Аннотация: Умеют ли лошади танцевать? Как начинается настоящая дружба? Какие секреты взрослые прячут от тебя по шкафам? Две девочки, конь Тангенс, летние каникулы, 2000 год, Москва.
Лошадь Рина ни в чём не винила. Лошадь - животное, а у человека - гражданские права и гражданская ответственность. С другой стороны, и человека Рине винить не хотелось. Ведь бывает и просто досадная случайность. Если такая оборачивается травмой, то её называют несчастным случаем. Хотя бабушка сказала, что это год виноват, високосный, двухтысячный. Но она, конечно, несерьёзно. Год был прекрасный во всех отношениях, да и бабушка в приметы не верила.
Всё началось с дяди Бори, хотя дядя Боря ничего не сделал. Ну, просто любое стечение обстоятельств откуда-то начинается. Дядя Боря - хозяин и директор конного клуба "Ветер", и зовут его на самом деле Бурхан Искандарович. Когда-то приехал из Сирии учиться на врача и остался.
Так вот, дядя Боря говорит по-русски отлично, лучше не бывает. Но когда встречается с кем-то по важному делу - очень боится понять или сказануть что-нибудь не так. Ну и берёт с собой на встречи кого-нибудь из клуба. Того, кто, если честно, просто увернуться не успел.
Вот и вышло, что в этот раз не было Ольги Сергеевны. Уехала с дядей Борей. Тренировку проводила Блошка, Наталья Блохина. Тренер она ненастоящий пока, потому что в мастера спорта пока только кандидат. Опыта ей немного не хватает.
Как уже после несчастного случая сказала Ольга Сергеевна:
- Опыт приходит к тому, кто до него успевает дожить, и талант тут не всегда помогает.
Несчастная Наташа тогда чуть под землю не провалилась. Покраснела так, что веснушки исчезли. Но вообще Ольга Сергеевна её уколола чисто на нервах: Блошка почти всё правильно сделала. Смену собрала как учили: сильные всадники впереди на жеребцах, потом мерины, а новички на кобылах замыкают.
Кто ж знал, что Женька Самохина будет ворон считать - и проворонит, что потеряла дистанцию. А её Гоблин, напротив, это заметит сразу и тут же примется развлекаться. Мысли в его большой голове маленькие, простые, как у первоклассника-хулигана: нет ничего веселее, думал Гоблин, чем хорошенько цапнуть кого-нибудь зубами. И как было бедняге удержаться, если мягкий аппетитный круп Блошкиного Орлика оказался у него прямо перед носом?
Тут и началось! Орлик - известный паникёр. Взвизгнул, отбил копытами назад и огромными заячьими прыжками помчался спасаться.
Гоблин же от копыт, понятное дело, шарахнулся и сбросил Женьку. Смена поломалась, а дальше, как в поэме "Бородино", смешались в кучу кони, люди...
Орлика Наташа привела в чувство быстро, но, конечно, было поздно. Лошади носились по рабочему полю бешеной колбасой. Новички сыпались в разные стороны. Кто-то визжал, Наташа выкрикивала команды. Жуть, короче, что творилось.
Главное, обидно: Тангенс, конь умный и добрый, к веселью даже не пытался присоединиться. Наоборот! Аккуратно выбрался из свалки и послушно отошёл в сторонку, к ограде. Рина уже бросила стремена и собралась спрыгнуть, чтоб помочь Блохе навести порядок, но не успела самую малость. Злопакостный Гоблин, удирая от Самохиной, заметил неподвижную мишень и коварно напал сзади. Таня от неожиданности мячиком скакнул вверх и вперёд, Рина потеряла равновесие и полетела прямо на железную перекладину.
В этот драматичный момент и вернулся дядя Боря.
"Э-э, трэщщина! А может и перелом!" - сказал он и велел вызывать скорую.
"Трещина, возможно - перелом", - сказала скоропомощная тётенька и повезла Рину в больницу делать рентген.
"Трещина, но возможен перелом", - сказал врач в больнице и отправил накладывать на ногу гипс.
"У нас тут каскадёрша, с лошади свалилась. Алибабаева её фамилия", - сообщила медсестра, которая привезла Рину на каталке в отделение.
"Алибабаева - это я, у лошадей фамилий не бывает", - уточнила Рина, а прозвище "Каскадёрша" закрепилось за ней сразу и намертво.
**
Пока что Рина была единственной на этаже, к кому не приходила мама с гостинцами. Всё приносила бабушка. Больничную еду она ни во что не ставила, наставляла больше ложки этой странной пищи не есть. Притаскивала вместо того сухой паёк на сутки: бутерброды с сыром, несладкое печенье, овощи и фрукты. И даже воду в бутылке, чтобы внучка не вздумала из-под крана напиться. Рина каждый день сгрызала столько моркови и яблок, сколько обычно приносила Тангенсу на конюшню. Под чай они шли нормально. Больничная еда ей и самой не нравилась, кроме рисовой молочной каши и какао.
Выздоровление оказалось скучным делом. С соседками не повезло: одна была совсем мелкая, лет, наверное, четырёх. Тут же, в палате, ночевала её мама. Четвёртую койку занимала мрачная девица лет пятнадцати с гипсом сразу на руке и ноге - лежала целыми днями с плеером, испускала из наушников ритмичные тыдыц-тыдыц и окружающим миром как будто вообще не интересовалась. Для неё Рина человеком не была - малявка, и тринадцати ещё не исполнилось.
Рина просила у бабушки принести из дома что-то почитать, но бабушка говорила, что на книги хорошо садится зараза. Так что в больницу лучше их не таскать. От безысходности приходилось листать старые, советские ещё журналы для подростков. Такие, где вместо портретов певцов и актёров были советы, как сколотить скворечник и помыть пол щёлоком. Журналы эти лежали в холле, где больные могли посмотреть телевизор. То есть могли бы, если бы он работал.
Наконец врач велел осторожно расхаживаться по коридору, и Рина принялась ковылять по несколько раз в день туда и обратно, стуча костылями. Это было прямо совсем уж тоскливо, так что она скоро стала бормотать под нос, как Винни-Пух.
Она складывала на ходу несуразные стишки, ходила и бубнила себе под нос. "Аллаху молится", - как-то сказала одна медсестра другой. Рину это насмешило, но возражать она не стала. А то придётся объяснять да втолковывать, зачем ребёнок вроде бы в своём уме бормочет рифмованную чепуху. Рина даже стала сообщать другим в палате, когда шла расхаживаться: "Молиться иду!" Вот от этой неразберихи с Аллахом, как сильно позже поняла Рина, и всплыла семейная тайна Алибабаевых.
- Каскадёрша! А ну иди сюда!
Это в дверь палаты просунулась медсестра.
Рина только что отходила положенные четверть часа и отлёживалась с гудящей от усталости левой и ноющей правой ногой, но костыли в руки взяла и поскакала к двери. Не хотелось идти ни капельки, но смысла спорить она не видела: медсестру, небось, врач послал. Может, осмотр дополнительный или процедуры.
По долгому больничному коридору шли не спеша. Сестра хотела бы, наверное, ускориться, но Рина нарочно путалась в костылях, вставала передохнуть и выразительно шипела сквозь зубы. Ближе к середине коридора уже непритворно. Наконец перед какой-то дверью они остановились. Дверь была не в кабинет - в палату.
- Алибабаева, значит так, - бодро сказала медсестра. - Там девчонка из ваших сидит, из Алибабаевых...
Рина озадачилась. Потому что никаких других Алибабаевых она не знала, кроме себя, мамы, папы и бабушки. Эту фамилию их семья получила совсем недавно, по прозвищу прадеда. Тот всех уверял, что знает, где пещера Алибабы и однажды соберётся туда идти - и сказочно разбогатеет. Вот его и звали - Алибаба, а сына записали Алибабаевым. Дикие были времена, детей называли Революциями и Полиграфами, так что Алибабаев - ещё не самый тяжёлый случай. Сын у прадеда выжил один, и он был папой папы. Рина никогда не слышала, чтобы у дедушки и бабушки были другие сыновья, кроме её отца.
Но сказать этого она не успела, потому что медсестра продолжила тараторить:
- Мы с ней бьёмся, бьёмся, а она по-русски ни бельмеса не понимает! Зовут её Багира, а фамилия? Не можем никак оформить её. Нас за такое по головке не погладят. Ты ей объясни на вашем, что нам фамилия её нужна и телефон, родителей вызвать. А то нам придётся их через милицию искать! Ты ей скажи, что иначе она в детдоме окажется. Вот так.
- Как я ей объясню?! - поразилась Рина, поняв главное: неизвестная Багира не говорит по-русски.
- Все тюркские языки похожи, - сказала медсестра загадочное, втолкнула Рину в чужую палату и зацокала каблуками прочь по коридору.
**
"Медицина оказалась бессильной, мы её потеряли", - пробормотала Рина и замерла у порога, вглядываясь в девочку, сидящую на самой дальней койке - у окна. Девочка была, наверное, лет двенадцати. В казённой больничной пижаме, которая ей была везде велика, она смотрелась очень худой. Прямо как ветка. Даже кожа коричневая, как кора. Чёрные волосы спускались ниже плеч; на кончиках у них была толстая жёлто-рыжая кайма - словно их красили перекисью водорода. Глаза тоже казались чёрными. Они глядели на Рину с заметной насмешкой - во всяком случае, правый. Левый скрывался за роскошным свежим фингалом. У Рины зимой был такой же - обычное дело, когда одноклассники идиоты и вместо снежков кидаются ледышками.
Но в больницу из-за синяков не забирают. Руки и ноги у Багиры были без гипса, так что, видать, лежала она здесь с сотрясением. Может, поэтому и не говорит: стукнули по башке и привет, так и будет теперь сидеть и улыбаться. Рина невольно фыркнула, но ощутила слабый укол совести и попыталась придать лицу дружелюбное выражение. Девчонке и так плохо - голова, небось, болит, кругом чужие люди и, главное, тюркских языков никто не знает. Ладно, Чип и Дейл уже спешат на помощь. Как могут, так и спешат.
Каскадёрша постучала костылями к дальней кровати.
Багира подняла уголки рта и сделала "пф-ф-ф" сквозь губы. В этом было что-то такое лошадиное, что Рина невольно вспомнила: у неё в кармане как раз лежит несколько прихваченных на сестринском посту кубиков сахара (а чай на посту пить, между прочим, запрещено, тем более - оставлять его без присмотра). И только потом сообразила, что Багире просто смешно. Тоже, значит, юмористка. Ну-ну.
Каскадёрша села на соседнюю койку, прямо на голый матрас. Костыли она с облегчением прислонила к краю койки и сказала Багире:
- Привет!
- Привет! - отозвалась Багира, и тут же заговорила, быстро, весело, стреляя глазами в дверь за спиной Рины. Говорила она, конечно, не на русском, но... Но Рина с удивлением осознала, что понимает отдельные слова. Даже много отдельных слов. Потому что это были те странные словечки, которыми пересыпала свою речь её бабушка, Октябрина Михайловна. Рина всегда была уверена, что эти слова бабушка сама выдумала из головы, для смеху.
- Диле - это дураки, да? - невольно переспросила она Багиру. Багира так и покатилась со смеху. Так и захохотала!
- Дили это ту, - сказала она пополам на "тюркском языке" и на русском. - Чего не признаёшься? Русей-Марусей себя выставляешь?
- О, смотрите все - чудесное исцеление! Заговорила! Сама-то чего притворяешься, стукнутая? Ты же знаешь русский, да?
- А ту романес?!
- Не понимаю, - призналась Рина. - Это на каком вообще на языке?
Багира всё хохотала и уняться не могла.
- На цыганском, дили ту дили! Ты думаешь, я так и поверила, что ты не цыганка? Я же лицо твоё вижу, я головой стукнутая, а не слепая!
Самое время было сказать "окулисту врать будешь" и хромать обратно в свою палату - но загадка тайного бабушкиного языка требовала остаться.
- А шеро - голова? А тэхав... техав - кушать?!
Наверное, у Рины сделалось такое лицо, что Багира поняла наконец: девочка с костылями не шутит.
- Голова... и кушать. Ну ты и малахольная. Ты правда по-цыгански не говоришь? Откуда тогда слова знаешь? Как тебя зовут, ты кто вообще?
- Ой, как хорошо, что ты напомнила! К одной малахольной тут скоро милиция приедет, в детдом для глухонемых забирать, - ласково улыбнулась Рина. - Пока едут, давай поболтаем немножко. Ты, значит, у нас стукнутая Багира, гроза джунглей. А я - Каскадёрша со сломанной ногой, тоже круто звучит, скажи? Прикинь, я реально думала, что бабушка этот язык выдумала. Ну, как Толкин эльфов придумал...
Багира, которая при слове "милиция" заметно поскучнела, снова захохотала, да так, что даже на постель завалилась и ногами задрыгала.
- Толкинельфов! Ой, не могу! Ты сама как выдуманная!
И снова затараторила на цыганском. На этот раз Рина знала примерно половину слов - это были бабушкины междометия в горе, и в радости, и вообще при любом неожиданном повороте событий.
- Так у меня что, бабушка по-цыгански говорит? Ничего себе!
- Да уж точно, говорит! Ты себя в зеркало видела, черномазая? Это ты в бабушку такая? А дедушка русский был, да? Или что? Как ты русской-то оказалась?
- Учти, все твои наезды я записываю в чёрный блокнот, десять строчек - один раз костылём по загривку. Продолжаем разговор. Дедушка был Алибабаев. То есть подожди, не знаю, кто он был. Я не думала. Но он тоже был брюнет, и немного смуглый - тоже...
- Кто он был?
- Э... Черномазый.
Самое интересное, что Рина прямо сейчас поняла, что может так описать и папу, и маму! Хотя это слово с ними никак не вязалось. Оно было какое-то некультурное, как говорила бабушка - "рабоче-крестьянское". А мама с папой у неё были люди интеллигентные. И себя Рина тоже считала человеком интеллигентным - половину книжек дома уже успела прочитать. А книжек у них было на целую библиотеку, не шутки.
Никогда, никогда раньше она не думала о том, почему она так выглядит и почему так выглядят её родители. Её в школе, бывало, задирали: "Бабай!" - но Рине казалось, что это больше за чудную фамилию и совсем немного - за внешность. И то - скорее за сказочность. У неё вечно чёрные кудряшки торчали во все стороны, как в мультиках у чертей.
- С ума сойти, - сказала она. - У меня что, вся семья - цыгане?!
Багира закатилась в новом приступе хохота. Рина машинально потянулась за костылём возмездия, но шокирующее открытие захватило её настолько, что угроза вышла неубедительной. Багира словно шоу смотрела - и от души веселилась. Рина на неё поглядела, поглядела - и тоже начала хохотать. Только минут через десять они успокоились.
- Слушай, так если ты по-русски говоришь, почему ты притворяешься нерусской?
Багира снова по-лошадиному фыркнула. "Притворяется нерусской" - Рина и сама сообразила, как смешно это звучит. Но так сказать было короче всего.
- Ну, узнают они фамилию, позвонят родителям. Будут разборки с документами. Может быть, меня вообще выкинут из больницы, потому что у меня гражданства нету. А меня лечить надо. К тому же тут кормят хорошо и я дома не ем - другим больше достанется.
- Гражданства нету? - осторожно переспросила Рина. - Никакого? А документы какие-то есть?
- Да уж есть какие-то!
- Понимаешь, тут какое дело - даже без гражданства тебя выкинуть не имеют права. А вот если ты без документов, и родители неясно где, тебя отдадут в милицию и оттуда в детский дом, - объяснила Рина. Багира удивилась:
- Кто меня будет лечить без гражданства? Меня без него и в школу не взяли!
- Как не взяли? - поразилась Рина.
- Никак!
Дикость какая-то!
- А откуда ты без гражданства?
- Из Махалы... Из Дубоссар, - Багира как-то разом подобралась и больше весёлой не казалась. - Там жить просто больше было нельзя. Стреляли и... разное творилось.
Слово "Дубоссары" было знакомо, но смутно. Что-то из политики и истории десятилетней примерно давности.
- Ну и нормально, - сказала Рина. - В Москве вообще все приезжие. Да и под Москвой... Дед мой Алибабаев был знаешь откуда? Из Таганрога.
- Нормально, - эхом откликнулась Багира. - Так мне что делать? Говорить фамилию или нет?
- И фамилию говори, и телефон. Лучше пусть тебя выпихнут из больницы... но это вряд ли... чем в детдом отдадут.
Багира подумала.
- Но давай всё равно говорить, что я по-русски не понимаю. Будешь "переводить". А то меня тут все бесят!
- А ты мне за это развлечение что? - резонно спросила Рина.
- В карты играть можно.
- Нет, в карты двое развлекаются.
- Ну, а тебе что надо?
Ответ казался Каскадёрше очевидным:
- Поучи немного цыганскому.
- Немного ты и так знаешь, зачем тебе больше?
- Так тебе переводчица нужна?
Багира наклонила голову набок:
- Торгуешься, как наши на рынке! Давай, буду учить понемногу. Будешь приходить. Где твой блокнот? Пиши мою фамилию.
- Так запомню.
Багира надиктовала к своим данным ещё и номер участкового ("у нас телефона нету, а он хороший дядька"). Рина для верности повторила его и застучала костылями прочь, бросив: "До завтра, не пропадай, стукнутая".
У медсестры на посту, конечно, нашлись и ручка, и бумажка, чтобы всё записать. Приняла она информацию довольно равнодушно, словно разговорить маленькую цыганку было раз плюнуть. Ну да, она же думала, что дело только в "тюркском языке".
- В общем, вы зовите, если что, я Багире переведу, - сказала ей Рина.
У себя в палате она подошла к раковине ополоснуть лицо - и заглянуть в зеркало. Глаза у неё были чёрные, факт. И чёрные кудряшки во все стороны. А вот кожа - белая, почти как бумага, даже без румянца. Июнь холодный выдался, а потом она в больницу угодила. Какой тут румянец и где тут загореть... Неужели так и выглядят цыганки? Ну и дела! Вопрос обязательно надо было прояснить с бабушкой.
**
Бабушка, стоило ей прийти, тут же бросалась Рину расчёсывать. Всё ей казалось, что кудряшки у Рины торчат оттого, что она не постаралась. Внучкины волосы бабушка перебирала сначала пальцами, чтобы расчёска не драла. А потом долго работала над Рининой головой, пока нормальные человеческие кудри не превращались в натуральный пух.
Бабушка всегда, когда увлекалась делом, напевала без слов один и тот же мотив - за готовкой, за уборкой. Вот и с расчёской в руках она начинала петь и заканчивала только когда от спиралек на голове у Рины и следа не оставалось.
Получившийся пух бабушка приглаживала мокрыми руками и прижимала ободком. Ободок Рина, конечно, срывала сразу после её ухода. И, конечно, забывала надеть на следующий день. Ободок был ничего, красивый, мамин подарок - широкий, ярко-фиолетовый, с узором из пластиковых "жемчужин". Но чувство свободы Рине нравилось больше.
Вот и снова бабушка выложила на тумбочку пачку печенья, одинокое варёное яйцо ("обязательно сегодня съешь, не держи!"), целую гору яблок и термос с бульоном. Она считала, что ребёнок может летом хоть месяц питаться всухомятку, если каждый день выпивает пол-литра тёплого бульона. Рина под её взглядом вылила в себя сразу всё - и бабушка, довольная, тут же запустила внучке руки в волосы . Начала разбирать пряди на прядки, кудряшки на локоны. Рина тоже времени не теряла: принялась хрустеть яблоком.
- Бабусь, - перед очередным укусом сказала она. - Можешь мне одну вещь сказать?
- Я тебе и тысячу могу, да толку не выходит. Не идёт тебе моя наука впрок, - сурово отозвалась бабушка. - Опять ходишь растрёпой. Как из подворотни вылезла.
- Это модная причёска, называется "афро", - как всегда, отмахнулась Рина. - Ты вот мне скажи, мы цыгане, да?
- Мы-то? - бабушкины руки на мгновение остановились, но снова принялись за работу. - Тебя что, дразнит кто-то? Наверное, из-за волос и дразнят. А вот давай я тебе сейчас два пучка сделаю. Это причёска тоже модная, я у девочек по телевизору видела. Словно ушки на макушке. Будет очень аккуратно.
Она потянула Рину за вихры, прикидывая, как будет скручивать пучок, и Рина взвыла:
- Не надо, ба! Не ношу я пучков, хвостиков и косичек, у меня с ними лицо широкоугольное!
- Не выдумывай, - сказала бабушка, но тянуть волосы перестала. - Скулы - это красиво. Их даже специально подчёркивают, а ты маскируешь.
- Красиво - это овал. Овалу подходит любой тип причёски... Тут в соседней палате девчонка есть. И знаешь, она говорит вот точно как ты!
- Про скулы?
- Нет, как ты, когда ругаешься на что-то. И она говорит, что это по-цыгански. Ещё она говорит, что я тоже цыганка.
Обычно бабушкино лицо Рина хорошо себе представляла. Смуглое, с чеканным профилем, когда строгое, нахмуренное, когда удивлённое, с приподнятой бровью, когда добродушное, с улыбкой в уголках всегда тщательно прокрашенного рта. Но сейчас, может быть, первый раз в жизни, понятия не имела, какое на нём выражение. Только руки приостановились снова, прежде чем бабушка схватилась за расчёску и принялась энергично, даже немного больно, Рину расчёсывать. Безо всяких песенок.
- То есть в соседней палате какая-то девочка ругается, а ты её и слушать рада? Что это за девочка? Ты знаешь, откуда она, из какой семьи, из какого класса? Чего ты её слушаешь?
- Она ни из какого класса, бабусь. Её в школу не взяли, потому что у неё гражданства нет. Но умная - просто конец света. Я ей детективные задачки из журналов читаю, она их как орешки щёлкает.
Движения расчёски стали ещё энергичнее. Словно бабушке захотелось срочно вычесать Рине из головы что-то противное - мусор, насекомых. Или неправильные мысли.
- Так откуда эта девочка?
- С Махалы. Это место, где была война. Они оттуда убежали, когда Багира была маленькой.
- В какой это, интересно, стране?
- Багира говорит, что сейчас это никакая страна.
- Такого не бывает.
- Ну, ей так сказал кто-то, наверное. Не придумала же она.
- Ясно.
Бабушка плотно надела Рине на голову ободок. Можно было в зеркало не глядеться - и всё равно быть уверенной, что сейчас её внучка больше всего похожа на одуванчик. Только пух тёмный, а не белый.
- Дорогой товарищ Октябрина, - самым своим строгим голосом сказала Рине бабушка. - Слушай меня и повинуйся, потому что я сейчас скажу очень важную вещь. Не разговаривай с этой девочкой. А если разговариваешь, то не слушай, что она несёт. Про себя она может говорить что угодно, себя она знает хорошо. А ты ей чужой человек, и говорить про тебя она права не имеет. Ни цыганкой тебя называть, ни что-нибудь ещё тебе внушать. Поняла меня?