Уходят все, их забывают,
Отдельных вспоминают иногда,
Но о тебе все знают с самого рожденья,
Твоими сказками любуется дитя.

Ты не святой, но и не хуже многих,
Других любых обычнейших людей,
Но прикоснуться к твоей сокровенной тайне,
Всех дел житейских, будет поважней.

Тебе на картах как-то предсказали,
Что в 37 придет делам твоим конец,
Уж лучше бы они тогда соврали,
Чем сразу так исподтишка поставить крест.

Всему виною к сожаленью были карты,
Уж лучше бы ты вовсе их не знал,
Чем так по "черному" на картах проиграться,
Что долг всему концом, всему виною стал.

Долги росли неумолимо, неуклонно
И их никак, ничем не погасить,
А вот и выход для простейшего решенья,
К Дантесу его мысли подвели.

Все, как предсказано, Дантес был белокурым,
И 37 с рожденья лет прошло,
И все сошлось в единое мгновенье,
Решение само себя нашло.

Они дрались зимой в холодной роще,
Дантес, спеша, уверенно стрелял,
Попал в живот российского поэта
И Пушкин на ногах не устоял.

И кровь течет - ранение серьезно,
Но лежа все же выстрелил поэт-
Попал, попал, но все же очень странно,
Дантес, сраженный пулею, стоит.

Кольчужка пулю ловко укротила,
Хотя она как раз до сердца шла,
Поклонник жесточайшего коварства,
Испил позора чашу до конца.

А Пушкин очень тихо умирает,
Его от смерти нет возможности спасти,
Два целых дня мучительные боли,
Страданий очень много принесли.

Очистилась душа великого поэта,
Священник его исповедь принял
И Богу его ангельскую душу,
Смиренно и с молитвой передал.