Матушанская Юлия Григорьевна. Кружева

ОБ ИСКУССТВЕ КАК ОБРАЗНОМ МЫШЛЕНИИ

И "КРУЖЕВАХ" ЮЛИИ МАТУШАНСКОЙ

Все сферы искусств - эта познание мира и Человека. Они так же, как и другие области знания - религиозные учения, философия, наука, - пытаются ответить на главный для нас с вами вопрос: Что есть человек? Юлия, как и мы все, кружится вокруг тем "человек" и "любовь".

К сожалению, в философии и искусстве, начиная с 20 века, стремление к новизне преобладает над стремлением к истине и совершенству. Это мое личное мнение. У Юлии нет такого стремления, а есть стремление, не обращая внимание на форму и придирчивого критика, увидеть свою жизнь в кружеве близких и далеких, старых знакомых и случайно-неслучайно встречных. Этих "случайно-неслучайно встречных" связывает тема любви. Так и должно быть, ведь, поэт без склонности к состоянию влюбленности не поэт, а создатель репортажей о жизни в рифмованной форме.

При оценке произведений искусства нет возможности применить весы и линейку. Все отдается экспертам, т.е. чисто субъективным мнениям кого-то, когда-то и где-то. Хорошо известно, что оценки, которые определяются этими тремя факторами, бывают не просто разными, но и прямо противоположными. Моя оценка находится в области приятия творчества Матушанской Юлии.

Доктор философских наук, профессор В.И.Курашов

Das Gluck

Мне приснилось, что мы

Занимались любовью в машине.

У меня была шубка пушистая

И высокий каблук.

И у нас были дети,

Их - двое, и старшему - девять,

Дочке - два.

Я была кандидатом наук,

Как сейчас.

Мы ходили в театр,

Это было... Москва или Питер?

Я не помню,

Но это не важно, совсем.

Мне приснилось, что я

Тебя очень и очень любила...

Чтоб супруги в машине? -

Нелепо...

И я поняла - это глюк!

И проснулась...

Спасибо, что было...

Вот я думаю, к черту высокий каблук!

Или все же надеть?

И закрутится снова: дети, сон,

И театр, и машина, и ты...

Мне приснилось, что я

Тебя очень и очень любила...

Но не помню, дарил ли ты мне

В годовщину знакомства цветы?

Milano

Не торопитесь - жизнь коротка!

Пусть она будет сладкой!

Белла! Белла! - во след мне кричат:

Чудная, вкусная правда!

А ты, Пиноккио, спрячь свой нос,

Я ему не доверяю.

Ты еще маленький, не дорос.

Только мужчины знают

В чем секрет моей красоты,

Только они ведь не скажут

Пой, Пиноккио, песню свою!

Даром, что рядом Ла Скала.

Улица Данте ведет не в Ад,

К замку кремлевскому Сфорца.

Ну, а когда я вернусь назад,

Сладкое "Белла!" вспомню.

Апофеоз Санты

Санта-Клаус - бог детей,

Возвращайся к нам скорей!

Надо ж так испортить карму!

Ходит-бродит неприкаян

Каждый год на Рождество

Нет подарка для него!

Мы ведь у него не спросим,

Может он кого-то бросил?

Может груши воровал?

Аль иконой торговал?

Только нет ему покоя:

Бусидо и все такое...

Как последний самурай

Дед попасть не может в Рай,

Обретая в толще мифа

Все достоинства Сизифа.

В лесах и на горах

Облака отбрасывают тень

На лесное Волги побережье.

Паруса тут каждый божий день

Все скользят по водной глади нежно.

Бьется в страсти пенная волна

В жесткий каменистый горный берег.

Он молчит, он в курсе, что до дна

Не испил от женских тех истерик.

Рыбный ветер запахом своим

Напрочь перебил весь запах травный.

И простор... Я все любуюсь им,

Этой незамысловатой правдой.

Венера Милосская

Идеальной наготой одета

Ты стоишь на паперти музея

Наблюдая как целуются французы

Обволакивая грудь твою и бедра

Взглядом нежным

Полным восхищенья

Pute!

Но холодна как мрамор королева

И мужчины ее руки не коснутся

Венеция

Долго будет Венеция сниться...

Взором адриатических глаз

Сквозь дворцов и соборов ресницы

Беззастенчиво смотрит на Вас.

Не брильянт, не янтарь, а Мурано

Привезла я из этих краев.

Солнцем злым растревожена рана,

Солью мира и музыкой слов.

Не вернуться, остаться, как Бродский,

Всем сказав: "Что! Откушали, гады?"

С маской горькою гордости горской.

Что в горах? ... А в горах - Гарибальди.

Великий Гетсби

Его любовь - метафора метафор,

Его мечта - утопия утопий.

Как ливень он сквозь жизнь мою протопал,

Пролился он немыслимым дождем.

Чтож, подождем....

Быть может гром не грянет

И невозможность не протянет руки,

И может быть пока еще не вечер,

Чтобы понять, кому из нас на Запад.

И этих вечеринок тонкий запах

Я буду помнить, может быть всю жизнь.

Держись, мое сокровище, держись!

Уж если захотел тебя Великий Гетсби,

То, значит, быть тому, или не быть,

Не знаю почему.

Верность

Все ждали Пенелопу женихи,

И каждый был по-своему хорош:

"Ты только Одиссея отрекись,

И будет в твоей жизни што ты хошь!"

И каждый день плела она рассказ,

А ночью расплетала узелки

Love story, говорила "Не про нас",

А тот: "Ты Одиссея отрекись!".

У многих ткется жизни полотно -

За годом год, за завистью - любовь,

Она ж - все девочка. Ей жизнью не дано

Набраться опыта семейной жизни слез.

"Когда же ты вернешься, Одиссей!

Под дерево своих семейных дрязг,

Ты постарел, наверно, и обрюзг,

Но всеж желанен, приходи скорей!"

Не дождались принцессу женихи...

"Вот оно!"

(около Хеллингера)

За любовь быть собою расплата -

Я себе как Тебе сораспята.

И к позору величья Христова

Я как будто подняться готова,

Но не мой это крест и Голгофы

Удостоиться мне не дано...

Остается лишь хлеб и вино,

И вина, что распятием снята,

И любовь, что распята давно

Волей к смерти простого солдата.

Встреча в Хельсинки

В кофейне в середине 19 века

Неподалеку от морского порта

Мы ели тортики и пили чай,

Под запах моря и под крики чаек

Мы пили чаю и мы ели тортик.

Из смеси языков

Тот странный суржик

Нам был родным

И мы были родными

Тогда...

Сейчас я даже имя

Не вспомню...

И не надо.

Жизнь идет.

Драка (воспоминание детства)

Есть упоение в бою,

Эротика в обычной драке,

Когда простые забияки

Себя победе отдают.

И воины идут в атаку...

Любовь, война, железка - дура,

Милиция, мускулатура,

Дубинки, лошади, собаки.

Собак не помню, только дети,

Озлобленные, как столетья

Назад, И девушки и парни,

Соединяясь в драке в пары,

Танцуют вальс ожесточенный

Калейдоскопом серо-черным

Из телогреек и волос,

Из крови, дерзости и слез.

Жизнь

Жизнь - эта злобная игрушка

Моя неверная подружка

Как непонятность идиота,

Как элитарность Элиота,

Как горизонт непостоянства,

Как ограниченность пространства.

Насмешка, пастиш, оплеуха-

Петь мимо голоса и слуха!

Я все тебе простить готова,

И все простив начать все снова.

Звезды

Облака полонили все небо,

А за ними звезда за звездой

Протянув света тонкие нервы

Мне из прошлого светят свободой.

Им, горевшим до Авраама,

Лишь сейчас принесшим свой свет,

Наблюдавшим травмы и драмы,

Поверял свою веру предок.

Как давалось немалою кровью,

То, что ныне как жизнь ценю...

К раздающему в небе любови

Пробивается Я сквозь броню.

Иерусалимская роза

Джульетта знала "Роза пахнет розой",

Но названной она себя теряет,

И остается только лишь названье,

В котором цвет и запах лепестков.

Какая разница, где был тот куст посажен?

В Нью-Йорке, Лондоне, Мадриде, Самарканде,

В провинции, где спорят о названьях

(В Иерусалиме каждый - пилигрим).

Не знаю я, да и никто не знает...

Но только роза крепче пахнет розой

В моменты отражения заката

От окон и домов Иерусалима,

Освободясь от солнечных оков.

Из Декамерона

Вчера уехал с вами он

И не вернулся в дом.

Вы говорите, что сбежал,

Но верится с трудом.

Братья, где мой Лоренцо?

О, братья! Где мой Лоренцо!

Тебя покинул он, сестра.

Какой в печали прок?

Тебе забыть его пора,

Пусть будет в том урок.

Братья, где мой Лоренцо?

О, братья! Где мой Лоренцо!

Пойду я ранним утром в сад

И милого найду -

Он там под яблоней лежит

Закопаный в саду.

Братья, где мой Лоренцо?

О, братья! Где мой Лоренцо!

Возьму я голову его

И в кадку положу,

Землей посыплю, базилик

В ту кадку посажу.

И будет он благоухать

В светлице у окна.

И буду только лишь ему

Навек обручена.

Братья! Вот мой Лоренцо!

Мой навеки Лоренцо.

Ирландия

Ожег венецианской красоты

Уже остужен холодом ирландским,

И альбатросы, те, что с мачтами на "ты",

У маяка кричат с акцентом итальянским.

Путь вереска на замшевых холмах

И мир озер средь фантастических развалин

Меня увы к себе не призывали,

Не пляшут феи в моих тихих снах.

Но я запомнила тебя -

Ты есть

Когда-нибудь и ты мне пригодишься,

Мечем истории в печаль мою вонзишься

И станешь Патриком в безвечных тупиках.

Искусительница

Если я твоя Ева,

Значит яблоко ела,

Значит образ опасности

Спрятан в облаке страстности.

Если я твоя Ева,

Прыгай в облако смело -

Будешь изгнан из рая.

Знаешь, да, я такая.

А не прыгнешь, то помни,

И в раю одиноким

Жить, бывает, не хочется

Людям от одиночества.

Так подумай, твоя ли?

А твоя, так не бойся.

Много версий у Бога

Наших жизней с тобою.

Круговорот

Позволю я тоске пролиться

Бокалом старого вина,

Стрелой подстреленною птицей

Упасть в колодец и до дна

Лететь, захлебываясь горем,

И в том колодце умереть,

Чтоб возродиться в чистом поле

Травою горькою и преть

По осени в земле согретой,

Что так отважно верит в лето.

Кружева

Все проходит

Все проходит...

Все проходит сквозь меня

Жизнь проходит

И уходит...

Жизнь проходит сквозь меня

Словно нитка сквозь иголку

Речь проходит сквозь меня

И нелепые слова

Вдруг сложились в кружева

Заплетаю нитки снов

В кружева нелепых слов

А потом переплетаю

А потом сплетаю вновь

Есть одно чужое слово

И зовут его - ЛЮБОВЬ

Я себя в него вплетаю

Чтоб оно в стихах осталось

Чтоб и я в стихах осталась

Самую малость

Ксения Петербургская

Уж не знаю я, был он, иль не был?

Или был это Бог во плоти?

То же самое серое небо,

Серы дождь и собор на пути.

Окунуться б безумной Жизелью

Белой ночью в кромешную тьму,

Уносясь навсегда птичьей трелью

От земли одинокой к нему.

Да нельзя. Не положено. Скудно

Проживай в этом мире свой век.

Канцелярия? Та неподкупна:

Там начальник-то не человек.

Да и как? Не щенками ж борзыми

Станешь ангелам взятки давать?

И живу я одна как в пустыне,

Как бродяга, как странник, как тать.

А шинель? Что шинель? - Это будка:

Кто-то вышел, а я вот вошла.

То, что знала, уж верно забуду,

Что не ведала - приобрела.

Там вода, здесь вода - знамо дело,

Но не надо мне этой воды.

А что с горя-то я похудела,

Что состарилась от беды -

То печаль не моя, а чужая.

А моей-то печали уж нет.

От! Опять собралась птичья стая -

Это баре идут на балет.

Лермонтов

Ах, мой милый, озлобленный мальчик,

Ты меня в свой приют не зови.

Ты довел себя, милый, до смерти,

А хотел, как и каждый, любви.

На кой черт тебе души и чувства!?

Смысл жизни утерян навек...

Ах, мой милый, озлобленный мальчик.

Мой поэт, но не мой человек.

***

Любить тебя любовью лета?

Теплом июльским ночь согрета

В зрачках холодных тают льды

И в одичавшие сады

Падет шуршащий шум воды

Любовь

Проходит вечер томно и жеманно,

Себя теряет королева Анна

Но знают, где ее найти

И надо лишь закрыть пути

И перекрыть проклятые границы,

Чтоб окаянному нельзя было пробиться

Границы можно перекрыть, но сердце

Его нельзя лишить любви совсем,

В нем что-то шепчет герцог Беккингем,

И что-то пишет ей Исайя Берлин.

Модильяни

Не всем довелось родиться

Среди серебра и злата,

Что, обанкротившись, папа

Сложил в постель роженицы.

Не всем довелось так родиться.

Не всем довелось в Париже

Прослыть кавалером галантным,

Блистающим с шиком и лаком,

Что многим хотелось стать ближе.

Не всем довелось так в Париже.

Однако, его картины

Друзья его не покупали.

И только ОНА понимала

Его и его картины.

Такие картины, однако.

Он умер. Она сказала:

"Он ангел", - так и сказала

И вышла к тронному залу

Всевышнего через окно.

Не всем довелось родиться

Среди серебра и злата.

Не всем довелось в Париже

В богатых домах остаться

Шикарным, бесценным трофеем.

И не у каждого фея

Владела кольцом с печатью

Царя Соломона.

И счастье

Еврейское

Не для всех.

Молоканин

Дорога длинною была.

В горах так хочется тепла.

В ее глазах - страсть и уют.

Лишь в песнях о таких поют

Не смыкая губ.

Ему б бежать, а он не смог.

Бежать бы с ней, а он не смог.

Иль без нее, но он не смог,

Ведь мир так груб.

Он здесь чужой.

Он здесь один.

Он жив, он любит...

Не любим...

И нелюдим,

И ненавидим ею.

Но счастье в том, чтоб рядом быть

И ветер горный с ней делить.

Так жизнь пройдет

Счастливей и быстрее.

А вера?

Вера - это что!

Не то, не то...

Она из племени людей

И он,

Но он не с ними.

Течет река, бежит река,

Как жизнь течет издалека.

Поток людей и разных вер

В котле турецком,

Нет, не смерть,

Но и не жизнь,

А что-то между ними.

Моно

Как он мне близок и как далек, как в телевизоре мотылек...

Около Гельдерлина

Болит порог

Как всякая граница

Как птица

Та что тщится

Приземлиться

Без ног

Болит

Болит порог

Оно

Спросил Иов у Бегемота:

"Кто ты?"

Ему ответил Бегемот:

"Тот,

Твое Оно - больное подсознанье,

Или здоровое?

(Ведь нет репрессий там, где нормы нет)

Какой ответ

Тебе Иов я дам?

Когда Всевышнего потащим по судам,

Потребуем мы у Него, чтоб дал

Нам щастье даром, -

И тебе и Бегемоту!".

***

Осень еще не созрела

Листья еще зелены

Капает грустью неспелой

Дождик с соседней сосны

Не услыхать на рассвете

Песни варакушки трель

Значит зима звуки эти

Прячет в свою акварель

Париж

В дождь Париж расцветает,
Точно серая роза...

М. Волошин

Париж - "серая роза".

Ноябрь: в воздухе грозы.

Кафе - вино и улитки,

Как жизнь: другая попытка.

Я - принцесса на башне.

Башня та из железа.

Всех кудряшек не хватит,

Чтоб по ним с башни слезть мне.

И я спускаюсь на лифте

По серому небу Парижа.

Пежо: лев на капоте.

В Клюни - единороги.

В гостинице три на три метра

Есть комната. Нас тоже трое.

И все трое в Париже.

Где воздуха капли как краски

На мольберте поэта.

Ах! За что мне все это!

Ой! К чему мне все это?

Все. Моя смерть состоялась.

Я ношу ее в сердце.

Библиотека Сорбонны.

Очередь - полквартала,

Чтоб читать Цицерона

На старофранцузском.

Я - лишь случайный прохожий.

Все! Моя смерть состоялась.

Я умерла от восторга.

Я теперь - мостовая,

Где идут себе мимо

Старые эмигранты,

Новых не узнавая

В мокром от слез Париже.

Я - серая роза.

Я - в дождь расцветаю.

Я сверкаю огнями

Долгих Полей Елисейских,

Полных рождественской сласти.

Я умираю от счастья

У чемоданов Виттона,

Не дойдя до Шанели.

Я расплываюсь в улыбке

Чокнутой Моны Лизы.

Я - поднимаю восстание.

Я - бегу за Дантоном

К Лувру, чтобы сказать им:

"Где спасибо? Канальи!",

Чтоб дать свободу народу,

Козочке и Квазимодо.

ДА! Париж - это мода.

Нет. Париж - это роды.

Это мое прощанье,

Это мое крещенье

И перевоплощение

В птицу по имени память,

Что унесет черепаху

Из мостовых Парижа

В новую жизнь в разлуке

С состоявшейся смертью.

Плацкарта

Ах! Что там Аполлон!

Когда такая кожа

И полуголый торс,

И простыня - как тога.

Да что там Аполлон...

Но так же невозможно

Мне даже прикоснуться

К вселенной полубога,

Где нежность и тепло.

Там все - добро и зло -

Спит сладким детским сном.

Подоконники

В хрущевке старой первый подоконник.

Мне девятнадцать. Я смотрю на небо

Ночное и созвездий полное...

В моих руках Новый завет

Миниатюрный, от Гедеона братьев,

Подаренный вчера.

Вся моя жизнь

Теперь под знаком веры,

Клейма,

Которого не захочу стереть.

Другая ночь. Санкт-Петербург.

В пожарной каланче

Мой друг Мурат

Спит крепким сном пожарного.

Сижу у его двери. Подоконник

Мне стал постелью. Жду

Сведения мостов

Недалеко от Троицкого моста,

Куда бежала я аж с Петроградской,

От пьяного хозяина квартиры,

Где комнату снимала,

К друзьям на Лиговку.

Как те две башни

Был Троицкий...

А может те две башни

В Нью-Йорке - тоже мост?

И третий

Страшный подоконник.

С него видна Казань,

Казань ночная,

Красивая -

Любимый город.

В высотном здании

Онкологической больницы

Дежурю ночью у отца.

Да, обошлось.

Да! Слава Богу, братьям Гедеона

И несведенному мосту через Неву.

Ах! Папа, папа,

В ужасах любых,

Я - твоя крошка Доррит.

Подражание Игорю Северянину

Я, видите ли, грезерка,

Гетеро-, ах!, -сексуалка,

Романтик, но не позерка,

Местами горизонталка.

В душе шелковится море,

Алеет китайская джонка,

Вздымаясь в мечту парусами.

И водится обнаженка.

Себя до конца не знаю...

А кто себя точно знает?

Нельзя же пройти сквозь стену

Обыденного сознанья.

Пульсирует от познанья

На нежном виске моем вена.

Прага

Не правда, что пражанки -

Такие парижанки,

Что эта ваша Прага -

Ваш маленький Париж.

И я считаю лично,

Что плохо быть вторичным,

Что Прага - это Прага,

От мостовой до крыш.

Над силами неволен

По Праге бродит Голем.

И Кафка или Гашек -

Абсурд, абсурд, абсурд!

А. Муха с завитками -

Средневековый камень,

И мост через Влтаву,

И кнедлики, и суп.

Представление

Публичность - путь на эшафот.

Кирзовым сапогом по стопкам писем вскрытых

Идет политика войной.

И я молчу.

Ведь на войне не обсуждают средств,

А важно лишь, что ты своих не предал.

А кто свои?

Кто ближний твой?

И вновь

В болотах плодородной Галилеи

Бросает вызов здравому рассудку

Непонятый никем самаритянин.

Пушкин

Аттрактор должен быть убит,

Нелепо обвинен в "трахтизме".

Аттрактора сейчас не может быть -

Он из другой, грядущей жизни.

Не важно как: распятие, дуэль,

Подметное письмо иль эпиграмма,

Не важно как, когда такая цель:

Трагедию родить из мелодрамы.

И мир изменится, не к лучшему, а так

(Как лето грозами уходит в осень).

Заговорят иначе - это знак

Его эпохи. Пройденной эпохи...

Сеть

Нас связывают шелковые нити

Прочнее этих нитей не найти

Вы до него, те нити, протянитесь

И не порвитесь, не порвитесь по пути

Моя душа как муха в паутине

Уж не шевелится

застыла

замерла

Как мне понять

"Простила - не простила"

Когда я эту связь не прожила?

Сибирь

Енисей вздымается упрямо,

Синевой проламывая горы.

У советских - собственная гордость,

У России - собственные планы.

И Сибирь характер свой имеет:

Не прогнешь, на рупь не поменяешь.

Не гармонь - варган в тайге играет.

То не ветер - души волком воют.

Я Сибири, в общем, не боюся,

Да и север, в общем, мне не страшен.

Кто в пути своем себе был верен,

Тот в покое вовсе мудрым станет.

Сонет N1

Королевские лилии,

Что не жнут и не сеют,

Заклинаю я, лилии,

Вами вечер осенний.

Жаль не сходятся линии

На ладони и в сердце.

Я пекусь о вас, лилии,

Понимаю, что Север.

Но не встретятся в танце

Волопас и Ткачиха,

Не форсировать танка

Речь, текущую тихо.

Только я, как Чапаев,

Дао переплываю.

СонетN3

Стой солнце над Гаваоном!

Я многого не успела.

Быть чьим-то бездушным клоном

Наивно не захотела.

А если уже ты личность,

Тогда и цена другая...

Стой солнце над Гаваоном!

Там Бог воюет с богами.

Стоический Космос - мера:

Пусть каждому понемногу.

Я с ближневосточною верой

Глазами встречаюсь с Богом:

"Не то чтобы лето пропела...

Я многого не успела".

Средиземноморское

Старый финикиец капитан

Детям рассказал морскую байку,

Как отдал дельфинам и китам

Двух безумных, говорящих странно

На своих нелепых языках,

Мысли дикие зашифровав в стихах.

Пел один возвышенные песни,
Посвященные его богам веселым,
Неспокойным, как морские волны,
И величественным, как ночное небо.
И когда он пел, всем было легче,
Сам же становился как Адонис,
Так красив, что грабить не хотелось.
Но никто не может вечно петь.
И отдал он золото тирана
Морякам, что в грозную пучину
Кинули певца, как персиянку.
Там он пел и на спине дельфийской рыбы,
Уносящей его вдаль за горизонты.

А другой же бормотал невнятно
Про обет неведомому богу,
Что от страха он, подлец, нарушил,
Чем порвал тугую нить, что держит
Убежавшего на этом свете
"Пусть уж лучше он один погибнет!" -
Капитан подумал и отправил
Беглеца того на дно морское,
В царство страшного Левиафана,
Коим был немедленно проглочен

Тот пророк, не пожелавший быть пророком.

И с тех пор наш капитан зарекся:

Не берет поэтов больше на борт.

Ритм стихов их всех сбивает с ритма,

И рабов на веслах на галере,

И невольницу в каюте капитана.

Тюбингенские картинки

Я возвращаюсь в старый город

Где каждый дом пленяет в плен.

Мне каждой вывескою дорог

Мой сказка-город Тюбинген.

Где на стенах старинной церкви:

"Покойся с миром Гюнтер - брат,

Что встретился с невестой-смертью

В боях за город Сталинград".

Где от Вальхайма к штетлам в Альпах

Ведет дорога через лес.

Тут братья Гримм писали правду

Про тайный мир ночных чудес.

Под сенью замка, за Некаром,

Платаны строем. Ведьмы тут

Летят к трибуне из гранита

И римский отдают салют.

В тугие косы заплетены

Здесь прежний и грядущий мир.

Стоит во поле одиноко

Лингамом западным - менгир.

Здесь Гегель с Шеллингом дружили

И с Гельдерлином вместе жили...

Скороговорка!

Мило как...

К тебе, до слез знакомый город

Я возвращаюсь...

Это знак.

Чингисхан - великий воин

Чингисхан - великий воин

Кровью конскою напоен.

По степи да на конях

Нагоняй на землю страх!

И вот под ногами руины столиц,

И вкус на губах молока кобылиц,

А в сердце его - царица одна

Она. Жена.

Лунолика, черноброва,

Все ему простить готова.

Лишь бы он вернулся скорей

К ней.

И растут чужие дети

На плененной им планете,

Да и дома у него...

Это ничего.

***

Я пускаю хлеб свой по водам

Отпускаю жизнь на свободу

А она течет как по руслу

Бродит прям как пивное сусло

Изменяет свою структуру

Принимает меня бабу-дуру

Оставить комментарий © Copyright Матушанская Юлия Григорьевна Размещен: 02/06/2017, изменен: 02/06/2017. 39k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2		Ваша оценка:

Матушанская Юлия Григорьевна : другие произведения.

Кружева