"Стать зрителем собственной жизни --
это значит уберечь себя от земных страданий"
(О.Уайльд, "Портрет Дориана Грея")
Меня перевели в Межобластную больницу для заключенных, сокращенно - МОБ. Это считалось самым комфортным местом для заключенных во всей России. Чтобы сюда попасть, многие заключенные через родственников платили большие деньги разным полковникам и генералам, а попав сюда, платили ещё больше, чтобы тут остаться. Конечно, это относилось к тем, кто имел такие возможности - разные опальные олигархи и прочие криминальные "авторитеты". Простые "арестанты", такие как я, здесь надолго не задерживались - обследование и курс лечения длился, как правило, 2-3 месяца. Потом человека возвращали обратно в колонию, из которой он прибыл.
Как только меня вывезли с Онды, я решил, что буду цепляться за любые ниточки, только бы не вернуться обратно. Во время знакомства с лечащим врачом, я увидел в кабинете начальника отделения компьютер и не раздумывая предложил:
- Вам не нужна помощь по компьютеру? Я могу написать любую программу.
- Ты программист? - спросил меня начальник отделения.
- Я очень хороший программист, - скромно ответил я.
Для начала, меня попросили написать программу по учету больных на отделении. Я был бесконечно рад, что у меня появился шанс не возвращаться на Онду. Так началась моя работа в МОБе. Видя мои навыки, отношение врачей ко мне улучшалось с каждым днем. Заключенные тоже относились ко мне дружелюбно - для них я был как "свой среди врачей", через меня можно было что-нибудь разузнать о том, кому и сколько времени ещё пребывать в МОБе. Мое здоровье восстановилось за пару месяцев без всякого лечения, на одних положительных эмоциях.
Здесь я не был отрезан от внешнего мира. Ко мне регулярно приезжала мать. От неё я узнавал свежие новости. Отец не приезжал, да и писал очень редко. После ареста мы с ним почти не общались. На одном из свиданий мать проговорилась, что это он сообщил о моем преступлении в милицию. Я не был удивлен, мать лишь подтвердила мои догадки. Конечно, я сильно негодовал по этому поводу - в моей голове не укладывалось, как можно посадить в тюрьму родного сына, что бы он ни совершил. Тогда я ещё не понимал, что в моей жизни всё искажено с самого детства не только в частностях, таких как разногласия с отцом, но и в целом. Если бы в тот момент я познал духовные состояния света и тени, мне стало бы понятно, что я родился ближе к тени, и все последующие роковые события - следствие этого. Но законы кармы в целом и сей печальный факт в частности я осознал значительно позже.
Для работы мне выделили маленький кабинет. С утра до вечера я сидел за компьютером и ваял базу данных для врачей. Однажды ко мне обратился один влиятельный доктор с просьбой сделать компьютерную презентацию его кандидатской работы по хирургии в области пульмонологии. Презентация была разбита на две части - состояние больных до операции и после. В качестве исходного материала мне были предоставлены тексты и много флюорографических снимков, но все они были "до операции".
- А где "после"? - спросил я.
- У нас прорвало трубу, и они были залиты водой, - ответил доктор. - Можем ли мы сделать их в "фотошопе"?
- Да, конечно, - ответил я.
Что-то мне подсказывало, что прорванная труба - это миф, просто доктор не хочет показывать настоящих результатов. Выправляя в фотошопе эти снимки, я нутром чувствовал, что подтасовываю результаты хирургических операций. Мне захотелось узнать правду.
Вечером я возвращался в отделение, в палату к другим заключенным. Тут был один пациент, который находился в больнице уже довольно давно. Я спросил у него, не знает ли он, что стало с такими-то людьми, и назвал фамилии тех, чьи снимки я правил в фотошопе.
- Да, были тут такие, - поднапрягши память, ответил старожил. - Они умерли.
- Как умерли? - удивленно спросил я.
- Им сделали операцию, после которой у них пошло осложнение, - сказал он. - Один протянул три дня после операции, другой неделю, третий мучился два месяца...
Это было очень неприятное известие. В кандидатской, которую я готовил, было сказано, что во всех случаях операция частично или полностью излечила заболевание. В силу своего положения я не стал говорить об этом с доктором - он мог с легкостью вернуть меня на Онду. Стиснув зубы, я продолжал "фотошопить" снимки под его руководством.
Однако этот факт крепко отложился в моей голове. Я стал более внимательно наблюдать за врачами, слушать их разговоры и вникать в суть их деятельности. Имея доступ к их компьютерам, мне была доступна практически вся документация. В скором времени я узнал, что несколько подобных "кандидатских" и "докторских" работ уже были успешно защищены. Чем больше я познавал психологию врачей и саму суть их образа мышления, тем понятнее мне становилось, что им абсолютно неважно, что защищать, им важен результат - получить степень. Мне стало страшно, что вся медицина зиждется на таких вот "кандидатах" и "докторах" наук. "Что мы покупаем в аптеках? - думал я. - Что за прививки мы делаем нашим детям?".
Многие наблюдения подтверждали эти догадки - зачастую лечение напоминало опыты, прикрытые стандартным курсом лечения. На деле это выглядело примерно так: "Поступил новый препарат" - "Назначить группе больных" - "Наблюдать две недели" - "Увеличить дозировку" - "Наблюдать ещё две недели" и т.д. Больные, которых правильнее было бы назвать "добровольцами", без особых уговоров соглашались на любые препараты и вмешательства - всем хотелось задержаться здесь подольше. К тому же никто из врачей не говорил, что препарат новый и ещё не опробованный. Назначение препарата преподносилось так, как будто им уже вылечилось не одно поколение больных.
Процесс "лечения" был алгоритмизирован, как компьютерная программа, в которой люди были подопытным материалом. Я видел, как одни таблетки начисто вышибали память, другие нарушали слух и речь, а третьи превращали людей в зомби. Это списывалось на "побочные эффекты", на которых больному не стоит заострять внимание во имя достижения высокой цели - общего выздоровления организма.
Благодаря своей деятельности я не попал в число "подопытных кроликов" - врачам было нужно, чтобы моя голова была не затуманена химией и работала ясно, принося плоды в виде оснащения медицины цифровым интерфейсом. Делая свою работу, я был молчаливым зрителем всего происходящего, всё больше удивляясь этому миру.
Вскоре обо мне узнали за пределами моего отделения. Слухи о том, что в больнице появился "компьютерщик", поползли по всем корпусам и отделениям. Ко мне стали обращаться представители воспитательного и режимного отделов. С каждой выполненной просьбой мое положение укреплялось и расширялись возможности. У меня появился сотовый телефон и выход в интернет, но главное - на горизонте возникла перспектива досрочного освобождения. То, что совсем недавно казалось нереальным, теперь выглядело иначе - нереальной стала Онда со всеми её кошмарами, а эта больница, компьютеры, знакомства через интернет и прочие невообразимые для тюрьмы вещи стали самой что ни на есть реальностью.
Когда слухи обо мне дошли до начальника больницы, он пригласил меня и предложил создать единую базу данных для всех отделов. Этот человек был здесь самым главным, его предложение подразумевало досрочное освобождение по завершению проекта. Конечно, я согласился, и он взял меня под свое личное попечительство. Его звали Николай Борисович.
Для работы над этим проектом мне был выделен кабинет в административном корпусе с мощным компьютером, а для проживания - отдельная палата "со всеми удобствами", какие только могут быть в этих стенах. Теперь я был уверен на сто процентов, что меня не вернут на Онду ни при каких обстоятельствах - благодаря своей специальности я оказался тут очень нужным человеком и "крепко стоял на ногах". На фоне этого я, конечно же, немного расслабился и позабыл про чувство страха. Уровень вседозволенности рос с каждым днем.
Ко мне стали заглядывать охранники с мелкими просьбами - записать диск, закачать музыку на телефон и т.п. Я никогда ни в чем не отказывал. В охране работали в основном молодые парни, мои ровесники.
- Куришь? - спросил меня однажды один из них, показывая шарик из фольги.
Я понял, что это гашиш. Последний раз я курил такие штуки несколько лет назад, до ареста. Охранник был для меня как настоящий дед мороз.
- Не откажусь, - ответил я.
Мы покурили, и он оставил мне немного на потом. Это было невероятно. Я сидел за компьютером в клубах гашишного дыма и переписывался по интернету с подружкой. Никаких криков и команд, никаких табуреток, хлорки и унижений. По сравнению со всем, что пришлось пережить до этого, я готов был назвать такое "отбывание наказания" приемлемым. Когда моя дружба с охранниками окончательно окрепла, это состояние стало нормой - ко мне стали заходить не только с просьбами, но и просто покурить "самокруточку" и посмеяться над начальством.
Тем не менее, за все время работы в МОБе мое отношение к системе не изменилось. Я не показывал его явным образом, но к той работе, которую мне приходилось выполнять, относился с большой иронией, поэтому общая база данных называлась "Система учета и контроля (автоматизированная)", сокращенно - "сука". Программа для приемного отделения, куда поступали вновь прибывшие, называлась "Программа оформления прибывших (автоматизированная)", сокращенно - "попа".
Согласен, что с моей стороны это было глупо и пошло, но всё, что происходило в тюремных застенках, было ещё глупее и пошлее, я лишь тонко и завуалированно подчеркивал суть происходящего в названиях этих программ. Впрочем, никто из администрации ни разу не удосужился обратить внимание на эти аббревиатуры.
Чем больше я узнавал тюремную систему изнутри, тем больше видел в ней миниатюру всего социума, как бы в разы уменьшенную модель, в которой более контрастно и детально отражалась вся ущербность вышестоящей системы государственной власти. Отделы, расположенные в соседних кабинетах, сутяжничали друг против друга и вели негласную "холодную" войну между собой. Режимники не любили воспитателей, воспитатели не любили режимников, врачи не любили и тех и других, и всё это непосредственным образом отражалось на заключенных, которые здесь работали. Я понимал, что примерно то же самое происходит на всех уровнях власти в этой стране, где люди - это как бы заключенные, которых государство держит под стеклянным колпаком, зомбируя и программируя их через телевизор, интернет и прессу.
Многие заключенные предупреждали, что, когда подойдет время для моего досрочного освобождения, администрация найдет какой-нибудь предлог, чтобы не отпускать меня, потому что я им нужен здесь и другого такого "компьютерщика" у них не будет, но я верил в силу слова начальника больницы. Проект был завершен, на него было потрачено два года работы и неустановленное количество гашиша, который мне регулярно приносили ребята из охраны. Персонально для начальника больницы была написана программа "Спрут", что означало Система Профилактического Учета (Терминал). Эта программа была терминалом, отражающим статистику деятельности программ "сука" и "попа": на экране "спрута" Николай Борисович мог видеть всё, что происходит в больнице.
Система была настолько функциональной, что генералы из управления захотели внедрить её по всем колониям. Это не входило в мои планы. А в их планы не входило мое досрочное освобождение, поэтому за неделю до комиссии, которая должна была меня освободить, в моем личном деле появилось маленькое нарушение. Даже не нарушение, а так, пустячок - дежурный по смене написал рапорт о том, что я ему нагрубил в нецензурной форме. Во всей больнице был только один дежурный по смене, с которым у меня не было дружеских отношений, потому что у него не было дома компьютера. Все остальные сотрудники не раз приносили мне свое "железо" на ремонт и были моими друзьями. Именно этому дежурному я каким-то чудом нагрубил, причем скорее всего это сделал даже не я, а мой двойник, потому что в то время, которое было указано в рапорте, я уже спал в своей палате - это произошло в полночь.
Этого рапорта было достаточно, чтобы комиссия вежливо отложила мое ходатайство об освобождении на несколько месяцев. Мое негодование не было бы таким сильным, если бы Николай Борисович просто по-человечески попросил бы меня остаться поработать ещё какое-то время. Высасывать из пальца нарушение было совсем необязательно. Впрочем, его вины в этом не было - нарушение было инсценировано по указке одного из его замов, который метил занять место начальника. Вновь я, как это было на Онде, оказался разменной пешкой во внутренней войне чинов. Если бы Николай Борисович уничтожил рапорт, его зам тут же сыграл бы на этом свою игру. Тем не менее, у Николая Борисовича был выбор - пойдя вопреки системе, сдержать свое слово и устоять перед возможными проблемами либо умыть руки и не рисковать своей должностью. Он умыл руки, поэтому комиссия отказала мне в досрочном освобождении.
Нужно было всего лишь поработать ещё несколько месяцев, но моя гордыня была против такого произвола. Не было желания не только продолжать работу, но даже общаться с этими людьми. Случившееся наглядным образом показало, что они меня, как и других заключенных, не считают за человека. Я понимал, что через несколько месяцев эта история может снова повториться. Не было никаких гарантий, а их словам я больше не верил.
Моя ответная реакция была бескомпромиссной - система "Спрут" со всеми дочерними программами была выведена из строя. За два года к ней подключились почти все отделы. Фактически на ней держалась вся информационная деятельность больницы, которая в одночасье накрылась. После того, как я вывел из строя сервер, все компьютеры, подключенные к системе, отказались работать. Это спровоцировало жуткий переполох во всей больнице. Меня тут же вызвал начальник. Таким разъяренным я увидел его впервые.
- Если ты не запустишь нам компьютеры, я тебя расстреляю, - кричал Николай Борисович.
Он прекрасно знал, почему я так поступил, однако выбрал угрозы вместо примирения.
- Расстреливайте, - сказал я, - сделайте одолжение.
Он хлопнул по столу.
- Ну все! - воскликнул он. - Ты вернешься туда, откуда приехал. Не видать тебе досрочного освобождения.
Я понимал, что это произошло бы в любом случае. Им было очень нужно, чтобы я запустил компьютеры. Ради этого они были готовы пойти на любые уступки, но я знал, что, как только я это сделаю, меня отправят на Онду вероломно, без предупреждений - это сущность системы, её лицо и характер. Мне не хотелось, чтобы они провели меня в очередной раз, поэтому я отказался запускать компьютеры. Лишенный всех заработанных "поощрений", я возвращался на Онду.