Матвиенко Олег Анатольевич : другие произведения.

Короли смерти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Врач хирург после смерти пациента напивается в хлам. В отключке видит странный сон с персонажами из другого времени. Он, якобы князь Прозоровский, погибший в бою с польскими шляхтичами, но на момент сновидения он живой. Сон прокручивается бешеным колесом, снова и снова возвращая его в отправные точки.
   Палач и его хлеб.
  В крепостном каземате, за столом сидит седой палач. Он вкушает свой честно заработанный обед. Разрывает окровавленной рукой запечённую на вертеле утку. Неспешно сгрызает с кости жареное мясо. Его сознание довольно, желудок наполняется едой, остаётся только ублажить организм хорошим вином, которого в этих краях днём с огнём не сыскать. Вот и приходится пить всякую бурду. Берёт в руку небольшой кувшин, жадно пьёт. Вино проливается на него, но он, не обращает на это никакого внимания.
  У него за спиной, слышится слабый стон. Изуродованный человек всхлипывает. Он просит воды.
  Палач, не поворачиваясь к нему говорит.
  - Зачем тебе вода? Всё равно ты сдохнешь. Изувер, с безразличным видом плескает в несчастного водой из деревянного черпака. Немного погодя, встаёт, медленно достаёт из очага раскалённый железный прут. На лестнице слышны торопливые шаги. Это идёт следователь, он тоже отобедал, он спешит поскорее закончить смутное дело.
  Дело, о государственной измене. Бывший министр внешних сношений, висит на цепях, прикованный к стене залитой кровью.
   Чертовски раннее утро, а как хорошо было поспать, пока там, за окном горланят петухи, а полудурошный служка, кормит во дворе кур. Когда крестьянка Авдотья, отданная холопом Гришкой Сероштановым за долги, - его дочь, она принесёт крынку хмельного, холодного кваса и стыдливо отвернётся к слюдяному окошку, в ожидании барских приказаний. Какой никакой министр, а нечета этому нищеброду Кузьме Палихову. Выпил, прижал к себе молодку, а она взбрыкивает, да краской заливается.
  - Ну, что же вы барин? Засватанная я, вы же знаете.
   Эх, прошли золотые времена! Висит залитый кровью, в каменном застенке министр, князь Прозоровский, по навету злых людей. Не в чем ему каяться, а признаваться то, и подавно. Одна надёжа на Бога нашего, Всевышнего отца, о заботе его, о детях своих, о каре страшной клеветникам, польским да курляндским прислужникам. Один глаз задёргался, залитый кровью. Страшно болели поломанные рёбра, а кат всё горячился нагоняя воздуху в горнило адское, раскаляя свой страшный инструмент. Все знают, его тоже, придёт время - загребут дьявольские слуги, в годину ночную, в красно- чёрную горницу. Там будут измываться над ним, оказывая всяческие чёртовы услуги. Прозоровский, обмяк, потерял сознание от последнего удара хлыста. Тюремный писарь, хмыкнул и начертал красивыми буквами, в книге несколько слов. Его мысль завертелась словно волчок, о барской немилости. Вспомнил батоги за провинность малую, вздохнул и вопросительно посмотрел на палача.
  - А чё, Гаврила Петрович, может, дашь мне, он ту кочергу, да я его тоже примастрячу? Уж, он мне давеча попил кровушки, ну дай. Христом богом прошу!
  - Да сиди ты, шельма холопская, - прохрипел министр. Открыл один глаз, засмеялся, сквозь слёзы, да харкнул в рожу то, ему. Кровавая слюна расползлась по морде приказчика - писаря Алексашки. Писарь отстранился, сел за стол, делая вид, что читает запись. Забоялся, душонка крысиная. Министр обмяк и заплакал, тихо так, беззвучно. В пытошную, зашёл Сашка Колодяжный, царский конюх. Это лучший охочий до зверя человек. Подошёл к дыбе, посмотрел с отвращением, да как гаркнет, на палача.
  - Указ царский вышел, вон энтого, на стене который висит, отпустить. Завтра воров споймают тех, что надо. Тогда, бей не хочу. Наветчики в старом посаде схоронились, в холопской избе. Ну, быстро мне! Несите министра в баню, да пошевеливайтесь, олухи бесполезные.
   Два здоровенных стрельца, подхватили под руки замордованного министра, потащили в баньку, пристроенную к кирпичной стене внутреннего двора - пыточного дела мастеров.
   Банщик, в прошлом, тоже кат, да ещё какой. Нынче на покой ушёл, он банных дел мастером стал. В предбаннике висели веники, на любой вкус, на любой цвет. Самсон знал толк, в этом деле, какой надо. Тут тебе, и дубовые, и еловые, и берёзовые. Полная ледяной водицы здоровенная кадка, красуясь своими выпуклыми боками, стояла у окошка, словно ждала своего замордованного гостя. Князь, лежал на широкой струганной скамье, беззвучно рыдая, то ли от стыда, да понимания своего бессилия. Немного успокоился, привстал. Протянул руку в сторону стола. Банщик Самсон, всё понял без слов, подал полный жбан медовой браги. Князь жадно пил, захлёбываясь проливая на себя желтоватую хмельную жидкость. Напился вдоволь, медленно поднялся. Посмотрел одним глазом, на двери парилки, пошатываясь зашёл, прилёг на жаркие доски. Тут же уснул мертвецким сном. Самсон оставил двери открытыми, ожидая, когда князь очнётся.
  Не долго спал Прозоровский, боль страшная пронзила голову князя, он открыл уцелевший глаз. Не уж то, как сосед его проклятущий, нищеброд да вор, он, Прозоровский останется одноглазым? Не это ли насмешка судьбы? Да как закричит, грозно призывая банщика,
  - Тащи брагу медовую нечисть басурманская. Опосля, сидя за столом, чистый, но зело злой, всё кричал истошно, пугая дьявольских приспешников. Проклиная царских сыскарей, которые почём зря схватили его, да кату отдали на растерзание. Дверь скрипнула, да в баню завалился тот самый царский конюх, улыбаясь, весело поздравляя Прозоровского с чудесным освобождением.
  - Ой, княже, торопился я, с утра раннего, загнал двух коней. Думаю только бы поспеть вовремя. А эти, то каты, что - люди подневольные. Вот батюшка Сезарий сказывал о судьбине, о провидении, а епископ, его грозился низвергнуть, за подобные речи в гиену огненную. А как быть простому то, рабу божьему, коли служители, то единения меж собою не имеют? Полонский слушал его, в пол уха, больно уж голова раскалывалась. Мысли его обратились, к жене красавице Ульяне, да к детишкам малым. Две дочери, погодки подрастали, ещё старшой отрок, скоро в учение надобно отдать. Как они там, не пограбили ли усадьбу выродки соседские. Люто ненавидели родственники Панфутия Простодырого, Прозоровских, им было за что. За старые воровские стычки, когда Прозоровские были в силе, а не в опале, как нынче. Воров Простодыринских, княжеские люди секли нещадно плетьми на площади. Не забыл Панфутий обидчика, хоть он был сам не прав. Увёл, он по ошибке лошадей Прозоровского, не со злого умысла. А поди ж, докажи! Плеть, она слаще топора, да и на том благодарствуйте. Но глаз то один у Панфутия вытек. Стал он, опосля этого примерного наказания зол, аки демон. И не было покоя, родне его с детьми малыми. Уж как напьётся хмельных медов, так жди побоев. Кто под руку попадётся, тому и в морду. Дворовые так, те сразу шхерились по сараям да амбарам, как прознают о беде такой. Что хозяин пьян с утра до вечера, с дрыном дубовым по двору ходит, высматривает, кого бы перетянуть вдоль хребта, да по голове не прочь вдарить разок, другой, третий. Любитель был покалечить, хоть сам был с одним глазом, ещё прихрамывал нещадно на правую ногу. А всё воровская жизнь довела до безрассудства жизненного, аки ненависть от дел тёмных навалилась. Хотя можно сказать, он разбогател на этом воровском деле. Но когда, уж Панфутий напивался до чёртиков, то жалость к себе выпускал на ружу. Как завоет на всю округу волчарой. Как за голосит, аж мороз по коже да волосы дыбом. Людишки, то разбегутся от греха подале и ждут, кто где, когда ирод сей заснёт, до утра. Вот надо же, сегодня в усадьбе Прозоровских слышно, как воет сосед - одноглазый, грозясь ночью то, навестить жёнушку князя опального. Ульяна позвала дворовых мужиков, молвит, что бы взяли все, палки крепкие, да собак злющих, прям, с вечера то отпустили с цепей. А коли, кто чужой объявится, так сразу бей, не жалей.
   Мужики, что, завсегда рады княжне услужить, хоть и опальной. Все ж понимают, что неизвестно, как оно повернётся, а немилость хозяйская, она ж хуже смерти. Данила князя кучер, здоровый такой статный мужик. На него, все девки посадские глаза ломают, а он зараза, ни с кем не водится. Говорит, не жениться пока князь, ему вольную то, не даст. А на кой она нужна, воля такая? Сразу те, гора проблем и мытарств, не всякий эту волю, то спросит. Только если, в леса от немилости сбежит. Но это, уже другая сторона, тут или посекут, или убьют. Данила, если сказал кому слово, так тот человек лоб расшибёт, но выполнит дело справно. Ближе к вечеру, сидит себе кучер во дворе, семки лузгает, да знай собаке палку кидает. А та дура хвостатая, бегает за ней и приносит ему, снова лает, просит ещё бросить. Побежала, взяла деревяшку в зубы, передумала, тут же бросила, полаяла чуток, давай хвостом вертеть да скулить, будь то кого признала. Данила встал, взял в руку дубину, не спеша подошёл к воротам.
  - Эй, что за дело и кто ты таков, что в неурочный час собак наших смущаешь? Ну ка, отойди поодаль, посмотрю на тебя.
   Подождал немного. Смотрит, мужик незнакомый стоит, один глаз заплыл, морда вся в синяках, распухла. Одёжа правда чистая, но с чужого плеча. Борода торчит потрёпанными клочьями, а обувка на холопские лапти смахивает. Непонятный какой то, может странник иль посланец, чей? Да, с роду то к князю, такие оборванцы не шастали, позорить только.
  - Так, что мил человек, скажешь то? Долго ли молчать собираешься, а то, я пошёл себе дале, Муху гонять. Собака услышав своё имя, так и вовсе стала на ворота прыгать, радостно лая. Человек постоял, чуток, махнул головою, словно в знак согласия. Говорит хриплым таким, еле слышным голосом.
  - Эх, Данила, кучер мой верный, отворяй эту проклятущую воротину, пока я ещё добрый, а коли замешкаешься, то пощады не жди от меня. Зело зол я, давай отворяй быстрее створ.
  Данила, не дурак пущать чужаков то, палкою тычет в дырку.
   - Эй, бродяжка, ща собак спущу, быстро бежать будешь. Какой, я твой слуга верный? Уходи ирод. Княжна осерчает, коли узнает, что странные оборванцы княжеским именем себя величают. Скажи, может тебя сосед наш подослал? Душа его поганая, всё кричал сегодня как обезумевший, проклятия нам посылал.
  - Да, я это, я, князь. Коли не узнаёшь, верю. Зови жену мою верную Ульяну, княжну, твою. Эх, холоп. Данила, что то там скрипнул в душе сомненьем, и на тебе, побежал бегом княжну звать. Прибежала Ульяна. Увидала князя, так и рухнула на земь без чувств, унесли дворовые люди в покои. Князь зашёл медленно, грозно глядя на своих испуганных слуг, потрепал Данилу по голове, слово молвил.
   - Молодец, будешь меня парить до ночи, пока не уймусь, больно продрог я, в застенке. Одного то разу мало, да скажу тебе, баня ихняя, дерьмо собачье, иначе не скажешь. Там только пойло скотине варить.
  
  
   Двенадцатый день.
  Самая середина отпуска, а как охота остановить это летящее вперёд время. С одной стороны море, с другой, обалденное бунгало, пляж, белый, как снег песок. Разве мне всё это снится? Нет, не похоже. До сих пор, не верю, что я здесь. Что нет никого, кроме сбывшийся мечты о полной нирване. Любимая работа съела часть жизненной силы, попутно, деморализовав его, как опытного спеца.
   Как следствие падение уверенности, плюс расшатанные в хлам нервы, а ему как практикующему хирургу это не к чему.
  - Павел Александрович, да, что это за день такой сегодня?
   Послышалось откуда то сзади. Паша повернулся, на голос, увидел знакомую девушку. Только сначала, он не понял, она ли это. В самом тонком, полупрозрачном бикини, на него шла прекрасная фигура, лицо прикрыто большими стёклами солнцезащитных очков. Но тут, Павел спросил у себя.
  - Снова сон? А как же уединение, как же релакс? Видимо позже.
  Диалог с собой прекращался, по мере продвижения по пляжу, этого прекрасного представителя второй половины человечества. Мысли запутались окончательно. Взгляд упёрся на декольте, сполз ниже. Это уж слишком. Паша тяжело, вздохнул, - ну вот, началось, а как же иначе? Всё - таки отпуск. Но, тот, другой, который всегда находится в операционной, всегда готов пожертвовать собой, ради спасения совершенно чужого человека, он не давал расслабиться. Вот скотина. Правильное я, продолжало читать морали о долге, чести, достоинстве. Иногда он, даже покрикивал, на него, явно забываясь. Вёл себя, как юродивый, честное слово. А просто быть нормальным человеком, без изгибов сознания, с явными переборами в ежедневном подвиге, не пробовал?
   Глубинные процессы угрызения совести, в купе с врачебной этикой, плюс целый ворох моральных принципов, естественно, кем - то придуманных до меня, всё это периодически отягощало, ежедневно накаляя нервы. Плюс ко всему, личные заскоки по умолчанию, после неудачно проведённых операций. Так это вообще ахиллесова пята любого хирурга. Нервы постепенно расшатывались, а вот он, долгожданный отпуск у моря. Врачебная этика осталась там, а он здесь.
   А, эта? Надвигающаяся на него красота, которую он где - то видел. Никак не мог вспомнить, что за фифа? Эффектная девица неотвратимо приближалась к нему этаким обволакивающим тёплым ветром. В руке, она несла высокий бокал, наполненный до середины, чем то веселящим. Её улыбка обезоружила небольшую стаю отдыхающих мачо, сидевших за столиком неподалёку. Парализованные южные красавцы с завистью смотрели на неё, то с явным презрением на Павла. Многообещающее утро раскрасилось сказочными ожиданиями. Красотка неторопливо присела в плетеное кресло, стоящее под большим разукрашенным цветами зонтом. После такого захода, все как один, пляжные мачо демонстративно отвернулись. Но тут он вспомнил, так это же Светка, с терапевтического отделения. Вот, тебе Паша подарок на выходные. Внутренний моралист, который только что безостановочно транслировал всякую хрень, внезапно исчез.
   Личный Кодекс, придуманный для себя, гласил - никаких романов, тем более сексуальных связей на работе, раз. Никаких поблажек для подчинённых два, никаких родственников рядом, три. В общем эта ситуация не попадала ни под один из этих пунктов. А плоть, медленно, но верно начала восставать из "мёртвых". Паша накинул на пояс полотенце.
   Ещё одна неделя пролетела в романтическом полёте по райским уголкам с каждодневным опустошением его кредитки. Настал тот самый момент, когда отпускник начинает обратный отсчёт дней, явно осознавая, что "дембель" не за горами. В глубине души начала скрести маленькая серенькая кошка, постепенно увеличиваясь в размерах, чернея, она понемногу портила настроение. А вчера снова приснился, тот самый странный сон про средневековье, про князя Прозоровского. Будь то, он Павел и есть тот самый опальный князь, давеча снятый с дыбы. Паша, открыл глаза, слава Богу не увидел ни застенка, ни своего возничего, хотя, на красавицу жену Ульяну, он бы посмотрел разок. Рядом посапывала обнажённая Светка из терапии. Маски сняты, краски смыты. Глаза конечно стали тусклее, ну, а в общем, всё остальное на уровне, пусть спит. Но этот сон, прямо наваждение, снится второй раз за неделю. Так то можно и до Императора дорасти, Паша задумчиво улыбнулся. Взял в руки планшет, надо проверить почту, узнать, как идут дела на работе. Отправив пару сообщений, просмотрев переписки, он растянулся на ковре, мечтательно глянул на Светку. Пора её встряхнуть и всё такое...
   Смута
  Государство трясло словно больного в глубокой лихорадке. Служивые люди, как обычно, засели в казармах. Все они ждали денег. Смутьяны же, не спали, выплёскивая на город реки лжи, выбрасывая в толпу страшные слухи.
  То царь не настоящий, то реку отравили, то ливонцам продалась царская семья. Юродивые криком кричали, валяясь на земле в припадочной трясогузке, изображая предсмертные конвульсии. Этих, конечно же хватали по быстрому, кого в лес на работу, а кого к виселице на свидание. В такие дни, народ особо не серчал, ни на смутьянов, ни на царских опричников. Кому пряники, кому батоги, кто на что заработал. Торговые ряды чавкали грязной жижей, а продавцы вовсю драли глотки, предлагая пироги, бублики, разные сладости. Зазывалу из кабака, что стоит на углу улицы, лупил крепкий мужичок, да всё приговаривал, мол, не стоило Фёдор, вместо браги помои продавать. А бражник, так и вовсе сбежал, хоронится на Пожарской, в горелом доме. Эка дрянь, какую людям продают, так скопытится запросто можно, недолго думая. Жалобу подавать надо, кричали советчики. Какой там. Народишко хлынул в кабак в неуёмной жажде мести. Давай орудовать, круша злачное место. Припомнили кабачнику пропитые деньги, не выданные ссудные в долг напитки. Из толпы раздавались призывные крики, что, мол царский указ, такие кабаки везде ставить, да народ дурить. Снова опричники схватили смутьянов, связали, кинули в телегу и повезли в тайный Приказ. Прозоровский, ехал верхом на своём вороном коне, с саблей на поясе, слуга бежал впереди криком разгоняя простолюдинов, холопов разных, да бродяг с попрошайками. Уж те то, кишели, прям, как комары в лесу, а слуга где и палкою успевал шмякнуть, коль плохо слышит холопская морда. Князь получивший помилование уже немного поправивший здоровье, был несказанно рад, что не прикончили его в застенке. Но зуб заимел громадный, иже ножик наточил больно острый, от обиды той. Да на кого, наветчиков то порубили опричники, да в яму чёрную сбросили. Не тебе имен, не званий. Может, это не они были. Всё это тайна страшная, родственники по монастырям, да острогам ихние сидят, кому как свезло. Князь с делами то такими, призадумался на днях шибко сильно. И такая у него мысль вылезла наружу, что только знай, молчи лучше, не кажи никому. Сглазят вмиг, это уж точно. А задумал князь, дело прибыльное, даже опасное, но без соизволения царя никак. А вокруг него, знамо прихвостни боярские вьются, воду мутят. Да, как узнают про дело то выгодное, так в тот же миг новый навет состряпают. Подставят людишек паршивеньких, за три рубля, и как быть? Нет, напрямую к царю надо идти, не мешкая слово молвить. Сказать, - Такие вот батюшка дела, коль не разрешить дело тайное мне делать, так и государству убыток и враги в радости. Завтра, дам на лапу, кому надо. Пусть проведут в палату царскую, а ужо там, сумею убедить царя, чай не простомордые мы, а знатных кровей. Да сам царь, за верность то не станет препоны чинить, сам же в прибытке будя, от раба своего. Прозоровский нагнулся к своему слуге Емельяну, негромко так приказал,
  - А ну-ка сучья морда, метнись ка ты, в мясные ряды, да набери товару, что княжна Ульяна тебе приказывала, а я, сам то дальше разберу дорогу, - и слегка перетянул холопа нагайкой по пятой точке. Тот изобразив больную гримасу, хитро глянул на хозяина припустив по грязи, в душе шибко радуясь, что наконец то отпущен, до вечера. А, то ж. Пока выберет, пока людей найдёт, что понесут ко двору мясо то, да снедь разную, да уследить надобно от воров и всякого лихого человека. Емеля, прям по скользил ужиком, быстро так исчез с глаз,- ловок, да нахален шельма, - подумал Прозоровский, слегка пришпорив коня.
  Бывало у князя в молодые годы такое, как увидит кровь людскую, так и падает ниц, всё нутро вывернется. Ничего, старше стал, попривык, случалось мордобой холопский разгонять приходилось. Посечённых саблею доброй, безголовых, да безруких, телегами вывозили, на кладбища. Ох, уж эти князьки со своими разборками. Стравят мужичьё на поляне, а сами сидят себе, да обедают, а эти калечат друг дружку.
   Был он, как то у лекаря в бане, страшно. Кровью залитый земляной пол. Повсюду калеки стонущие, да кричащие, словно в аду побывал. Инструмент лекарский лежал на столе, завёрнутый в грубую льняную ткань, пропитанную кровью. Смотреть то не было никакой охоты, страшно. Одним словом - кровавая баня, то братцы. А, что за человек сей лекарь? Неужто силён так, и телом, и духом? Дубовая дверь приоткрылась, в лекарскую избу вошёл тщедушный мужичонка. Одет в грубую холщовую накидку, сплошь пропитанную пятнами крови. Руки его были страшно грязными, взгляд не выспавшегося человека, безразличный такой, можно сказать, даже с лёгким налётом безумия. Как же тут не сдвинуться? Когда вольным человеком стал, через такое ремесло. Оно то конечно, же так. Людям помощь, кое кого лекарь спасал не раз. А так, трупы на погост, телегами. Сделает кровопускание, такое бывало не раз, что крайне неудачно. Изойдёт больной кровушкой, да и отойдёт в мир иной. На всё воля Божия. Икона в самом углу, да лампадка, освещающая святой лик. Смотрит он, на сие копошение людское, не дивится оному, зачем ему. Больно много вас ползает по грешной земле, без отпущения грехов, рабы забывшие молитвы. Заслужили олухи, так прогневали всех Святых, что хоть Адские ворота открывай, да заводи грешников. Те, уж, что сами приходят, так и ладно. Меньше забот на небесах. Лекарь остановился, посмотрел мутным взглядом на нагую бабу, лежащую на столе. Да как закричит во всю глотку.
  - Семён, не пущай никого, пока дело не справлю. Ежели преставится, тогда можно, пусть забирают. Крепостная лежала на каменном столе, смотрела на него страшным взглядом. Боялась она слов таких, хотела было встать, убежать куда глаза глядят, да куда там. Привязана, ручки белы, ножки босы, знай себе, терпи ножичек. Подошёл он к ней, погладил по волосам, что то прошептал в самое ухо, накинул на лицо льняное полотенце. Достал кувшинчик с какой то гадостью лекарской. Начал втирать её бабу. Притихла шельма. Снадобье подействовало, баба ента, начала то ли отходить, то ли засыпать, взгляд затуманился, тело обмякло. Уж, что было после, когда резать начал, лучше не видеть, лучше не вспоминать. Страшно было. Сильно кричала сердешная, много крови стекло на землю. Мужик ейный, так и упал от крика, как подкошенный. Его, тож отливали, да отпаивали ледяной водою. Выжила крепостная, слава тебе Господи, мужик тоже оклемался. Да, ну их такие воспоминания. Прозоровский, посмотрел по сторонам. Неподалече сидел убогий, тихо монотонно канючил. Рядом двое оборвышей, тыкали в него палкою, дразнили весело. Зазвенели колокола на близ стоящей церквушке. Народ, повернувшись к куполам, начал креститься. Князь, осенил себя крестным знамением, глянул вправо, в сторону реки. По кривой, расхлябанной дороге, страшно кренясь, ежесекундно заныривая в глубокие грязно коричневые лужи, медленно, но неотвратимо, точно как ночь наползает на день, двигалась громадная чёрная карета. Весь этот диковинный экипаж, запряжённый четвёркой крепких гнедых рысаков, приближался к князю. Боковые дверцы, закрыты тёмными шторами, так что кто внутри, не понять. То ли царский вельможа, то ли заморский посол. Сзади на приступках, держась за медные поручни, причудливо изогнутые для большего форсу, ехали два турка. Злые морды оных, пугали простых людей, идущих по своим мирским делам. Один турок, всё кричал, на своём собачьем языке. Смеялся, показывая рукой на добрых людей. Другой, же что поменьше, всё зыркал глазищами по сторонам, одной рукою, крепко держал ятаган. Уж, будете покойны, коли хватит таким по шее, то и голова с плеч долой. Прозоровский, с завистью проводил взглядом экипаж вельможного. С зависти своей, вдарив плёткой доброго коня, поскакал, на четвёртую заставу. Там, в небольшом домишке, недалеко от речки, меж двух берёз, за высоким забором жила, его зазноба Катька. Особа молодых лет, красива, статна и любвеобильна. Сегодня ждала князя на пару часов. С раннего утра, еды доброй служанка на стол накрыла. Катерина любила как умела князя Прозоровского. Ужо прознала она, что чуть не сгинул любовник то, по навету злому. Плакала три дня, было простилась, а он возвернулся, вот стоит лыбится. Голова правда поседела, взгляд стал другой, будто стережётся чего. Заплакала, обняла, он тоже слово милое сказывал, на пару часов вместе были. Подарки оставил, когда уходил, посмотрел, как то странно, не уж то не придёт больше? Спрашивать не надобно, больно неприлично, подумает чего. Да нет у Катьки боле никого, нет. За высоким забором, прямо по грязи уличной, слышно было, как толпа прочавкала ножищами, крича страшным криком, кого то избивая. Человек дико голосил, прося пощады и молился, что бы его отпустили. Нет, потащили далее. Прозоровский, постоял, учёный уже. Не всё ли равно, кто тебе голову то проломит, народишко, взбунтовавшийся или царский пыточных дел мастер. Взялся рукою за саблю, вытащил до половины, словно проверял, как выскочит смертоносный металл, в случае чего. Нервы ни к чёрту, сколько их было, смут то этих? Опосля только головы на кольях, да вороны сытые кругом летают, жуть. А всё им мало, колобродят. Варяги иноземные, попрятались, товар свой по закрывали, знамо чернь под шумок то и оберёт. Да ишо кричать будут вслед, мол благодари Бога, что не убили. Князь посмотрел в небо. Там увидел, как ястреб камнем падает вниз, к земле, где не ведая о нём, доживала последние секунды его добыча. Прозоровский задумался. Что - то, за последние два лета, он уже дважды, был в роли жертвы, что не присуще его княжескому положению. Ох, негоже ему, с такой родословной сгинуть по холопски, ни за грош. Он немного нагнулся, в седле, протянул руку, в низ к кожаному чехлу, быстро вытащил палицу, крутанул на руке и пришпорив коня двинул домой, к жене. А по посадам заполыхали пожары, озаряя ночную беспробудную тьму. То, жгли боярские дома с подворьями обезумевшие холопы, доведённые жизнью до того самого финала, за которым уже ничего, небытие. Прозоровский послал своего возничего к воеводе с просьбой, дабы тот отправил к нему для охраны стрельцов. А сам приказал своим дворовым мужикам, взять, копья, топоры, палицы и до утра нести караульную службу. Везде по вдоль дома понаставили кадки с водой, на случай поджога. Уж, какие злые у князя собаки, дьяволы во плоти, Боже упаси на кого кинется. Кости и те, не найдут, вот те крест.
   Кровь.
  Свирепого вида псина рвалась с цепи громко лая, пугая своим рыком проходивших мимо людей. Паша медленно открыл глаза, с удивлением посмотрел на собаку. Её зверский оскал, которыми она желала порвать любого, кто приблизится к ней и её щенкам. На экране сменилась картинка, в это время Павел вроде бы начал просыпаться. Небольшой кавардак после вчерашней вечеринки в номере отеля, практически ничего не значил. Ночной сон был безмятежным, а сновидения сродни историческому фильму. Снова этот Прозоровский, с какого перепугу? Ничего, такого исторического в последнее время не читал, фильмов не смотрел. Павел взял планшет, по быстрому загулился. Выходило, что жил он, во времена пресловутого царя Ивана Грозного. Погиб в бою с польскими шляхтичами, где то под Невелем. Какой чёрт его туда занёс, непонятно. В те смутные времена этот вопрос был натурально риторическим. Вооружённые дружины промышляли системными грабежами. Вооружённые до зубов дружины мелких феодалов барражировали в поисках стоящей добычи. Банды, без зазрения совести, терзали более слабых и по праву сильного забирали себе всё ценное, не забывая, обложить данью разграбленное селение. Чуть позже, на горизонте, с другой стороны, появлялся какой никакой воитель со своими людьми и история повторялась. Когда брать уже было нечего, забирали женщин с детьми. Князь Прозоровский, в своё время промышлял именно этим занятием, периодически выполняя поручения царя и не забывая заносить часть добытого. По большому счету, предъявленному историей, фамилия звучала немного не так, но время стирало не только буквы, а бывало так что целые Империи. Так, в те времена это было может и по другому, но суть то не меняется. Слишком много исторических совпадений для одного человека. Мысли вертелись вокруг странного факта. Прозоровский вроде бы, боялся вида крови, ну и всего что с этим связанно. Но после того, как попал в пыточную, его боязнь улетучилась. Видимо произошёл сильный перелом в сознании, а после того случая, так вовсе страшные дела начались. Но Павел пока, что этого не знал. Генеалогия его потомков, рассеянна временем, вперемешку с жизненными передрягами по поверхности прошедших столетий. Нить жизни этого рода растаяла в 19 веке, в свете Крымской компании. Там то и полегли, два его далёких родственника, но уже под другими фамилиями. Одного рвануло французским ядром. Поручик Лапишев стоял на артиллерийской батарее корректируя огонь, по французскому редуту. В тот самый миг, в вечернем Севастопольском небе и зажглась маленькая, почти невидимая звёздочка. Сначала, она слабо мерцала, кокетливо подмигивая русским солдатам. Но по мере приближения, чей то испуганный голос прокричал.
   - Ваше благородие, поберегись! Щас бомба шибанёт, ой сюда летит.
   Артиллерийский поручик, побывавший в деле не раз и не два, бодро прикрикнул.
  - Не боись, чему быть, тому не миновать.
   Когда было, все участники заварушки уверовали, что она проклятущая пролетит дальше, та, возьми да и лопни прямо в воздухе. Никого из солдат, например, даже не зацепило, только поручику начисто снесло голову. Он бедолага, так и не понял что пришёл его смертный час. Погиб, он красиво, без мучений и страданий. Другой сородич из потомков, пропал без вести, при ночной вылазке на Сапун горе. Эти скудные сведения, немного разбавили информационный голод Павла, он тут же сказал себе - хватит тупить, отправился на пляж.
  История, историей, а отпуск пока, что никто не отменял. Дни пролетали, а жизнь укорачивалась, море ласкало, а девушки всё прибывали словно насмехаясь над ним. Светка, только вчера ласкавшая молодого хирурга и шептавшая в ушко, о своей любви до гроба, вдруг получила странное сообщение. В один миг оставив Павла в полном недоумении исчезла, махнув крылом улетающего лайнера. Как появилась, также и испарилась, се ля ви. До окончания столь весёлого отпуска, у Павла оставалось ровно три дня. Но вот, ему вдруг не захотелось возвращаться домой, это вообще полный капец. Унылая зима, с её переменчивой погодой, совсем почему то не вдохновляла. Очередь из пациентов, которых надо оперировать. Даже денежное вознаграждение от благодарных родственников, всё это накатывало тошнотой рутины. Захотелось, знаете ли нажраться, естественно до потери пульса. Вспомнился тот самый нехороший день, когда он поругался с Наташей. Он не в силах наступить на горло своей гордыне, довёл дело до развода. Она, же, как простая блондинка не отягощённая философскими догмами, ничего толком не поняла. Схема скандал развод сработала безупречно. Парочка рассталась по быстрому, молниеносно растеряв свою некогда сумасшедшую любовь, а заодно выбросив через балкон его вещи. Паспорт приземлился на пятом, у весёлой брюнетки на подоконнике. Дамочка встретив его в подъезде не стала глубоко копать, а разогнала тоску печаль на одну ночь. Превратив расставание с женой, в праздник жизни. Как она говорила, как умела убеждать и успокаивать, Паша не забудет никогда. Но, чёрт! Она была замужем, а муж бороздивший Океаны, появлялся раз в год. Потом снова исчезал, предоставляя ей, море денег и океан свободы. Звали её Эля.
   Да, но целых три дня никого на горизонте, это уж слишком одиноко. Привычка симпатичного мужчины не быть в поиске, ведь всегда кто-то появлялся рядом. Работа, это есть место сосредоточения слабого пола, это есть соответственно выбор, особенно после расставания с женой. Как правило стрела амура выпущенная хирургом попадала в цель, со всеми вытекающими последствиями. Сделав небольшой заплыв, и ещё меньший забег, Павел Сергеевич, растянулся в шезлонге, в данный момент он купался в лучах утреннего Солнца. Сладкая дрёма незаметно поглотила его. Официант стоял египетским истуканом, раздумывая, толи будить гостя, то ли выпить горячительный напиток самому, а позже принести новый. Парня звали Сергеем, он отдыхал, тире, работал здесь уже третий месяц. Деньги небольшие, за то, полная компенсация, жилья энд питания. Но вот, этот спящий клиент из России, вполне себе адекват, что наверняка, он не будет истерить по поводу мухи в стакане. Серёга, мгновенно высосал махито через трубочку, небрежно положил бокал на песок, будь то выронил. Клиент зашевелился просыпаясь, приоткрыл глаза. Хрень полная, и нафига я это придумал, не прокатит, - думал Серёга, вытаращив глаза и старательно делая вид, что удручён произошедшим. Но тут, клиент заржал во всю свою, отдыхающую морду. Потом дружелюбно улыбнулся.
  - Серж, принеси ка, ещё два, и не парься. Ко мне, щас такая фея прилетала во сне, как в пятнадцать лет. Прямо из "Плей боя", красота отредактированная моим воображением, ну скажу я тебе, это было нечто. Хорошо, что ты меня разбудил, а так бы, она ушла в воду. Лови её потом.
   Он снова засмеялся, Серёга покачал головой в знак того что всё просёк, быстро метнулся за напитками. Пока, он отсутствовал, словно в романтическом кинофильме, из воды появилась она. Прекраснейшая из всех, она шла в лучах утреннего Солнца прямо на него, красиво вихляя бёдрами, нежно ступая маленькими красивыми ножками по белому песку. По её загорелому телу стекали капли воды, они переливаясь радугой, причудливо украшали девушку. Она, словно сияла бриллиантами утреннего пляжа. Эта нереальная красота, как то, уж слишком неотвратимо приближалась его шезлонгу. Поначалу Павел, даже не поверил в это видение, словно продолжение сна, о ней. Но девушка остановилась, тут же к ней подбежал спортивного вида парень, взял её за руку. Счастливые они пошли по берегу моря. Этот жёсткий облом острым кинжалом вошёл в сознание, а заодно ущемив мужское самолюбие Паши. Но, чуть позже, после опрокинутого в себя коктейльчика, Паша забил на обиду, одновременно забил на красотку.
  День пролетел беспечной морской чайкой, над головой Павла. Как - то особенно не задумывался над всем этим. Я же не самоед, постоянно терзать себя, за разные грехи. Молодость не порок, а состояние души и тела. И он, поймал себя на мысли, что надо срочно забыть эту банальную вещь. К вечеру, основательно задолбавшись куражить, Павел уснул в номере расположившись перед телевизором, который транслировал очередной шедевр кино индустрии. Спутница только, что упорхнула в ночь, предоставив Павла Морфею. Сон его был беспокойным, а сновидения менялись калейдоскопом приключений, чередой трансформаций, пока сознание не ворвалось в самую последнюю историю.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"