в классики с девчонками поиграю, - жалобно спросил она. Мама заколебалась.
   -Мам, ну я уже большая, я осенью в школу пойду! - заныла Ирочка.
   -Ну ладно, сказала мама. - Только далеко не отходи.
   Ирочка бросилась к незнакомым девочкам.
   -Можно, я с вами? - задыхаясь от быстрого бега, спросила она. - Меня Ира зовут.
   Девочек было четыре или пять. Все старше Ирочки, это она только сейчас заметила. Они переглянулись между собой, и Ирочкино сердце упало - значит, поняли, что она малявка. Сейчас скажут, чтобы шла прочь...
   -Да мы уже закончили, - сказала одна, с красивым красным бантом в волосах. - Подумаешь, малышовая игра. Пошли, девочки.
   И ушла. И остальные пошли за ней.
   И остались классики посреди асфальта - еще более скучные, чем в их дворе. И не с кем играть. Совсем не с кем... Если бы тут был Максимка, он бы с ней попрыгал... Но Максимки не было.
   -Вот я старшему брату скажу, что вы со мной не играете! - крикнула Ирочка вслед девочкам. Никто ее не услышал. Девочки спешили к какому-то лотку, синему с желтым. Там нарядно и одинаково одетые девушки в кепочках раздавали всем воздушные шарики. тоже синие и желтые. И какие-то бумажки.
   "Когда вырасту, - подумала Ирочка, - у меня будет такая же желтая кепочка. И все они умрут от зависти!"
   Закусив губу, она стала прыгать по классикам. Пусть видят, что она без них не скучает! Пусть!
   Допрыгать она допрыгала, но лучше ей от этого не стало. День оказался полностью и непоправимо испорчен. Ну что за невезение! Ну что за напасть!
   А самое обидное, что эти девчонки уже затерялись где-то в праздничной толпе. Ничуть их не волновала Ирочка...
   И над головами пели уже не смешную птицу про птеродактелицу с хрипами, а что-то другое. Непонятное и про любовь.
   Ирочка как-то спросила у мамы, почему все песни - про любовь. Даже те из них, которые совсем не похожи.
   И мама сказала, что они про любовь, потому что для взрослых любовь - самое важное. На ней у взрослых все построено.
   -А как же дружба? - спросила Ирочка.
   -А дружба, - ответила мама, - это тоже любовь...
   На зло вредным девчонкам Ирочка пропрыгала классики еще и от конца в начало. А потом снова от начала в конец. А потом почти разрыдалась.
   -Что с тобой? - участливо спросил кто-то. - Что случилось?
   Ирочка обернулась. Прямо у края дорожки, возле подставки, к которой был приколот листок бумаги (Ирочка вспомнила, что такие называются "мольберт") сидела на складном стульчике девушка. Ирочка решила, что она гораздо моложе мамы, но насколько моложе, она сказать бы не смогла. Может быть, даже, Сашина ровесница. У девушки было хорошее, доброе лицо, светло-русые волосы стянуты в хвостик на затылке, но неровно, несколько прядей спереди падали на лоб. Вот мама всегда ворчит, если Ирочка растрепанна, а взрослым все можно!
   -Тебя кто-то обидел? - спросила девушка.
   -Нет, - Ирочка снова закусила губу. Говорить, что тебя кто-то обидел, невежливо, она это уже знала.
   -Тут раньше какие-то девчонки играли, они тебя обзывали? - спросила она.
   -Как будто вы не видели! - сердито сказала Ирочка.
   -Не видела, - сказала она. - Я рисовала. У меня заказчик был. Только ему не понравилось, как я нарисовала, и он ушел. И не заплатил.
   Тут только Ирочка посмотрела вдоль всей аллеи. И увидела, что там очень-очень много таких же, как девушка. Все сидят на раскладных стульчиках или на ящиках, перед каждым - мольберт. Перед некоторыми не только мольберт, но и какие-то люди, и художники быстро их набрасывали. Эти люди - заказчики. Они захотели, чтобы художники нарисовали их портрет.
   -Значит, вы плохая художница? - спросила Ирочка.
   -Я? - девушка улыбнулась. - Скажи, а тебя эти девочки за дело обидели или просто так?
   -Просто так, - сказала Ирочка.
   -Вот и меня - просто так.
   Девушка вышла из-за мольберта.
   -Меня зовут Настя, - сказала она. - Можешь звать меня на "ты".
   -А меня - Ира, - ответила Ира. - Ты тоже можешь звать меня на "ты".
   Настя рассмеялась. Смех у нее был совсем не обидный, приятный. А еще Ирочка рассмотрела, что художница одета в мешковатые штаны, ботинки, из которых высовывались полосатые носки, олимпийку с капюшоном и футболку в поперечную рыжую и черную полоску. Тигриная футболка. Как будто и не жара на дворе.
   -А ты на асфальте мелом рисовать можешь? - спросила Ира.
   -Ну, могу, - сказала Настя. - А что?
   -А давай рисовать! - предложила Ира.
   -А там вот дальше соревнования по рисованию мелом на асфальте среди детей проводятся. На соседней аллее. Хочешь туда пойти?
   Ира замотала головой. Соревнования! Еще чего! Там же другие девчонки, наверное, такие же вредные, как эти, на классиках. Ой что будет, если Ира у них появится! Или там даже мальчишки... Это еще хуже...
   -А ты со мной порисуешь? - спросила Ира у Насти. - Ну пожалуйста!
   Настя бросила задумчивый взгляд по аллее.
   -А, ладно! - сказала она. - Все равно клиентов нет... Только у меня мела нет.
   -Я сейчас принесу!
   Ира стрелой бросилась к маме. Папа тоже уже пришел, но Сашки еще не было. Они с мамой стояли и нервничали.
   -Мама, у тебя есть мелок?!
   -Есть, - мама кивнула, - белый портновский. Зачем тебе?
   -Мы с Настей будем рисовать!
   -Настя? - мама улыбнулась. - Твоя новая подружка? Вы здесь познакомились?
   -Ага! Она художница!
   -Ну, держи... художницы... - мама дала Ирочке коробочку с белым мелом. Ирочка кинулась по дорожке. Где же Настя? Неужели ушла?!
   Нет, Настя была на месте. А рядом с ней стояли... две девушки, что пели про птеродактелицу! И та, что хрипела - темненькая, коротко стриженая. И та, что за микрофон пряталась - светленькая, с косичкой крендельком, такой же, как у Ирочки. Даже странно: такая большая, а косичка, как у маленькой.
   -О, привет! - сказала Настя. - Знакомься, Ирочка. Это мои подруги, Маша и Оля.
   Темненькая Маша коротко кивнула, так что, волосы плеснули по обе стороны от ее лица а большие сережки-кольца зазвенели. Светленькая Оля чуть нагнулась и пожала Ирочке руку.
   -А я - Ира, - сказала Ира.
   -Очень приятно, - сказала Маша.
   Оля только улыбнулась.
   -Я слышала, как вы пели, - сказала Ира. - Мне понравилось.
   Они переглянулись.
   -Здорово! - воскликнула Маша. - У нас уже есть поклонники.
   -Спасибо, - Оля улыбнулась снова. - Мы очень рады, что тебе понравилось. А какая из песен больше всего?
   -Про птеродактелицу! - Ирочке стыдно было признаться, что больше она ничего не слышала. - А вы еще будете петь?
   -Нет, - Маша махнула рукой. - Мы же так, самодеятельность... сейчас там эстрадные группы будут.
   -А вы не хотите на сцену? Как Юля Савченко?
   -А нам и так хорошо, - Маша подмигнула. - Я вот учителем стать хочу. А Оля - врачом. Самая благородная профессия. Куда лучше эстрадного артиста.
   Ирочка с этим в душе не согласилась. То ли дело детей учить, то ли дело на сцене выступать! Ежу ясно, где больше платят. И славы где больше, тоже не то что еж поймет - червяк. Но спорить она опять-таки не стала.
   -А вы меня учить будете?
   -Вряд ли... - увидев, как Ирочка расстроилась, Маша добавила. - Ну, может, и буду... В старших классах.
   -А ты тоже поешь? - это Ира спросила уже у Насти.
   -Да. Только я сегодня не выступала, потому что рисовала тут.
   -Я мелок принесла! - Ирочка сунула Насте под нос коробку с мелом. - Будем рисовать?
   Настя с сомнением покосилась на коробочку.
   -А давайте! - вдруг сказала Оля. - Нам можно поучаствовать?
   Может быть, кому-то другому Ира и не разрешила бы. Но эти девушки так здорово пели про птеродактелицу! Как же она могла не разрешить?
   Она открыла коробочку. Каждый из них взял по куску мела. Всего кусков в коробочке было пять, значит, один еще остался.
   -Ну что? - спросила Маша. - Где будем рисовать? Лично я собираюсь изображать монстра из "Чужих". Так что мне нужно пространство.
   -Не сможешь, - с сомнением произнесла Настя.
   -А вот и смогу! - Маша хмыкнула.
   -А я буду рисовать кошек, - сказала Оля. - Уж кошку-то я всегда нарисую.
   -А я - цветы, - Настя подмигнула Ире.
   -А я... а я...
   -А ты нарисуй для моих цветов бабочек, - предложила Настя.
   И они начали рисовать.
   Маша и впрямь изображала монстров, только маленьких. Они у нее выходили не страшнее Чебурашки. Тем более, что она зачем-то всем рисовала на шею бантики. А один раз и вовсе разошлась и пририсовала монстру соску в клыкастый рот. Выражения лица у монстра при этом было самое уморительное.
   Оленька рисовала животных. В основном, действительно, кошек, но больших и клыкастых - леопардов, львов, тигров...
   А Настя рисовала цветы. Самые разные цветы - Ирочка у большей части и названий-то не знала. Рисовала она очень быстро, легкими, изящными линиями. Ирочка еле успевала пририсовывать бабочек на эти цветы. Правда, Настя ненадолго отвлеклась и показала Ирочке, как рисовать бабочку со сложенными крыльями. Если нарисовать такую на краю цветка, выйдет, как будто по-настоящему бабочка присела отдохнуть. Потом Настя стала рисовать розу - большую-пребольшую. И велела Ирочке сесть в центр рисунка.
   -Ты теперь будешь Дюймовочкой, - сказала она.
   На эстраде начался уже концерт, и все люди сгрудились туда. Тем более, что там разыгрывались какие-то призы. А Ирочка и ее новые подруги по-прежнему рисовали на асфальтовой дорожке.
   Ирочка была очень счастлива. Она и не представляла, что будет такой хороший день. И небо ясное-ясное, без единой тучки, и здание это смешное под крышей, и подружки у нее новые, причем взрослые... Замечательно!
   -Девушки, у вас один мелок остался! Можно к вам присоединиться?
   Ирочка вскинула голову. До этого она, вжавшись лбом в коленки, сидела посреди цветка, который вырисовывала вокруг нее Настя. Как будто Дюймовочка, которая сидит в цветке, пока тот еще не раскрылся, и ждет, когда же можно будет выбраться на свет.
   Голос был знакомый, и человек тоже был знакомый - ее брат Сашка. Веселый, улыбающийся, в желтой футболке и замшевых брюках. И сам весь светится, как солнце.
   -Явился, - почему-то сердито сказала Настя.
   -Это мой брат! - гордо сказала Ирочка.
   -Да? - Настя удивленно уставилась на нее.
   А за Сашкой шли и родители. Папа казался мрачным, мама - встревоженной.
   -Ну как? - спросил Сашка. - Хорошо мы выступили? Не слишком было заметно, что Витька три раза чуть меч не ронял?
   -Мы не видели, - сказала Настя гордо. - Мы рисовали.
   -Не обижайся, - сказал Сашка. - Я ведь не нарочно опоздал. У нас выступление перенесли. Думали, что Жасмин опоздает, а она вовремя приехала, так что нас дырку после нее затыкать бросили.
   -Я не обижаюсь, - повторила Настя. - Я понимаю.
   И Ирочка, стоя посреди самой большой и самой настоящей в мире розы, как самая настоящая Дюймовочка, поняла, что Настя не врет. По правде не обижается.
   А еще Ирочка поняла, что Настя и есть та девочка, из-за которой Сашка так редко теперь появляется дома. И она уже совсем не возражала. В следующий раз надо будет его только попросить, чтобы он и ее взял с собой к Насте. Вот будет здорово!
   -Ну что ты будешь рисовать мелом? - спросила Настя. - Ты и рисовать-то не умеешь!
   -Умею! - воскликнул Сашка. - Вот!
   И в два взмаха руки изобразил на асфальте большое сердце, проткнутое стрелой.
   Маша, которая уже бросила своих чудовищ, хихикнула в кулачок. Оля только сейчас отвлеклась от кошек и заметила, что что-то происходит.
   -Пошли домой, - сказала Маша Оле. Сказала тихо, но Ирочка все равноуслышала. - Тебе мама еще велела в магазин сходить. Пошли-пошли.
   -А... точно... Здравствуйте, - Оля нерешительно кивнула Ирочкиным родителям.
   -А это мои мама и папа! - сказала Ирочка.
   -А мы пошли, - сказала Маша. - Пошли. Мне шестых "Героев" недавно принесли. Проверить надо.
   И потянула Олю за руку. Оля, кажется, не совсем все понимала. Ира тоже ничего не понимала. Почему хмурится мама? Почему папа теребит в руках галстук? Почему Настя положила мел в коробочку? Почему Сашка улыбается как-то слишком широко?
   Только ясно: родителям отчего-то не нравится, что Настя дружит с Сашкой. Или нет... даже не то чтобы совсем не нравится. Просто неловко им как-то. Стесняются они Настю. Вот это да! Чтобы родители - и кого-то стеснялись!
   -Правда, Настя здорово рисует? - спросила Ирочка.
   Родители посмотрели на нее.
   -Правда, - сказала мама. - Очень здорово.
   -Меловой период, - сказал папа. - У всех бывает меловой период, когда хочется рисовать мелом на асфальте. Или писать под балконом "Я тебя люблю".
   Ирочка хихикнула. Кому захочется писать такие глупости?
   -Жалко, что мне никто не писал, - вздохнула мама.
   -Я тебя на десять лет старше, - отрезал папа. - Мне было не солидно.
   -Меловой период, - повторил за папой Сашка. - Самый необыкновенный период в жизни.
   Он вдруг взял коробочку с мелом, положил в нее свой огрызок, опустился на одно колено и протянул Насте, как рыцари в старых фильмах.
   -Пожалуйста, маэстро, - сказал он. - Нарисуйте нам что-нибудь необыкновенное.
   -Постараюсь, - сказала Настя, принимая мелок.
   А Ирочка поняла, что день все-таки удался.
   Два веселых часа.
  
   Однажды, четыре года назад, вся наша семья пришла в жуткую панику. Случилось это из-за Ирки. Она тогда совсем маленькая была, полгода еще, не больше. Было воскресенье. Мама ее купала, и разговаривала с ней, как положено.
   -Вот, - говорила мама, - сейчас мы тебя выкупаем, кашку сварим, поедим, и пойдем гулять.
   Ира внимательно на маму поглядывала, пускала пузыри и улыбалась.
   Докупала ее мама, потом сварила кашку, как обещала. Еще попыталась меня привлечь к мытью посуды. Я, конечно, как мог от этого отбивался. Мол, прививку нам вчера сделали. Манту. Посуду мыть нельзя, вдруг капнешь.
   -А ты рукава вместо того, чтобы закатывать, отпусти, - сказала мама. - Отпусти и мой.
   Ну и хитрая у меня мама! Говорят же, у человека манту, не может он мыть! А если у меня туберкулез заподозрят? Ей же хуже будет!
   Однако спорь не спорь, а пришлось бы мне мыть, если бы на кухню не влетела Катя. С учебником по русскому языку. Влетела и закричала:
   -Мама! Слушай, я не могу, я ничего не понимаю! Я ни за что не напишу сочинение!
   -В чем дело? - деловым тоном спросила мама.
   Мама у нас журналист и литературовед, Пушкина без соли ест, Достоевского на хлеб мажет, Гоголем запивает. А бюст Чехова у нас на полке стоит. А Катька - тупая. Не побоюсь это сказать, хоть я ей и брат. Заглядывал я в ее учебник по литературе. Ничуть не сложнее написано, чем наша "Родная речь" для третьего класса. Это надо быть полным идиотом, чтобы не разобраться.
   -Я не могу! - кричит Катька. - Она с нас текст требует не по учебнику разбирать! Прикинь, у нее выходит, что в стихотворении "Пророк" никакой пустыни нет!
   Я стихотворение "Пророк" прекрасно помнил - его папа любил читать. Там главный герой выходит на прогулку, и на него нападает какой-то ангел. Странный ангел: все у него отрывает - глаза, сердце, язык... Жуткое, по-моему, стихотворение. Но мама мне как-то говорила, что никто там у него ничего не вырывал, а просто ангел научил героя правильно говорить. Поэтом, сделал, короче... типа что все поэты через что-то подобное проходят.
   Бедный Пушкин. Если с ним такое было, неудивительно, что он потом недолго прожил.
   -Мама, завтра сочинение сдавать! - плакала Катя. - А я ничего не понимаю!
   -Не паникуй! - велела мама. - Безвыходных положений не бывает. Ну-ка, объясни, что конкретно ты не понимаешь?
   Мама у нас такая. Всегда берт быка за рога.
   В общем, пока мама с Катей занимались с сочинением, я читал книжку. "Приключения Алисы" Булычева, если вам интересно, "Заповедник сказок". Хоть и девчонка там главная героиня, но все равно интересно. И вообще... если бы я с девчонкой и мог подружиться, то, наверное, только с Алисой. Потому что она нормальная, не то что все эти дуры во дворе и в нашем классе...
   Читал я, кстати, тоже на кухне. В моей комнате Сашка сидел с какой-то девчонкой, что я, полный дурак, чтобы им мешаться?.. А Сашка - это мой старший брат, ему тринадцать.
   И вот только я дошел до самого интересного места, когда Алиса попадает в темницу, как услышал вопль.
   Сперва вопль прозвучал коротко и оборвался. Потом неуверенное подвывание. А потом еще одни вопль, такой, что уши заложило!
   Тут уж мы все подскочили. Это, понятное дело, ревела Ирочка. А реветь она могла мощно - минут на десять заходилась, а то и на пятнадцать, если что-то не по ее.
   -Разбирайся сама дальше, - сказала мама Катьке, - а я пойду ее успокою.
   И пошла в большую комнату, где Иркина кроватка стояла.
   Когда мама туда зашла, на миг все стихло. Я с облегчением снова начал читать, Катька - с тоской писать черновик сочинения. Но тут Ирка всхлипнула и опять занялась! Да так жалобно, надрывно! Знаете же сами, как маленькие дети орут - прямо сердце разрывается. Я было попытался читать, но как тут читать, при таком звуковом сопровождении!
   Слышу, плач каким-то прерывистым стал. Это мама Ирку на руки взяла и укачивает. Да только ничего не помогает. Как Ирка ревела, так и ревет, на мамины старания - ноль внимания.
   -Да замолчит она когда-нибудь! - рассердилась Катька, захлопнула учебник и пошла в комнату.
   И скоро я услышал, как они там с мамой на два голоса запели. Мама у нас поет хорошо, она даже в юности в кокой-то молодежной группе была. И в студенческом театре в мюзиклах главные роли играла. Ну и нас с Катькой научила. Только у Сашки не получается, у него слуха нет. А я просто это не люблю, потому что мама с Катькой всегда какие-то девчоночьи песни выбирают.
   Ну вот и в этот раз они запели что-то такое, не то про калину, не то про ракиту. Ирка на миг затихла, прислушиваясь... и потом как грянет опять!
   Ясно, не тот случай...
   Отложил я Булычева, пошел в зал.
   -Знаете что, - сказал я, - вы бы волшебную пластинку завели!
   Волшебной пластинкой называлась у нас пластинка с Моцартом. Ирка от нее всегда успокаивалась.
   -Без тебя знаем! - огрызнулась Катька.
   А мама уже пластинку заводит. Нет, именно пластинку, а не кассету - у нас старый проигрыватель стоял, папа его сам собрал из запчастей, когда в институте учился. И пластинки были все из папиной коллекции.
   Ирка было затихла, но Моцарта тоже надолго не хватило, - заревела опять.
   Тут уже Сашка с его подружкой прибежали. Девчонка эта из Сашкиного класса была, ее Юлей звали. Она говорит:
   -Вы ей температуру померьте!
   Мама пощупала Ирке лобик - холодный. Ну, на всякий случай померил. Нормальная температура.
   -А она не мокренькая? - спросила тогда эта подружка.
   -В первую очередь проверила! - огрызнулась мама. - Знаешь что, Юля, извини, но иди-ка ты домой!
   Ну, Юля и ушла. Напомнила только Сашке, чтобы он диски ей, которые она ему принесла, не забыл в школу принести, и пообещала, что те, которые он ей дал, тоже принесет. И дверь закрыла.
   А Ирочка все плакала.
   -Ладно, - сказал Сашка, - я сейчас буду ее веселить.
   Взял он погремушку и давай ее Ирочке под нос совать. Ирочка посмотрела на погремушку растерянно... и заплакала еще сильнее. Да что же это такое! Уже просто страшно делалось на нее смотреть: личико красное совсем, мокрое, из глаз слезки текут, а плачет и плачет, никак не перестает!
   Уже даже Рада, собака наша, в процесс утешения Ирочки включилась. Крутилась у всех под ногами, тыкалась носом. Мол, спрашивала: "Что, люди, случилось? Что не в порядке?"
   Сашка даже Ирочку на руки взял и сунул ее к Радиной морде. Ирочка Раду любила.
   Но Ирочка только Радин нос оттолкнула и заревела снова.
   Рада тоже обиделась, ушла на кухню и улеглась на коврик. Никогда с ней Ирочка так не поступала.
   Я от отчаяния попробовал Ирочке анекдот рассказать - она иногда от анекдотов успокаивается. Но это тоже не помогло.
   -Ладно, - сказал Сашка, - сажайте ее в кроватку, я последнее средство попробую.
   Посадили. Сашка велел нам всем расступиться, и... храбро встал посреди комнаты на руки. Постоял так немного, потом колесом прошелся.
   Даже мама в ладоши похлопала! А вот Ирочка никак не прореагировала.
   -Ясно, - сказал Сашка.
   Взял стул, поставил посреди комнаты, залез на него, подпрыгнул, и попытался сделать сальто в прыжке. Сальто-то он сделал, вот только приземлился он на стул как-то уж очень нехорошо. Для стула. Разлетелся стул на куски, если честно. Правда, сам Сашка не пострадал. А мог бы и позвоночник сломать!
   -Ну все, - сказала мама, - с меня хватит! Так вы все угробитесь!
   И стала звонить в "скорую".
   "Скорая" не скоро приехала, через час где-то. И все это время Ирочка орала. Уже даже соседи прибегали. Каких только версий не строили, что только Ирочке не давали! И игрушки какие угодно, и даже леденцы пытались - еле мама это пресекла. Сказала, что мала еще для леденцов. Да и не реагировала Ирочка на них. Ни на что не реагировала.
   Под конец совсем она от крика обессилила, икать начала. Поикает немного, посопит, и опять вопить принимается. Ну просто никакого слада с девчонкой!
   Наконец, приехали врачи. То есть один врач, вторая медсестра.
   Врач Ирочку послушал, осмотрел со всех сторон, и только руками развел. Мол, ребенок не болен, нигде не поранен. Почему кричит - непонятно.
   -Надо ехать в участок, - сказал доктор. - Рентген сделать. Мало ли...
   Мама быстро закутала Ирочку. Мы все тоже оделись. Сашка собрался вместе с мамой в больницу ехать, чтобы помочь, если что. А мы с Катькой так просто, за компанию, до машины проводить. Мама на лестнице сквозь Ирочкин плач давала Катьке инструкции, что она непременно должна отцу позвонить и сообщить обо всем. "Но в выражениях осторожней"!
   Вот, вышли мы на улицу. Там свежо было, хорошо. Ясный такой зимний день, солнышко светит, сугробы белые лежат.
   И тут же Ирочка замолчала.
   Мы ее туда-сюда - молчит. Сашка ей козу показал - засмеялась. Лежит, улыбается беззубым ртом, глазенки - веселые...
   Тут мама за голову схватилась. То есть схватилась бы, если бы Ирочку не несла. Вспомнила она, что обещала Ирочке на улицу пойти, когда ее купала! А Ирочка - это надо же! - взяла и запомнила. И когда мама просьбу не выполнила - возмутилась.
   -Ну ладно, - сказал врач, - все-таки надо вашего вундеркинда в больницу свозить. А то выйдет, что мы зря бензин жгли.
   -Ты папе не звони! - крикнула мама Катьке уже из машины. - Не волнуй его!
   В больнице они недолго были. Ирочку осмотрели, и сразу же выяснилось, что все с ней было в порядке.
   Наверное, такой длинной прогулки у Ирки до того в жизни не было. Да еще и на машине! А уж таких веселых двух часов жизни в нашей семье точно до того не случалось.
   Отщепенка.
  
   Не знаю, кто сказал, что детские ссоры - это несерьезно. Это еще как серьезно! Одна ссора может разрастись до неимоверных размеров, отравить жизнь всем ее участникам. Даже во взрослую жизнь она может за ними перетянуться. Вот смотрит какой-нибудь солидный бухгалтер Петр Иванович на не менее солидного аудитора Максима Викторовича, и вспоминает под этим взглядом Максим Викторович, как в шестом классе Петр Иванович сказал классной, кто именно утопил классный журнал в туалете. И напишет в отместку Максим Викторович Петру Ивановичу такие цифры, что век не отмажешься!
   (А тем читателям, кто не знает, что такое аудитор, поясняю: это тот, кто бухгалтеров проверяет, и по результатам их проверки человека могут даже в тюрьму посадить).
   Но с нашими героинями ничего подобного не случалось. Не потому, что они в детстве ни с кем не ссорились или очень примерными были, а просто потому, что они никакими аудиторами или бухгалтерами не стали. Сейчас одна из них работает врачом в детской поликлинике, а другая преподает в школе математику. Ну а когда им было по семь лет...
   А когда им было по семь лет, весь второй "Б" класс очень сильно ополчился на Оленьку Савченко. Никто из взрослых не знал, почему вдруг это началось, и почему травля - а это была именно травля - оказалась настолько сильной. Такие вещи никогда известными не бывают. Девочкой она была в высшей степени тихой, никого не задирала, ни к кому не приставала. Сидела и сидела на своей третьей от конца парте в первом ряду. Чаще всего так же скромно молчала, когда ее спрашивали и когда вызывали к доске, отчего была Оленька троечницей. Но тройки - это не страшно, это с каждым случается.
   Возможно, всему виной был случай с уходом. Перед контрольной по математике Борисов выскочил к учительскому столу и предложил всем слинять. Всему классу. А потом сказать, что думали, что урок отменили. Мол, старшеклассники часто так делают.
   Сперва его не поняли. Как это слинять? Никогда второй "Б" себе еще такого не позволял. Ну ладно, старшеклассники, у них там, говорят, каждый урок другой учитель ведет, они, может, и впрямь могут соврать, что не знают, будет он или нет. А у них-то все четыре урока ведет Елена Георгиевна! И только что, прежде чем уйти в учительскую по каким-то своим делам, она строго сказала, чтобы приготовились к контрольной: оставили на партах только тетрадку и ручку. Как тут сбежишь.
   -Ну, значит, что-нибудь другое придумаем! - воскликнул Борисов. - Подумаешь. Придумывать-то придется завтра, а уйдем мы уже сейчас!
   Народ сначала его не очень понял. Сомневался народ.
   Но тут Трифонов сказал:
   -А чего, люди? Пойдемте уйдем. Вот прикольно будет!
   Его предложение бурно пообсуждали несколько минут, и решили, что действительно, прикольно. Тем более, к контрольной были готовы единицы, вроде отличницы Стрелковой. Но Стрелкова не захотела быть стрелочницей, а потому, потакая своей жилке авантюриста, тоже высказалась за то, чтобы слинять. Всем и дружно. Когда виноваты все, обычно наказывать некого.
   Однако когда совсем уж было собрались выходить из класса и повскакивали с мест, обнаружили, что Оля все так же сидит за партой, наклонив голову к учебнику - повторяет правило "от перестановки слашаемых".
   -Ты чего, Савченко? - удивился Борисов. - Вставай давай, одевайся.
   -Не буду, - спокойно сказала Оля.
   -Почему это? - Борисов подошел к парте, скрестил руки на груди. - Ты, значит, Савченко, всех подставляешь?
   -Никого я не подставляю, - так тихо, что ее едва можно было услышать, сказала Оля Савченко. - Только я считаю, что это глупость. Мы пока будем по школе идти, нас все услышат. И вообще.
   -Мы тихо пойдем, - оптимистично пообещал Борисов.
   -Вот и идите без меня, - сказала Оля.
   Народ переглянулся. Уговаривать Олю никто не хотел, но и оставлять ее позади себя тоже приятного мало. Ведь тогда как день ясно, что шишки на класс все-таки посыплются.
   -Нет, так не пойдет, - сказала отличница Стрелкова. - Если Савченко остается, тогда и я остаюсь.
   -Ну и дуры, - буркнул Борисов. - А мы, нормальные люди, слиняем.
   -Не, Коль, ты извини, я тоже не пойду, - сказал Женька Игнатов. - Действительно, заметут в коридорах...
   Тут в кабинет заглянули Петрова и Абдулгамидова: они, как всегда, стояли на стреме.
   -Еленушка идет!
   Волей-неволей пришлось спешно распихиваться по партам. Все ворчали. Потому что уже предвкушали: вот выйдут на улицу, а там снег, солнце, и ничего учить не надо!
   -Ну вот, - сердито сказала Стрелкова Оле. - Из-за тебя не успела повторить!
   Оля только склонила голову к учебнику ниже. На макушке у нее была сложенная крендельком коса, украшенная белой лентой в синий горошек.
   И тут вошла Елена Георгиевна.
   -Что за шум? - спросила она. - Я к вам шла, со второго этажа, от учительской слышно!
   Класс Елене Георгиевне не поверил. Кабинет был на четвертом, да еще в другом крыле. От учительской, со второго этажа, услышать вообще что-то нереально, хоть целая армия парад устрой. Это надо слоновьи уши иметь. А у Елены Георгиевны уши совершенно нормальные, с золотыми сережками.
   -Петрова, Абдулгамидова, что это за дежурства у дверей? Что это за выглядывания учителя? Вы что, уголовники, которые на стреме стоят?
   Класс дружно фыркнул. Наверное, все представили толстенькую Петрову и модницу Абдулгамидову в роли... ну, скажем, Крестного Отца. Или ребят из "Бандитского Петербурга".
   В общем, наверное, этот случай обошелся бы нормально. Ведь, действительно, многие понимали, что ничего хорошего нет - с контрольной сбегать. Не подготовился - так получи заслуженное, а не ври... Но так вышло, что Еленушка, видимо, с озверения, контрольную дала сложную, каких класс еще не решал. И пятерки получили только Стрелкова и... Савченко! Повезло, наверное. Бывают же такие случайности.
   К Стрелковой с первого класса претензий никто не имел. Ну, заделался человек отличником, ну бывает. В любом классе должен быть отличник, нормальное дело. Можно его не уважать, но должность эта ответственная и где-то даже почетная. А вот Савченко... такая же серая троечница, как основная масса! Только по природоведению у нее пятерки, но это надо полным дауном быть, чтобы природоведение заваливать. И тут она - единственная! - не желает уходить с контрольной! И тут же она - единственная из нормальных людей! - получает пятерку!
   Этого стерпеть было нельзя.
   В тот же день с Савченко перестали разговаривать.
   Вечером после уроков мальчишки играли ее портфелем в футбол и раскидали все тетрадки по снегу.
   Может быть, если бы она возмущалась, или сказала бы что-то, или вообще повела бы себя поактивней, от нее бы отстали. Но она только стояла и мочала. Говорят, так партизаны на допросе молчали. Да только Оля на партизанку никак не походила.
   На следующий день в столовой несколько девчонок зажали Олю в углу и не дали купить булочку.
   А после школы мальчишки изваляли ее шапочку в сугробе.
   Ей пригрозили, сказали, что если она пожалуется - родителям, учительнице, хоть кому - ее никогда не простят. Она снова промолчала.
   В четверг известная модница Абдулгамидова обнаружила пропажу серебряного колечка, которое она положила в портфель, потому что оно было велико, и во всеуслышание заявила, что это Савченко украла. Мол, Савченко вообще воровка. Нищенка потому что. И отщепенка.
   Слово "отщепенка" никто не понял, но все предпочли с Абдулгамидовой согласится.
   Оля, которая сидела за своей партой (сидела она одна, и не потому что от нее кто-то ушел, а просто потому что место было самое невыгодное - там на полу в линолеуме дыра была) и читала учебник по природоведению, снова ничего не сказала. Просто сложила учебник и вытянула руки перед собой на парте.
   -Надо сделать обыск, - решительно сказала Абдулгамидова. - А то заныкает, и пропадай мое колечко.
   -Может, в милицию обратишься? - спросила Курыкина, подруга Абдулгамидовой. - Они ее посадят.
   -Нет, от милиции она отопрется, она же хитрая стервочка... нет, мы сейчас сами, по-родственному...
   И только Абдулгамидова протянула руку к портфелю - Оля не сопротивлялась - как кто-то ее по руке ударил. Абдулгамидова обалдела. Она считалась самой взрослой в классе, и никто ее не бил.
   А потом этот "кто-то" обогнул Абдулгамидову и сел на свободный стул рядом с Олей.
   И была это Маша Нестерова, известная ...ну, не то чтобы хулиганка. Просто она была очень грубая, могла кому угодно все что угодно в лицо сказать, и не боялась драться даже с мальчишками. И, что любопытно, всегда выходила победителем.
   А если проигрывала, то никогда не ныла.
   -Ты поищи у себя в сумке получше, - сказала Маша. - А не истерики устраивай. А то я твоей маме скажу. То есть я своей маме скажу, чтобы она твоей маме сказала.
   Мама у Маши была парикмахером. У нее стриглись мамы почти всех учеников в классе, с них она брала дешевле. Да и Абдулгамидова сама у "тети Люды" подстригалась. Так что угроза была довольно серьезная. А ну как обидится тетя Люда, если Маша расскажет ей о неприглядном поведении сверстниц, и откажется больше стричь? А хорошего парикмахера во все времена не так просто найти. Это Абдулгамидова уже в семь лет понимала.
   -И вообще, кончайте это дело, - сказала Нестерова. - Развлечение нашли.
   -Какое развлечение! - возмутилась Курыкина. - Мы ее наказываем! А кончают, Нестерова, сама знаешь где!
   -Не знаю, - отрезала Нестерова. - И тебе, Курыкина, не советую. Маленькая еще.
   Курыкина, которая была на три месяца старше Нестеровой, смертельно обиделась. Но виду не показала. На таких, как Маша, обижаться себе дороже.
   Они от стола Савченко отошли. Абдулгамидова снова перерыла портфель и колечко нашла.
   -Спасибо, - тихо сказала Оля Маше.
   Та пожала плечами.
   -Бывает. А ты тоже хороша... молчишь, как тютя! Отщепенка. Ненавижу таких.
   -А кто такая отщепенка? - нерешительно спросила Маша. - Это та, которую отщепили?
   -Типа того, - неопределенно махнула рукой Маша. - Книжки умные читать надо. А вообще, в словаре посмотри.
   И ушла.
   Больше в тот день к Оле не приставали, только разговаривали с ней мало. Ну и что. Оле не привыкать.
   В этот день Оля была дежурной, поэтому задержалась в кабинете. Когда она выходила из школы, то уже начались уроки второй смены. В вестибюле на лавочке сидела Маша Нестерова, и очень медленно, сосредоточенно натягивала шерстяные гетры. Гетры были розовые с зеленым, и в черных зигзагах.
   -Привет, - сказала Оля.
   -Виделись уже, - сердито произнесла Маша.
   -Это самое... ты где живешь? - спросила Оля.
   -Красных комиссаров, девятый дом, - буркнула Маша.
   -А я - тринадцатый... это такой серый, в ракушках. А девятый - это какой?
   -С красным торцом.
   -А... Это через двор.
   -Ага.
   -Пойдем вместе?
   -Пойдем, - согласилась Маша.
   Они шли домой, и разговаривали о чем угодно, но только не о том, почему Маша заступилась за Олю. И не о том, почему Маша хотела слинять с контрольной. И о моде они тоже не говорили. Они говорили о "Детях капитана Гранта". Так вышло, что обе недавно прочитали эту книгу. Оле она сразу понравилась, а Маше сначала показалось жутко скучной. И все-таки она дочитала ее до середины - тренировала силу воли. А потом втянулась, и ей понравилось...
   Сперва Оля провожала Машу, потом Маша решила проводить Олю. Потом опять Оля проводила Машу. Потом опять Маша - Олю. В итоге расстались они посередине, где-то около одиннадцатого дома. А на улице было минус двадцать семь мороза...
   Противогаз
  
   В нашем чулане очень много всякого хлама. Это не потому, что мы такие неаккуратные, а просто... когда семья большая, всегда много всего набирается. А у нас - большая. Мама, папа, Сашка - это мой старший брат, ему шестнадцать, Катька, это моя старшая сестра, ей тринадцать, я, мне одиннадцать, и моя младшая сестра Ирка, ей четыре года.
   С Иркой у нас больше всего всегда происходит, потому что она маленькая. Обязательно обо что-то стукнется, или порежется, или прищемит себе палец дверью. Поэтому ей родители запретили в кладовку заглядывать: там сверху коробки с пустыми стеклянными банками и елочными игрушками на полках, они стоят не очень устойчиво. Запросто свалиться могут.
   Но попробуйте маленькому ребенку что-то запретить! Ведь не объяснишь, что это для его же пользы, все равно он сразу кинется нарушать запрет.
   Вот и с Иркой так получилось. Пока кладовка была на щеколду закрыта, ничего страшного. Но один раз так получилось, что как-то в конце весны в субботу Сашка и Катька были в школе, родители - на работе. Даже собаки нашей, Рады, не было, потому что мама ее к ветеринару на осмотр повела. А я был дома, потому что в нашей школе до седьмого класса по субботам не учатся. Вот мне и поручили сидеть с Иркой.
   Это не так уж и сложно. Ирка у нас очень шебутная, но не капризная. Надо было просто вовремя в микроволновке разогреть еду, что мама оставила, и следить, чтобы Ирка с балкона не вывалилась. У нее страсть такая была - все исследовать.
   А потом она ко мне приставать начала - пошли, мол, погуляем.
   Я был не то чтобы совсем против. Гулять я люблю, особенно, когда утро еще совсем раннее, солнышко ласковое и весна, когда листья на деревьях такие молодые и свежие. Но гулять с Иркой? Это значит, никакой тебе свободы, знай с малолеткой возись. И если кто из пацанов выйдет, или даже Пашка, с ними нельзя поиграть в полное удовольствие.
   Один раз, правда, осенью, получилось. Мы стали играть в разбойников, а Ирка была в нашей банде главарем. Ей надо было только сидеть на троне, который мы сделали из старых качелей. Прикольно смотрелась моя маленькая сестренка в роли разбойничьей атаманши! Всем было весело, и Ирке в первую очередь - большие мальчишки у нее на всякие штуки разрешения спрашивали.
   Но то один раз было весело, когда нас много набралось. Потом, конечно, настоящим вожаком у нас была вовсе не Ирка, а совсем даже Сашка. А Сашка в школе, не будет он теперь с нами играть, у него выпускной класс, он ходит зубрит все время.
   В общем, на улицу идти с Иркой мне совсем не хотелось. И я сказал:
   -Зачем нам улица? Давай играть в прятки!
   Ирка согласилась. Стали мы на "раз-два-три" разыгрывать, кто голит, а кто прячется, и вышло Ирке голить. Мне так гораздо хуже было: ведь я-то могу время протянуть, поискать Ирку подольше по всей квартире, чтобы ей не скучно было. А Ирка-то маленькая, она меня сразу найдет. Что найдет, это сомнений нет: квартира у нас не то чтобы маленькая, целых три комнаты. Но три комнаты - это не особняк какого-то нового русского, где неделями блуждать можно.
   Ну, делать нечего, выпало - так выпало. Я велел Ирке считать до пятидесяти, а сам пошел прятаться. И сразу про кладовку вспомнил. Ирке туда запрещено было заглядывать, значит, она и не полезет! Она все-таки девочка послушная, потому что маленькая. А меня запрет не касается. А что щеколда раскрыта, Ирочка не заметит, если я дверь плотно прикрою.
   Я осторожно отомкнул щеколду (Ирочка до нее не дотягивалась, а я мог, хоть и не без труда), и прошмыгнул в кладовку. У нас там барахла много, но, в общем, аккуратно все сложено. Я знал, где что, и ничего обрушить не боялся, даже в темноте.
   Дверь я аккуратно прикрыл и пристроился под коробками, стараясь не шуметь. Темно было... ох, как темно! Хорошая дверь оказалась: ни лучика снаружи не пропускает. Сел я поудобнее и настроился долго-долго ждать.
   Нет, как ни странно, почти сразу слышу Иркины топ-топ-топ. Я сижу, молчу. А Ирка радостно так орет:
   -А щеколда открыта! А Максимка в кладовке спрятался! А я все знаю! Выходи, Максимка!
   А я сижу. Пока она в кладовку не вошла, не считается.
   Ирка снаружи злится. Сначала она просто меня звала: "Выходи Максик!" А я не выходу. Потом ножкой топать стала. А я все сижу. Думаю про себя: "Как разревется, выйду, и скажу, что реветь в игре не по правилам".
   Но Ирка почему-то реветь не стала. Позвала меня еще немножко, да и говорит:
   -Ну и ладно! А... а вот если ты прячешься, я возьму, и сама войду!
   Я ей чуть было не закричал: "Не входи!""
   А потом подумал, что все-таки она в саму кладовку не войдет, маминого запрета побоится. В лучшем случае, от входа заглянет. А меня от входа не видно! Тогда она решит, что ошиблась, и пойдет искать в другое место. Я выберусь тем временем, и вот ни за что не скажу, где я был! Пусть голову поломает.
   Сначала все было так, как я и подумал. Ирка дверь открыла, но войти не решилась. Встала на пороге, в темноту смотрит. Но из света в темноту не очень-то много увидишь, а я от входа в стороне сидел, не дурак же.
   -Максик... - позвала Ирка неуверенно.
   И вдруг... ка-ак заорет! Да сильно так, громко! И ужас такой в ее крике звучал, что я тоже заорал. А Ирка из кладовки отшатнулась сразу, упала на пол, заревела, вскочила и побежала. Я этого не видел ничего, только слышал. Я тоже вскочил от страха, и на меня сверху ка-ак обрушится! Хорошо еще, что не банки и не елочные игрушки, а тряпье какое-то. Наверное, мамина старая одежда. И еще что-то твердое по голове стукнуло.
   Я выскочил из кладовки, как ошпаренный. Слава богу, больше ничего не своротил. Выскочил, и сразу дал деру. Мало ли, что там Ирка увидела. А вдруг - крыс?!
   Крыс я живьем никогда не видел, но книг про них прочитал очень много. И знал, что крысы спокойно могут человека загрызть, даже одна крыса может, если спящего. Перекусит горло - и адью!
   Ирку я нашел на балконе. Она стояла там и ревела. Я ее первым делом схватил на руки и потащил в комнату - еще не хватало на всю улицу реветь!
   -Ну, в чем дело? - спрашиваю. И стараюсь, чтобы голос построже звучать.
   А Ирка даже говорить не может, только икает.
   -Т-там... т-там...
   -Что - там? - спрашиваю.
   -Глаза! - захлебывается Ирка - Глаза! И блестят! И хо-обот!
   Первым делом я испытал облегчение: все-таки не крысы.
   -Погоди, там что, слон? - не понял я.
   -Не! - ревет Ирка. - Сло-он - он до-обрый! А там глаза злы-ые...
   Меня аж холод продрал. Ничего себе! Глаза блестя, и хобот... Это что ж там такое? Может, инопланетянин? Или чудище из параллельных пространств?
   Но как меня Ирка своим ревом ни перепугала, все-таки я понимал, что никаких инопланетян и никаких чудовищ из параллельных пространств на самом деле не бывает, и уж подавно их не может быть в нашей кладовке.
   Да и будь там что-то живое, оно бы тоже небось перепугалось бы от того грохота, что мы с Иркой устроили, и голос подало. Или уж убежало бы, на худой конец.
   -Ладно, - сказал я. - Я пойду проверю, что там.
   -Не хо-оди! - Ирка за меня цепляется и ревет. - Максик, не ходи, мне страшно!
   -Ладно, - сказал я. - Пойдем вместе, раз тебе страшно.
   -Только во-оружись! - ревет.
   Пошли мы на кухню (Ирка все время за меня цеплялась), я взял самый острый и большой нож, которым папа мясо режет. И пошли к кладовке.
   Дверь открыта была, а за дверью - темнота...
   -Стой! - сказал я Ирке. - Что это мы глупим!
   Я подошел к выключателю и нажал его. В кладовке вспыхнул свет. И никто при этом не взвыл, ничего из кладовки не выкатилось, и даже ничего там не упало.
   Мы подошли ближе, и я аккуратно заглянул в кладовку. И сразу на полу среди каких-то белых грязноватых тряпок увидел то, что испугало Ирку.
   Вы уже догадались? Это был противогаз, самый обыкновенный противогаз! С огромными круглыми глазами, с длинным складчатым шлангом, который Ирка назвала хоботом. Сам же противогаз был резиновый, и походил на скальп лысого инопланетянина.
   Я положил нож на полку, схватил противогаз и вынес из кладовки.
   -Вот, - сказал я Ирочке. - Вот чего ты испугалась. Правда, он не страшный?
   Ирочка взвизгнула, но уже тихонько. Потом вытянула руку нерешительно, коснулась пальчиком. Спросила подозрительно:
   -А он не укусит?
   -Нет, - сказал я. - Ему и кусать-то нечем. Видишь, рта нет? Да и вообще, он не живой. Это такая штука, ее во время войны на голове носили.
   -Кто носил? - не поняла Ирка.
   -Ну... наши военные, немецкие фашисты... и потом еще, во время всех войн... все их носили. Он от всяких отравляющих газов защищает, ну и просто, если запах плохой, или дым... гарь там всякая, все такое...
   -Как... защищает? - удивилась Ирочка.
   -Вот смотри, - я показал ей шланг. - Сама эта штука надевается на голову, как шлем. А на этот конец трубки крепится коробочка со специальными химикатами. Воздух сквозь них проходит, и очищается. Ты ведь знаешь, что такое воздух?
   -Это чем дышим... - сказала Ира неуверенно.
   -Правильно, - я кивнул. - В общем, воздух проходит сквозь эту коробочку, и очищается ото всяких вредных примесей.
   -А откуда он у нас? - робко спросила Ирочка.
   -Ну... не знаю, - я растерялся. - Дедушка же воевал, наверное, это его.
   Дедушку нашего мы даже не помнили. Он умер еще до того, как Сашка родился.
   Ирочка, разумеется, захотела примерить противогаз. Надела его на голову (он ей велик оказался) и бегала. И захотела даже на улицу в нем выйти, показаться. Мне, честно говоря, тоже хотелось показать противогаз парням, так что я теперь не сильно спорил. Поэтому я помог Ирке застегнуть сандалетки, чтобы она не возилась, потом открыл дверь, мы вышли, и я закрыл ее за нами. Балкон закрывать не стал - с Иркой я со двора уходить не собирался, сразу увидел бы, если бы кто в квартиру полез. А комнаты пускай проветриваются.
   В общем, вышли мы на улицу. А там, как на зло, нет никого. Только Петька Чернецов на лавочке сидел, скучающе так вокруг поглядывал и семечки щелкал.
   Я Петьку не любил очень сильно. Не потому что он шпана какая, нет, он не шпана. И, вроде, не курил. Водку, может, и пил, а курева за ним не замечалось. Просто был он... такой. В игры никогда с нами не играл, как будто взрослый уже сильно, разговаривал всегда сквозь зубы, как слова цедил. Где он учится, никто не знал, но Петька говорил, что в каком-то суперпрестижном лицее. Я в это не верил. Родители его были, конечно, богаче моих, но ненамного, не смогли бы Петьку в лицее содержать. А сам он вряд ли хорошо учился бы, потому что был он не только вредным, но и глупым.
   -Ага... - смотрит он на нас, ухмыляется, вроде и без злости, - Журавли полетели...
   Это он о нас с Иркой. Фамилия наша - Журавлевы. По-моему, хорошая фамилия, уж всяко получше, чем Чернецов. Журавли - очень красивые птицы, да и летают высоко. Но он как-то так говорит, как будто это обидно - Журавлевым быть.
   Я ему отвечать не стал. Драться Чернецов никогда не дерется, но привяжется - не отлепишь. И Ирка не стала, она Чернецова тоже знала. Он ее с другими мелкими девчонками по двору гонял. Только вцепилась в мою руку покрепче.
   -А это у вас что такое? - спросил он. - Раритет?
   Тут Ирка не выдержала.
   -Это не раритет! - крикнула она. - Это про-ти-во-газ!
   -Ты, малявка, подрасти сначала, умные слова подучи, - сказал Чернецов. И, опять-таки, и я Ирку малявкой называл не раз, но он это как-то сказал так, что прямо обидно прозвучало.
   -Это военный противогаз, с ним мой дедушка воевал, - закричала Ирка, и на глазах у нее слезки показались.
   -Ну да, конечно, - гаденько хмыкнул Чернецов. - Ага... И мыши в него насрали. То есть, простите, не в деда, в противогаз.
   ...Я вообще-то уравновешенный. Нет, честно. Я совсем не вспыльчивый, ну ни капельки. Мне себя контролировать совершенно не трудно. Но вот тут я прямо не выдержал. Сам не знаю, почему. И ведь ничего такого совсем уж страшного Чернецов не сказала, даже не матерился при Ирке. И ненависти неодолимой он у меня не вызывал. Так, просто, паскудник мелкий. А все-таки что-то такое рванулось наружу, я сам не понял, как... И прилетел мой кулак в Чернецовскую физиономию.
   Что-что, а драться я умею. Мало кто из парней по-настоящему умеет драться, а я могу. Не зря же в секцию с пяти лет хожу. Но только не люблю я это. Со своими когда дерешься - это не драка, это тренировка. А когда с теми, кто не умеет... это просто скучно. Не драка, а избиение выходит.
   Но по Чернецову я двинул со всей дури. Не выдержал просто. А потом еще подпрыгнул и с разворотом ногой ударил. Тренер говорил, что этот удар, если по уму выполненный, все блоки сносит начисто. Единственное от него спасенье - увернуться. Но Женька Чернецов увернуться не успел. Он вообще ничего не успел - даже руки вскинуть и прижать к носу, который я ему расквасил.
   ..Никогда этот удар у меня правильно не получался. А тут получился - со злости, наверное. Женька упал. Резко так. Хорошо еще, что о лавку головой не стукнулся - вы не забывайте, что дело было около подъезда. Зато он крепко приложился головой об асфальт - я увидел кровь.
   И вот тут мне стало страшно. И противно.
   Это что, из-за меня? Он же почти не сопротивлялся. Он совсем не противник мне...
   Чернецов лежал на асфальте не двигаясь, а кровь все текла и текла... тоненьким таким ручейком. Птицы какие-то щебетали.... А чего им не щебетать, погода-то хорошая. Кто-то кричал... тонко так, пронзительно, как сирена скорой. Или милиции.
   Я оглянулся, ища глазами Ирку. Она стояла чуть в стороне, отчаянно, обеими руками, как куклу, прижимая к груди противогаз. Глаза у нее были очень большие и очень испуганные. Но не больше, разумеется, чем мертвые стекляшки противогаза, в которых равнодушно отблескивало яркое майское солнце.
   Кричала наша соседка, Клавдия Ивановна. Она как раз развешивала во дворе белье на веревке. Ну и видела всю драку.
   А у меня не было даже сил нагнуться и проверить, дышит ли Чернецов.
  
   Слава богу, он, оказывается, дышел. Даже мозг себе не сотряс, повезло парню. Просто кожу содрал на голове и шишку заработал громадную. Так что приехавшая скорая, просто в полном составе посмеялась над Клавдией Ивановной, которая им такого с перепугу наговорила - чуть ли не позвоночник у Чернецова сломан. А вот в милицию меня все-таки водили. Только я это плохо помню. Наверное, мне читали какую-то мораль, грозили какими-то карами, обещали, что напишут в школу. В школу и в самом деле написали, но сейчас ведь не советское время - мне от этого ни жарко, ни холодно... А тогда уж и подавно было все равно. Я все словно бы сквозь туман видел, и только повторял про себя: "Слава богу, слава богу".
   Из милиции меня отец забирал. Ему на работу позвонили. Он меня не ругал, только молчаливый был. Сказал:
   -А знаешь, Макс, противогаз-то не дедов. Он в штабе почти всю войну просидел. Противогаз мой. Я когда на сборах был, нам выдавали. Так что никогда он в бою не был.
   Потом подумал еще и добавил:
   -А вот тебя в драку втянул. Видно, судьба такая у оружия... даже если оно не стреляло, даже если оно не убивало. Даже если это не совсем оружие, а средство защиты.
   -Я... буду аккуратнее, - сказал я.
   -Да уж надеюсь, - вздохнул папа. - Ладно... у меня сослуживица тут переживала недавно, что у нее сына хулиганье в подъезде избило. Слава богу, что у меня все наоборот. Только ты смотри, не увлекайся.
   -Да какой Чернецов хулиган, - я дернул плечом. - Еще скажи, бандюган... Идиот просто.
   -Идиоты бывают еще и опаснее. Только все равно....
   -Знаю, - сказал я. - Если в следующий раз он вынудит его бить, я это буду делать не в полную силу. Чтобы никого не пугать. И не убить случайно.
   -Он-то не вынудит.... Он-то нет, а вот другие.... И еще, Максим. В этот раз ты победил очень легко. Но ты же понимаешь, что ты просто чуть более ловкий дилетант. Ты ведь не мастер единоборств. А даже если бы и был им... я только надеюсь, что ты никогда не станешь, как герой боевиков, идти качать свою правду.
   -Качают права, а не правду...
   -И это тоже.
   -Не буду, - сказал я. - Мне не понравилось. Если бы не противогаз... И Ирка испугалась.
   А еще - этого я папе не сказал - мне было противно и тошно, когда Чернецов так легко упал. Ни за что не хочу, чтобы это повторилось.
   Когда мы шли домой, папа купил мне мороженого.
   Синий носорожек.
  
  
   День был весенним, голубым и белым. Белым был снег, белыми были шапки малышей за оградой садика. Голубыми были сама сеточка ограды, небо над головами, и еще немного тени на снегу. Знаете, совсем малыши рисуют тень всегда серым, но это неправильно - тени могут быть самого разного цвета. В том числе и голубыми, если на белом и свет хороший. Это Оле объясняли в художественной школе, куда ее Настя затащила. Настя была не подруга, так, приятельница, которая когда-то может стать подругой, а может и не стать. Настоящая подруга у Оли была только одна - Маша Нестерова.
   Сегодня Оля и Маша, как всегда, шли домой вместе, потому что жили через два двора друг от друга. Они с Машей шли из школы обычной, с субботника. Был последний день перед каникулами - и, как водится, девчонки мыли кабинет и зону коридора на втором этаже, отведенную для их пятого "Б" класса, пока мальчишки прибирались на участке на улице. Это было что-то новенькое: раньше, в начальной школе, они коридор не мыли, а на участке прибирались все вместе - и мальчишки, и девчонки. Впрочем, Оле новый порядок скорее нравился. Он подчеркивал лишний раз, что они взрослые. Ну... почти.
   -Между прочим, у нас самый лучший возраст, - доказывала Маша. - Вот смотри. Малышня - это мелюзга, совершенно несносная. Старшие - это просто все идиоты. Чем старше, тем наглее.
   -Чем младше, тем дурее, чем старше, тем наглее, - тут же сказала Оля. Она пыталась сочинять стихи.
   -Ага... - Маша готова была развивать эту тему, но тут Оля сказала:
   -Посмотри, что это там блестит?
   -Где?
   -Там, что-то синенькое...
   -Здесь все синенькое... - недовольно ответила Маша.
   Потом быстро побежала вперед (на ней была легонькая оранжевая курточка, совсем по погоде, не то что на Оле, которую поутру завернули в теплое клетчатое пальтишко с шарфом), подняла что-то с земли и торжествующе подняла в воздух. Скользя по оплывающему льду, покрывшему дорожку, подбежала к Оле.
   -Вот, - торжествующе сказал Маша. - Смотри, какая красота.
   Оля посмотрела. Вещь действительно была очень-очень красивая, даже необыкновенная. Это был маленький носорожек. "Хрустальный", - решила Оля. Разумеется, на самом деле хрусталем там и не пахло. Носорожек был сделан из стекла, весь на поверхности шел маленькими шестиугольничками ... как пчелиные соты. Размера он был совсем небольшого, с брелок. .А на круглой спинке был след от какого-то обломившегося фрагмента. Наверное, это и был когда-то брелок, с кольцом на спине.. Когда-то. Потом кольцо оборвалось, и какой-то человек выбросил носорожека в снег. А может быть, потерял. И может быть, еще давно, зимой или осенью. А теперь носорожек нашелся, и теперь-то Оля никому не даст его в обиду!
   -Я попрошу папу, он сделает колечко, - сказала Оля. - И я буду носить его с ключами.
   -Нет, я поставлю его на полку к своей Барби! - не согласилась Маша. - Я давно такого хотела. У всех Барби животных нет, а у моей будет собственный бегемот.
   Маша, разумеется, врала. Никак она не могла хотеть такого носорожека, потому что не знала о его существовании. И вообще, его первая увидела Оля! Значит, это ее носорог.
   -Это мой носорог! - сказала Оля, готовая уже зареветь. - Я его первая заметила!
   -А я первая подобрала! Значит, мой! И вообще, это не носорог, а бегемот!
   -Это носорог! У него рог есть!
   -Есть, но откололся! Значит, бегемот!
   Тогда Оля заревела. Ей нечего было возразить: рог действительно откололся. Вместо него торчал какой-то невразумительный стеклянный кусок. Даже не острый... Нет, все-таки не хрусталь это, стекло. Но как он переливается на солнце, лучше всякого драгоценного камня! И еще: когда-то он был покрыт радужной пленкой. Вот она, сохранилась вокруг ног, вокруг осколка рога и на пузике...
   -Ну чего ревешь? - спросила Маша сердито. - Бегемот это, я же говорю! Бе-ге-мот!
   -У бегемотов морда не такая! Она ту-упая! И глупая! А у него - острая! - это Оля сказала уже сквозь рев. - .И умная!
   Ничего особенно умного в морде носорожека не была. Но круглые глаза без зрачков смотрели как-то по-особенному. Как будто он все знал и посмеивался над спором девочек.
   -Терпеть не могу, когда ты плачешь! - сказала Маша еще сердитей. - Знаешь, почему с тобой никто не дружит, кроме меня? Потому что ты - рева-корова!
   -Я не рева!
   -Зато корова! Носорога с бегемотом спутала! Ай-яй-яй, а кому-то пятерку по экологии за четверть поставили!
   Маша просто завидовала. У нее-то самой была четверка, потому что она никогда не могла вовремя делать домашние задания. Оля тоже не могла - по многим предметам. Но экологию она любила, и считала дни до шестого класса, когда у них должна была начаться биология. Оля обожала животных и мечтала стать ветеринаром, поэтому она уж конечно знала, чем отличается бегемот от носорога.
   -Ты дура! - крикнула Оля - Тебе просто завидно, что ты такая дура! И вообще, уходи, я с тобой больше не дружу!
   -Ну и пожалуйста, я тоже не хочу больше дружить с такой слабачкой! - Маша помахала рукой с зажатым в ней носорожеком. - Чао, бейби!
   И убежала. Ей хорошо бежать - в курточке-то. А Оле еще плестись в своем пальто, в котором и тесно, и тяжело, и душно, и пот с лица катится... и ничего она не слабачка! Если бы не пальто, то она и первая бы успела подобрать бегемотика, и... и не заревела бы, уж это точно!
   И вообще, девчонкам можно плакать, так мама говорит. Это мальчишкам нельзя. А девчонкам можно. Только нельзя плакать на уроках, когда ставят плохую оценку, потому что могут подумать, что ты нарочно. А так - ничего страшного.
   Поэтому Оля ревела всласть, пока шла домой. Идти тут было недалеко, но она шла медленно. Правда, она не выла - воют только маленькие дети. Но слезы текли, и на лице не замерзали - весна все-таки. Какая-никакая, холодная, сибирская, но все-таки уже конец марта.
   Оленьку дома встретила мама. Была суббота, мамин выходной.
   -Что случилось? - спросила мама. - Почему ты так рано? Разве ты не отпросилась пойти к Машеньке, на компьютере поиграть?
   Тут Оля разревелась еще сильней. Никуда она не пойдет и играть у Маши на компьютере не будет. Никогда-никогда. И как мама может быть такой бесчувственной, чтобы об этом спрашивать? Ведь сегодня их с Машей дружба, которой уже целых два года - со второго класса - умерла окончательно и бесповоротно. И ничем ее не воскресишь.
   Наверное, все-таки взрослые не совсем дураки. Или не всегда. Мама сразу все поняла. Помогла Оле раздеться, умыться (сразу стало удивительно легко и хорошо - без пальто-то), потом посадила на диван рядом с собой и дала выреветься, гладя по голове. А потом повела на кухню, пить чай и есть пирожки с мясом. По субботам мама всегда пекла пирожки с мясом, а по воскресеньям - с вареньем. Мама говорила, что так всегда делала ее собственная мама, Олина бабушка, и мама Олиной бабушки, Олина прабабушка. Это семейная традиция, а традиции должны жить... даже если гораздо проще купить пирожки в супермаркете, в специальной упаковке.
   На уроках истории им рассказывали, что традиции - это когда, например, девушек насильно замуж выдавали. Наверное, традиции тоже бывают разные - хорошие и плохие. Против маминых традиций Оля ничего не имела. Или против таких, что Россия всегда в войне побеждали (правда, папа говорил, что это "дурная пропаганда", и неправда).
   Пока Оля пила чай, мама готовила ужин и рассказывала, что скоро они тоже купят компьютер. Пока не очень мощный, но какой-то точно купят. Потому что компьютеры теперь сильно подешевели, да и вообще теперь без компьютера сложно. Особенно раз Оля пошла в старшие классы. Они ей раньше ничего не говорили, хотели сделать сюрприз. Но, наверное, если Оля закончит год без троек, уже к летним каникулам можно будет компьютер организовать.
   Потом мама усадила Олю делать уроки - чтобы на все каникулы не остались. Раньше, в младших классах, им на каникулы ничего не задавали, теперь стали задавать. Оля была согласна с мамой - лучше выучить все сразу, чтобы потом не возиться.
   В прошлые каникулы она откладывала все до последнего дня. Но в этот раз ей было так плохо, потому что она поссорилась с Машей, что не хотелось ни играть, ни смотреть мультики по телевизору. Оля сделала все сразу и очень быстро. Ну, часа за два максимум.
   Когда ей оставалось, наверное, два или три примера (математику Оля всегда оставляла напоследок, как самое сложное), раздался звонок в дверь.
   -Папа! - Оля выскочила из-за стола, встречать отца. Он всегда приносил ей какую-то вкусную булочку, когда приходил - работал шофером в пекарне.
   Но мама успела в коридор первой. Правильно - ей из кухни идти всего ничего. А Оле из второй комнаты - через всю квартиру. Пусть квартира и небольшая, всего две комнаты, зато коридор длинный.
   Уже в прихожей Оля поняла, что там не отец. Пришел кто-то незнакомый - потому что мама этого кого-то в коридор не пустила. Разговаривала с ним на пороге. Потом мама неловко отступила, обернулась к Оле.
   -Оля... там Маша. Поговоришь с ней?
   А Оля уже видела, что это Маша - оранжевая курточка так и сверкала в полумраке коридора.
   Оля хотела расплакаться и сказать, что не просто не хочет видеть Машу, а не хочет видеть ее никогда, и что даже попросит перевести ее в другой класс, и... Но ничего такого Оля не сказала, а вместо этого буркнула:
   -Заходи.
   Маша вошла. Мама отодвинулась в кухню, чтобы не мешать. Маша сняла сапоги, сняла курточку - Оля помогла повесить ее на крючок. Неловко потопталась. Оля заметила, что шерстяные носки на ней были с дырками. И еще подумала, что Маша, конечно, выше, чем она, но как-то хлипче по сложению. Они никогда не дрались, но если бы подрались, еще неизвестно, за кем осталась бы победа.
   -Пошли, - сказала Оля.
   Они пришли в ее комнату. У Маши своей комнаты не было - они с мамой жили в однокомнатной квартире. Когда-то квартира была двухкомнатной, в том же доме, но на другом этаже. Но год назад машины родители развелись, и половину квартиры забрал отец. Маша по этому поводу сказала "Еще повезло, мог и в общежитие отправить". Оля этого не поняла.
   А в Олиной комнате был письменный стол, и старенький диванчик (мама говорила, что раньше он принадлежал бабушке). Как-то, когда Маша ночевала у Оли, они устроили битву подушками.
   Оля плюхнулась на этот диван, он пружинисто прогнулся.
   -Садись, - сказала она. Потому что Маша мялась на пороге.
   -На, - сказала Маша.
   Она протянула руку - и на руке лежал синий носорожек. Некоторое время Оля смотрела на него, ничего не понимая. Она уже как-то про носорога и забыла. Ведь она плакала, а потом делала уроки. Выветрилась как-то из ее сознания сама ссора, осталась одна обида. Как будто много-много дней прошло.
   -Возьми, - повторила Маша. - Мама сказала, что я обязательно должна с тобой помириться. Потому что ты моя единственная подруга.
   -Это же со мной никто не дружит, - сказала Оля с оттенком злорадства в голосе.
   -Со мной тоже, - пожала плечами Маша. - Потому что я грубая. А я хочу быть вежливой, только у меня не получается.
   -Да ладно, - Оля встала с дивана, подошла к ней, взяла носорожека с красной ладошки - замерзла все-таки Машка, пока шла два двора до ее дома. Да еще по темноте... - Среди взрослых это даже модно.
   -Взрослые вообще идиоты.
   Они присели рядом на диване.
   -Да ладно, возьми себе, - сказала Оля, протягивая носорога обратно Машке.
   -Не... Ты аккуратная, лучше пусть он будет у тебя. А я потеряю непременно.
   -Твоей Барби нужен же носорог...
   -Бегемот!
   -Носорог!
   -Бегемот!
   Они посмотрели друг на друга.
   -Животное невыясненной породы, - сказала Маша строго. - Окей?
   -Мир, - поправила Оля наставительно. - Давай без океев всяких.
   -Давай. Мир.
   Они снова сидели на диване и смотрели в стенку.
   -Пошли ко мне, - вдруг сказала Маша. - С ночевой. Будем в "Героев" резаться.
   -А твоя мама не против?
   -Не-а... Она считает, что ты на меня положительно влияешь.
   -Хорошо, - Оля встала и поставила носорожека на полку. - Вот, - сказала она. - Пусть тут постоит, пока папа его не починит.
  
   ***
   Теперь Оля уже совсем взрослая. Я немного изменила эту историю, записывая ее с Олиных слов. Когда Оля и Маша были в пятом классе - чуть пораньше, чем я - компьютеры были еще только у самых богатых людей и в важных учреждениях. Но это не важно. Оле сейчас двадцать четыре года, она закончила медицинский университет и работает в детской поликлинике. Маша стала учителем математики, и по-прежнему очень резка на язык. У них есть еще одна подружка, Настя, она художница. Иногда они ссорятся - взрослые ведь тоже могут ссориться. Потом обязательно мирятся. Но пластиковый зверь невыясненной породы по-прежнему стоит у Оли на полке - приделать к нему новую цепочку для ключей ее папа так и не смог. Правда, что с этим зверенм связано, никто уже почти не помнит. А Маша до сих пор считает, что это бегемот.
   Суперспособности.
  
   Осенью шестого класса к ним пришла новенькая. Пришла она не в самом начале года, как обычно бывало, а уже в октябре. Вероника Петровна сказала, что новенькая месяц лежала в больнице, и что она наверняка сильно отстала от всех остальных, но никто не должен ей на это пенять. Наоборот, пусть все ей помогают и постараются подружиться. Девочка она очень хорошая. А зовут ее Настя Петрова.
   -Какое скучное имя, - прошептала Маша на ухо Оле.
   Оля не стала возражать, но внутренне с подругой не согласилась. Какая разница, какое имя? "Оля Савченко", "Маша Нестерова" - очень обыкновенно звучит! А вот Салтанат Абдулгамидова звучит еще как красиво, но девчонка эта - самая плохая, наверное, во всем классе, а то и во всей параллели. А еще учителя ей потакают... чтобы не было "разжигания межнациональной розни". Все дело в том, что она из Казахстана. Да разве кто разжигает? Вот, Гаухар Адильбекова - замечательная девчонка, только веселая слишком, общаться с ней тяжело. Она же других не изводит и не хвастается постоянно, какая она модная! И Тимур Бешметов из Татарстана - тоже неплохой парень, никого не задирает, всегда ручки одалживает запасные или стерки. Молчаливый только. Качества человека - они от национальности не зависят. Так же, как и от фамилии.
   Так вот, эта Настя Петрова стояла перед всем классом, чтобы каждый мог ее хорошенько рассмотреть. Ничем не примечательная личность. Прямые светло-русые волосы до плеч, пушистый серый шерстяной свитер, короткая юбочка из-под него высовывается, и белые колготки. Сапожки тоже самые обыкновенные.
   Ранец за плечами у Насти вот только был странный - весь сшит из разноцветных кусков какой-то клеенчатой материи. Один кусок - синий с солнышками, другой - оранжевый с лунами, третий - пестрый, весь в цветах.
   Учительница еще до начала урока показала Насте, что она должна сидеть рядом с Желтковым - третья парта во втором ряду. Как раз через проход от той парты, где сидели Маша с Олей.
   Еще точнее - через проход от Оли.
   Оля улыбнулась Насте, причем постаралась сделать это как можно приветливее, потому что новенькая казалась не то напряженной, не то чем-то озабоченной. Настя на ее улыбку не ответила. Тихонько склонила голову, поправила волосы, убрав их за уши. Оля подумала, что она сама бы такие волосы заплела бы в косичку. Настя же носит их так, без всякой прически вообще.
   В общем, Настя не улыбнулась, и продолжала сверлить парту напряженным взглядом, как будто хотела ее загипнотизировать.
   На перемене ее обступили, попытались разговорить. Первыми, конечно, были Абдулгамидова со товарищи. Однако подергав девочку немного, они от нее отстали. Одевалась она плохо, держалась не просто скромно, а прямо нелюдимо. Такая заинтересовать не может.
   Зато отвечала она хорошо. Не так, как будто она зубрила, а просто хорошо - в меру. Учительница ее даже похвалила: что вот, мол, Настя проболела, а не отстала. Читала учебник.
   Потом к ней подошла отличница Стрелкова. Настя говорила со Стрелковой чуть оживленнее, и именно Стрелкова потащила ее в большую перемну в столовую. Оля с Машей тоже пошли в столовую, и по обыкновению ждали, когда схлынет толпа у стойки и можно будет что-то взять. В ту перемену так и не дождались - мальчишки буйствовали. Стрелкова же к стойке протолкалась, распихав вопящих мальчишек локтями, и умудрилась купить две булочки и два чая - себе и Насте.
   Потом Оля и Маша видели, как они сидели вдвоем за столом. Стрелкова о чем-то говорила, энергично жестикулируя, а Настя просто пила чай, изредка отвечая.
   Несколько дней всем казалось, что новенькая подружится со Стрелковой. Но дня через три после того, как Настя появилась в их классе, была контрольная по-русскому. Инна Яковлевна велела положить тетрадки на край стола и сказала, что соберет сама. Когда она взяла с Настиной парты тетрадку, девочка сказала:
   -Это не та.
   -Да? - удивилась Инна Яковлевна.
   -Вот та, - Настя протянула ей такую же точно зеленую тетрадку, только без полиэтиленовой обложки. Оли все это было очень хорошо видно, потому что сидела она рядом.
   -А это что же?
   -Это не шпаргалка, - тихо сказала Настя. - Отдайте, пожалуйста.
   -Конечно, - сказала Инна Яковлевна. И положила тетрадку на обратно на парту.
   А из тетрадки выскользнуло несколько газетных листочков и упало на грязный желтый линолеум.
   Настя сделала движение, чтобы выскочить из-за парты и поднять, но Инна Яковлевна сама присела на корточки и подобрала. Была она молодой, и нагнуться лишний раз еще не стало для нее подвигом, как для некоторых учительниц. - Возьми... - сказала она, протягивая листочки Насте... и тут глаза ее расширились.
   -Это ты сама нарисовала? - дрожащим голосом спросила учительница.
   Настя нехотя кивнула.
   Инна Яковлевна так и впилась глазами в листочки. Их было всего три, она держала их веером, как игральные карты.
   -Ты где-то занимаешься? - спросила Инна Яковлевна.
   -Да, - сказала Настя. - В художественной школе. Помните, я у вас в ту субботу отпрашивалась? У нас пленэр был.
   Оля слово "пленэр" не поняла, но оно показалось ей ужасно интересным. А новенькая Настя сразу показалась таинственной и загадочной. Выходит, она рисует! И, наверное, здорово рисует, если Инна Яковлевна говорит таким голосом!
   А вот у нее, Оли, никаких особенных талантов нет... Она тоже когда-то рисовала животных. Но потом поняла, что рисовать их у нее получается плохо, и тогда она решила, что будет обязательно их лечить. Ведь лечить животных, облегчать их боль, куда как лучше, чем просто изображать!
   -Ты любишь животных? - спросила Инна Яковлевна, и Оля чуть не ответила "да, очень". Но она быстро сообразила, что прочесть ее мысли учительница не могла. Вопрос был задан Насте.
   -Да, очень, - кивнула Настя.
   -А ты покажешь мне другие свои работы? - Инна Яковлевна смотрела уже на тетрадку.
   -Это просто эскизы, - Настя непроизвольно прикрыла тетрадку рукой. - Черновики... Если хотите, я вам могу некоторые свои законченные работы принести.
   -Принеси, я буду тебе очень признательна... - Инна Яковлевна с видимой неохотой положила газетные вырезки на парту (любопытный Желтков тотчас же перегнулся и посмотрел на них) и отошла в сторону. Взяла тетрадки у Маши с Олей.
   А Оля уже и думать забыла о контрольной. Думала только о новенькой.
   На перемене Настю обступил почти весь класс. Просили показать ей тетрадку, но она только упрямо прижимала ее к груди. Правда, стала гораздо разговорчивее. Даже объяснила, что ее перевели в эту школу, потому что она ближе к художественной. Так легче успевать. Улыбалась Настя тоже больше, и улыбка у нее оказалась на удивление славная.
   Тетрадку она так и не раскрыла, но на вырезки взглянуть позволила. Это и впрямь были аккуратные прямоугольнички, вырезанные из газет. Одна коротусенькая заметка повествовала о незаконной ловле китов в Тихом океане. Настя закрасила черной и белой гелевой ручкой колечки и промежутки в буквах (но не во всех, а в некоторых) так, что получился силуэт кита, пускающего фонтанчик воды. Вода завивалась кольцами и струилась вокруг кита. Другая заметка, еще короче, писала о гепардах - о том, что они самые быстрые в мире, и что все особи похожи, как близнецы. Там тем же методом был изображен стелющийся в прыжке поджарый зверь - то ли гепард, то ли леопард, то ли вообще пантера - по силуэту не разберешь. Ну и наконец на третьей вырезке была статья о тарифах на электроэнергию... точнее, маленький кусочек из этой статьи. Видно, ее Настя сохранила из-за широких полей. На этих полях была нарисована задумчивая большеглазая девушка с длинными волосами у раскрытого окна. Перед девушкой на подоконнике лежал здоровенный кот. Двумя лапами он держал девушкину руку словно играл.
   "Действительно, здорово", - подумала Настя про себя.
   -Ну ты даешь! - воскликнула Маша и хлопнула Настю по сине.
   -Портфель тоже сама шила? - спросила Адильбекова.
   -Да, - Настя кивнула. - Мне бабушка помогала...
   А Стрелкова почему-то не стала смотреть. Надув губы, сидела в другом конце класса, читала что-то (что можно было читать? Следующий урок - тоже русский, контрольную уже написали, повторять ничего не надо...) и делала вид, что все это ей нисколько не интересно.
  
   Маша и Оля возвращались домой из школы. Осень была, типичная такая: лужи кругом, большие и темные, листья в этих лужах плавают. Небо над головами, растекшееся мазками акварели.
   -Нет, эта новенькая... - Маша восхищенно покрутила пальцами в воздухе. - Настя Петрова. Рисует! Прикинь! Хотела бы и я рисовать. Или что-то такое делать. Это же самая настоящая "творческая личность".
   -А я книгу пишу... - тихонько сказала Оля.
   -Что? - Маша так и подпрыгнула на месте. - Книгу?! По правде!
   -Почти...
   -А мне покажешь?
   -Может быть...
   -А про что?
   -Про одну девочку. У нее есть суперспособности. Она может взглядом предметы двигать, мысли читать, летать может, заклинания всякие знает...
   -И что? - жадно спросила Маша. - Она инопланетянка? Или из параллельного мира?
   -Нет, - грустно сказала Оля. - Такая же, как мы. Просто однажды обнаружила, что все это умеет.
   -А откуда они у нее? Эти суперспособности?
   -Она не знает. Просто взяли и появились.
   -И что? Она с бандитами борется?
   -Нет.
   -А что она тогда делает?
   -Ничего, - Оля пожала плечами.
   -Еще не придумала? - в голосе Маши слышалось сочувствие.
   -Нет, просто ничего не делает...
   -То есть как?
   -А вот так. Живет. С мамой ссорится, собаку выгуливает.
   -И кто-то знает, что у нее такие способности?
   -Нет. Никто не знает.
   -А она их как-то применяет?
   -Нет...
   -Ну тогда в чем смысл? Может, она президентом хочет стать, когда вырастет? Ну, чтобы все в Госдуме или где там ее выбрали, или что еще надо сделать?
   -Нет...
   -Или открытие сделать? В космос полететь?
   -Ничего она не хочет... - сказала Маша. - Она хочет вырасти. В институт поступить. Найти парня хорошего, чтобы ее любил. Выйти за него замуж. И кредит на квартиру взять, как тетя Света с дядей Антоном сделали. И ребенка родить. И чтобы все у них было хорошо, и все здоровы...
   Накрапывал мелкий дождик, и все на улице было скучно.
   -Это у всех бывает, - совершенно сбитая с толку, сказала Маша. - А зачем тогда суперспособности?
   -Вот именно, - Оля вздохнула. - Зачем?
   -Неинтересно... - протянула Маша. - Ты, Оля, никогда писателем не станешь. Никогда тебя не напечатают. Ты не про то пишешь. Писать надо про всякие приключения, и чтобы любовь. А про то, как кто-то с мамой ссорится и с собакой гуляет, никто читать не будет. Это все так делают.
   -А у меня собаки нет, - сказала Оля еще печальнее. - Даже кошки нет. Потому что мама считает, что кошки - это очень негигиенично. Она сказала, что я смогу завести, когда мне будет четырнадцать лет. Чтобы я была взрослая, ответственная и смогла бы за ней ухаживать.
   -У меня тоже кошки нет, нам с мамой в однокомнатной их держать негде, - махнула рукой Маша. - Ну и что? Это не дело. Все равно никто не станет читать о девочке, которая может глазами молнии метать, и ни одного мафиози не завалила.
   -Она не может глазами молнии метать... - тихо сказала Оля.
   -Что? - громко спросила Маша.
   -Она не может глазами метать молнии! - повторила Оля уже гораздо громче. - У нее нормальные глаза, а не лазеры какие-то!
   -Ну тем более! Что это за суперспособности, если даже молнии толком из глаз не помечешь?
   -Суперспособности, - твердо сказала Оля, - это когда ты делаешь что-то лучше всех. Не важно, знает об этот кто-то или не знает.
   Маша хотела ей возразить, но вдруг осеклась.
   Они увидели Настю Петрову. Она сидела на лавочке около последнего подъезда дома, мимо которого они шли, и крутила в руке осенний лист. Подняла голову, посмотрела на них. Потом молча натянула шапочку поглубже на уши, поднялась со скамейки и пошла в сторону остановки.
   -Она должна была пойти к Стрелковой... - вдруг сказала Оля. - Я слышала, как Стрелкова ее звала. Вроде как они домашнее задание вместе делать собирались.
   -А почему она тогда не у нее? - удивленно спросила Маша.
   Оля только пожала плечами. Ей было ужасно жалко новенькую. Конечно, рисует она здорово, но она ведь никому не нужна... Все только на рисунки посмотрели, поохали, а дружить никто не хочет... Оля знала, каково это: быть ненужной. Ведь до тех пор, пока у нее не появилась Маша, она и сама...
   Настя уходила, и казалась ужасно маленькой в дождливых сумерках.
   Изучаем географию
  
   -Бутерброд не забудь, - сказала мама, надевая сережки. Мама собирала Максима в школу, и одновременно сама собиралась на работу в журнал.
   -Да я булочку куплю, - сказал Максим.
   -Булочку! - мама подозрительно сощурилась. - А деньги какие на булочку потратишь? Небось те, что я на маршрутку дала? Опять будешь со своего карате ночью возвращаться?
   -Это не каратэ, а у-шу, совершенно разные единоборства... Мам, ну все ж мальчишки на автобусе едут, что я один как дурак на маршрутке попрусь!
   -Дурак... А почему бутерброд не берешь? Потому что все булочки покупают? - Максим молчал. Натягивал зимние ботинки.
   -В тебе очень сильно развит конформизм, - строго сказала мама. - В миру - стадное чувство. На еще два рубля на булочку.
   -Спасибо! - Максим радостно подхватил деньги.
   -А что такое "стадное чувство"? - спросила Иринка.
   Было ей четыре года, она никуда не собиралась, даже в садик, потому что там трубы прорвало. Вот уже вторую неделю занятий не было, и от этого, как говорила мама, возникала "масса проблем".
   -Ты уже встала? - удивилась мама.
   -Потому что я встала, - из комнаты девочек, сонно зевая, вышла Катя. Ей было тринадцать, и она уже училась в восьмом классе. А Максиму было одиннадцать, и он учился только в седьмом.
   -Охохонюшки... - вздохнула мама. - Катя, покормишь Иришку, ладно? Потом разбудишь папу, и скажешь, что я попросила его с Иришкой погулять. А когда Саша придет, не знаешь?
   -У них сегодня с большим перерывом до трех занятия в колледже, - сказала Катя. - Я не знаю, может, он в перерыв заскочит... Не бойся, мама, я ему суп оставлю.
   -Ну хорошо... а сама ты не опаздываешь?
   -Мне во вторую смену
   -Ладно, я пошла, - мама торопливо обняла Максима, чмокнула в щеку Катю и Иринку. А потом собралась выходить.
   -Мама, ты куда, ты же без пальто! - сказал Максим. - И статью забыла!
   Иринка засмеялась.
   -Голова моя садовая... - сказала мама. - Катя, принеси статью, пожалуйста, и сумку мою. Статья на принтере, сумка на серванте. Только отца не разбуди.
   Пока Катя несла сумку и статью, Максим успел выскочить за дверь. Потом ушла и мама, на сей раз в пальто, но без шапки, и Катя вышла за ней на лестницу с шапкой. Иринка смотрела на это с большим интересом. Дома гораздо интереснее, чем в садике. Столько всего происходит!
   Потом Катя вернулась и пошла чистить зубы. А заодно следить, чтобы Иринка их правильно почистила.
   -Кать, а в школе учится сложно? - спросила Иринка.
   -Смотря по каким предметам, - рассеянно ответила Катя. Она рассматривала себя в зеркало.
   -А какой самый сложный?
   Катя мрачно подумала о шести контурных картах, которые требовалось раскрасить к сегодняшнему дню, и сказала:
   -География. Все, а теперь пошли завтракать.
   После завтрака Катя села учить уроки и велела Иринке не мешать. Иринка слегка расстроилась: было гораздо веселее, когда старшая сестра с ней играла, а не утыкалась в книжки. Конечно, еще лучше было, когда с ней играли Сашка или Максим... Особенно Сашка. Он ее подкидывал к самому потолку или крутил на вытянутых руках - так здорово!
   А лучше всего было с папой. Он всегда рассказывал что-то интересненькое...
   И Ира побежала в большую комнату - будить папу.
   Папа спал на животе, обнимая подушку. Он всегда так спал. Иринка запрыгнула ему на спину, и села на папу верхом. Потом начала щекотать его за шею.
   -Захватчики, - сонно возмутился папа. - Пираты Карибского моря! Взяли меня в плен!
   Иринка рассмеялась. Конечно! Она самая что ни на есть неустрашимая пиратка! Конечно, не по-настоящему, настоящие пираты злые. Она - добрая пиратка.
   -Только не надо применять ко мне самую страшную пиратскую пытку - грустно сказал папа.
   -Какую? - спросила Иринка.
   -А! - папа поднял указательный палец правой руки. - Ведь если я тебе скажу, ты же сразу и применишь, правда?
   -Нет!
   -Честное пиратское?
   -Честное!
   -Ну ладно, - папа вздохнул. - Придется доверится пиратскому слову, хотя обычно это ничем хорошим не кончается... Самая страшная пиратская пытка - это сажать кого-то в бочку с селедкой. Не надо со мной этого делать.
   -Почему? - удивилась Иринка.
   -Потому что меня мутит от селедки. А селедку мутит от меня. Селедку тебе не жалко?
   Иринка подумала и согласилась, что селедку ей, конечно, жалко. Селедка ей ничего не сделала.
   -Ну вот, - сказал папа. - А раз ко мне не будут применять самую страшную пиратскую пытку, меня можно и отпустить. Логично?
   -Логично! - радостно согласилась Иринка.
   "Логично" - это было любимое папино слово. Иринка его уже давно знала. Папа говорил его, если был в чем-то уверен.
   Потом они с папой сидели и пили кофе с бутербродами. Обычно мама не разрешала Ире есть бутерброды - в сухомятку, мол, вредно для ребенка - но папа это не мама. Папа - это папа.
   -Пап, - спросила вдруг Иринка, - а ты в школе хорошо учился?
   -Ну...- папа поправил очки. - Не очень. Но, в общем, хорошо.
   -А в институте?
   -Лучше чем большинство моих студентов, - фыркнул папа.
   Ира не поняла, что это значит.
   -А ты учил географию?
   -Учил, куда же без нее...
   -А Катя говорит, что это самый сложный предмет...
   -Ну... очень может быть. Но, видишь ли, Иринка это все зависит от человека. Вот мне, скажем, география давалась легко. Зато математика...
   -А что это такое - география?
   Папа слегка опешил.
   -Хм... как бы тебе объяснить... Вот есть наша Земля... ты уже знаешь, что Земля - это шар?
   -Нам говорили в детском садике, - с достоинством кивнула Иринка. - А Максим еще рассказывал, что у нее есть эти... вдоль и поперек...
   -Правильно, - кивнул папа. - Параллели и меридианы. Но это не важно. Это для тебя пока сложновато. Давай лучше так... вот Земля наша - шар, но такой большой шар, что нам он кажется плоским. И на этом шаре все-все находится - и наш дом, и школа, куда ходят Максимка и Катя, и твой садик, и мой университет, и Сашкин колледж, и...
   -И мамин журнал?
   -Да, и мамин журнал тоже... Ну и вот... ты-то легко находишь дорогу в садик, потому что он в соседнем дворе. А представь, что садик был бы от тебя очень-очень далеко, за много десяток остановок!
   -Как мамин журнал?
   -Да, как мамин журнал... И еще бы между тобой и садиком лежало бы большое море. Представила?
   -Ага! - Иринка быстро-быстро закивала головой. Она представила, как это было бы здорово: если бы между ней и садиком раскинулось бы самое настоящее море, и чтобы плавать в садик на настоящем корабле, с парусами... вроде того, что у них в ванной выложен на кафельных плитках.
   -Ну вот, тогда бы уже не так просто было его находить... И вот люди, чтобы быстрее добираться до самых дальних точек, чтобы не блуждать, как в лесу, придумали все эти точки зарисовать. Изучить хорошенько. Чтобы точно знать, что где. И вот когда они это сделали, оказалось, что все в мире постепенно меняется.... Ну, вот помнишь, рядом с нами недавно новый дом построили? - Ира неуверенно кивнула. - Ну вот так везде-везде дома строят. И иногда новые горы появляются. И реки.
   -Да ты что! - всплеснула руками Ира. - И горы?
   -И даже горы, - кивнул папа. - Но это очень редко происходит. Раз в несколько миллионов лет.
   Иринка притихла. Ей было сложно представить такие числа. Она только до десяти умела считать. Но она знала, что миллион - это целая куча.
   -Вот чтобы изучать все изменения в природе, и появилась наука география, - сказав так, папа залпом глотнул кофе. Устал, наверное, объяснять.
   -Ух ты... - только и могла сказать Иринка. - Пап, а давай изучать географию!
   -Давай, - папа с улыбкой посмотрел на Иринку. - Но мне надо в час в университет ехать. Так что давай сейчас быстренько.
   Папа помог Иринке одеться, оделся сам и достал с балкона санки. Потом они вышли на улицу. Папа постелил в санки одеяльце, усадил туда Иринку и спросил:
   -Тебя пристегнуть, или так удержишься?
   -Удержусь! Что я, маленькая, что ли? - презрительно спросила Иринка.
   Папа взялся за веревку, и потянул санки вперед.
   -Начнем наш урок, - сказала папа. - Это наш микрорайон. Ты знаешь, что такое микрорайон? - папа обернулся к Иринке. Иринка замотала головой.
   -Микрорайон - это много домов, которые стоят рядом. Ну вот как наши. Смотри, все почти одинаковые, пятиэтажные, только в разные цвета покрашены... а вот сейчас мы поедем мимо садика...
  
   И они и впрямь поехали мимо садика. Потом мимо школы, где учились Катя и Максимка. Там было очень тихо - шли уроки. Потом мимо большой горки, с которой Ира хотела скатиться, но папа ей не разрешил: сказал, что там ледяные бугры у конца ската, она ударится. Потом они поехали по каким-то дворам, которые Иринка никогда не видела и не знала. Увидели еще один садик, очень красивый, с деревянными фигурками зайцев и колобков за оградой. Фигурки были занесены снегом, как в сказке про Снежную Королеву. Потом они проехали мимо бывшей сберкассы, которая стала магазином, и стали возвращаться. Папа попетлял еще по дворам, рассказывая Иринке обо всем: как эти дома строились, когда, почему, из каких материалов. Он провез ее мимо гаражей, и сказал, что это очень плохо, что гаражи поставили так близко к жилью, потому что выхлопы от машин вредят детям, которые играют во дворе. С другой стороны, это очень удобные гаражи, и он, папа, не отказался бы от такого, если бы у них была машина.
   Потом они проехали мимо карусели, и папа рассказал, что эта карусель уже очень старая, и, когда он был примерно такой, как Сашка сейчас, они с друзьями все время собирались на этой карусели по вечерам. Когда Иринка спросила, что они там делали, папа сказал "Гм-гм", и не ответил больше ничего.
   Что такое "гм-гм", Иринка не знала.
   Потом Иринка попросила папу вывезти ее к дороге. Папа взял ее на руки, и они вместе смотрели на проезжающие машины. Папа называл их марки, и показывал Ире, чем одна марка отличается от другой. Иринка этого не запоминала, но ей нравилось, как ловко папа все угадывает.
   Потом они вернулись домой. Теперь Ира шла пешком, потому что замерзла, и катила саночки сама, потому что хотела показать, что она большая девочка. А когда они вернулись домой, Ира бросилась к Кате и закричала:
   -Катя, Катя! А мы с папой сейчас изучали географию! Это совсем не сложно, даже здорово!
   -Да? - Катя печально посмотрела на свои законченные контурные карты. - Это хорошо, что не сложно.... В следующий раз меня возьмите, ладно?
   -Ладно! - согласилась Ира. - Мы обязательно тебя возьмем! Папа пообещал, что в следующий раз мы будем изучать географию через дорогу!
  
   Окна, свои и чужие.
  
   Они возвращались домой из школы все втроем: Маша, Оля и Настя. Поскольку Настя жила далеко, на Левом Берегу, а Маша и Оля рядом со школой, то они провожали Настю до остановки. Учились во вторую смену, так что уже начинало темнеть. Четыре часа с лишком - что поделаешь. Летом еще полный день, зимой почти ночь. И в некоторых окнах уже горел свет.
   А вообще, погода была очень хорошая. Одуряющие морозы, которые мучили их почти месяц, начиная с Нового Года, наконец стихли. Было, наверное, минус шесть, не больше, и с отвычки в теплой одежде казалось даже жарко. Кроме того, недавно выпал снег, и все кругом было такое голубовато-серое, чудесное, особенно в сумерках. Но не похоже на открытку. На открытках все блестит, и сразу видно, что ненастоящее. А вокруг все было самым что ни на есть настоящим, настоящее не придумаешь. И две черные собаки, которые с веселым лаяньем пробежали по свежим сугробам в палисаднике (одна собака покусывала друг другу за спину, и было понятно, что на уме у них все что угодно, но только не учеба), были настоящими. И две бабушки, закутанные в меховые платки, что общаются вон у того подъезда... и сутулый дед, что медленно, с авоськой в руках, ковыляет из магазина. Все это были всамделишные люди, такие живые, такие деятельные в этих сумерках, что хотелось засмеяться от счастья.
   А потом Оля сказала фразу, с которой все и началось. Только потом она никак не могла вспомнить, почему же она ее сказала.
   -Вот интересно, сколько окон в одном доме?
   -В каком доме? - удивилась Маша.
   -Да вот хоть в этом, - махнула Оля рукой.
   -То есть в хрущовке? - уточнила Настя. - Потому что в шестнадцатиэтажке, как у меня, совсем другое количество окон.
   -Да ясное дело. В хрущовке окон больше, в особняке нового русского меньше, - пожала плечами Маша.
   "Смотря в каком особняке", - пробормотала Настя себе под нос.
   -В спортзале больше, в классной комнате меньше, а в спальне еще меньше, - продолжала Маша, почему-то переключившись с домов на комнаты. - В туалете - вообще не окно, а недоразумение под потолком.
   -У меня в туалете нет окна, - удивилась Оля.
   -Это потому что у тебя совмещенный санузел, - отмахнулась Маша. - А у всех нормальных людей есть...
   -Нет, серьезно, - упорствовала Оля. - Я вот пытаюсь посчитать... Вы обратили внимание, что перед первым подъездом в хрущовке три блока, а дальше у всех домов по четыре блока?
   -В смысле, блока?
   -В смысле, плиты! На каждой плите одно окно. Как клеточки в "морском бое". Всего подъездов пять. Если между двумя по пять плит, то это всего двадцать пять плит...
   -А вот и нет! - возразила Машик. - Ты, Оля, извини, в математике полная дура. Всего будет двадцать.
   -Почему?
   -Потому что четыре промежутка между пятью подъездами. Пять минус один.
   -Не понимаю...
   -Ну ладно, давай на пальцах. Сама посчитай. Между первым и вторым, - она загнула палец, - раз. Потом между вторым и третьим - два, между третьим и четверым - три, между четвертым и пятым - четыре!
   -Выходит, что так... - Оля в задумчивости посмотрела на дом. - А перед первым и последним еще по три... Это всего двадцать шесть... Какое некруглое число. И зачем архитекторы такое придумывают?
   -А хрен их знает! - Маша легкомысленно махнула рукой. - Давай дальше считать. Двадцать шесть умножить на пять...
   -Почему на пять? - на сей раз не поняла Настя.
   -Потому что пять этажей! - в раздражении воскликнула Маша. - Итак, двадцать шесть на пять... это у нас....
   -Сто двадцать пять? - робко предложила Оля.
   -Умножать научись! Не в первом классе... - буркнула Маша. - Сто тридцать, чтоб вы знали. Теперь умножим на два...
   -Почему на два? - снова удивилась Настя.
   -А про второй фасад вы забыли?
   -Второй фасад - это не фасад, - произнесла Оля со знанием дела. - Это задник.
   -Ну ладно, значит, задник, - сердито сказала Маша. - Так вот, на заднике еще сто тридцать. Итого двести шестьдесят.
   -А вот и нет! - торжествующе выпалила Оля. - На заднике подъездов нет. Значит, еще пять окон добавляй. Двести шестьдесят пять.
   -И не пять, а двадцать пять, - не согласилась Настя. - Потому что еще и окна над подъездами. Целый блок в высоту.
   -Триста... - гордо сказала Маша. - Кругло, однако, вышло! Значит, правильно подсчитали.
   -Не триста, а двести девяносто пять, - Настя снова не согласилась. - Я сказала двадцать пять, ты двадцать и прибавила. Но ведь Оля уже сказала тебе про пять раньше, и ты пять из тех двадцати пяти уже прибавила еще тогда, когда она сказала. Так что прибавлять надо только двадцать, а пять отнять.
   -Откуда? - не поняла Маша.
   -Из трехсот надо пять отнять, а двадцать надо к ста шестидесяти пяти прибавить.
   -К ста шестидесяти пяти мы уже все прибавили! И вообще, слушайте меня, у меня одной тут по математике пятерка!
   -Может, и пятерка, но ты обсчиталась, - Настя упрямо стояла на своем. - Окон двести девяносто пять.
   -Все, запутались... - Маша устало потерла лоб.
   -Да ничего не запутались, это ты одна запуталась! - рассердилась Настя. - Окон двести девяносто пять!
   -Погоди, а ряды над подъездами с фасадов тоже надо прибавить! - влезла вдруг Оля. - Это сами подъезды мы не подсчитали, а над каждым еще ряд есть!
   -Ох, это еще пять умножить на пять... - Настя тоже, как и Маша, потерла лоб.
   -Ничего не на пять, а на четыре! - торжествующе воскликнула Оля. - Один-то этаж мы выпускаем! Который первый.
   -Почему первый?
   -Потому что там подъезды, мы их не считаем.
   -Значит, всего двести девяносто пять плюс четыре умножить на четыре... то есть четыре умножить на пять... это двести девяносто пять плюс двадцать... это...
   -Это сто пятнадцать,- буркнула Маша. - Только я все равно не понимаю, откуда вы взяли эту цифру.
   -Стойте, так над подъездами нет окон! - вдруг спохватилась Настя. - Там только окошечки, которые на площадки выходят, маленькие!
   -Точно... - они переглянулись.
   -Так, стоп, не путаемся! - строгим, "учительским" тоном сказала Маша. - Главное, без паники. Из трехсот пятнадцати отнимаем двадцать пять...
   -Не двадцать пять, а двадцать, - поправила Настя.
   -Больше, - возразила Оля. - Смотрите, каждое окно над подъездом трехсекционное. Это как бы три окна. Значит двадцать нужно еще на три умножить.
   -Мы их считали за одно окно, так что не надо отнимать лишнего! - отрезала Настя.
   -Как это не отнимать, если их там больше! - заспорила Оля. - Все должно быть по-честному!
   -Да ну вас! - Маша махнула рукой. - Так мы никогда ни до чего не договоримся! Итак, из трехсот двадцати мы отнимаем пятнадцать...
   -Нет, из трехсот пятнадцати - двадцать, - поправила Настя.
   -Да я вообще отказываюсь считать, если меня все время перебивают! - вспылила Маша.
   -Девочки, не ссорьтесь! - взмолилась Оля.
   Они зло смотрели друг на друга.
   -Ладно, считаем сначала... - вздохнула Маша, отводя глаза. - Итак, двадцать блоков кладем на подъезды...
   -В смысле - кладем? - удивилась Оля.
   -Это просто выражение такое! Итак, двадцать плит на подъезды, плюс еще по три плиты, это двадцать шесть... Итого с фасада на пять умножаем, получаем сто тридцать... С той стороны всего... блин... двадцать шесть плюс пять... тридцать один блок. Умножаем на пять. Итого сто пятьдесят пять. Плюсуем... Получаем двести восемьдесят пять.
   -Но у нас же этой цифры даже в промежутках не получалось! - ахнула Настя.
   -Я же говорила! Говорила! - торжествующе воскликнула Оля. - Надо было подъезды приплюсовать.
   -Щас я тебя приплюсую, - пообещала Маша.
   Оля не обиделась. Она давно привыкла на Машу не обижаться.
   -Фигня какая-то, - сказала Настя.
   -Фигня, - согласилась Маша. - Какое-то некруглое число. Странно как-то для архитектора... И вообще, в доме сто квартир. Это что же, получается, на каждую квартиру в среднем две целых восемьдесят пять сотых окна? Ерунда какая-то. Неужели больше половины квартир однокомнатные? А остальные двухкомнатные? Ведь в двухкомнатной квартире всяко три окна есть! А как же четырехкомнатные?
   -Это загадка, - вздохнула Настя.
   -Мы окна в туалете не посчитали, - пожала плечами Оля. - С ними больше.
   Маша взвыла.
   -Нет, ты надо мной издеваешься!
   Теперь уже настал Настин черед выступать миротворцем.
   -Ладно, ладно, - сказала она. - Темнеет уже. Проводите лучше меня до остановки.
   Они послушно проводили ее до остановки, и даже дождались вместе с Настей автобуса. Ждали долго, и болтали о чем угодно, только не об окнах. А когда Маша и Оля шли назад, действительно стало почти совсем темно. Небо было густо-густо синее, зажглись фонари, и окна тоже зажглись.
   -Знаешь, - сказала вдруг Маша, - мы действительно не посчитали часть окон. Те, которые на торцах. У дома-то четыре стороны.
   -На торцах не всегда окна бывают, - заметила Оля. - Не во всех домах.
   Маша даже не стала орать, что Оля над ней издевается. Она только грустно посмотрела на нее, и тяжело вздохнула.
   ...Когда Оля пришла домой, мама напоила ее чаем и накормила оладьями с вареньем. А потом они сели у окна, ждать папу с работы, потому что у Оли почти не было уроков на завтра. Они все время ждали папу с работы у окна - с тех пор, как Оле исполнилось пять лет. И даже теперь, когда ей было одиннадцать, она вовсе не считала, что стала слишком взрослой для подобного времяпрепровождения. Ведь это так здорово - ждать отца с работы, и знать, что он обязательно вернется! Некоторые так торопятся вырасти... Торопятся поскорее научится пить, курить и зарабатывать деньги. Как будто это обязательно, чтобы быть счастливым... Папа любит часто повторять: "Человек создан для счастья, как птица для полета!"
   А потом Оля еще стала думать о светящихся окнах. Как это здорово, когда окно светится. Вообще хорошо. И за каждым окном что-то происходит. Дом... в нем двадцать шесть... нет, тридцать одна!... плита в ряду, и это еще умножить на пять.. стало быть, сто пятьдесят пять... плит. И в каждой плите - окно. И за каждой плитой люди грустят или радуются, учат уроки или отдыхают после рабочего дня. Ждут кого-то или устали ждать. За каждым окном люди - живут. Живут в маленьких клеточках, поднятых в высоту на бетонных сваях...
   В их двор выходит так много окон! Ведь дома окружают его со всех сторон.
   Оля начала считать эти окна (не по правилам, как Маша, а просто). Ничего у нее не получилось: она сбилась, не дойдя до сотни. Конечно, где ей до Маши с Настей. Они-то умные. А она просто животных любит...
   Оля засмотрелась на окна, и даже папу пропустила. Зато она встретила его у дверей.
  
   Уже почти в десять, когда мама загоняла Олю спать, а Оля, разумеется, не шла, позвонила Настя.
   -Оль, знаешь, я тебя хотела спросить... - сказала она. - Почему ты вообще про окна заговорила?
   -Ну... - Оля посильнее прижала трубку к щеке. - Наверное, потому, что за каждым живут люди... И еще потому, что мы же в городе... Мы смотрим из окна - и видим только окна. Чужие окна. И ничего про них не знаем.
   -Аа... - протянула Настя. Потом сказала:
   -Знаешь, я, наверное, простудилась. Я завтра в школу не приду.
   -Почему? - удивилась Оля.
   -А я только полчаса назад домой пришла. Хорошо, что мамы до сих пор нет, она сегодня в ночную смену... В общем, я до сих пор на улице болталась.
   -А чего ты так долго?!
   Смущенное молчание.
   -Я пыталась пересчитать окна в нашем доме.
   Оля ахнула. Мало того, что в Настином доме было шестнадцать этажей, так он еще и был многогранным!
   -Ты с ума сошла!
   -Наверное... Только, Оль, я свое окно не смогла найти. Ты понимаешь, это плохо, когда мы про чужие окна ничего не знаем, но, по-моему, это еще хуже, когда мы свои найти не можем...
   Скрепки на рукавах
  
   Соревнования эти были не очень ответственными. Просто раз в год, как правило, весной, наш клуб обязательно показывал, чему мы за год научились. То есть это так называлось. На самом деле, те, кто уже давно занимались и что-то понимали в у-шу - то есть старшие и некоторые малыши, такие, как я, или Женька Смирнов, кто лет с шести ходил - показывали на сцене какой-нибудь комплекс. А еще тренер говорил красивые слова про ассоциацию восточных единоборств, и про то, как мы в России следуем традициям древних мастеров. В общем, ничего особенного не было, но мы все относились серьезно. Потому что если ни к чему серьезно не относиться, то ничего и получаться не будет, верно?
   То выступление было назначено на субботу. У нас в субботу уроков не было, но мы должны были с классом пойти на экскурсию. Я отпросился у учительницы, и уехал с экскурсии один. Уехал не домой, само собой, а в ДК "Металлург", где мы выступали.
   Приехал я где-то за полчаса до выступления, переоделся, с народом поболтал... все путем. Мы, ушуисты, выступали вперемешку с айкидошниками: сперва "мелюзга", вроде нас с Женькой, потом старшие. Вот мы отработали первые (ничего выступили, я нигде ничего не напутал, ни разу не споткнулся, ноги ставил правильно, и неуклюже переступать, чтобы выровнять позу, мне не пришлось), и теперь осталось только смотреть на взрослых. Женька хотел было пойти в зал, но я ему сказал:
   -Давай лучше за кулисами постоим. Какая разница, откуда смотреть?
   Женька не согласился, сказал, что он ногу потянул, и пошел сесть. А я отправился за кулисы. Во-первых, я люблю со старшими смотреть выступления, потому что они всегда комментируют очень интересно: они такое видят, чего я даже не замечаю. А еще туда должен был Сашка, мой старший брат, придти.
   Однако, когда я прошмыгнул за кулисы, Сашка еще не появился. Он собирался выехать из дома самостоятельно - у него-то никакой дурацкой экскурсии не предвиделось. А опаздывать Сашка очень не любил. Однако его пока еще не было. Тимур, капитан нашей команды (капитанство это ничего не значит, просто чтобы было, на кого ответственность повесить), уже нервничал.
   -Где этот идиот?! - говорит - Я ему покажу цань-чуань! А потом догоню, и еще раз покажу!
   Цань-чуань - это комплекс, по которому Сашка в основном работает. "Сорок шесть" в переводе с китайского.
   Тут Сашка появился. Было видно, что он с остановки бегом бежал: так весь и взмок под курткой.
   -Сашка, с ума сошел! - этими словами встретил моего брата Тимур, когда он вбежал в раздевалку. - Ты чего опаздываешь! У тебя выступление через десять минут.
   -Да блин, я эту самую, робу прожег! - в отчаянии воскликнул Сашка. - Мама ее вчера постирала, а у нас отопление отключили! И я ее попытался утюгом высушить!
   -Блин, додумался... Где дыра?
   -Две дыры! Да на штанах, на заднице! Прям посередине! И спереди на куртке!
   Это надо было умудриться! Не иначе как мама просто бросила одежду на гладильную доску, а потом ее что-то отвлекло, и она утюг - чисто машинльно! - сверху поставила. С ней такое бывает. Мама у нас очень хорошая, но, в силу своей профессии - она журналист - очень рассеянная. То, что Сашка сам свой костюм гладить собрался - я ни в жизнь не поверю. Брат у меня ничего, но гладить не умеет совершенно. И в машинке стирать. Как к машинке подойдет - она сразу ломается. Из всей техники его только компьютер признает.
   Я фыркнул. Сашка это заметил, и напустился на меня:
   -А ты чего зубы скалишь? Мал еще, над старыми смеяться!
   Тоже мне, старше! Сашке всего семнадцать лет, а мне двенадцать. Не такая уж большая разница в возрасте. А чем я старше становлюсь, тем меньше и меньше эта разница становится. Я расту, а она уменьшается. Хотя вроде бы сам этот срок - пять лет - остается неизменным. Это, наверное, такой закон жизни.
   Кстати, я хоть и младше, а умнее Сашки себя проявил. Я еще заранее, за день до тренировки, постирал свой дании - так называется наша форменная одежда, штаны и что-то вроде русской народной рубашки, только со специальными застежками спереди, плюс поясок, - так что он успел высохнуть еще до того, как отключили отопление. И не маму попросил гладить, а сам взялся. Пусть не очень качественно вышло, зато не сжег ничего.
   -Чего ж делать... - Тимур яростно чесал в затылке. - Надо же тебя как-то выпускать.... Слушай, а может, возьмешь мой?
   Это он про костюм.
   Сашка с сомнением посмотрел на Тимура. Он у нас высокий, под два метра ростом, и плечи у него широченные.
   -Ну, куртку еще как-то можно подогнать, - сказал мой брат с сомнением, - а вот штаны... слетят. Не на подтяжках же.
   -А у нас и подтяжек нет...
   Дина, единственная девушка из старших, хихикнула.
   -Штаны я тебе дам, - сказала она. - Примерно как раз будет.
   Сашка смерил Динку взглядом.
   -А что, - сказал он. - Примерно да.
   Он был прав: Дина для девушки была очень крепкая. А вот Сашка ростом не вышел. Куртка ее ему бы все равно была маловата - разворот плеч, конечно, у девушки все-таки не тот, - а вот штаны в самый раз.
   -Только я через одного после тебя выхожу, - сказала Дина. - Смотри не порви.
   В общем, со штанами проблем действительно не оказалось - надели. А вот что касается куртки, то тут выяснилось, что рукава длиннее, чем надо.
   -Ничего, - сказал Тимур. - Сейчас подгоним. Дин, у тебя нитки есть?
   -Откуда? - возмутилась Дина. - Думаешь, раз девушка, сразу уже и нитки?
   Ниток так ни у кого и не нашлось, но у Володьки оказались скрепки. Поскольку счет шел уже на секунды, рукава подхватили этими скрепками на манжетах.
   -Ну как, руками двигать можетшь? - обеспокоено спросил Тимур.
   -Могу, - Сашка пожал плечами.
   И пошел выступать.
   Зрителей было порядочно. Вход в ДК был бесплатный, нам от выступления тоже никаких барышей не шло. Так что все позвали друзей, знакомых, родителей. Просто случайные люди набрели, или народ из ближайших школ, кто объявление увидел. Короче говоря, ничего себе аудитория. Из нашей с Сашкой семьи никого не было, но некоторые знакомые - появились.
   Сашка работал собственный комплекс, который он мучился-сочинял очень долго. Комплекс был классный. Я его уже в спортзале видел, но на сцене, конечно, совсем другое дело.
   Сцена в том ДК была небольшая, а если честно сказать, и совсем маленькая. Декораций никаких на ней не было, сценические фонари светили тускло и как-то пыльно. Или мне казалось, что пыльно, потому что вокруг пыльно было?.. Понятия не имею. Знаю только, что окружение было совсем не зрелищное. Зато Сашка был зрелищным - еще каким!
   Я всегда на него в такие минуты смотрел не то чтобы с завистью - мама мне всегда говорила, что родному брату завидовать нельзя, да и вообще никому нельзя, потому что зависть - ужаснейшее чувство... Просто это очень красиво. Вообще, любое движение - это красиво, по-моему. Вот, скажем, костер горит - это движение. Вода течет - движение. Бесконечно можно смотреть. Когда человек двигается - это тоже движение, это очень красиво. Смотришь, не отрываясь, и не замечаешь, как время проходит. Я вот, скажем, больше всего люблю смотреть по телевизору олимпийские игры, когда передают фигурное катание и художественную гимнастику. И не потому, что в них наши обязательно побеждают, а потому, что люди двигаются очень красиво. Я и синхронное плавание люблю.
   А у-шу - это философия движения, прежде всего. Если по уму, то оно должно учить, как двигаться в гармонии со всем миром, чтобы правильно удар наносить, и все такое. Но, конечно, у нас в клубе никто к мастеру не приближается. Нам бы комплексы основные выучить, и то хорошо. Таких, кто, как Сашка, уже рискует свои комплексы составлять, очень мало. Всего пятеро, с ним вместе, не считая нашего тренера.
   Вот, пожалуйста, тренер как раз тут оказался.
   -Что случилось? - сразу спросил Алексей Владимирович Тимура. - Почему он так двигается?
   А я смотрел на Сашку, и не мог ничего особенного заметить. Ну скачет и скачет... блок, удар, укол, захват, подтягивание, удар, удар ногой... Все как положено....
   -Он не с температурой, часом? - спросил тренер.
   -Да не, Алексей Владимирович, - махнул рукой Тимур. - Просто он в моем дании.... Ну, частично в моем, частично в динкином. Он свое прожег.
   Алексей Владимирович только поморщился.
   -Нашел время...
   А я не мог заметить, что же там такого. Вроде бы Сашка двигается как обычно. Красиво так. Как будто ярко-желтая бабочка двигается по сцене... конечно, на девчонку приятнее смотреть или там на девушку, но у них никогда такой силы не будет. А когда человек силу в каждое движение вкладывает... ну, не в каждое, а как положено, с должной амплитудой... это ведь эффектно получается. Очень.
   -Ладно, будем надеяться, справится, - сказал Алексей Владимирович.
   А я все никак не мог понять, с чем таким он должен справляться. Наоборот, мне казалось, что Сашка сегодня в ударе. Вон как четко двигается, каждое движение видно, в каждой позиции он замирает - фиксирует.
   Наверное, не только я не мог понять, потому что Витька Скворцов, который тое с нами из-за кулис смотрел, спросил у Алексея Владимировича:
   -А что, он что-то не так делает?
   -Да не то чтобы не так... - Алексей Владимирович только подбородок потер. - Движения вроде правильные. Вот только скорость он потерял. Больно медленно. Ему тяжело будет до конца. А комплекс у него очень сложный. Говорил я, проще надо делать... Ладно, справится, не маленький.
   Теперь я смотрел на Сашку уже с тревогой. Всякому известно, что, чем медленнее выполняешь действие, тем сложнее его выполнить. Скорость - она многое скрадывает и больше возможностей дает. Конечно, скорость тоже нужно развивать, но это совсем разные вещи...
   Короче говоря, Сашка делал то, что он обычно делал быстро, медленно, на каждом мелком движении замирая. И Алексей Владимирович боялся, что ему до конца сил не хватит. Это не страшно, конечно. В крайнем случае, Сашка мог бы комплекс не до конца провести. Закончить где-нибудь обрывом. Да и вообще - ничего фатального. Ну, устанет немножко больше обычного...
   Вот только мне почему-то было не по себе. Я знал, что в сложных всяких комплексах из-за одной ошибки можно ногу вывихнуть - сам видел, как Дина вывихнула колено, и ведь даже не в дуэльном, а в обычном! Можно даже и ногу сломать. У нас, правда, такого не случалось, а но в Новосибирске, говорят, бывало. Можно мышцы очень сильно потянуть.
   -Это все из-за дании? - спросил я Плексея Владимировича.
   -Не совсем, - отмахнулся он. - Какая разница, в какой одежде? Он, видно, перенервничал из-за того, что свой костюм сжег. Он же денег стоит. А тут еще Тимурова куртка ему велика, приходится за ней следить все время.
   Нет, ну вот чего мне стоило Сашкин дании вместе со своим постирать? Ведь говорила мне мама... а я сказал, что я не девчонка, чтобы за другими стирать, и пусть Сашка сам о себе забоится. Нет, если сейчас все-таки что-нибудь случится...
   Любое выступление недолго длится, не больше двух минут - иначе просто энергии у выступающего не хватит. Да мы еще с минуту проговорили. Но и за оставшуюся минуту я так извелся...
   Комплекс, который Сашка показывал, был больше акробатическим. В смысле, настоящих боевых ударов там было немного, зато всяких прыжков с поворотами, которые зрителям нравятся - до фига. А завершить он его должен был очень эффектно - из одного прыжка на шпагат сесть.
   Это только смотрится очень сильно. Сашка мне говори, что, если ты вообще на шпагат научился садиться, потом из прыжка на него сесть - проще пареной репы. Сложность здесь другая: сразу же обратно на ноги не вспрыгнуть. Потому что это первый рефлекс. Бунтуют мышцы.... Но если сразу же вспрыгнуть, есть риск, что никто, кроме специалистов, твоего шпагата не заметит: слишком уж быстро все произойдет. Поэтому самое противное - в этом шпагате немного посидеть.
   А что, если Сашка так уже устал от своего комплекса, что не высидит на шпагате нужное количество секунд? Что если сразу вскочит?
   С замиранием сердца я ждал Сашкиного шпагата. Поворот, отшаг, удар ногой, прыжок... Есть!
   На шпагат Сашка упал как надо. И даже руки правильно поставил. Но... по сцене вдруг пробарабанили какие-то мелкие удары.
   В зале кто-то вскрикнул, потом сдержанно матюгнулся. Как будто кому-то по голове чем-то прилетело.
   Я вытянул шею из-за кулис, пытаясь разглядеть, что происходит.
   -Это скрепки, - сдавленно сказал Тимур. - Скрепки отлетели.
   Рукава Сашкиного дании с тихим, но отчетливым шелестом развернулись, прикрыв руки. И как до сих пор выдерживали?
   Зал взорвался аплодисментами.
   -Н-ну артист, - процедил Алексей Владимирович сквозь зубы.
  
   Олимп в шестом "Б" классе, или история одной репетиции
  
   На первый взгляд этот школьный кабинет казался самым обычным. Три ряда парт, тюлевые занавески на окнах закатаны, чтобы уберечь их от сырости, на подоконниках темнеют натаявшие от стекол лужи. В лужах мокнут тряпки, положенные для того, чтобы вода не стекала на пол. Слабо помогает - под каждым подоконником все равно вода. Вдоль стен - видавшие виды шкафы с учебными пособиями, тетрадками учеников, всякими разными поделками, накопившимися у его хозяйки за годы работы в школе. Но все выглядело так, как выглядело, лишь на самый первый и очень поверхностный взгляд.
   На самом деле кабинет был Олимпом.
   Знаете, есть такая страна Греция, родина Олимпийских игр, оливкового масла и математики. Когда-то давно, когда климат там был немножко другим, в Греции жили боги и многие странные существа: нимфы, сатиры, дриады. Нимфы и дриады - это духи деревьев и ручьев или маленьких речек, сатиры и фавны - это духи полей и лесов. Целыми днями они ходили по зеленой траве, пили вино и играли на свирелях.
   А в самой середине Древней Греции возвышалась гора Олимп. На этой горе пили нектар и ели амброзию бессмертные боги. Они совсем не походили на настоящего Бога, того, про которого написано в Библии. Они были совсем как люди: сильные и умные, но не очень добрые. Они делали много плохих вещей, иногда развязывали войны, в которых погибали целые народы, но им было все можно, потому что они были богами. Ужасно несправедливо, правда?
   Зато потом про этих богов складывали мифы, такие же красивые и ужасные, как они сами. А еще позже по этим мифам писали пьесы и книги, целые романы порой, а еще позже - даже снимали фильмы, мультики и делали компьютерные игры. Очень просто стать известным, если ты бог, пусть даже ненастоящий.
   А Инна Яковлевна, учительница русского языка и литературы, решила поставить в шестом "Б" классе спектакль "из жизни древней Греции", как называла его Маша Нестерова. На самом деле это было переложение "Илиады": истории о том, как древние греки под Троей, или же Илоном, воевали с троянцами из-за того, что принц Трои похитил у одного из греческих царей жену, ту самую Елену Прекрасную, с которой обожают сравнивать разных девушек.
   Ну и довеском шла "Федра" по поэме Марины Цветаевой (это такая русская поэтесса, очень хорошая, но очень несчастная) в сокращении.
   Так их классный кабинет стал обителью богов.
   За нехваткой времени и свободных помещений репетиции проводились после уроков, когда кабинет уже никому не был нужен. Нет, теоретически, здесь проходили еще последние два урока у второй смены, однако пока кабинет был свободен. Время утекало песком сквозь пальцы, потому что весь состав никак не мог собраться.
   Афина, богиня войны и мудрости, нервно грызла семечки. Она всегда грызла семечки, когда нервничала, а нервничала она постоянно. В настоящий момент - из-за того, что Агамемнон опаздывал.
   -Уж полночь близится... - мрачно заметила Гера, - а Агамемнона все нет.
   Зевс нервно улыбнулся и на всякий случай отодвинулся от Геры подальше. Геру играла Маша Нестерова, а про нее знали, что она, если что, с любым парнем может подраться на равных.
   -А где у нас Афродита? - спросила Инна Яковлевна. - Оля - такая обязательная девочка...
   -Она к зубному пошла, - сказала Афина. - Мама талончик взяла только на это время.
   -А после зубного она придет?
   -Не знаю... если у нее челюсть не будет сильно болеть, придет, наверное... Она же рядом со школой живет.
   Сама Афина, в миру Настя Петрова, жила от школы очень далеко - на Левом Берегу. А это означало, что ей ехать остановок десять, не меньше. Сейчас же, в феврале, темнело еще довольно рано, хотя днем яркое солнышко светило совсем по-весеннему. Если репетиция затянется, то домой ей придется возвращаться уже в темноте. Стра-ашно...
   -Ладно, - сказал Инна Яковлевна со вздохом. - Начнем без Афродиты. Что там у нас сначала?.. Афродита и Гера идут и смеются...
   -И как я должна смеяться? - мрачно спросила Гера. - В воздух?
   -Ну, попробуй в воздух... - согласилась Инна Яковлевна.
   Гера только дернула плечами. Потом глубоко вздохнула, отошла к двери кабинета (сцену, по уговору, изображало пространство между первыми партами и доской), набрала в грудь побольше воздуха и пошла. Гренадерским таким, решительным шагом. Дойдя до середины класса, она игриво захохотала. Или захихикала. Звук, во всяком случае, получился очень странным.
   Сидящие неподалеку Зевс, Менелай, Амур и Вестник обалдело захлопали глазами. Афина, которая уже заняла свое место на сцене (она должна была полировать шлем, но пока, за неимением шлема, старательно гладила собственную меховую шапку), тоже оторопело уставилась на Геру... после чего захихикала.
   -Что смешного! - воскликнула Инна Яковлевна, которая тоже едва сдерживала смех. - Маша, молодец!
   -Она смеется! - почти с благоговейным уважением произнес Менелай, и это "она смеется" прозвучало будто бы сигналом. Тотчас и сам Менелай начал хихикать, Зевс фыркнул и, стесняясь кривых зубов, зажал рот кулаком. Амур уже заливался от души. Афина с Герой по-прежнему хохотали на сцене, не в силах остановиться.
   -Ладно, хватит, - сказала Ирина Яковлевна. - Дети, успокойтесь!
   Но никто и не думал успокаиваться.
   -Нет, на что это похоже! Перестаньте! Вы что, решили сорвать репетицию?!
   -Инна... Яковлевна... я не могу... она меня смешит... - Гера буквально согнулась посередине сцены, хватаясь за живот.
   -Это она меня смешит! - возмущенно закричала Афина. После чего подавилась семечкой, и вся театральная труппа рванулась бить ее по спине. Афина еле отбилась, хоть и была богиней войны.
   Однако успокоиться не получалось. Когда Афина прокашлялась, она, глядя на встревоженное лицо Геры, захихикала снова.
   Инна Яковлевна рассердилась ни на шутку.
   -Девочки, возьмите себя в руки! - сказала она. - А не то репетицию в таких условиях проводить невозможно!
   С некоторыми усилиями девочкам все же удалось это сделать.
   -Начнем со второй сцены, - решила Инна Яковлевна. - Елена! Где у нас Елена Прекрасная?!
   Елена Прекрасная - отличница Стрелкова - сидела в уголке и читала книжку. Она даже сразу не услышала, как ее зовут. Ее смущенное: "А? Что?" вызывало новый приступ хохота.
   Наконец, с этим тоже справились. Стрелкова встала посреди сцены, а Борисов, который был Амуром, влез на парту, чтобы стрелять в Елену из своего лука. Подходящий лук, правда, сделать не удалось - то их согнуть не получалось, то они не стреляли. В итоге остановились на игрушечном арбалете. Арбалет осечек не давал, и из зала должен был смотреться хорошо, так как был весь сплошь ядовито-розовый. Одна беда: заряжать арбалет полагалось присосками, которые смотрелись в роли стрел любви несколько комично. А у них ведь не смешная пародия, не фарс! У них самое что ни на есть серьезное представление о любви и войне!
   -Ты, главное, постарайся попасть, - поучала Борисова Инна Яковлевна. - Хотя бы приблизительно. А ты, Ксюша, ухвати стрелу руками, когда она будет на подлете и притворись, что она тебе в грудь воткнулась. Расстояние небольшое, должны справиться.
   Борисов пробормотал про себя: "Было бы во что втыкаться!"
   К счастью, Инна Яковлевна его не услышала.
   Расстояние было действительно небольшим - даже слишком. Стрела перелетела через плечо Стрелковой и уткнулась в доску.
   -Перелет, - констатировал Борисов, спрыгивая с парты, чтобы подобрать стрелу.
   В следующий раз он не так далеко отодвинул тетиву арбалета, и в результате стрела упала у ног Стрелковой.
   -Не могла поймать! - презрительно бросил Борисов. - Криворукая!
   -Антон! - решительно одернула его Инна Яковлевна. - Ладно, бог с ним, с арбалетом. Ты еще дома потренируйся, а пока бросай руками.
   Как ни странно, "руками" оказалось еще сложнее, чем арбалетом: стрелки все время улетали куда-то в бок, и Стрелкова при всем желании не могла их поймать - для этого ей бы надо иметь руки, как у гориллы.
   -Криворукий Купидон, - сказала она, и показала Борисову язык.
   Борисов обиделся.
   В итоге, сцену с грехом пополам отрепетировали, поступив таким образом: Амур осторожно взял стрелу двумя пальцами и пронес ее по воздуху, после чего символически приложил к Стрелковой. Стрелкова схватила стрелу двумя руками, картинно пошатнулась и разразилась выученной назубок тирадой о том, что она должна презреть теперь долг замужней женщины и сбежать с коварным обольстителем. Инна Яковлевна заставила ее повторить речь на три раза, добиваясь большей выразительности. Стрелкова слегка дулась: она не понимала, какие к ней могут быть претензии, если слова она знает. Вот, у Вестника одна фраза, когда он письмо приносит, и то запинается, пусть на него Инна Яковлевна набрасывается! А она почему-то ее, Стрелкову, терзает!
   Третью сцену без Агамемнона репетировать было невозможным, поэтому Инна Яковлевна сказала, что они переходят сразу к пиру богов. Пир богов - это совсем легко. Вот только с Фетидой всегда выходила промашка. Дело в том, что Фетида, Аня Горкина, была очень высокой девочкой. Почти с саму Инну Яковлевну простом. А вот Зевс - совсем небольшой. Ну, обычный мальчик, в общем. И когда Фетида просила у Зевса за своего сына Ахилла, выходило как-то странно.
   -Аня, протягивай руки пониже, - сказала Инна Яковлевна. - А то выглядит, как будто ты пытаешься его задушить. Вспомни, я же тебе раньше уже говорила.
   Инна Яковлевна действительно это ей говорила, но Аня забыла.
   Аня честно попробовала протянуть руки пониже. Теперь эффект получился и вовсе непредсказуемым.
   -Нет, - решила Инна Яковлевна, - так не пойдет. Сережа, встань-ка на стул, пожалуйста.
   Зевс послушно исполнил требуемое. Теперь, когда Аня протягивала руки вверх, они оказывались, где надо... а где не надо - не оказывались. И слава богу.
   В остальном все было как надо: Афина была сдержана, Гера не по-хорошему коварна, Зевс - всем на удивление - величествен. Хотя обычно Сережа Буркин только что под партой не прятался от стеснительности. Откуда что берется?
   Наконец, перешли к "Федре". Там участвовали всего четыре актера: собственно Федра (в нее перевоплотилась Афина), Федрина служанка (бывшая Гера), муж Федры Тезей (Зевс) и Ипполит - сын Тезея. По сюжету Федра безответно влюбилась в Ипполита, потому что сама была молодая и красивая, а супруг у нее - старик. А Ипполиту Федра была до лампочки, в чем он не стеснялся ей признаться. В этом и заключалась трагедия, ибо от безответного чувства Федра умирала.
   Инна Яковлевна отпустила всех остальных, а четырем оставшимся сказала, что работать придется долго. Никто не возражал - наверное, этих ребят Инна Яковлевна отобрала для "Федры" именно потому, что им играть по-настоящему нравилось. Они и на репетиции никогда не опаздывали, не то что безответственный Агамемнон.
   Все бы ничего, но вот Ипполит оказался слишком скромным. Ему полагалось держаться с Федрой гневно и презрительно. А он вместо этого мямлил.
   -Ну ты можешь быть жестоким? - вопрошала Инна Яковлевна, глядя на поникшую кудрявую голову Ипполита. - Петя, представь, что ты Настю ненавидишь. По-настоящему ненавидишь! Представь, я не знаю, что она превратилась в кого-то очень страшного!
   Петя послушно кивал головой, но злее не становился.
   -Ладно, - сказала Инна Яковлевна. - Девочки, может быть, вы его доведете, чтобы он вас возненавидел?
   -Это мы с радостью! - воскликнула Маша. После чего схватила с доски меловую тряпку и хлопнула Ипполита по спине. Тот еле увернуться.
   -Настюх, заходи сбоку! - крикнула Служанка.
   В итоге Ипполита прогнали раза на три по всему кабинету, исколотили тряпкой и его, и ни в чем не повинные обои, но агрессивности ему не прибавили. Ну ни капельки. Только еще зажатее сделали.
   -Ладно, - сказала Маша. - Последнее средство! Ипполит, она, - Маша показала на Настю, - мне вчера сказала, что "Тетрис" лучше "Дума", потому что там думать надо!
   Ипполит ничего не ответил, но грозно нахмурился на Федру.
   -Вот! - воскликнула Инна Яковлевна. - Сохрани это выражение!
   Репетиция пошла полным ходом. Впрочем, заминки еще случались. Скажем, когда Федра умирала от разбитого сердца и падала на стул, и Ипполита, и мужа Федры, Тесея, каждый раз пробивало на хихиканье. Они отрепетировали сцену три раза, и каждый раз - улыбочки!
   -В чем дело? - спросила Инна Яковлевна. - Что это за реакция, мальчики?
   -А она головой вертит, прежде чем упасть, - сказала Служанка. - Проверяет, куда падать.
   -А как иначе? - обиделась Настя. - Я не такая камикадзе, как Машка, чтобы каждый раз коленками неизвестно куда! Тем более, что я не коленками, а спиной!
   А надо сказать, что верная Служанка, когда видела смерть госпожи, безутешная, падала на колени возле ее смертного ложа - в данном случае, возле смертного стула - и начинала в голос скорбеть, рассказывая всем о бессердечности Ипполита и о достоинствах хозяйки.
   -Камикадзе! - возмутилась Маша. - Я, между прочим, все коленки себе отбила!
   -А мне ты эти места отбила! - Настя похлопала по передней поверхности бедер. - Ты как локтями бу-ух! И каждый раз по одному и тому же месту!
   -Маша, я же тебе говорила, чтобы ты падала понарошку, - мягко сказала Инна Яковлевна. - А на выступлении упадешь по-настоящему!
   -Так вы же сами сказали, что в этот раз все должно быть "как на выступлении"! - возмутилась Маша.
   -Ну ладно, - вздохнула Инна Яковлевна. - Еще раз сначала, как на выступлении. Только ты, Маша, не падай так сильно. Аж пол дрожит.
   Но Маша, разумеется, забылась и упала снова очень реалистично. Настя взвизгнули. Парни захохотали.
   -Ой... ой не могу... труп... пищит! - заливались Ипполит с Тесеем.
   Инна Яковлевна только вздохнула и взялась тонкими пальцами за виски.
   -Нет, дети. - начала она говорить, - это...
   Тут расхлябанная деревянная дверь кабинета распахнулась, и на пороге кабинета появился Агамемнон. Агамемнон был весь забрызган грязью. Агамемнон сиял. Агамемнон нес под мышкой не менее замызганный футбольный мяч, и зиял щербиной между передними зубами. Физиономия его была кругла, как солнце, и так же светилась.
   -Футбол! - сказал он. - Наш двор с двором четвертого "А". Семь один, мы их!.. - с выражением некоторого недоумения на лице он обвел всех взглядом. - А вы чего тут делаете?
   -С ума сходим, - мягко ответила Инна Яковлевна. - Присоединяйся, Андрей!
   ...Несколько позже, когда все уже расходились, похватав из шкафа шубы с шапками, Настя и Оля задержались, чтобы помочь Инне Яковлевне поднять оставленные снизу стулья. Вообще-то, это должны были делать мальчишки, но они, конечно, разбежались сразу же.
   -Скажите, Инна Яковлевна, - вдруг спросила Маша. - А это не смешно, что богов и героев на сцене изображают маленькие дети? Такие, как мы?
   -Ну, не такие уж вы и дети, - улыбнулась Инна Яковлевна. - Это во-первых. А во-вторых, вы очень похожи на настоящих богов и героев. Честное слово. Это ведь условности сцены. На самом деле, мы могли бы даже не делать костюмов. Человеческий разум - самый потрясающий инструмент. Он превращает обыденное в чудесное с небывалой легкостью... - потом она печально добавила. - Но чаще бывает, что наоборот: чудесное в обыденное. Дай-то бог, чтобы вам никогда этого не испытать, девочки.
   С тем Настя и Маша и ушли.
   На улице уже почти стемнело. Во всяком случае, сумерки были очень густыми.
   В школьном вестибюле, на лавочке, понуро сидела девочка в шубе и двух шарфах. По знакомой желтой шапочке Маша и Настя узнали Олю.
   -Что ты тут делаешь? - удивилась Настя.
   -Мне жуб выдрали, - сказала Оля. - От наркожа отхожу.
   -А почему здесь, а не дома? - Маша удивилась не меньше.
   -Я хошела на репетишию, - печально ответила Оля. - Но куда я такая... я ше говорить не могу. Все бы шмеялись.
   -Ничего, - Настя положила руку Оле на плечо. - В следующий раз. Спектакль только в мае. У нас будет еще много репетиций.
   ...На самом деле, совсем не важно, где находится гора Олимп - в далекой Греции, или на втором этаже школы. Точно так же, как не важно твоим друзьям, шепелявишь ты или нет. Все равно они проводят тебя домой, и будут болтать с тобой на морозе, пока совсем не стемнеет и фонари не станут яркими.
   Наше личное море
  
   Мама мне всегда запрещала забираться на погреба. Погреба - это такая большая насыпь рядом с нашим домом. Совсем большая. Раньше там был двор, в котором стояли разные детские снаряды. Когда я был совсем маленьким, Саша меня туда водил. Мы там с ним играли: я скакал по разным бревнам и по копанным в землю автомобильным камерам, а Сашка все время говорил мне, чтобы я не сломал шею. Потом у Сашки стало много дел (он в какую-то девчонку втрескался), и ходить он там со мной перестал. А еще позже над детской площадкой навалили здоровенную земляную кучу, прорыли в ней ходы, поставили на входы двери. Потом ушли. Поверхность кучи тихонько просела, зарастала травой и даже небольшими деревцами. Очень скоро ее облюбовали все аборигены для самых разных целей.
   Насыпь была высокая, на уровне третьего этажа. Но пологая, взбираться удобно. С одной стороны в насыпи были три двери, типа подъездных. С козырьками. Такой козырек и бетонная нашлепка сверху, не знаю, для чего. Для красоты, наверное. Но на этой нашлепке было очень удобно сидеть.
   Когда мы с Пашкой были в пятом классе (стало быть, нам было по одиннадцать лет), как-то в субботу у нас отменили уроки. Не все, а только два перед последним. А последний оставался, и учительница истории нас с него не отпустила, потому что принципиальная была. Принципиальная - это значит строгая.
   Но мы с Пашкой особо не огорчились. История у нас была всего первый год, и, в отличие от математики, не успела надоесть. Учительница рассказывала хорошо, интересно. А задания мы оба сделали.
   Ну так вот, надо было куда-то девать почти два часа свободных. Не в школе же торчать. Пусть девчонки сидят себе на лавочках и модные журналы обсуждают, или что там у них еще на уме. А мы взяли в гардеробе куртки (весна была) и пошли на улицу.
   Весна - это, скажу я вам, очень хорошо. Небо яркое, снег яркий, солнце так и слепит! Поднабралось солнце за зиму сил, не спешит завалиться спать в четыре часа дня, светит долго и как следует. Тоже радуется теплу.
   Правда, тепло в конце марта еще очень относительное. В этом году повезло: снег уже таять начал, лужи кругом. В прошлом году в конце марта еще стояли морозы минус двадцать.
   Мы вышли из школы. В куртках уже нормально было, Пашка даже свою расстегнул. А я не стал. У Пашки куртка теплее, да и свитер под ней, а я сразу легче оделся. Утром померз, зато сейчас мне хорошо.
   -Ну и что делать? - спросил Пашка. - Просто гулять?
   -Пошли на погреба, - предложил я.
   Пашка не сразу понял, о чем я. Он жил не в нашем районе, в школу ездил издалека, потому что она считалась хорошей. В его собственном районе в школах шпаны было много всякой.
   Ну, я ему и показал. Пашка сразу проникся, сразу понял, что погреба - это мировая штука. Почему? Да потому что когда на них залезешь, сразу простор такой перед тобой! У них крыша сверху плоская, землей завалена. Летом там трава растет, полынь, в основном. Сейчас, зимой, только снег лежит, весь в лунках и примятый или в серой ноздреватой корке. А вы знаете, откуда ямочки в снегу берутся? Нам наша классная, Лариса Васильевна, рассказывала. Она физик. Оказывается, солнце землю нагревает неравномерно. Весной у него угол подъема над горизонтом изменяется, и оно греет ярче, но особенно в тех местах, куда его лучи падают. И вот там температура взлетает так высоко, что снег тает! И даже не просто тает, а сразу в газообразное состояние переходит. В водяной пар то есть. И получаются ямки. Правда, здорово? Был снег - стал частичкой неба.
   Ну ладно, что я про снег да про небо... Хотя небо над погребами хорошее, высокое... Надо же и про лужи рассказать.
   В наших дворах луж очень много, обязательно где-нибудь лежат. Просторные такие лужи, масштабные, по ним в резиновых сапогах пройтись - одно удовольствие. Но это когда немного потеплее. Пока еще для резиновых сапог слишком холодно, да и в оттаявшем снеге болтается всякая собачья гадость. Противно по таким лужам ходить. Но когда они становятся чуть поглубже, то начинают весело течь, перетекать одна в другую, ручьями змеиться, и вообще... и вообще! Лужи - это здорово. Лужи - это просто класс.
   Так вот, сидели мы на погребах... То есть, не совсем сидели. Точнее будет, что мы на погребах лежали. Я на животе, Пашка на спине. Бетонная плита козырька совсем уже оттаяла, и была даже чуть теплая, солнцем нагретая. Пашка смотрел на небо и щурился от солнца. А я смотрел на лужу под нами. Лужа была здоровенная, всем лужам лужа. Целое море, а не лужа. По ней плавали разные льдины: от больших, которые, наверное, смогли бы выдержать если не меня, то мою пятилетнюю сестренку Ирку - наверняка, до совсем маленьких, которые и льдинами-то называть было стыдно. Так, ледовая крошка. Эта лужа всегда оставалась у подножия погребов, потому что там выбоины в бетоне так здорово ложились. Осенью лужа была большая и темная, в ней уныло и медленно плавали осенние листья, а многие, прибившись, окаймляли ее по краю. Теперь лужа была гораздо веселее. В нее впадали ручейки из многих других луж, в ней крутился какой-то сор: веточки, палочки... Короче говоря, наблюдать за ней было одно удовольствие. Зрение-то у меня хорошее, именно поэтому (а вовсе не потому, что я хулиган!) меня всегда сажают за последнюю парту. У нас в классе почти все очки носят или собираются надеть. Вот и у Пашки очки...
   -Смотри, - сказал я, - совсем айсберг.
   Пашка послушно перевернулся на живот и посмотрел.
   Нет, конечно, это был не айсберг. Айсберги - они большие. А вы знаете, что видимая часть айсберга - это всего одна треть от его размера? Две трети под водой, иначе он бы плыть не смог. Я же имел в виду обычную плоскую льдину, которая почему-то накренилась и плыла почти на торце, погрузившись больше чем на половину в мутную коричневую воду.
   -Не, - сказал Пашка. - Это не айсберг. Это "Титаник". Щас ко дну пойдет.
   -Не, еще полдня плавать будет, - возразил я. Я был по льдинам специалистом. Я на них насмотрелся.
   -Смотри, водоворот! - Пашка показал пальцем на одно место в луже. Там льдинки плавали по кругу, медленно так.
   -Бывает, - сказал я со знанием дела. Я не знаю, почему такие водовороты образовываются. А почему осенние листья закручиваются в такие же вихорьки, или пух тополиный в июне? Может, из-за ветра?
   -Действительно, море... вот смотри, та льдина похожа на кораблик...
   -Это не льдина, это бумажка плывет. Протри очки.
   Пашка не обиделся. Я его так не дразнил, я действительно советовал.
   -Ну, тем более, кораблик! - сказал он. - Инородный объект!
   -А может, сделаем кораблик? - предложил я. - Раз плюнуть. Из бумажки.
   -А ты умеешь? - заинтересовался Пашка.
   -Да. Меня папа научил.
   -Не... лениво.
   Я с ним согласился. Было лениво. Хотелось только лежать на животе и смотреть на эту лужу, какая она большая и великолепная. С настоящими водоворотами, с настоящими айсбергами, с настоящими штормами. Интересно, а шторм в луже - это то же самое, что и буря в стакане воды?
   -Хорошо бы сейчас у настоящего моря оказаться... - вздохнул Пашка мечтательно.
   -Ага, и чтобы пальмы и девушки... в бикини, - насмешливо сказал я.
   -Зачем девушки? - не понял Пашка. - А пальмы - это хорошо... Только я не про такое море думал. Знаешь... такое... большое и темное. И можно безо льда. Но чтобы буря над ним... и тучи бы нависали... И волны бы о скалы бились... И скалы - черные-черные! И тропинка бы вела на самый могучий утес, и мы бы вскарабкались по этой тропинке, и...
   -И нам бы бил в лицо соленый ветер... - продолжил я, - И...
   -И до нас бы долетали брызги... - продолжил Пашка.
   -А за нашими спинами росли бы высоченные корабельные сосны!
   Мы с восхищением посмотрели друг на друга.
   -Да, это было бы здорово, - сказал я.
   -Ага... - Пашка кивнул.
   Я посмотрел в небо, высокое-высокое, синее-синее, и закончил:
   -Но здесь тоже неплохо.
   Мы помолчали. Как-то говорить не очень хотелось. Как здорово, что у меня есть Пашка! Может, он, конечно, и слабак, и зубрила, и заикается немного, когда волнуется. Но зато он меня понимает. Как никто другой. И диски я всегда у него могу попросить любые, и книжки - даст без слова, и никогда не напомнит, чтобы я вернул. Хотя я всегда возвращаю. А от задир всяких я и сам как-нибудь отмахаюсь, без помощи. И к Пашке если пристанут - тоже помогу.
   -Вы что там делаете?!- раздался снизу возмущенный визгливый голос. - Журавлев, Коломиец, вы что себе позволяете?!
   Мы переглянулись. А что мы себе позволяем?
   Внизу, на дорожке, уже за лужей, стояла тетя Аля. То есть... мне она не тетка, она мама одной девочки из нашего класса, Верки Свиридоваой. А вообще она библиотекарь в нашей школе. Только она вредная, обожает во все свой нос совать.
   -А что мы тут делаем? - спросил я.
   -Уроки прогуливаете! - ответила она возмущенно, и демонстративно на часы уставилась. - Самое учебное время! Ну ты, Журавлев, еще ладно, а от тебя, Коломиец, я этого не ожидала!
   Пашка снял очки. Он всегда так делает, когда ему что-то сильно не нравится, и он на это смотреть не хочет.
   -Так Вера Николаевна заболела, - сказал я. - Математики не будет. Вот мы тут.
   -Правильно, землю просаживаете! Животы отлеживаете! Воспаление легких зарабатываете! А ну-ка, слазьте немедленно!
   И все это одним тоном! Честное слово, вот не вру, на одном дыхании! Как это, интересно, мы могли просадить землю? Тут на погребах народу лазает ого-го! Десяти-одиннадцати классники по вечерам с бутылками выпивать приходят, сам видел. Уж больно место удобное. Ничего, пока не просадили.
   Тем не менее мы слезли. Спорить с такой - себе дороже. Искричится, изорется...
   Но настроение у меня испортилось. Ни синее небо больше не радовало, ни солнышко. Как-то сразу тошно стало от мысли, что я не могу поехать туда, где черные скалы, и тропинка, и мы с Пашкой карабкаемся по этой тропинке, прыгаем с камня на камень, а ветер нам в лицо, но это не страшный ветер, а совсем наоборот, очень хороший, и вообще... и вообще...
   А потом мы поднялись бы на площадку, море лежало бы перед нами, как мятый черный шелк, самый прекрасный на свете, гигантская волна накатилась бы на наш утес, но не смогла бы слизнуть нас с него, и бессильно разбилась бы о скалы у его подножия...
   От тети Али мы сбежали. Но я все равно не развеселился.
   -Чего ты такой хмурый! - пытался утешить меня Пашка. - Подумаешь... ну, наорала она на нас, так в чем дело! Боишься, что она маме неябедничает твоей, что мы на погребах сидели?
   -Нет, не боюсь, она ее даже не знает...
   -Так в чем дело?
   -Понимаешь... мама же запретила мне там сидеть. По правде запретила.
   -Ну так ничего же с тобой не случилось! - поправив очки, он разумно добавил. - Если завтра не заболеешь, конечно. И она не узнает.
   -Ну и что?..
   Пашка подумал и согласился со мной, что разницы, конечно, нет. Но добавил:
   -Зато мы придумали наше личное море.
   Теперь уже я с ним согласился. Потому что все равно хорошо, что оно у нас есть - наше море. Даже если мы не можем туда попасть.
   Солнечная решетка и дым
  
   Сперва они долго ехали на автобусе. То есть не то чтобы долго, но всегда кажется, что дольше, если в автобусе пусто и никого нет, за окнами - всегда немытыми - город протряхивается мимо.
   В салоне, как уже было сказано, людей почти не было. Во-первых, десять часов утра буднего дня, во-вторых, маршрут такой - не с окраины в центр, а из центра на окраину.
   -Дурацкая идея с походом, - хмуро сказала Маша. Она сидела и мрачно разглядывала свои руки.
   -Ничего дурацкого, - покачала головой Настя, которая сидела рядом. - Воздух свежий, трава зеленая, солнышко светит...
   -Ну придем мы в какой-то изгаженный лесок, еще сколько топать будем, - брюзжала Маша. - Изжаримся все, комары, опять же...
   -Да ладно тебе, не занудствуй, - сказала Оля. Оля смотрела в окно. Оля наслаждалась.
   -Вот именно, - подтвердила Настя.
   -Тебе хорошо, - буркнула Маша. - Ты достанешь свой альбом и будешь рисовать. Тебе все нипочем.
   Настя не стала отвечать. Они с Олей давно уже смирились со всеми Машиными причудами. И с тем, что она постоянно ворчит, и с тем, что ей никогда и ничего сразу не нравится. Ну, бывает. Болезнь у человека такая. Зато Маша никогда и никому свое мнение не навязывает. И положиться на нее во всем можно. Хорошая она подруга, Маша. Только ворчливая.
   -Да ладно, - сказала Оля. - Я с собой книжки взяла. Две. Если что, будем сидеть и читать.
   -Очень мне нужны твои книжки! С ума надо сойти, чтобы на природу приехать и читать. Трава зеленая, воздух свежий...
   Оля и Настя с улыбкой переглянулись. А Настя еще подумала, что Маша, наверное, все-таки играет роль. По большей части играет роль. Потому что нельзя все время оставаться такой... чистожанровой ворчуньей и скептиком. Когда-то же можно и сорваться. Не даром как-то, по пути до остановки (у них так было заведено, что Маша и Оля всегда провожали Настю до остановки, потому что она, в отличие от них, жила далеко от школы) Маша завела разговор, что, согласно науке психологии, все они скрываются под масками. Всегда и постоянно под масками. И если пробиться за одну маску - под ней непременно окажется другая. И так до бесконечности.
   Настя, конечно, с Машей спорила. Не может быть, чтобы человек никогда не был настоящим. Никогда-никогда. Иначе бы по миру ходили не люди, а просто куклы, управляемые интеллектом.
   -Наша остановка, - сказала Инна Яковлевна. - Выходим, народ.
   Они ехали в поход школьным лагерем. Идиотская, в общем-то, идея - организовать школьный лагерь для особо интеллектуальных детей. Ну что хорошего в том, чтобы собрать в школьный лагерь - лагерь! - семиклассников и восьмиклассников. Школьный лагерь - это ведь совсем для малышей. Хорошо еще, что тихого часа не организовали... Предполагалось, что в лагере будут разные кружки, в которых можно будет заниматься. На самом деле, практически никому из учителей ничего было не нужно, на кружки позволялось не ходить, и Настя только и делала, что рисовала целыми днями, Оля читала Даррелла, а Маша... Маша тоже иногда читала. Или гоняла с малышней мяч во дворе, или присоединялась к кружку, который собирался вокруг Ирины Владимировны, учительницы математики, и решала всякие ребусы. И отчаянно скучала.
   Хорошо, что лагерь этот был рассчитан всего на две недели, и уже истекала вторая. А то бы они, наверное, сбежали бы. Ну то есть как сбежали.. сбегать-то особо не надо было: лагерь-то всего с восьми утра до пяти вечера. Не приходи утром - да и все. Правда, это могло вызвать панику и звонки к родителям на работу...
   Но Маша, Оля и Настя подумали и решили: какая разница! Можно потерпеть. Зато они, считай, все время вместе. И у Насти есть совершено законный предлог, чтобы каждый день ездить через весь город. А то мама бы начала квохтать: "Ах, Настенька, хоть денек бы дома побыла""
   Ну вот, вторая неделя подходила к концу, и Ирина Владимировна с Инной Яковлевной, две самые молодые учительницы, решили устроить для учеников поход. Не слишком далекий и не слишком долгий - с утра и часов до трех. Было место, куда Инна Яковлевна уже ходила своим классом, так что прекрасно знала маршрут. Они должны были добраться до какого-то неплохого местечка, где можно было построить шалаш и развести костер...
   Доехали до виадука, сошли с автобуса и нестройной колонной двинулись через дворы. Виадук остался сбоку - по виду он напоминал средневековый мост, только мусора под ним было навалено много, и вполне современного. Народ был уже взрослый - все седьмые-восьмые классы. Да и не более двадцати человек. Ясное дело, никто не заставлял браться за руки. Даже кучковаться никто не заставлял, только Маша, Настя и Оля всегда ходили втроем. Шли они втроем и сейчас.
   Миновали утренние, почти безлюдные дворы (ну, там, может, пара особо ранних малышей с бабушками), пересекли пустынное шоссе, прошли мимо бензозаправки и углубились в лес. Мягкая земля пружинила под кроссовками и тапочками из парусины. Солнце высоко еще не поднялось, настоящая жара еще не обрушилась на беззащитный город, да и в лесу было прохладнее, чем на воздухе. Маша и Настя шагали легко, радостно, вот Оля постоянно сбивалась с шага. Настя отобрала у нее слишком тяжелую сумку - наверняка ведь Оля напихала туда еды сверх меры. Излишняя домовитость - не порок, но иногда губит.
   Маша, которая шла впереди, виновато обернулась:
   -Насть, потом я понесу, - сказала она.
   Настя пожала плечами. Не такая уж тяжелая была сумка, это хрупкой Оленьке любая песчинка - камень. Но Маша, конечно, права. Сумку надо тащить по очереди. Сама Маша сейчас переживает, что она не заметила, как подруге тяжело. Правильно, надо больше внимания обращать на тех, кто рядом...
   К Насте подошел Сашка Журавлев. Он был не из их класса, из параллельного, и Настя его очень плохо знала. Слышала, что он не то хулиган, не то просто... такой.
   -Не тяжело? - спросил он. - А то давай понесу. Мне несложно, я боевыми искусствами занимаюсь.
   -Боевые искусства - сунуть противнику в лобешник сумкой с бутербродами, - с усмешкой сказала Настя. - А кто не клеится, тому и не откажут.
   Сашка ей категорически не нравился. С тринадцати лет - прилипала. Что из него еще вырастет...
   Да известно, что - бабник.
   По правую руку, между редко растущими березами, мелькало освещенное солнцем поле. Широкое поле, большое... Картошка, наверное, растет. Настя в сельскохозяйственных растениях не очень разбиралась. Но все равно привольное такое пространство, жалко, что по нему пройти нельзя. И небо над ним высокое, широкое, видать его далеко. Тонкие ниточки облаков кажутся фрагментами гигантской паутинки. Правда, паутинки не страшной, а такой... хорошей... например, чтобы улавливать солнечный свет и доставлять его земле...
   Настя тут же представила картину: большое-большое голубое небо на весь холст, а внизу земля - такой, какой она видится из-под крыла самолета, расчерченная на квадратики и похожая на географическую карту. На небо накинута легкая облачная паутинка. По ней ползет огромный, сияющий золотом паук - солнце. А в паутинки, словно пойманные бабочки, трепещут угловатыми крыльями снежинки...
   Хорошая была бы картина. О том, что тепло и солнце - это конечно здорово, но и зиму тоже немного жаль. Вот только вряд ли Настя сможет сейчас такую картину нарисовать. Мастерства не хватит, наверное. И получится паук нелепым, мультяшным, паутина слишком плотной, не похожей на настоящие облака, снежинки и вовсе как бумажные выйдут, а земля внизу будет еле проглядываться. Так, что чуть ли не подписывать придется: это земля! Земля, люди, верьте мне, я художник!
   Настя только усмехнулась, и перехватила поудобнее на плече Олину сумку с припасами. Ну и чепуха, бывает, в голову приходит. Чепуховей не придумаешь. Хотя и правда в ее мыслях тоже есть - это в той части, которая касается того, что картина не выйдет. Потому что очень легко сказать себе: "Я - художник!" И даже поверить в это легко. А вот сделать так, чтобы в это поверили другие, причем не специальным указом, как Голый Король в сказке велел всем думать, будто на нем платье есть... Чтобы кто-то увидел ее картину - только одну! или даже нет, не картину - набросок! И сразу бы сказал: "Да, Анастасия Павловна, вы - настоящий художник! Ну и что, что вам всего тринадцать лет! Давайте, мы вам организуем персональную выставку в Москве... нет, лучше, в Париже! Нет, в Риме! Нет, во Флоренции! И заплатим миллион долларов..."
   Ага, размечталась. Уж точно, заработаешь миллион долларов, рисуя солнечных пауков.
   -Точно, понести не надо? - еще раз спросил Сашка Журавлев.
   Вот, блин, привязался, настырный! Одевается он плохо, говорят, подраться любит, учится тоже на тройки. Ничем нигде не блещет, и внешне - урод уродом. Уши громадные, нос кривой, шея длинная. Ну зачем он ей такой нужен?
   Правильно, незачем.
   -Ну, понеси! - сказала Настя со злости. И спихнула ему сумку. Авось, сам отвалит.
   Нет, взял. Взвесил так на руке, сказал:
   -Ничего, пушиночка!
   И, легонько насвистывая, пошел себе дальше. Не стал даже пытаться с Настей заговорить, и от этого стало ей немного обидно.
   Ну и пусть.
   Они шли еще не очень долго, во всяком случае, Насте так показалось. Правда, она заметила, что Оля все же сбилась с шага и идет последней, но уже сил не было тоже отставать и идти с ней рядом. Иногда даже от друзей устаешь. Во всяком случае, от необходимости этим друзьям помогать.
   Настя поняла, как у нее устали ноги, только когда они зашли в очередной лесок. Вокруг их города так леса и росли - кучками. Поля, поля, а в полях - березовые колки. Иногда попадаются небольшие сосновые перелески, где вновь посаженные сосны растут, как по линеечке. Нет, по линеечке - тоже красиво. Неплохо, во всяком случае.
   Инна Яковлевна отправила всех за дровами, только Оле разрешила отдохнуть. Маша и Настя пошли вместе. Он знали уже, что не стоит подбирать тонкие веточки, как это делают персонажи мультиков. Надо искать большие и толстые палки, даже лучше бревна. Но не так-то легко отыскать бревно или палку в нормальном лесочке. Даже если углубиться немного дальше, туда, где густо заросшие зеленые лужайки - не поля, а именно лужайки - чередуются с самыми настоящими сосняками. Нет. Совсем не легко... тем более, что все самые толстые и крупные ветки наверняка соберут мальчишки. Вот они, вперед ускакали. Насте было даже слегка обидно, что Сашка Журавлев даже не обернулся. Даже не попробовал отправиться с ней или позвать ее с собой. Да, конечно, она его отправила, но все-таки...
   -Человек - гегемон, - Машка подобрала с земли шишку и зашвырнула подальше. - Царь природы. Ты в это веришь?
   Настя проводила взглядом небольшую серую белку, которая метнулась куда-то вбок чуть ли не у них из-под ног.
   -Не знаю, - сказала она. - Зачем природе царь? Она и так прекрасно справляется.
   Настя могла бы ответить еще, что единственный Царь Природы - это Бог. Но она знала, что Маша атеистка, и решила лишний раз на спор не нарываться. Машу хлебом не корми, дай с кем-то не согласиться.
   -Изгаженные леса, - с отвращением сказала Маша. - Поля эти проклятые. Ты сколько пустых бутылок видела, пока мы сюда шли? Говно собачье в кустах. Листья на березах пыльные... даже вдалеке от дороги. Небо... небо морщится, - она бросила взгляд наверх, где в высокой синеве медленно таял самолетный след.
   Ох, мало их стало последнее время... редко летают самолеты над нашей необъятной родиной. Потому что денег стало у людей меньше - и у людей, и у предприятий. Не на что билеты покупать.
   -Что делать? - спросила Настя. - Людям тоже жить надо.
   -А надо ли? - тихо отозвалась Маша.
   И Настя ничего не ответила. Подумала только: она сама на пути сюда смотрела, как на листьях и на траве прыгает солнечный свет, подставляла лицо теплому ветерку, радовалась немудрящему счастью, которое ей выпало... А Маша, выходит, считала полузарытые в землю пластиковые бутылки. Как-то это... нет, не то что нехорошо. И не то что неправильно. Просто - каждому свое.
   -Людей стало слишком много, - сказала .Маша.
   -Ну и кого ты убьешь? - спросила Настя с иронией. - Бери пулемет, и отстреливай... каждого второго.
   -Для начала хотя бы каждого пятого, - это прозвучало без смеха, серьезно.
   -А не боишься, что сама попадешь в эти... двадцать процентов?
   -Боюсь, - Маша тряхнула головой. - Но я готова. Если это нужно.
   -Ого! - только и сказала Настя. - Да ты, подруга, опоздала родиться. Коммунизм бы строила.
   -Смеешься, - хмуро констатировала Маша. - Я верю в свободу личности. В полную и абсолютную свободу. Если не это, то что нам еще остается?
   -Ну-ну... - Настя чувствовала, что Маша в чем-то не права, но понятия не имела, как ответить. Бедная Маша! И про маски, опять же, разговор... в каком же несчастном мире ты живешь!
   ...Потому что человек сам выбирает, на что смотреть - на пыль под ногами, или на небо над головой. Или крутить головой по сторонам.
   Они нашли довольно толстую ветку, и им даже удалось ее дотащить до того места, где разбили бивуак. Как выяснилось, парни уже успели найти несколько довольно толстых суков и принести их. А еще они успели построить шалаш... то есть почти построить. Девчонки тем временем развели под руководством учительниц костер.
   -Зачем костер? - спросила Маша. - У нас же с собой только бутерброды.
   На самом деле, она не знала, что с собой у всех. Каждому было велено брать свои припасы. Самостоятельно.
   -Во-первых, чтобы печь картошку, - ответила Ирина Владимировна. - Во-вторых, как же это - поход и без костра?
   -Вот именно, - заявила Оленька. - Поход без костра не годится.
   Несмотря на то, что она больше всех устала от быстрой ходьбы, она, совершенно явно, больше всех и наслаждалась походом. Картошку, оказывается, прихватили с собой парни.
   "Хорошо еще, что водку не взяли, - подумала Настя про себя. - Или пиво.."
   Хотя... почему не взяли? Вон как лихо парни компаниями ходят в удаленный лесок. Явно не нужду справлять...
   Настя вспомнила разговор с Машей, и ей вдруг стало противно. Ну зачем, зачем в самом деле все? И в походы ходить - зачем, если только и делают всякие идиоты, что алкоголем наливаются? И города строить - какой смысл, если все равно вырастают на окраине этих городов кучи мусора? И зачем жить, когда все равно ничего хорошего в жизни не светит? Как ее мать вечно горе мыкала, так и будет сама Настя всегда еле-еле концы с концами сводить. Забросит она свое рисование, никуда не денется. Закончит какой-нибудь институт или даже техникум. И будет ходить на работу, с девяти до шести или с восьми до пяти. А то и с восьми до семи, скажем, на полторы ставки. А может, и на две. И будет она возвращаться по вечерам домой, где какой-нибудь пьяный муж... или вовсе никакого мужа нет. И весь этот ужас начнет с ней происходит уже меньше, чем через десять лет...
   Настя смотрела на березы перед собой, на ярко освещенное поле в просветах между березами, и будто не видела их. А видела она бесконечных людей, которые ездили в дорогих автомобилях, пили дорогое вино, ели вкусную еду... и болели всякими гадостями, и интриговали по глупому, и ходили в церковь, и молились в бога, в которого не верили...
   К Насте подошла Оля.
   -Чего сидишь? - спросила она весело. - Пошли... с шалашом помогай, с костром помогай!
   -Голова болит, - отмахнулась Настя. - Понимаешь... очень болит голова.
   -Бывает, - сочувственно сказала Оля, и уже собралась уйти. Настя схватила ее за рукав.
   -Оль... постой. Ты в Бога веришь?
   -Не очень, - Оля пожала плечами. - Нет... верю. Только в церковь ходить не буду. От нашего попа районного водкой все время несет.
   -А я верю, - сказала Настя. - И в церковь хожу иногда, понимаешь?
   Оля покачала головой:
   -Ну и ходи. Настя, ты чего?
   -Ничего, - сказала Настя.
   И вдруг заплакала, уткнувшись лицом в колени.
   -Настя... - Оля села рядом, положила ладошку Насте на плечи. - Настя, что случилось? Тебя кто-то обидел? Сашка этот?
   Настя только покачала головой. При чем тут Сашка...
   Она подумала, что для тех, кто по-настоящему верит... ну, в Бога, или все равно во что, жизнь не может быть бессмысленной. Они будут верить и надеяться, что когда-нибудь все изменится к лучшему. А еще взрослые говорят, что не бывает счастья для всех и одинакового счастья. И совсем без горя тоже не обойтись. Но... но как-то это неправильно. Точнее, это правильно... как говорит Ирина Ввладимировна, "в теории". Но когда плохо именно Насте... почему она должна страдать из-за того, что где-то есть какой-то вселенский закон, по которому людям не может быть хорошо сразу и всем? Как будто есть такой вселенский закон, что не может быть хорошо самой Насте!
   -Ладно... ну не плачь, - сказала вдруг Оля. - Вообще не надо. Вот смотри, на нас, например, в любой момент могут атомную бомбу сбросить. Как подумаешь об этом, все стальное сразу легче...
   Тут Настя не выдержала, и слезы у нее хлынули ручьем.
   -Я... не хочу... не хочу из-за чьей-то дурости! Ни страдать, ни умирать!
   Тут Оля вообще растерялась. Зато подошла Маша - не то заметила что-то неладное, не то услышала Настины всхлипы.
   -Настя... Насть, что с тобой?
   -Она плачет, - растерянно сказала Оля. - Про Бога меня спрашивала. Потом реветь начала. Наверное, о смысле жизни задумалась.
   -О Господи! - Машка хлопнула себя по лбу. - Настюх...ну извини меня, дуру! Ну... это я тебе глупостей наговорила! Ты меня не слушай! Хороший это лес! И в поход мы пошли хорошо! И потом все будет хорошо! Ну... все равно сейчас люди лучше живут, чем триста лет назад! И через триста лет еще лучше будут жить!
   Но Настя уже не могла остановиться. Слезы текли и текли, и не было им конца, и не было им начала. Ну почему кто-то все время должен переживать, мучиться! Как будто без этого нельзя...
   -Я ее пыталась утешить... - виновато произнесла Оля. - Сказала, что на нас в любой момент может атомная бомба упасть... - она подумала, и добавила: - Или нейтронная. Омск, между прочим, в случае чего, шестой город в списке на уничтожение. По России.
   Маша даже ничего не сказала. Даже не назвала Олю дурой, на что обычно не скупилась. Просто покрутила указательным пальцем у виска.
   Тут подошли Инна Яковлевна и Ирина Владимировна. Насте уже было все равно, но она не хотела переполоха. Они ее, естественно, начали расспрашивать, кто ее обидел, да в чем дело... Настя сказала, что ни в чем. Ни в чем дело. Просто ей плохо. Бывает же так, что человеку плохо безо всякой причины?
   -Я пойду погуляю, - всхлипнула она, вставая.
   -Только не уходи далеко, - сказала Ирина Владимировна. - Мало ли кто тут может бродить...
   Насте стало еще горше от этого предостережения. Действительно, мало ли кто. До чего довели друг друга... Ну почему девочка, большая уже девочка, которая не настолько глупа, чтобы заблудиться в трех соснах или в яму какую случайно провалиться, должна опасаться гулять одной посредине белого дня? Тем более, что зверей диких поблизости уж точно нет...
   Видно, правильно говорят всякие умные современные писатели: страшные звери ходят всегда на двух ногах. Но от этого понимания только горше становится. Потому что... нет, ну что это такое, в самом деле? Почему люди обязательно должны быть плохими? Как будто никто не понимает, что хорошим быть лучше. И что лучше не пить, не курить, и никого не обижать...
   Далеко Настя уходить не стала, вот только взяла свой маленький рюкзачок. Там у нее лежал удобный блокнот для зарисовок с твердой обложкой. Она такие блокноты покупала пачками.
   От хандры спасенье только дно, и оно уж точно не в мыслях. Чем больше думаешь - тем поганей на душе становится, и уже солнечный свет не в радость. Потому что думать не надо, если от мыслей один только вред.
   Настя села на поваленное бренно в соседнем леске, достала блокнот и карандаш. Подумал. Красок у нее собой никаких не было: красками на коленках не порисуешь, а этюдник с собой волочь - то еще развлечение. Значит, надо обходиться подручными средствами...
   Сначала Настя нарисовала лист. Самый обыкновенный лист в уголке странички. Березовый, круглый такой, с зубчиками. Только постаралась его изобразить как можно тщательнее. Вот тут словно гусеницей погрызен, вот тут капля дрожит.. не то еще роса каким-то чудом сохранилась, не то сверху упала... ну, мало ли... Потом ствол начала рисовать. Будто листик к стволу на тоненькой-тоненькой веточке прикреплен. А сам лист к зрителю расположен словно бы... словно бы как ладонь протянутая. Зовущая.
   Настя не выдержала, и придала листику немного другую форму. Сделала его поуже, подлиннее, выгрызенное гусеницей пространство - другой формы... Получилась и впрямь ладонь. С отставленным большим пальцем и всеми остальными, сложенными вместе.
   Ствол тоже вышел почти как настоящий, даром что черно-белый. Со всеми морщинками и точками. С другой стороны листа она пририсовала еще один ствол, но уже без листиков. Просто ровный. А сверху... сверху листа Настя протянула кривую ветку. Вот совсем как эта, которая валяется в траве у носок ее кроссовок.
   Получилась дверь. Точнее, дверной проем. Два косяка и перекладина.
   А внутри этой двери Настя нарисовала поле. Сначала провела черту, отсекая горизонт. Две твердые, слегка извилистые, истончающиеся к краю листа линии - дорога. Или река? Нет, дорога, вот и центральная полоска, поросшая травой. И траву по обеим сторонам дороги получше изобразить... Вот так.
   А кто пойдет по этой дроге?
   Настя задумалась. Нарисовать два силуэта, которые идут, взявшись за руки? Одного человека? Кого-то, кто идет к ним навстречу?
   Подумав, Настя не стала рисовать ничего. Только несколько галочек - птицы в небе.
   Вот так. Это только набросок. Она придет домой - и небо расцветет всеми цветами. Появятся легкие ажурные облака, яркий отблеск солнца. Трава станет зеленой и нежной, запестрит одуванчиками, лютиками и ромашками, васильками и клевером. А стволы берез на переднем плане станут словно бы влажными от дождя... И все будет хорошо.
   -Здорово рисуешь! - Настя вздрогнула от этого голоса. Рядом с ней на стволе сидел Сашка Журавлев и заинтересованно смотрел на картину.
   Настя испуганно и возмущенно прижала блокнот к груди.
   -Извини, - Сашка понял ее. - Извини, я не подглядывал. Просто... ну, заглянул разок. Это действительно очень красиво. А когда ты нарисуешь в цвете, будет еще красивей.
   -Спасибо... - сказала Настя неловко. Ее рисунки никогда не хвалили так вот, походя, и почти незнакомые люди. Тем более, что это была не законченная картина, а всего лишь набросок.
   -Не за что, - сказал Сашка. Улыбнулся.
   Настя неуверенно улыбнулась в ответ.
   -Надеюсь, это был не просто комплимент? - спросила она, пытаясь вернуть свою прежнюю язвительность.
   -Ну, не совсем же я идиот, - рассмеялся Сашка. - Ты не думай... Ты мне действительно очень нравишься. Ты красивая, знаешь?
   Настя покачала головой.
   -Я же одеваюсь не модно, - сказала она. - Сплошные джинсы. И кроссовки у меня разбитые.
   -Да... - Сашка махнул рукой. - Все равно... Это ж не вопрос.
   -Мне очень приятно, - сказала Настя. - Ты очень необычный парень... раз вот так все просто говоришь.
   -Ага, - охотно кивнул Сашка. - Я - уникум. Кстати, у мамы на работе есть сканер. Если хочешь, когда ты нарисуешь, можно будет сосканировать.
   -Нет, спасибо. Я еще не знаю, нарисую ли я картину...
   -Еще как нарисуешь, - уверенно сказал Сашка. - Знаешь что... Пошли-ка, - он спрыгнул с бревна.
   -Куда? - удивилась Настя.
   -Там, дальше, когда мы ходили за дровами с мальчишками, мы видели поваленную березу. Но у нас не хватило сил ни целиком ее утащить, ни по частям принести. Поэтому мы ее там оставили. Можно с нее надрать коры.
   -Зачем?
   -Для рамы! - пояснил Сашка. - Некоторые художники сами рамы для картин делали. А для этой картины березовая кора лучше всего на раму пойдет. Ясно?
   -Ясно, - Настя кивнула.
   -А раз ясно, то давай рюкзак.
   Он схватил Настин рюкзачок за лямку и целеустремленно зашагал куда-то в заросли, между березовых стволов. Насте ничего не оставалось, как пойти за ним.
  
   Она не знала, что их с Сашкой разговор наблюдали Оля и Маша. Наблюдали не специально - они заметили, что Настя слишком долго сидит одна, рисуя, и решили пойти к ней, узнать, как она. Ну и увидев Сашку на подходе, спрятались за какой-то куст.
   Слышать они ничего не слышали, но видели, что говорили Сашка и Настя мирно А потом увидели, как они встали с бревна и ушли вместе.
   -Ну вот и здорово! - зачем-то шепотом сказала Оля. - Хороший парень Сашка, да? Урод, правда... я на лицо имею в виду. Но это ничего страшного, красивых парней вообще мало.
   А Маша ничего не ответила. Только зло посмотрела на Олю.
   -Я тебе покажу урод! - сказала она несчастным голосом. - Я тебе... покажу1
   И вдруг разревелась. Не хуже Насти недавно.
   Оля совсем растерялась. Начала неловко гладить Машу по голове, но Маша оттолкнула ее руку.
   -И давно ты его любишь? - спросила Оля тихо.
   -С первого класса, если хочешь знать! - почти с ненавистью ответила Маша. - С первого класса!
   -А... а почему раньше не подошла?
   -Сдурела я, что ли, к парню первой подходить?! Меня и так считают какой-то... даже не знаю, кем. А если я бы еще и начала... Все бы смеялись!
   -Думаешь, он бы кому-то рассказал?
   Маша не отвечала. Маша плакала. Нет, она не рыдала, просто слезы лились и лились. Маша вытирала их кулаком, размазывая по щекам грязь.
   -Ну... - сказала Оля, - по крайней мере, тебе легче, что ты Настина подруга... Если бы он влюбился, скажем, в Абдулгамидову...
   -То мне как раз тогда было бы легче! - зло воскликнула Машка. - Мне в сто раз хуже от того, что я - Настина подруга! И вообще...
   -Но мы ведь только в седьмом классе, - утешающее сказала Оля. - Ведь это не навсегда. Ты же не думаешь, что они теперь поженятся?
   -Нет, конечно... - Маша снова всхлипнула.
   -Ну, вот видишь... а может, и ты его разлюбишь. И получше его найдешь. Помнишь, как ты говорила в пятом классе, что за бизнесмена замуж выйдешь? А у Сашки родители бедные, и у него еще две младшие сестры и младший брат...
   Маша молчала. Молчала и тоскливо глядела на поваленное бревно, на котором недавно сидели Сашка и Настя. Оля оглянулась вокруг, ища, чем бы Машку отвлечь. Это странно, что Маша плачет. Маше плакать не полагается. Это она, Оля, может разреветься...
   -Смотри! - вдруг сказала Оля. - По-моему это конопля!
   Маша подняла зареванное лицо.
   -И что? - сердито спросила она.
   -Да так просто... - смешалась Оля. - Из конопли марихуану делают. А я и не знала, что она у нас растет...
   Маша решительно вытерла слезы.
   -Ну-ка... - сказала она, и решительно схватилась руками за жесткий стебель.
  
   Отдирать кору было не так просто, и провозились они с этим довольно долго. Если учесть еще, сколько Настя сидела со своим блокнотом, то можно было сказать, что прошло уже вполне достаточно времени, чтобы их хватились. Так что когда Настя сказала Сашке, что пора поспешить. Сашка только кивнул.
   Они шли по лесу к бивуаку, и Настя думала, насколько это непривычно - идти за кем-то, кто хорошо знает дорогу. У Маши чувство направления было ни к черту, но она постоянно спорила. Не терпела, когда с ней не соглашались. А Оля не спорила никогда, так что все равно вести приходилось всегда Насте, даже если они всего-то искали незнакомый им прежде магазинчик, где надо было купить атласы к будущему учебному году.
   А теперь Сашка знал дорогу. Шел впереди легко, уверенно. Настя поймала себя на том, что думает: редко когда у мальчишек в Сашкином возрасте бывают такие широкие плечи. А у него есть. Хотя ростом не вышел: только чуть повыше Насти. Да и волосы... светлые, солома-соломой, и висят как попало. Буквально пугало огородное...
   Они вышли к тому месту, где развели костер. Костер уже догорал, возле него сидело штуки три ребят... две девчонки из Настиного класса, и один пацан из параллельного, но не Сашкиного. Настя его не знала. Больше никого не было видно, но у соседней березы возвышался совершенно готовый и очень дельный шалаш. Шалаш почему-то сочился изо всех щелей белым, густым, молочным дымом. Как будто там был пожар.
   -Что такое? - спросил Сашка. - Где все?
   Настя опасалась услышать что-то вроде: "Вас ищут". Однако вместо этого незнакомый ей парень лениво сказал:
   -Да в шалаше все. Коноплю курят.
   -Что? - не поняла Настя.
   И пацан, и девчонки заржали в голос.
   -Что слышали! Машка Нестерова коноплю притащила! Теперь все оттягиваются.
   -И учительницы? - недоверчиво спросила Настя.
   -А куда они денутся?
   Настя и Сашка переглянулись. Настя решительно нырнула в шалаш, Сашка за ней.
   Посередине шалаша горел маленький костерок. Точнее, когда-то он горел. Теперь выгорел, или, точнее, был потушен, потому что сверху на костре лежала охапка какой-то подвядшей травы. Из-под вороха этой травы и валил густой белый дым.
   Дым пах дымом. Никак он не напоминал наркотический дурман. Настя травку никогда не нюхала, но уж это-то она почувствовала с порога. Однако все находящиеся в шалаше - а набилось сюда человек пятнадцать, в том числе и обе учительницы, - сидели на бревнышках, прикаченных парнями, прикрыв глаза. Может, просто отдыхали, может, старательно делали вид, что кайфуют.
   Машка, которая сидела тут же, открыла глаза и уставилась на Настю.
   -А, Настюх, Сашка, привет! - радостно воскликнула она. - Присаживайтесь! - и с готовностью отодвинулась от Инны Яковлевны, рядом с которой сидела.
   Инна Яковлевна тоже открыла глаза, и улыбнулась.
   И Настя вдруг поняла, что кто-то, а Инна Яковлевна по-настоящему спала. Вымоталась, наверное. Для нее-то это не каникулы, не отдых, а часть работы. О ее семейных делах Настя ничего не знала: ни замужем ли она, ни есть ли у нее дети. Соответственно, она и не знает, когда Инна Яковлевна приходит домой, когда встает...
   Настя подумала, что все они одинаково несчастны: и взрослые, и дети. Взрослые - потому что у них уже все позади. Дети - потому что ничего им впереди не светит.
   Но несчастной Настя уже себя не чувствовала. Она не знала, почему. Может быть, потому, что совсем недавно Сашка держал ее за руку?
   Настя присела на бревно, между Машей и Инной Яковлевной. Сквозь щели в шалаше светило солнце. Оно рисовало в дымных клубах самую настоящую решетку. Решетку изящную и прочную. Прочнее легированной стали. Прочнее титана, потому что не перерезать ее ничем. Даже алмазом.
   Но в то же время это была самая хрупкая решетка на Земле: ведь достаточно покачать рукой, разгоняя дым...
   Достаточно...
   Белые клубы наполняли шалаш, едким запахом щекотали носы и лица. Никто не говорил, царила тишина. Все отдыхали.
   -Вот бы... - сказал голос над ухом у Насти. - Вот бы... вернуться в город, а там никого нет. Выжженная яма.
   Это сказала Инна Яковлевна. Настя с удивлением посмотрела на нее. Глаза учительницы были закрыты, она еле шевелила губами. Что это с ней? Она настолько устала?
   -Города, - усмехнулась Инна Яковлевна. - Вот бы никогда не пришлось возвращаться в город.
   -Ага, - согласился Влад, один из Настиных одноклассников. - Прикольно было бы.
   -Что мелочится, - сказала Маша. - Вот бы уничтожили все человечество, кроме нас.
   -Не-а, - возразил Сашка. - Все - не надо. Еще мои родители есть. И брат. И сестры мои.
   -У всех есть родители, - сказала Инна Яковлевна. - Но если абстрагироваться от всего, то я бы хотела никогда не возвращаться в город.
   Настя ничего не сказала. Она только представила, каково это на самом деле: вернуться, дойти до виадука - и увидеть громадную выжженную воронку впереди.
   -Совсем абстрагироваться не получится, - заметил Сашка. - Если тут шарахнет атомной бомбой, даже не сильной... мы тоже будет в зоне заражения.
   Тут Настя не выдержала. Сказала резко.
   -Давайте не будем!
   И тут Инна Яковлевна посмотрела на Настю.
   -А ты бы не хотела, - сказала она вдруг почему-то полушепотом, - ты бы не хотела нарисовать такую картину? Гигантский котлован, безжизненный совершенно... и по краям его - березы растут. И дороги обрываются в этот котлован.
   Все замолчали.
   -Масштаб... - сказала Настя. - Если рисовать весь котлован целиком, то никаких березок не разглядишь.
   Но она все-таки представила это. Назло масштабу. Огромная дыра в земле, на дне - оплавленный шлак. А вокруг пышное кружево каких-то кустов, высокие верхушки сосен, и шумят...
   Да нет, ерунда. Не может такого быть... Вокруг тоже будет выжженное кольцо, еще пуще...
   И все-таки Настя представила. А потом воды реки вливаются в котлован и вскипают... а еще потом - река течет дальше, и оплавленный шлак затягивается свежей травой. Хорошо и тихо кругом. Только птицы кружат в небе... а они, взрослые и дети, могут всю жизнь скитаться где-то в этих лесах, и не возвращаться домой...
   -Бессмыслица, - сказала Маша. Сказала тихо, явно каким-то своим мыслям.
   -Пора домой, - произнесла Ирина Владимировна. Она сидела как-то совершенно безучастно, не обращая внимания на слова Инны Яковлевны.
   Домой они добрались так же: до виадука на своих двоих, потом ехали на автобусе. Пока шли пешком, Настя держалась рядом с Олей и Машей. Оля и Маша болтали без умолку, особенно Маша: кажется, ей, против всякого ожидания, поход понравился. Оля тоже была очень весела.
   А Настя молчала.
   Был еще день яркий, даже не вечер, и автобусы до Левого Берега, где жила Настя, оказались совершенно свободными. Инна Яковлевна ехала в ту же сторону, так что они оказались вместе.
   Настя спросила у нее:
   -А вы всерьез говорили... о выжженной воронке? Вы вот можете просто так об этом сказать?
   Инна Яковлевна с иронией посмотрела на Настю.
   -Мое поколение, знаешь ли, привыкло жить с угрозой тотального уничтожения. Я думала, что и ваше тоже.
   -Но шутить я бы не смогла...
   -А я и не шутила, - Инна Яковлевна махнула рукой на проносящиеся мимо окна серые высокие дома, залитые безжалостным послеобеденным июньским солнцем. - Кому все это нужно? Было бы только здорово, если бы люди по-настоящему лишились бы всего. Начали бы придумывать что-то новое...
   -Все новое - это хорошо забытое старое, - осторожно сказала Настя. Спорить с учителями она не любила.
   -Ну и хорошо, ну и правильно... - Инна Яковлевна посмотрела куда-то вглубь автобуса. - А разве Саша Журавлев тоже на Левом Берегу живет?
   -Нет, он вроде где-то рядом со школой... А почему вы...
   И тут Настя увидела, почему. Сашка Журавлев стоял в дальнем конце автобуса, схватившись за поручень и глядя в стекло. До сих пор его прикрывал какой-то толстый мужчина с большой сумкой, но вот он сошел, а Сашка этого не заметил.
   Автобус остановился.
   -Ну, - сказала Инна Яковлевна. - Мне пора.
   И она с улыбкой вышла.
   Автобус тронулся.
   Насте надо было ехать еще три остановки. Она видела, как Сашка идет к ней по салону, покачиваясь, потому что автобус все время покачивался на буераках, и думала о солнечной решетке, пронзающей всю землю. И о дыме. Дым - такой легкий, такой невесомый. Солнечные лучи - такие мимолетные. Так почему же и то и другое кажется вечным, древнее скал, древнее самой планеты Земля?
   Какая разница, плохие люди или хорошие? Какая разница, что несет человечеству завтра? Главное, сегодня поступать правильно... сегодня. Сегодня.
   Сашка встал у окна наверное, метрах в двух от Насти. Но не заговорил. Только улыбался чуть смущенно.
   Автобус остановился.
   До дома было еще две остановки...
   Настя решительно встала с сиденья и выскочила из автобуса. Сашка выпрыгнул за ней в последний момент - двери уже закрывались.
   Автобус укатил, дымя из-под хвоста.
   Две остановки. Две остановки еще надо было пройти, чтобы оказаться дома.... Но Настю это почему-то совершенно не огорчало.
  
   Часть II. Мыльные пузыри
   Мыльные пузыри.
  
   Как можно найти маленького человека в большом городе? Обратится в адресный стол. А если он не прописан? Тогда дать объявление в газете. Все так, но если он не захочет откликаться на объявление? Ну, тогда, скажете вы, никаких шансов. Правильно, никаких. Аня, признаться честно, и не искала и даже не собиралась. Когда выяснилось, куда именно она едет в командировку, она только и подумала: "Вот как!.. Туда же..." И все.
   И вот, в один прекрасный (а если по совести, то просто отвратительный) весенний вечер она решила срезать путь - пойти через дворы. И увидела нужного ей человека.
   Он шел довольно быстро, но все-таки казался задумчивым и рассеянным. Он был молод, моложе Ани, наверное, лет восемнадцати-девятнадцати.
   Девушка стояла столбом, просто не зная, что ей теперь делать: искать его, не искать, идти за ним или окликнуть...
   К счастью, ни того, ни другого, ни третьего делать не пришлось: он зашел в подъезд соседнего дома - обшарпанной девятиэтажки.
   "Вот ужас-то... - подумала Аня. - Теперь ну просто мой моральный долг с ним поговорить... Но не хочется... ой уж как не хочется!"
   Однако на следующий день (предпоследний ее командировки) она вновь появилась в этом дворе. Какая-то бабка у подъезда проводила равнодушным взглядом неплохо, но неисправимо провинциально одетую женщину и вернулась к своей газете. Больше ровным счетом никого приход Ани не заинтересовал.
   Этот подъезд оказался самым обыкновенным. Средней обшарпанности, средней накуренности, средней вонючести... Однако Аня постоянно повторяла про себя: "Что за гадость, черт их побери! Что это за подростки! Что это за доблесть у них считается: оплевывать лифты?" Ей казалось, что грязь тут просто необыкновенная, так и подмывало брезгливо подобрать полы плаща и сказать: "Ну все, ухожу!" Однако сколько бы ни было у Ани недостатков, она чтила свой семейный долг.
   Наконец темный лифт, плетущийся с медленным радикулитным скрежетом, оставил Аню на последнем этаже, а сам укатил куда-то в темноту. В коридоре не было света, потому что лампочка не горела, а окошко в самом конце, выходящее во двор, видимо последние шесть веков находилось в состоянии перманентной заляпанности. Закуток был весь заставлен какими-то жуткими вещами, такими старыми и пыльными, что в них даже очертания мебели угадывалось с трудом. Пахло здесь мочой... интересно, только ли кошачьей?
   Накануне в местном милицейском участке, не без долгих препирательств и сидения в прихожей, она узнала, которая квартира занята здесь одиноким человеком подходящего года рождения (Аня знала, что Дима уехал к другу - он звонил потом... но не знала, кто этот друг). По этому поводу проще было бы порасспрашивать дворовых церберш... Но Аня всегда была "головкой стукнутая", как выражалась одна ее учительница: например, ей трудно, почти невозможно было заговорить с незнакомым. К счастью, на рабочее время такое неприятное свойство не распространялось.
   Анин палец как бы сам собой надавил на кнопку звонка. "Меня должно вести чувство долга, - повторяла девушка, - только чувство долга".
   Ей все не открывали. Она позвонила еще раз, налегая на кнопку уже двумя пальцами (пальцы заболели). Потом сообразила, что не слышала трели (электричества нет, что ли?), и громко постучала кулаком.
   И подумала: "Может, не стоило?"
   -Иду-иду... - голос из-за двери был простуженный и заспанный. - Кто там?
   -Не узнал, Димыч?
   Дверь открылась.
   Димыч был в виде явно непрезентабельном: семейные трусы, длинная футболка и растрепанные космы.
   Он уставился на нее так, как будто увидел привидение. Сглотнул. Потом, однако, взял себя в руки и натужно выдавил:
   -Ты... заходи. Я тут того... не проснулся еще.
   Похоже, он действительно не проснулся. Если бы проснулся окончательно, удивился бы сильнее. А так недавний сон был еще свеж в памяти.
   В его квартире пахло как в давно непроветриваемом жилище холостяка.
   Аня и впрямь зашла, нимало не стесняясь, миновала захламленную и одновременно пустую прихожую, где на стене чуть не свалила висящие там бог знает зачем детские санки, и поставила на стол тяжелый пакет, который держала в руке.
   -Я тут продуктов малость купила... Колбасы, молока, аспирина... баночку паштета шпротного, я же помню, ты любишь...
   -Спасибо, - мрачно сказал Димка и уставился на нее злыми заспанными глазами. Потом его прорвало. - Черт, как вы меня нашли? Я-то уж думал... Здесь так легко затеряться....
   -Как видишь, не так легко... - вздохнула Аня. - Ты иди... умывайся.
   -Я совершеннолетний! Ты меня не заберешь!
   -Дите малое! - Аня всплеснула руками. - Силком я тебя, что ли, потащу? Сам должен хоть немножко в голове иметь! Гуляет тут сам по себе, а там мама извелась прямо-таки вся... места себе не находит...
   Дима смотрел на Аню совершенно потерянными, ошарашенными и какими-то жалкими глазами.
   -Так у нее ты есть!
   -Я, не я... Ты же младшенький. Любименький. А я уже взрослая, - начало фразы Аня произнесла немного язвительно, а конец - нарочито спокойно.
   -Я - тоже! - видимо, он постарался, чтобы фраза прозвучала спокойно и твердо, но... чего нет, того не купишь и не выпросишь никакими мольбами.
   -Ты иди умойся. Я пока тут того... разберусь.
   Сжав кулаки, Димка прошел в ванную. Аня видела, что лопатки у него ходят ходуном, и представила себе, как он там ударит по краю раковины и начнет плакать... Злыми слезами. Ну и пусть. Она права, что пришла сюда. Это ее долг. А Димка - глупыш. Причем эгоистичный. До мамы ему дела нет, до Кати ему дела нет... девчонка телефон оборвала.
   Еще вчера Димка считал себя в безопасности, это по нему видно, а сегодня... Черт, значит, именно она - опасность? Не хотелось бы так думать. Да нет, чепуха, сейчас Димка оклемается и станет смотреть на все проще...
   Аня направилась на кухню. Сначала она подумала, что неплохо бы осмотреться... однако в комнате Димыча она ничего не заметила: глаза пробежали мимо. Впрочем, это и не была его комната. Он ведь ехал к кому-то... а не просто так. Просто так только кошки родят.
  
   Окна кухни выходили на ту же сторону, что и окна комнаты. Оттуда тоже виднелась помойка, голые серые деревья и обледенелый двор. А также все эти вытаивающие окурки, занесенные снегом облезлые "Жигулята" и прочие прелести бытия.
   Ане вспомнилась почему-то другая весна, больше похожая на лето...
  
   Стоял конец мая. Аня сдала экзамен по химии на четыре, а значит, золотая медаль, на которую она возлагала большие надежды, накрылась медным тазом. Обычно такого не случается, но Аня умудрилась настроить против себя почти весь преподавательский состав. Девочка шла из школы понуро и после всех: был вечер субботы. Солнце ярко и празднично светила в синем небе, у школы цвела черемуха. Для Ани же все было кончено. Отсутствие золотой медали означало, что придется сдавать три экзамена, а конкурс сейчас сами знаете, какой! Всем на лапу положи... и медалисты-то не все поступают. Нет, конечно, Аня понимала, что она все равно найдет, где учится... Ведь есть еще вечернее отделение, заочное... А совсем в крайнем случае, есть училища, так называемые колледжи, "непрестижные специальности" и такие, которые не дают отсрочки от армии - то есть пацаны туда не ломятся.
   Однако все это, конечно, было далеко от Аниной мечты. Ей так хотелось работать в сфере торговли, и не продавцом, а кем-то вроде администратора... то есть менеджера в большой фирме... но ничего, видно, не попишешь.
   Она шла по теплой, даже жаркой тихой улице, прямо навстречу слепящему глаза солнцу, и сумка больно шаркала краем по ее ногам.
   На глазах закипали слезы.
   "Нет, я все-таки добьюсь! - шептала Аня себе под нос. - Все они увидят... И Олька-прилипала, и Петька, и мама, и Дима! Все-все! Я им покажу... Мир меня еще узнает!"
   И тут в вечернем воздухе посыпались металлические шары пианинной музыки.
  
   После получаса каторжного труда Ане удалось привести к весьма отдаленному подобию порядка весьма и весьма захламленную кухню.
   Когда она заглянула в комнату посмотреть, есть ли на что поставить чашки, блюдца и тарелку с бутербродами, она увидела, что Димка сдвигает к стенке последние холсты. Да, точно, вот почему комната произвела впечатление такой неубранной, хотя в ней и было-то всего что стол и старая софа. Картины. Картины на подставках. Картины везде. В первый момент, когда Аня посмотрела на картины, у нее возникло неприятное ощущение, будто она падает в сотни и тысячи миров, будто зрение ее дробится. Это были картины старые, знакомые еще по тем временам, когда Дима жил дома, но здесь, в полутемной полупустой комнате, с открытым почему-то окном, в которое врывался рассеянный свет и потоки колючего непрогретого с зимы воздуха, они приобрели новое качество. Только одна картина был еще не закончена: какой-то бледный пошловатый рассвет и множество глаз, падающих сверху....
   -Ну вот, - сказала Аня и поставила на стол тарелку и чашки. - И тебе нравится это место больше, чем дом?
   -Да-а... дом... Тут однокомнатная, там двухкомнатная... большая разница.
   Аня промолчала. Села на диван.
   Ей стало до ужаса холодно под раскрытым окном, но она терпела.
   -Возвращайся, - сказала девушка со всей убедительностью, на которую была способна. - Возвращайся. Здесь ты все равно ничего не добьешься...
   -Конечно, - Дима ершисто посмотрел на нее. - Ты в меня не веришь.
   Аня понемногу начинала злиться.
   -А чего бы я в тебя верила? Ты что, что-нибудь приличное и вечное создал? А так? Колледж бросил - раз, Катю бросил - два, мама инсульт пережила... тебя это не волнует?
   -А тебе-то что?
   -Ну, я все-таки сестра.
  
   Аня испуганно завертела головой, пытаясь понять, откуда это взялось. И увидела, что пианино играло из распахнутого окна пятиэтажки, с тыльной стороны которой она шла.
   Итак, играло пианино, очень приятно и кругло, а из окна по пояс высовывался мальчонка лет четырех. Он с сосредоточенным, но радостным лицом выдувал пузыри из корпуса от одноразовой ручки, который макал в пузырек с мыльной пеной.
   Пузыри выходили замечательные. Они были тонкие, сияющие, огромные, в них играл солнечные цвет. Даже не верилось, что они тяжелее воздуха... точнее, не верилось бы, если бы они не задевали о траву и не лопались. Но мальчик не видел конца своих творений: он ведь не мог так перегнуться через окно, чтобы посмотреть вниз. Он просто радовался что такие блестящие шарики срываются с его трубочки и улетают в никуда.
  
   Дима стоял у окна и молчал. И был он какой-то весь несчастный, и подавленный, как маленький мальчик, и Аня ясно видела, что что-то в нем появилось новое, что-то, чего она ну просто совершенно не понимает... Дома он был упрямый, колючий, цепкий... а здесь такой же упрямый, но упрямый будто по инерции. Дома он считал, что его загоняли в угол и мешали творить. Но то, что он писал... По мнению Ани, это было так пошло!
   "Я могу его уговорить, - поняла она. - Он уже готов сдаться".
   Девушка еще раз окинула взглядом комнату. Полотна на какой-то миг снова бросились...
   Низкая серая комната без окон и дверей. Одна лампа на потолке. Посреди комнаты сидит человек в яркой оранжево-желтой одежде с молитвенно сложенными руками.
   Деревянный мост из теплой, светлой древесины, ярко освещенный солнцем... А вокруг него цветы, ясные, пышные: лилии, левкои, гиацинты, гладиолусы, иван-чай, метровые васильки и ромашки, одуванчики белые и желтые, чуть примятые листья щавеля, подорожник... Мост нарисован немного наискось, и все это буйноцветье забивает картину... Только в левом нижнем углу из-под цветов просвечивает иссиня-черная вода, в которой отражаются звезды.
   Женское лицо, прикрытое растопыренными пальцами, выглядывают два блестящих синих глаза, смотрящих лукаво и с болью, и вьется золотая прядка со лба...
   Фрагмент, выхваченный из танца: на переднем плане пара танцоров: мужчина воздевает партнершу вверх на вытянутых руках, ее развевающаяся многослойная юбка прикрывает их лица, за ними тоже пляшут пары... но голова женщины почти уперлась в дощатый потолок.
   Крыша какого-то низкого дома посреди города. Такой странный ракурс, что она будто опрокидывается на зрителя, однако с нее явственно видные плоские крыши более высоких домов, до самого горизонта... Ночь.
   Мальчишка в легких сандалетках прыгает с большого грязно-белого подтаявшего сугроба, размахивая ярко-желтым кленовым листом...
   Аня тряхнула головой. Какая чушь!.. "Любите меня, пожалуйста, а то меня никто не любит, хотя я такой замечательный!" - вот что говорят эти картины. Она и любила живопись. Репина, Сурикова, Васнецова, Айвазовского... но в принципе ей это не нужно. Аня специалист по маркетинговым операциям... Она добилась этого: в погибающей стране она специалист по маркетинговым операциям... пусть пока еще очень молодой специалист. Но от молодости излечиваются. А мама? Мама сейчас, наверное, опять подошла к иконам и молиться, глядя на склоненный печальный лик Богоматери... Всю жизнь атеисткой была, а под старость... Но старость - на то и старость. Ради мамы она должны забрать Диму домой, какие бы противоречивые чувства не вызывали в ней самой его картины. Наверное...
   Ромашки, лилии, гиацинты... голубой глаз... пестрая многослойная юбка... глухое синее небо с темными пятнами облаков над ночным городом... Пожалуй, не стоит на него сейчас давить. Он все поймет... он вернется... это произойдет, но постепенно...
  
   Быстрыми шагами Аня подошла к окну и поймала один пузырь. От прикосновения ее пальцев он разлетелся холодными мыльными брызгами, на рукаве остались крошечные темные пятнышки.
   Наверное, лицо у девушки было просто зверское, потому что мальчик сдавленно пискнул, хлопнул окошком и свалился со стула, выронив пузырек с пеной. Оконное стекло задрожало, в нем, как в тонкой мыльной пленке, заколебались деревья, дом напротив, и сама Аня: усталая, лохматая, со злыми глазами.
   Звуки пианино стихли, зато раздался оглушительный детский рев. Аня вздрогнула, наклонилась, подняла из травы пузырек и бережно положила его на край окна.
  
   Они сидели и молчали.
   -Знаешь, я уезжаю завтра, - сказала Аня. Она не соврала - все дела были закончены и ее действительно ничего не удерживало в этом грязном городе. - Я зайду за тобой... надеюсь, мы поедем вместе.
   -А билет? - спросил Дима.
   -Билет я куплю. Может быть даже сегодня.
   -А-а...
   Он встал и прошелся по комнате и остановился у окна, которое доставляло Ане массу неудобств, но которое она благоразумно решила не закрывать пока.
   Дима смотрел во двор, зажатый между панельными девятиэтажками, на серые корявые деревья, на какого-то понурого "собачника", на старушку с газетой...
   Он сглотнул.
   -Знаешь, я не поеду...
   -Не говори "гоп"... Димка, подумай... В институте восстановишься... я помогу. Перед Катей извинишься... любит она тебя, так что простит... С мамой сложнее, но лучше, если ты будешь, чем наоборот... Давай, а?
   Она встала, подошла к нему, умоляюще развернула его лицо к себе... Дима, разве так можно? Он старался смотреть мимо нее, но она видела, как скользят ее зрачки, как он чувствует запах дома, знакомый им с детства запах дома...
   Жесткий холодный воздух двора кружил голову.
   -Не знаю... - Димка неуверенно пожал плечами. Потом его видно прорвало. - Я вообще не желаю иметь с вами ничего общего! Вы... вы мне не верили! Вы меня запирали... Я... Я...
   Аня резко отвернулась от него.
   -Все "ты", эгоист несчастный...
   Дима умолк и как-то погас, будто его выключили. С тоской посмотрел на улицу...
   -Я так люблю весну...
   -Ага, я тоже... только сначала всех собак перебить да вызвать батальон дворников, - мрачно сказала Аня. - Ладно, я пойду, раз ты так. Но завтра ты от меня не отделаешься, УЧТИ...
   -Ты меня не понимаешь. Ты в меня не веришь...
   -Тоже мне, Пикассо нашелся...
   Аня с досадой захлопнула сумочку, которая почему-то оказалась открытой.
   -А это что?
   Она показала на стопку карандашных миниатюр, рассыпанных по дивану. Девушка и сама не знала, зачем спросила: лежали, никого не трогали... Наверное, просто от досады.
   -Да так... от подруги... Ты возьми, - внезапно загорелся Дима. - Нет, возьми-возьми, точно возьми... дарю. Что им тут у меня делать... только проваляются. А ты возьми... вдруг пристроишь? Выставку организуешь... Ты же у нас специалист...
   Глаза у него загорелись, да и сам они весь загорелся каким-то болезненным азартом. Он подхватил Аню под локоть и принялся совать ей миниатюры в руки, они вываливались у него из пальцев, падали на пол, они снова вывались, он поднимал... казалось, это будет длиться вечно...
   -Может быть... - Аня ошалела под таким напором. Она схватила миниатюры и направилась к дверям. Дима весьма энергично ее подталкивал, так что она не заметила, как оказалась на улице, и что она идет и тупо смотрит на картинку, которая была верхней...
   Раздался громкий звук - видно, гуднул какой-то клаксон.
   Аня вздрогнула - белые легкие листы разлетелись по свежей весенней грязи. Шелест бумаги походил на шелест листьев осенью... В каком-то оцепенении она стояла, потом начала собирать миниатюры...
   Все это были гравюры, только одна картина в красках... Лужа - самая обыкновенная коричневая лужа, и в ней отражаются голые деревья, верхние ветки которые похожи одинаково и на волосы Медузы Горгоны и на сбившийся колтун... И там - облака, и сквозь эти облака желтым пятном из серой ниши выглядывает солнце, а вокруг него по луже - радужные нефтяные разводы... И отражения в воде, но как бы не в том же слое, что солнце: будто художник уловил тот почти несуществующий момент, когда свет, отраженный от тел, еще не проник во всю глубину тонкой воды. Отражения двух фигур: одной повыше, в шапочке с помпончиком, в куртке и юбочке, а второй пониже, в шапочке без помпончика, в курточке и штанах...
   Ну конечно...
   "Аня, а откуда в луже солнце?"
   "От верблюда. Ты чего, застрял, что ли? Нас мама ждет!"
   "А я пить хочу! Аня, давай выпьем солнце!"
   "Нельзя"
   "Почему? Обожгусь?"
   "Нет, козленочком станешь. Или козлом. Большим и страшным".
   Какая к черту подруга?! Его это картины, его, Димкины!
   Ну и пусть он бездарность. Тысячу раз - пусть. Пить солнце действительно очень вредно и к тому же невозможно... а если бы Аня была чуть более романтическим человеком, она бы сказала, что, судя по его последней картине, он уже обжег гортань... Однако она так не сказала.
   "Он мой брат, - подумала она, - и я люблю его... Помнить такие пустяки... подумать только! Завтра я пойду к нему... Или сегодня?.."
   Только... почему он скрыл свое авторство? Почему приплел эту явно не существующую подругу? Да, мало ли! Не хотелось об этом думать.
  
   -Аня, Аня! - она рывком села на кровати, хватая ртом воздух. Грудь горела. Рядом с ее кроватью стоял Димка, ужасно напуганный.
   -Аня, Аня... Что с тобой? Ты кричала во сне. Кошмар?
   -Да, ужас... - отрешенно согласилась она. - Извини...
   -Да ничего... Тебе воды не надо?
   -Нет, - Аня покачала головой, хотя очень хотелось пить, потому что еще больше ей хотелось остаться одной.
   -Ну тогда спокойной ночи...
   Дима пошел к своей кровати. Шкаф у них был в одной комнате, а спал Дима в кухне. Аня закуталась в одеяло и отвернулась к стенке.
   Ничего особенно страшного ей не снилось. Снилось только, будто она лежит на лужайке одетая в красное короткое платье и смотрит на пузыри. Пузыри взлетают рядом с ее лицом прямо из свежей зеленой травы. Солнце ярко играет на тонкой мыльной пленке, а сквозь пленку просвечивает бездумное синее небо.
  
   Аня медленно шла к тому дому, в котором снимала комнату: командировка была длительная, и она решила, что это предпочтительнее, чем жить в каком-нибудь третьем классе в гостинице. Странная перемена совершалась в ее душе... она вспоминала Диму, смотрела на его миниатюры... пелена точно спала с глаз, ей захотелось позволить ему все что угодно, все разрешить и пойти к нему прямо сейчас, сказать об этом, помириться...
   Она бродила по каким-то дворам, пока не зажглись фонари, и ей еще очень повезло, что никто на нее не напал. Потом она решила, что идти к Димке уже слишком поздно, и пошла к себе.
   Когда она подошла к подъезду, начал падать снег. Он закрывал всю грязь и вонь, все, проступившее от тепла, все, выброшенное за долгую зиму и еще не убранное. Он будто опять возвращал канун нового года и придавал голой земле неизъяснимое радужное очарование.
   Аня обернулась к фонарю и подставила руку. На ее ладонь упала маленькая многолучевая звезда.
   -Ведь это тоже солнце, - прошептала она и посмотрела на небо, но здесь небо всю ночь было каким-то красноватым и звезд невозможно было разглядеть. - Это тоже солнце... Его можно пить, а можно даже просто съесть... но в нем наверняка какие-нибудь пестициды. Мы, люди, можем отравить все. Но на солнце можно просто смотреть, ведь так?
   Счастливая, она поднялась в дом и уснула глубоко и без сновидений.
   На следующее утро она пришла к Диме с утра пораньше, но никто ей не открыл. Аню редко терзали предчувствия... Однако в этот раз что-то точно проснулось в ней... Она позвонила к соседке.
   Пожилая женщина предпочла говорить с ней через цепочку.
   -Как же, знаю... молодой такой, непутевый. Вдвоем они тут жили, вдвоем и умотали. Вчера еще вечером. Вещи тут собирали. Тот... молодой, как в воду опущенный ходил. Ну второй, гляди, недалече ушел: тоже весь мрачный. Вытащили они как-то вещи... один этот самый... чемодан и все какие-то свертки... А на улицу вышли уже без свертков.
   Старушка еще что-то говорила, а в Ане зрела безнадежность. Все. Не помирилась она с братом, не выполнила свой семейный долг. Сбежал он. Со своим другом сбежал. Опять...
   Золотой локон и голубые глаза. Пестрая юбка. Фигурка в шапочке с помпончиком. Мост, гиацинты и лилии... зеленые городские звезды в чернильной воде. Лужа и нефтяные разводы. И, может быть, тысячи образов, которые ей все-таки, наверное, нравились и которых она никогда не увидит...
   -Ты что, не слушаешь? - обиженно спросила старушка.
   -Да нет, спасибо большое, госпожа, за информацию.
   -Госпожа? Какая я тебе госпожа, внученька! - старушка засмеялась мелким отрывистым смехом и закрыла дверь. Аня еще слышала некоторое время через плохую фанеру шарканье ее ног и слова: "Нет, это надо же... скажите на милость... Госпожа! Госпожа!"
   Идиот! Он бросил ее, маму и Катю... как раз в тот момент, когда он готова была все простить...
   Девушка медленно спустилась вниз, на площадку. Там, у открытого дурно пахнущего мусоропровода - от него-то и шел весь основной запах - были прислонены те самые "свертки". Она развернула один. Мост. Развернула второй. Танец.
   А бледный закат и глаза он, вероятно, забрал с собой.
   "Я не желаю иметь с вами ничего общего!" Даже картины, написанные тогда, дома, "в атмосфере всеобщего непонимания", он не хочет забрать.
   Аня прислонилась головой к стене. Безнадега. Ей хотелось взмолиться: "Я все для тебя сделаю! Персональную выставку открою! Только не уходи! Я тебя люблю, я не могу тебя вот так потерять, теперь, когда опять увидела. Я все-таки твоя сестра. Прости меня... Вернись к нам, у нас стало так скучно..."
   Впрочем, наверное, говорить так было бы неправильно. Непедагогично.
   Голубой глаз. Одуванчики и васильки. Низкий дощатый потолок. Низкая серая комната.
   А еще на одной картине было кое-что интересное... как же она раньше не заметила?
   Стройная фигурка девочки в коротком красном платье уходит по золотой, как солнечный луч, дорожке прямо в зеленую листву. А на переднем плане гроздью взмыли в синее небо громадные, сияющие мыльные пузыри. В каждом из них отражается маленький мальчик с огромным красным мячом в руках. Мяч похож на закатное солнце.
   Как найти маленького человека в большом городе? А как найти маленький город в такой большой и бестолковой стране?
   -И не надо... - прошептала Аня, - мне вовсе незачем его искать. Он же все про меня знал... Он же все знал! Ненавижу!..
   Она закрыла лицо ладонями, зарыдала и медленно осела вдоль стены, крашенной зеленой краской. Она сидела на корточках и плакала, прямо около открытого мусоропровода, возле объедков, вываленных на пол, и рядом с гениальными картинами... а новых картин уже никогда не будет.
   Но вообще-то все это не долговечнее мыльных пузырей.
   Аня шмыгнула носом и принялась собирать свертки.
  
   Девочка у пруда
  
   Насте очень хорошо запомнился тот день двадцать шестого мая. Потому что тогда она дала обещание, которое ни за что нельзя нарушать.
   Но обещание - это была одна короткая фраза. А вот до... До было еще много всякого, без чего обещания не было бы.
   До.
   До они с мамой и бабушкой долго-долго ехали в автобусе. Было очень тряско, и холодно, потому что утро. То есть сначала, на остановке, было холодно, а потом Настя пригрелась на автобусном сиденье у мамы на коленях, и даже еще подремала. Ночью она спала плохо: ну как заснуть, если мама с бабушкой сказали, что завтра едем на дачу! Дача - это ведь не только дача, на которую Настю с прошлого лета не брали, это ведь еще и подъем в пять утра, что само по себе интересно.
   Потом была длинная очередь на причале, когда все стояли в кассу. Настя долго разглядывала какого-то мальчишку, совсем маленького, меньше, чем она. На мальчишке был смешной черный свитер в зеленых и красных зигзагах, даже на вид очень кусачий. Настя подумала, что ни за что на свете такой бы не надела. Ну... разве что вместо похода к зубному.
   Итак, на причале было серо и скучно. Бабки какие-то вздыхали, много сумок. Люди все время эти сумки двигали. И еще ведра. Ведер тоже было много, непонятно, зачем им столько?..
   Потом взошло солнце и сплюснутой красной сливой отразилось в холодной речной воде. "Москва-144" развернулась, работая мотором в холодной воде, и встала у причала.
   Внутри "Ракеты", даром, что название гордое, было еще скучнее, чем снаружи. Во-первых, внизу душно. Во-вторых, не очень хорошо пахло. В-третьих, наверх, где не было стен, и где площадка больше всего напоминала палубу (настоящей палубы, как у старинных парусников, у ракеты, конечно же, нет) мама с бабушкой Настю не пустили. Она сидела и вертелась, потом пошла бегать по салону. Впрочем, не очень-то побегаешь: все занимали бабки и тетки с граблями и ведрами. А в углу притулился какой-то пьяный старикашка. Детей Настиного возраста не было, только совсем малыши. Или такие, которые уже в школу ходят. Они задаются, считают себя взрослыми...
   Бабушка дала Насте маленькую шоколадку, Настя ее съела. А потом долго ныла, и мама все-таки пошла с ней наверх. Правда, сначала повязав ей голову платком. Так, чтобы хвостики на шее затягивались, по-старушечьи. Это мало того, что было противно, потому что уши сразу стали как ватой заложенные, так еще и шея заболела.
   Но на палубе оказалось хорошо. Ракета плыла по реке, сильно-сильно шумя. А по обоим берегам просыпался город. Торчали в небо жирафьи шеи подъемных кранов, блестели розовым окна многоэтажек. Зеленели деревья. И ровной, ровной бетонной лентой тянулась с одной стороны набережная. Время от времени ее прорезали длинные лестницы, которые спускались к самой воде. Настя подумала, что хорошо бы жить у такой лестницы. Тогда она могла бы просыпаться каждое утро, сбегать по этой лестнице, и - бултых в воду!.. или еще лучше прямо с балкона пятого этажа - бултых!
   Ага, бултых... попробуй только о чем-то таком при маме заикнись - и сразу влетит. "Не купайся, Настенька, вода грязная, ее пить нельзя!" А почему нельзя? Козленочком станешь?
   Настя залезла на парапет и перегнулась, чтобы получше рассмотреть, что происходит внизу, на галерее, что опоясывала ракету. Мама испугалась, и сразу же потянула Настю вниз. Ну что за безобразие!
   -А детям в моем возрасте полезно двигаться! - сказала Настя.
   Но мама не обратила на это внимания.
   Потом они проплыли под мостом, и мост с изнанки был темный. А опоры у него - очень грязные. В одном месте по опоре почему-то текла вода. Настя решила, что на мосту прорвало какой-нибудь кран.
   Еще потом с одного бока появилось на берегу высоченное, плоское, как поставленный на попа спичечный коробок, серое здание. Окошки в нем были только под самой крышей.
   -Это тюрьма? - спросила Настя.
   -Нет, это элеватор, - сказала мама. - Там зерно хранят.
   Настя не поняла, почему на элеваторе хранят зерно. Элеватор - это ведь такая лестница, которая едет. В Москве в метро есть такие, она по телевизору видела. А у них, в Омске, только в одном месте - в Торговом Центре. Там такая лестница ведет с первого этажа на второй. Они с мамой ходили туда недавно выбирать подарок бабушке, и Настя проехала с первого этажа на второй целых три раза.
   Когда Настя сказала об этом маме, мама раздраженно ответила:
   -Это эскалатор. А то элеватор. Есть еще экскаватор, он землю черпает. Пошли вниз, бабушка волнуется.
   Но бабушка не волновалась. Точенее, волновалась, но совсем не за Настю с мамой. Она обсуждала с другими какими-то бабушками то, что пенсии стали меньше и ничего на них не купишь. Неправда! Много чего купишь... Вот бабушка недавно дала Насте десять рублей, так она несколько дней себе жвачку покупала... А в бабушкиной пенсии не одна такая десятирублевая бумажка, а много. Значит, и купить можно много. Особенно, если жвачки.
   В общем, разговор Насте очень не понравился.
   Но они, слава богу, уже почти приехали. То есть приплыли. А еще точнее - пришли. Потому что так моряки говорят.
  
   За то время, пока они плыли, выглянуло солнце. И на траве засверкала роса от вчерашнего дождя. Насте сразу стало жарко в ее зимних джинсах, да еще и в платке, который мама так и забыла снять. Всю дорогу до домика она ныла, чтобы мама разрешила ей переодеться. А что такого? Это же не город! Ну и что, что на улице! Она маленькая, а маленьким можно.
   Однако пришлось терпеть до дома, и там еще пришлось терпеть, пока мама с бабушкой распаковывали сумки. И только потом Настя в своем желтом сарафанчике выскочила на улицу.
   -Я пойду погуляю! - сказала она маме.
   Уходить надо было быстро, пока мама с бабушкой не переоделись, а то живо велят что-нибудь пропалывать или что-то в этом духе. Настя ничего не имела против того, чтобы, скажем, за ягодой ухаживать или за цветами. За малиной или гладиолусами, например. Но огурцы... бр! И на вкус противные, и на вид. Особенно если соленые. Свежие еще ничего, но только пока маленькие совсем. И зачем так стараться их выращивать, чтобы они становились большими и невкусными?..
   В общем, Настя убежала от мамы с бабушкой. Мама с бабушкой всегда волновались, когда Настя бегала одна по деревне, но только если она уходила к речке. А если она просто так гуляла, то они не сильно переживали. Потому что деревня считалась тихой. Никого тут не было, кроме бабушек с внучками и женщин, которые работали на своих участках. И мама с бабушкой, если и боялись, то не маньяков, а того, что Настя, скажем, утонет.
   ...Да, Настя к речке не пошла. Но у нее был собственный прудик. Секретный прудик. По сути, даже лужица. Наверное, он остался от старицы. Старица - это когда русло реки поворачивает, а в старом остается вода. Но старицы обычно все-таки больше, а прудик... наверное, это была игрушечная старица, специально для Насти.
   Прудик был совсем маленький. Он лежал почти сразу за околицей дачного поселка, но, чтобы попасть к нему, надо было по-хитрому пересечь два оврага, поэтому Настя считала, что об этом прудике никто не знает. Летом он весь зарастал красивой зеленой тиной. Над ним порхали яркие, как самоцветы, стрекозы, на круглых листьях росли желтые кувшинки. Солнце отражалось в узких проемах темной воды яркими, зеркальными бликами. А высокая трава, обступавшая прудик и скрывшая его от людских глаз, покойно шелестела.
   Да. Настя нашла этот прудик в прошлом году. И теперь первый раз проведывала его после долгой зимы. Она действительно думала, что о нем никто не знает... Но, как оказалось, она ошибалась.
   Около прудика сидел Художник.
   Это был самый настоящий, взаправдашний художник. Почти как из мультиков. Правда, берета у него не было, а выгоревшие светлые волосы лежали на плечах. Он был одет в синюю клетчатую рубаху с закатанными рукавами и в перепачканные краской шорты. На ногах у него были нелепые розовые резиновые шлепанцы, потрескавшиеся и запачканные во многих местах. Мольберта у него тоже не было. То есть такого, стоячего мольберта. Он сидел на маленьком складном стульчике, почти таком же, на какой садится бабушка, когда перебирает ягоду. На коленях у него стоял ящик с откидной крышкой. На крышке был закреплен лист бумаги, а в самом ящике, наверное, лежали краски и кисти - Насте не хватало роста, чтобы заглянуть. Ремень этого ящика был перекинут Художнику через шею. Он что-то рисовал, время от времени поглядывая на прудик. Значит, рисовал прудик.
   Настя подошла к Художнику и остановилась в двух шагах. Ей было слегка обидно, что кто-то нашел ее секретное место, но в то же время - интересно. Вот, он рисует! Значит, нарисует ее прудик. Значит, повесит потом свою картину на выставку, и все будут ходить и видеть, какой Настин прудик красивый! Конечно, они не будут знать, что он Настин, но ведь это и не важно...
   -Здравствуйте, - сказала Настя.
   Художник обернулся к ней. Он был чисто выбрит, хотя Насте казалось, что все художники должны быть с бородками. Но глаза у него были правильные - чуть прищуренные все время, со множеством морщинок. Правда, Настя решила, что он очень молодой. Гораздо моложе мамы.
   -Привет, - сказал он. - Ты на дачу приехала?
   -Ага, - сказала Настя. - А вы рисуете?
   -Рисую, - сказал Художник. - А что, нельзя?
   -Почему? - удивилась Настя. - Можно. А вы не возражаете, если я тут поиграю?
   -Не возражаю. Только как же ты будешь играть одна?
   -Почему одна? - удивилась Настя. - А прудик?
   -Это, конечно, компания, - согласился художник. И вернулся к своему рисованию, и перестал обращать на Настю внимание. И Настя тоже перестала обращать на него внимание. У нее было столько дел!
   Сперва она проверила тайник, который устроила здесь прошлым летом. Цветные стеклышки были целы, только одно потерялось. Ну и землей их припорошило немного. А вот иголка и лоскутки пропали. И куда их занесло?..
   Потом она немного поговорила со стрекозами. Ну, не то чтобы поговорила... всем известно, что они глупые и ничего не понимают. Но мало ли, а вдруг поймут? И вообще, на всякий случай надо быть со всеми вежливой. А то вот она, Настя, приходит на их маленький прудик, такая большая, топчет тут все, и даже слова им не скажет! Неправильно...
   Потом Настя немного пополоскала руками в воде. Ноги она туда не совала - знала, что дно очень илистое, и запросто может затянуть не хуже зыбучего песка. В прошлом году еле выбралась! Настя долго смотрела на воду, пытаясь понять, нет ли там рыбки... потому что тогда она попыталась бы ловить ее руками.
   Рыбки в прудике не было.
   Потом Настя увидела божью коровку. Божья коровка была не красная с черными пятнами, а желтая с черными - совсем как Настин сарафанчик. Настя села на корточки, обхватив руками колени - в этой позе она могла сидеть часами - и стала смотреть на божью коровку. Она долго-долго карабкалась вверх по травинке, потом упала... забралась на травинку и стала лезть снова. Зачем, интересно? Может быть, она хочет найти на конце травинки клад?.. Мама говорила: в Америке думают, что если пройти по радуге до самого конца, найдешь горшок с золотом. Наверное, для божьей коровки большая, изогнутая травинка - будто радуга.
   -Мы не в Америке, - сказала Настя коровке.
   Но коровка ее не поняла.
   Потом Настю заинтересовали муравьи, которые суетились у корней травы. Они тащили куда-то большого дохлого жука. Очень бестолково тащили: одни в одну сторону тянут, другие в другую, а жук в итоге двигается и ни туда, и ни туда, и гораздо медленнее
   Настя хотела взять жука и перенести, куда муравьям надо, но вовремя сообразила, что не знает, а куда им надо.
   Потом ей надоело сидеть, и она хотела встать, но тут Художник подал голос:
   -Пожалуйста, не вставай! Посиди так еще немного!
   Настя послушно замерла.
   -Вы меня рисуете? - спросила она.
   -Что?.. А... да, рисую...
   Какое-то время она еще посидела молча. Потом Насте стало скучно, и она начала Художника расспрашивать:
   -А вы знаменитый художник?
   -Нет, боюсь, что нет.
   -А вас по телевизору показывали?
   -Показывали....
   Он отвечал рассеянно, но пауз, как после первого ответа больше не делал. Наверное, втянулся в ритм.
   -А вы здесь на даче живете?
   -Ну... да, что-то типа.
   -С бабушкой?
   -Нет, с другом.
   -А почему вы здесь живете? Огород полете?
   -Нет... Понимаешь, тут рисовать хорошо. Натура, понимаешь. И свежий воздух. А вообще просто друг мой устал очень, ему отдохнуть надо. Так что мы тут в отпуске.
   -А кто он, вас друг? Строитель?
   -Почему строитель? - удивился Художник. Так удивился, что даже рисовать перестал.
   -Ну, строители должны сильно на работе уставать... вон сколько им строить... И мосты, и элеваторы...
   -Нет... страховой агент, - он снова провел по рисунку кисточкой.
   -Это кто?
   -Ну, страхует... квартиры там, машину...
   -А где вы живете?
   -А вон там... - он махнул рукой в сторону, где начинались красивые кирпичные дома. У некоторых из этих домов были даже террасы. А еще там на крышах торчали в небо телевизионные антенны. - Мы раньше, понимаешь, в Москве жили. Но у него работа такая - то туда надо, то сюда... Вот, сюда приехали. А оно и к лучшему, я так считаю.
   -А как вас зовут?
   -Дима. А тебя?
   -А меня Настя. А как вас по отчеству?
   -А зачем тебе? Я тебе в отцы еще не гожусь. Зови меня просто Дима. Идет?
   -Идет, - согласилась Настя. - А скоро будет картинка готова?
   -Ты не говори "картинка". Говори "картина". Картинки, пони маешь, в комиксах.
   -Извините...
   -Да ладно... Иди сюда, Настасья.
   Настя подошла к художнику и заглянула на картину. Не картинку, а именно картину...
   Ничего себе! Она была там совсем как живая! И желтый сарафан с черными пятнышками, и косичка "рыбий хвостик", которую мама на пароходе заплела. И божья коровка там была - желтенькая с черным. И солнце в небе, яркое-яркое. То есть... неба там не было. Но оно почему-то на картине чувствовалось. И солнце чувствовалось. И желтые кувшинки в прудике - как маленькие солнышки... А у сидящей на корточках Насти, развернутой в профиль (это значит - боком), такое задумчивое выражение лица...
   -Нравится? - спросил художник.
   -Очень! - кивнула Настя.
   -Ну вот и хорошо.
   -А вы мне ее подарите?
   Художник кивнул.
   -Только знаешь что... Это эскиз. Ну, то есть набросок. Давай я, когда большую картину нарисую, тебе этот подарю. Ладно? А то я по памяти не сделаю, как надо.
   -Ладно, - согласилась Настя. - Только вы адрес свой дайте.
   -Лучше ты свой, - сказал художник. - я ж... понимаешь, я ж не знаю никогда, куда еще Женьку занесет. Сегодня здесь, завтра там... давай ты мне адрес скажешь. Знаешь адрес-то?
   Настя знала. И охотно продиктовала его художнику - вместе с индексом. Подумала еще мельком, что бабушка не велела говорить адрес посторонним, но Художник совсем посторонним не выглядел.
   -А я вам.... А я вам тоже нарисую! - сказала Настя. - Прямо сейчас! Дайте мне листочек!
   Художник улыбнулся, захлопнул свой ящик, поставил его в траву и вытащил из кармана шортов блокнот и карандаш.
   -На, - сказал он. - Или тебе краски?
   -Не, не надо! - отмахнулась Настя. - Карандашом меня мама учила немножко, а красками я еще не умею.
   Художник уступил ей стульчик. Настя села, положила блокнот на коленку и, высунув от старания язык, нарисовала стрекозу. Такую, какая стрекоза по-настоящему. С выпученными глазами, длинным тельцем и двумя парами крылышек. Карандаш дрожал, и получилось не очень.
   -О, да у тебя талант! - воскликнул художник. Взял Настин листочек и посмотрел на него внимательно.
   -Это стрекоза, - сказала Настя. - Они очень красивые. Красками было бы лучше, но я пока не умею... Мама сказала, что осенью отдаст меня в художественную школу. Там я научусь красками, и нарисую вам настоящую, цветную стрекозу.
   -Буду ждать, - серьезно кивнул художник. - Буду очень ждать, Анюта.
   -Я не Анюта, я Настя.
   -Извини, - он улыбнулся. - Спутал. Ты на сестру мою старшую похожа, какой она маленькой была. Только она рисовать не умела.
   -А сколько вашей сестре сейчас?
   -Двадцать пять.
   -А кем она работает?
   -Менеджер транспортных перевозок... кажется. Не знаю, я ее давно не видел...
   -Это плохо, - озабоченно произнесла Настя.
   -Плохо, - он кивнул. - Знаю.
   -А я обязательно стану художником! - Настя гордо вскинула подбородок. - А никаким не менеджером! Честно-честно!
   -Ну и хорошо, - сказал художник.
  
   Вечером Настя с мамой поехали обратно в город, а бабушка осталась на даче. Когда "Ракета" проплывала мимо нарядных кирпичных домов на самом берегу, Настя помахала художнику, хотя, конечно, он этого видеть не мог...
  
   Эскиз он так и не прислал. Забыл, наверное, адрес. И уже через много лет Настя как-то увидела картину в новостях, на выставке. Она называлась "Девочка у пруда", но никто не мог понять, где же там пруд - все трава да трава. Кувшинки художник почему-то изобразил не как кувшинки, а как одуванчики, а еще как диковинные индийские цветы "лотосы". Вот критики и спорили...
   У Художника они спросить не могли - он уже умер от одной неизлечимой болезни.
   Настя смотрела на картину, нарисованную акварелью легко и как будто бы небрежно. И повторяла давнее-давнее обещание: она обязательно станет художником. Художником, а не менеджером товарных перевозок.
   Спаси меня, слышишь?..
  
   Каков шанс в огромной стране, среди сотен городов, среди миллионов людей, случайно наткнуться на того самого, единственного человека, что тебя поймет и примет - примет любым, таким, какой ты есть, не задавая вопросов и не пытаясь переделать? Каков шанс, что ты, среди неисчислимого множества слов, не думая, без подготовки, найдешь те единственные, что невидимой нитью свяжут тебя с ним?
   Да никакого, если честно.
   С утра мама и Аня припахали Димку к генеральной уборке, так что после обеда на него навалилась депрессия. И вроде ничего особенного - тумбочки им двигать, люстру протереть, на табуретку встав... плиту отодвинуть от стены. Ну, мусор вынести. Ну, пол еще на кухне помыть, потому что у мамы поясница, а "Анечка и так много потрудилась". Не сложно, в общем. Но охота им было так его изводить! "Димочка, а как у тебя дела в колледже? Димочка, а ты Катю позовешь к нам как-нибудь в гости?" "Дим, мы тут с друзьями собрались на лыжах поехать покататься... не хочешь за компанию? Приличный народ, не только мои ровесники, есть и помоложе..."
   Дела в колледже у него неважно. Не нравится ему учиться. Не хочет он быть строителем, и маме это прекрасно известно. И Ане известно. Даже архитектором он не хочет быть. Уж дизайнером на худой конец... Но нет, категорическое: "Никакого вечернего, Димочка, никакого заочного, иди в техникум! Все-таки надежная профессия, гарантия..." И Аня тоже глаза отводит: "Дим, ну ты же понимаешь... Ты через три года окончишь, может, еще поступишь потом на высшее..."
   Никуда Димка не хотел поступать через три года. Ни летом не хотел, ни сейчас не хочет.
   А насчет ровесников... Любит Анька подчеркивать, что она его старше! На самом деле разница в пять лет в их возрасте уже перестала быть значительной. Димке семнадцать, Аньке двадцать один, скоро двадцать два...
   Да... Надо ведь придумать, что же ей подарить на День Рождение... Сестра все-таки... Вот только денег у Димки мало.
   В детстве Димка всегда и маме, и сестре что-то рисовал. Самодельные открытки делал. Довольно долго делал, лет до десяти... пока не сообразил, что ни той, ни другой его художества не нужны. Не понимают они их, и все. Ничего они не понимают.
   "Ты, Дима, - говорила ему преподавательница художественной школы. - талант. Настоящий талант. Но твоя беда, что все идеи твоих картин, они... они слишком сложные. Не так-то просто разобраться, что ты этим хотел сказать. У тебя в жизни будет из-за этого много проблем".
   Да, проблемы будут, Димка в этом не сомневался. Уже есть, если на то пошло. Если бы он рисовал как-то... как-то.... Ну, по-другому, что ли... может быть, тогда мама с сестрой и поняли бы, что он не просто Мазилкин какой-то, а самый настоящий художник. А художника нельзя учить накладывать штукатурку. "И ро-овненько..." - как говорит препод Бельмесов, причмокивая губами на букве "о".
   К обеду, слава богу, женщины с уборкой управились. Димка, злой и расстроенный, заперся у себя в комнате. Делать ничего не хотелось. Ни, понятное дело, к сессии готовиться, ни даже рисовать. В окно легкомысленно било зимнее солнце. Димка разозлился и задернул окно плотными шторами.
   Ему было семнадцать лет, и жизнь была кончена. Мама с сестрой никогда не позволят ему жить самому по себе, стать кем-то значимым...
   Димка достал из тайника на шкафу пачку сигарет, открыл форточку и закурил. Даже сигареты показались противными. Ничего не хочется... Ничего...
   Он закрыл форточку, помотал в воздухе рукой, разгоняя дымные клубы. Нет, ну гадость все-таки. Зачем ее придумали? Зачем Колумб вообще табак из Америки привез?
   А вот у Колумба, небось, мамы с сестрой таких не было, чтобы все ему запрещали. Наоборот... пошел к королеве Изабелле, попросил бриллианты на финансирование - вот тебе бриллианты на блюдечке. Правда, потом в опалу попал... но это уже потом. Зато обрел бессмертие в веках.
   Включить, что ли, комп, пересмотреть в сотый раз "Бойцовский клуб" или "Фореста Гампа"?
   Неохота...
   Димка упал на диван. Взял сотовый... Новое СМС...
   Некоторое время Димка забавлялся тем, что придумывал, как может расшифровываться эта странная аббревиатура. Ежу понятно, что что-то с английского. Но на русском-то как?.. Скажем, "сообщество Маринистов-Саквояжников"? Или "Серебристые морские сельди".
   Потом он подумал о Кате. Блин, как же она ему надоела... Нет, он ее любил... наверное. И целовались они пару раз. Но она ведет себя так, как будто он на ней вот-вот жениться собирается. Уж после окончания колледжа-то точно. А он?.. А он... не против. Лет через семь хотя бы, не раьше.
   Он художник. Он должен быть свободен. А из Кати, с ее кудряшками и заботами о том, где бы овощи подешевле купить, жены художника не выйдет. Как будто она с пятнадцати лет нацелена на ведение домашнего хозяйства.
   Решено. С Катей он порвет. Завтра же.
   Порвет... Со всеми порвет. И из техникума уйдет. Будет жить сам по себе. А почему бы и нет? Начнет зарабатывать, а по вечерам писать картины. И станет жутко известным, потому что однажды кто-то увидит его работы в каком-нибудь художественном салоне, и...
   Тут в дверь постучали.
   -Дима, тебе Катя звонит! - это Аня.
   -Скажи ей, что я умер! - крикнул Димка.
   -Дим, это не смешно! Я ей сказала, что ты сейчас подойдешь!
   -Великолепно, - фыркнул Димка. - Все всё решают за меня.
   Он поднялся с дивана, неторопливо подошел к двери. Потом пошел на кухню. От разговора с Катей не отвертеться...
   К счастью, беседу эту ему удалось закруглить быстро. Но депрессняк никуда не делся, только усилился. Катя звала его на каток, и никак не могла понять, почему он не хочет идти. "Солнце же светит! - обиженно (Дима словно бы воочию видел ее надутые губки) говорила она в трубку. - Погода прекрасная! Один ты сидишь, как вампир, и дуешься на весь белый свет!"
   Что ж, может быть, он и дуется...
   Димка повесил трубку и вернулся в свою комнату с почти похоронной миной на лице. Посреди его комнаты стояла Аня.
   -Фу, - она помахала в воздухе рукой. - Опять курил?
   -А тебе чего?! - Димка едва не сорвался на крик. - Чего ты в мою комнату нос суешь?!
   -Ничего, - сказала Аня спокойно. - Курить вредно.
   Дима уже не в первый раз подумал, что она слишком красивая, потому и такая вредная. Будь она похуже, с ней проще было бы договориться.
   -Дима, не кричи на сестру! - крикнула мама с другого конца квартиры. Зрение у нее уже садилось, а вот слух был превосходный.
   -Конечно, ей можно, только мне нельзя, - пробурчал Димка, демонстративно прошел мимо Ани и улегся на диван, носом к спинке. Лопатки напряжены.
   -Ну и лежи, сколько хочешь, - Аня демонстративно фыркнула и вышла за дверь.
   -Дверь закрой! - крикнул Лешка.
   Аня снова фыркнула, но просимое выполнила.
   Когда сестра ушла, Лешка снова перевернулся на спину. Вытащил из--под себя сотовый. Задумчиво посмотрел на него. И одним духом отбил СМС-ку:
   "Что такое любовь?"
   А потом набрал номер - не глядя на свои пальцы. И отправил.
   "Куда-нибудь да дойдет", - подумал он.
   Потом включил машину и стал смотреть "Фореста Гампа".
   Ответ на СМС-ку пришел часа через два. Телефон мелодично запиликал, как всегда. Димка не очень удивился - пусть никто из знакомых ему СМС-ок не слал, но это запросто могла быть служебная.
   Пришлось изумиться, и изумиться по полной, уже когда он сообщение раскрыл. Номер был незнакомый, а слова такие:
   "Любовь - это когда тебя понимают, а вся жизнь озаряется особенным светом".
   Несколько минут Димка в обалдении таращился на эту фразу. Почувствовал, что ему хочется закурить, но курить не стал.
   Каков шанс наткнуться в огромной стране, среди самых разных абонентов сотовой связи, на человека, который не посмеется, не сотрет глупое письмо, не будет названивать с воплями "Это кто такой?! Что за глупые шутки на ночь глядя!" (ведь номер мог и где-то на Магадане оказаться). А возьмет и ответит. Ответит просто и красиво, и, наверное, искренне.
   Потому что Дима сразу понял, что это должно быть так - чтобы тебя поняли. И чтобы стало светло.
   Он встал с дивана, отдернул шторины. Посмотрел в заснеженный двор бездумными, невидящими глазами.
   Дрожащими пальцами Дима набрал другую фразу, еще проще: "Это самый лучший ответ, который я получил". Опции, передать. Окей.
   Ответ пришел часа через полтора, когда Димка бездумно пялился на бегущие по экрану титры - "Форест Гамп" кончился.
   "Когда мы стучимся в чужие двери, - говорила СМС-ка, - то мы надеемся, что нам откроют. Когда мы стучимся в чужие души, мы надеемся на искренность".
   Дима на сей раз отбил ответ не сразу. Он сходил в ванную. Зачем-то почистил зубы. Потом вызвался сходить в магазин. Потом протер пыль на полках. И только после этого, уже под вечер, он написал.
   "Очень трудно довериться сразу. Ведь наша душа похожа на лабиринт с множеством дверей".
   Через какое-то время (очень небольшое) получил ответ:
   "Это целые шлюзовые системы. Мы строим их между собой и окружающим миром, чтобы давление реальности нас не сломало".
   Димка сглотнул и отбил следующее:
   "Меня зовут Дмитрий. Я художник, учусь в строительном техникуме. А ты кто?"
   Ответ снова пришел быстро:
   "Женя. Финансы и кредит, Москва. Ты не из Москвы?"
   "Нет. Омск".
   "Понятно. Номер не тот. Твои работы есть в сети?"
   "Нет. Я не очень хорошо рисую. У меня не хватает техники".
   "Техника - не так важно. Главное, понимать. Главное - любить. Ты любишь кого-то?"
   "Нет".
   "И я нет".
   "А сколько тебе лет?"
   "Я старше тебя".
   "Откуда такая уверенность?"
   "Просто знаю ".
   Последний ответ пришел в двенадцать ночи. Димка уже лежал с головой под одеялом, прячась от матери.
   "Мне это не важно, - ответил он. - Но тебе меньше тридцати?"
   Димка, когда писал, думал, что это действительно не так важно. Сейчас совсем другие мерки. Женщины стареют медленно. Они могут быть и старше мужчины, ничего страшного...
   "Намного, - пришел ответ. - А тебе - меньше двадцати. У тебя уже почти двенадцать ночи. Тебе, наверное, пора спать, а то завтра не сможешь пойти в техникум".
   "У меня сессия. А ты не рисуешь, не пишешь?".
   "Твое дело... Я пишу стихи, только плохие".
   "Например?"
   После этого слова долго ничего не приходило. Потом пришло:
   "Любить тебя - награда или боль? И одиночество как маска лицемерье... О Господи, когда б хватило веры пробить проход сквозь скорбную юдоль... У тебя есть e-mail?"
   "Есть... - Дима вписал свой e-mail. - Или по аське?"
   "Нет, я аську не люблю. Жди письма. Все, теперь и у меня поздно, ложусь спать. Только письмо допишу. До завтра"
   Перед сном в голове у Димы билось только: "Женя... какое прекрасное имя... разве бывают такие совпадения? Ну и что, что она старше... Только вот в Москве... Лучше бы уж жила в Магадане, чем в Москве".
  
   Она понимала все, что он ей рассказывал. Это само по себе было бы уже странным, даже без обстоятельств их знакомства Первое письмо, которое она написала на Димин адрес, было очень простым: она выражала радость от такого совпадения, и писала, что никогда так ни с кем не знакомилась, но надо же когда-то начинать?... И выражала надежду, что они смогут стать добрыми приятелями.
   У Димки солнце расцветало в груди, когда он писал ей ответ. Они общались в письмах. Они общались на чатах, они все-таки общались в аське... Дима выяснил, что Жене двадцать один год, Анина ровесница. Она учится на заочном на финансах и кредите и работает в страховом агентстве. Живет в однокомнатной квартире, оставшейся от матери, умершей год назад. Никаких особенных хобби не имеет, не пьет и не курит, никогда не матерится. К животным относится равнодушно, ни кошек, ни собак ни держит. Когда-то очень много читала: и классику и фантастику, и все вместе, но теперь перестала. Времени не хватает. Живописью никогда не интересовалась, но после встречи с Димой стала ходить на вставки и картинные галереи, и в считанные месяцы в этом всем прилично разобралась.
   Единственное, она отказалась посылать свою фотографию. Димка ей свою отправил, но она будто и не поняла намека. Тогда он сказал открытым текстом.
   На это она написала:
   "Дима, я понимаю твои опасения... Нет, я не уродина. Ничего особенного, не красавица девяносто-шестьдесят-девяносто, но и не горбунья, не кривая, не одноглазая... и не толстая. Приятное у меня лицо, точно знаю. Просто... как-то пошло это все, ты не находишь? Обмениваться по Интернету фотографии - и не слышать голоса друг друга. Что тебе в этой картинке? Она все равно будет ложью, потому что настоящую меня ты не знаешь и представить не сможешь".
   Димка не стал настаивать. Он поверил ей на слово, что она симпатичная. И понял даже: так лучше - он мог представлять ее без внешности. Он мог представлять ее просто человеком, просто необыкновенной личностью, какой она была, без ловушки плоти и иллюзий мира материи...
   Она никогда над Димкой не смеялась. Никогда не напоминала, что старше. Не задавала никаких личных вопросов, не навязывалась. Но если Дима задавал вопросы ей, то отвечала, и отвечала так, что у него начинала кружиться голова, и он словно падал в сладковатую пропасть.
   "Знаешь, я все не могу понять, почему мои отношения с сестрой и матерью зашли в тупик. Ну, мать - еще ладно, она считает меня ребенком. А вот Аня? Ведь она должна же понимать..."
   "Твоя сестра, судя по всему, очень сильная и целеустремленная девушка. Она не терпит, когда кто-то или что-то, человек или явление, выпадает из установленных ей рамок. Она хочет все это привести к общему знаменателю. Такие люди бывают. А ты исповедуешь другую правду. Если ей придется это принять, то она должна будет либо измениться, либо зачислить тебя в число своих врагов. Она понимает это. Именно поэтому пытается оттянуть момент принятия решения, обращаясь с тобой, как с ребенком и не замечая тебя как личность".
   "Поразительно! Как ты это поняла? Я ведь тебе не так много рассказывал о своей сестре".
   "Может быть, я поняла и неправильно. Просто тебе мое объяснение понравилось. Люди верят в то, во что хотят верить".
   А один раз она задала вопрос:
   "Дима... что делать, когда не понимаешь вообще ничего?.. Когда все будто расползается под руками?.. Я просто устала..."
   И Дима долго ломал голову над ответом. Как ободрить ее, как утешить, как дать ей понять, что она ему не безразлична, сказать, что он всегда на ее стороне и все такое прочее?
   И он написал:
   "Наверное, ничего не делать. Просто передохнуть немного. Знаешь... я бы хотел быть рядом с тобой, чтобы помочь тебе. Но это невозможно. Вот сейчас я даю тебе глупые советы, надеясь, что ты им последуешь. Но все это совершенно бесполезно. В корне бесполезно".
   "А приезжай!", - был ответ.
   "Летом буду подрабатывать, заработаю денег на билет, и приеду. Если поселишь..."
   "Поселю. Раскладушка есть. Сходим вместе в Третьяковку, ты же давно хотел ^_^".
   Слова про раскладушку Диму слегка удивили, но и порадовали тоже. Она на него не давит! Она, в отличие от Кати, оставляет решение за ним...
  
   Летом он действительно устроился подработать на стройке. Но не проработал и месяца. Пришлось уволиться - спину потянул. Впрочем, кое-что ему выплатили...
   И, однажды, после очередной ссоры с матерью и Аней, он сидел и нервно курил, не обращая внимания на сизые клубы дыма, которые заполонили его комнату и наверняка плохо влияли на открытый системник. Компьютер был для него бесполезен - винт он продал. Все равно сам купил, в одиннадцатом классе подрабатывал...
   Димка отбил на сотовом следующее сообщение:
   "Женя, я тебя люблю".
   Ответ почти не медлил, хотя он знал уже, что в это время она обычно на работе.
   "Если сказать, что я тебя люблю - это будет неправда. Если сказать, что я тебя не люблю - это тоже будет не правда".
   Оцепеневший, Димка набил ответ. Точнее, вопрос:
   "А где же правда?"
   И едва не оборвал карман рубашки, лезя туда за сотовым, который зачем-то туда запихнул, когда передал сообщение Сотовый весело звенел "Тучами" Иванушек - она сказала, что ей нравится эта песня...
   На экране было только два слова... точнее, одно слово и предлог.
   "В сердце".
   Почти легко далась Димке следующая СМС-ка... тем более, что он уже наловчился их набирать и мог бы, наверное, делать это с закрытыми глазами.
   "Я приеду двадцатого. Ты знаешь, как расшифровывается аббревиатур СМС?"
   Ответ: "Приезжай.. Знаю, но ты сам догадайся".
   Димка знал, что поступает неправильно. Совершенно неправильно. Что его можно обозвать безответственным братом, бессердечным сыном... безбашенным придурком, у которого ветер в голове и никакого понятия о будущем.
   Он все это знал. Но, даже ругая себя последними словами, даже сомневаясь в завтрашнем дне, понимал, что иначе поступить не мог. Он знал, что уезжает навсегда. Любой художник должен хоть раз уехать навсегда, в прямом или фигуральном смысле. У него так получилось: в самом что ни на есть прямом.
   Денег на поезд у него хватало только на билет туда. Хотя это даже не повод... Он ведь мог и там заработать или даже занять. Просто Димка знал, что у него не получится вернуться. От нее он не уедет. Если нашел - держись. Во всех смыслах.
   Уходя из дома почти тайком, Димка умудрился увезти все свои картины. И еще одну...набросок. Просто набросок, пока акварелью. На ней был изображен сотовый телефон со светящимся экраном. И из экрана выплескивался весь мир - бабочки, и цветы, и морское побережье, и звезды, и лица.... Лукаво прищуренные чьи-то глаза, и водопады, вековые секвойи, сосны над обрывом, и часы с маятниками, и горящие свечи и два темных силуэта, которые идут, взявшись за руки. И три слова. Вот такие:
   Спаси меня! Слышишь?..
  
   Самые простые слова на свете. И самые банальные тоже.
  
   Когда Димка дремал в поезде на пустой полке, укрывшись собственной курткой, и ему снилось окончание того стихотворения, хотя он никогда не просил Женю написать его до конца.
  
   Когда бы вседержитель дал мне сил
   Твою ладонь поймать сквозь это небо,
   Как месяц окружает звездный невод,
   Я ни о чем бы больше не просил.
   Часть III. Рыцарь и его сестра.
   Игрушковые души.
  
   Леше было двенадцать лет, а его младшей сестре Лене - восемь. Он Лену очень любил. Ну... то есть почти всегда. Например, когда она не пыталась залезть в его игрушки и стереть сэйвы, или когда она не перепутывала его тетрадки на полке. А особенно он ее любил, когда она чему-то радовалась.
   Леша слегка стеснялся этого: среди его друзей мало у кого были младшие сестры, и большей частью знакомые мальчишки плевать хотели на мелких надоедливых родственниц. Или же ссорились постоянно. А Лешка очень любил со своей играть, смешить ее. Когда она улыбалась, то становилась... Мама говорила: становилась похожа на маленького ангела.
   Лешка в ангелов не очень-то верил. Но что от смеха его сестры и у него на душе становилось радостно, понял уже очень давно. И никогда не дергал Лену за косички, не отбирал у нее кукол и не ябедничал на нее матери. То есть... очень редко это делал. Напротив, он старался сестру порадовать.
   Скажем, в этом году Лешка три месяца копил деньги, чтобы купить Лене подарок. Вообще-то, на самом деле он копил на велосипед, но в конце января подсчитал сумму - и понял, что на велосипед надо раза в три больше. Если, конечно, брать хороший.
   Плохой Лешке брать не хотелось. Копить деньги - надоело. Сходить несколько раз в кинотеатр или в пиццерию - или что там еще можно на такую сумму сделать - не тянуло. А тут по пути в шахматный кружок он зашел в магазин около остановки, поискать диск с "Final Fantasy XII". И случайно забрел в отдел мягких игрушек.
   Их было двое - котенок и морской котик. Морские котики, как известно, сами по себе голые и лоснятся, а вот детеныши у них - белые, пушистые и милые. Вот такой детеныш и продавался в отделе. Он был маленький, меховой, с ужасно грустной мордочкой и блестящими пластмассовыми глазами-пуговками. Он лежал на полке, привалившись круглым боком к ярко-рыжему, почти оранжевому котенку. У котенка тоже мордочка была грустная и милая, но еще немного растерянная, как будто он искал чего-то. Как будто заглядывал каждому посетителю в глаза и спрашивал: "Прости, ты не мой хозяин?" А у морского котика - белька - выражение мордочки было такое, как будто он ни на что уже не надеялся.
   Лешка давно вышел из возраста, в котором играют в игрушки кроме компьютерных. Да и стыдно мальчишке любить такие вот плюховые прибамбасы. Однако что-то такое было в них...
   Нет, Лешка не думал, что котенок и белек живые или сейчас оживут. Он и в самом раннем детстве смеялся над мультиками, которые показывали, как игрушки в детской оживают, едва только выключает свет. Что такое игрушка?.. Искусственный мех, несколько грамм ниток, леска и наполнитель. Вот, пожалуйста, написано на этикетке "all new materials, surface washable" . Что означает, что игрушка качественная, и ее можно мыть. Но ведь кто-то сделал их такими! Кто-то вложил в них свою работу. "Частицу своей души", как выспренно говорят старые книги. Кто-то сделал так, что они постоянно ищут и ждут... Разве мог Лешка пройти мимо?..
   Котенок и белек стоили совершенно одинаково, а у Лешки хватало денег исключительно на одного. Какое-то время он мучился, мялся около прилавка, перебирал в кармане мятые бумажки. Потом ему все надоело. Он рассердился на себя - каким несерьезным делом занимается - и купил белька. Почему белька, а не котенка?.. потому что стыдно ему стало как-то. Котенок все-таки что-то искал... Может, еще попадется ему тот, кто его купит. Кто-то получше Лешки, кто-то, кто по-настоящему будет игрушки любить.
   Лешка еще съездил с покупкой в шахматный кружок. Белек выпал из пакета, но никто из парней над ним не смеялся, хотя Лешка был в кружке самым младшим. Сказали только "Хороший зверь!". А Настя, единственная девочка (даже девушка уже, по правде говоря), даже воскликнула: "Ой, какая прелесть!" Лешка обрадовался. Значит, Ленке тоже понравится. Она же классическая девчонка.
   Когда он пришел домой, Лена еще не вернулась от бабушки. Лешка показал покупку родителям. Отец взял игрушку в руки, осмотрел критически, и сказал:
   -Белька убили.
   Лешка обиделся, но ничего не сказал. Ему стало как-то не по себе: зверек был совершенно явственно сшитый, к тому же наверняка меньше, чем был бы настоящий морской котик. Но так и тянуло согласиться с папой. Как-то белек чересчур напоминал настоящего.
   Мама воскликнула точно то же самое, что и Настя - "Ой, какая прелесть!" И строго сделала отцу замечание:
   -Только при Лене такое не говори. Она девочка впечатлительная.
   Потом мама подмигнула Лешке и сказала:
   -Мы совсем одинаково думаем. Смотри, что я купила Лене в подарок.
   Мама пошла в родительскую спальню и принесла оттуда... котенка. Рыжего. Того - или точь-в-точь такого же, - что стоял на витрине в том магазинчике.
   -Мам, ты где его купила?
   -Ой, в том магазинчике на остановке, где написано "сиди-диски".
   И Лешка обрадовался. Магазинчик был тот самый. Ему стало вдруг очень хорошо от мысли, что котенок и белек будут и дальше жить вместе.
  
  
   Лене, разумеется, подарок понравился. Она была воспитанной девочкой, и, конечно, ничего не сказала бы, даже если бы ей что-то пришлось не по душе. Но тут было совершенно четко видно, что в игрушки она сразу же влюбилась. В этот раз не приглашали Лениных подружек и не устраивали праздника, были только бабушки и дедушки - оба комплекта. Лена очень скучала за общим столом, и все время убегала в свою комнату, где играла с подарками. Лешка один раз пошел за ней, и увидел, что она о чем-то тихонечко разговаривала с ними... или разговаривала за игрушек?.. Озвучивала их, как актеры озвучивают мультяшных героев? Котенок и белек сидели друг против друга и, казалось, радовались встрече.
   Лена с игрушками не расставалась. Она с ними спала, таскала в сумке в школу - то одного, то другого. Потом перестала. Как она сказала, "Я не могу брать сразу двоих, а если я беру одного, второй грустит".
   А потом игрушки оказались заброшенными на полку, и Лена вообще перестала с ними играть. Лешка спросил у нее, в чем дело. Лена сказала:
   -Мне на них смотреть тяжело. Они ведь не живые, а выглядят почти совсем как живые...
   После этого Лена загрустила. Несколько дней ходила какая-то неразговорчивая.
   Однажды Леша пришел из школы раньше, чем обычно. Родителей дома еще не было, он позвонил в дверь, и никто ему не открыл. Тогда Лешка решил, что Лена, которая должна была уже тоже вернуться из школы, ушла к подружке. Или, может быть, в школе задержали...
   Он открыл дверь своим ключом и вошел. В квартире было странно тихо, даже радио не работало. И шторы на кухне задернуты, так что из-за полуоткрытой двери в прихожую свет не проходил. Лешка отправился на кухню, чтобы раздернуть шторы, и увидел Лену. Она сидела за кухонным столом, сосредоточенно глядя перед собой. Перед ней лежала большая деревянная доска, на которой мама разделывала рыбу, и большой нож, которым резали хлеб. А еще рядом с доской лежали котенок и белек.
   Лешка оторопел. Он стоял и молчал, не понимая, почему Лена не услышала его звонок, если она все время была в квартире. Лена сидела и как-то очень грустно смотрела на игрушечных зверей и на нож, на доску... Лешка подумал о том, что она, может быть, в трансе... Да нет, чепуха, чтобы в транс впадать, надо долго учиться у каких-то восточных мудрецов, а откуда у них здесь восточные мудрецы!
   Из плохо закрученного крана капала вода.
   Лена взяла белька в руки, поцеловала в печальную, неподвижную мордочку. Положила на разделочную доску. Взяла обеими руками нож. Высоко, над головой, занесла его... Лешка видел на глазах у сестры слезы.
   Лешка издал смешок.
   -Лен, ты чего! - нервно сказал он. Это было очень жутко, жутче, чем любой фильм ужасов: его младшая сестра с гигантским ножом в руках. Или просто в ее маленьких ручках он казался гигантским?.. Или в чем-то другом было дело?..
   Лена вскрикнула, уронила нож. Он глухо стукнул по столешнице. Соскочила с табуретки, бросилась к Лешке и уткнулась лицом в его куртку (он даже раздеться с улицы не успел). Она плакала.
   Лешка поднял руку и стал неловко поглаживать ее по голове. Не умел он утешать девчонок. Даже собственную сестру.
   -Зачем ты это хотела сделать, малявка?.. - как-то сипло сказал он. Лешка взмок от пота: ему было жарко, он был в шоке. По-настоящему в шоке. Только теперь мальчик впервые понял значение этого слова.
   -Они почти совсем как живые! - плакала Лена, всхлипывая и давясь словами. - Они... они... они как будто жить хотят, а я... а я ничего не могу сделать!
   -И поэтому ты решила их убить?
   Лена подняла на него заплаканное личико и серьезно кивнула.
   -Я читала, что раненых коней резали на поле боя, - сказала она.
   И Лешка не нашелся, что ей ответить.
   -Давай их подарим! - сказал он.
   -А может, с ними тогда плохо обращаться будут!
   -Ну давай их выбросим!
   И представил, как они выносят маленьких теплых пушистых зверьков на заснеженную помойку. Мусор там, бомжи ходят... кто-то наверняка подберет.
   Лена замотала головой и сильнее вжалась в Лешину куртку. Наверное, подумала о том же самом.
   -Ну тогда в чулан уберем!
   -Не-а... жалко... им там скучно будет...
   -Ну... - он продолжал гладить сестру по голове. - Блин, лучше бы мы тебе их не дарили!
   -Да нет, они хорошие... - Лена всхлипнула. - Это я... плохая. Но я вырасту. Честное слово. И перестану обращать внимание.
   -А может быть, они все-таки оживают ночью? - предложил Лешка.
   -Ты дурак, - фыркнула Лена. - Как они могут оживать? У них и крови нет. И души.
   -Но если они так похожи на настоящих, может, что-то все-таки есть? - предложил Лешка. Он уже не пытался успокоить сестру, ему самому понравилась идея. - Вот смотри, кто-то же их делал. Ну... даже если автомат на фабрике сшил, кто-то же эскиз представлял, рисовал его... материалы выбирал... Вот он думал про них, какими они будут, сколько радости детям принесут... может быть, что-то вроде души все-такт в них вложилось?
   -Игрушечная душа? - недоверчиво спросила Лена.
   -Нет... не игрушечная. Игрушковая, - твердо сказал Лешка. - Специальная такая душа для игрушек. Знаешь, типа мини-пылесосов.
   Лена еще раз всхлипнула. Но серьезно больше не плакала. Котенок с бельком лежали на кухонном столе и смотрели. Котенок - с наивным удивлением на мордочке, как будто он не пронимал, почему он не может найти того, что ищет. Белек - с тихой, застенчивой грустью, как будто он уже ничего не ждал, но надеялся, что все будет хорошо.
   -Знаешь что, - сказала Лена, - возьми котенка.
   -Зачем? - опешил Лешка.
   -Так правильно будет... - Лена замялась. - что один у меня, другой у тебя... Они ведь тоже как братья... И потом, ты ведь уже скоро вырастешь. И уедешь учиться. Возьмешь с собой.
   -Они же будут грустить друг без друга.
   -А это будет гарантия, что ты вернешься, - сказала Лена с совершенно "взрослой" интонацией. - И вообще, пусть привыкает! Если люди грустят, значит, игрушки тем более должны.
   Маме с папой Лешка об этом случае ничего не сказал. А сам подумал, что есть в этом что-то и правильное, и неправильное одновременно - что игрушки так похожи на живых зверьков.
  
   Этой ночью луна с затянутого толстыми, мохнатыми тучами зимнего неба светила в окно и освещала Ленину кровать
   Она спала, и ей снились игрушковые души. От сияния луны они отделялись от искусственных шерстяных шкурок, поднимались высоко-высоко в небо - в туманное холодное небо над Сибирью и Москвой, в ясное морозное небо где-то над Северным Полюсом, в жаркое и яркое небо над Африкой... Они все восходили на сияющую золотистую полян, где растут самые вкусные лунные ягоды, и смотрели печальными глазами на фигуру Самого Старшего Лунного зверя - в Ленином сне у него были рога, мягкие лапы и влажный нос. Этот зверь говорил игрушкам, что когда-нибудь они смогут ожить. Когда-нибудь, но не сейчас. Потому что людям - и особенно детям - обязательно нужен кто-то почти живой рядом. Кто-то, у кого будет игрушечная, но почти совсем взаправдашняя жизнь.
   Два пути рыцаря.
  
   Из шахматного кружка Леша мог добраться до дома двумя путями. Во-первых, он мог поехать на трамвае. Тогда ехать было долго, потому что трамвай шел в обход и тащился очень медленно, дребезжа всеми своими деталями. Во-вторых, можно было сесть на автобус. Тогда ехать было не долго, если нигде не попадалось пробки, но потом еще требовалось почти остановку до дома пройти.
   Итак, если бы в тот вечер он поехал на трамвае, случилось бы следующее...
  
   Леша спрыгнул с подножки трамвая и первым делом посмотрел налево - он всегда был очень аккуратен и дорогу переходил осторожно. А все потому, что его лучшего друга Витьку во втором классе сбила машина. Нет, не насмерть - Витька отделался переломом руки. Но Лешку это все равно напугало, хотя вообще-то он мало чего боялся.
   Так вот, Леша перешел дорогу и пошел чужим двором к своему дому. Чтобы выйти в Лешкин двор, нужно было пройти под аркой, что он и сделал. А с другой стороны арки поджидала его странная встреча.
   Там горел фонарь (уже стемнело - зимой рано, как всегда), и медленно вспыхивали в его свете мелкие снежинки. Лешка засмотрелся на фонарь. Красивое зрелище, как будто Новый Год скоро. Только звезды не хватает. Но на самом деле Новый Год давно уже прошел. Через месяц весна.
   Так вот, он засмотрелся на фонарь и не сразу перевел взгляд на лавочку под ним. А на лавочке сидела девушка.
   Нет, ну сидела и сидела - что в этом особенного. Мало ли девушек сидят на лавочках. Вот только она сидела прямо на снегу, даже не потрудившись отряхнуть его со скамейки, и плакала. Плакала совершенно явственно, хотя и бесшумно: закусив зубами варежку, чтобы не реветь. На ней была смешная шапочка с помпончиком, из-под которой выбились темные пряди коротко стриженых волос. А еще на ней была темная, словно бы надутая простеганная куртка. Молния расстегнута, и из-под куртки виден толстый вязаный серый свитер. На ногах - сапожки такие, "очень модные в этом сезоне", как говорит мама. С мехом на голени.
   Леша решил, что девушка совсем молоденькая, может быть, лет на пять его постарше. Может быть, даже не девушка, а старшеклассница, то есть почти своя. Или студентка младших курсов.
   Плакала она так увлеченно, что даже его не заметила.
   Рассуждая логически, Леше тоже стоило бы не обратить на нее внимания. Мало ли, кто слезами заливается. Если всем помогать, сам на слезы изойдешь, или еще на что похуже. Однако логика логикой, а не так-то просто пройти мимо человека, который ревет вот так на заснеженной лавочке холодным зимним вечером, а снежинки так и падают из-под фонаря! То есть... просто, на самом деле. Лешка тоже мог бы так пройти. Но только представишь, как паскудно потом станет, когда перед сном вспомнишь все, что днем было, и плечи эти вздрагивающие представишь, и всхлипы...
   -Простите, девушка, вы не заблудились? - спросил Лешка. Глупость, конечно, спросил. Блуждают только совсем маленькие девочки, а вовсе не такие взрослые, как она.
   Черноволосая девушка подняла на Лешку отчаянный взгляд. У нее были темные глаза, чуть раскосые. Лешка решил, что она бурятка. Или казашка.
   -Заблудилась, - сказала она без всякого акцента. - Еще как заблудилась.
   И снова начала беззвучно плакать.
   -Остановка там, - Леша махнул рукой. - Хотите, провожу? До центра там ходит...
   -Нет, спасибо, - перебила она. - Я знаю. Я все знаю. Честное слово. Просто... меня выгнали. Вот взяли и выгнали.
   -Родители? - удивленно спросил Лешка - Разве так в жизни бывает?
   -Всякое бывает... Нет, не родители.
   -Муж?
   -Если бы муж... - она снова закусила варежку.
   Леша задрал голову вверх. Снег все так же падал, и каждая снежинка вспыхивала в свете фонаря. Вспыхивала всего на секундочку. Нет, меньше чем на секундочку. Гораздо меньше.
   -Что вы варежку едите? - спросил Леша. - Хотите шоколадку? У меня есть шоколадка.
   Девушка посмотрела на него с явным удивлением.
   -А хочу.
   Лешка сел рядом с ней на лавочку, не отряхивая снег, достал из кармана шоколадку и разломил ее пополам, не снимая обертки. Потом развернул и протянул девушке половину с фольгой. Себе оставил другую половину и бумажку.
   Они сидели и грызли закаменевший шоколад. Было холодно.
   -Спасибо, - сказала девушка. - А то я с утра ничего не ела.
   -Вы что, с утра здесь сидите?
   -С ума сошел! - возмутилась она. - Просто я с утра на нервах. Он должен был из армии вернуться... а, ладно!
   -Ну и что, вернулся? - спросил Лешка.
   -Лучше бы не возвращался, - вздохнула девушка. - Я ведь его так ждала! - сказала она с внезапно прорвавшейся болью в голосе. - Ну кто ему что наговорил, а? Ну кто?!
   Лешка не знал, что ей на это ответить, а потому промолчал. Молчание затягивалось, шоколадка была уже съедена, и поэтому Лешка сказал:
   -А я в армию не пойду.
   -Правильно, - кивнула она. - Ты мальчик умный. Иди в институт.
   -Нет, я пойду в летное училище, - сказал Лешка. - Я уже смотрел, так экзамены не очень сложные... ну, так говорят. Вот только физическая подготовка... Но я на перекладине двадцать раз подтягиваюсь, и зрение у меня стопроцентное...
   -В гражданское, что ли? - удивилась она. - А разве в нашем городе такое есть?
   -Почему? - не понял Лешка. - В военное.
   -Ты ж сказал, что в армию не пойдешь!
   -Одно дело в армию не идти, а другое дело от службы косить, - сурово повторил Лешка слова, которые очень любил говорить папа. - И одно дело армия, а другое дело военно-воздушные силы Российской Федерации. У нас знаете что в Конституции записано? Что обязанность каждого гражданина мужского пола - защищать Родину.
   -Ну-ну... - хмыкнула она. - А ты бы спросил того, кому эта Родина...
   -Родина тут не при чем, - покачал головой Лешка, который сразу понял, что она хотела сказать. - Это все люди. Люди, они знаете, везде разные. Что у нас, что в Евросоюзе. Что в Гондурасе каком-нибудь.
   -Да, люди разные... - она тоже подняла голову и посмотрела на фонарь. - Совсем разные... Ладно, парень, пошла я.
   Она встала со скамейки, отряхнула сзади со штанов снег.
   -А вам есть, куда идти? - спросил Лешка с тревогой.
   -Есть, конечно. Я что, на бомжиху похожа?
   -Нет, просто...
   На бомжиху она, и верно, не походила. Но было в ней что-то такое... бездомное.
   -Ладно, - она застегнула куртку, поправила на голове шапку. - Спасибо за шоколадку. Хороший ты парень... Меня Дина зовут
   -А меня Леша.
   Дина улыбнулась.
   -Был бы ты, Леша, лет на десять постарше... У тебя старшего брата нет?
   -У меня есть младшая сестра. Ей восемь. Она немного на вас похожа.
   -Спасибо за комплимент.
   -Я еще вырасту, - пообещал Лешка.
   -Ну, может, встретимся... Чао, рыцарь! - произнесла она с какой-то странной, но вполне уловимой грустной насмешкой.
   Дина помахала ему рукой в варежке, и исчезла в темноте под аркой. А Лешка еще какое-то время посидел на лавочке под фонарем, и пошел домой...
   Так было бы, если бы Лешка поехал на трамвае. А если бы он дождался на остановке автобуса, то вышло бы совсем по-другому...
   От автобусной остановки до Лешиного дома идти было не так чтобы совсем далеко, но все-таки довольно прилично. Если по людной улице - то выходило минут на пять дольше, зато, по маминому мнению, безопаснее. По Лешкиному - зануднее. Ведь так здорово идти тихими, темными дворами, когда каждое деревце в снегу, и все ветки выбелены и принаряжены, будто специально для него. Да и что может тут случится? Район спальный, спокойный, старики и дети... На три двора Лешкиных ровесников - человека два-три, а молодежи всего раз два и обчелся. Некому нападать.
   Однако, как выяснилось, все же было, кому.
   Лешка решил срезать через школьный двор. По нему была натоптана удобная тропинка, но сегодняшним снегопадом ее успело основательно замести. Теперь только две или три цепочки следов упрямо тянулись по свежей белой целине. Лешку это не особенно волновало. Он сегодня надел высоченные кожаные зимние ботинки, а слой снега все-таки был довольно тонком - по колено не утонешь, и тропинка старая чувствуется.
   Но на светлом, даже чуть светящемся синеватом снегу он очень отчетливо увидел три тени. Две из них, повыше, не давали пройти другой, пониже.
   Лешка как-то сразу понял, в чем дело. Два каких-то пацана, может быть, года на два его постарше, пристали к девчонке, Лешкиной ровеснице или чуть младше. Парни были в стеганых куртках, девочка - в шубке и пушистой шапке. Лешка услышал голоса - тонкий, испуганный, девочкин, и насмешливые, немного визгливые - мальчишек.
   Ясно было - не друзья тут собрались.
   "Пройти мимо, - подумал Лешка. - Это не мое дело! Пройти мимо!"
   Но школьный двор был совершенно пустым. Такой большой-большой, плоский-плоский... Спрятаться негде, укрыться негде... Девочка наверняка его уже заметила.
   "Ну и заметила, ну и что! Какое мне до нее дело?"
   Однако дело, по всей видимости, все-таки было. Возможно, ничего страшного тут и не происходило, и эта девчонка просто с парнями поссорилась... ну, мало ли, бывает... Настолько поссорилась, что они ее толкают от одного к другому, и она вот-вот упадет в снег, и их тени пляшут на белом... Мало ли... Может, она виновата. Сейчас девчонки всякие попадаются. Не говоря уже о том, что в двадцать первом веке ничего нет страшного в том, чтобы девчонку бить...
   Так Лешка рассуждал про себя, а сам очень-очень быстро шел к троице. Еще что-то такое промелькнуло в голове "Ну это же не бандиты, у них же нет ножей! Не убьют же они меня!"
   -Ребят, что происходит? - спросил он, как хотелось надеяться, спокойно.
   -Гуляй на х... отсюда, малявка, - фыркнул один.
   -Не, он, бля, не пойдет, - фыркнул второй. - Он, типа, мимо проходил, и решил, что он, типа, рыцарь. Он тебя, п..., Танька, защищать будет.
   -Меня не надо защищать, - сказала девочка плаксивым отчаянным голосом. - По правде не надо.
   -Так что проходи быстрее, и не суй свой б... нос не в свое е... дело.
   Лешка уже не понял, кто это сказал. Он увидел, что парни все-таки не слишком взрослые, но куда опаснее, чем ему показалось вначале. От них исходил не очень сильный, но вполне различимый запах спиртного. А девочка выглядела очень приличной. Шубка дорогая... Лена недавно просила у мамы такую же точно шубку, когда они все вместе были в магазине, но мама сказала, что это слишком дорого.
   Что им от девочки нужно? Просто ограбить? Или что похуже?
   А что, очень может быть... Сейчас такие рано... взрослеют, если это можно так назвать. Правда, странно, что они к ней посередине двора пристают, а не где еще... нет, скорее всего, просто ограбить. Ну там поиздеваться еще маленько, шапку в снегу повалять... Вряд ли ей что серьезное угрожает...
   Хотя они пьяные, мало ли...
   -Ты чего задумался, бля? - спросил один.
   -Меня не надо защищать, - повторила девочка.
   И Лешка ударил.
   Ударил, и сразу же понял, что бил неправильно: с замахом, да еще кулак не так вывернул. Разумеется, удар получился слабым, и пришелся не туда. Один легко увернулся, другой схватил Лешку за воротник. Лешку жестко пнули по ноге, но ему удалось отступить, пропустить удар. Он потерял равновесие, упал в снег, вскочил, сам ударил ногой... тот, в кого он метил, поставил блок, и ударил Лешку кулаком в солнечное сплетение. К счастью, этот удар скользнул по Лешкиной куртке... а еще говорят, что ватники неудобные! Второй же схватил Лешку сзади, но Лешка двинул его локтем, тот согнулся пополам. Лешка обернулся и ударил его по голове сомкнутыми руками. Тот, первый, подставил Лешке подножку, да не просто подставил, а еще и дернул.
   Лешка упал ничком. Упал и неожиданно больно стукнулся головой, и не затылком, а лбом - аж в глазах потемнело, и перед ними замельтешили какие-то пятна. Тело моментально стало чужим, неживым. Лешка понял, что ни за какие коврижки не встанет. Ну просто не встанет, и все.
   Закричала девчонка.
   "Дура, - подумал Лешка. - Почему она не убежала? Или она с ними заодно, и они меня заманивали?.. Да нет, чепуха, у меня всего денег - десятка на маршрутку... "
   -Кровь! - кричала девчонка. - Кровь! Вы его убили!
   "Откуда кровь? - подумал Лешка, и ему стало страшно. - Я что, и в самом деле мертв?"
   Короткая тишина.
   -Да не пори ерунду! - резко сказал один из нападавших.
   -Эй, чувак, ты это самое... вставай, что ли... - второй потрогал Лешку за плечо.
   У Лешки засвербило в носу, и ему мучительно захотелось чихнуть, но чихать он не стал. Удержался. Потому что сильнее желание чихнуть было успокоение: значит, жив... жив!
   А девчонка-то умница!
   -Там камень подо льдом, - очень серьезным, "взрослым" тоном сказала девочка. - Он упал и разбил голову. Вы его точно убили.
   -Сука, да я и тебя... - это был голос одного из парней. Впрочем, голос его звучал неубедительно. Испуганно. Второй крикнул:
   -Да это драка была! Просто драка! Мы просто шутили! И вообще... и вообще. Нас тут не было! Она все придумала! Мы его не убивали! Пошли! Ничего не докажут!
   И Лешка услышал топот и скрип снега, почти оглушительные.
   -Можешь вставать, - сказала девочка. - Они убежали.
   Лешка сел.
   Ощупал голову. Посмотрел на снег, с которого встал. На нем темнели какие-то пятна.
   -Ты губу разбил, - сказала девочка. - Только пока не чувствуешь, потому что губы у тебя замерзли. Ничего страшного.
   -Значит, ты точно знала, что со мной все в порядке? - спросил он.
   -Конечно, - спокойно, и даже с некоторой гордостью ответила девочка. - Я же видела, как ты падал. Так голову не разобьешь, и даже ничего не сломаешь. Молодец, хорошо падать умеешь.
   -Я легкой атлетикой занимаюсь, - сказал Лешка. - И теннисом.
   -А я айкидо.
   -Значит, тебя действительно можно было не спасать? - Лешка старался, чтобы в голосе его не было слышно разочарования. Вот так, решишься раз в жизни на героический поступок, и выясняется, что он был совсем не нужен!
   -Можно было, - согласилась девочка. - Я бы одного ударила в пах или под коленку, второму бы поставила подножку и убежала бы. Они бы меня не догнали.
   -А кто это?
   -Это одноклассники моего брата. К нему пристать у них кишка тонка, они на мне вымещают. Это уже не в первый раз. Но теперь они больше не пристанут, они испугались. Так что спасибо тебе большое.
   -Ты зря сказала, что я умер. Они могли и тебя... чтобы следов не оставлять.
   -Нет, не стали бы. У них кишка тонка. Да и не дураки они. Слышал, как Вовка сказал, что это просто драка была? Недоказуемо. Они-то знают, что им еще четырнадцати нет. Вставай, - она протянула Лешке руку. - А то простудишься.
   Лешка послушно встал.
   -Значит, я по-дурацки поступил? - спросил он.
   -Ты здорово поступил, - сказала девочка. - Как в книжках. Только ведь тебе действительно могли разбить голову.
   -Я хочу стать летчиком. Военным. Если бояться голову проломить, так и вообще жить не стоит.
   -Почему летчиком? - испытывающе спросила девочка. - Это не модно. Мой брат хочет стать банкиром.
   -Летать хочу. Папа говорит, всех денег все равно не заработаешь.
   -Раз ваш папа так говорит, значит, живете вы бедно, - твердо сказала девочка.
   -Уж как живем, - обиделся Лешка.
   -Извини... - девочка вздохнула. - У тебя хоть папа есть. А наш развелся, только алименты платит.
   -Хорошо, что платит, - кивнул Лешка.
   -Ну... Проводишь меня до дома? Как в книжках.
   -Ну провожу...
   И Лешка честно проводил девочку. Жила она недалеко, через двор от Лешки. В том доме, что девятиэтажка из желтого кирпича, с оградой и иномарками у единственного подъезда. Говорить им по дороге оказалось абсолютно не о чем, и они неловко молчали. Тем более, что у Леши разболелась разбитая губа. Согрелась, наверное.
   -Меня зовут Таня, - сказала девочка у оградки.
   -Знаю, - кивнул Лешка. - А меня Алексей.
   -Очень приятно.
   -Мне тоже.
   -Лучше не становись военным летчиком, Леша, - сказала Таня. - А вдруг тебя заставят на кого-то бомбы сбрасывать? А ты не сбросишь. Тогда тебя под трибунал отдадут. Я читала, такое бывает.
   -Может, обойдется, - сказал Леша.
   -Ну пока... рыцарь, - Таня помахала Леше рукой в кожаной перчатке и скрылась в подъезде. А Леша пошел домой, где ему капитально нагорело от мамы за разбитую губу. Потому что ЛешаЈ разумеется, не сказал, почему так получилось. Стыдно было. Ведь драку он не выиграл.
  
   ...Что-то из этого могло бы случиться, если бы Лешка в тот день возвращался с шахмат одним из двух путей. Но он вообще не пошел на шахматы. Накануне простудился, у него поднялась температура до тридцати восьми градусов, и мама его даже в школу не пустила. Весь вечер Лешка просидел дома с сестрой, собирая модель самолета из конструктора. Не просто конструктора типа "лего", а такого, где надо все склеивать, и очень аккуратно. А потом получается почти настоящая модель. Заново ее разобрать нельзя, зато можно повесить на люстру и любоваться. Этот конструктор папа подарил Лешке на новый год, да только он все никак не собрался его склеить. Это был самолет времен Великой Отечественной, ЛА-5, на котором летал летчик Мересьев из книжки.
   Итак, весь вечер Лешка возился с конструктором, а его младшая сестра Лена мешалась ему, и Лешка на нее ворчал, а один раз даже довольно сильно накричал.
   Впрочем, потом они помирились.
   Он не встретился с теми двоими, одной на лавочке и одной на школьном дворе. Конечно, ни с одной из них ничего плохого от этого не произошло. Одна наплакалась и вернулась домой, другая убежала от приставал. Но все-таки лучше, если бы кто-то им помог, правда?
   Тигр из пятого подъезда
  
   Дом номер тринадцать по улице Красных комиссаров, где живут Лена и Лешка, не обычный дом. Как и сама эта улица - необычная улица. Начать с того, что нормального ее названия никто не помнил, и даже на номерах домов его никто не писал. Оно, наверное, сохранилось только на рассыпающихся древних бумажках в мэрии.
   Почему же улицу называли Красных Комиссаров?
   Все просто: она соединяла между собой улицу Красный Путь и улицу Народных Комиссаров. Вот и получалось такое название: Красные Комиссары. Всем было понятно, что это звучит как "деревянное дерево", но что поделать: в городе, где двадцать пять Северных, штук десять Линий, а также огромное количество Входных, Садов и прочих и прочих, ощущается недостаток подходящих названий. Красных Комиссаров - еще не так плохо. А представляете чувства тех, кто живет на улице Поцаева?
   Ну так вот, кроме названия в этой улице есть и другая странность: тринадцатый дом. И самое главное, люди, которые в этом доме живут.
   В третьем подъезде живут Леша и Лена Кругловы, главные герои этого рассказа. А напротив них в доме живет женщина по имени Вероника Павловна, она помнит свое пионерское детство и все время вешает на дерево кормушку для птиц. Только у нее радикулит, ходить ей тяжело. Поэтому Лешка и Лена иногда эту кормушку наполняют.
   Вот и сейчас Лена подошла к окну и выглянула во двор. По двору неслась белая снежная круговерть.
   Лена подумала, что сейчас нельзя вывешивать на улицу одежду. Окно Веры Семеновны, которая очень любила сушить летом (а иногда и зимой) белье на балконе или во дворе на веревках, как раз находилось напротив. Мальчишки, естественно, на это белье наезжали на великах, девчонки напрыгивали на скакалках или просто набегали. Вера Семеновна, естественно, ругалась. Во дворе ее не любили. Лена тихонько порадовалась, что метель лишила зловредную соседку "сушильной" возможности. Она, конечно, понимала, что это нехорошо, но ничего поделать не могла.
   -Что улыбаешься? - спросил Лешка, тоже подходя к окну.
   Лена хотела ответить ему чистую правду: радуется, что белья сегодня во вдворе висеть не будет. Но вспомнила, что Лешка слишком уж правильный и вечно норовит прочитать лекцию. Поэтому она просто ответила:
   -Да так... смотри, какой чудак.
   По двору действительно шел чудак. Это был человек в низко надвинутой на лоб кепке и легоньком весеннем плаще. Плащ подходил к числу (двадцатому марта), но не к погоде. Этот тоже был активистом - метеорологом. Сам составлял прогнозы и соответственно с ними одевался, не обращая внимания на то, что показывал термометр. Лене его было немного жаль. Она подумала, что человек опять простудится и придет к ним, просить капель от насморка. И мама ему, конечно, скажет, что капель нет, и даст парацетомол. А потом он принесет маме три мерзлых гвоздики в целофане.
   Лучше бы сам таблетки покупал. Цветы сейчас стоили дороже, чем лекарства. Но Лена и Лешка подозревали, что синоптик просто немного влюблен в их маму. Папе они, конечно, ничего не говорили.
   -бедняга... - сказал Лешка. - Ничего ему не светит.
   И Лена мысленно с братом согласилась. Соглашаться вслух не стала - много чести.
   -Ты заметил, - спросила она вместо этого, - какие интересные люди у нас везде живут?
   -Еще как, - согласился Лешка. - Давно заметил. Только это, понимаешь, относительный показатель.
   -То есть? - удивленно спросила Лена. - Что это значит?
   Лешка был на четыре года ее старше, а потому часто любил всякие непонятные слова. Особенно он любил употреблять их в разговоре с сестрой, чтобы подчеркнуть свою взрослость.
   -Это то, - сказал Лешка. _ что на самом деле это вполне нормальные люди. Просто у них свои заскоки у каждого. Ма-аленькие такие. А когда вместе собираются, то как бы усиливают друг друга.
   -А... - сказала Лена. - И все-таки... может быть, могло бы случится какое-нибудь чудо? А? Настоящее чудо?
   -Было бы неплохо, - согласился Лешка. - Только чудес не бывает.
   За стеной раздались звуки музыки. Тонкое пение скрипки нежно вплелось в печально-снежное настроение двора, но Лена и Лешка одновременно поморщились.
   Семья Кругловых от этого композитора уже настрадалась. Каждый день, без пятнадцати двенадцать он играл на скрипке одну и ту же мелодию. Сперва она всем нравилась - тихая такая музыка, нежная, и невыразимо печальная одновременно, сердце от нее щемит, - но постепенно так надоела, что и Лена, и Лешка, и их родители огласились бы слушать вместо нее даже вой мартовских котов Больше всего страдала, конечно, Лена: родители-то были допоздна на работе, Лешка в школе... а ей - сиди и слушай.
   Но что она могла поделать? Ведь композитор играл днем. Да и не были его упражнения шалостью или хулиганством: он просто пытался найти совершенство. Мама сказала, что это очень сложное дело - это совершенство искать. Вот он и повторял мелодию на много раз, каждый раз меняя какие-то неуловимые мелочи, чтобы она зазвучала лучше. Наверное, музыкант этот когда-нибудь станет великим и студенты в консерваториях будут разбирать его произведения. И Лена, возможно, будет гордиться, что жила с композитором в одном доме. Но это будет потом - а может, и не будет. Пока же Лене от его игры одна головная боль.
   -Знаешь что... - сказал вдруг Лешка, морщась от музыки сверху, - может быть, сходим к кормушке? Смотри, какая метель...
   А метель все клубилась, свивалась в кольца, уносилась куда-то... Лена подумала, что Леша совершенно прав: негоже Веронике Павловне плестись в такую муть: Она, конечно, крепкая, но с радикулитом. Они узнали это, когда в прошлом году старая учительница подтягивала Лешку по русскому. Он схватил тройку за четверть..
   Лена любила гулять в метель, когда ласковые снежинки нежно касались ее лица и оставляли приятные прохладные следы. Это все равно, что плыть в тонкой невесомой дымке, вроде тумана. Только туман никогда не бывает таким белым, таким свежим, никогда он не вихрится узорами, когда глаз сам собой ускользает куда-то в бесконечность...
   -Пойдем, - согласилась Лена с братом.
   Пока Лена одевалась, Лешка выгреб из хлебницы крошки и даже специально искрошил несколько кусков. Лешка любил кормить птиц, хотя, будучи мальчишкой, слегка стеснялся такой привязанности. Потом сунул ноги в ботинки, накинул куртку.
   -Одень шапку, - сказала Лена строгим тоном.
   -Теплынь, - отмахнулся Лешка.
   -Все равно, мама всегда говорит, чтобы ты шапку надевал.
   Лешка только вздохнул и подчинился.
   Они быстро спустились по лестнице. Детям было хорошо известно, что если Вероника Павловна увидит их из окна, сама она к кормушке уже не пойдет.
   На улице было приятно. Белая метель колыхалась причудливым узором, белыми бахромчатыми лентами. Ленин взгляд как-то сам собой заскользил по ее извивам и она почувствовала, что уплывает... Совсем как ожидалось. Редко когда на улице бывает вот так по-настоящему чудесно, как в сказке про Снежную Королеву, или даже лучше. Ведь никаких опасностей, злых троллей и всего такого не предвиделось.... А сказка гораздо лучше, когда она добрая, когда в ней никаких опасностей и препятствий нет?
   -Леш, а Леш... - когда они дошли до кормушки и Лешка уже встал на цыпочки, чтобы высыпать крошки в кормушку, - скажи же, правда, лучше, когда в сказке нет ничего такого... нехорошего? Ну, чтобы не убивали никого, и все такое...
   Лешка высыпал крошки и обернулся к сестре.
   -Не думаю, - сказал он недовольно. - Сказка тем и хороша, что героям надо с чем-то бороться. Если нет борьбы, то нет взросления. Если нет взросления, нет стремления к совершенству, и какая же это тогда сказка?
   -Снова совершенство... - вздохнула Лена.
   -Ты о чем удивился Лешка.
   -Я о композиторе, что над нами живет...
   Лешка набрал в грудь воздуха, чтобы что-то сказать, но не сказал ничего, потому что посмотрел на лицо Лены. Она как раз взглянула куда-то Лешке за спину, и личико ее побелело, глаза расширились.
   -Т-там... - прошептала Лена, вытянув руку.
   Лешка быстро обернулся.
   По двору шел тигр. Шел не спеша, мягко, жмурясь от летящего в глаза снега. На морде тигра блуждала рассеянная улыбка. Его апельсиново-рыжая шкура тоже была припорошена снегом, и шагал он, ступая по сугробам, и между ушами его нарос небольшой сугроб. "Ничего себе, - мелькнула у Лешки совершенно посторонняя мысль, - до чего же он мягко ступает, что снег не стряхнул!" Это было нелепо: тигр в Сибири, среди облупившихся хрущовок и занесенных снегом машин, приткнувшихся вдоль подъездной дорожки... Это было очень красиво: оранжево-черное движущееся пятно среди сказочной, воздушной белой круговерти. Это было... волшебно...
   -А ты говорил, чудес не бывает! - сказала Лена.
   -Да помолчи ты!
   Леша сглотнул. Он подумал о том, что бежать бесполезно... совершенно бесполезно. Это сейчас он двигается так лениво, да и глаза у него как будто ленивые зеленые щелки... но Лешка-то знает: тигру нужна доля секунды для прыжка, еще доля секунды на взмах лапой, и...
   Лешка шагнул в сторону, прикрывая сестру, раскинул руки. Ему стало вдруг очень холодно и одиноко. И очень-очень страшно.
   -Ты чего?! - спросила Ленка у него из-за спины. - Лешка, ты чего?
   Лешка молчал, не в силах пошевелиться. Он даже зажмуриться не мог, хотя очень хотел.
   Тигр, однако, не обращал на них внимания. Он явно не собирался никого есть. Он просто шел себе и шел через двор, ниоткуда и никуда.
   Апельсин в мороженом.
   Около детей тигр замер. Он стоял не очень далеко, но Лешке чудилось, что он чувствует на щеке его дыхание. Тигр распахнул пасть, показывая острые желтоватые клыки, зевнул и захлопнул ее. Потом облизнулся. Язык у него был очень большой.
   "Вот так люди и умирают от страха", - обреченно подумал Лешка.
   Лена восхищенно охнула.
   Тигр пошел дальше. Лешке казалось, будто зверь поднимается все выше и выше, ступая по извивам живой метели.
   Леш, а Леш... - сказала Лена. - Может, в пятом подъезде дрессировщик поселился?
   -Да ну тебя! - сердито воскликнул Лешка. Он весь дрожал от пережитого ужаса. - Так бы и стал выгуливать дрессировщик тигров без поводка и намордника! И вообще выгуливать! Ведь это жутко опасно.
   Думаешь, тигр опаснее, чем маньяк? - спросила Лена.
   Лешка не нашелся, что ответить. Подумал только, что если зверь в панике, тогда конечно, опасен. А вот если он такой спокойный, такой вальяжный, как этот... да если его хорошо кормят... может, и не опасен. Только как убедишь в этом бабушек из их дома, да и из соседских тоже? Они же мигом милицию вызовут!
   Нет, не подходит идея с дрессировщиком...
   Хотя, конечно, в их доме много очень странных людей.
   -Это чудо, - сказала Лена. - Тогда это чудо. Такое, снежное.
   -Чудес не бывает, - повторил Лешка.
   Лена хихикнула. Она снова смотрела куда-то Лешке за спину.
   Он обернулся... и потерял дар речи повторно. Еще один тигр шествовал точно по тому же маршруту: от угла дома через двор, к выходу в другие дворы. Он также щурился, его хвост так же спокойно висел. Вот только сугробика снега у него между ушами не было.
   И около детей он не остановился и зевать не стал - видно, решил, что с них довольно.
   -Надо проследить, куда они пошли, - сказал Лешка нетвердым тоном, когда тигр миновал их. - Надо выяснить...
   -Это же чудо! - не согласилась Лена. - Куда оно может пойти!
   Но Лешка все-таки забежал за угол дома. И, конечно, ничего не увидел. Двор как двор, совершенно пустой. Метель метет...
   Встряхивая головой, как будто надеялся вытрясти из ушей воду, Лешка вернулся к сестре.
   -Ну что, - ехидно спросила Лена, - убедился?
  
   ...Неизвестно, что это такое: сон, неизвестный феномен науки или галлюцинация. Только когда по двору дома номер тринадцать начинает мести метель, тем жителям дома, что не на работе днем, совершенно четко видны два тигра. С небольшим интервалом они медленно, величественно проходят через двор и исчезают через двор. Через некоторое время они возвращаются и скрываются в пятом подъезде.
   Никакого дрессировщика там, разумеется, не живет. Пустых квартир тоже нет, так что куда эти зверюги деваются, остается загадкой. Но никто этой загадке уже не удивляется. Никто не пытается вызвать ни скорую, ни милицию, ни пожарных. Все к тиграм привыкли, и некоторые даже пытаются подкармливать.
  
   Зануда
  
   Все-таки девчонки - совершенно невозможные создания. Бог знает, чего им надо. У Лешки так понять и не получилось, почему какой-то Володька Щеглов запросто с любой объясняется, и всем он нравится, а у него, Лешки, не получается. Вот вроде бы ничего такого особенного в Володьке нет... если говорить непредвзято, то Лешка даже и симпатичнее. И здоровее. Потому что Володька - он совсем заморыш. Зато девчонкам вокруг Володи как медом намазано.
   На Лешку же смотрят, как на пустое место. То есть нет.... Подружиться с девчонками получается, делом заниматься. Если на занятии-семинаре вместе сидят, тоже вроде как нормально работается. Но вот только доходит до того, чтобы, скажем, вдвоем погулять пойти или еще что-то в таком же духе...
   Короче, не везло Лешке с девчонками.
   А он и сам не мог понять, зачем ему это нужно. Не такой уж большой возраст - тринадцать лет. Вроде еще и можно без девчонок жить, так и живи себе... Но нет, что-то такое неясное волновало, трогало за сердце.... Хорошие они, девчонки. Странные. Загадочные. Так и тянет подойти поближе, узнать, что там у них на уме, понять...
   И потом, Лешка всегда хотел быть настоящим мужчиной. Не как в дурацких телесериалах, а действительно настоящим. А мужчина - ему ведь нужна женщина. А мальчику, стало быть, с поправкой на возраст, девочка.
   Вот Лешка и искал себе девчонку. И нашел. Правда, она об этом не знала. Она была для Лешки чем-то вроде дамы сердца для средневекового рыцаря - он ее любил, а она даже и не подозревала. А если и подозревала, то никак этого не показывала.
   Таня Смирнова - она была Лешкина одноклассница - особой дружбы с ним никогда не водила. Самой красивой девочкой в классе она тоже не была. Вполне обыкновенная, темненькая, не слишком красилась, прическу тоже не укладывала, ходила с обыкновенным хвостиком. Но что-то в ней такое было...
   Во-первых, веселые глаза. Во-вторых, манера писать: наклонив голову, прикусив нижнюю губу, слегка нахмурив брови, как будто она первоклассница, выводящая что-то в прописях. Она вся уходила в задание. Будь тетрадка бассейном - нырнула бы с головой. В-третьих, улыбка. Кончик переднего зуба у нее был отколот, она этого стеснялась, и поэтому улыбалась во весь рот очень быстро, а потом сразу губы смыкала и улыбалась просто широко - так, чтобы видны стали ямочки на щеках.
   В общем, все это и заставило Лешку понять: он влюбился. Влюбился окончательно и бесповоротно. Может быть, он даже не сможет жить без этой девочки.
   А вот когда из этого понимания созрела решимость в чем-то признаться - Лешка не знал. Наверное, ниоткуда она не возникла, решимость эта. Просто росла в нем, росла медленно, набиралась сил... и проросла.
   И сегодня впервые в жизни он решился придти к ней на День Рождения.
   Нет, Лешку не звали. Даже не намекали. Об этом событии он узнал случайно, из разговора девчонок. Он не подслушивал - это они болтали в почти пустом классе, не обращая внимания на дежурного-Лешку, который мыл доску.
   И в один слякотный осенний вечер Лешка обнаружил себя около закрытой двери Тани. Указательный палец левой руки судорожно нажимал кнопку звонка, а правая рука не менее судорожно сжимала под мышкой разноцветный сверток. Больше всего Лешка боялся выронить этот сверток по дороге, чтобы его не заляпала грязь. Слава богу, обошлось - сверток оказался не поврежден.
   Из-за двери доносилась музыка, отзвуки разговоров - там праздновали.
   "Хоть бы не открыла, - подумал Лешка нервно. - Хотя бы не услышала за музыкой... не открыла... тогда бы я мог просто уйти отсюда... и пойти домой, и..."
   Что бы он начал делать дома, Лешка придумать не успел, потому что дверь открылась.
   На пороге стояла Таня.
   Она была необыкновенно хороша - в джинсах на бедрах, украшенных всякими стразами, и в белом топике с вышитой птицей на груди. Ее темные кудрявые волосы были подняты в хвост на затылке, и красиво, локонами, рассыпались по плечам. Глаза у нее были подведены блестками, а еще от нее пахло духами.
   А из квартиры пахло вкусной едой и духотой - там явно было много гостей.
   У Лешки замерло сердце, таким он вдруг сам себе показался неловким, никчемным и ненужным.
   -Леша? - спросила Таня с удивлением.
   -Да... - Леша справился со смущением. Просто прикрикнул на него, загнал его подальше в угол и сказал: "Потом голос подашь!" - Таня, я пришел поздравить тебя с Днем Рождения. Я желаю тебе оставаться всегда такой же умной, красивой и замечательной как сегодня. Надеюсь, ты сумеешь выполнить все, что ты хочешь сделать в этом году, и даже поехать в Германию. А еще я очень надеюсь, что родители позволят тебе завести котенка.
   Он потянул ей сверток.
   Таня взяла сверток.
   Спросила тихо:
   -А откуда ты знаешь про котенка... и про Германию?
   Лешка ответил ровно, спокойно, хотя на самом деле у него внутри все так и сводило от страха:
   -Ты не думай, я не подслушал. Просто вы с подругами как-то говорили громко, а в кабинете кроме меня никого не было, вот вы и не обращали на меня внимания. А я запомнил.
   -А... - Таня повертела сверток в руках. - А... что это?
   -Это книга Юкио Мисимы, называется "Весенний снег". Это история про одного красивого юношу и его несчастную любовь, она должна тебе очень понравиться, потому что ты девочка. Правда, она довольно философская, но очень красиво написанная.
   Таня смотрела на Лешу и не переставала моргать. А Леша думал, какие красивые у нее ресницы.
   "Сейчас она пригласит меня войти, - думал он. - Только не забудь со всеми вежливо поздороваться... сохраняй спокойствие..."
   -Спасибо, - сказала Таня. - Мне очень приятно, что ты зашел, Леша.
   -Да... не за что, - Леша помялся.
   -Спасибо, - Таня улыбнулась, явно не зная, что еще сказать. - И за подарок большое спасибо. Ну... давай, пока.
   И закрыла дверь.
   Лешка стоял и тупо смотрел в глазок. Глазок был круглым, равнодушным и стеклянным.
   -Ну и к чему все это было? - спросил он сам у себя, и его голос отозвался громким эхом, заметался в пустом подъезде, не находя выхода.
   Лешка вздохнул, достал из кармана вязаную шапочку, надел. Вышел на улицу.
   Небо было серым, как бабушкина шаль, и таким же косматым. С неба сыпался дождик... даже не дождик, а какая-то скучная морось. Несмотря на то, что еще не было и четырех часов, некоторые окна уже светились, и их огоньки отражались в темной воде луж, между охристых листьев. Люди, которые зажигали сейчас свет, пили сладкий чай, ели булочки или торты, были совершенно равнодушны к Лешке и к его неудаче.
   Лешка пошел домой. Проще было сесть на автобус и проехать две остановки, однако он предпочел идти. Идти, не разбирая, где грязь а где лужи, и не обращая внимания на то, как заляпываются его старательно начищенные парадные ботинки, и не замечая, как в этих самых ботинках, совершенно неподходящих для холодной погоды, медленно стынут ноги.
   Дома, слава богу, никого не было - родители еще не вернулись с работы. Но Рекс, их большой черный пес, сразу же кинулся на Лешку, так норовя его облизать от избытка чувств. Еле Лешка от него отбился. Играть ему сейчас совсем не хотелось.
   Правда, в квартире была Лена, Лешкина младшая сестра. Ей было всего девять лет. Она учила уроки.
   Лешка некоторое время постоял в дверях их комнаты, наблюдая за ней и немного за воробьем. Прошлой зимой Лена подобрала воробья, и он жил у нее в клетке на подоконнике. Сейчас, осенью, он стал мрачный, сидел на жердочке, нахохлившись. Лена не знала: то ли это от того, что света меньше стало, то ли оттого, что он уже старенький, этот воробей. А раз не знала, то и переживала сильно.
   Лешка подумал, что он не умнее этого воробья.
   Лена обернулась.
   -Привет, - сказала она. - Суп я весь не доела, он в холодильнике.
   -Я не хочу, - сказал Лешка. Потом его прорвало.
   -Лен, ну ты ведь девочка! - воскликнул он. - Скажи, чего девчонкам надо?!
   -А что случилось? - спросила Лена совсем как взрослая.
   Лешка плюхнулся на свою кровать, не снимая куртки, и все Лене рассказал.
   Пока он рассказывал, она грызла карандаш - видно, думала. Была у нее такая привычка.
   -Короче, ты пришел к девочке на День Рождения без приглашения и подарил ей книжку, - сказала она. - Слушай, мне кажется, она о Мисима и не слышала никогда. В лучшем случае, о Мураками.
   -Мелочь пузатая, а ты-то сама хоть знаешь, кто это такие?
   -Это модные писатели. Раньше Коэльо был в моде с Марининой, а теперь Мураками с Донцовой.
   -А... Лен, а тебе никто не говорил, что ты для девяти лет слишком умная?
   -Говорили, - Лена кивнула. - Ладно, слушай... короче, мне год назад мальчик шоколадку подарил.
   -Дурак, - фыркнул Лешка.
   -Ага, - охотно согласилась Ленка. - Так вот, шоколадку я съела. Вкусная была шоколадка. Очень. А еще он мне потом вафли дарил. И браслетик подарил с котенком.
   -Ну и? Это что-то новенькое.
   -А ничего. Ну, еще он меня на медляки приглашал, все такое. Я думала, он тетрадки будет просить списывать, а он не просил. И еще...
   -Что?
   -Я же говорю, ничего. А в сентябре у нас был какой-то дурацкий психологический тренинг. Там надо было друг про друга на бумажке писать одним словом, что думаешь. Так он про меня написал "Зануда".
   -Почему? - удивился Лешка.
   -Вот и я не поняла...- Лена вздохнула. - Только, мне кажется, все-таки не надо было ей книжку дарить.
   Лешка вздохнул тоже. В тон сестре. Он никак не мог понять, что же он сделал неверно. Вспоминал разговор с Таней, все, что он сказал, все, что она сказала. Если бы он все это переиграл... если бы вернуться на машине времени на несколько часов в прошлое и все изменить...
   -А еще знаешь что? - сказала вдруг Лена. - Я так подумала... это все по-честному. Я ему, может, нравилась, тому мальчику. А он мне - нет. Мне просто приятно было, что он за мной ухаживает. Я им как бы пользовалась. А он мне отомстил. Все нормально.
   -Ничего не нормально, - сказал Лешка. - Ничего нормального здесь нет.
   -Тебе виднее. Ты старше.
   -Ага... Жираф большой....
   Лешка смотрел на воробья, и думал, что он сам все-таки уж никак не жираф. В лучшем случае - воробей, эта бессмысленная птица, не умеющая ни в чем разобраться. Он представил себе понедельник... и Таню, шепчущуюся со своими подругами за партой, и то, как он наполовину услышит, наполовину прочитает по губам слово: "Зануда"... и все будет кончено...
   -Куртку сними, - сказала Лена.
   -Ага...
   Лешка пошел в прихожую, снял куртку. Потом вернулся в комнату, упал на кровать, и стал смотреть в окно, где сучья деревьев месили тучи. Если приглядеться, там можно увидеть разные фигуры... А Лена зажгла настольную лампу, и отблеск света упал на стекло... а суп в холодильнике, только супа не хочется, хочется спать...
   Лешка дремал, и видел в переплетении ветвей, как они гуляют с Таней по осенней аллее под моросящим дождем, он рассказывает ей, что такое японские хокку - это такие коротенькие стихи, очень глубокомысленные, но малопонятные - и она кивает, и ее черные волосы блестят от мороси. А еще он объясняет ей, почему в современных японских песнях самая веселая музыка там, где самые грустные слова. И она все понимает, и она вовсе не считает его скучным.
   А потом он расскажет ей про самолеты и про свою заветную мечту....
   А до утра понедельника, когда она безразлично улыбнется ему в классе, еще целый вечер плюс воскресенье. Целая вечность.
   Аномальное самообладание
   Рассказ-быль А кто не верит, тот сам такой.
  
   Явление произошло в пятницу, в четыре часа дня. Лешка Круглов пришел из школы с радостью обнаружил, что ни мамы, ни папы, ни его младшей сестры нет дома. Ведь это так здорово - побыть немного одному в квартире! Хочешь - включай телевизор на полную громкость, хочешь, слушай музыку, хочешь - в компьютер играй до посинения, и никто не скажет, что ты портишь глаза, и никто не попросит уступить место.
   Но только Лешка зашел в квартиру, как вспомнил, что мама просила сходить за хлебом. Впрочем, даже это настроение ему не испортило. Подумаешь, до продуктового за углом пробежаться! Чай, не минус сорок. Погода уже совсем весенняя, небо синее, снег блестит вовсю, в воздухе влага. Скоро, скоро снег совсем стает, раскинуться по всем подъеддным дорогам огромные мутные лужи, запахнет влажной землей. А там и листья на деревьях покажутся...
   А пока... а пока - каникулы! Каникулы начинаются завтра. То есть в понедельник, потому что сегодня пятница. Значит, у него больше недели, в течении которой можно делать все, что угодно! Нет, конечно, они с Ленкой будут ссориться за компьютер, но зато он может пойти к Валерке или еще кому из приятелей. И на улице можно гулять сколько угодно.
   Но сначала - за хлебом.
   Лешка вышел из кватиры, запер за собой дверь, быстро спустился по лестнице. Подумал, не съехать ли ему по перилам, но передумал - перила в доме были старые. В любой момент могли проломиться. Шею, конечно, так вряд ли сломаешь, а вот руки-ноги - очень может быть. Почему бы и нет?
   Так что Лешка спустился обычным путем, пусть и очень быстро.
   Он вышел на улицу. И тут же подумал, что обязательно наберет снега в свои разношенные зимние ботинки. Тяжело в них и неудобно ходить... Но мама обещала, что если он будет ходить за хлебом две недели без напоминаний, то она обязательно купит ему новые кроссовки. Две недели уже кончаются... Значит, на каникулах он уже сходит на теннис в новой обуви!
   Лешка зашагал по двору к продуктовому. Всего-то метров сто-двести....
   С крыш капало, свисающие с карнизов сосульки разбрасывали вокруг яркие блики. Кое-какие смельчаки уже выходили на улицу без пальто, в одних легких курточках. Когда Лешка проходил мимо первого подъезда, он увидел человека, сидящего на скамейке в шубе, шапке и зимних сапогах. Это был синоптик из второго подъезда.
   -Здравствуйте, - сказал Лешка. - Как у нас с прогнозом?
   Синоптик был хорошим, но странным. Он одевался в соответствии с прогнозами. Вот только компьютеры в метеоцентре были старые, барахлили иногда.
   -Прогноз! - синоптик поднял палец. - Прогноз есть. Но вот в чем он заключается? - закончил он грустно.
   -И верно, в чем? - спросил Лешка.
   -Наверное, завтра похолодает, - вздохнул синоптик и окинул взглядом свой костюм. - Хотелось бы надеяться.
   -А зачем вы сидите? Жарко же, - удивился Миша. - Были бы дома...
   -Это было бы отлично, - вздохнул синоптик, - но ежедневные прогулки полезны для здоровья.
   -Так вы же не гуляете!
   -Как я могу гулять в такой шубе? - удивился синоптик. - И вообще, не мешай мне, мальчик. Я, может быть, героизм проявляю. .Силу воли и самообладание.
   -То есть? - не понял Лешка.
   -Мне жарко, я терплю, - грустно сказал синоптик. - Если не паниковать, можно вытерпеть гораздо больше, чем если паниковать.
   Лешка пожал плечами и пошел дальше. Когда он проходил следующий двор, оно и случилось. Оно - это то, без чего не было бы рассказа.
   -Молодой человек! - закричал за его спиной визгливый старушечий голос. - Деньгу обронили, деньгу!
   Лешка испугался: как бы в самом деле не потерять десятку, выданную на хлеб! Тогда ведь придется платить из собственных карманных денег.
   Он обернулся, и увидел две вещи: во-первых, на снегу позади действительно что-то лежало: то ли металлическая десятка, то ли пятерка. Монета слегка зарылась в снег - давно, видно, упала. Явно не Лешка ее уронил. Во-вторых, за ним суетливо бежала какая-то маленькая, скрючен ная в три погибели старушка.
   -Подберите! - закричала она, поравнявшись с Лешкой. - Ишь, молодежь пошла, деньгами разбрасываться!
   Бабка мелко рассмеялась и пошла себе дальше, противно потирая руки. А Лешка стоял, остолбенев, и видел, как бабка с каждым шагом распрямляется, как-то странно трансформируется, и вот уже она не бабка, а премиленькая девушка. И пальтишко на ней не старое, проеденное молью, а очень даже модное и элегантное. Девушка обернулась и сказала тем же неприятным голосом:
   -Первое апреля, никому не верю!
   И пошла дальше.
   Лешка ничего не понял - какое первое апреля? Первое апреля - это через неделю только. Как раз когда каникулы кончатся. Или девушка авансом празднует? И почему она только что выглядела как бабушка? Нет, ему, наверное, показалось...
   Все-таки Леша наклонился - поднять деньгу. Мало ли... А вдруг все-таки десятка? Желательно, какая-нибудь красивая, юбилейная, с портретом Гагарина, например...
   Но он ничего не поднял. Только пальцы коснулись холодного влажно- го снега, как мир провалился во тьму...
   Ну, это так в книжках пишут. На самом деле Лешке показалось, что мир как будто мигнул - стало на секунду темно, а потом - опять светло. И в то же время ощущение было такое, как будто за эту секунду он довольно долго проспал и даже умудрился увидеть какой-то сон (скажем, про эту бабуську - не бабуську). А иначе почему он вдруг лежит?
   Лешка поднял голову. Сперва ему показалось, что он спит дома, на балконе пят0ого этажа. Но вот только почему так холодно? Потом он понял, что это не балкон, просто лежит он на снегу и смотрит в просторное светло-серое небо... Небо над городом с утра было не такое. Да и вообще, над городом оно не бывает прочерчено мохнатыми венчиками сосен. И в городе не бывает таких высоких, белых, непримятых сугробов, тем более весной, и тем более в апреле...
   Вне всякого сомнения, Леша Круглов оказался в лесу. Да, и насчет сугробов... Они действительно были девственно-белые, куполообразные, без намека на следы. Можно подумать, что Миша с воздуху упал на эту крошечную полянку. Нет, если бы упал с воздуху, тогда, наверное, расшибся бы насмерть...
   "Может, НЛО? - подумал Лешка, садясь и потирая голову. - Подобрало и выбросило, а потом улетело"...
   Но деревья стояли так плотно, что версия даже о "комнатном" НЛО совершенно исключалась. Ни один летательный аппарат сквозь ветки не спикирует.
   Лешка не испугался. Ну вот ни чуточки он не боялся. Все слишком быстро произошло, чтобы он успел сообразить, что к чему. Поэтому он совершенно спокойно мог строить всякие версии и думать о разном. Ну не мог он никак поверить, что это все всерье0 - то, что вокруг него происходит!
   Леша встал, отряхнулся от снега, и решил идти. И пошел. Дороги он не знал, да и между направлениями особой разницы не было. Все в его классе занимались спортивным ориентированием, но без карты и компаса в этих навыках толку было мало. Леша решил, что он точно в северном полушарии (если не перенесся в другое время, но тогда в пределах нашей геологической эпохи), и скорее всего в Сибири, может даже, и в Омской области - несмотря на большую сумрачность погоды, Леша в своей легкой курточке все-таки не мерз.
   Если это, конечно, Земля. А может быть, уже другая галактика?
   Ладно, вопрос об этом и вопрос о том, как он сюда попал, оставим на тот момент, когда удастся выбраться. Вот тогда и разберемся. А то и по сусалам надаем, кому надо. Это надо же - забросили его непонято куда, и не спросили!
   А может быть, был бомбовой удар? Не ядерной бомбой, а какой-то другой? И Лешку подкинуло взрывной волнйо и унесло на много-много километров и бросило где-то?
   Нет, ерунда, будь это бомба, хоть какая, хоть ядерная, хоть фугасная, как во время Великой Отечественной, от него бы ни кусочка не осталось.
   А может, он умер уже?..
   Да нет, в Раю было бы теплее, а в Аду так и вовсе - жарынь. А в Чистилище растений быть не должно. Чего соснам в чистилище делать?
   Леша подумал, и решил, что нужно идти на юг - к теплу.
   Юг по ветвям деревьев он определил легко, потом подумал еще немного и понял, что если он в густонаселенной местности, то направление не играет решающей роли: все равно он наткнется на дорогу или деревню. А вот если это Обская Губа, Дальний Восток, ,Южная Америка на подступах к Атлантиде или безвестный мир в Туманности Конская Голова - тогда ой...
   Но все равно: делай что должен, случится, чему суждено. И не паникуй! Человек, когда он паникует, сразу начинает сдаваться, хотя мог бы еще идти и идти. Как там говорил синоптик?.. Героизм, сила воли и самообладание.
   Он пошел. Бодро так пошел. Ноги проваливались в снег, и ботинки сразу же промокли, так же, как и носки. Да и штаны до колена... Что хуже всего, идти получалось только очень медленно. Этак до темноты он успеет только пару километров. И ведь неизвестно, когда стемнеет... Может быть, уже сумерки? Свет сквозь облака серый, не понять...
   Как только Леша так подумал, его сразу пронял страх. Он был в лесу совсем один, даже птицы не пели и дятел не стучал. Снег лежал нетронутой пеленой. Ни следа человеческого. Да и животные не баловали: вон, видно только, что сорока по снегу проскакала Леша подумал, что неизвестно сколько времени он пролежал без сознания, может быть, уже утро следующего дня. Если так, то его, наверное, ищут с собаками. Леша представил себе такую картину, и ему стало еще горше и страшней. Сразу захотелось есть.
   "По крайней мере, смерть от жажды мне не грозит", - подумал он, оглядывая снег, но это было слабым утешением.
   Было тихо. Никого.
   "А может быть, там, куда я иду, на много километров ничего, кроме леса? Как раз на этом узеньком промежутке? А в другой стороне, совсем рядом, осталась деревня? Может быть, сейчас из чащи выскочит волк или медведь?"
   Сколько Лешка не гнал от себя подобные мысли, они все равно возвращались. Он уговаривал себя не паниковать - все напрасно. Что-то древнее и животное неудержимо рвалось наружу... Так и хотелось понестись, не разбирая дороги... еле удавалось уговаривать сердце, чтобы не стучало быстрее.
   Тут где-то в лесу что-то ухнуло. Потом заскрипело. Очень-очень громко в тишине. Очень-очень страшно.
   Возможно, это взлетела птица, или дерево стряхнуло с ветвей чуть подтаявшие напластования снега, - кто знает. В воспаленном воображение Лешки, среди высоких, непроницаемо-черных древесных колонн поселился по меньшей мере злой дух леса. А то и что-то покруче.
   Лешка не выдержал и побежал. Наверное, в этот миг он побил все рекорды, выложился на полную... Он бежал, утопая ногами в вязком, рыхлом, весеннем снегу, ударяясь плечами о стволы деревьев, время от времени падая и вставая... Бежал так, что ноги и руки гудели, а легкие горели от нехватки воздуха, и перед глазами расплывались огненно- алые и ярко-зеленые круги... Бежал, потому что боялся остановиться, потому что его гнал страх...
   Не надо судить его строго. Подумайте лучше, как бы вели себя в подобной ситуации! Ведь все вокруг было незнакомо! Даже деревья могли оказаться не дервьями, а замершими инопланетными монстрами или специально принявшими вид дерева троллями, снег мог быть не снегом, а... в общем, лучше не задумываться, чем мог бы быть снег. И, наконец, никто не гарантировал Лешке, что он доберется до дома и что с ним все будет хорошо. Он ведь спокойно мог там и погибнуть. А страх смерти - это очень, очень сильная вещь.
   Потом Лешка споткнулся и упал уже окончательно. А может, не споткнулся. Может, его организм просто не в силах был больше выдерживать столь изнурительную "гонку за выживание"... Он упал. Потом поднял голову и увидел перед собой клипсину. Самую обыкновенную клипсину из голубой пластмассы, старенькую и даже немного ободранную. Наверное, ее обронила юная грибничка или одна из тех горожанок, которые неизменно одевают серьги, даже собираясь в поход. Ничего особенного в ней не было. Но она помогла Леше не сойти с ума.
   Ничего логичного тут, конечно, не было. Клипсина могла валяться под снегом много лет. Однако Леша решил: если есть клипсина, значит есть и люди. Можно было найти кучу возражений, но Леше не хотелось думать. Он чувствовал себя усталым и совершенно опустошенным. Подумать только! Буквально минуту назад он шел за хлебом, а потом...
   Леша поднял голову и увидел пустое серое небо и мрачную красоту лесных вершин.
   Самообладание. Главное - самообладание. Это не чужая планета и не чужой мир. Чудес ведь не бывает. Это просто аномальное явление. Обычное аномальное явление, о которых он столько в журналах читал. Что-то вроде Бермудского теругольника в их дворе образовалась, только маленького. Забросило его куда-то, вряд ли далеко. Сейчас он встанет и пойдет. И все будет хорошо. Все просто не имеет права не быть хорошо, потому что это же он, Лешка Круглов, единственный и неповторимый!
   Леша вспомнил, как когда-то, много лет назад, спросил у мамы:
   -Мам, а ты когда-нибудь заблуждалась?
   Маленький Леша, конечно, имел в виду потерю в лесу, а не ошибочное мнение, но толком сказать не мог. Мама же, однако, все поняла.
   -Заблуждалась я очень часто, а вот блуждала редко.
   -А почему? - спросил мальчик.
   -Потому что я никогда не паникую.
   -Не боишься?
   -Все боятся. Я вот, например, боюсь пауков. Но они меня боятся еще больше. Главное - не показывать страха даже себе. Думать спокойно. Не впадать в панику и не бежать сломя голову, а то такого натворишь!
   Тогда, во время разговора, Леша тут же вспомнил, как испугался большой собаки в деревне и порвал штаны на заборе. Однако, хоть убей, он не мог представить себя спокойно отходящим от той собаки.
   -Мам, а если спокойно не получается? - спросил Леша.
   -Тогда моя мама говорила, что лучше совсем не думать, - серьезно сказала мама. - Пусть за тебя лобные доли думают.
   Леша не знал, кто такие лобные доли, но попросил рассказать о бабушке, которая в войну служила летчицей. Разговор вскоре забылся. А вот теперь вспомнился...
   Леша усмехнулся, надел на ухо синюю клипсину, и приказал себе не думать совсем.
   В частности, не думать о том, что к маме он может и не вернуться. Вернется! Как миленький.
   Потом он пошел по лесу. Мальчик не знал точно, сколько шел, наверное, недолго, потому что не успел толком замерзнуть. Но все же ему показалось, что поход по колено в снегу по глухому лесу продолжался целую вечность. Время от времени Леша начинало думать, что уже темнеет, однако и эти мысли он гнал от себя. Но они все равно вертелись тут же и кричали в уши противными тонкими голосами. Иногда из чащи раздавлись странные глухие, а то и вовсе непонятно какие звуки. Может, это работали какие-то неведомые зимние существа, которым принадлежал лес. Они, наверное, не были враждебны, и будь Леша не один, да с едой, да с палаткой, да со спичками, он бы первый предложил пойти в самую чащу и все разведать. А так он просто шел себе и шел... Теперь он, напротив, надеялся, что никто не покажется и не помешает ему.
   Слава богу, продираться сквозь сугробы было так сложно, что Лешка почти и не мерз. Только руки мерзли, да уши. А сам он, целиком, скорее взмок от пота.
   А потом он услышал, как впереди проехала машина.
   Лешка замер, прислушиваясь. А вдруг показалось?.. Нет, вот еще одна!
   Лешка так устал от сугробов и от леса, что у него даже сил обрадоваться не хватило. Не хватило и сил ускорить шаг. Ему казалось, что он прошел уже много-много километров, и теперь, едва он выберется на шоссе, как попросту рухнет без сил.
   Однако, конечно, он не упал. Он вышел к дороге. Взобрался по заснеженному откосу на полотно. Как назло, ни одной машины. Только остановка неподалеку возвышается.
   Остановка - это хорошо. Конечно, пригородные автобусы ходят редко, но все-таки ходят. А у Лешки - проездной в кармане. И десятка на хлеб. Должно хватить...
   Лешка побрел к остановке. На полпути он спохватился и стянул с уха клипсину - еще примут за кого-то... не того. Это в лесу ему было все равно, да и не видел его никто. А сейчас уже - совсем другое дело. Сережки в ухе, говорят, геи носят. .А кто, интересно, носит в одном ухе клипсу?
   Он подошел к останове уже достаточно близко, так, что она перестала казаться просто темной будочкой, и он увидел...
   Остановка была не омская! По области кругом стояли светло-зеленые круглые птички, похожие на букву "м". Здесь же присутствовала самая обыкновенная будочка, но разрисованная алыми красками под закатные сосновый бор. Такие остановки Лешка видел, когда гостил у тетки в Тюмени...
   Ему захотелось завыть. Это надо же! Выбраться из леса, чтобы оказаться чуть ли не за тысячу километров от дома! Да лучше бы он умер!
   Но через пару минут Лешка взял себя в руки и понял, что все не так плохо. Все-таки в Тюмени жила его тетка. Точного ее адреса он не помнил, зато помнил имя, фамилию, и название улицы. Можно найти через милицию или пост ГАИ. Во-вторых, из милиции можно позвонить и родителям, и все им рассказать. Они, конечно, не поверят, но приедут и заберут его. Вот так! А ты: умереть, умереть...
   И вообще, он теперь герой! Самое сложное он сделал, из леса выбрался. Теперь-то легко. Теперь дело за малым.
   Но вскоре Лешка понял, что и добраться до Тюмени и найти пост ГАИ - задача не из легких. Для начала, не было транспорта. Все машины (а их было очень мало) пролетали мимо, как метеоры. Ни одного автобуса не было, а Леша очень замерз.
   "Наверное, меня уже ищут, - подумал он. - А Лешка что? Интересно, переживает она за меня или радуется, что теперь может сколько хочет за компом сидеть, никто ей не помешает?"
   Хоть Лешка часто называл свою сестру врединой, ему почему-то казалось: скорее, переживает.
   "Пройду еще немного, - подумал он. - Может, какое-нибудь село или ГАИ совсем близко, а то и до города рукой подать. Чего я голову ломаю?"
   Он пошел. Как-то очень внезапно смешанный лес кончился, потянулся уже более знакомый мальчику сосновый бор, а потом еще более знакомое поле с березовыми колками. И там - о радость! - чуть дальше на дороге стояла обыкновенная омская "птичка"! И на горизонте светлел город!
   Лешка рассудил, что если это все же Омск, то автобуса придется ждать до второго пришествия. Поэтому он вышел на дорогу и еще раз попробовал проголосовать. Слышал он, конечно, всякие разные истории, но сил уже просто не было автобуса ждать. Да еще и неизвестно, ходит ли тут что-то!
   Бывает же везение человеку! Машина остановилась, и внутри си дел не маньяк-убийца, а нормальная молодая семья: муж, жена, и маленький ребенок, не разбери поймешь: то ли мальчик, то ли девочка. И ехать им оказалось в ту же сторону, и денег они с Миши не взяли, и подвезли почти до дома (за остановку), и даже угостили его апельсиновым соком. И время сказали: оказывается, с тех пор, как Леша Круглов вышел из дому, бросив легкомысленный взгляд на часы, прошло пятьдесят две минуты.
   А когда Леша, пройдя одну остановку пешком, оказался у магазина, прошло уже час двадцать.
   Леша купил хлеб и пошел домой.
   Естественно, ни родители, ни одноклассники Леше не поверили. Да он и не особенно пытался убедить. И главное, не понял: зачем, кто, как, и с какой целью, его перенес в Тюмень, а потом в Омскую область?
   Правда, папа сказал ему, что крашеные домики-остановки со смешанными лесами есть и в области, но ведь сильно это дела не меняет, не так ли?
   Поверила ему только Лена.
   -Значит, это все-таки было чудо, да? - спросила она. - Раз необъяснимое?
   -Это было аномальное явление, - сурово сказал Миша.
   -Хорошо, - кивнула Лена. - Значит, ты проявил аномальное самообладание. Брат у меня - просто молодец.
   Да, кроссовки Леше все-таки купили.
   Словно самая первая в жизни любовь...
  
   Сколько Лена себя помнила, она мечтала жить на берегу моря. Выходить поутру на балкон и видеть внизу колышущееся водное пространство, до самого горизонта. А еще ей казалось, что такое уже с ней было... рано-рано поутру, когда солнце бросает на воду первый розовый отблеск. Впрочем, оставалось непонятным, где она могла видеть рассвет на морских волнах: город, в котором она жила, лежал посередине сибирской степи, где до моря, в какую бы сторону не двинуться, наверное, надо было идти пешком сто лет, а может быть даже и больше.
   В общем, это видение было Загадкой Прошлого, как говорили героини маминых телесериалов.
   Лене часто приходило в голову: каково это - иметь прошлое? Она уже слышала в свои восемь лет, о том, что маленькие дети вообще о своей жизни ничего не помнят. Ученые знают, отчего так получается, для нее же, для Лены, это с лишком сложные объяснения. Однако так оно и есть.
   Лена знала, что это правда, потому что иногда, если у нее была охота, она пыталась вспомнить свое детство. Вспоминалось плохо. Она знала себя только лет с пяти. Лена хорошо помнила, как впервые к ней пришло это ощущение вспоминания. Ей как раз и было пять лет, и мама сказала ей: "Отнеси табуретку из кухни в зал. Ты уже большая, ты справишься". Лена взяла табуретку - она была на четырех ножках, сидушка обита красным дерматином - и вдруг поняла, что она ничего не помнит про себя прошлую. Ну ни капельки. И даже не может вспомнить, что вчера происходило. Все, что позади нее, тонуло в ровном белом тумане. Из этого тумана выплескивались какие-то мелкие, словно бы по чистой случайности застрявшие там клочки. Так, Лена вспоминала какие-то пустяки: зеленое платьице, которое подарила ей мама, первый поход в детский садик, еще какую-то ерунду. Но ничего серьезного...
   А уже после пяти лет Лена помнила себя нормально. Помнила всех людей, с которыми знакомилась, все книжки, которые читала. Но она все равно не могла бы повторить, что делала каждый день своей жизни все эти три года.
   Это казалось смешным... у нее всего три года прошлого. А у взрослых - по-другому. У кого-то тридцать, у кого-то - еще больше. Куча лет. И все чем-то наполнены. Как можно жить с таким огромным количеством дней, оставшихся за плечами? Ведь один день - это целая вечность! Как можно оставлять за спиной тысячи и тысячи таких вечностей?
   Лена не понимала. Пока в ее памяти было только три года, пусть на самом деле их насчитывалось восемь. Она даже толком никаких изменений не помнила. Все время все было так, как сейчас, и никогда не было по-другому. Нет, конечно, иногда случалось новое: скажем, покупались новые книжки, или новые вещи, или еще что-то. Но это происходило редко, а до и после жизнь все равно текла такая, какой она течет всегда. Самая обыкновенная жизнь.
   Что делать с жизнью, если время от времени она становится совершенно одинаковой? Если каждое лето цветут во дворе одуванчики, если каждую зиму под фонарями наметает гигантские сугробы, если каждую весну текут ручьи, а каждую осень дождь тихо барабанит по листьям, как стучат по столу нервные пальцы? Ничего, ничего не происходит! Ничего такого, о чем стоило бы рассказывать, то есть.
   Лена захотела что-то изменить. По-настоящему изменить, кардинально, как говорят взрослые. Она долго думала, что бы это могло быть. Ей захотелось собрать рюкзак и отправиться далеко-далеко. Идти по городу все время в одну сторону, пока город не кончится, а потом долго-долго шагать по дороге, мимо лесов и гор, пересекая полноводные реки по могучим мостам. И в конце концов она бы вышла к океану. Океан лежал бы перед ней, седой и древний, как в детских книжках... Это ничуть не хуже, чем если, проснувшись, увидеть морскую гладь у себя под ногами...
   Лене казалось, она раньше видела океан. Только не могла понять, что это было: воспоминания или сон. Сны иногда похожи на память, и это еще одна престраннейшая ее особенность.
   В тот день, когда Лена познакомилась с бывшим моряком, она отчетливо поняла, что ни к какому океану не придет. Просто потому, что у нее не хватит сил дойти, да и вообще... глупо это. Только совсем маленькие дети строят планы о том, чтобы уйти из дому куда глаза глядят. Она, Лена, уже большая, она о таких глупостях не думает.
   Однако когда она окончательно поняла это, Лене стало очень грустно. Ей показалось, что секунду назад она была совсем маленькая, а сейчас вдруг стала взрослая и даже немного старенькая. Она вышла на балкон (не тот, который в их с Лешкой комнате, и откуда она мечтала увидеть море, а тот, который в зале) и стала смотреть во двор.
   Двор был пуст. Медленно плыл над ним прогретый июньским солнцем белый тополиный пух, зеленела трава. Вывешенное на веревках белье пахло крахмалом, да так, что запах долетал до второго этажа. Это были простыни и один пододеяльник с большой дыркой а форме ромба. Лена подумала о том, как здорово было бы залезть в эту дырку и покачаться немного в пододеяльнике, как в гамаке. Однако она знала, что об этом нечего и думать: во-первых, тетя Вера Семеновна с первого этажа, которая их вывесила, очень рассердится, во-вторых, пододеяльник может от ее, Лениного, веса порваться. Жалко пододеяльник.
   На лавочке у их подъезда сидел старик. Лен знала его - это был деда Коля. Был он художник и моряк, навроде Айвазовского, только не такой известный. У него на кулаке татуировка - морской якорь. Лена все время смотрела на этот якорь, когда он сидел на лавочке во дворе.
   "Он видел море, - вдруг поняла Лена. - Видел по-настоящему!"
   Сердце у нее забилось. Она тоже видела море, но только по телевизору и на картинках, и еще в той самой памяти или сне... хотела бы она сказать точнее, что это было такое.
   Лена даже не стала спрашивать разрешения - все равно в квартире никого не было, кроме нее: Лешка ушел куда-то с друзьями, родители на работе. Она просто быстро обулась и спустилась на улицу. Дверь за собой закрывать она уже умела, и ключ взять не забыла.
   Лена нерешительно остановилась напротив деда Коли. Был он уже очень старый, без палки никто его никогда не видел. Если выходил на улицу, то все время дремал. Иногда так просто. Иногда уронив голову на набалдашник своей трости и смешно сопя носом.
   Сейчас он тоже вроде бы дремал.
   -Простите... - спросила Лена.
   -А? - бывший моряк проснулся сразу же. Проснулся и внимательно посмотрел на Лену своими водянистыми голубыми глазами. Они слегка слезились от солнца.
   -Простите... - сказала Лена. - Вы моряк? Вы видели море?
   Некоторое время он просто смотрел на нее. Потом вдруг расхохотался.
   Лена испуганно отступила. Она решила, что она чем-то его обидела или сделала что-то ужасно глупое. Ведь говорят, что старые люди впадают в маразм. Может, и он так?
   -Ох, девочка.... - моряк закончил смеяться, и теперь просто похохатывал, утирая большой рукой-лопатой слезы с глаз. - Ох, насмешила... тебя ведь Лена зовут, да?
   Лена нерешительно кивнула.
   -Море я видел, - сказал моряк. - Когда меня маленького мама туда возила. Я, знаешь, всю жизнь тут, на Иртыше, проплавал. В Речфлоте. Даже на Обскую губу ни разу не попал.
   -А... Обская губа - это море? - спросила Лена. Она ничего не поняла. Она думала, что губа - это то, что около рта.
   -Почти, - сказал он. - Водохранилищ - это, Лена, знаешь, рукотворное море... Но и там я не был.
   -А... извините... - Лена собралась отойти.
   -Постой... - моряк смотрел на Лену очень по-доброму. - Чего тебе надо, ребятенок?
   -Я... - Лена замялась. Потом сказала, очень быстро, как могут только маленькие дети, на одном духу и почти без знаков препинания. - Мне снился сон что я на балконе а у меня море под ногами и оно все такое блестящее и розовое и водоросли в нем и я думала что почему это так у нас же нет моря только дорога под балконом и может быть вы знаете...
   Моряк снова почему-то расхохотался. Лена умолкла и терпеливо слушала, пока он перестанет.
   -У вас, ребятенок, балкон на ту сторону выходит? - спросил моряк.
   -Один на эту сторону, другой на ту, - кивнула Лена.
   -Там раньше озеро было, - сказал моряк. - Когда мы только сюда переехали десять лет назад. Вплотную к балкону это озеро подходило. Точнее... как озеро... яма просто с водой. Там камыши росли, а раньше утки плавали. На моей памяти этих уток не было уже, только всякий строительный мусор валялся. А лет с пяток назад, может больше, это озеро осушили и дорогу построили. И дома за дорогой. Поняла теперь, откуда твое море? Ты видела воду, и думала, что ее там гораздо больше, чем на самом деле.
   Лена прикусила губу. Посмотрела на моряка.
   -Значит... - тихо спросила она, - мое море... Море - это яма с мусором, да?!
   Кажется, Лена готова была зареветь.
   -Ну, не плачь, ребятенок... - сказал моряк, улыбаясь. Зубы у него были частью золотые, частью железные. - Всякое бывает... Настоящее море - оно не такое. Настоящее море оно большое, разноцветное. До самого горизонта. Ты мне верь. Я только на реках плавал всю жизнь, но уж воду знаю. Настоящая вода мусора не терпит. И то озеро... если бы люди ушли, перестали бы мусор в него кидать, оно скоро бы опять нормальным стало. Большим. И в нем бы рыбу можно было удить. Представь, что у тебя под балконом озеро. Ведь не хуже, чем море?
   И Лена представила. Вот она выходит по утру на балкон, и сквозь решетку видит, как внизу колышется камыш и крякают утки... Здорово!
   До чего жаль, что сейчас не так.
   Наверное, даже яма с камышом и мусором куда лучше, чем просто автотрасса...
   А потом она вдруг как-то сразу вспомнила. День был осенний и холодный, совсем не похожий на нынешний. Небо было белое, низко нависшее, и грустно кричали в нем, улетая на юг, какие-то птицы. Лена играла в грязи на берегу этого озера, и вся перемазалась... Лешка искал ее в сумерках, кричал и звал ее, а Лена не отзывалась, желая поддразнить брата. В конце концов Лешка с папой нашли ее, и папа отнес Лену домой. Мама ужасно сердилась и сказала: "скорей бы уже засыпали эту яму! Сплошная антисанитария! А если бы Леночка утонула?!"
   Вот и засыпали. И теперь только серая лента дороги. По дороге ездят машины, ночью свет фар заглядывает в окно. Но никаких уток больше нет. Совсем.
   -Расстроилась? - ласково спросил моряк. - Так бывает. Ладно, не плачь. Знаешь, сколько раз я расстраивался за свою жизнь?
   Лена покачала головой. Она не знала.
   -Садись-ка, - моряк медленно похлопал тяжелой ладонью по лавке рядом с собой. Лена послушно уселась.
   -Я родился не здесь... - сказал моряк. - Я родился в одной маленькой деревне очень далеко отсюда... И уехал оттуда, когда был совсем молодым. Там остались мои мать и сестра. Я приезжал к ним каждое лето, и шел рыбачить на Юрьевский пруд. Был у нас такой пруд, сразу за деревней. Представь себе. Цветущий луг, и аккурат посередине - вышка! Станция электропередач, вся ржавая, с оборванными проводами. А пруд недалеко. Он в овражке таком лежал, если просто по полю идти, то ничего кроме берегов, цветами поросшими, не видишь. А потом подходишь - а там вода. И вышка в ней отражается. Ох и хорошая была рыбалка! А как жаворонок пел... - старик вздохнул.
   -А потом вы вернулись, а пруд засыпан? - спросила Лена с нехорошим предчувствием.
   -Да нет... мама моя умерла, сестра замуж вышла и в город уехала. Дом мы продали. И теперь я туда больше не приезжаю. Не знаю, как там и что. Может быть, и засыпали. Может быть, и деревни уже давно нет. Сейчас пустеют многие деревни-то...
   Лена прикрыла глаза и попыталась представить себе, каково это. Цветущий луг, и вода, и вышка... небо - голубое-голубое. Васильки в траве - голубые-голубые. Стога сена, как на картинках в Родной Речи. Воздух свежий, не то что здесь, когда пух летит. И вообще, очень-очень хорошо...
   -Я не хочу туда возвращаться, - сказал моряк. - Сил теперь у меня нет, и денег, это да, но не потому... Я просто все другим помню. Эта деревня для меня - вне времени. А приеду туда, увижу, что все изменилось... что мне делать? Как тогда дальше жить?
   Лена думала об этом: множество лет, куча лет за спиной. А каждый год - это ужасно много дней. Каждый день - это целая вечность. И вот эта вечность вечностей прожита. И все успело сто раз поменяться, да так, что не осталось ничего от прежнего. И многие уже умерли...
   Неужели с ней, с Леной, тоже такое будет? Когда-нибудь три года ее памяти превратятся в тридцать три, а потом... а потом...
   И настоящая пропасть раскрылась перед Леной ясным солнечным днем, и по коже прошел озноб.
   -Эх, ребятенок... - сказал бывший моряк. - Если бы я мог.... если бы я мог снова прогуляться по холмам, увидеть Юрьевский пруд... Чтобы жаворонок пел в небе... хоть ненадолго услышать запах тех луговых цветов. Я даже сочинил стихотворение... можно я тебе прочитаю?
   Он смущенно посмотрел на Лену. Казалось, его лицо для смущения было не приспособлено, уж слишком черты грубые, но тем сильнее это смущение выглядело. Растерянная, Лена кивнула.
   -Понимаешь, я вообще-то не умею сочинять стихи... но тут уж так получилось... - он откашлялся и начал.
   Лена плохо запомнила стихотворение. Помнила, что оно было не очень длинное... но, наверное, все же длиннее, чем ей показалось. Что-то там было про цветы, которые зацветают на лугах, и о жаворонке в небе - тоже было. А кончалось стихотворение так...
   -Словно самая первая в жизни любовь
   Обо мне на ромашке гадает.
   Он закончил и лукаво посмотрел на Лену.
   -Ну что за девчонка была, моя первая любовь! Когда играли в казаков-разбойников, она всегда атаманшей была. Кудрявая, красивая..... Звали ее Лена, между прочим. Точнее, Алена.
   Лена ничего не ответила. Ей отчетливо представились эти холмы, словно она сама жила там... словно это она гуляла босиком по прогретой солнцем и пахнущей цветами траве, и не расстраивалась, если наступала на коровью лепешку - все равно они высушены солнцем до твердокаменного состояния.
   Поэтому Лена только кивнула. Кивнула очень серьезно.
   -А как это - гадать на ромашке?
   -Ты не знаешь? - удивился сбывший моряк. - Я думал, это знают все девочки.
   -Вроде бы надо отрывать лепестки... - проговорила Лена неуверенно.
   -Да, отрывать и приговаривать: любит, не любит, плюнет, поцелует. Или просто "любит - не любит". Что сказала на последнем лепестке, так и будет.
   -Разве это по правде?
   -Иногда по правде, иногда нет, - он улыбнулся.
   -Тогда в чем смысл?
   -Ни в чем. А разве в любви бывает смысл?
   -Смысл бывает во всем, - обиделась Лена.
   -Ребятенок-ребятенок... в жизни смысла не бывает. Ты просто живешь, и все. Чтобы быть счастливой.
   Как-то так он это сказал, и столько прозвучало в его надтреснутом голосе, что Лене вдруг стало очень хорошо. Она не знала, почему и каким образом это получилось, просто... никакой пропасти не было. Пух летел вокруг, ласково касался их лиц, и казалось, что вся земля окутана этой чудесной теплой метелью. Каждая пушинка, если приглядеться - это белая путеводная звездочка чьей-то памяти. Множества лет жизни...
   Лена думала о гадании на ромашке и о самой первой любви, и ей было печально, и в то же время так хорошо, как будто она наконец-то узнала что-то самое-самое важное. Что-то, перед чем не имеет значения, сколько лет ты прожил.
  
   Часть IV. Наши зверята.
   Путешествие кота
  
   Как-то раз кот поймал мышку. Получилось это случайно, из-за того, что Хозяин решил разобрать в кладовке. А надо вам сказать, что кладовка эта была всем кладовкам кладовка. На целом свете не было кладовки захламленнее. И вот там-то под плинтусом и притаилась мышиная норка.
   Кот с самого рождения жил у добрых людей. Сперва, когда он был совсем бессмысленным котенком, у одних, когда он стал постарше - его принесли к другим и сказали: "Теперь здесь твой дом".
   Котенок им поверил. Он тщательно обследовал всю квартиру, выбрал из всей семьи себе Главного Хозяина, и стал здесь жить. Его кормили, выпускали погулять на балкон, где кот мог сидеть и смотреть на улицу. И его полностью такая жизнь устраивала. А что? Страшные собаки, машины, дети, которые кидаются камнями - все это внизу. А здесь ничто его не тревожит, ничто не беспокоит. Знай грейся себе на солнышке и молочко лакай.
   И за мышами его не заставляли охотиться, потому что мышей в этой квартире никто не видел.
   Но вот, нашлись мыши. По крайней мере, один мышонок. Он, видно, испугался шума и грохота, с которым Хозяин разбирал вещи в кладовке, выскочил из своей норки, и был скорее случайно, чем намеренно, пойман котом, который как раз наблюдал, как Хозяин работает.
   И кот, и Хозяин очень удивились. Не удивился только мышонок - он к такой судьбе был готов. Мышонок попытался вырваться, но кот держал крепко. Тогда мышонок смирился и приготовился умирать.
   Но кот, как уже было сказано, всю жизнь прожил в квартире. На молоке. Он совершенно не представлял себе, что полагается делать с мышами.
   Кот наклонил к мышонку свою большою морду с наивными серыми глазами, и спросил:
   -Здравствуй. Ты кто?
   -Я - мышонок, - сказал мышонок.
   -А я - кот, - сказал кот. - Ты откуда?
   -Я отсюда, - сказал мышонок.
   -И я отсюда! Значит, мы соседи! - обрадовался кот. - Давай будем теперь дружить! А то хозяева уходят на целый день, кто на работу, кто в школу, и мне скучно!
   Говоря так, он тронул мышонка лапой, и тот повалился на пол, задрыгал лапами.
   -Ах, извини! - огорчился кот. - Я тебя ударил? Я не нарочно! Ну пойдем, я тебя угощу!
   Кот как можно аккуратнее взял мышонка за хвост и отнес на кухню. Там он уронил его в свою миску с молоком.
   -Вот! - радостно объявил кот. - Ты такой маленький, что легко сможешь плавать в этой миске! Хотел бы и я так... Но не никогда не дают столько молока. А ты счастливый.
   Но мышонок не чувствовал себя счастливым. Он изо всех сил барахтался, подгребал лапками и тоненько пищал. Тут кот, наконец, сообразил, что мышонок тонет, и вытащил его из молока. Мышонок потерял сознание. Кот чуть потрогал его лапой, чтобы привести в чувства, и ему это удалось: мышонок очнулся и начал метаться между передними лапами кота.
   -О, - воскликнул кот, - не бойся! Я не хотел тебе сделать ничего плохого! Пожалуйста, не убегай от меня! Мне так нужен друг!
   Мышонок остановился.
   -Ты меня точно не съешь? - с подозрением спросил он.
   -Не съем. Я ем только вареное, - успокоил его кот. - А ты не только не вареный, ты даже не разделанный. Я же сказал, мне нужен друг. А еды у меня и так хватает.
   -Разве с друзьями так поступают? - спросил мышонок.
   -Я просто хотел сделать тебе приятное... - растерялся кот.
   -То, что приятно для тебя, не обязательно приятно и для меня, - сухо заметил мышонок. - Я-то нормального размера, а ты вон какой огромный.
   -Извини, - еще раз сказал кот.
   -Ладно, извиняю, - согласился мышонок. - Будем друзьями. У меня никогда не было друзей среди котов.
   -Ура! - обрадовался кот. - А у меня никогда не было друзей среди мышей. Давай играть!
   -Давай, - согласился мышонок. - Только ты больше не бей меня лапой. И не хватай зубами.
   -Хорошо, - согласился кот.
   И они стали играть. Кот втянул когти и стал осторожно подносить к мышонку лапу. А мышонок то от этой лапы убегал, то на нее прыгал. И им обоим было весело. Потом они вместе попили молока (кот сунул в молоко лапу и сбросил на пол несколько капель для мышонка), и оба уснули.
   А тем временем с прогулки пришли дети, и папа им сразу сказал, что кот поймал в их чулане мышку. Дети кинулись смотреть на мышку. И, разумеется, сразу увидели, что и кот, и мышонок спят.
   -Кот же убьет его! - воскликнули дети. - Надо как-то спасти!
   И папа сказал:
   -Ну, не можем же мы оставить мышонка в квартире... Давайте посадим его в полиэтиленовый мешок и вынесем его на улицу.
   Недолго думая, отец взял мешок и посадил в него мышонка. Он взял пакет осторожно, чтобы там образовался пузырь воздуха, и мышонок бы не задохнулся. Кот, разумеется, сразу же проснулся, и жалобно замяукал, запрягал вокруг папы. Но папа держал пакет с мышонком крепко, а проснувшийся мышонок суетился внутри пакета, но тоже не мог ничего поделать и не мог выбраться. Да к тому же и испугался он - это надо же, его наверх подняли!
   -Все, не доберешься до него, - сказал отец. - Пойдемте, дети.
   Кот попытался объяснить, что он не хотел ничего плохого.
   -Я не собирался его есть! - кричал он. - Это мой друг!
   Но люди слышали только мяуканье, и, разумеется, ничего не понимали.
   И мышонок тоже кричал, чтобы его отпустили, потому что кот - его друг. Однако люди считали, что мышонок просто боится кота, и оттого пищит.
   Люди вышли из квартиры. Кот бросился на балкон и стал смотреть на улицу сверху. И увидел, что отец с детьми вместе с полиэтиленовым пакетом прошли по дороге до угла дома, и свернули за дом. Кот понятия не имел, что там, за домом. Ни одно из окон квартиры туда не выходило.
   "Они хотят сделать с ним что-то плохое! - подумал кот. - Его надо спасти!"
   Но как? Люди, выходя, всегда накрепко запирали за собой выходную дверь. Тогда кот решил, что он должен прыгнуть с балкона. Близко к балкону в палисаднике росло дерево. Правда, те ветки, которое оно протягивало в сторону дома, были слишком тонкие, но если бы удалось допрыгнуть до ствола...
   Кот забрался на перила балкона, оттолкнулся как следует и прыгнул вперед. Далеко под ним мелькнула улица, но он даже испугаться не успел, так быстро все произошло. Две его передние лапы вцепились в древесную кору. Кот стал молотить нижними лапами по стволу, но никак не мог ни за что зацепиться. Поэтому он начал медленно, с ужасающим скрипом (скрипела кора, сам кот не мог от ужаса издать ни звука) спускаться вниз. К счастью, оказалось, что третий этаж - это не очень высоко, если спускаешься по дереву, очень скоро кот был внизу. Но те места, где когти соединялись с лапами, отчаянно болели.
   И тут же на кота начал лаять собака!
   До сих пор кот видел собак только с балкона, и не представлял, как громко они могут лаять, если лай звучит прямо у тебя над ухом! И тем более он не представлял, какой большой может быть собака, если смотришь на нее снизу.
   Шерсть на коте встала дыбом, хвост задрался трубой, а изо рта вырвалось паническое мяуканье. Лапы сами собой сорвались с места, и кот припустил вперед. Так быстро он не бегал никогда в жизни!
   Он сам не заметил, как добрался до угла дома и свернул за него. И остановился.
   Лая за спиной не было слышно - наверное, собаке хватило того, что она его спугнула, и она не стала преследовать кота.
   А перед котом открылось...
   "Это рай, - подумал кот. - Самый настоящий рай!"
   Он стоял в высокой зеленой траве, мягкой и шелковистой, у подножия причудливо искривленного дерева. Сквозь крону дерева проникали солнечные лучи и рисовали несложный узор на мягкой золотисто-коричневатой земле и зеленой траве. Чуть подальше клубились кленовые кусты, и возносились другие деревья - настоящий лес. И росли одуванчики, желтые, будто маленькие солнышки в траве. Так все вокруг было в этих желтых пятнах - будто на солнце. И как хорошо, тепло... Не поймешь, где цветы, а где блики на земле.
   Кот сразу понял, что если он ляжет греться в одно из солнечных пятен побольше, ему будет лучше, чем даже на балконе, где тень от близко растущего дерева всегда закрывала даже самое яркое солнце.
   В ветвях дерева пела какая-то птица - кот не знал ее названия.
   Кот даже зажмурился, потом снова открыл глаза. Он не решался сделать шаг по этой траве. Казалось, будто это сон, и он вот-вот проснется. Мимо пролетела белая бабочка-капустница и села коту на нос. Он хотел смахнуть ее лапой, но не успел - бабочка сама снялась и улетела.
   -Друг! - вдруг услышал он писк в траве.
   Кот опустил голову и увидел мышонка. Тот сел на задние лапки и старался казаться повыше.
   -Ты здесь! - обрадовался кот. - Я так рад, что нашел тебя!
   -Спасибо тебе! - воскликнул мышонок. - Здесь так хорошо! Люди постоянно бросают из окон какую-нибудь еду. И одуванчики такие приятные на вкус. А еще здесь живут такие же, как я. Они только иногда приходят в дом искать еду. Спасибо тебе! Если бы ты не поймал меня, дети никогда не принесли бы меня сюда!
   -И тебе спасибо, - сказал кот, - если бы не ты, я бы тоже никогда не пришел сюда и не увидел бы, что здесь красиво...
   -Но тебе надо возвращаться домой, - сказал мышонок. - А то дети будут тебя искать.
   -Я буду приходить к тебе, - робко сказал кот. - Можно? Ведь ты мой первый друг.
   -Конечно, - ответил мышонок. - А хочешь, я познакомлю тебя со своими новыми друзьями?
   Он оглянулся и крикнул:
   -Эй, друзья, выходите! Это не такой кот, как все! Он есть только вареное. А мышей не трогает, если они сырые!
   Медленно, нерешительно, в траве показалось еще несколько серых остроносых мордочек.
   -Ах! - воскликнул кот. - И вы все будете со мной дружить?
   -Если ты не будешь нас обижать, - несмело сказала одна мышка.
   -Не буду, - пообещал кот. - Другие коты дураки, они не понимают, что дружить гораздо веселее, чем обижать... Ну... мне действительно пора, а то меня будут искать. Можно, я еще приду сюда?
   -Приходи, - разрешил мышонок. - Места на всех хватит. А если собака будет еще к тебе приставать, скажи нам. Мы соберемся все вместе и отроем все косточки, которые она закопала во дворе! Тот-то ей не поздоровится.
   -Обязательно! - сказал кот.
   Он, конечно, понимал, что мышам с собакой не справится. Но все равно ему было приятно.
   Он пошел домой. Собаки кот уже не боялся, и не боялся уже вообще ничего - ведь он спрыгнул с балкона, отправился за дом, увидел одуванчики и нашел столько друзей! А значит, все с ним будет в порядке. Пусть дети ругают его за отлучку сколько хотят. Главное, что он еще придет сюда, и не раз.
   Воробей-пацифист
  
   Жил-был один воробей. А воробьи - они птицы беспокойные. У них заведено друг с другом постоянно драться, куски друг у друга вырывать. И не только куски. Место там теплое, материал для гнездышка, подруг - за все спорят, за все крыльями машут, шпорами бьются. А наш воробей был необычным. То есть нет, сначала он был самым обычным, как все. Преуспевал даже. Не сказать, что чемпионом был, но мало кто его побеждал. И вот однажды пригорюнился воробей, сел на кленовый куст и задумался. "Что такое? - размышлял воробей. - Вот живем мы, воробьи, по помойкам куски отбиваем друг у друга. Разве это жизнь? У меня вот сколько уже перьев в хвосте нет, да и хромаю я на одну лапу..."
   -Не буду больше ни с кем драться! - решил воробей. - Не хочу и не буду!
   -Ну и дурак, - сказал его друг, большой и толстый воробей. - Жил - и живи как жил! На чужое не зарься, но и свое не отдавай. А не будешь защищаться - все отберут, отовсюду выгонят.
   -Ну и пускай! - храбрился наш воробей. - Пускай выгоняют! Зато я добрый буду! Я самый-самый буду!
   -Эх ты, - сказал ему большой и толстый воробей. - Разве так добрым становятся? Разве так самым-самым становятся?
   Но наш воробей отвернулся, нахохлился и не стал своего друга слушать. Тот покрутился вокруг, покрутился, да и улетел.
   Лето наш воробей как-то мыкался. От одной помойки его отгонят, от другой, но где семечки найдет рассыпанные, где ранетки на деревьях в школьном дворе поклюет. Жил понемногу. Опять же, когда и смеялись над ним, когда и прогоняли, когда и делились. Но вот зима настала. Снегом все прикрыло, ягоды сошли, труднее стало еду добывать. В кормушках, что люди на балконах делали, давным-давно, еще осенью все поделено, не пускали туда странного воробья, который драться не хотел. А на помойках вымерзло все, ничего не найдешь... Да и туда не вдруг пробьешься: воробьев-то много, больше, чем помоек и кормушек вместе взятых.
   И кошки обнаглели. Совсем близко подкрадываться стали! А воробей ослабевший был от того, что ел мало, и раза два или три чуть не попался. Последние перья из хвоста потерял. Кошке ведь не объяснишь, что ты пацифист.
   Пацифист - это слово мудреное воробей у людей услышал. Это тот, кто всегда мирный да спокойный. Так теперь воробей всем и говорил. Чуть что - я, мол, пацифист.
   Да вот только в тепло пацифиста тоже никто не пускал. Даже под крыжу, на чердаки, где места много. Нет, поначалу пускали вроде. Места всем хватает, грейся, бедолага. Место - не еда. Но вот беда - не мог просто так наш воробей молча сидеть. Сразу начинал учить:
   -Вот смотрите, - говорил, - плохо вы живете. Все время деретесь друг с другом, перья из хвоста хватаете, глаза выклевываете... Разве так надо? Вот посмотрите на меня! Я никого не обижаю, ни с кем не ссорюсь, полного душевного мира достиг!
   Переглядывались воробьи, чирикали насмешливо. Мол, что с убого возьмешь, он же от голода крыльями махать не может! А иногда даже и подкармливали. От жалости. Воробьи - они ведь, в сущности, не злые. Драчливые просто.
   А некоторые обижались.
   -Не тебе, - кричали, - нас учить, чучело ты огородное!
   И прогоняли нашего воробья.
   Один раз прогнали его вот так. И не было кругом теплого укрытия, и некуда ему податься. И темнеть уже начинает. Небо синее, холодно так, что звезды на небе замерзают. Злое небо. Земля мерзлая, снегом ото всего укрытая. Злая земля. И ни единой живой птичьей души вокруг. Даже вороны противные все попрятались.
   Стало нашему воробью так тошно, так тошно... И холодно. Вспомнил он, что далеко в лесу тетерева в снег забираются - греться. Решил тоже в снег залезть.
   Залез. Холодно в снегу. Коченеет наш воробей, глаза у него закрываются. Видно, не тетерев, порода у него не та...
   Засыпает воробьишка, и снится ему, что звезды выстраиваются в лестницу с неба на землю, и каждая ступенька звенит от мороза своей нотой. И спускается по лестнице женщина невиданной красоты, и одета она в белое платье, расшитое бриллиантами. На голове у нее кокошник, а лицо бледное-бледное, и на нем замерзшие слезы.
   -Ах, глупый мой воробьишка... - говорит она. - Ну зачем ты был тем, кем тебе не положено? Воробьи драться должны, так заведено. Живете-то вы всего два-три года, нет у вас времен мудрости набраться. Вы бы и не пытались...
   Хочет воробьишка ей возразить, да сил у него уже нет.
   -Ну ничего, - говорит женщина. - Ты стойко держался. Хороший мой, маленький мой... я тебя заберу в свою страну. Там тебе не будет страшен холод. Там все белое-белое, красивое-красивое, и солнце светит ярко-ярко. И другие воробьи тебя там не тронут. Ты там сможешь есть лед, а уж льда там в достатке - самого сладкого льда в мире.
   Обрадовался воробей, хотел даже зачирикать. Да только клювик у него не открылся. Женщина взяла его на ладонь, поднесла к лицу, посмотрела грустными глазами... и тут как встряхнуло больно воробья! Весь мир вокруг него перевернулся. И холодно стало снова, а то тепло было! Открыл он глаза, и видит - земля внизу, но не так, как бывает, когда летишь, а гораздо ниже. И раскачивается. И боль-то какая во всем теле!
   И лапы собачьи черные... прямо под ним! То выскочат, то спрячутся, то выскочат, то спрячутся!
   Воробей даже не понял со страху, что это значит. А потом голос услышал:
   -Рекс, фу! Рекс, немедленно брось эту гадость!
   И тут же воробей полетел прямо в снег. Ударился не очень - снег мягкий был. Только тогда сообразил, что его пес какой-то из-под снега отрыл и нес, а потом по приказу своей хозяйки выпустил.
   А незнакомый голос сказал:
   -Ух ты... да это воробышек!
   Кто-то взял его на голубую рукавичку. И оказался воробышек прямо у лица маленькой девочки. Она совсем не походила на ту ледяную женщину - лицо у нее было вовсе не печальное, а улыбчивое. И слез не видно.
   -Воробышек! - ахнула девочка. - Живой воробышек! У, Рекс противный! Напугал тебя, бедненького, покалечил! Ну ничего, я тебя возьму домой! У меня мама ветеринар, мы тебя вылечим!
   И девочка понесла воробышка в подъезд. Там было тепло...
   Так воробышек поселился у Лены в клетке. Клетка была большая и просторная, и очень красивая - так и сияла. И ковер в Лениной комнате был светло-бежевым, а мебель - белая. Только на подоконнике стояла зеленая пальма. Воробышка кормили так, что он даже все съесть не мог, поили его свежей водицей. К тому же Лена часто приводила в свою комнату подружек, читала вслух или слушала музыку, так что воробышку скучно не было. Правда, крыло у него, как сломал его тогда Рекс, так и не срослось правильно. Не мог он больше летать. Но оно, может, и к лучшему. Лена чувствовала себя виноватой, и сказала воробышку, что теперь она будет его всегда кормить.
   Воробей радовался. Здесь ни с кем не надо было драться! Ничуть не хуже, чем в стране ледяной женщины!
   А когда наступило лето, Лена поставила клетку на подоконник. Воробей видел далеко внизу зеленые кусты в палисаднике, и синее небо совсем рядом. В небе весело кружились другие воробьи. Они готовились вить гнезда - весна.
   -Эх, как вы живете! - в сердцах, сердито, говорил наш воробей. - Ничего вы не понимаете! Вот я стал пацифистом, стал самым добрым, самым хорошим, и теперь лежу, как сыр в масле катаюсь, а вы так и мучаетесь, и бьетесь, и пропитание ищете! А я вон, даже выше вас в небе - я-то на девятом этаже, а вы выше пятого не летаете!
   Только не отвечали ему другие воробьи. Не слышали они его. Высоко он был слишком, а голос у него охрип после того лежания в сугробе, не мог он больше чирикать. Да и слишком заняты были остальные воробьи своими делами: они гнезда спешили строить, птенцов выводить.
   Польза учения
  
   Один голубь - самый что ни на есть городской голубь - как-то забрался в багажник автомобиля, пока он открытым стоял. Хозяин машины голубя не заметил. Захлопнул крышку и поехал. Голубь сразу в багажнике от духоты сознание потерял, потому и шуму не поднял, когда автомобиль тронулся. Плохо было в багажнике, тесно, и качало... Голубю даже без сознания худо было. Одно утешение: был бы в сознание, еще бы тяжелее пришлось.
   Но вот приехали. Открыл хозяин багажник, и видит - голубь. Думал сначала он, что он дохлый, взял его за задние лапы, да и выкинул. А голубь очухался, крылья расправил и полетел. От страха взмыл высоко в небо, как до сих пор не взлетал. А вокруг - ни домов высоких, ни проводов, чтобы на них посидеть! И машин нет, и лавочек с добрыми подростками, что семечки щелкают, да и на землю кидают! Все кусты да деревья.
   И так ему непривычно показалось- и речка и луга. Привык голубь к шумным улицам, привык, что люди всегда корм разбрасывают почем зря. А тут, понимаете ли, природа!
   К счастью, рядом дачи были. Местных голубей было меньше, чем городских, и встретили они нашего голубя не очень радостно. И так прокормиться сложнее, чем в городе - люди выбрасывают меньше, а зимой их тут и вообще нет никого, приходится на старых запасах пережидать. Но голубь успокоил их. До зимы он задерживаться не собирался. Как только поедет кто-то в город - сразу голубь собирался тем же Макаром, в багажнике, вернуться.
   Да только не всегда так получается, как думалось. Вот и голубь задержался в дачном поселке. Не то чтобы против воли - сам так захотел.
   Первым делом он весь поселок облетел, искал, кто с машиной в город отбыть собирается. И услышал разговор. Нет, не думайте, что голубь подслушивал, просто говорили так громко, что хочешь не хочешь - услышишь.
   -Ты, жена, не права, - говорил кто-то. - Главное в жизни - это образование! Как бы то ни было, а дураком меня никто не назовет. Пусть я всю жизнь прожил не так чтобы богато, а верный кусок хлеба всегда имел. Потому что я образованный. Профессор, можно сказать!
   Заслушался голубь. И подумал: "Ничего себе! Вот что значит - образование! Хлеб не крошками видит, а целыми кусками! А я-то тут сижу, темный, необразованный, шелуху от семечек клюю... Надо и мне срочно учиться!"
   Поселился он под крышей на даче у этого профессора. Имени его голубь не знал. Его так жена и звала: "Профессор, иди ужинать!" Слушал голубь, о чем профессор с женой да с друзьями разговаривает, даже читать научился - у Профессора через плечо читал всегда. И сильно поумнел. Так поумнел, что неприятно ему стало по помойкам вместе с другими голубями рыться. Да и жена Профессора его подкармливала. Решила, что голубь им счастье принесет.
   Да только откуда птицы возьмут-то его, счастье? Тем более, чтобы с другими делиться. Им самим не хватает.
   Как бы то ни было, а наш голубь свое довольство нашел. На лето, по крайней мере. Радовался про себя: "Еще толком ничему не научился, а жить уже стал сытнее! Приносит-то пользу оно, образование!" А еще думал он: "Голубь - птица гордая, не какой-то воробей. И вообще, символ мира. Надо соответствовать!"
   Тем временем дни становились короче, ночи длиннее. Стали профессор с женой в город собираться. В конце лета голубь той же манерой - в багажнике - вернулся в город. Очень он страдал в машине, но делать нечего: сам он дороги не знал, а в деревне ему без Профессора была не жизнь.
   В городе он первым делом собрал вокруг себя своих знакомых голубей и говорит:
   -Вы думаете, я зря столько пропадал? Нет! Я учился!
   Его на смех подняли.
   -Да разве птицы учатся! Чему? Как крошки клевать?
   -Вот потому вы крошки и клюете, - с торжеством сказал голубь, - потому что ничему не учитесь. А я теперь умный.
   -Как же, как же, - сказала ворона, которую на сбор голубей не позвали, но которая пришла из чистого любопытства. - Всем известно, что вороны - самые умные птицы.
   -Да? - вкрадчиво поинтересовался голубь. - А вот скажи мне, ворона, как ты еду добываешь?
   -Ну, по свалкам лазаю, к кормушкам летаю... - начала ворона перечислять.
   -Все ясно, - с горечью сказал голубь. - Прозябаешь! Пробавляешься! А ведь ты такая красивая птица, ты достойна большего!
   -Ну так посоветуй мне, раз ты такой умный, - сердито сказала ворона. Она была опытной птицей и на лесть не купилась.
   -Не умный, а мудрый, - важно заметил голубь. - Понимать надо разницу. Ладно, ворона, видишь мальчика, который с мамой гуляет?
   -Ну вижу...
   -А в руках у него что?
   -Ну, пирожное... надкусанное....
   -Хочется пирожного?
   -Ясное дело, хочется, да кто ж даст...
   -А ты к этому мальчику подойти, в глаза ему загляни... да еще лапку поволочи, как будто она у тебя поранена... да покаркай пожалобнее... да не налетай на него, не выхватывай, ласковее...Дети - они такие, они добрые. Они дадут.
   -Как же, добрые! Кидался в меня один такой камнем!
   -Так это, наверное, капризный ребенок был! А этот гляди какой чистенький да примерный...
   Покосилась ворона на голубя с сомнением, но решила сделать, как он велел. Мало ли! Вдруг чего хорошего присоветовал...Голуби - они, конечно, дурные, но вдруг. Сладенького-то всем хочется, в том числе и воронам. А редко им это сладенькое достается, ох как редко!
   Подошла ворона к мальчику, стала делать все по совету голубя. Мальчик вздохнул, отломил половину пирожного и бросил вороне. Та схватила его клювом на лету, взмахнула крыльями и улетела.
   А мальчик разревелся.
   -Эх, вот дура! - воскликнул голубь от души. - Он понял, что ты притворялась! Теперь он второй раз тебе пирожного не даст! А если бы и дальше притворялась больной - дал бы!
   Но ворона ничего не ответила. Она торопилась поскорее принести кусок пирожного своим воронятам и уже не слушала голубя.
   -Теперь мы тебе верим! - воскликнули другие голуби, пораженные успехом вороны. - Ты самый мудрый голубь из всех нас!
   -Я не только мудрый, - сказал наш голубь, - я еще и добрый голубь. Я вас всех теперь буду учить. И вы будете добывать еду. Только приносите мне часть того, что вы добыли.
   Так голуби и стали поступать. И не только голуби - но и воробьи, и вороны, и сороки, и другие, кого голубь просвещал. И зажил голубь припеваючи. Сороки ему гнездо построили (всем известно, что сороки гнезда строят лучше всех остальных), да не простое, а двойное, и выложили его мягким пухом из перины. Все остальные приносили ему самые лучшие куски из еды. А зимой все птицы на перебой звали его на свой чердак, в свое укрытие - лишь бы он им что-то умное рассказал.
   Голубь растолстел, летал с трудом, стал очень важным. Другие голуби смотрели на него и восхищались, какой он вальяжный да красивый. Все окрестные птицы в нем души не чаяли, а скоро и по соседним дворам, и по всему микрорайону о нем слава разнеслась.
   Прошла зима, весна наступила. И снова стал голубь по утрам всякие премудрости рассказывать.
   -Вот, например, - говорил он как-то, - как вы все к еде относитесь? Потребительски, прямо скажем! Не берете вы от еды всего того, что вам нужно от нее брать, не уважаете вы еду! Поэтому и еда вас не уважает, трудно вам ее добывать! А вот скажем в первобытное время правильно к еде относились, обожествляли даже. Вот многие верили, что если съесть животное, то и сила его к вам перейдет!
   А мимо кралась голодная кошка с рваным ухом. Кошка опасалась нападать на птиц, когда их много - еще глаза выклюют. Но тут она услышала речь голубя.
   "А что? - подумала кошка. - Что-то в этом есть! Что если я его съем? Может, тогда и я такой же умной стану! А то я такая глупая, любая мышь меня вокруг хвостика обведет!"
   Все голуби внимательно слушали нашего голубя, и никто не обратил на кошку внимания. Она без труда подкралась к нему, и схватила его зубами. А лапой схватила еще одного голубя. Остальные ужасно перепугались и разлетелись.
   Тот голубь, которого она поймала лапой, вырвался и удрал. А наш голубь уже жирный был, толстый, вырваться не смог. Кошка его сразу съела. Наелась и порадовалась: теперь у нее появилось молоко, и она могла накормить своих троих котят, которые ждали ее в подвале библиотеки. Там было много книг, в библиотеке-то, но кошке даже не приходило в голову их читать. Ей котят кормить надо было.
   Зато она ловила мышей, а мыши не грызли книги. А книги потом все читали, и набирались оттуда умных мыслей.
   Ночная охота кошки Зюси.
  
   Кошка лежала на диване, наблюдала за Хозяйкой. Хозяйка была умная... очень. Хозяйка сидела и смотрела на синеватый экран монитора, и пальцы ее скакали по клавиатуре так быстро, как не всякая мышь бегать сможет.
   Давным-давно, когда Кошка была еще котенком, она привыкла следить за пальцами Хозяйки очень внимательно. Сперва ей казалось, что это не пальцы, что на руках Хозяйки поселяются забавные маленькие зверьки, которым нравится колотить по кнопкам. Ей даже было жалко охотится на этих зверьков, так нравился прерывистый, убаюкивающий стук. Она и не охотилась, просто слушала. Как выяснилось позже, правильно делала.
   Наставница, большая и старая кошка, что жила на этаж выше, сказала ей как-то:
   -Дура ты дура, Зюся, - (Зюся - так прозвали Кошку хозяева, это сокращенное от Зюсихкайтен - сладости, значит, по-немецки). - Разве ж могут у человека на руках поселиться звери? Это самые обычные пальцы. Вот слышала бы ты, как мой Хозяин играет на пианино... вот это, я скажу тебе, что-то...
   Со временем Кошка услышала это. Стены квартир были тоненькие. Вечером, когда почти в каждой комнате работает телевизор, ничего не слышно, а вот днем, когда все уходят, и Зюся остается в пустой квартире одна, приходит тишина. Тишина вязкая, как остывший кисель. Тишина ужасно пугает. Тогда слышно, как за стенкой капает вода из плохо закрытого крана, слышно, как на первом этаже кашляет баба Зина, и как тихо работает в квартире у Степанцовых самогонный аппарат. Ну и, конечно, слышно, как Хозяин Наставницы (он учится в Музыкальной школе, а так, вообще-то, младше Зюсиной Хозяйки-семиклассницы - всего-то во втором классе) начинает тренировать гаммы и упражнения, приходя из школы...
   И тогда Зюся на короткое время перестает быть одна. Потому что над ней звучит музыка.
   Музыка - это очень красиво. Всегда, какой бы она ни была. Потому что музыка, во всяком случае, лучше тишины. А ведь Зюся, бывало, оставалась в тишине до сумерек. Это особенно было плохо зимой. Летом еще ничего, да летом и у Хозяйки уроков не было. А вот зимой Зюсе приходилось быть одной, пока небо совсем не темнело, и на улице не зажигались фонари.
   Ну так вот, чтобы издавать эти самые красивые, лучшие в мире звуки, хозяину Наставницы приходилось очень-очень быстро перебирать пальцами. Сама Зюся этого не видела, потому что никогда не была у Наставницы в гостях, но верила ей на слово.
   Верить на слово Наставнице - это не трудно. Все равно, почти никто больше с кошкой не разговаривал, если не считать здоровенного черного пса Рекса. Летом, когда Зюся сидела на балконе, он проходил внизу, ведомый на поводке своей Хозяйкой, и всегда лаял, грубо и резко, но со смехом:
   -Эй там, мой обед! На солнце греешься? Разогреваешься, правильно, правильно!
   Зюся в ответ шипела ему:
   -Уйди, хам!
   Ну разве это общение?
   А с кем еще общаться, если целыми днями квартира стоит пустая...
   Конечно, Хозяйка могла приходить и раньше - у нее совсем не так поздно кончались уроки. Но она после уроков посещала еще какие-то кружки. И ей, наверняка, даже в голову не приходило, что в запертой квартире скучает по ней кошка. А если и приходило... конечно, Хозяйка не стала бы ничего менять в своей жизни ради Зюси. Что такое Зюся? Комочек пестрого меха, желтые глаза, и полный комплект зубов и когтей, все в боевой готовности....
   Только вот не было Зюсиным клыкам и когтям применения в уютном доме. Разве что мебель драть. Но за это Хозяйкина мама сердится и начинает кидаться обувью. Если сапогом - еще не страшно, а вот если туфелькой на шпильке... ой-ой.
   Когда Хозяйке купили компьютер, она стала до поздней ночи просиживать за ним. Зюся смотрела на экран, но ничего не видела - так, какие-то вспышки и дрожание. Но Хозяйка что-то в них понимала. Правильно, ведь Хозяйка гораздо умнее Зюси. Пусть Наставница велит быть гордой и напоминает все время, что люди - это Люди, а Кошки - это Кошки, и у Кошек своя гордость, но...
   Но с Наставницей Зюся встречалась только летом, когда они обе выходили на балкон. А зимой Наставница с ее мудрыми мыслями была слишком далеко, и Зюся отлично понимала, какая она маленькая, слабая и ничтожная.
   Но все-таки Зюся догадалась, как она может свою Хозяйку защитить.
   Стул Хозяйки стоял спиной к окну, а шторы она почему-то не задергивала. Не любила. Зюся не понимала, что тут хорошего - пялиться на вымороженную, выстуженную улицу, где сугробы вот-вот достанут до края подоконника первого этажа, а потом, того и гляди, перехлестнутся к ним на второй. И фонари горят, как хищные глаза. Пугала Зюсю зимнюю ночь, а Хозяйку - нет.
   Люди - они смелые. Потому что не очень-то знают, чего бояться.
   И еще хозяйку ничуть не пугало, что экранчик компьютера отражался в оконном стекле у нее за спиной. И если Зюся ничего не могла разглядеть в самом компьютере, то уж там, на окне, она видела превосходно. Дрожание голубого света, подергивания... это черные, гибкие тени, которые мельтешат по другую сторону света... Они хотят выбраться, просочиться в человеческий мир головными болями, страхом, ночными кошмарами, болезнями, и мало ли чем еще. Потому что от отражения неживой машины в холодном стекле вряд ли может возникнуть что-то хорошее.
   Кошка сидит на широком подлокотнике кресла и не спит. Она зорко смотрит на тени в окне - стережет. И кончик ее хвоста подрагивает, как на охоте.
   А хозяйка этого, конечно, не замечает. Далеко за полночь она вспоминает, что ей завтра в школу, и гасит компьютер. Потом ложится в заранее расправленную постель, укрывается одеялом почти с головой и быстро засыпает. Компьютер она, разумеется, выключает перед тем. Да только она не видит - не может увидеть, потому что человеческие глаза к такому не приспособлены - что, несмотря на то, что свет на стекле выключается, умирает, тени остаются там. Мечутся в стеклянном пространстве, ищут выхода...
   И находят, конечно.
   Но их уже ждет кошка. Сразу, как только Хозяйка ложится, кошка вспрыгивает ей на подушку и притворяется, что спит. Но стоит только одной хитро закрученной тени отделиться от холодного стекла, Зюся бьет тень лапой. Поймала!
   Потом она хватает тень зубами, подходит к компьютерному столу, вспрыгивает на него, стараясь не задеть блестящие блинчики дисков, которые Хозяйка всегда небрежно оставляет на виду.
   Зюся аккуратная. Ее мягкие лапы пронесут куда надо, ее ловкое тело извернется как нужно. Она ничего не уронит, не сделает ничего непоправимого. Она просто утопит тень в темном, но еще слабо светящемся ночью экране. Тень не выберется обратно. Она будет жалобно биться об экран компьютера с обратной стороны, но не выйдет. Когда Хозяйка нажмет на кнопочку, и экран озарится изнутри - тень сгорит в этом свете. Точнее, тени. Потому что Кошка еще несколько раз прогуляется к окну и другие тени так же точно оттащит к экрану.
   Кошка упрямая. Она стережет каждую ночь.
   Потом она спит днем. Долго спит, отсыпается всласть. Но все равно много времени - очень много - ей приходится проводить одной. И без хозяйки, и без ее Родителей, и без Наставницы, и даже без музыки пианино.
   Вот бы Хозяева завели еще кого-нибудь.
   Например, щеночка. Маленького такого, славного.
   Волчьи песни.
  
   Однажды щенок услышал, как хозяйкина мама читала его хозяйке книжку про волков. Щенку очень понравилось. Какие они, волки, хорошие! И быстрые, и ловкие, и смелые, и сильные - жуть! А воют как - заслушаешься. И никакой холод им не страшен. А еще, если маленький ребенок в лесу потеряется, волк его обязательно выведет...
   И снег так за окнами мел, и ветер выл - практически Аляска. Или Арктика. В таких условиях только волком и быть.
   -Вот был бы и ты на них похожим... А ведь волки - твои родственники, - сказала ему хозяйка, и оскалилась.
   У людей такой оскал называется "улыбка". Это значит, у них настроение хорошее, вот и улыбаются.
   -Я хочу стать волком, - сказал Щенок. - Хочу, и все!
   -Хочешь - значит, можешь! - ответила кошка Зюся, которая умывалась на подоконнике. Кошка была хорошая, не дразнилась, не то что уличные, и щенок с ней дружил. Сказать по правде, она была ему вместо матери.
   -А что я должен делать? - спросил щенок.
   -Ну... упражнения всякие, - неуверенно произнесла кошка. - Чтоб сильным быть... есть побольше. Хозяйку во всем слушаться... это чтобы честность и преданность вырабатывать. Грызть там... чтобы зубы были крепче. Только мебель не грызи, родители хозяйкины ругаться будут. Возьми вон резиновый мячик. Я им играла, когда маленькая была.
   Щенок был умным и послушным, и начал делать все, как сказала кошка. Много играл, много ел, слушался хозяйку. И всем это было в радость: и щенку, и хозяйке, и родителям, и даже кошке Зюсе, которая всегда могла попить молока из чашки Щенка, когда он с лаем носился по улице. Ну и рос щенок быстро.
   -Молодец, - хвалила его Зюся, - скоро настоящим волком станешь.
   А потом как-то хозяйка посмотрела фильм про волка.
   Щенок расстроился. Два дня ходил как в воду опущенный. Хотели его даже к ветеринару отвести.
   -Ну что с тобой случилось? - спросила Зюся. - Что ты грустишь? Ты уже такой большой вырос, крепкий, совсем как волк!
   -Я совсем-совсем не похож на волка, - грустно сказал щенок. - У меня морда дружелюбная...
   -Значит, ты дружелюбный волк! - возразила Зюся.
   -И шерсть у меня золотистая, а не серая!
   -Значит, ты золотистый волк! Просто редкой породы. Это еще и лучше. Редкое - оно всегда больше ценится.
   -Ну ладно, но ведь и выть-то я по-волчьи не могу! Лаю просто! А они-то как поют... ну просто как в опере... - оперу щенок тоже видел по телевизору.
   Тут уже Зюся не могла придумать, что возразить. Да ведь и прав был щенок. Лаял он и в самом деле не очень - сипло и хрипло.
   -Ну... знаешь что... - нерешительно сказала она наконец. - Ты тренируйся... подвывай... Старайся, чтобы похоже было... Может быть, что-то и получится.
   И вот теперь щенок целыми днями тренировался, пока хозяев в квартире не было (хозяйка в школе, родители ее на работе). До того тренировался, что Зюся даже в корзину с грязным бельем залазила, так ей эти звуки надоедали. Но она никогда щенка не ругала - понимала, что для него это важно.
   И вот однажды она сказала щенку:
   -Ну что... вполне, вполне. Практически по-волчьи!
   -Правда?! - обрадовался щенок и завилял хвостом.
   -Правда-правда, - кивнула кошка. - Можешь петь хозяйке и ее родителям.
   И в тот же день, когда луна заглянула в окно (была зима, и темнело рано) щенок сел на задние лапы и завыл по-волчьи так проникновенно, как только мог.
   Родители хозяйки аж ахнули. Папа за сердце схватился, а мама за щеки. А хозяйка рассмеялась.
   -Гляньте, как здорово воет Чарли! - радовалась она. - Совсем как волк!
   -Да... - утирал пот со лба отец. - Ничего себе... кокер-спаниэль, называется!
   И щенок понял - у него получается! Он обрадовался, и завыл еще пронзительнее! Да такие рулады выводил - сам себе радовался!
   И хозяйка с родителями сидели притихшие, и слушали.
   -Ах, - сказала хозяйкина мама, - как будто мы где-то в лесу... в горах. И костер трещит...
   -Да, хорошо, - поддержал ее хозяйкин папа. - А еще лучше, что волк не настоящий. Настоящий нас бы уже загрыз.
   -Чарли - хороший! - воскликнула хозяйка, и кинулась щенка обнимать. - Чарли - самый волкастый волк!
   И Чарли был счастлив.
   Жизнь вокруг собаки.
  
   Собаку звали Белка. Не потому, что у нее был пушистый хвост и не потому, что она походила на легендарную космическую собаку Белку, нет. Просто она была белого цвета. И никого особенно не интересовало, как ее будут звать, поэтому звали, как придется. Приходилось - по цвету. Иногда приходилось и в бок, но уже сапогом или ботинком. Это людей тем более не волновало.
   Пузико у собаки было толстое, но не от того, что она много ела, скорее уж, наоборот. Ножки - коротенькие и кривые. Кто знает, может быть, у Белки в предках затесались таксы.
   Белка была не из вольных собак, а из городских. Это значило, что она не роется по помойкам (хотя и такое иногда случалось, что уж греха таить), а выпрашивает подачки у людей. А люди ей дают. Умела Белка так жалостливо заглянуть в глаза и ткнуться носом в колени, что ей обязательно хоть кусок хлеба, да отламывали. А могли и расщедриться огрызком сосиски. Правда, дешевые сосиски почти от хлеба не отличаются (туда хлебную массу вместо мяса кладут... вроде и похожие слова - мясо и масса - а вкус совершенно разный), а дорогие ей почти никогда не перепадали, но сам факт!
   У нее была нора в фундаменте школы. Там дети из младших классов подстелили ей тряпки, чтобы не лежать на холодном кирпиче, а тетушки из столовой иногда ставили ей молоко. Белка не очень любила молоко, но знала, что пить его надо. Оно очень сытное.
   В норке было уютно, и, хотя она зимой и осенью вымерзала в белкино отсутствие, но очень быстро согревалась, когда Белка залезала туда. Иногда ей приходилось за эту норку и за школу драться с другими шавками. Видели они, что хлебно живется Белке у школы, и хотели у нее это жилье отбить. Эх, дурные собаки, дурные! Ничего-то они не понимают! Мало просто так выпрашивать, так можно и по ребрам получить, или камнем в голову. А то еще хуже - битой бутылкой в морду. Нет, надо соображение иметь. Скажем, никогда нельзя подходить к мальчишкам среднего возраста. К взрослым тоже лучше не надо, мало ли. Конечно, могут и по-доброму отнестись, а могут и поиздеваться. К девчонкам лучше подходить к тем, от кого не слишком сильно пахнет косметикой. Да, и к тем, кто не в черном! К тем, кто в черном, или, того хуже, с какими-то металлическими штуками на лице и в носу, тоже лучше не приближаться! Одна Белкина знакомая так и пропала. Подошла к двум девочкам. У одной шип был на подбородке. Они ей дали кусок колбасы и увели куда-то. Вроде ласковые девочки, а знакомую Белкину с тех пор никто не видел.
   Лучше всего подходить к маленьким детям. И то надо смотреть. Самые добрые - они, как правило, самые тихие. Те, кто в очереди в столовой руками не машут. Но можно и ошибиться. Могут и тут оттолкнуть. А буйные могут и приласкать, и еды дать. Смотреть надо. Собаки не любят полагаться на зрение, но Белка опытная была, узнавала уже, когда по глазам, когда по выражению лица. И жилось ей хотя и не всегда, но по большей частью сытно. Во всяком случае, она не голодала.
   Но вот как-то школу закрыли на карантин, и пришлось Белке добывать пропитание в других местах. А холодно было. Белка прибилась к вокзалу. Там было опаснее, чем в школе - приходилось сторониться еще людей, которые ночами отлавливали собак. И Белка на ночь возвращалась в свою старую нору в школу. Туда эти охотники, от которых пахло всякими гадостями, не наведывались.
   А днем на вокзале было ничего, можно. Да и конкуренты отставали. Всякий раз, когда Белка приходила на вокзал, обязательно в вокзальной стае кого-то не досчитывалось. То одного, то двоих. А Белка жила. И радовалась этому. С собаками она ни с кем не дружила, так что и печалиться за них у нее охоты не было. А так...
   Хорошо!
   Правда, на вокзале очень много грязи было и гнили. Там люди сразу становились очень неаккуратными (хотя, по мнению Белки, они и так аккуратностью не отличались). То квас прольют, то пиво, то еще что-нибудь. А потом еще булку кинут в эту лужу или пакетик от йогурта. Да все на грязный пол. А кто-то (из взрослых парней) издевается:
   -Полижи, собачка!
   Такое месиво ни одна собака лизать не будет. Разве что совсем на пороге голодной смерти. Или от слабоумия.
   А еще из сумок всегда прелью пахнет. Прелым тестом, точнее. Да невкусным, отваренным мясом. Ну и гадость! Однако это уже есть можно, так что если Белке давали кусок пирога, она хватала его зубами и благодарно виляла хвостом.
   Разумеется, на вокзале опасностей было больше. Зато и премудростей Белка больше выучила. В частности, к мужчинам, от которых пахнет кожей и духами, лучше не приближаться. То есть можно, но только когда они с женщинами. Тогда, скорее всего, если и отгонят, то бить не будут. К маленьким детям лучше подходить к тем, которые компаниями. Один ребенок может и пожалеть, может и отогнать. А в компании обязательно найдется тот, кто пожалеет.
   Ну и к бабкам можно подходить, если они не орут много. Если бабка орет - лучше в сторонке посидеть.
   А молоденькие продавщицы из киосков тоже могут отнестись по-хорошему, но опять-таки как правило те, на ком косметики не очень много. Хотя тут можно по всякому попасть. Самые лучшие куски Белке всегда оставляла девушка в форме, которая работала под красно-белым зонтом. А от нее косметикой несло, как от фабрики.
   Но вот спокойная и привольная жизнь Белки оказалась нарушена. Да не собачниками, не другими псами - сама виновата... Однажды поутру, когда Белка бежала на вокзал и пробегала мимо соседней школы, она увидела Его.
   Это был здоровенный черный пес, в ошейнике с шипами. У Белки сразу подкосились ее маленькие кривые лапы. Пес этот так гордо вышагивал, был такой неприступный... Стройный, поджарый. Сразу видно, не холощеный.
   И вела его на поводке маленькая девочка.
   Люди, которые выгуливали собак, часто отгоняли Белку от своих питомцев (или питомцев оттаскивали). Но не все. И потом, ни один хозяин не может следить за собакой постоянно. Когда и отвернется...
   Но захочет ли сам пес обратить внимание на Белку?
   Да нет, не захочет... Зачем она ему такая - пузатая, криволапая....
   Но пес обратил. Повернул к Белке большую морду, приветственно заворчал. Мол, ты, конечно, замарашка. Но... но ничего себе. В своем роде.
   И Белка от радости громко тявкнула и завиляла своим куцым хвостиком.
   Это заметила хозяйка пса.
   -Ф-фу, Рекс! - закричала она. - Ты чего?! Нашел что на улице... пойдем-ка домой. Мне уже в школу пора.
   Она потащила пса за поводок.
   Пес был огромный и ему, конечно, ничего не стоило бы утащить девочку в другую сторону. Но он только вздохнул и покорно пошел за хозяйкой. Даже возражать не попытался. Не так уж ему, видно, и хотелось оставаться с Белкой...
   Белка ужасно расстроилась. Сразу заболела подбитая вчера лапа, о которой она уже и думать забыла. И зимний день показался гораздо холоднее, чем на самом деле, и жизнь расстелилась впереди серой половой тряпкой, скучной и влажной.
   Да, конечно, она не домашняя. Она уличная. Но зачем - так-то?
   Она же тоже собака!
   Понуро Белка побрела обратно к школе. Залезла в свою норку в фундаменте. Ей уже не хотелось бежать на вокзал. Пусть она голодает этот день. Пусть она даже умрет. Все равно всем все равно.
   Сколько она так лежала, Белка не знала. Есть хотелось все сильнее и сильнее, и она почти даже уже собралась выбраться и побежать все-таки на вокзал или у ближайших магазинов покрутиться - вдруг да что перепадет. Однако тут собака услышала шорох и тихий приглушенный голос:
   -Белка... Белочка, ты тут?
   Белка слов не понимала, но кличку, которую ей дали в школе, узнала. Вот только голос узнать не могла - нора приглушала звук. Зато до нее долетел вкусный-вкусный, сладкий запах молока, с которым мешался запах мяса!
   Радостно поскуливая, Белка выбралась из норки.
   У норки стояла девочка, та самая, которая вела пса. У ног ее стояло пластиковая корытце с молоком, а рядом на крышечке от этого корытца лежал хороший кусок мяса.
   Белка даже удивиться не успела. Так и вцепилась в это мясо.
   -Ты ешь, - грустно сказала девочка. - Хорошая Белка...
   Потом Белка услышала еще один голос. На сей раз почти взрослый.
   -Привет! - это, конечно, было уже не к Белке, это было к девочке. - А я тебя знаю. Ты из соседнего дома. Тебя зовут Лена. У тебя еще большая собака такая, Рекс.
   -Ага... а вас Оля зовут, вы еще на врача учитесь?
   Белка оторвалась на секунду от мяса, потыкалась в колени пришедшей девушке. Белка ее знала. Еще совсем недавно она появлялась в школе очень часто, каждый день. Тогда, хоть от нее и пахло кошкой, она всегда подкармливала Белку. А потом она перестала в школу ходить, но все равно иногда навещала Белкину норку, приносила ей что-то.
   Белка вернулась к мясу. Оля, конечно, человек хороший, но не отрываться же от еды из-за этого.
   Люди же между тем вели какой-то свой ненужный разговор.
   -Верно, - кивнула Оля. - А почему, если не секрет, ты уличной собаке помогаешь, если у тебя своя есть?
   -А какая разница?
   -Да никакой, - пожала плечами Оля. - Просто так обычно бывает, что люди, у которых есть свои животные, на чужих не обращают внимания.
   -А у вас животные есть?
   -Кошка.
   -Ну вот...
   -Да... - Оля погладила Белку. Она была единственной, кто никогда не боялся гладить Белку, несмотря на блох. - Мне родители одну кошку разрешили. А я всегда хотела троих.
   -Вот выйдете замуж, и заведете сколько хотите, - сердито сказала Лена.
   Оля улыбнулась.
   Они смотрели, как Белка ест.
   -Мой Рекс сегодня на нее глазел, - сказала Лена. - Я его оттащила. И теперь жутко виноватой себя чувствую. Может, это у них... ну, любовь.
   -А почему оттащила? - заинтересованно спросила Оля.
   -А вдруг щенки были бы? - вопросом на вопрос ответила Лена. - Ведь это были бы рексовы щенки! Значит, мы бы за них отвечали! Вы представляете, какая ответственность?
   Оля серьезно кивнула. Потом достала из кармана целлофановый пакетик. В нем был кошачий корм. Не так вкусно, как мясо, но есть можно. Хоть и для кошек предназначен. Это только люди всякими глупостями маются. Животные разницы не видят.
   Оля развернула целлофан и положила мешочек рядом с Белкой. Белка из вежливости оторвалась от мяса и съела кусочек корма, потом к мясу вернулась. Ничего, корм тоже в дело пойдет. Не пропадать же добру!
   -Я пошла, - сказала Оля. - У меня завтра контрольная, готовиться надо.
   -А разве в институте бывают контрольные? - поразилась Лена.
   -В моем - бывают, - ответила Оля. - У нас очень тяжело учиться. Ну ладно... пока, Лена. Привет Рексу.
   И ушла. И Лена тоже ушла.
   А Белка доела мясо и корм, допила молоко, и подумала, что собакой быть не так уж плохо. Хорошо быть собакой, если по правде.
  
   Январь - февраль 2006 (март 2000)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"