В "короткий день" - пятницу - работать не хотелось совсем. К концу дня я уже просто сидел и наблюдал, как за окном резвилась тополиная метель. Наступил июнь, который лично мне ничего хорошего не принес: рассыпались все планы на лето из-за ерунды - обмена "меньшей на большую с доплатой". Квартирный вопрос. Ещё зимой, после окончательного возвращения из-за границы, проблемы повалились одна за другой, отодвигая главную, но тогда мы с женой об этом не задумывались. И вот, "тогда" сменилось на "сейчас": в полдень позвонила Лёлька и "многозначительно намекнула". Этот звонок с погодой впридачу и загнал меня в состояние умственного ступора, при котором голова работает только в одном направлении - жуёт мысль. Я просидел в офисе до позднего вечера, придумывая себе неотложные дела.

Дома меня ожидал ворох газет на столе. Лёлька уже мужественно сражалась с ним, чередуя строчки объявлений с глотками из запотевшего стакана. Я тяжело вздохнул и спросил:

- На ужин свежие органы?

- Котлеты... на плите... Что значит "органы"? - Лёлька на секунду оторвалась от работы и удивленно посмотрела на меня.

- Газеты, это всегда чьи-то "органы", Лёлька. - Пояснил я. - Так было когда-то. Ладно, котлеты позже оценим - кофе на работе перепил. Показывай улов.

Вооружившись пачкой сигарет и ножницами, я впрягся в процесс...

Перебирая весь этот рекламный мусор, я наткнулся на простенькую газету с бесплатными объявлениями. Она была единственная без цветных картинок. Наверное, этим она и привлекла мое внимание - раньше все газеты были такими, черно-белыми и одинаковыми: в одной большой стране - одна большая газета, которая отвечала на все вопросы. Большие и маленькие.

"Срочно... быстро... с доплатой..." - стандартный набор - "надеюсь обменять..." - я автоматически читал и перелистывал страницы.

"Надеюсь"...

Вернувшись к нужной странице, я еще раз внимательно прочел объявление: "Надеюсь обменять... Три на одну... Звоните в любое время... Адрес..."

Мне никогда не попадались объявления, начинающиеся с "надеюсь". Я повернулся к Лёльке, но она не подняв головы, махнула рукой: "давай, давай - не отвлекайся. Надо - режь. Потом разберемся". Часы утверждали, что сейчас половина двенадцатого.

- Мда... Лёлька, глянь - там "в любое". - Я вырезал квадрат бумаги и подсунул ей, - Это рядом - на соседней улице. Звякнем?

- Ну, давай... - неуверенно ответила она, пробежавшись по листку, - А... странное объявление... Зачем сразу написали адрес?

После пятого гудка, ответил усталый мужской голос, принадлежащий человеку лет сорока:

- Да?

- Добрый вечер! Я по объявлению, ничего, что так поздно?

- Здравствуйте! Нет, ничего. Хотите посмотреть? Я вроде бы все подробно расписал.

- Да-да! Я вижу. Нам подходит. Особенно то, что это близко - на соседней улице. Хотелось бы взглянуть.

- Если хотите, то можете прямо сейчас. Я один и делать особо нечего.

- Сейчас? - я вопросительно глянул на жену.

- А почему нет? - Продолжал голос, - раз рядом.

- Ну, давайте... - Ответил я к полной для себя неожиданности и тут же подумал: "И кто меня, идиота, за язык тянул? Ночь на дворе"

- Жду. До свидания. - Мне почему-то показалось, что голос приобрел оттенок безнадеги.

Пришлось идти. Лёльку я оставил дома, несмотря на все возражения - время позднее, да и на душе было как-то неспокойно, а может, я просто был рад еще одному удачно свалившемуся "неотложному делу".

Ветер утих - тополиную метель сменила липкая духота, отдававшая горелым пухом. Небо обещало грозу.

Дом оказался добротным - "сталинским", с уютным зеленым двориком. Хоть это порадовало. Неразбитый фонарь у подъезда, ярко освещавший скамейку, тоже внушал оптимизм. На скамейке лежали две помятые газеты. Подойдя ближе и нагнувшись, я удивленно хмыкнул - они были те же, что и моя, оставшаяся дома. В голове закрутилось "Все страньше и страньше...". И было от чего: обе газеты были открыты на знакомой странице, а объявления жирно обведены шариковой ручкой и помечены крестом. Я хмыкнул во второй раз и присев, закурил. Дом, как дом - на фасаде светилось только одно окно на третьем этаже и, судя по номеру квартиры, - "моем", но рассмотреть "глубже" не удавалось - свет отражался от белого потолка.

Поднявшись на этаж, я взглянул на часы: четверть первого ночи. Звонок был очень громким.

- Секундочку! - послышался голос из глубины.

Быстрые шаги и дверь, слегка скрипнув, открылась...

Хозяин стоял в ярко освещенном коридоре босиком. Джинсы, плотная рубашка с закатанными рукавами... Многодневная щетина с проседью...

- Гога. - Представился он.

- Георгий?

- Просто Гога.

- Тогда просто Макс - ответил я и переступил порог.

Я никогда не задумывался над понятием "дежа вю". Бывало по мелочам - подумаешь: "Ат, черт - где-то я это видел-слышал". Но тут просто навалилось, подмяло. В голове смешалось множество воспоминаний разных лет: детский плач, сирены, выстрелы, вынос кого-то ногами вперед, бой курантов на Спасской башне - все сразу и не вспомнить. А Гога, внешне спокойный - выдавливал из себя равнодушное ожидание. Но я сразу заметил - его глаза. Когда я только вошел, они ждали, но через долю секунды, уловив мою реакцию, зрачки резко расширились. 

- Я не оправдал его ожиданий? Нет... Не то... - мысли наслаивались, громоздились, прыгали - Знакомый?... Черт... 

И тут я понял. В этой квартире я никогда не был, но как она была похожа на те "хаты", в которых мы в студенческие годы пили портвейн, "писали пулю", "жевали промокашки" и убивали свободное время! Затертый паркетный пол с выбитыми планками, стены с непонятного цвета обоями, изрисованные и исписанные, лампочка на проводе под потолком...


- Гога... А на кухне накрытый изрезанной клеенкой стол?

- Да.

- Маг "Маяк" и бобина "Флойдов"?

- Можешь не спрашивать. Все - да.

Гога, уже слегка улыбаясь, наблюдал за моей реакцией. Немного придя в себя, я спросил:

- Бывает же такое... Ну, всего ожидал... Ты какого года?

- Восемьдесят первого. Универ. Мехмат

- Понятно. Я через год. Физик. Может даже и встречались... Слушай, а ведь у меня жена с тобой училась... Ну да - в том же году. Лёлька.

- Зарубина? Еще как помню! Красивая. Меня сразу отшила, как двоечника. Привет передавай от Гоги Сутягина. - Он почесал небритый подбородок - Пойдем за клеенку, что ли? "Иваныча" нет. Водку будешь? За встречу?

- Да буду, наверное... Раз уж так получилось.

На кухне ярко светила такая же лампочка, как в коридоре - без абажура. Она чуть раскачивалась и установленная в центре стола бутылка отсчитывала на манер солнечных часов одной ей понятные единицы времени. Бутылка была уже почти пуста. Достало меня хорошо - совсем расслабился. Гога тупо пялился в стакан, а я изучал провод от старого телефонного аппарата, криво висящего на одном гвозде. Провод торчал прямо из стены.

- Макс?

- А?

- Сам-то как?

- Год, как из-за бугра - достало все. Вернулся.

- А уезжал зачем?

- Надоело ссать на чужое говно в общественных сортирах.

- Понятно. Завидую.

- Чему?

- Что уже вернулся. Своё оказалось роднее?

- Догадливый. А ты?

- Сам видишь - Гога посмотрел на меня и улыбнулся - как на окладе сидел, так и сижу. Бронепоезд мгновенно остановить невозможно... Макс?

- Я.

- Что ты там видишь?

- Где?

- Ты стену глазами сверлишь.

Вся площадь вокруг того места в стене, откуда выходил провод, была исписана номерами телефонов и именами. Надписей было много: они наслаивались друг на друга годами, написанные ручками, карандашами, губной помадой и даже нацарапанные ногтем... Тысячи цифр, тысячи жизней. Если бы Гога не спросил... Если бы... У самой дыры виднелся едва заметный, практически нечитаемый номер, но вопрос Гоги звенел в голове - рядом с цифрами виднелась приписка синим фломастером: "Казанова".

Я моментально отрезвел:

- Гог, ты знаешь Казанову? Олега?

- Дубова-то? Только слышал. - Он похлопал себя по карманам - У тебя курево есть?

- Да... Я и забыл про сигареты... Гога, он был моим... другом.

- Почему был? Поругались или денег занял? Я помню всякие сплетни про него ходили - живая легенда.

- Теперь уже точно - легенда. Умер он. Гога, он умер!

Гога осторожно разлил в стаканы остатки водки и спросил:

- Когда?

- Восьмого марта этого года, - почти прокричал я - в международный женский день!

- Да погоди, не ори ты! Давай помянем - держи.

Я взял стакан. Рука настолько сильно дрожала, что водка расплескивалась на стол. Стукнувшись зубами о стекло, я залпом влил в себя жидкость и выронил стакан. Он не разбился.

Гога придвинулся ближе, поднял стакан и, положив мне руку на плечо, сказал:

- Максим, давай по порядку. А? Ты не нервничай - не на собрании. Что произошло?

Я с трудом вытащил сигарету из пачки:

- Сейчас, погоди... - минуты две-три я собирался с мыслями, прикуривая, - помнишь ту нашумевшую историю с негром? Ну когда Казанову хотели со второго курса выгнать? Мы тогда нажрались и уснули в общаге в чьей-то комнате?

- Ага! Точно! А хозяин утром вернулся - черномазый какой-то.

- Да. Негритос начал будить его, а Казанова спросонья двинул ему по зубам не разобравшись и, в чем мать родила, сорвавшись с кровати, погнался за ним в коридор. Я-то тоже там был и рванул за ними - разнимать. Скандал был - еле уняли. Так вот, это первый случай был. Дальше вся подобная катавасия продолжалась в том же духе - вместе пили, буянили, но доставалось ему одному. Вечно крайним был и на рожон лез сам. Он на меня еще орал: "Не суйся! Сам разберусь" И разбирался - как с гуся вода. Неделями дома не ночевал. Все удивлялись. Даже, когда я, вроде, и виноват был, орал: "Что я, Я это! Я!" - мне не верил никто! Он выгораживал меня, а я не понимал зачем. Привык потом... Знаешь, Гога, как-то быстро все пролетело - и не заметили, как до диплома дошли. А в последнюю до финиша зиму Олег вдруг резко изменился. Все говорили, что у него отец умер, и Казанова не отрицал.

- Это на него так подействовало?

- Не думаю. Отца он видел редко - вечные командировки, судя по его словам - все больше с матерью. Так вот, мать его сразу после этого купила дом в какой-то глухомани - Тарасовка, что ли?.. Километров пятьсот на север. Да, где-то так. И уехала. Гога, выпить есть еще?

- Пиво еще есть - два пузыря, но старое. Недели две назад купил и... забыл. Представляешь? Достать?

- Доставай. Да... Весной Казанова вообще весь поток на уши поставил - женился.

- Слушай, что-то такое вспоминаю, Макс - ну точно! Он же потому и Казанова был! Перетрахал половину факультета, а женился, в итоге, на кривой козе с филфака!

- Да. И мало того - распределился в школу учителем. Ну, ты понимаешь?! В школу! А я в аспирантуру пошел. Встречались мы с ним потом пару раз и все. Он как отрезал. Потом... Ну что потом? Потом все это - "Да-да-нет-да", гранты и прочее. Уехали мы с Лёлькой. Вернулись только в прошлом году, осенью. Жизнь тут у вас припечатала так, что хоть волком вой - благо работа у меня осталась. В той же фирме, но тут. И с той же зарплатой. Ладно, хрен со мной - Казанова прорезался пятого марта. Снег, бля, на голову - в два ночи позвонил - приехать просил... Обалдел я, конечно, но согласился - даже представить не мог, во что это обернется! Приехал... Твоя хата по сравнению с его - просто дворец. Я догадывался, что учителя не особо жируют, но это! Гога, он мне до утра какую-то хрень про школу рассказывал, а я не мог понять, что он хочет. Потом мы в магазин пошли. Утром. Накупил я всякой всячины на сумасшедшие деньги - это для него они шальные. Водки и коньяк "Парадайз". Баксов за триста, что ли. Не помню. Сидели и бухали до вечера. Я смотрел, как он с ошалелыми глазами вливал в себя этот "Парадайз" из потрескавшейся глиняной кружки и рыдал. Как олово пил расплавленное. Давился соплями.

- Макс, а жена его?

- Они развелись меньше, чем через год после свадьбы. Да оно и понятно... К вечеру Казанову прорвало. И он рассказал. Просил к матери свозить - восьмое марта на носу. Вообще, какая-то странная у них история. Я тебе говорил, что мать его все бросила и уехала в глухомань. Туда если поездом, то сутки пилить и дальше как повезет - хоть пешком. Деревенька в пять домов. Четыре пустых. Ближайшая собака километров за двадцать лает. Я спрашивал его - почему? Говорит, что умолял ее остаться - все-таки квартира есть. Он один. А она не захотела. Только, говорит, улыбалась и твердила, что все равно вместе жить будем, типа к ней туда переедет. Казанова за все эти годы был у нее там два раза. Первый раз еле сбежал - настоящую истерику с топорами и вилами устроила. Потом письма пошли каждую неделю - это же надо столько раз до ближайшей почты ходить в оба конца!

- А в письмах о чем писала?

- Угрозы - покончу с собой, если не переедешь ко мне. Он отвечал. Я уж не спрашивал, что писал. Не говорил. А она, видимо, просто пугала, раз жила. Да - писала, чтобы "хоть собаку плешивую" ей привез - одной тошно. И он привез. На последний новый год. Купил на рынке щенка и отвез. Гога, ты представляешь? Олег оттуда еле вырвался! В новогоднюю ночь ужрался и она его к кровати во сне привязала. Три дня с ложки кормила сыночка, а он выл. Гога, ты представляешь это? Обосрался весь, но веревки перегрыз и в одной рубашке в тридцатиградусный мороз убежал.

- Стоп, Макс! Но почему он об этом никому не рассказал?


- Я его спросил. Знаешь, что он ответил? "Это МОЯ мать! Не тебе судить"

- А тебе он зачем открылся? Максим, и какого черта туда повез?

- А кому еще?! Понимаешь, Гога, он считал, что я должен был это увидеть. Я ему должен. Тогда за все расплачивался он один. А потом... Не мог он больше! Не мог!.. Пока мы продирались на моем джипе, почти сутки, он все время молчал, а я рассказывал про свою жизнь. Ты бы видел его! Он же каждое мое слово пожирал! Он пытался прожить мою жизнь... Подожди - руки опять дрожат... Прикури мне сигарету... Потом мы приехали... Черт... Столько ненависти ко мне я никогда не видел, Гога! Сама любезность была его мать, но как смотрела! Мы сидели за столом и молча цедили привезенную водку. Я с дуру даже тост ляпнул какой-то. А он про собаку спросил. Мать, так спокойненько: "Семеныч - сосед - съел в январе собачку. Голодно было" Я - кретин - сразу-то и не сообразил, а Казанова позеленел и выскочил из дома. Я за ним. Олег стоял по колено в снегу и орал на луну: "Всех ненавижу!!! Всех!!! Суки!!!" Минут пять я его в чувство приводил, а когда он меня узнал, то бросился под ноги и завопил: "Давай уедем отсюда! Давай уедем!" Сволочь я, Гога... Отправил его шмотки собрать и с ней попрощаться... Не надо было. Гога... Я сделал большую ошибку - Я НЕ ПОШЕЛ С НИМ!!! Не помню, сколько курил, но когда вернулся в дом... Видимо, все произошло так быстро, что прыгая с табуретки с петлей, он сломал себе шею. А мать сидела рядом и тихо шептала: "Вот ты и дома... Вот ты и дома... Вот ты и дома..." Потом уже смутно помню - я ездил куда-то за милицией. Допросы и прочее... Менты сказали, что сосед Семеныч умер лет пять назад. Гога... Собаку-то за что?.. Гога... Я скотина?

- Старик... Для него никто бы не сделал больше. Не должен ты ему.

- Думаешь?

- Да.

- А тело Казановы я увез оттуда. Здесь его похоронили...

- А с ней что?

- Менты с собой забрали. Думаю, что в дурдом какой-нибудь определили. Гога, у нас сигарета последняя осталась. Разделим?

- Давай. Ты первый.

Докурили быстро - последняя всегда так идет. Гога сидел, подперев подбородок ладонями, и смотрел на меня.

- Макс, веселый вечер?

- Не говори.

- Слушай, а ты отца Казановы когда-нибудь видел?

- Нет... Гога... А... - я почему-то вспомнил про газеты на скамейке - Ты думаешь, что...

- Я ничего не думаю, Макс. Ничего. Да и голову ерундой не забивай, это я просто так спросил.

- У меня такое ощущение, что сегодня вообще ничего просто так не происходит... Да? Ты тоже? Тоже надеешься?

- Это у тебя, Макс, не просто так. Выспаться нужно тебе. Утро вечера... А у меня...

- Может ты и прав. Пойду я?

- Давай. Не смейся, но я рад был с тобой познакомиться. Лёльке привет. Может как-нибудь?..

- Гога, обязательно! И давай, старик, чтобы и у тебя все это... закончилось.

Он так и остался сидеть, а я быстро ушел - входная дверь была не заперта. Улица встретила меня ранним утром - самым обычным утром и свежими лужами.

     На кухне, сидя за столом, спала Лёлька, положив голову на изрезанные газеты. Выключив ненужный свет, я сел напротив и погладил её по руке.

- Макс, - она открыла красные и влажные глаза - где ты был?..

Почему-то в этот момент мне стало легко; голова от мыслей опустела, да и солнце ярко светило в окно. Взглянув на нетронутые котлеты, я сказал первое, что пришло в голову:

- На исповеди, - а потом добавил - тебе привет от Сутягина. Он учился с тобой на Мехмате.

Лёлька долго и недоверчиво смотрела на меня - может вспоминала, а, скорее всего, просто не могла поверить, что я, наконец, вернулся:

- Макс, у нас такого не было.

     К концу лета мы все-таки обменяли квартиру самым ординарным способом - ничего интересного. А в сентябре, обнаружив в заднем кармане джинсов затертое объявление, я решил позвонить Гоге. После пятого гудка трубку не сняли. После десятого тоже. Свернув из этого клочка бумаги шарик, я долго теребил его между пальцами. Мысли были разные, но ни одна не давала ответа на вопрос, кто такой Гога. Какая-то парадоксальная случайность без злого умысла. Кому все это было нужно? Мне? Ему? Или тем, кто был "по объявлению" до меня? И сколько их ещё придет? Каждый к своему...


© Москва, 2000 - 2001 гг.