Валентина вышла на балкон, настежь распахнув дверь.
Она жила на самой окраине города, на последнем этаже, и балкон ее небольшой квартирки выходил на бескрайние поля, которые тянулись до горизонта, насколько хватало глаз. Подруги любили шутить: "Ты, считай, в деревне живешь".
Стояла та прекрасная мимолётная пора, когда лето, нехотя уступая свои права, переплавляется в осень, та пора, когда воздух по вечерам напоен не жаром только что закатившегося солнца, а живительной прохладой.
С запада сплошной темной стеной вставали тучи.
"Будет гроза", - подумала Валя и стала срывать с веревки почти сухое белье. Перекинув его через плечо, она вернулась в комнату.
Она не успела обмануть себя и отвести взгляд. Ей сразу же бросился в глаза детский рисунок - корявое деревце под беззаботно сияющим желтым солнцем. Рисунок, стоящий на самом видном месте - в серванте за стеклом. Рисунок, на который она старалась не смотреть весь последний месяц. Старалась не смотреть и не решалась убрать с глаз долой. Валя быстро отвела взгляд.
А ведь завтра годовщина. Пять лет. Даше было бы уже девять...
Герда, красивая трехцветная кошка, которую Дашка принесла с улицы мокрым грязным комочком с огромными голодными глазами незадолго до своей смерти, прилежно умывалась, сидя в углу.
"Гостей намывает", - невесело подумала Валя.
Бросив в угол бельё, она опустилась в кресло. Воспоминания, которых так страшилась и старалась не подпускать, нахлынули, как цунами, и от них уже не было спасения. Память, вырвавшись из тисков самоконтроля, стремительно откручивала время назад.
Она вспомнила свадьбу, белоснежное платье и нелепо пролитый на него бокал вина - тогда все говорили, что это к счастью... Счастливые глаза Андрея, смех...
...Ему, конечно, все равно. За пять лет, прошедших после смерти дочери, он ни разу не приехал сюда, не пришел на могилку...
- Поздравляю! У вас дочка! - Валентина навсегда запомнила круглое, с ямочками на щеках, лицо медсестры все в мелких частых веснушках и ее узкие - восточного типа - темные глаза...
После рождения дочери весь мир исчез, растворился, утонул для Вали в обожаемых светло-голубых детских глазах. Ей самой уже по большому счету ничего было не нужно - если дочка здорова, то и она счастлива...
Пожалуй, именно тогда и произошло отчуждение. Андрей, приходя домой, ощущал себя чужим и лишним...
За окном упали первые тяжелые капли дождя, забарабанили по крыше, на секунду оторвав Валю от грустных воспоминаний.
... Дашеньку он, конечно, любил, - покупал ей игрушки, красивые платьица, сладости, с радостью играл с ней.
Когда Дарье исполнилось три года, Валя никак не могла решиться оторваться от дочери и отдать её в садик. Ведь Даша была "маминой дочкой" - Валя никогда ни на секунду не отпускала ее от себя, все свое время посвящая девочке.
Тем более неожиданной была та легкость, с которой Дашка вписалась в коллектив. В первый день Валя бежала за дочкой в сад и была уверена, что застанет девочку в слезах. Её даже немного задело, когда ей навстречу выбежала веселая, смеющаяся дочка.
- Мама, мы весь день играли! И в прятки, и в салочки! - кричала Даша.
"Её совсем не огорчила разлука со мной", - с обидой подумалось ей тогда.
Как-то Даша принесла из садика рисунок - корявое деревце жадно тянуло свои ветви к огромному, в пол-листа, желтому солнцу. Этот рисунок, - по мнению Вали, не самая лучшая Дашина работа, - очень понравился Андрею. Он сказал, что в нем видна жажда жизни.
А потом Даши не стало.
В тот день они собирались пойти в цирк и ждали на углу улицы Андрея, который обещал освободиться пораньше. Андрей запаздывал. Валя нервничала. Вокруг было тихо: ни машин, ни людей.
Когда Андрей, наконец, появился на противоположной стороне улицы, то Даша, устав от ожидания, бросилась к нему навстречу. Через дорогу...
...В памяти Вали навсегда остались летящая стрела белой машины, сбившей Дашеньку; отчаянный визг тормозов; Андрей с дочерью на руках; ее кровь заливает ему рубашку, а он всё зовет дочь с упорством отчаяния; и собственный крик, от которого заложило уши...
...Даша прожила еще всего лишь несколько секунд. Самых страшных секунд в жизни Вали. Когда она, не помня себя, вырвала дочь из рук Андрея (откуда только силы взялись?), Валя увидела, как светло-голубые глаза девочки подернулись дымкой смерти, и тоненькая голубая жилка на шее перестала биться в такт ударам сердца.
После похорон дочери они быстро и тихо развелись. Валентина говорила, что не хочет и не может жить с убийцей.
А потом ее накрыло волной пустоты и бессмысленности. От безысходности начала пить, чтобы заглушить боль утраты. Сначала - понемногу, а затем - по-черному. Ее уволили с работы. Сначала долго уговаривали, просили держаться...
Всерьез возникали мысли о самоубийстве, но от последнего шага удерживала... кошка, Дашин найденыш, которого нужно было кормить, да еще вычитанная когда-то в детстве фраза о том, что люди в ответе за тех, кого приручили.
Иногда она напивалась до белой горячки и, зовя дочь, искала ее по квартире. А потом приходила в себя на полу, со ссадинами на коленях и локтях, и плакала от жалости и ненависти к себе.
И все же у нее хватило сил остановиться...
...Внезапно Валя поняла, что кто-то тихонько стучит в дверь. Она неохотно пошла открывать.
На пороге стоял Андрей. Несколько долгих секунд они молча смотрели друг на друга.
- Впустишь?
- Входи.
Через минуту она опомнилась:
- Да ты совсем промок! Переоденься, сейчас найду. Я хоть чаю...
Они пили крепкий чай из веселых желтых чашек, тех самых, что остались от сервиза, подаренного на свадьбу. Разговор не клеился. Андрей рассказал о себе. Живет в крупном городе (он не сказал, в каком именно), работает, не женился...
Герда подошла к столу, за которым они сидели, обнюхала Андрея и с тихим мяуканьем вспрыгнула к нему на колени.
- Ишь, признала! - тихо сказал он.
Валя не улыбнулась.
- Я хочу к Даше! - наконец сказал Андрей. - Сходим утром?
Она молча кивнула.
Они проговорили до утра, а когда за окном забрезжил ясный сентябрьский день, Валя и Андрей поехали на старое городское кладбище. Она подвела его к могиле, сломав ветку клена, смахнула с памятника дочери первые желтовато-зеленые опавшие листья и отошла. Чтобы оставить их вдвоем.
Через полтора часа Андрей нашел Валю у ограды кладбища.
- Знаешь, - сказал он, - я говорил с ней. И просил у неё прощения. За все, в чем был и не был виноват.
У Вали дрогнули губы. Она сжала их, чтобы побороть подступившие слезы.
Автобус Андрея уходил в пять. Там, на станции, она все хотела сказать ему какие-то самые важные, нужные слова. Те, что не успела сказать раньше. И не могла.
Когда Андрей садился в автобус - старую проржавевшую колымагу, которой самое место на свалке - Валя протянула ему конверт.
- Вскроешь потом. Когда отъедешь, - тихо сказала она.
...Когда автобус скрылся за поворотом, Валя пошла домой. Медленно, опустив голову, загребая ногами первые опавшие листья.
Сидя в автобусе, Андрей, секунду поколебавшись, вскрыл конверт и вынул оттуда рисунок. Корявое деревце жадно тянуло свои ветви к огромному, в пол-листа, желтому солнцу.
Под рисунком было четыре коротких слова: "Прости за все. Валя".