И в этом состоянии слабоумия,к своему изумлению, я обратил
своё внимание к политической экономии
    - Томас де Куинси, "Признания английского курителя опиума".



ЛЮБОВЬ, СМЕРТЬ И ДЕНЬГИ
Глава 1 книги "Съешь богатого"
P.J.O'Rourke

У меня был один фундаментальный вопрос в экономике: Почему некоторые места благоденствуют и процветают в то время, как в других - полный отстой? Дело не в мозгах. Ни одно место на Земле (с возможным исключением Брентвуда) не тупее, чем Беверли Хиллз, а его жители живут как сыр в масле. Между прочим, в России, где шахматы зрелищный спорт, варят в супе камни. И дело также не в образовании. Выпускники четвертого класса в американской школьной системе знают, что такое презерватив, но не уверены, сколько будет 9 умножить на 7. Природные ресурсы - тоже не ответ. В Африке есть алмазы, золото, уран и т.д. В Скандинавии мало что есть и, к тому же, в замороженном состоянии. Возможно, ключ в культуре, но такие богатые регионы, как местный супермаркет, известны ее недостатком.

Быть может, секрет хорошей жизни лежит в цивилизации? У китайцев была древняя и сложная цивилизация, когда мои родственники голыми лазили по деревьям. (Впрочем, это было и на прошлой неделе, но тогда они напились.) В 1000 году до н.э., когда европейцы использовали металл лишь для того, чтобы бить друг друга по голове, китайцы династии Чжоу изготавливали литьём декорированные сосуды для вина достаточно большие, чтобы в них можно было принимать ванну (этого не могут даже современные европейцы). И вот, сегодня Китай отстаёт.

Правительство не ведёт к обогащению. У граждан тоталитарных стран полно правительства и нет всего остального. И отсутствие правительства тоже не работает. Миллион лет у человечества вообще не было правительства, и родственники всех сидели голыми на деревьях. Просто тяжелый труд - не источник изобилия. Чем беднее люди, тем проще и тяжелее работа, которую они делают. Те, кто побогаче, играют в гольф. И технологии не обеспечивают создание комфорта. Наиболее нищие места в мире хорошо снабжены сложными и передовыми технологиями - в форме оружия.

Почему некоторые места богаты, а другие бедны? И меня осенило, наконец, что это как-то может быть связано с деньгами.

Но я ничего не знал о деньгах. Я ничего не знал о деньгах с практической стороны (есть ли у меня достаточно денег, чтобы заплатить залог?). И я ничего не знал о деньгах в широком или абстрактном смысле. Я определенно ничего не знал об экономической теории. И в этом я был не одинок.

Я не мог ответить на центральный вопрос этой книги потому, что я был экономическим идиотом. Я оказался экономическим идиотом по той простой и естественной причине, что я человек. У людей проблемы с экономикой, и не просто потому, что экономические обстоятельства иногда заставляют их голодать. Люди, кажется, имеют врожденную неспособность обращать внимание на экономические принципы.

Любовь, смерть и деньги - вот три главных человеческих заботы. Все мы прилежные студенты любви. Нас захватывает каждый аспект этого предмета, в теории и на практике - от точных биологических наблюдений за толканием того и поглощением этого до эфирных сентиментальностей, которыми торгуют в милях проходов универмагов "Холлмарк". Ни одна разновидность любви не является слишком тривиальной для трактовки. Ни одна сторона любви не так смешна, чтобы не быть до изнеможения пересмотренной великими мыслителями, великими художниками и великими ведущими дневных ток-шоу.

Что касается смерти, то аппетит публики к исследованию предмета таков, что наибольший рейтинг среди телевизионных программ в Америке имеет программа о реанимационном отделении. Самые тупоумные и несклонные к размышлениям личности имеют своё понятие об эсхатологии. Самый тупой ум может глубоко размышлять о том, к чему приводит удар ногой по башке. Умирание зажигает наше интеллектуальное любопытство.

А деньги - нет. Всё, что нам нужно - это сама вещь, предпочтительно в больших суммах. Мы проявляем для этого великую заботу. Но здесь работа наших мозгов останавливается. Мы, кажется, не представляем себе, откуда берутся наши деньги. А в обществе изобилия мы, кажется, даже не представляем себе, куда наши деньги уходят. А что касается более сложных вопросов по деньгам, мы пожимаем плечами и говорим: "Хотелось бы иметь больше".

Почему происходит так, что мы самые серьёзные исследователи любви и некроза, но становимся такими рассеянными и суетливыми, как учебная аудитория в июле, когда тема - экономика? У меня есть несколько гипотез, ни одна из них недостаточно хороша.

Любовь и смерть - ограниченные и личные. Даже когда в моде была свободная любовь, только некоторое число людей позволили бы вам практиковать эту свободу на них. Набожный человек в муках христианской агапэ может любить каждое существо в мире, но не похоже, что он будет встречаться со всеми. А смерть заканчивается сразу, как только случается. У неё есть прекращение. Более того, распределение смерти низкое, всего один случай на человека.

Экономика случается намного чаще и включает множество людей и бесчисленные товары и услуги. Экономика просто слишком сложна. Она заставляет болеть наши головы. Ну а если что-то в экономике идет криво, мы отвечаем ограниченным и личным способом - обшариванием карманов своего костюма, чтобы увидеть, нет ли там каких-нибудь помятых пятёрок. Затем мы либо молимся, либо голосуем за демократов, в зависимости от убеждений нашей личной веры.

Или быть может экономика настолько вездесуща, настолько преобладающа во всех гранях нашей жизни, что мы её даже не замечаем. Нам не удаётся определить экономику как отдельную сущность. Мы можем смотреть, как человек проскальзывается и падает, и почти никогда не слышим, чтобы он говорил: "Проклятая гравитация!". И мы можем видеть человека, упавшего десять раз, но не увидим, что он заинтересуется тем, как работает гравитация. Почти никогда он не встаёт после одиннадцатого падения говоря: "Я летел вниз с ускорением 32 фута/кв.сек. - с силой, пропорциональной массе Земли, умноженной на мой вес, и обратно пропорциональной квадрату расстояния между тем куском льда в шаге передо мной и моей задницей." Так же и с экономикой. Никакое число потерянных нами работ или яиц из наших гнёзд не направит нас в библиотеку за копией "Общей теории занятости, процентов и денег" Джона Мейнарда Кея.

Сама насыщенность экономикой препятствует нам отойти на интеллектуальную дистанцию от предмета. Мы можем смотреть на смерть издалека в среднем в течение 72,7 лет, если мы - американцы мужского пола, и 79,5 года, если мы женского пола. Любовь, хоть и замечательна для занятия ума, но есть брак, чтобы охладить страсть, или, если не удалось - короткое время работает сексуальный климакс. Но не существует такого явления как "долларгазм". Деньги всегда с нами. Что я буду делать, чтобы отвлечь свой ум от денег? Пойду за покупками? Выпивка и наркотики стоят денег. Предположим, я могу поиграть с детьми. Им нужна новая обувь.

Постоянное беспокойство о деньгах плохо влияет на человеческую психику. Я бы поспорил, что самые неуравновешенные мысли больше возникают из-за финансов, чем из-за чего-либо другого. Смерть и секс могут быть основами психоанализа, но, заметьте, что немногие психоаналитики просят, чтобы им платили убийствами и супружествами. Люди делают некоторые глупости по религиозным и политическим мотивам, но это ничто по сравнению с тем, что человек сделает ради бакса. А если подумать, как люди тратят свою "капусту", то сумасшествие - это мягко сказано.

Наша реакция на наличку глупа, даже когда та находится за полмира от нас и принадлежит совершенно незнакомым людям. Мы не высмеиваем людей за то, что они умирают. Или, в нашем сердце, презираем их за глупость. Но дайте человеку стать богатым, особенно если это происходит быстро, и мы не понимаем, как у него это получилось - и мы можем впасть в психотическое бешенство. Мы не рациональны и не интеллигентны, когда касается экономики, потому что мысль о деньгах делает нас сумасшедшими.

Я - такой же глупый телёнок, как и все. У меня определённо нет интереса к экономике, так же, как и у детей. Дети (по крайней мере, счастливые дети) живут в таком идеальном государстве, придуманным Марксом, где правило такое: "От каждого - по способностям, каждому - по потребностям". Быть наказанным равняется ссылке в ГУЛАГ. Папа в бешенстве - Иосиф Сталин. Потом мы удивляемся, почему так много молодых людей - "левые".

Я и в колледже не интересовался экономикой. Я принадлежал к той великой традиции академической богемы, которая тянется от бунтов Франсуа Вийона в XV веке до туров рок-группы "Фиш" (Phish) в наши дни. Для университетских хиппи нет ничего более жалкого( и, без сомнения, именно это имел ввиду Вийон в своём "Малом Завещании"), чем брать уроки бизнеса.

Мои друзья и я были выше этого. На своих занятиях мы изучали литературу, антропологию и как делать керамику. Мы искали, спрашивали, росли. В особенности мы отращивали бакенбарды и волосы на ногах, в соответствии с полом. У нас не случалось такого, чтобы придурки из пацанских братств и щебеталки из девичьего братства "Три Дельта", спешащие, чтобы вовремя успеть на урок экономики (в своей квадратной моде), были настоящими интеллектуалами. Мы никогда не понимали, что возня с концепцией агрегатного снабжения и спроса - это более вызывающе, чем написание работы "Влияние холодного джаза на поэзию Эдгара Аллана По". Что объединяло "Большую Семёрку" нам не только было труднее понять, чем теории Маргарет Мид об ожерельях Самоа, это также было более важным. Двигатель существования работает на очень малом количестве вещей. Среди них нет неглазированных горшков.

Если Ра-Ра-Бобы и Уколи-Меня-Салли брали курсы Любви или Смерти, мы, наверное, были как раз с ними. Но деньги другое дело. Мы не интересовались деньгами. На самом деле то, что нас интересовало - это работа. Возможно, мы полагали, что для бакалавров, таких как мы, много работы составляло запомнить такую формулу:

Эластичность цены = %изменения предложения/%изменения цены

И, конечно, нас интересовали деньги. Я помню, мы очень возбуждались, когда они у нас появлялись. Просто мы не были настроены зарабатывать их. Мы никогда не занимались поиском денег. Деньги были чем-то, что должно было приходить само по себе, ища нас после того, как мы ставили свой мировой современный танец-речитатив или монтировали наше знаменитое шоу пустой галереи преконцептуальных пост-объективистских картин, или когда наша фолк-рок-группа "Изгнанники Дейтона" разучивала "Кум Ба Йа". И мы не собирались "продаваться", неважно сколько денег посыплется на нас.

Бизнес-мажоры стремились (в те дни это была ходовая фраза) "делать деньги", и они собирались их делать, даже если это включало в себя некоторую деятельность, которая не была ничуточку не художественной, такую как управление IBM. Мы, творческие типы, были бы потрясены, если бы кто-нибудь нам сказал (и ни у кого бы не хватило нервов), что делать деньги - это креативно. И мы были бы по-настоящему потрясены, если бы узнали, что основополагающий принцип экономики ("Богатство создаётся, когда активы перемещаются от менее к более стоящему использованию") - это корень всей креативности, будь то художество, IBM-ство или что угодно.

"Сперва вложить деньги" - это было тупо. Это как если бы вы пришли на вечеринку с дюжинами диких отвязных девах и, вместо того, чтобы пить Mateus и держать короткую речь о Жане Поле Сартре, вы вдруг достали свой "прибор". Разве что все бы подумали, что это был прикол. Но идти в бизнес? Никогда!

Если вы не собирались продавать наркотики. Что все мы делали. Мы знали всё о гибкости цен, когда дело касалось травки, не говоря уже об агрегатном предложении и спросе. По сути дела, мы, патлатые чудаки, возможно имели больше настоящего опыта в бизнесе, чем любой бизнес-мажор в кампусе. А ещё все мы воображали себя марксистами. Как философский рецепт, марксизм - это каннеллони из экономики, начиненные экономикой, и приготовленное в экономическом соусе.

И всё-таки мы не интересовались экономическими идеями. И, если быть справедливым, бизнес-мажоры тоже. Экономика не была чем-то, что они изучали потому, что были очарованы элегантной запутанностью экономических отношений или потому, что человечество не может выжить без экономической деятельности. Они изучали экономику и забыли всё из учебника, и поэтому они смогли найти работу у кого-то, кто учил экономику и забыл всё из учебника.

Я, конечно же, сам вернулся в рамки, как и каждый, кто прожил достаточно долго. Я нашёл работу журналиста, но при этом я даже никогда не думал, что журналистика - это бизнес. (Хотя я был бы неприятно удивлён, если бы получил крепкие объятия вместо платёжного чека в конце недели). И я продолжал игнорировать экономические причины, даже имея журналистский пропуск на наиболее зрелищные экстравагантности этого (ХХ-го) столетия.

Это были 1970-е, и экономика менялась почти так же часто, как партнёры в постели. Возможно, Великая Депрессия была более драматичной, но это была пони с одним трюком. В семидесятые глобализация вдруг включила в себя оставшиеся три четверти земного шара. Там, где раньше делали наши надувные игрушки, стали делать наши автомобили. Всё стало импортным, кроме бензина, который до этого давали бесплатно с мытьём ветрового стекла и набором тёмных очков на множестве фирменных АЗС. Затем, в один день, вы уже не могли купить бензин за деньги. Не то, чтобы в 70-е не было достаточно денег вокруг. Просто случилось так, что они перестали что-либо стоить. У нас было невообразимое ранее сочетание острой инфляции и гипотермического делового спада. Вы могли бы заработать больше денег, купив казначейские облигации, чем добыть путём взламывания Казначейства. Золотой стандарт исчез со сцены. Возможно, это был новый культ. Котировки международных валют определялись по настроению. Самые мощные державы имели во главе изумительную коллекцию экономических идиотов - Никсон, Картер, Мао, Харольд Вильсон, Жорж Помпиду, Леонид Брежнев. И полным ходом шла революция медиа-электроники, таким образом их скверные экономические идеи расходились по миру со скоростью импульсов в нейронах.

Я в это время продремал. И я в то же время открывал политику. Даже я понял, что деньги для политиков были тем, чем были эвкалиптовые деревья для медведей коала: пищей, водой, убежищем и отхожим местом. Я сделал несколько нормальных журналистских взвизгов о жадности и эгоизме, и вошёл в колею.

И это продолжалось до самых 90-х, когда я был зарубежным корреспондентом десять лет, пока я наконец не заметил экономику. Я заметил, что во многих местах, куда я ездил, не было ничего, что мы привыкли называть экономикой. И я не знал почему. Во многих из этих стран, казалось, было всё, кроме еды, воды, убежища и нормальных отхожих мест.

Я решил вернуться к учебникам по экономике, по которым я учился в колледже, и ясно представить себе всё. И моё отвращение балбеса вернулось во всей красе. За исключением того, что сейчас не было бизнес-мажоров, которых я презирал; это были авторы книг, которые им приходилось изучать. Выходит, что профессора экономики тоже были экономическими идиотами!

Смотреть в колледжские учебники, будучи взрослым - это шок (и живое напоминание того, почему мы были так рады выйти из школы). Стиль их прозы одновременно и детский, и недоступный пониманию - "Спокойной ночи, луна!", переписанная Генри Джеймсом. Их тон варьируется от снисхождения, достойного президентской пресс-конференции, до хитрого панибратства, достойного нынешнего президента. Профессорские шутки ещё тупее, чем профессорские максимы, и это тупо до невыносимого онемения из-за необходимости показать профессорскую важность. Не знаю, что может быть проще - "Если чего-то больше, то оно стоит меньше", и это может быть выражено без опускания в дебри графиков и перевода на язык ребусов, полный непонятных знаков и разъяснений. Напротив, экономическая наука не должна казаться такой же глубокой для человека с улицы, как органическая химия. А ещё, говоря экономическим языком, у этого есть цена - 49,95$ за копию "Экономикс", 15-е издание, Пол А. Самуэльсон и Уильям Д. Нордхаус.

"Экономикс" была, как указывает номер издания, учебником по экономике всегда - с 1948 года, что для поколения бэби-бумеров всё равно, что всегда. Эта книга считается ископаемым многими экономистами, но она была переведена на 46 языков, и продано более четырёх миллионов экземпляров "Экономикс". "Экономикс" - это то, с чем мучились в школе нынешние лидеры международного бизнеса и индустрии. И здесь другой шок. Профессор Самуэльсон, который сам написал ранние издания, оказывается был таким же придурком, как мои друзья и я в 1960-х. "Маркс был самым влиятельным и самым понимающим критиком рыночной экономики за всё время", - говорит он на странице 7. Влиятельный, да! Маркс почти привёл к III Мировой войне. Но понимающим? Самуэльсон продолжает: "Маркс во многом был неправ... но это не уменьшает его ценность как важнейшего экономиста." Ну, и что дальше? Что из того, что Маркс был во многом неправ и изнасиловал няню?

Предисловие Самуэльсона к пятнадцатому изданию говорит: "В реакционные дни сенатора Джозефа Маккарти... моя книга даёт свою часть осуждения" Я тоже так думаю. "Экономикс" полна отрывков, показывающих, что Самуэльсон (если не Уильям-пришедший-позже-Нордхауз) не согласен с такой реакционной идеей, как свободный рынок. Раздел, озаглавленный "Применения предложения и спроса" утверждает: "...уменьшение урожая не только повышает цену на кукурузу и другие злаки, но и повышает общие доходы и заработки фермеров". Увеличивать прибыли от кукурузы путем невыращивания кукурузы? Вот чудесный вид бизнеса, где каждый может стать богатым именно если каждый не будет ничего делать.

В главе "Снабжение и распределение в конкурентных рынках" книга кажется обескураженной самой природой купли и продажи. "Удовлетворено ли общество доходами там, где производится максимальное количество хлеба," - спрашивает она, - "и заберут ли современные демократии хлеба у богатых и отдадут их бедным?" Богатые люди как раз собираются держать эти хлеба, пока они не покроются плесенью? Зачем им нужно было производить "максимальное количество хлеба", чтобы это сделать? Или мы здесь говорим о благотворительности? Если так, то давайте заметим, что Иисус не показывал чуда хлебов и налогов. Мы все знаем, как "современные демократии забирают хлеба у богатых". Именно ошибки департамента "передачи их бедным" и вдохновляет на изучение экономики.

Было не очень утешительно узнать, что у людей, которые руководят компаниями, куда инвестированы наши 401(k), головы набиты хламом с чердака из "Экономикс" Пола Самуэльсона.

Я заглянул в более новые учебники, чем "Экономикс", и то, что они говорили, не было так явно неправильным. Но опять же, "явно" в кавычках. Вот первые три предложения "Макроэкономики" Дэвида К. Коландера (которую мне пожертвовал Эрик Оуэнс, который живёт за соседней дверью и учит экономику в университете Нью-Гэмпшира): "Когда художник смотрит на мир, он видит цвет. Когда музыкант смотрит на мир, он слышит музыку. Когда экономист смотрит на мир, он видит симфонию стоимостей и прибылей". Смените кто-то CD, пожалуйста!

Учебники были плохи. Они отослали меня к материалу оригинальных источников, к классике экономической мысли. Но здесь я должен был признать, как я молча признал 30 лет назад, что у меня нет таких мозгов, чтобы быть в "Три Дельта". "Богатство наций", "Капитал", "Общая теория чего-то там" были впечатляющими трудами и красиво смотрелись на моей книжной полке, но они клонили меня в сон быстрее, чем экономические новости в 70-х.

Были, конечно, и популярные книги по экономике, но действительно популярные книги были об экстраординарных людях, которые делали экстраординарные вещи и становились сказочно богатыми или садились в тюрьму (как правило, и то и другое). Меня же интересовали обычные люди, которые занимались обычными вещами и имели с этого. И наименее популярные, но наиболее стоящие книги по экономике все, казалось, приводили меня к тому, что я должен пройти через что-то подобное "Экономикс" и не взбеситься.

Поэтому я отказался от попыток преуспеть в экономической науке. Я решил, что если я хочу знать, почему некоторые места богаты, а другие бедны, я должен побывать в тех местах. Я должен побывать в разных экономических системах: в свободном рынке, в социализме, и в системах, о которых никто не имеет представления. Мне нужно посмотреть на экономически успешные общества: США, Швецию, Гонконг; я должен посмотреть на экономически неуспешные общества: Албанию, Кубу, Танзанию; и я должен посмотреть на общества, которые не решили, быть им успешными или нет: Россию и материковый Китай. Я должен побродить там, поглазеть на всё, и просто спросить у людей: "Почему вы такие нищие?" или "Как вы дошли до того, что купаетесь в роскоши?"