Медный Иван Иванович : другие произведения.

Русские народные сказки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Колобок выходит на тропу или Даун-хаус по-русски.
  
   - Бабка, водки налей!
   - Обойдешься, старый, итак, вон все зенки залиты. Нечего, спать иди.
   - Бабка, дай водки!
   - Спать иди!
   Голоса перешли на крик, потом все смолкло, только слышно было, как стучат ходики. Колобок отодвинул печную заслонку, огляделся. Комната была пуста. Прямо по курсу одиноко возвышался стол., на столе что-то было. "Еда!", - подумал Колобок, - "Жратва!" - и радостно спрыгнул на пол.
   "И как бы мне туда забраться", - размышлял Колобок, задумчиво глядя вверх. Он хотел было подпрыгнуть и зацепиться за свисающий край скатерти, чтобы потом влезть по ней. Но тут увидел с другой стороны стола, у стены, скамью, подбежал к ней. Пыхтя и тужась, Колобок, наконец, закинул свое тело на лавку и, переведя дух, потянулся к столу. Он зацепился-таки за скатерть и стал ползти вверх, как заправский следопыт ползет по выжженной земле.
   И вот цель достигнута. "Посмотрим, посмотрим". На скатерти лежала буханка хлеба, рядом стояла миска с куском вареной говядины и кувшин. Что было в кувшине, он выяснять не стал, поскольку тот был слишком велик для него. Зато мясо он принялся уминать за обе щеки. Смачное жевание отдавалось в стены, Колобок испытывал неведомые доселе вкусовые ощущения. Когда мясо было съедено, он взял хлеб. Буханка ему не понравилась- было странное ощущение, будто он кусает собственный язык. Взгляд Колобка упал на лежащий тут же нож. Из-за двери послышались чьи-то шаркающие шаги. Колобок, схватив нож, спрыгнул со стола и спрятался за печь. Вошла Бабка. Медленным усталым шагом добрела до скамьи, тяжело уселась и привалилась к стене. "А Дед, значит, нажрался и уснул, - подумал Колобок. - Это хорошо".
   Бабка не замечала изменений на столе, тяжело дыша смотрела куда-то перед собой, потом поохала немного, закрыла глаза и почти сразу захрапела. Было ей лет под восемьдесят, вся она была в мелких морщинках, словно в паутине.
   Колобок подождал, подождал за печкой, потом, стараясь не топать, пошел к выходу. Нож лежал у него за пазухой. Во дворе гуляло штук пятнадцать кур. Они никак не реагировали на Колобка, беспечно клевали пыль и какую-то шелуху. "Что ж Бабка закрыть их забыла?", - подумал Колобок. Он огляделся. Двор был не очень большим - обычный деревенский двор. Дорога от дома шла к калитке и дальше заворачивала куда-то за изгородь. "Похоже, мне туда", - Колобок двинулся к выходу. Уже у калитки он обернулся, кинул последний взгляд на дом.
   - Ну, прощевайте! - сказал он вслух и поклонился до земли по старинному русскому обычаю. Выглянув из-за калитки, он ничего особенного не увидел. Вокруг рос высокий репейник, и пара березок торчала среди него, тщетно пытаясь скрасить чахлый пейзаж. Солнце желтым блином сонливо клонилось к закату. В воздухе гулял май, а может июнь (а может и июль). Одна наглая курица высунула свою морду из калитки, но Колобок вовремя впихнул ее ногой обратно и захлопнул дверцу. Дорога уходила вдаль, вихляя и прячась в репейнике. Колобок двинулся вперед, навстречу своей судьбе.
   "Короче, от Бабушки я ушел, и от Дедушки я ушел... - размышлял Колобок. - Что у нас там дальше? Кажется, заяц". Бодро топая по дороге, он смотрел во все стороны, впитывая в себя окружающий мир. Вокруг щебетали птички, никого другого пока не попадалось.
   Одна маленькая, но очень шустрая печуга уселась ему на голову. В принципе, он не имел ничего против такого соседства, но мерзкая тварь стала клеваться, выщипывая у него по кусочку, что, естественно, его не устраивало. Колобок стал махать руками, стараясь ее отогнать, но птица цепко держалась лапами и только что-то недовольно кричала. Колобок стал вертеться и прыгать, его руки никак не могли дотянуться до птицы, в это время дорога пошла под уклон, и он задев ногой какой-то камень, споткнулся - полетел вниз. Точнее сказать, покатился. - "Е-мое, что ж я круглый такой !!". Мысли вихрем вертелись вместе с головой, сбиваясь в одну большую кучу.
   Когда дорога выровнялась, он уже набрал такую скорость, что если бы не возникшее на пути дерево, то катиться бы ему еще и катиться. Дерево стойко приняло на себя всю мощь удара. Не даром это был дуб. Что касается Колобка, то он лежал вверх тормашками, ноги были где-то высоко в воздухе. Он никак не мог прийти в себя. Трава была на месте неба, а небо простиралось под ногами. В конце концов, когда у него перед глазами перестали летать маленькие колобки, он догадался перевернуться. Начал раскачиваться из стороны в сторону, пока путем невероятных усилий не вывернулся и не встал на ноги. Пыхтел так, что даже три раза пукнул от натуги. Его немного мутило, но вскоре он почувствовал себя лучше. Пощупал помятый от удара бок. "Ничего обкатаем".
   Внезапно, Колобка начало мелко колбасить. "Странно, что это со мной?" - думал он, а самого трясло все сильнее. Тут он понял, что это земля дрожит под его ногами. Он отпрыгнул на несколько шагов. Там, где он стоял, стала вырастать земляная воронка. Кто-то явно прорывался наружу.
   "А вот и Заяц", - подумал Колобок. Но это был не заяц. Образовавшаяся груда земли стала осыпаться по сторонам, а из воронки появились сначала крючковатые лапы, затем усатая морда. На глазах у морды были черные очки. Это был Крот.
  
   Крот.
   Крот был черный, такой же, как очки. Он напоминал прокопченную замученную мышь. Перевалив через кучу земли, он сполз на брюхе вниз и оказался неподалеку от Колобка. В руках у него была трость с металлическим набалдашником в форме черепушки, Крот тут же поднялся на ноги, помогая себе тростью и заблеял проникновенным голосом (который, судя по всему, должен был пробивать на жалость):
   - Подайте слепому, подайте слепому! - причем повернулся к Колобку, вытянув в ожидании подаяния лапу.
   - Бог подаст, - сказал Колобок и уже развернулся, чтобы идти своей дорогой; в этот момент над его головой что-то пролетело. Это была трость с металлическим набалдашником (в форме черепушки).
   - Ты как со старшими разговариваешь?! - Колобок обернулся и увидел, как Крот ковыляет в его сторону, причем ковыляет довольно быстро. Не вдаваясь в анализ того, как слепое животное определило, что Колобок его моложе и как оно так безошибочно двигается в темноте, Колобок рванул по дороге. Он подпрыгнул и покатился, помогая себе руками и ногами. Пожалуй, такой способ передвижения имел свои преимущества. Тропа мелькала в пьяном вращении кустов, редких деревьев. Наконец, Колобок решил тормознуть. В этот раз он тут же встал на ноги, хотя его все еще подташнивало. "Это с непривычки", - успокаивал он себя, тем временем оглянулся - сзади ничего не было видно. Кусты здесь были высокие, дорога постоянно петляла, так что разглядеть вдалеке что-либо было сложно. "Ничего, теперь не догонит, - думал Колобок. - Странно. Откуда тут кроты?". Он проверил, на месте ли нож. Нож был на месте. "Надо было трость у этого козла стырить". Колобок потопал дальше, уже нормальным шагом, и тут...
  
   Заяц.
   И тут он увидал Зайца. Хотя, если быть точным, то их было пятеро. Кто из них тот самый Заяц (который ему нужен), Колобок не знал, но на всякий случай произнес:
   - Я от Бабушки ушел, я от Дедушки ушел.
   Как поется в песне, "Они стояли, молча, в ряд". Вся компания была одета в спортивную форму, на ногах кроссовки, в зубах морковки. Вернее, морковки были у четверых, и они ими дружно хрумкали. Пятый, тот, что стоял посередине, ничем не хрумкал, только тупо и нагло смотрел на Колобка, такими же красными, как морковка глазами. Руки он засунул в карманы.
   - Колобок, Колобок, а я тебя съем! - сказал он и сделал шаг вперед. Он улыбался двумя своими передними резцами, что производило на Колобка довольно неприятное впечатление. Очевидно, это тот самый Заяц и есть, решил Колобок.
   Напряжение нарастало. Зайцы, не спеша, приближались. Те четверо, что были по бокам, продолжали хрустеть, Пятый подошел уже почти вплотную. Колобок понял: если он побежит - ему конец. Все внутри сжалось в стальную пружину. Надо было действовать.
   Колобок внезапно выхватил из-за пазухи нож и с криком "Кия!" полоснул воздух перед мордой Косого. Тот от неожиданности отскочил назад, остальная братва застыла в недоумении. С морковками в зубах. "Вот, кони педальные!" - подумал Колобок, гикнув еще раз, и подпрыгнул над головой у Зайца. Раскрутившись в воздухе, пролетел у того меж ушей и, не останавливаясь, покатил по тропе.
   Колобок набирал обороты, и голова уже почти не кружилась. Он несся, словно маленький круглый вихрь, не оборачиваясь назад, а когда снова перешел на шаг, то был уверен, что никаким зайцам (не говоря уже о кротах) его не достать. Теперь он то шел, то перекатывался и подпрыгивал, почувствовав в теле легкость и задор. Да с такой прыгучестью он любого зверя одолеет. Так думал Колобок, глядя по сторонам. Начинался редкий лесок.
   Новые запахи обступали его, новые звуки, птичьи голоса, шорохи. От минувшей беготни у Колобка разгулялся аппетит. Он пытался высмотреть что-нибудь съестное. Он сошел с дороги, стал обходить ближайшие кусты и деревья. В результате, был найден какой-то горький гриб и ореховое дерево. Орехи висели высоко и густо, и Колобку было их не достать. Сперва он попрыгал немного, потом уселся под деревом и стал мрачно взирать на орехи. "И зачем я ушел от Дедушки?". Он сидел и сидел и смотрел на дерево, пока, наконец, мысль не посетила его. Он подошел к дереву и начал карабкаться по стволу. Добравшись до ближайшего ответвления, он полез дальше, пока ветки не стали гнуться. Колобок лез упрямо, как маленький круглый танк. Все пузо было оцарапано, но он этого не замечал. Вот уже ветки почти прижались к земле. Вот уже заветные орешки совсем рядом. Осталось еще чуть-чуть. Колобок потянулся изо всех сил, он стал красный, как рак.
   В это время раздался треск, шум и грохот, и часть кроны, нагруженная орехами и Колобком, обвалилась.
   Колобок лежал, пытаясь сообразить, что случилось. Потом понял, что все еще жив и стал выползать из-под веток. Из тех орехов, что оказались на земле, Колобок смог одолеть только половину. Теперь он, разморенный, валялся под деревом, постепенно погружаясь в долгий, забывчивый сон. Вечер чернел, ночь наваливалась на землю. Лес продолжал шуршать.
   На утро путешествие было продолжено. Очевидно, Колобок углублялся в лес, тот становился гуще, солнечный свет, через силу продирался сквозь кроны. Под ногами проскочила белка и взлетела на сосну. Колобок проследил, как она исчезла в хвое и подумал странную мысль: "Почему люди не летают как птицы?". Потом сам себе удивился: "Странно".
  
   Лиса.
   - Здравствуй, Колобок. - На пути стояла Лиса. "Так, я не понял, а где Волк? Сначала Волк же должен быть!... Вот, дурацкая сказка". Но вслух он сказал:
   - Я от Бабушки ушел, я от Дедушки ушел.
   - Да что ты говоришь! - Лиса прямо-таки заливалась соловьем. - И от Бабушки ушел, и от Дедушки?!
   - Да. И от Зайца.
   - И от Зайца?! Ишь ты какой молодец. - Она ворковала над ним своим журчащим голоском, словно баюкала.
   - Да, и от Зайца. - "Что-то здесь не так". Колобок настороженно прислушивался к Лисьему трепу. Тут явно была какая-то подстава. Какая-то скрытая ловушка. Он старательно сохранял дистанцию. - А где Волк?
   - Волк? Волк, а он... А зачем тебе Волк? Я тебе честно скажу - это такая сволочь, с ним лучше дел не иметь. Проглотит - не подавится. Да с ним и поговорить-то не о чем.
   - А с тобой, значит, у нас есть о чем поговорить?
   - Конечно! Нам с тобой, дорогой ты мой Колобочек, многое обсудить надо, о многом, так сказать, покалякать.
   - И о чем же это ты покалякать хочешь?
   И тут раздался выстрел. Выстрелил Волк, который в это время сидел на дереве, что стояло у дороги. В руках у него была снайперская винтовка с оптическим, разумеется, прицелом, все чин чинарем. И как шмальнул он из нее по нашему Колобку... Короче, решили они с Лисой, что рисковать нет резона (типа, чтобы Колобка точно не упустить) и чтобы все было наверняка, Лиса встретит Колобка вместо Волка и отвлечет, а Волк будет ждать со стволом на дереве. Добычу они договорились поделить пополам.
   Выстрел в лесу, словно треск сухих веток. Какая-нибудь веточка сломалась, но лес большой, лес выдержит потерю одной ветки, даже одного дерева. Лес большой. Колобка спас нож. Пуля попала прямо в лезвие, при этом Колобка отшвырнуло назад, он покатился и замер, словно никому не нужный мяч. Некоторое время прошло прежде, чем он смог прийти в себя.
   - Готов? - Волк спрыгнул с дерева.
   - Точно снял. Молодец.
   Первые секунды шока прошли и Колобок прислушивался к их голосам. Он продолжал лежать, неподвижно, с остановившимися, будто остекленевшими глазами. Волк прошел мимо Лисы, как будто замешкавшейся:
   - Слушай, ты насчет сволочи, это серьез..., - в этот момент ему на голову опустилась Лисья лапа с чем-то тяжелым. Волк, подкошенный, свалился.
   Лиса, которая, естественно, ничем делиться с Волком не собиралась, посмотрела на тело, хотела было ударить по голове еще раз, но передумала. Переступив через подельника и отбросив камень, она, не спеша двинулась к Колобку. Тот продолжал лежать, словно самый дохлейший дохляк, только рука его, как бы невзначай, оказалась за пазухой и сжимала теперь рукоять ножа. Лиса подошла, склонилась над ним и стала нежно, слегка царапая, поглаживать его бок. Колобок почувствовал: вот он, момент истины! Погибнуть или победить! Победить или сгинуть в мерзком желудке. Либо он, либо она, третьего не дано. Промедлить нельзя. Слюна текла с рыжей морды, капая ему на лоб. Вот, она склоняется все ниже, ниже...
   Колобок выхватил нож и, саданув Лису по лапе, откатился в сторону. Лиса, в свою очередь, отпрыгнула в противоположную. Заскулив, тут же стала зализывать кровящую рану. Колобок тем временем подкатился к Волку, что лежал в нескольких шагах, и пока Лиса смогла опомниться и оторваться от раны, уже держал ее в оптическом прицеле винтовки. Наконец, Рыжая подняла на него глаза: поняв, что совершила роковую ошибку, попыталась все-таки что-то сказать:
   - Послушай, я... - Колобок не дал ей закончить. Пуля вошла точно между наглых рыжих глаз.
   Руки слегка дрожали. Колобок пытался унять бешено бьющееся сердце, которое издавало невероятный грохот в его маленьком круглом теле.
   - Хрен вы меня сожрете, волки! - Не своим, каким-то дурным голосом прохрипел он и повернулся к телу Волка. Направив на него винтарь, разрядил в волосатую грудь два патрона. Тело конвульсивно дернулось и застыло, уже насовсем.
   - Спи спокойно, дорогой товарищ, - Колобок бросил винтовку и медленным, усталым шагом поплелся по дороге. Потом вернулся и, подобрав ее, забросил за спину. "Здесь еще где-то Медведь должен быть". И кроты, и еще мало ли кто, думал Колобок. Он шел, согнувшись под тяжестью оружия, а в голове у него было пусто, словно оттуда выкачали все мозги... Мыслей не было, казалось, его самого нет, совсем не осталось. Как будто это его убили.
   Зачем он идет? Куда? Его же все равно сожрут. Рано или поздно. Вопросы, такие же бессмысленные, как ответы, бились прикладом по заднице. И зачем он взял это ружье? "Это тяжелое, это дурацкое ружье!". Просто так задумана сказка. Он должен был взять винтовку и должен идти дальше. Колобок заставил себя встряхнуться: "Ничего. Мы еще повоюем!". Зайцев он сделал, Волка с Лисой одолел и с Медведем как-нибудь да справится. "Ничего. Нас голыми руками не возьмешь. Не на того напали". Дорога вывела его на небольшую поляну.
  
   Медведь.
   На которой стояла изба.
   В землю упирались два здоровенных когтистых окорочка. "Избушка на курьих ножках", - догадался Колобок.
   - Избушка, избушка, повернись... - не успел он договорить, как изба стала разворачиваться, неуклюже качаясь. Команда, судя по всему, была отработана веками и понималась с полуслова. Перед Колобком предстало крыльцо, дверь, от двери вниз спускалась лестница с резными перилами. "А здесь, наверно, можно подкрепиться", - решил Колобок и направился к лестнице.
   Дверь внезапно распахнулась со звуком, похожим на скрип, но намного громче скрипа. Колобок остановился и взял ствол наизготовку. В дверном проеме возник Медведь. Его шатало из стороны в сторону, казалось, он сейчас вывалится наружу. Медведь смотрел невидящим взглядом, пытаясь на чем-нибудь сфокусироваться.
   То ли Мишка чего-то обкурился, то ли был зверски пьян. Колобок уже хотел было шмальнуть в зверя.
   - У, - сказал Медведь, - О! - Он, наконец, увидел Колобка и подозрительно прищурился.
   -Ты кто? - Медведь вглядывался в него, пытаясь понять, что это - игра воображения или реальный объект.
   - Ты кто? - прорычал Медведь громче и, не получив ответа, сделал шаг вперед. Колобок весь напрягся, но стрелять без крайней надобности не хотел. Медведь сделал еще шаг и оказался стоящим на лестнице, на верхней ступеньке. Третий шаг полностью вывел его из равновесия, Медведь рухнул прямо мордой вниз и съехал на несколько ступеней ниже. Колобок стоял в ожидании, но медвежья туша лежала, не шелохнувшись. Когда Колобку надоело ждать, он приблизился и потыкал Медведя в затылок дулом винтовки. Тот никак не реагировал. Колобок ткнул сильнее - та же реакция. "Помер", - подумал Колобок. - "И этот кончился", - и, перешагнув через труп, поднялся в избу. В избе была печь и лавка у стены, больше ничего. Колобок поставил ствол у двери. "Ну, и запах", - сперва, он подошел к печи, сдвинул заслонку и запрыгнул внутрь. Внутри все было в саже. В дальнем углу валялся перевернутый котелок. Колобок, измазанный выкатился, стал отряхиваться. Затем подошел к лавке и, запрыгнув на нее, уселся. Потом прилег на бок, глаза как-то сами собой стали закрываться. Что ж, перекусить, как он понял, ему здесь никто не предложит. "Посплю, хоть".
   Пятна, пятна, пятна. Пятна. Они все больше и шире, и все более размывчатые, и вот уже слились в одну большую пятнистую лужу, куда Колобок стал проваливаться, пока сознание его не выключилось, подобно комнатной лампочке.
  
   Развязка.
   Светало.
   - Бабка! - Дед стоял, глядя на сиротливо пустующий стол. - Ты колобок вчера пекла?
   - Укатился твой Колобок, - Бабка вошла, внесла лукошко с яйцами.
   - Как это? - просипел Дед, не поняв.
   - Жрать надо меньше... Еще вчера укатил.
   Дед стоял и в раздумье гладил живот.
   - Вот, незадача. А я колобка хотел поесть как раз.
   Подумав, он пошел одевать валенки и тулуп.
   - Куда пошел-то, старый?
   - За колобком. Вернусь скоро, не боись.
   Баба поворчала, поворчала себе что-то под нос и стала месить тесто.
  
   Еще раз про Медведя.
   Дед ушел за Колобком и нашел его, и принес его домой. Они разрезали его пополам и съели. А Медведь не сдох. Просто нажрался каких-то грибов и вырубился часа на три. А когда очнулся, то ушел в лес и больше никогда в избушку не возвращался.
   Экспериментальная птица.
  
   У сидел, склонившись над животным и не знал, что с ним делать. Можно было, конечно, просто консервировать птицу, чтобы потом продолжить исследования. Но стоило ли это делать, вот в чем вопрос. И чем больше У смотрел на нее, тем меньше у него оставалось желания с ней возиться. Облучение такими атомарными дозами либо дает результаты почти сразу, либо не дает их вообще. Все зависит от конкретного объекта. Диапазон излучаемых волн слишком узконаправленный, чтобы можно было с уверенностью утверждать, что результат будет выше нулевого. Тем более, данная планета довольно радиоактивна, и, соответственно, иммунный фактор защиты от излучений у местных животных форм весьма велик. Если эта птица невосприимчива к атомарному фактору, применяемому в эксперименте, то рассчитывать на лучшую восприимчивость других форм данной биосферы вряд ли стоит. Птица даже не полиняла. Если расширить диапазон излучения, то возможно дело и продвинется, но как раз этого делать нельзя. У сел в свой любимый плазменный горшок и с наслаждением потянулся. Безусловно, дислокацию надо менять. Он открыл карту и бросил взгляд на Северный участок. Голоскоп имеет десятка два планет с условиями, схожими с местными. Что ж. Это в трех межгалактических участках отсюда. Он снова взглянул на птицу, та как будто спала. Удивительно спокойный объект. Только иногда слишком интенсивно машет крыльями, однако взлетать не взлетает. Конечно, рассуждал У, есть еще интересные варианты. Например, прямоходящие. Они, безусловно, обладают уровнем интеллекта близким к Проторезианцам, почему он с ним и не стал связываться. Но, с другой стороны, можно захватить одного с собой, по дороге продолжить эксперимент... Что-то в последнее время работа перестает вызывать у него энтузиазм, становится лень что-то делать. Интерес улетучивается. "Может работу поменять?". Например, очистителем пойти. И думать почти не надо, и опять же рядом с домом, никуда летать не надо. Ладно, птичка, сказал про себя У, вернем тебя на место. К дому он полетит, скорее всего, тем же маршрутом. Быть может, мутации возникнут в естественных условиях спустя определенный период. Птицу он пометит, и на обратном пути животное можно будет снова осмотреть.
  
   - Бабка , а что ты говорила, что Рябушка пропала. Вот же она.
   Дед вошел с курицей в руках, поглаживая нахохленную шею. Курица только терпеливо щурилась.
   - Ты где была? - Бабка посмотрела на курицу. - Ты где ее нашел?
   - В курятнике, где ж еще. - Дед засмеялся. - Совсем ты, Бабка, ослепла.
   - Молчи, старый! Не было ее там. - Старухе было обидно слышать такое. Она весь двор обыскала, а этот говорит, что она, видишь ли в курятнике сидела. - Не было ее в курятнике!
   Дед продолжал весело кудахтать, его смешила Бабкина злость. Он хотел сказать еще что-то шутливое, чтобы подзадорить ее, но поперхнулся в смехе и закашлялся. Бабка села на лавку и отвернулась к окну. Раскрякался, словно селезень! Сам ни хрена не видит, а на нее брехает, пес старый. Спрятал, небось, где-нибудь, а теперь принес поглумиться над ней. Старая ты, мол, бабушка. В могилу уж пора. У - селезень! Точно. Селезень. И эта тоже, сидит, молчит. Глаза-то бестыжие у обоих. По морщинистому лицу скатилась скупая старушечья слеза.
   Дед перестал смеяться, подошел, сел рядом с Бабкой. Курица дремала в руках.
   - Ты что это, мать. Я ж не со зла. Смотри, Рябушко, загрустила наша Бабушко, - он взъерошил перья на голове птицы, от чего та сразу встрепенулась, стала лупать ошалелыми глазами.
   Бабка незаметно вытерла лицо; сжав губы, посмотрела на них.:
   - И чего это ты тут с ней расселся?
   - А чего?
   - Нечего ей здесь делать. Нашел котенка. Ну-ка, неси обратно!
   - Да ладно тебе. Дай поиграть маненько.
   - Я тебе поиграюсь. Щас насрете мне здесь, а я за вами убирай.
   Она стала выталкивать Деда из избы.
   - Да тише ты, тише, отрава.
   - Давай, давай. Во двор иди, играйся.
   Дед вышел во двор, отпустил курицу; та с неспешной вальяжностью принялась вышагивать по двору, высматривая, что бы клюнуть. Дед с отеческой заботой провожал ее взглядом. Солнце весело играло на его стариковском носу:
   - Ничего, ничего, Рябушка. Гуляй... А Бабку не слушай, пусть ворчит.
  
   Летательный аппарат У вышел на орбиту Земли, когда в его внутренностях началась продувка криобаков. Проторезианец коснулся L-клапана и вывел его в положение два. Створки нижней палубы раскрылись, и снаружи появилось пять криотурбин. У чуть дернул С-клапан, сделав пробный выброс газа. По кораблю прошла типичная встряска, сопровождаемая слабым жужжанием. Как обычно, перед пуском У приложился лбом к стенке драгоценного горшка и постоял так несколько секунд с закрытыми глазами. Потом вернулся к управляющей стойке и нажал одновременно L- и С-клапаны, выведя первый в положение три. Шум внутри корабля смолк, мгновение он был неподвижен, затем мощный поток газа прошел сквозь криотурбины и, выстрелив, отбросил аппарат в противоположную сторону, унося корабль в считанные секунды на миллион километров от планеты. Лоскут света, отбрасываемого отработанным криогазом, узкой полоской растянулся по звездному пространству, медленно угасая.
  
   Утром Бабка пошла посмотреть, нет ли яиц. Всех кур, кроме Рябы, продали еще с позавчера. А эту вот почему-то жалко стало отдавать. Да и пару яиц, как-никак, по утру не помешают.
   Пустующий курятник казался чересчур большим в своей пустоте. Он напоминал давно покинутый замок, миниатюрный, с запахом гниющего корма и помета.
   - Рябка, етит, где ты опять? - Бабка обнаружила ее, забившуюся в дальний угол. Курица как будто не узнавала ее и смотрела как-то настороженно.
   - Что смотришь? - Бабка подошла, просунула руку под птицу, слегка приподняв. - И молчит, главное. Я ее ищу, а она молчит.
   Яйцо было крупное и тяжелое. Слишком тяжелое для куриного. Бабка поднесла его к глазам, но в полутьме сарая разглядеть было трудно. "Кто ж тебя потоптал-то?".
   - У нас и петухов-то таких поблизости нет. - Она задумчиво потрепала курицу. Та недовольно дернула шеей.
   - Дед. Поди сюда.
   Дед сидел в полной прострации, уставясь в черную точку на печи, которая была, на самом деле, тараканом. Таракан тоже сидел в полной прострации. То ли спал. То ли просто сидел.
   Дед называл это "я медитирую". Медитировать Дед любил часто, особенно в последнее время. Какие видения посещали его в такие моменты, сказать было сложно, но докричаться до него тогда составляло труд немалый. Технология была простая. Садишься и смотришь в одну точку в ожидании того момента, когда твое тело и разум достигнут совершенного единения плоти и духа или, иными словами, своего астрального тела. Сидеть так Дед мог часа по два. Отрывала его от этого дела обычно Бабка, которая такой системы не признавала. Нет, чтобы забор, к примеру, наладить. Или если делать лень что-то, ляжь, да на печи лежи, спи себе. Нет, сидит и сидит, глаз мозолит.
   - Дед! - Бабка подошла и стала тормошить Деда. Таракан на стене стронулся с места, видимо недовольный возникшим шумом. Дед оторвался от него, повернулся к Бабке. Должно быть, он достиг в этот момент своего астрального существа и смотрел на Бабку полным просветления взглядом.
   - Чего орешь?! Совсем сдурела?
   - Да до тебя, дурака, не докричишься! Посмотри лучше, что наша Ряба снесла.
   Дед взял то, что ему протянула Бабка, взвесил на руке, покрутил, поразглядывал со всех сторон, потом сел за стол и положил перед собой. Да. Чудеса, да и только.
   - Эта откудова ж такое?
   - Я говорю, Ряба снесла.
   - Какая Ряба, наша што ль?
   - Совсем оглох что ли, наша, говорю тебе.
   Перед ними лежало яйцо. Золотое. Может восьмисотой пробы, а может девятисотой. Большой такой слиток, в форме яйца. Они сидели и разглядывали его, будто зачарованные. Брали в руки, взвешивали, снова клали. На вес в нем было килограмм пять, не меньше. Было оно гладкое, свет падал на него, матово растекаясь по поверхности.
   Это было уже что-то вроде групповой медитации. Они сидели так, долго и, словно пытаясь понять, откуда могла появиться такая красота. На своем веку старики повидали яиц сотни, но ни одно не могло сравниться с этим. Их мозги, работали в защитном режиме, не давая себе перегреться в поисках ответа, каким образом обычная, казалось бы, курица, несшая обычные яйца вдруг породила такое. Стариковский интеллект просто не задавался такими вопросами. Зато бывалым опытным взором оба они тут же поняли, что яйцо из не фальшивка, настоящее золото. Естественно такого богатства они никогда не видели и сейчас сидели, просто впитывая в себя новые ощущения.
   Бабка, наконец, очнулась, взяла яйцо:
   - Хватит, нечего любоваться. Спрятать его надо.
   - А что ж, Бабка, мы теперь с тобой богатые?
   - Богатые... Смотри, болтай меньше. Богатый он, - Бабка стала возиться за печкой, запрятывая яйцо в ей одной знакомый тайник. Согбенная она долго совершала руками какие-то волшебные действия. Со спины казалось, что она выкапывает ямку, собираясь зарыть яйцо. Дед смотрел с ласковым умилением, как колыхается ее большой старческий зад:
   - Да, это дело обмозговать надо.
   Бабка вылезла из-за печи, красная, тяжело дыша, точно измотанный спринтер. Села к Деду:
   - Пока подождем, а когда Внучка придет, мы с ней посоветуемся.
   - И правда, Внучка-то как рада будет.
   - Молчи, дурень. Внучке мы пока ничего не скажем.
   - Что-то я не пойму, как мы с ней посоветуемся, если ты ничего говорить не будешь?
   - А мы ей вопросы только зададим, не знаешь, мол, Внучка, что делать, если такое богатство на голову сваливается и что с ним делать. Мы, мол, в газете такой случай прочитали, вот нам и интересно стало.
   - Совсем ты, Бабка, на старости лет одурела. Внучке своей рассказать боится, - Дед встал и пошел в сени.
   - Молчи, дурень глупый. Внучка, как узнает про яйцо, так и заберет. А у ей оно долго не задержится. Знаю я ейных хахалей. Она по глупости бабьей разболтает одному, а тот ее ломиком по голове, даже не подавится, и был таков, вместе с яичком.
   - Не брехай, ворона. Что болтаешь?! - Дед весь покраснел, стоял у порога, держась за дверной косяк. - Ломиком по голове... Белены объелась?! Ничего у ней с яйцом не сделается, и пусть забирает!
   - Молчи, говорю! Я сказала, у нас останется. И Внучке пока знать не надо. И ничего рассказывать ей не смей! Сами узнаем, как яйцо реализовать, деньги получим, тогда и с Внучкой поделимся.
   - И-и-эх. Поделимся... Делиться она собралась. Все отдать надо. Куда тебе-то, на могилу что ль?
   - А хотя бы и на могилу!...
   Деду надоело спорить, он махнул рукой и вышел, сопровождаемый летящим вдогонку матом. Совсем ополоумела на старости лет Бабка. Нет, чтобы Внучке отдать, она молчи, говорит.
  
   Ряба вышагивала по периметру курятника со странной целенаправленностью. От одного угла к другому, от другого к третьему, и так далее. Движения ее были чрезвычайно нетипичными для домашней птицы.
   Двигаясь вдоль стены, она останавливалась, обнаружив валяющееся в пыли зерно, подбирала и доносила его до угла, там бросала. Потом шла вдоль следующей стены, находила новое и укладывала в следующем углу. Так продолжалось уже часа два, в результате чего у стен совсем не осталось зерен, зато по углам громоздились веселые равномерные кучки. Убедившись своим зорким оком, что исследованный участок чист, курица отошла слегка от стены и принялась двигаться по тому же принципу, только по прямоугольнику меньшего размера. Зерна начали собираться рядом с предыдущими кучами, только ближе к центру.
   По прошествии еще шести часов непрерывной работы, пол курятника стал напоминать ящик, разделенный по диагонали крестом на четыре части. Цепь кучек образовывала диагонали креста. Курица работала явно по какой-то системе. На следующем этапе она принялась подкапывать земляной под каждой кучей, зарывая зерно в ямки. В работе принимали участие клюв, когти, крылья. Птица делала все методично, не снижая скорость. Какие батарейки были у нее вставлены? Словно ей кто-то командовал.
   Дед вошел точно, когда птица зарыла и затоптала последнюю ямку. Она села в центре курятника и замерла. Дед вошел, Ряба спала и никак не отреагировала на его появление. Должно быть, не услышала. Дед поставил перед ней миску с водой, погладил. Курица не шевелилась.
   - Спишь? - он словно ждал, что она ему ответит. Но курица продолжала сидеть в неподвижности и безмолвии.
   "Заболела что ли?". Поднялся, поковылял, у самой двери обернулся - сидит. Заметил, наконец, что в курятнике необычайно чисто, ни одного зернышка. Подумал - надо бы подсыпать. "Что ж это Бабка, забыла что ли?".
   - О-хо-хо... - Вышел.
   Стояла ночь. Кто-то трещал за печкой. Блики луны падали из-за стекла, ложась пятнами на одеяло.
   - Бабка, - Дед смотрел в окно. Ночь была светлой и теплой, и спать совсем не хотелось. Хотелось сбросить с себя одеяло и лечь на полу. - Спишь?
   - Сплю.
   Бабка лежала, отвернувшись к стене, и слушала с закрытыми глазами, как рядом дышит Дед. Она ждала, что тот спросит ее, но он молчал. Минуты вплетались в дыхание ночи вялотекущей чередой. Бабка уже почти заснула, когда услышала снова:
   - Спишь?
   Она ничего не ответила, но глаза открыла. Ишь неуемный какой, все успокоиться не может. Дед будто услышал ее мысли, приподнялся на локтях, повернулся, уперся взглядом ей в спину:
   - Скажешь Внучке?
   - Нет.
   - Скажешь или нет?!
   - Отстань, сказала.
   Дед хотел сказать еще что-то, но смолчал. Отвернулся. Дура старая!
   На утро Бабка взялась печь блины. Внучка обещала приехать сегодня. Дед сидел за столом и смотрел на Бабкины руки, как они летают, месят, раскатывают, сыпят муку. С ночи они не перемолвились ни словом. Он не надеялся, что Бабка изменит решение, но все-таки спросил еще раз:
   - Не скажешь?
   Бабка даже не посмотрела. Продолжала молча свою работу.
   - Ну, что ж... - в голосе Деда появилось злорадное ехидство.- Тогда Я ей скажу.
   Бабка подняла на него глаза, потом снова отвернулась к столу.
   - Чем болтать, огурцов бы лучше принес.
   Огурцы стояли в погребе, погреб находился за сараем. Дед шел к сараю, в то время как за ним сквозь щель курятника следил внимательный куриный глаз. Дед прошел вдоль сарая, зашел за угол, открыл дверь погреба, спустился внутрь. Внимательный куриный глаз видел, как спустя минуту из дома вышла Бабка и тоже направилась к погребу. Быстро-быстро прошла она мимо сарая. За углом она остановилась у двери погреба и стала тихо слушать. Потом аккуратно прикрыла дверь и задвинула большой деревянный засов.
   У самого порога Бабка замешкалась, захватив в дом оставленное на пороге ведро. В сенях было что-то разлито и скользко. Бабка наступила на это скользкое, ноги стали разъезжаться. Она стала терять равновесие и, всплеснув руками, уронила ведро. То полетело ей прямо под ноги, Бабка запуталась в нем и рухнула наземь. Звук при падении был какой-то глухой и деревянный. Словно ящик свалился. Бабка лежала и почему-то не хотела вставать. Болеть вроде бы ничего не болело. Она вдруг почувствовала, что кто-то смотрит на нее. Подняла голову. Перед ней, широко расставив ноги, стояла Ряба. Почему-то вся серая, в пыли, с всклокоченными перьями она вперилась в нее глазами и так стояла неподвижно. "Что это я, запереть, что ль забыла? Или Дед?". Она лежала, смотрела на курицу, а курица смотрела на нее. Вдруг Ряба наклонила голову набок и словно спросила: "Ну, и что дальше?". Бабке стало не по себе. Она вдруг почувствовала, что делает, что-то не так, ей вдруг захотелось пойти и открыть дверь, она уже было, действительно, хотела встать и выпустить Деда, но мысль эта также внезапно прошла, как и пришла. Бабка встала на четвереньки; опираясь о стену, стала подниматься на задние конечности.
   - А, ну-ка, иди отсюда.
   Она посмотрела на курицу, но командного тона почему-то не получилось. Ряба стояла также спокойно, бесцеремонно изучала Бабку. Той вдруг стало как-то неловко разговаривать с курицей, и она поспешила в дом.
   - Так где Дед, Бабуль?
   - Дед-то? Уехал Дед. Яйца на рынок повез.
   - Да? Жаль. Я его повидать хотела.
   - Жаль, жаль. Сказал, может до вечера задержится.
   Светловолосая курносая Внучка уминала блины, демонстрируя завидный молодой аппетит. Покушать она была явно не дура. Расправившись с четвертым или пятым блином, она взяла сметану, стала поливать следующий. Сметана растекалась, пока не залила блин весь. Внучка нагнулась и стала слизывать белую жижу, довольно морщась.
   - Ну, ну, не балуйся. - Бабка смотрела на нее, как та запихивает уже облизанный блин в рот, пододвинула ей чашку с чаем. - Как у вас-то, все хорошо?
   - Угу, - промычала Внучка забитым ртом. Прожевав и запив все это чаем, она стала довольно отдуваться.
   - Ну, а у тебя-то как? На личном фронте, все хорошо?
   - Все, Бабуль. Все хорошо. И на личном, и вообще.
   - И что, жених есть?
   - Есть, Бабушка, есть.
   - Ну, ладно. - Бабка удовлетворилась полученными ответами и больше не решалась отвлекать Внучку от ее серьезного занятия.
   В избу вошла Ряба. Стала неторопливо расхаживать перед столом. Бабка сразу напряглась, курица ей явно действовала на нервы, но поделать она ничего не могла.
   - О, Бабуль, смотри, курица-то у вас какая... Кто это ее так в пыли извозил?
   - Извозилась где-то. Да ты ешь, ешь не отвлекайся.
   Чтоб ты сгорела, окаянная, думала Бабка. Она была уверена, что курица может как-то выдать Деда, а тогда все старания - даром. Наконец, Ряба вышла. Бабка вздохнула облегченно.
   - Ну, а ты как, у нас посидишь или пойдешь уже?
   - Да, пойду я, Бабушка. Раз ты говоришь, Дед поздно будет, я его ждать не буду.
   - Не жди, Внучка, не жди. У тебя дела, наверное.
   - Да. Ты тогда ему привет передай, скажи, я скоро еще приеду.
   - Передам, Внучка, передам, - Бабка встала, готовая уже проводить ее.
   Внучка ушла, Бабка устало села перед домом, стала смотреть куда-то вдаль. В голове было пусто и на душе тоже. Мошки летали перед носом, садились на мокрый лоб. Солнце стояло высоко, ни одного облачка не было на небе. Сейчас надо пойти, выпустить его. Все. Теперь уже все.
   За дверью было тихо. Очень тихо. Ей вдруг показалось, что он умер, курица приходила передать ей эту весть. Засов отошел в сторону, дверь подалась на нее, вперед и вниз уходила темнеющая пустота. Из погреба шел холод, Бабка начала спускаться и почти сразу почувствовала озноб. Стенки погреба крупными каплями отекали от влажности. Он ведь в одной рубахе пошел, вспомнила она. Темнота внизу пахла грибком и плесенью.
   Деда нигде не было. Сначала ей показалось так. Но вот в углу среди разных солений и варений она увидела его, сидящим на корточках с банкой огурцов в руках. Банка была большая, он поставил ее на колени и обнимал, как родную. Они смотрели друг на друга, долго и холодно, их взгляды разбивались о какую-то стену, и эта стена была непробиваемой. Наконец, Дед встал. Как призрак прошел мимо нее. Бабка почувствовала вдруг тяжесть на лице, как будто ее ударили. Слегка покачнулась. Если он сейчас запрет дверь, она не будет ни кричать на него, ни умолять. Но дверь он не закрыл.
   Дед рылся за печкой.
   - Что это ты там забыл?
   Дед не отвечал, только замер на секунду, затем опять зашевелился.
   - Дед?
   Когда до нее, наконец, дошло, яйцо было уже у него в руках. А ведь она хорошо запрятала же!
   - Не дам! - завопила Бабка. Она уцепилась Деду за шею. Дед повернулся спиной, чтобы она не могла дотянуться до яйца, а Бабка висела у него за плечами, словно дырявый куль с мукой. Тянулась руками, царапала его руки, пытаясь притянуть их к себе и напоминала старую, тощую, седую львицу, которая пытается забрать у врага своего детеныша.
   - Утоплю! - орал, хрипел Дед. - Утоплю в колодце!
   - Отдай! Не сходи с ума!
   - Это ты с ума сошла. - Дед уже не орал, а только кряхтел, задыхаясь от непривычной нагрузки. Задыхалась и Бабка, но держалась на нем, как клещ, не отпуская. Так, с волочащейся на спине Бабкой, он добрался до стола. Старуха дергала его за локти, пока яйцо, в конце концов, не выскользнуло у него и не покатилось по столу. Они возились, не давая друг другу достать его, каждый стремился в то же время дотянуться сам. Яйцо докатилось почти до самого края и, покачавшись, остановилось. Было оно такое же золотое, только вроде как чуть темнее стало, что, впрочем, было почти незаметно.
   На столе в это время каким-то образом оказалась одинокая белая мышь. Маленькая такая мышка, чем-то напоминающая комок снега. Комок снега сначала с любопытством наблюдал за поединком двух старых людей, потом ему это надоело, и он переключился на яйцо. Подполз, стал внимательно обнюхивать и царапать лапами. Однако яйцо никак не реагировало. Тогда мышь стала тыкаться в яйцо мордой, от чего то начало раскачиваться из стороны в сторону. Старики так увлеклись, что не заметили мелкого грызуна. Они продолжали борьбу, как вдруг услышали, какой-то стук. Словно горшок глиняный разбился.
   Бабка высвободилась из объятий Деда и, первым делом, опустила со всей дури кулак, туда, где сидела мышь, но зверь куда-то уже испарился. "Развелось вас, тварей!".
   Первым к яйцу подошел Дед; к тому, что им было. На полу валялись осколки чего-то золотистого снаружи и коричневого внутри. Бабка выглянула из-за плеча Деда.Тот не чувствовал облегчения или, уж тем более, радости, хотя и понимал, что мышь сделала то, что он хотел. Оказывается и не настоящее золото-то.
   - Что? Добился своего, - Бабка села на лавочку у стены, вся серенькая и такая маленькая, как та мышь. Деду ее вдруг стало по-человечески жаль, он хотел что-то сказать, но только сел рядом. Она сидела сбоку и как будто не сидела. Вся скукожилась, словно ее и не было вовсе и вдруг тихо, как это умеют только старушки, заскулила.
   - Ну, ну. Тихо, тихо ты, отрава! Тихо, - Дед обнял ее за плечи, а она совсем беззвучно тряслась у него в руках, и Деду от этого самому становилось скучно и грустно.
   - Ну, не реви. Не реви же ты... Слышь, Бабка.
   - Чаво...
   - А мы Рябушку попросим, она нам еще такое снесет.
   Курица вошла, словно услышав. Дошла до стола, осмотрела внимательно осколки на полу и вдруг, замахав крыльями, взлетела сначала на скамью, с нее на стол.
   - Снесешь нам яичко золотое, Рябушка?
   - Хрена вам!
   Дед с Бабкой решили, что им почудилось. Но тут из куриной глотки вновь донеслось вполне членораздельное клокотание:
   - Хрена вы у меня еще получите! Нечего. Обычные яйца будете получать.
   - ...ЕТИТ ТВОЮ...! - только и смог сказать Дед и мысленно перекрестился.
  
   Корабль медленно опускался, когда У смог заметить постороннее движение. Большой кусок камня, в просторечье именуемый метеоритом вошел ровно в боковую переборку, прорубив в борту хорошую рваную дырищу. Струя атмосферы вошла во внутренние помещения и буквально разорвала корабль пополам. На это ушли считанные секунды. Единственное, что успел сделать У - это закрыться своим любимым горшком, что впрочем никак не помогло ему избежать практически мгновенной смерти. Последнее, что пронеслось у него в мозгу, был вид планеты, где он оставил странную птицу, которая почему-то не хотела летать.
   Репа.
   Яблоко было твердое, зеленое и кислое. Кислое, почти как лимон. Но Дед не чувствовал кислятины. Он вгрызался в большой круглый плод, слюна стекала по бороде, Дед щурился и начинал усиленно работать останками зубов. Получалось весьма смачное хрумканье, которое расходилось от него волнами по воздуху и затихало где-то в вышине. Там, над ним, пролетали галки, ласточки. Дед смотрел на них и вспоминал о прошедшем. Какой раз уже это происходит? Семидесятый? Да нет, побольше уж будет. Каждый год приходишь на поле, сажаешь. Хлеб, картошку. Репу вот, тоже. Он посмотрел на корнеплод. Последняя осталась. И все. Можно отдыхать. Дед отбросил огрызок, взялся за лопату. Последняя репа полетела в разрытое углубление. Уж больно мала! Такая фигулька скорее всего не вырастет... Или нет. Не так. Не так надо. Жил-был Дед. Обычный Дед с обычной Бабкой. Жили они не бедно, не богато, не плохо, не хорошо, нормально жили. Растили Внучку, кормили Жучку. И Кошка у них была. И грызуны, конечно, водились, куда без грызунов. Кошка за грызунами бегала, Жучка за Кошкой; а Внучка за ними за всеми сразу, да только никого поймать не могла. Старики же ни за кем не бегали, сидели себе на печи, да телевизор смотрели. И вот, надоело как-то Деду без дела сидеть. Слез он с печи, да как встанет у окна и давай стоять. Смотрит куда-то вдаль, молчит. Бабка его спрашивает: - Ты че? (В смысле, что это ты, Дед, с печи вдруг вскочил ни-с-того-ни-с-сяго и у окна теперь столбом стоишь?) - Ась? (В смысле: Чего?) - Че сполз-то? Не сидится? - Маятно как-то... Поделать бы чего. - Что поделать-то? - Что... Ты скажи, что. - Репу вон пойди, посади, если неймется. - Какую репу? - А вон, в сарае валяется. - Да она мелкая, что твой горох, что ее сажать-то. Все равно не вырастет. - А ты посади, а там посмотрим - вырастет, аль нет. И правда, думает Дед, делать-то все равно нечего, пойти что ль, посадить. И пошел, и посадил, значит, репку. В самом дальнем углу огорода посадил. И забыл про нее. Прошел год. Весна прошла. И лето прошло. И осень. И зима. Снова наступила весна. Как нога наступает в снег и разбрызгивает его, так и она - пришла, наступила, одни брызги от снега оставила. Чирикали галки. Цвела черемуха. Сирень тоже зацветала. А на Деда вновь нашла весенняя маята. Он как раз на завалинке сидел, как тут она возьми да появись. - Тоска... - Вздохнул. Сидел, сидел, наконец, не выдержал - встал, пошел в дом. Смотрит, Бабка с Внучкой семечки лузгают. - Бабка, слышь... - говорит Дед. - Тоска, говорю. - Бабка молчит, семечки щелкает. - Бабк. - Ну, чего? - Что делать-то? - Опять маешься? - Ну. - Ты вродесь репу в затом году сажал. - Репу сажал? Что-то не припомню... Погоди, погоди... Точно. Эх, я, пень старый, совсем память никакая! - Вот и сходи, посмотри, может выросла.
   - Да ее небось русак уже давно вырыл и схрустел...
   - Да не ленись ты, сходи.
   Дед в затылке почесал:
   - И правда, сходить что ль?
   - Сходи, сходи, Дедушка, - говорит Внучка, а сама на семечки налегает.
   Ну, что ж делать - пошел Дед. Приходит, значит, он на огород, смотрит, а в углу, где он репку посадил, лопухи огромадные из земли во все стороны торчат. "Что ж это такое?" - думает. И стоит в удивлении. Долго так стоял. Пока Бабка не пришла. Тоже встала рядом и смотрит. Стоят они, значит, так вдвоем, на лопухи глядят, словно зачарованные. Наконец, Бабка очнулась, спрашивает:
   - Это что же, репка такая что ль?
   - Выходит, что репка, - отвечает Дед, а сам думает: "Таких-то вроде и не бывает".
   А Бабка, будто мысли его прочла, говорит:
   - Значит, быват... Хватит на нее глазеть, вытаскивай давай.
   Дед подошел к лопухам, да как схватится за основание, да как потянет. Тут-то ему поясницу и прихватило. Согнулся он пополам, а выпрямиться не может. Сел под стволом, сидит грустный, поясницу гладит. Бабка к нему подходит:
   - Ты что это тут расселся?
   - Переросла, видать, репка. Не вытащить мне ее одному.
   - Эх, ты, кулема, - сказала Бабка и сама как возьмется да как потянет. Вдруг что-то хвать - и хрустнуло у нее. Бабка тоже согнулась, сползла вниз, сидит рядом с Дедом, еле дышит.
   - Что, Бабка, и у тебя не получилось?
   - Нет, не получилось.
   Сидят они так под лопухами, вздыхают. Тут Внучка приходит, их увидела, спрашивает:
   - А что это вы здесь делаете?... И что это за дерево такое?
   - Что не видишь, отдыхаем, - отвечает Бабка.
   - А это, Внучка, репка моя так выросла, - отвечает Дед.
   - Чем вопросы дурацкие задавать, репу лучше помоги вытащить, - снова говорит Бабка.
   Отчего ж не помочь, решила Внучка. Взялась за репку. Как дернет!... И руку вывихнула. А репка, как лежит в земле монолитом неподвижным, так вылезать и не хочет. Присела Внучка рядом со стариками, за руку держится. Сидят они втроем, грустят, делать что, не знают. А вытаскивать-то репу надо. Тут, как говорится, хошь не хошь... Хоть сам вместо нее зарывайся, а репу вынь.
   Долго ли, коротко ли сидели они, а только прибежала к ним Жучка. Бабка говорит:
   - А вот и Жучка пришла.
   А Дед говорит:
   - Может, ты нам поможешь, а, Жучка? Ну-ка, давай репку подкопай.
   Жучка думает, почему бы не подкопать, и ну, давай лапами задними орудовать. Землю вокруг лопухов раскидывает, а земля та на Бабку, да на Дедку, да на Внучку летит: и все им в волосы, да за шиворот.
   - Ты что ж это, сволочь мохнорылая, делаешь, - кричит Бабка. - Ну-ка, фу!
   Раскопала, однако, Жучка неплохо. У репы верх низа (т.е. того, что под землей скрыто) виден стал, да широкий такой - не вглубь идет, а вширь расходится. И желтый, что твоя дыня. Делать нечего, пришлось Внучке со стариками в сторону отойти. Долго кряхтели Дед с Бабкой, разогнулись кое-как, наконец; встали подалее и показывают Жучке, давай, мол, копай дальше.
   В итоге, нарыла Жучка площадку вокруг основания метров десять в диаметре. И только тогда стала репа своими боками вглубь уходить.
   - Ну, - говорит Дед, - это какая ж она в высоту-то тогда получится, если ее вырыть. - А сам в бороде букашек скоблит.
   - Нет, - говорит Бабка. - Вырыть ее чтобы, так на это полгода уйдет, не меньше.
   - Ага, - говорит Внучка. - А вы ее не вырывайте.
   - А что ж с ней делать?
   - А ее выесть надо.
   - Как это?!
   - Очень просто. Дырку сверху прогрызть и съесть всю изнутри.
   - А что, это мысль, - говорит Дед. - Может и правда, а, Бабка?
   - Делайте, что хотите. Только, чтобы я лопухов этих через неделю здесь не видела. - Сказала так, развернулась и ушла, будто ее это и не касается.
   Посмотрел Дед ей вслед, покачал головой и говорит:
   - Ничего, Внучка. Мы и сами справимся.
   - Конечно, Дедушка. Что ее есть-то тут? За неделю смолотим.
   - Да уж, должны, - говорит Дед, а сам думает, зубов бы хватило, смолотить-то.
   И принялись они за дело. Дружно взялись.
   Сперва Дед топором лунку вырубил, а как помягче, да почище пошло, так они Жучку с Кошкой позвали, да и принялись вчетвером жевать, что есть мочи. Дед куски вырубает, а внучка их на мелкие части делит, всем поровну раздает.
   Один день прошел, следующий наступил. Они все едят. Третий день когда настал, Дед чувствует, челюсть уже устала, да и поспать охота. Внучке топор передал, а сам невдалеке прилег. Лег он, значит, поспать. А когда проснулся, смотрит, а Внучки нет. Куда это, думает, она, паршивка, убежала. Его одного, понимаешь, оставила. Вдруг слышит, голос снизу откуда-то раздается, из-под земли. Дед смотрит - там, где они репу выедали - дырка. Заглянул он в ту дырку и видит, сидит внутри репы Внучка с топором, а рядом - Кошка с Жучкой.
   - Что это ты там делаешь?
   - Провалилась, не видишь что ли? - отвечает Внучка. А потом вдруг заплакала и стала Деда умолять. - Дедушка, забери меня отсюда. Вытащи!
   Что ж это она пустая-то внутри совсем, думает Дед. Или Внучка все проела? Да нет, не может быть такого. Жалко ему Внучку стало, думает, и правда, вытащить надо.
   - Сейчас, Внучка, сейчас.
   Наклонился он над дыркой, руки вниз опустил, говорит:
   - Сейчас я тебя вытяну. Только ты мне топор сперва дай.
   Внучка думает, дам топор - Дед его заберет и уйдет, а меня здесь оставит. И говорит:
   - Нет, Дедушка. Ты меня сначала вытащи, а потом и топор получишь.
   - Дура, кто мне топор тогда даст, если я тебя вытащу.
   Делать нечего, пришлось топор отдавать. Дед топор достал, положил рядом с собой, снова руки вниз опустил, говорит:
   - Давай, теперь ты хватайся.
   Внучка за руки его схватила, Дед как начнет тужиться да пыхтеть - покраснел, как помидор. "И крупна же отросла, корова", - думает, а тут, как назло, Кошка по Внучке полезла, да Деду на руки. Как прыгнет. Да по рукам - на шею.
   - Куда ж ты, гадский зверь, лезешь! - орет Дед, шеей дергает, а сам вниз съезжать начал. Съезжал, съезжал и в итоге в репу завалился. Сидят они вчетвером уже в репе, делать что, не знают. Дед только иногда Кошку материт.
   Двое суток так сидели, репой подкреплялись. И надоела же им она! Страшно сказать. Тут Бабка, наконец, пришла, посмотрела, посмотрела, потом спрашивает:
   - И долго вы тут сидеть собираетесь? Я их, понимаешь, дома жду, а они здесь валяются.
   Дед увидел Бабку, улыбается, говорит:
   - А вот и Бабуля пришла!
   Внучка проснулась и давай кричать:
   - Вытащи нас отсюда, Бабушка!
   - Че орешь? Умельцы. Ничего сделать не могут по-людски. Сидите здесь, счас приду.
   Сходила Бабка за лестницей, принесла, спустила им вниз. Сначала Внучка вылезла, потом Жучка, потом Кошка, а последним Дед полез. Да только лез когда, лестница возьми, да и переломись под ним. Старая уже была, прогнившая. Дед прямо мордой вниз и рухнул с куском лестницы в руках. Лежит, не шелохнется. Бабка напугалась, звать стала:
   - Дед? А Дед? (В смысле, ты живой?).
   Тут Дед как зашевелится, да как застонет. Долго стонал, звучно. Наконец, перевернулся, на спине лежит вверх глядит. А из дыры на него Бабка с Внучкой, да с Жучкой, да с Кошкой смотрят. Ждут. И вдруг Дед как заорет:
   - Ты что принесла? Ты какую лестницу принесла?!
   - У нас другой сроду не было!
   - Была!
   - Я тебе говорю, не было!
   - А я тебе говорю, была!
   Долго они так орали. Внучка слушала, слушала, потом ей это надоело, и пошла она к соседу, другую лестницу просить. Соседа Мышкой звали. Был он парень юркий да хваткий, а Мышкой его прозвали за то, что он однажды с бодуна целый выводок мышей поймал и сожрал одним махом. С мужиками на спор. В деревне его после того случая недолюбливали. А Внучке он нравился.
   Вот она к нему приходит, а он во дворе сидит, табачок курит. А табачок, видно, не простой.
   - О, - говорит. - Какие люди! - А у самого взгляд мутный такой.
   Внучка чувствует, сосед - обкуренный, чурку ближайшую взяла, да как даст ему по башке. Тут-то он и пришел в себя.
   - Уй-е! - говорит. - Ты чего?
   - Помощь твоя нужна!
   - Помочь можно, отчего же не помочь. Только ты мне в следующий раз чуть пониже бей, хорошо? А то весь затылок уже отбили.
   - Хорошо. Бери лестницу, за мной иди.
   И пошли они, значит, до огороду. Приходят, смотрят, Бабка рядом с дыркой сидит - тихая, видать, орать устала. Мышка смотрит на лопухи, на дырку, спрашивает:
   - Это че это? (В смысле: Что это все значит?).
   - Ни че это, а лестницу вниз суй.
   Мышка лестницу в репу просунул, а сам думает: "Ничего себе, обкурился!". А уж когда Дед из репы вылез, тут он вообще офигел.
   Короче, стали они думать, что же им делать дальше. А Мышку по укурке на мысли разные пробило, вот он им и говорит:
   - Репу вашу рвать надо!
   - Это в каком же смысле? - спрашивает Дед. Он Мышке особо не доверял, а потому и к идеям его относился с подозрением.
   - А очень просто. Динамита внутрь насовать, а еще лучше тротила. Всю вашу тыкву разнесет к едрене фене.
   - И где же ты тротил возьмешь?
   - Ну, это уж вы не беспокойтесь, это моя проблема.
   - Да пусть он ее взорвет, слышь, Дед. Только бы глаза мои ее не видали.
   - Ну, давай, давай, террорист хренов. Только если дом наш снесет, ты мне избу новую собственноручно ставить будешь. Понял?
   - Понял, понял. Не боись, Дед. Все в лучшем виде сделаем.
   И вот достал Мышка у знакомого барыги тротила полные закрома, да забил им репу по самую дырку. Провод протянул и говорит:
   - А теперь все, матайте отсюда, и чтобы я ни одного сопливого носа поблизости не видел.
   Убежали все далеко, ждут. Мышка все не взрывает. Что же случилось, думают. А Мышка решил, чтобы не оглохнуть, травы тяпнуть чуток, ну, и ушел, по обыкновению, в себя. Дед ждал-ждал, надоело ему ждать, Внучку решил послать, узнать.
   - Не доверяю я ему, - говорит. - Сходи-ка ты, Внучка, да посмотри, что там да как.
   Подползла, значит, Внучка, глядит - Мышка обдолбаный лежит, балдеет. Улыбка блаженная, изо рта слюни текут. Ну, Внучка ему опять по башке дать хотела, да только он рукой закрыться успел и говорит:
   - Спокойно, Мышка-Нарушка на связи!
   - Я тебе щас дам связи, козел. А ну, рви давай!
   - Айн момент, Маргарита Паллна, - и как дернет за веревочку.
   Короче пол-огорода снесло подчистую, а еще половину реповыми ошметками завалило. Дед встал, за уши держится, ошметки с головы снимает и на Бабку орет:
   - Что, досажалась?! Еще попроси меня, я тебя самою вместо морковки запихаю!
   А Бабка не уступает:
   - Не умеешь сажать не берись! Руки растут неизвестно откель, а есче на других бросается!
   Так до сих пор и орут.
   Козлы.
  
   Голод никогда не отпускает волка. Он всегда рядом. Вечный спутник, вечный друг. Иногда он тихо сидит внутри и выжидает. Но если его долго не утолять, он начинает расти, он заполняет мозг и заливает кровью глаза. Единственное, что тогда становится нужно - это мясо. Свежее, сырое мясо. Сахарные косточки хрустят под зубами. Они такие нежные. Пока не обсосешь каждую, не успокоишься. Но вот проходит час, другой, и снова хочется есть. Рвать ляжки, глотку, перекусывать жилы, впиваться в кровоточащую тушу. Волк не виноват, что он - волк. А мясо не виновато, в том, что его всегда мало. Это такой закон. Закон природы.
  
   Мать. Сухая, поджарая коза. Слишком сухая, слишком много жил. Такое мясо тяжело жуется, да и для желудка не самый мед. Старовата уже козочка. Хотя, конечно, глотку перегрызть ей ничего не стоит. Когда она идет вот так по тропе, махая своим дурацким хвостом, что проще - выйти из кустов, да просто лапу протянуть - и свернуть шею рогатой. На день, два, пожалуй, хватит мясца. Но ублюдки малолетние! Как только она из дому выходит, приказывает им дверь на замок запирать. Привычка у них такая, видите ли. А замки в доме крепкие... Эх, козлята! Совсем другое дело. Молодые, свеженькие. Такие сочные! Нельзя, нельзя мамашку пока трогать. Сперва надо в дом проникнуть. Например, подгадать момент, когда она возвращается и дверь будет открывать. Только больно она прыткая, можно не успеть. Тогда все - облом. Нет, это дело надо обмозговать как следует.
   Волк мозгует, анализирует ситуацию. В окно не пролезть. И это ж надо - собственная мать детей за решеткой держит! Со всех сторон дом закупорила. Хорошо, хоть не замуровала. Ну да, ну да. О безопасности беспокоится. Как бы кто не залез. Ну, ничего, терпения ему не занимать. Рано или поздно детишки выйдут. Должны выйти. Надо же им гулять хоть иногда... А не выйдут, так можно и в гости напроситься. Только вот как? Вопрос...
   Волк лежит, развалясь на мху под березкой, его одолевают сон и лень. Он вял, вокруг вьются вялые мысли... Все козлы блеют; и мать-коза блеет. Поганые звуки. Но попробовать надо. Хо-хо, типа, мамашкой прикинуться.
   - Ме. Ме-е. - Нет, он явно не козел. Что ж, придется тренироваться. - Мее-е-е. Мее-ее-е. Тьфу!
   Так, ладно. Что дальше? Подойдет он, ну, проблеет допустим, бе, ме. Ему тут же откроют? Крыльцо наверняка просматривается. Так что кроме голоса нужна еще и шкура. Или хотя бы рога какие-нибудь... Ну-ка, еще раз:
   - Меее-ее, мее-е-е...
   Ничего, ничего, тренируйся, Волк, зарабатывай на мясо.
  
   Два дня прошло. Теперь он блеет, как заправский козел. Реальный такой козлина. Теперь он познал всю сущность блеяния - этого клича его рогатых собратьев. Осталось только бороду отрастить, да рога. Да простит его волчица-мать. До чего он дошел! Что голод со зверем делает. Однако, рога ему, действительно нужны, без рогов ему никак... Да, блеет он теперь просто сказочно:
   - Мэээ-эээээ...
   Что же с рогами делать? Без них его мелочь парнокопытная враз раскусит. Волк точит зубы о уже отслужившую кость. В брюхе пусто и неприятно. За это время только один кабан, зараза, попался. Да и надоела свинина. Ему козлятины хочется!
   Кстати. Мать-коза-то не при деле. У нее и надо рога, с башкой вместе одолжить. Правда, мала у нее голова, но это ничего. Он как-нибудь на морду да натянет.
  
   Волк сидит, замерев, полностью уйдя в себя. Ветер выглядывает из-за дерева и гладит шкуру. Шерсть чуть заметно шевелится. Ветер приносит с собой воспоминания, похожие на неоконченные сны.
   Вот, он залез в овчарню. Снаружи зима, холод, а здесь тепло. Бараны толпятся у стены, от их тел идет пар. Зверь чувствует за этим паром теплую кровь, а бараны жмутся друг к другу, стараясь спрятаться от него, хотя еще не понимают, что сейчас будет. Они тупые, и это его раздражает. Покладистость и глупость добычи делает из охоты примитивный обед, а Волку нужен азарт, желание жертвы посопротивляться. И тогда он, утолив сполна голод, начинает резать оставшееся стадо просто, чтобы наказать этих тварей за их тупость. Скот - скот и ест. Кровь залила почти весь пол. Зверь устал, его слегка шатает, он уже опьянел от крови. Осталось еще голов десять. Вдруг где-то за стеной поднимается шум и собачья ругань. Надо уходить. Срочно. Он лезет через дыру обратно и пускается, что есть мочи, прочь, по тропе вниз, к оврагу и дальше. Там лес. Лес укроет. Но он тяжел от крови и мяса, и бежать совсем не хочется. Сзади раздается ненавистное гавканье. Опушка совсем рядом. Вот уже ближайшие деревья. Прямо перед носом. Но кто-то дышит в холку, в хвост. Чьи-то клыки уже клацают с боков. Еще немного, и они вонзятся. И тогда конец.
   Волк открыл глаза. Поток воспоминаний потерял свои очертания и уплывает куда-то назад. Волк ведет носом. Воздух холоден и неприветлив вокруг. Тогда ему повезло. Был он здоровый и сильный, а собак было только трое. Хотя он до сих пор не понимает, как смог убить двоих. Третий пес отступил. Да, давно это было, теперь это лишь сон. Сон памяти.
   А сейчас? Смог бы он справиться с большой собакой? Хотя бы с одной. Мышцы уже не те, не такие упругие, сам стал тяжелее - брюхо отрастил, да и зубы подгнивают уже. Да. С собакой были бы проблемы. Но козлы-то не собаки. Козел - это даже не кабан... Кабан, кстати, юркий такой попался. Все вертелся, он ему никак вену нужную не мог перекусить. Все хрипел, свинья паршивая... А козленок, это не кабан.
   - Мээээ-эээ-эээ!
   Ну, в натуре, чем не козел.
  
   Ночь шуршит разной мелкой тварью. Лес не спит, скрипит над головой кронами. А козлики лежат, должно быть, в своих кроватках, мирно посапывают, блеют, глядя свои козлиные сны... Что-то он часто чесаться стал. Блохи что ли завелись? Да вроде неоткуда. Если только с кабана того переползли.
   Волку спать не хотелось. Хотелось выть: в пустоту, в бескрайность мерцающего неба. Но он просто сидел и молча объяснялся с прогорающей ночью.
   Рассвет. Быстро наступает. Стекает росой на траву. Все-таки он задремал под утро. Открыв глаза, зверь увидел, как солнце, еще не яркое, струится вдоль самой земли. Судорожно зазевал и начал жадно вдыхать запахи нового дня. Запах свежей крови проступал меж ними. Скоро. Уже очень скоро!
  
   Идет, не спеша. Неужели совсем ничего не чувствует? Какая же все-таки тупая скотина. Никакого чутья. Ну, обернись, дура! Хоть разок!... Нет. Полное нежелание подумать о собственной безопасности. Было бы преступлением не воспользоваться этим. Он просто обязан свернуть ей шею!... Ты же коза, у тебя козлята, подумай о них! А ты ходишь тут и плюешь смерти в лицо, словно забыв про нее. Нет, его не будут мучить угрызения за невинно убиенную скотинку. Сама виновата!... Правда, угрызения его так и так мучить не будут.
   Хруст. Раздался в лесу чересчур громко, словно что-то чужеродное. Словно что-то ужасное случилось. А что такое? Одной козой меньше, ну и что? Конечно, теперь козлята остались сиротами. И как ответственный за данное злодеяние, за эту, можно сказать, беспредельную жестокость, он, безусловно, обязан позаботиться о несчастных детях. Чего тянуть? Прямо сейчас и позаботится. Только морду с черепушки снимет. Мясо, пожалуй, он есть не будет. Его мясо помоложе ждет... Да. Натягивать на себя рожу подобного размера довольно хитрое занятие. Такая маленькая! Наконец, с горем пополам, натянул. Рога, конечно, висят, как неродные, но, в общем, держатся -самое главное. Шкуру он, пожалуй, надевать не будет - и так сойдет.
   - Мэээ.
  
   За дверью тихо, словно нет никого. Ишь притаились. Волк слушает, пытаясь уловить своим волчьим ухом хоть что-то. Тишина. Что-то уж слишком тихо. Разве детям не полагается шуметь, скакать, веселиться. Ну, что там молодые козлы делают: бадаться, цокать копытцами своими неокрепшими? Нет, что-то здесь не то... Неужели что-то почуяли. Да не может быть, он слишком тихо двигался для их козлячьего слуха. Ладно.
   Волк поскребся. Потом тихо постучал. Молчит тайга.
   - Мэээ. Мэээ-ээ, - тихо. Вдруг что-то зашебуршилось, зашевелилось. К двери приблизились.
   - Мэээ-ээ.
   Тихо. Наконец, открывают замок. Ну. Давайте же. Ваша мама пришла!... Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой - он трудный самый... Что-то долго копаются. Ключ застрял? Ну, же.
   Все смолкло. Неужели почуяли? Может еще поблеять? Только он собирался вновь заголосить по-козлиному, как что-то щелкнуло и... Дверь подалась. Открыто.
   Внутри тихо, никого не видать. Комнаты. Лестница, ведущая на второй этаж. Где же вы, козлятушки? Ребятушки? Волк ведет носом, но нюх здесь бесполезен - тут повсюду козлиной воняет. Ну, ничего. Кто ищет, тот найдет... Что-то неприятно тяжелое упало на Волка сверху. Темные пятна пошли перед глазами, замелькали, потом снова прояснело. Зверь потряс головой, стянул козью морду. Сзади валялась доска. Здоровенная такая. И шишка, должно быть, будет здоровенная. Хороши шутки! Так ведь и помереть можно. Нет, ребятки, сегодня ваш день!
   - Кто же так гостей встречает?! Мэээ-эээ. Мэээ-эээ!
   Что-то ему подсказывало, что детки прячутся наверху. Тихо ступают лапы по старым избитым ступеням. Всюду следы от копыт. Они там, точно! Вот, верхняя ступенька... А вот и козлик! Белый такой , рогатый уже, стоит, смотрит на него своими тупыми глазками. Что-то крупновата молодежь пошла. Ну, да ладно, мяса больше, значит, будет. Ну, иди сюда. Боится. Не бойся... Не хочешь подходить к дяде Волку. Ну, ничего, он к тебе сам подойдет. Вдруг что-то стало надвигаться на него. Огромный шкаф, гремя, оттесняет Волка к лестнице. Можно было проскочить мимо, но он не сообразил, и вот уже шкаф перегородил весь пролет. Вот он уже завис над ним и наклоняется. Зверь успел отпрыгнуть в последний момент. Деревянная дура опрокинулась на ступени и с каким-то невероятным шелестением поехала вниз. Грохот и треск заполнили на несколько мгновений дом, когда шкаф въехал со всей дури в стену, затем все снова покрылось тишиной.
   Что ж это за дети, думал Волк. Это кони здоровенные, а не козлята уже, такие шкафы толкать. Он посмотрел наверх. От резких прыжков его слегка шатало. Да, добыча оказалась менее покладистой, чем предполагалось. С мамашкой он как-то по быстрому разобрался, а тут прямо-таки гонки на выживание. Ну, вырастила мать чад! Это уже начинало действовать зверю на нервы. Ладно. Вряд ли у них там еще шкаф припасен. В любом случае, нечего рассусоливать. И он не стал рассусоливать, а ринулся уже на полной скорости на второй этаж. Два прыжка - и он на месте. Пусто. Только козьи койки, да козий стол, да еще сундук с козьим барахлом. Козлы-то где? Были же козлы. В прятки решили поиграть? Сейчас будут вам прятки. Под кроватью спрятались? Одеяла пониже спустили, чтобы никто не догадался.
   - Не надо бояться. Мэээ.
   Под кроватью никого. А под той? Тоже... Эх, молодежь. Никакого уважения к возрасту. Он же все-таки уже не мальчик, чтобы вот так бегать за ними. Что за баловство такое!
   Все исчезло вдруг. Свет погас, черная пелена накрыла зверя! Спокойно. Это детки шутят. Накинули на него какую-то тряпку и смотрят как дядя Волк пытается выбраться. Но выбраться никак не получается, и страх вдруг накатывает черной волной. Козлята, козлята, не надо так шутить - какие-то не детские у вас шутки. То доской по голове озадачили, то теперь это. Что же это такое!?! Волк начинает задыхаться. Ткань плотная, сквозь нее не прорваться. И тут вдруг - сильный удар! Потом еще один. Потом еще. Удары сыпятся со всех сторон, как шишки сыпятся с сосен. Их много, и они не прекращаются. Волк, оглушенный, все еще пытается удержаться на ногах, но куда-то проваливается, словно погружаясь в липкую непроницаемую лужу.
  
   - Смотри, очнулся.
   Молодой, но шустрый козлик нагло дышит ему чуть не в самую пасть. От его подросткового блеяния Волку становится тошно. Все тело болит, в голове гудит. Волк чувствует, что не может двинуться с места. Он лежит на кровати, лапы привязанными по углам какими-то жгутами. Жгуты стянуты неимоверно сильно, лапы свело.
   - Ну, что, козел! - Этот звереныш что-то чересчур смел для козла. Дотянуться бы до его глотки. - Зря ты не сдох, падла!
   - Ну-ка, развяжите меня. - Он не узнал свой голос. Какой-то полурык, полухрип. Проблеять бы сейчас он вряд ли смог.
   Козлиное копыто опустилось ему между лап, примерно туда, где находится хвост. Резкая боль прошла снизу через спинной хребет по всему телу и на мгновение перекрыла дыхание. Волк взвыл и зашелся в судороге. Тут подошел второй козел, покрупнее. Явно старший братец, наверное самый главный во всей этой кодле. Он смотрел на мучения зверя с явным удовольствием. Еще издеваются, ублюдки малолетние! Внутри у Волка заиграли злоба и ярость. Никакая травоядная сволочь не смеет смотреть так на него. Он перестал дергаться, потом рванулся, что есть мочи. Бесполезно. Только в брюхе что-то болезненно зашевелилось. С голодухи, наверно. Придется жгуты эти перегрызать. Но не сейчас.
   - Что хорошо? - козел говорил с ним надменно и как-то не по-детски. Да, это был уже явно не козленок. - А когда мать нашу резал, хорошо было?
   Эх, козлята, козлята, за мамку, значит, обиделись. А ведь зря. У него работа такая, охотиться за вами, за мамкой-козой вашей, он по другому не может, он же - хищник. А вот козлам молодым так вести себя не полагается... Хотя, это же козлы, кто их знает.
   Как же болит брюхо! Каждый раз, как он пытался двинуться, повернуться, внутри словно камни перекатываются. Сколько он уже здесь? Козлы спустились вниз и теперь орут свои козлиные песни. Давно уже блеют, как не надоело. Когда ж они замолчат? Да, попал Волк. Три раза уже пытался до жгутов дотянуться. Хорошо привязали ребятишки, крепко.
   Да, в пузе бардак полный. Пожрать бы чего. Ладно, рано или поздно эти садисты малолетние успокоятся, улягутся, тогда он со жгутами разберется... А потом уже и с ними. Как хочется перерезать все это рогатое племя. Но нет. Просто так он их не сожрет (хотя жрать, конечно, очень хочется). Они у него долго подыхать будут, не как мать. Страшно будут подыхать. Мамку они пожалели. Себя скоро жалеть будете!
   Сон. Псы. Кругом одни псы. Они не нападают, просто молча смотрят на него, обступив со всех сторон. Их так много, что они покрывают собой все видимое пространство вокруг. От них некуда деться, от их глаз не укроешься. Что им надо? Чего они ждут? Почему не нападают? Мать-волчица! Где ты?! Почему не закроешь сына своего от этих ненавистных глаз? Чего они ждут!...
   Хорошо завязали ребятки. Надо отдать им должное, жгуты вяжут на славу. Наконец, на первой лапе вроде как поддаваться стал. Что-то тихо у них там внизу. Спят? Зубы увязали в упругих путах, жевали, но те никак не хотели перегрызаться. На каждый жгут ушла уйма времени. В конце концов, освободившись, он слез с кровати. Что ж с брюхом-то? Как у беременной собаки, вниз оттягивает. И рези страшные. Там точно - камни. Что эти гады рогатые с ним сделали? Кирпичей кучу насовали? До лестницы дошел, словно пол-леса обежал. Нет, так дело не пойдет. Так. Внизу никого... Куда ж вы подевались ребятки? Ушли. Тем лучше. Он тоже сейчас уйдет. Передохнет на своей, так сказать, территории, от камней избавится, а потом вернется. И пообедает, наконец! Сколько ж он не ел то уже? И второй раз он уже так не попадется...
   Преодолеть лестницу - что может быть проще. Особенно, если брюхо бьет каждую ступень с гулким стуком. Кишки взрываются внутри, хочется скулить, тонко и непрерывно. Но надо терпеть. Вот уже и первый этаж.
   Оказавшись внизу, Волк еще долго пытался отдышаться, унять спазмы. Но спазмы не унимались. Да и валяться здесь долго не стоит... Дверь не заперта. На дворе ночь. Он двигался аккуратно, волоча пузо по земле - так было легче. Наконец, лес. Еще немного. Зверь дополз до каких-то кустов, волочась на полусогнутых. Все брюхо в пыли. Сил почти не осталось. Он залез под кусты и отвалился. А теперь спать. Набраться сил. А потом надо будет как-то выковыривать эти камни. Иначе ему долго не протянуть. Ну, козлята, услужили. Хорошая получилась охота, ничего не скажешь!
   Серое и словно разбухшее тело валяется в кустах обессиленной тушей. Зверь смотрит полуприкрытыми глазами сквозь ветку можжевельника. Там, где-то в небе, мерцает молодая луна, тускло и золотисто.
   Хочется выть. На судьбу, на луну. Судьба ведь никогда особо не жаловала его. А теперь, видимо, решила совсем добить. Нашпигованный, как баран, он не знает, как все это вытащить. И никто ведь не подскажет. Никто, никогда и ни в чем ему не подсказывал и не помогал. Он Волк. Волк всегда один. Только мать-волчица иногда приходит к нему... Она где-то там, наверху - где луна. Где-то там. Когда он видит луну, ему хочется выть. Так он призывает мать. Мать иногда приходит. Но сейчас мать почему-то не слышит его. А луна - молодая и холодная, от нее самому становится холодно.
   Жук - черный, блестящий, медлительный - исследовал серую шкуру. Он уже принял тело за мертвое и пользовался тем, что никто пока больше не обнаружил его добычу. Но вот тело задрожало, жук, поняв свою ошибку, быстро засеменил, стал спускаться. Но Волк стряхнул его раньше, вставая. Он проснулся, повел носом. Утро уже вовсю заполнило лес. Козлы, наверное, уже спохватились. Занервничали. Опять брюхо скрутило. Проклятые камни!
   Он не будет носить эту дрянь до конца своих дней. Овраг где-то рядом. Лучше сдохнуть, чем так мучиться... А вот и овраг. Склон. Внизу выступают камни. Он прыгнет на эти камни, разрежет брюхо, и сможет тогда освободиться. Безумный план. Но что еще остается! Так они выходить не хотят. Придется им помочь. Только бы башку не разбить.
  
   Когда козлы нашли его, он еще дышал. Кровь из брюха почти уже не шла; по разодранной шкуре ползало несколько мух. Напоровшись на каменный выступ, зверь смог еще как-то перевернуться на бок, и дыра в животе темнела на фоне серой с темным шкуры. Была она (дыра) недостаточно большой, чтобы камни начали вываливаться наружу, но вот крови вытекло прилично. Она уже впиталась в землю вокруг, а на шкуре высохла и темнела неровными потеками.
   Когда они подошли, Волка вдруг начал бить озноб, недовольные мухи забеспокоились.
   - Ну, что, добьем?
   - Да, шкуру с него содрать!
   - Нет, отрежьте ему голову. Он матери голову отрезал.
   - Отрезать голову!
   - Отрезать! Голову!
   - Мээээ!
   - Мэээ! Мэээээ-ээээ!!!
   Запах сосны и ромашки в лесу. Запах весны. Козлы спустились в овраг. Старший из них продолжал стоять наверху и только смотрел, довольно кивая. Лес вокруг щебетал, весело шурша, пробуждаясь к новому сезону цветения и любви.
   Летят утки...
  
   Вот ты меня послушай! Жила тут одна бабка. Мерзкая довольно-таки старушенция. Звали ее Яганной или, по-простому если, - Ягой. Лет ей было под девяносто, но держалась она еще бодрячком. Хотя на вид, конечно, не очень была: вся в прыщах и с непропорционально кривым носом. Но не это главное. Главное, что очень она детей не любила. То есть до такой степени не любила, что таскала их постоянно к себе и делала там с ним что-то...В общем, что-то такое с ними делала, после чего они, как правило, домой уже не возвращались. Люди говорили, что она их там жрет. Ну, типа, хавает...Все это, конечно, сказки. Жрут людей людоеды или каннибалы какие-нибудь, а эта бабка типичная маньячка была...Так вот, таскала она бэбиков, таскала, но случился однажды с бабулей такой конфуз.
   Жили в одной деревне брат с сестрой. Сестру Машкой звали, а брата Ивашкой. Ивашке - лет шесть, а Машка постарше была. Жили они одни, родителей у них не было. Их местный пастух в коровьем навозе нашел. Так они молоком по жизни и пахли...Что ты ржешь?...Одних в капусте находят, других еще хрен знает в чем, а эти в навозе оказались...Не знаю я, почему молоком! Потому что навоз коровий!...Короче, пастух их у себя решил оставить; кормил, поил, мамкой им был, папкой. Но такая фигня случилась, нажрался он однажды, его коровы пьяного и затоптали. Хибара его Машке с Ивашкой перешла. Так и остались они жить вдвоем. Когда маленькие еще были, их люди подкармливали. А как Машка подросла, стала хозяйством заниматься, всякую там картошку, лук сажала. Ивашка постарше стал, помогать ей начал. Так и жили...
   И вот послала как-то Машка Ивашку за грибами-ягодами в лес. Говорит, сходи, Ванча, грибочков собери. Послала, короче. Ивашка по лесу целый день матался. Каких-то опят, лисят насобирал полкорзины, ну, в общем, особо не разжился. А ничего не поделаешь, уже домой пора. Уже вроде как в обратный путь лыжи навострил - бац, смотрит - местность незнакомая какая-то. Ивашка тут стреманулся децл, чувствует, что далековато ушел. Искал, искал дорогу - вышел, наконец, на какую-то поляну. А уже смеркается. Ивашка притомился, решил на поляне отдохнуть, прилег, да и заснул. Лежит, значит, сопит. А тут птички по небу летят, стройным клином. И не простые воробьи какие-то там, а утки дрессированные. Увидали они - пацан на поляне валяется, хвать - и унесли.
   А сеструха, тем временем, брата ждет, думает, сейчас грибочков поест, орехов всяких. А только накося! Целый день ждала, брата, естественно, нет. Вечер наступил - Машка все ждет. Ночь уже - Машка не спит, ждет. А ты как думал? Грибочков-то хочется... В общем, до утра у двери, как дура, просидела. Ну, потом ей это надоело, думает, надо брата искать. И пошла искать. Взяла, хлеба с картошкой наложила в мешок (типа, котомку) и в лес двинулась. Идет по лесу. Следы все, каждый камень на земле рассмотрела, каждую веточку обнюхала, и, в конце концов, на след брата вышла - на ту поляну попала. Присела на поляне, думает, куда дальше идти. Следы-то Ивашкины обрываются. Сидела, сидела, видит, по небу птицы летят. Только не утки дрессированные, а обычные галки. И летят они не ровным клином, а в хаотическом беспорядке. Так что, только посмотрели они безучастно вниз и дальше полетели. Машка решила, что это, типа, добрый знак и за птицами следом подалась. Прям бегом побежала. Птицы-то быстро летели. Машка несется за ними, что есть мочи - с поляны снова в лес - ветки ей по лицу бьют, все лицо красное. Бежит так, бежит; не знаю, может до полдника бежала, может больше. Тут кочка какая-то, Машка об нее споткнулась и полетела, и головой прям в пенек - бац! И вырубилась минут эдак на сорок. Потом очнулась, смотрит - на пеньке мужик какой-то сидит, сам мелкий, не больше домашнего кота, а на голове шапка, типа, как шляпка у гриба. Ну, и борода, естественно, лопатой. В лесу, сам понимаешь, без бороды - никак. Машка его спрашивает:
   - Ты кто?
   А он ей отвечает:
   - Ты что, девушка, совсем сказки не читала...
   А она ему:
   - Во-первых, я еще не девушка. Во-вторых, вопросом на вопрос отвечать неприлично.
   - Ну, извини...
   - А в третьих, мне сказки читать некогда, мне брата надо искать.
   - Да? У тебя брат есть?
   - Да...А ты кто?
   - А ты как думаешь?
   - Я с тобой в догадалочки тут играть не собираюсь...
   - Да ладно тебе. Давай поиграем, а я тогда, может быть, с братом тебе помогу.
   Машка подумала, мозгами пораскинула и говорит:
   - Ладно, давай.
   - Так как ты думаешь, кто я?
   - Пес-барбос.
   - Нет.
   - Хмырь болотный.
   - Неа.
   - Дурак старый.
   - Будешь оскорблять, помогать не стану!
   - Ладно, ладно. Живчик волосатый.
   - Нет.
   И так далее. Долго они так играли. Машку это, в конце концов, достало, она уже хотела мелкого этого послать (в чисто поле), но старик, видать, наигрался и говорит:
   - Ладно. Не знаешь - я сам скажу. Зовут меня старик-лесовик или просто - дед Архип. А ты Машка, я знаю.
   - Откуда это ты меня знаешь?
   - Я и брата твоего знаю. Его ведь Ивашкой зовут?
   - Да. Ты, кстати, помочь обещал.
   - Ну, да, ну, да, - дед Архип прищурился и говорит, - Ты у белки спроси, - и исчез вдруг. То есть, раз - и растворился!
   Машка глазами хлопает, ничего понять не может:
   - У какой белки? - вокруг деревьев походила, деда поискала - нет нигде. - Какая белка-то? - Потом выругалась, - вот старикашка вредный!
   Делать нечего, пошла белку искать. Ходит, ходит. Как назло, ни одной белки нет. Хотела уже Машка заплакать от безнадеги, и тут, глядь - на ветке грызун какой-то. Только не белка, а какой-то странный. С большими ушами и с большой красной мордой. Машка его спрашивает:
   - Ты - белка?
   - Я что, на белку похож? - отвечает неведомый зверь человеческим голосом.
   - Да нет, не очень. Ты, наверное, бурундук.
   - Слушай, тебе что, спросить больше не о чем?
   - Нет, есть вопрос. Где мой брат?
   - Ивашка?
   - Да.
   - Далеко, отсюда не видать.
   - А конкретно?
   - А конкретно ты с братвой базарить будешь...
   - Слушай, ты помочь можешь или нет?
   - Ну, хорошо, хорошо, спроси меня еще раз.
   - Где мне брата искать?
   - Там, - сказал так неведомый зверь, показал лапой куда-то вдаль и исчез. Прямо как дед Архип.
   Машка думает, вот гады, нет, чтобы по-человечески сказать, они только издеваются. Но ничего не поделаешь, пошла, куда ее послали...Что ты там все жуешь? Если не интересно, я рассказывать не буду...Тогда слушай нормально. Ну вот. Пошла, куда ее послали. Долго шла, пока вечер не настал. В лесу потемнело, видно хреново. Бац, камень впереди валяется - здоровенный такой валун. А на нем что-то написано. Машка, естественно, в потемках прочесть не может, думает, надо здесь переночевать, а завтра прочитать, что там такое. Так у камешка и уснула. На утро просыпается, мусор (веточки) с башки стряхивает, смотрит на камне слова: "Не туда идешь, дура". Про кого это, думает. Меня сюда белка послала, так что я туда иду, однозначно. Двинулась дальше. Хлебом перекусывает, воду из ручья пьет, брата повсюду кличет. Но лишь лес откликается на ее позывы. Наступил полдень. Видит Машка, еще один валун валяется. Читает: "Ты, что не поняла? Тебе русским языком сказали - не туда идешь!" Нет, думает, не может быть, чтобы это для меня написали. И дальше идет. Еще два часа проходит...Слушай, ты спокойно сидеть можешь? Что ты там все лазеешь?...По маленькой? Ладно, давай...Ху...Огурчик дай...Вот.
   Опять идет. Я не знаю, они там все ходить любили, что ты! Их хлебом не корми, дай по лесу лишние сутки пошататься. Короче, наткнулась она еще на один камень. Только там уже ничего написано не было. Стоит обычный такой валунчик, а на нем ляга зеленая сидит - натуральная жаба - вся в диатесе каком-то и глаза пузырями. Сидит, будто сама из камня, не шелохнется. Машка думает, дохлая что ли, только руку к жабе протянула, вдруг слышит голос:
   - Не лапать!
   Машка обернулась - никого. Направо посмотрела - никого. Налево посмотрела - тоже пусто...Нет, мне пока больше не надо. Ну, думает, чудеса. Снова руку протянула. Опять:
   - Не лапать!
   Что за шутки, думает и спрашивает:
   - Кто говорит-то?
   - Глаза разуй. Совсем что ли? Передо мной тут стоит с руками своими и еще спрашивает...
   Машка на лягушку смотрит:
   - Это ты что ли?
   - Нет, попка-дурак!
   - А почему тебя трогать нельзя?
   - Потому что я тебе не свинка морская...Нашли моду, как увидят, сразу лапать начинают...
   - Ох, какие мы нежные!
   - Да. Ты, кстати, читать-то умеешь?
   - Да, меня в деревне грамоте учили.
   - А что тогда прешься, куда не следует. Не для тебя что ли написано?
   - А что для меня?
   - Слушай, ты что, правда, дура такая?
   - Сама ты -дура! - Надоело Машке слушать такое обращение, она уже было собралась мимо пройти. Но тут жаба как заорет:
   - Стой!
   - Ну, что еще?
   - Ты брата найти хочешь?
   - Хочу.
   - Тогда не ходи туда.
   - Почему?
   - Не важно. Не там твой брат.
   - Меня туда белка послала.
   - Ты больше белок слушай.
   - Меня к ней старик-лесовик послал.
   - Дед Архип?
   - Да.
   - Знаю я этого деда. Тот еще шельма. Его слушать - себе вредить. Он маму обманет, не подавится.
   - А кого слушать?
   - Никого не слушай. Меня слушай.
   - А почему я тебя должна слушать?
   - А потому что я плохого не посоветую. Я тем, кто меня не трогает, помогаю. Ты верь мне.
   - Ну, и где же мне брата искать?
   - Домой возвращайся. Там его и найдешь.
   - Как это?
   - А так. Он уже вернулся...Мне не полную. Так...Ну, давай!...Сперва Машка-то обрадовалась, думает, дело говорит жаба, может и правда, брат вернулся, а она тут вторые сутки болтается, как мухомор на болоте. Но что-то ей в этой жабе не нравилось. Не стала она ее, в общем, слушать, домой не пошла, пошла дальше. А лягушка ей вслед кричит:
   - Не ходи, кому говорят! Пропадешь!
   До конца дня прогуляла Машка - все впустую. Весь хлеб с картошкой только смурляла. Уже не знает, что ей делать. Сама, можно сказать, заблудилась. И тут, наконец, увидала меж ветвей свет. Ветки раздвинула - глядь, домик небольшой стоит. Она к домику подходит, в окно заглянула - там свет горит, а никого не видно. Машка в дверь постучала. Никто не отвечает. Она дверь подергала, та открылась; ну, Машка вошла, смотрит - комната большая. Людей нигде нету, а посередине комнаты стол стоит. На столе тарелка гречневой каши и крынка с молоком. И лампада горит (подсвечник такой, без электричества). А Машке есть охота - страсть! Хлебом-то особо не наешься. Ну, она приглашения ждать не стала, села и за кашу без лишних разговоров принялась. А как съела всю, да молоко выпила, так ее на сон потянуло. Она...Нет, не буду...Не буду, я сказал. Ты слушаешь?...Она прям на столе и заснула.
   И снятся ей странные сны. Появляются перед ней поочередно, то дед Архип, то жаба, то зверь неведомый, который не белка и не бурундук., и кричат откуда-то издалека, беги, мол, отсюда скорее. А Машка все от них отмахивается. Отмахивалась, отмахивалась, пока не проснулась. Глаза открывает, а все трое перед ней на столе сидят: и старик-лесовик, и зверь неведомый, и жаба. Видно, о чем-то спорили, а как заметили, что Машка проснулась, тут же замолчали, на нее уставились. А она на них. Долго так друг на друга смотрели. Потом дед Архип спрашивает:
   - Ну, что, поспала?
   - Поспала, - отвечает Машка.
   - Ну, вот и хорошо. А теперь иди.
   - Куда?
   - Домой.
   - А брата не ищи, брату все равно уже не поможешь.
   - Я вам не верю!
   - Тут уж верь - не верь, ничего не изменишь.
   Заплакала Машка, ей брата-то жалко. Да и себя тоже. Прикинь, столько ходить, а тут тебе говорят, облом, сестренка, не жди родного...Да не буду я больше, сказал!...Жаба ей говорит:
   - Ну, не плачь, не плачь. Иди, правда, домой, пока с тобой самой ничего не случилось.
   Машка смотрит на них и думает, не верю я вам. А вслух говорит:
   - Я без Ивашки домой не вернусь.
   Дед Архип говорит:
   - Тьфу. Ну, и дура!
   А зверь неведомый говорит:
   - Я ж вам говорил, что она упертая.
   - Ну что, может правда, поможем девчонке?
   - Нечего. Мы не для того здесь поставлены, чтобы людям помогать.
   Машка к их разговорам прислушивается, спрашивает:
   - А для чего вы здесь поставлены?
   - А ты что же, до сих пор не догадалась?
   - Ну, в общем, догадалась, конечно...
   Жаба слова забубнила, словно аксиому или давно заученный текст:
   - МЫ ЗДЕСЯ ПОСТАВЛЕНЫ, ЧТОБЫ МЕШАТЬ ДОБРЫМ ЛЮДЯМ НАЙТИ ДОРОГУ ТУДА, КУДА ИМ НАДО...
   - Но уж больно ты упрямая девчонка. Нам это нравится!
   - За себя отвечай. Лично мне...- попыталась высказаться жаба, но дед Архип ее перебил. - Помолчи, - видно, он был поглавней. - В общем, мы думаем, что надо тебе помочь.
   - Я вам не верю.
   - Конечно, ты нам не веришь. Только у тебя другого выхода нет.
   Машка думает, и правда ведь, нет.
   - Говори, хочешь, чтобы мы тебе брата помогли найти?!
   - Хочу!
   - Тогда смотри сюда.
   И появилось перед ней блюдечко с золотой каемочкой, и в нем Машка увидела всю дорогу к брату. Вела эта дорога к странному дому. У Машки, короче, вся эта картинка на подкорку записалась, ну, как видеозапись. Не знаю, гипноз какой-нибудь они использовали или еще чего-то, точно не скажу. Ну, в общем, усвоила она всю информацию за полминуты, вскочила, как ошпаренная и побежала вон из дома - через лес, все дальше, и дальше, и дальше. Бежит, как заводная, ничего не замечает. Паутина, листья ей по морде хлещут, ей хоть бы хны. И бежала она так, пока не уперлась в странный дом. Его еще избушкой на курьих ножках называли. Короче, ходячий дом. Такие дела. Машка встала перед ним, а как войти не знает. Дом-то высоко и без дверей. Со всех сторон обошла - всюду одни окна только, прикинь! Думает, что делать, как внутрь проникнуть. Брат ведь в доме, стопудово. Если, конечно, эти чудики опять ее не накололи. И тут слышит шум, крик. Ну, она в кусты - прыг и ждет. Смотрит, с неба стая уток дрессированных спускается, приземлилась и давай крякать по-утячьи, что есть мочи. А Машка из кустов за ними, типа, наблюдает. Вдруг видит, у избы внизу между ног люк какой-то открылся...И оттуда появляется наша бабка...Ты слушаешь?...Слушай, тебе не хватит? Ну, смотри...И появляется баба Яга. Как я сказал, старушенция она довольно гаденькая была - и с виду, и сбоку, и сзади. Машка как ее увидела, ее аж передернуло всю. Но ничего, сдержалась девчонка, усидела спокойно на месте.
   Бабка тем временем какой-то корм стала уткам раскидывать. Раскидала, раскидала, утки пожрали, и бабка снова в дом полезла. Машка думает, надо бабку как-то оттуда выкуривать, да и утки тут еще эти. Решила подождать. Ждала, ждала. Время идет, птички все не улетают. Тут бабка снова из своей конуры вылазит, что-то уткам каркнула, они раз - взлетели в небо и унеслись куда-то за верхушки леса. А бабка постояла, постояла, носом своим кривым понюхала и обратно, шасть. Машка чувствует, братан там, в избушке, томится, надо брата вызволять. Что же, думает, с бабкой-то делать. В общем, нашла на земле шишку и в окно запустила. Спряталась за кусты. Бабка в стекло носом ткнулась, посмотрела недовольно, но видно решила, что это птица какая-нибудь случайная крылом задела и морду убрала. Машка еще шишку кинула - бабка опять морду высунула, уже дольше стояла, все высмотреть пыталась, кто это дурака валяет, но так дурака и не увидала. Снова исчезла. Тогда Машка взяла камень такой тяжеленький и ровно в стекло его зафиндюрила, а сама опять в кусты подальше - прыг. Сначала все тихо было. Потом бабка из пола выпрыгнула и как заорет:
   -Это кто тут озорничает?
   Зарычала, заверещала. Откуда ни возьмись, у нее в руках метла оказалась, а рядом ведро большое - ступа, если по-научному. Она в ведро как сиганет и давай метлой махать изо всех сил. Пыли, листьев кучу вокруг подняла, тут ее ступа от земли оторвалась, вверх, как торпеда взмыла и в небесной синеве затерялась. Машка, не долго думая, к избе побежала, хотела, было, в люк уже залезть, а изба вдруг на ногах своих курьих в сторону, раз - и отпрыгнула. Машка удивилась, конечно, но снова к избе пошла. А изба уже чувствует, что в нее кто-то чужой влезть хочет и близко не подпускает ее - пятится. Машка к ней - изба от нее. Машка к ней - изба в сторону. Короче, играли они так в салочки, пока Машка вся не вспотела. Чувствует она, избу по-любому надо ловить, а то сейчас бабулька прилетит -и все, облом. Стала тогда она кору с ближайших берез обрывать, да лыко из нее делать, да веревки из лыка плести. Сплела два каната вот такенных, нацелилась, и сначала одну ногу у дома заарканила, потом вторую...Чего?...Как, как...Вот так!.. В то время в деревнях детей еще не тому учили...Короче. Захватила она избу. Канатами к березе привязала. Та дергается, а ничего сделать не может. Машка в люк шасть. Смотрит, в избе дым какой-то, вонь. Брата зовет - нет брата. Сунулась под лавку - нет под лавкой. Сунулась под стол - нет под столом. Сунулась на печь - нет на печи. В печь залезла, а там темно, все в саже - вроде никого, горшок только одинокий стоит Машка на всякий случай брата позвала. Прислушалась - вроде тихо. Потом вдруг слышит, всхлипы какие-то. Она в горшок полезла.
   - Ивашка! - Ивашка сидит, чумазый, испуганный, тощий, как доходяга, хнычет, сестру сперва не узнал, потом вспомнил, бросился ей на шею. Да только в печи не особо обнимешься. Вылезли они, короче...Оба плачут, не нарадуются, друг на друга не наглядятся. Отплакались, повернулись, чтобы домой бежать; а тут - бабка Яга - стоит прямо перед ними и как-то не по-доброму улыбается. Машка думает, когда это она вернуться-то успела. Ивашка ей за спину прячется, дрожит.
   - Что ж ты, деточка, мне жилище портишь. Стекла бьешь, по ногам вяжешь, - говорит она своим вороньим голосом.
   - А что ж ты, бабушка, моего брата таскаешь, - говорит Машка, а сама лихорадочно соображает, как бы ей с братом из этой передряги целой да живой выйти.
   - А уж очень он мне приглянулся.
   - Да?
   - Да. Да и ты мне нравишься.
   - А почему это я тебе, бабушка, нравлюсь?
   - А ты - такая сладенькая, да ладненькая, - говорит бабка, а сама зубом цикает. Подозрительно очень цикает. Одно слово, маньячка! Машке не по себе как-то стало, она назад отступает и брата отталкивает. Надо бы, думает, к люку пробираться. А люк, как назло, бабка загородила. И все зубом цикает. Потом смеяться начала, долго смеялась. Машка думает, совсем старая спятила.
   -Говорили тебе, Машка, не ходи сюда, не ищи брата.
   И вдруг в деда Архипа превратилась. Типа, так оплыла вся, скукожилась и раз, старик-лесовик уже с Машкой разговаривает:
   - Теперь и сама пропадешь, и брата не спасешь.
   И вот уже зверь, на белку похожий, появился. В общем, вся эта саранча, которая Машке по пути попадалась, это все бабка была...Нет, не оборотень! Просто прикинуться хорошо могла, человеку мозги запаривает, его и глючит по-маленьку...В конце, из белки жаба появилась, тоже начала что-то квакать, а Машка, не будь дура, взяла, да ногой ее со всей дури и смазала. Ляга в судорогах зашлась, а Машка времени терять не стала, ломанулась с братом к люку. Только из избы вылезли, смотрят, а с неба птички возвращаются. И опять организованно так летят. Машка - побыстрее в чащу. Только, видать, ее одна утка просекла, ринулась за ней. Хорошо, Машка распластаться успела по земле. Птица прямо над ней, на бреющем прошла. Машка лежит, спрашивает брата:
   - Ивашка, ты как?
   А брат под ней, к земле прижатый, лежит, что-то мычит. Машка, пока птица на новый вираж заходила, вскочила, дальше с братом побежала. А птица прямо им в спину метит. Машка видит, впереди береза раздваивается. Она промеж разветвлений, прыг-скок! А брата в сторону откинула. Ну, и птичка прям за ней меж стволов хотела проскочить...Да только жирная, как кабан была - ну, и застряла, короче. Врубилась со всей дури, сначала замерла в шоке, потом дергаться стала. Пузо пытается из расщелины вытащить, только все без толку. А Машка с Ивашкой нашли два прута длинных да упругих и давай утку стегать. Та орет, как резаная, а они, знай себе, стегают. Короче, до смерти застегали. И что самое интересное, ни одна паршивая птица из стада их пернатого на помощь ей не прилетела! Одним словом, отряд не заметил потери бойца...Ты спишь, что ли? Слушай, я кому рассказываю?!...Бабка? Да нет, бабка жива осталась. Ты слушай, все узнаешь...
   Короче, смотались детишки, дорогу домой нашли, вернулись, нормально все. Стали жить-поживать...И тут раз под вечер сидят, вдруг слышат, стучится кто-то. Тихо так у двери трется. Ну, думают, может соседи. Машка открывает, а на пороге бац - бабка Яга стоит! Голова у нее как-то по дурацки вывернута, одна рука перебитая болтается. Совсем плохая, короче. Типа, это ей Машка, когда та лягушкой была, так все отдавила. Но, видать, не додавила.
   - Ну, что, - говорит бабка. - Теперь я с тобой и с братцем твоим разберусь.
   И руку, которая еще цела, протягивает, Машку схватить.
   А у Машки скалка, как раз в руке была...Ну, палка такая деревянная, по башке бить...Да нет, ей тесто еще месят...Машка ее этой скалкой по башке и саданула...Да, бабку...А у старушки голова кривая итак, на одном позвонке держалась, так у ней там что-то лопнуло, и голова вообще отвалилась. Тут ей, конечно, крандец реальный настал...Ну что, давай еще по одной, что ли, напоследок?...Утки? Ну, уток же никто больше не кормил, они одичали совсем и улетели куда-то...Ху...Запивочки дай...Какая мораль? А нет морали никакой. Мочить маньяков надо, пока они тепленькие, типа, в образ входят, на убийственной волне, вот какая мораль. Вон старуха перед Машкой вся слюнями изошла, мол, и так я могу, и как белка, и в жабу мутировать, а та ее, пока та мелкая была, и растоптала. Ну, короче, как в коте в сапогах...Ты что, про кота в сапогах не читал?...Ты чего, дурак?...Ну, ты даешь! Нет, про кота в сапогах я тебе рассказывать сейчас не буду. Нет, я сказал! В следующий раз...У нас и водки уж не осталось.
   Давай лучше, споем. Летят ут...Чего?...Ну, не знаю я. Значит, не глюк, значит, реально она в жабу превратилась. Споем, я говорю, давай лучше.
   Ле-тят у-тки!
   Ле-тят у-у-тки!... И две-е гуси!...
  
  
   Подходит Машка к дому. Смотрит - а это изба на курьих ногах. И приличная такая избушка, главное. Здоровым забором огорожена. Машка думает, как бы ей за забор попасть. Короче, дырку какую-то нашла, туда полезла. Пыжилась, пыжилась, наконец, пролезла. Смотрит - перед домом пруд, а в пруду утки плавают. Много - штук двадцать. Рыбок каких-то жрут...Что ты мне все подливаешь. Не буду, я тебе сказал, больше...Машка в обход пруда пошла. Идет, а пруд не кончается, идет, а пруд не кончается. В общем, со всех сторон - пруд. Как же в дом-то попасть, думает. Вдруг смотрит, лягушка в траве сидит. Ну, она пригляделась - вроде не та, которая с ней говорила. Она ее тырк, тырк ногой. Та молчит. Прыганула только пару раз и снова замерла. Машка ее тогда схватила, взяла тростинку, в рот ей сунула и стала через тростинку дуть. Лягушка воздуха набралась, раздулась, как пузырь, а Машка дырку ей заткнула и на воду бросила. У ляги глаза огромные стали, как блямбы, она по воде плавает - не тонет. Машка за нее уцепилась и поплыла через пруд...Я тебе говорю. Так и было. Поплыла, а ляга ей за место поплавка. Между уток лавирует. В общем, вылезла на той стороне, в конце концов, вся в воде, в каких-то растениях...Ну, она девка умная, лягушку сдувать не стала, на обратную дорогу оставила. Бросила на берегу, к дому пошла. А дом большой, квадратов шестьдесят площади. И на ногах своих курьих над ней возвышается. Машка думает, как бы войти; а двери нигде нет...Ну, как?...Вот так. Нет нигде двери, окна одни!...Откуда я знаю?!...Со всех сторон обошла, нет двери. Потом смотрит, под домом, между ног, люк какой-то торчит, только до люка того не дотянуться никак. Вот, думает Машка, хорошо бы лесенку какую-нибудь или веревку хотя бы. И тут, как будто кто-то ее мысли прочитал, раз - люк открывается с таким жутким скрежетом и оттуда веревочная лестница падает. Машка насторожилась, думает, что за прикол, уж очень все гладко идет, но ничего не поделаешь, полезла по лестнице. Влезла, короче, наверх, люк за ней сразу, как на автомате раз, и закрылся. И оказалась Машка в такой симпатичной многокомнатной избушке с ненормальным количеством детей. Ну, Машку такое зрелище, конечно, сперва в шоковое состояние ввергло. Она стоит, типа, в ступоре, а вокруг ребятишки ходят: мальчики, девочки - и каждый своим делом занимается; кто пылесосит...тьфу, подметает, кто цветочки поливает, кто кашу ест. Такие опрятненькие все, чистенькие. И все чинно, благородно, тихо. Только детишки уж больно бледные и пришибленные какие-то, ходят мимо, Машку словно не замечают. Машка постояла, посмотрела, потом вроде как очнулась, стала Ивашку высматривать. Ходит по комнатам - нигде его не видно. На кухню зашла...Ну, была там, значит, кухня...С печкой!...Машка заходит на кухню, смотрит, там Ивашка у печки сидит, гречку перебирает. Машка его увидела, обрадовалась - а он ее, типа, не видит. Весь в гречке мыслями.
   Она хотела его позвать, вдруг голос старческий ее зовет:
   - Машенька! Иди сюда!
   Машка думает, идти или не идти? Ну, думает, надо сходить, посмотреть, кто это. Заходит в комнату, откуда голос шел, а там наша бабуленция как раз восседает. Носастая, в очечках и, типа, вяжет. Короче, под добрую прикинулась, и вокруг нее тоже дети везде возятся, что-то там делают. Она на Машку смотрит, и вроде как добрым голосом говорит:
   - А вот и Машенька к нам пришла.
   Машка удивилась, спрашивает:
   - А вы что, знали, что я к вам приду?
   - Конечно, Машенька, мы тебя давно уже ждем.
   И вдруг ловким движением руки достает откуда-то из-за уха книгу и протягивает Машке, говорит:
   - Почитай нам, Машенька.
   Машка книгу берет, а та тяжелая, зараза, толстая, страниц на пятьсот.
   - Что это? - спрашивает.
   - Это, Машенька, сказки. Садись. Ты нам будешь читать, а мы тебя будем слушать.
   Ну, Машка думает, надо ублажать старуху. Почитать ей пару страничек и потом с братаном валить отсюда...Ну, нравилось ей ее Машенькой называть!... Мало ли что бабке нравиться может! Вот твоей бабке что нравится?!...Ну, и все! Короче, стала...Блин. Не сбивай меня! На чем я...Сказки читает, короче, а сказки все какие-то странные. Типа, жили триста тридцать шесть гномов и было у них триста тридцать пять жен. И все бы хорошо, только приходилось одному гному каждую ночь без жены время коротать. Надоело это ему, он возьми, да товарища своего одного с горы высокой и скинь. А поскольку гномов было много, они этого не заметили. Ну, а потом этому гному понравилось, и он, значит, других начал скидывать. Ну, и так до бесконечности скидывал, скидывал... Шизоидные какие-то, короче, сказки. Или там, жил был большой дракон. Пришел доблестный рыцарь, и ну, давай с ним молотиться, что есть мочи. И молотились они, значит, сто дней и сто ночей, без передышки. Потом устали, наконец, решили передохнуть. А как передохнули, то снова принялись - и так всю дорогу, пока, кому-то это не надоело, и тогда пришел добрый волшебник и из обоих чучела сделал, поджег и станцевал под конец вокруг них магический танец. Машка пару сказок таких прочла и чувствует, ее от них уже мутить начинает. А бабке явно нравится. Машка читать перестала, а бабка ей говорит:
   - Машенька, продолжай, не останавливайся.
   Машка дальше стала читать, еще пару сказок прочла, ей это совсем надоело, она книгу закрыла, а бабка ей опять:
   - Машенька, читай, не останавливайся.
   - Я устала.
   - Потом отдохнешь, Машенька. А сейчас читай.
   Машка говорит:
   - Не буду!
   А старуха опять:
   - Машенька, ты слышала, что я тебе сказала - читай.
   - Не буду! - отвечает Машка упрямо.
   И тут старуха ужасную рожу скорчила и как заверещит:
   - А ну, читай, бестолочь, пока я тебе все уши не оборвала!
   Стало тут Машке страшно, реально. Чувствует она, старуха ей правда может что-нибудь оторвать. Пришлось дальше эту муть читать. Читает, а самой грустно становится, потому что до нее вдруг дошло, отчего это все дети такие тихие да исполнительные. Короче, у бабки здесь были порядки не хуже, чем в концлагере. И поняла Машка, что так просто ей с братом отсюда не вырваться. Читает, а самой плакать хочется.
   В общем, до вечера ее старуха мурыжила, у Машки аж глаза все разболелись, и язык - хоть на плечо вешай. Потом все-таки отпустила. Дала поесть, а уж к ночи всех детей на чердак согнала и заперла на фиг... Ну, не знаю, может штук тридцать или сорок. Короче, много их там было. Полный чердак набился...Большинство детей сразу вырубились, а Машка Ивашку стала искать. Ползает между детскими телами, шепчет:
   - Ивашка, Ивашка!
   Наконец, откликнулся брательник. Обнялись они с сеструхой, плачут, соплями утираются. Машка говорит:
   - Я тебя отсюда заберу.
   Потянула брата к выходу. Ну, дверь, естественно, на запоре. Она потыркалась, думает, надо другой путь искать. А в чердаке маленькое такое окошко было. Машка туда сунулась - чувствует, габариты не те, не пролезть ей. А брат ничего, просунулся.
   - Машка, - говорит. - Тут высоко, страшно.
   - Ничего, - говорит Машка. - Не боись. Ты сейчас спустись тихо по крыше, влезь через низ или там, через форточку в дом и найди, как тут чердак открывается.
   Вытолкнула брата, короче, ну, он там зашебуршился, пошуршал, пошуршал, потом затихло все. Час прошел, второй. Нет брата. Машка уже напряглась, думает, неужели засекли? Наконец, что-то там у чердачной двери зашевелилось, Машка к двери - шасть. Потянула на себя - и бац, дверца отворилась! Брат снизу смотрит испуганно. Она ему тихо так, шепотом:
   - Молодец!
   Короче, вылезла, уже к люку нижнему собралась; потом смотрит, бабка Яга в своем кресле дурацком дрыхнет. И Машку, типа, обида взяла, она решила бабке за больные глаза отомстить, нашла где-то леску и так аккуратно каждый палец на ноге у бабки обвязала и к креслу присобачила... Ну, значит, без тапок бабка сидела!... Тебе какая разница?...Вылезли они после этого по-тихому из люка. Машка нашла место, где ее пузырь заначенный валялся и - на воду его. Уцепились они с братом. А вокруг темно, как в подвальном помещении, звезд, зараза, совсем не видать. Короче, плывут они, плывут, Машка думает, главное, чтобы уток по пути не задеть. И как на зло, уже почти доплыли, тут у самого берега, какая-то дура им прям на пути подвернулась. Заорала, закрякала, словно с ней что непотребное делают. Короче, шум подняла, бабка очнулась, шум слышит. Как вскочит! Тут Машкина диверсия и сработала. Дернулась было она бежать - раз! Пальцы так резануло - бабка завопила, аж Машка с Ивашкой - уже за забором - услышали. Бабка как дернулась, так мордой вниз и пи...рухнула. И своим кривым носом прямо в щель в полу и врубилась. Да так хорошо врубилась, что нос у ней напрочь застрял. В общем, обломалась погоня...Тебе не хватит?...Цедишь все что-то там, цедишь. Уж не осталось ничего, он все цедит...Да скоро, скоро. Немного осталось.
   Машка с Ивашкой, короче, по лесу бегут, спотыкаются, наконец, к той самой поляне выбежали. Там Машка на землю легла, траву понюхала, учуяла старые следы и по ним до дому и добрались.
   И зажили они, как прежде. Машка никому про бабку рассказывать не стала и брату не велела. Только не давали ей покоя оставшиеся у Яги детишки. Все во сне являлись. Типа, совесть ее мучила...Совесть!...Да...И мучила она ее где-то год. А потом вдруг что-то там ее переклинило, оставила она брата за старшего, а сама собралась и в лес двинулась, по знакомому маршруту.
   Долго ли, коротко ли шла. Быстро шла. Ясный перец, по знакомому-то пути идти легче. Вот уже поляну пересекла, вот и дом на ногах виднеется. Вдруг слышит:
   - Все хорошо?
   Машка тормознула, оглядывается, на ветке дед Архип сидит. Ногами своими короткими качает.
   - Здорово, - говорит.
   - Привет, коль не шутишь, - отвечает Машка.
   - Так у тебя все хорошо?
   - А почему у меня должно быть плохо?
   - Ну, вот ни с того, ни с сего взяла, с места сорвалась...
   - А вот не сидится мне.
   - Ну, ну, - говорит дед Архип и исчез.
   Пожала Машка плечами, дальше пошла, к дому приближается. Вот уже и забор. Вдруг видит - жаба сидит. Думает, это хорошо, будет опять на чем через пруд переплыть. Только потянулась, чтобы надуть, а лягушка говорит:
   - Не, не, не. Я для других дел. А твой пузырь тебя дожидается там, где ты его бросила. До сих пор валяется.
   - А, это ты, - узнала жабу Машка. - Ну, а ты что мне скажешь?
   - Да, так, - отвечает лягушка. - Вот, подумала, может чем помочь надо?
   - А чем ты помочь-то можешь?
   - Ну, может оружие какое надо...
   - А какое есть?
   - Есть базука...Я не знаю...Так сказала, не я придумал...Ну, значит, были у них там базуки. Отстань!...
   - Давай, - говорит, - базуку.
   В общем, откуда ни возьмись, появилась базука; а жаба исчезла. Машка с этой базукой в дырку полезла, за забором, как всегда, все красиво - пруд, за ним домик ногастый, птички пасутся на воде - короче, тишь, гладь, благодать. А в доме дети, как рабы, маются! Подумала так Машка, зарядила базуку и как по ногам курьим стрельнет!...Короче, взрыв, дым, горит все, ногу напрочь разнесло одну, изба на другой шатается - типа, балансирует. Тут бабка из люка выскакивает, что-то уткам заорала. Те всей гурьбой поднялись и давай Машку бомбардировать. Хрень всякую на нее сбрасывают. Машка терпела какое-то время, потом какой-то гадский селезень ей по макушке камнем заехал, стало ей тогда больно и обидно очень, она снова базуку зарядила и бац - бабке в самый ее кривой нос пальнула. Начисто разнесло маньячку! Ничего не осталось. Утки поняли, что хозяйке ниньдец пришел, в Машку кидаться перестали, взмыли ввысь и улетели. Куда не сказали.
   Машка лягу свою надутую нашла, перебралась на ней к покалеченному дому, люк открыла кричит:
   - Выходите, детки, нету больше Яги!
   Детки сперва боялись, не вылезали, потом вроде как осмелели, из дома высовываться стали. Скоро целым скопом повалили, чуть Машку не затоптали. На тот берег прям вплавь перебирались, без всяких там лягушек...Такие дела...Что ты трясешь-то ее, выпил уж все. Что-то трясет еще...Все. Спасла детишек, злую ведьму замочила, чего еще тебе надо?...Домой пошли, а то темно уже.
   Траектория полета
   или как царевич Иван жену искать ходил...
  
   Когда батя послал их в поле, дав каждому по луку со стрелой, Ванька не задавал вопросов. Он просто последовал за братьями. Они шли по мокрой утренней росе, а Ванька думал: "На хрен в такую рань поперлись?". И что я забыл в этом поле, продолжал думать Ванька, стоя в обдуваемом степями ковыле. Братья стали спина к спине, образуя неровный треугольник. Ванька почувствовал, как оба брательника натягивают свои луки.
  
   Тонким, противным звуком зазвенела тетива, сперва одна, за ней другая. Ванька прислушивался. Потом посмотрел на свой лук. И мне стрельнуть что ли, подумал.
   -Ну, чиво? Давай! - старший лыбился и подбадривал его кивком.
   Средний брат куда-то потопал.
   -Кудай-та он?
   -Давай! - гаркнул старший и ломанул Ваньке по уху.
   Ванька потер ухо и задрал лук. Наложив стрелу, стал целиться в небо.
   -Куда ее?
   -Да бей ты уж!
   Наметив одно облачко, Ванька натянул тетиву посильнее и выстрелил. Однако, то ли стрела была кривая, то ли лук, то ли ветер не тот. В общем, не пошла стрела.
   Залетела за ближайшие кусты и шлепнулась. Старший сплюнул:
   -Дурак! - и пошел в свою сторону.
   -И чего теперь-то?
   -Бабу, если там найдешь - твоя!
   Еще долго белым качалась широкая спина брата, пока не скрылась за тонкой линией горизонта. Ванька некоторое время смотрел ему вслед, потом почесал в затылке, вздохнул. Какая баба?
  
   За кустами валялась стрела. Рядом со стрелой сидела какая-то тварь и тяжело дышала. Судя по всему, это была жаба.
   -Баба... - сказал Ванька и поднял ее за заднюю лапу. Жаба была большая и тяжелая, лапа ее вытянулась и побелела, а сама зверюга стала дергаться в нервических припадках.
   Но Ванька держал ее крепко и только с интересом наблюдал, как она извивается, пытаясь брыкнуть его второй ногой. Это продолжалось минут пять, потом Ваньке стало скучно, он подбросил жабу вверх и поймал, схватив уже за горло. Казалось, жабе это не нравится: она вся раздулась, выпучила глаза и теперь передними лапами пыталась высвободиться.
   Ванька смотрел на нее задумчиво.
   -Не баба - так жаба, - сказал он вслух, неизвестно к кому обращаясь, и побрел домой.
  
   Дома еще никого не было. Отец дремал на троне, а шут Сашка ползал у него под ногами и тихо поскуливал. Увидев заглянувшего Ваньку с раздувшейся жабой в руках, он начал скулить во весь голос. Царь вздрогнул, но глаз не раскрыл, только пнул хорошенько Сашку в бок, отчего тот сразу стих. Ванька хотел похвастаться перед батянькой, спросить, правильно ли он все сделал, пока братья не прибежали и не стали, как обычно, смеяться над ним, но, зная, что отца во время сна беспокоить не стоит, только вздохнул и пошел к себе.
   Войдя в свои покои, он, наконец, бросил жабу, та шумно задышала, с жадностью глотая воздух, стала ползать по помещению. Ванька завалился на кровать и захрапел.
  
   -Ну. И чего тут у нас есть, - говорил царь, обходя братьев. Он рассматривал двух девиц, которых привели старшие братья, опытным стариковским оком изучая каждую часть девичьего тела; от этого девицы рделись и тупили глаза. Остановившись, наконец, перед одной, он вдруг начал щупать ее, отдавшись этому делу со всей царской хваткой. Девка, конечно, сопротивлялась, пыталась загородиться, но царь только шлепал ее по рукам и недовольно шевелил носом, словно старый барбос.
   Вторая девка особо не сопротивлялась, ей даже это вроде как нравилось. Она повизгивала от удовольствия и вся млела, как податливое тесто в руках опытного пекаря. Это, видимо, вызвало ревность среднего брата, который ее привел, и тот дал ей хороший подзатыльник. За что тут же получил подзатыльник от отца. И вот очередь дошла до Ваньки. Батя подошел, глазами поискал его бабу и, не обнаружив, в ожидании уставился на него. Сказал:
   -Ну, где твоя-то?
   -Вот, - сказал Ванька и вытащил из-за спины свою жабу. Тут же добавил, - Не баба - так жаба.
   Отец смотрел на зажатую в руках сына непрестанно дергающуюся рептилию без всякого выражения. Стояла напряженная тишина. Братья с невестами таращились сбоку.
   -Это чего? - наконец выдавил батя. Голос у него был довольно спокойный.
   Ванька не придумал ничего лучше, как повторить еще раз:
   -Не баба, так жаба! - и почему-то улыбнулся.
   По-видимому, улыбнулся он зря, так как батя, вдруг хлопнув себя по лбу и сказав "Етит!", побрел к трону, весь какой-то сгорбленный, словно года пытались придавить его. Старший брат покрутил у виска, а затем показал Ваньке кулак. Невеста среднего, глядючи на жабу, прыснула в ладонь, но схлопотав очередной подзатыльник, сморщилась и сделала обиженное лицо.
  
   Надо сказать, что Ванька был для отца любимцем, ему прощалось практически все, в отличии от старших сыновей, за что те недолюбливали его, называли придурком и отвешивали пендели. Он всегда рассчитывал на цареву защиту и благосклонность.
   И сейчас он чувствовал себя довольно спокойно, несмотря на то, что это батино "Етит!" прозвучало как-то не по доброму.
  
   Царь сел на трон, все еще с закрытым руками лицом и сидел так неподвижно. Старший не выдержал и спросил:
   -Чего, бать?
   Отец, как бы очнувшись от наваждения, опустил руки и посмотрел серьезным взглядом на своих детей.
   -Значит так. Свадьбы будем играть одновременно и по-тихому. Вы, - он ткнул пальцем в невесток, - в качестве приданого сошьете мне по ковру и испечете по... короче, испечете там что-нибудь. На все про все вам три ночи и три дня, - посмотрел на старших братьев, - вы им чтоб не мешали - покувыркаться еще успеете.
   -А как же он? - спросил старшой, указав на Ваньку.
   -А как же я? - спросил Ванька.
   -Ну, и ты, конечно, тоже, - сказал царь, - Куда ж без тебя.
   -А на ком он женится-то?
   Царь посмотрел на них задумчиво, потом сказал Ваньке:
   -Ну-ка, шваркни ее, - и показал на жабу.
   -Зачем?
   -Шваркни, тебе говорят!
  
   Ванька бросил жабу на пол, та упала животом вверх и недовольно задергала всеми четырьмя ластами. Светлое брюхо ее непроизвольно сотрясалось.
   Отец выругался вполголоса и пошел на Ваньку. Тот даже отступил назад.
   -Все самому делать надо! - царь схватил жабу и со всей дури, с размахом, залепил в ближайшую стену.
   Грохот, дым и искры посыпались от того места, куда врубилась рептилия, запахло гарью, в глазах у всех защипало. Девки кашляли, братья терли глаза, а у стены происходило какое-то движение.
  
   Когда газовые испарения испарились, все увидели у стены вместо противной и маленькой жабы высокую и стройную девицу-красавицу.
   -Девка! - громко проговорил Ванька и девка посмотрела на него. На ней ничего не было, только прикрывалась она лягушачьей шкуркой.
   -Так вот, все поняли? По ковру и испечь мне чего-нибудь, - сказал царь и, как ни в чем не бывало, удалился вон из тронного зала.
   Братья стояли, раскрывши рты, разглядывали новоявленную невесту.
   -Чудеса, - констатировал старший, но тут будущая супруга потащила его вон. Вторая схватила среднего брата и потащила следом. Тот упирался и все оглядывался. Наконец Ванька остался наедине со своей жабой. Сначала он просто смотрел на нее, а потом приблизился и захотел потрогать. В ответ последовала звонкая пощечина, от которой перед глазами у Ваньки пошли яркие пятна.
   -Еще раз за горло схватишь - все руки оторву, понял?!
   -Не понял! - сказал Ванька и снова схлопотал по морде.
   -Понял, понял, - закричал Ванька и спрятался за трон.
   -Ладно, не бойся меня, - сказала девица и кинула ему лягушачью кожу. - Можешь отнести мою шкурку, а мне какую-нибудь одежу найди.
   Ванька грустно смотрел в окно. За окном проплыло медленное облако.
   -Вань, а Вань? Мне здесь желтенький цветочек сделать или зялененький?
   -Зялененький.
   И на что мне эта баба, подумал Ванька, глядя как его невеста-жаба возится с шитьем. Теперь еще жениться надо будет. Лучше бы батя ее об стенку не шваркал. Была бы себе жаба нормальная.
   Уже в постели он спросил ее:
   -А тебе шкурка зачем?
   Но невеста то ли не расслышала, то ли не хотела отвечать, продолжала лежать с закрытыми глазами.
   -Может ее выкинуть?
   -Я тебе выкину! - зашипела возлюбленная ему в самое ухо, но глаз так и не открыла. Ваньке стало как-то не по себе. Он натянул одеяло повыше на нос, решив, что больше возвращаться к этой теме не стоит.
   Однако лягушачья кожа никак не вылетала у него из головы. Почему бы ее просто не сжечь, подумал он, прежде чем забыться тяжелым беспокойным сном.
  
   Второй день подходил к концу. В то время, как старшие невестки продолжали возиться со своими ковриками и сдобными изделиями, Ванькина жаба с готовой продукцией отправилась к царю. Ванька ковырялся с прожженным сапогом, просунув в образовавшуюся дырку указательный палец. Он рассматривал торчащий палец и чувствовал гордость за свою будущую жену. И все-таки ловкая бабенка, думал он. Жаба, а ковер у нее ладный получился - бате понравится. Он пошевелил пальцем. Тот весело закивал на красном фоне сапога.
   Хоть он ее и побаивался, а все же было приятно, что благодаря ей он сможет утереть нос старшим братьям, хоть в чем-то. Всегда его дураком считали. А вот посмотрим теперь, кто дурак!
   Только вот шкура эта...
  
   Он бросил взгляд на валявшуюся у кровати жабью оболочку. И на что она ей? Валяется на полу заместо тряпки, а выкинуть, видите ли, нельзя.
   Надо ее сжечь, решил Ванька и, надев сапог, схватил шкуру и пошел в горницу, где уже должны были затопить.
  
   В горнице никого не было.
   Огонь в печи бушевал во всю, но Ванька, отодвинув заслонку, подбросил еще дровец. Хорошо горит, подумал он, примеряясь, чтобы забросить шкурку подальше внутрь пышущей пасти.
   Он скомкал ее на руке, но шкура все время разворачивалась и распадалась в стороны, как будто всячески стремясь избежать скорбной участи. Скажу, что кот стащил, решил Ванька. Ему, наконец, удалось собрать шкуру в руке.
  
   Сперва, она не горела, словно что-то защищало ее. От нее просто шел пар. Но вот шкура, недовольно зашипев, начала скукоживаться, от нее пошел резкий запах. Ванька зажал нос, но продолжал смотреть. Это зрелище завораживало его, он никак не мог от него оторваться.
   Затем раздался грохот. Земля стала содрогаться; грохот, не переставая, раздавался со всех сторон, и Ванька, теперь уже заткнув уши, сидел на полу и продолжал смотреть в печь. Что бы это значило, подумал Ванька. Штукатурка осыпалась с печи, штукатурка осыпалась с потолка. А потом сквозь грохот, откуда-то издалека, раздался душераздирающий женский крик. Вернее даже сказать, душераздирающий визг. Он достиг Ванькиного слуха, пробрав до самого не балуйся, а затем так же внезапно стих. Исчез, растворился; вместе с ним исчезли грохот и тряска.
   Возникла странная, всепоглощающая тишина. Ваньке сперва показалось, что он оглох. Но вот со стены оборвался и упал кусок камня, и Ванька, понял, что со слухом у него все в порядке.
  
   -С детства учу вас - чужое не брать!... Это твое?! Твоя шкура?!
   -Нет, - Ванька стоял, опустив голову, не решаясь посмотреть отцу в глаза. Он чувствовал, что влип в этот раз серьезно.
   -Не слышу!! - батька разошелся и орал во всю глотку.
   -Нет.
   -А с какой-такой радости ты ее хватаешь?...Тебе баба твоя сказала не трогать?...Сказала?!!
   -Сказала.
   -...Вот будешь сам теперь это все расхлебывать. Отправил девку за кудыкину гору, побегаешь за ней теперя...Жених!
   Уже уходя, услышал за спиной отцовы причитания:
   -И такая ведь невестка пригожая была...Такой ковер мне соткала...
  
   -Что, дурило, сидишь? - старший брат стоял в дверях и улыбался. - За тебя твою бабу никто искать не будет.
   -А где ее искать-то? - Ванька посмотрел на него беспомощно.
   -Ну, ты совсем что ли дурак? Тебе же ясно сказали - за кудыкину гору.
   -А где она, кудыкина гора-то?
   -Так ты выйди на улицу, у людей поспрашивай...Люди, они все знают.
   -А ты не знаешь?
   -А мне зачем? Мне знать не надо. Моя баба при мне.
   Хохотнув, старший брат вышел. Ванька почесал в затылке.
   -Видать и правда идти придется, - сказал он себе.
   Как же это ее за кудыкину гору занесло? Неужели и правда, из-за шкурки этой паршивой?
  
   Уже на крыльце брат догнал его.
   -Значит, пойдешь вот по этой дороге, все прямо и прямо, пока не упрешься в тридесятое царство. А то ведь, правда, начнешь у всех про кудыкину гору спрашивать. Все понял?
   -Да.
   -За тридесятым царством - царство Кащея. Вот там баба твоя и должна быть.
   -А ты откуда знаешь?
   Но брат ответить не удосужился, а лишь сплюнул и, развернувшись, ушел. Видимо, он считал, что разговор можно считать законченным. Спасибо и на том, подумал Ванька, и отправился в указанном направлении.
  
   В лесу было темно и уныло. Очень хотелось спать. Ванька сперва боролся с накатившей на него усталостью, но ноги отказывались слушаться, все чаще заплетались, в конце концов, он споткнулся обо что-то и завалился, чуть не расквасив себе нос. Смысла подниматься Ванька не видел, просто подполз к ближайшему дубу и закимарил на его мощных корнях.
   Очнулся он от того, что почувствовал на себе чей-то взгляд. Открыв глаза, он сперва ничего не увидел. Была то ли ночь, то ли поздний вечер, и лес стоял уже совсем черный. Ванька поднял руки и стал вертеть ими, пытаясь разглядеть. Но даже руки его практически сливались с чернотой окружающего пространства.
   Постепенно глаза стали привыкать к мраку, появились силуэты ближайших деревьев. Ванька все пытался высмотреть, кто это за ним наблюдает. Но лес стоял неподвижно, и только крики ночных птиц иногда говорили о наличии кого-то живого. В конце концов, ему надоело вглядываться в картину лесного мрака, он полез за хлебом. Сжевав половину запаса, он убрал остальное в котомку и, подложив ее под голову, снова прикрыл глаза. Подожду до утра, сказал он себе.
  
   Однако сон не шел. В голову лезли мрачные мысли. Вокруг шуршало и ухало, и все не проходило ощущение, что рядом кто-то есть.
   Ванька вдруг представил, как он встречается со своей нареченной. Она небось спросит, а сохранил ли ты, Ваня, мою шкурку. А уж если она поймет, что это из-за него ее в такую даль занесло, точно всю морду расцарапает. Ох, как не хотелось ему сейчас со своей бабенкой встречаться. Ничего, думал Ванька, может еще обойдется.
  
   Может быть с этим самым Кащеем договориться, чтобы он, если что, с ней справиться помог. Это что же, догадался вдруг Ванька, я так всю жизнь дергаться буду, чтобы по морде не получить. Нет, не нужно мне такого счастья. Уж лучше отведу ее обратно, где нашел, и пусть себе других женихов ждет. Чем с такой женой, уж лучше одному.
  
   А если она с него шкуру потребует? Давай, мол, жабью мою, пока не вернешь, никуда я не уйду. Короче, проворочался так до утра, потом, наконец, смог чуть всхрапнуть.
   Когда он вышел из леса, то совершенно отчетливо чувствовал на своем затылке чьи-то внимательные глаза.
  
   Шло время. Дорога вихляла, то спускаясь к реке, то забирая в горы, то прячась в малых рощах. Ванька шел, не зная усталости и сна, но никакого тридесятого царства на горизонте не появлялось. Сколько ж еще идти-то, думал он, пока не подошел к большому дому. В доме раздавались непрекращающиеся удары молота по наковальне. Зайти что ль, подумал Ванька, и отворил дверь.
   За дверью было душно и жарко. Ражий, вспотевший до красноты мужик с бородой на самом деле стучал по наковальне. Делал он то ли меч, то ли саблю. В любом случае, размерчик у оружия был под стать кузнецу, который напоминал былинного героя из сказок про Геракла. Две огромные лопатки на спине постоянно ходили из стороны в сторону, словно обрезанные крылья.
  
   Почувствовав, что сзади кто-то стоит, мужик обернулся и, бросив короткий взгляд на Ваньку, снова отвернулся к наковальне. Спиной спросил:
   -Чего надо?
   -Ничего, - смутился Ванька, подумав, а действительно, что я здесь потерял. - Просто зашел.
   -А.
   Кузнец ударил еще пару раз, потом поднял раскрасневшийся клинок, посмотрел и бросил в бочку с водой. Меч зашипел.
   -Куда идешь-то?
   -Да вот, в тридесятое царство послали.
   -А кто послал-то?
   -Царь-отец.
   -Царевич, значит, - кузнец одобрительно закивал.
   -И что тебе в тридесятом надо?
   -Да за ним, говорят, царство Кащея...
   -А. Так тебе к Кащею?
   -Ага. У него баба моя.
   -Баба, говоришь? - кузнец вдруг стал задумчив.
   -Да. А вы случаем не знаете, как в тридесятое царство попасть.
   -Да тебе, чтобы до Кащея дойти, тридесятое царство не нужно. Есть дорога покороче...В общем, я тебе покажу, где срезать можно...А ты хоть знаешь, как Кащея победить?
   -А зачем его побеждать? - удивился Ванька и подумал, зачем это мне его побеждать.
   -Как зачем? Он тебе, думаешь, твою бабу просто так отдаст? Да ни в жизнь!
   Вот тебе раз, подумал Ванька.
   -И как же мне с Кащеем драться?
   -Драться с Кащеем не надо, надо дуб найти...
   -Дуб?
   -Да...Ты что, сказок не читаешь?
   -Нет.
   Кузнец посмотрел на него с подозрением:
   -Странный ты какой-то царевич... Ну, да ладно. В общем, по той дороге, что я тебе покажу, пойдешь, она тебя сама к здоровенному дубу выведет. На дубе висит сундук. Тебе надо этот сундук сбить.
   -Сбить?
   -Да. Как собьешь сундук, там... - кузнец, видимо, думал, как лучше объяснить. Потом просто сказал, - В общем, в сундуке смерть Кащеева. На игле.
   -На игле... - повторил за ним Ванька и попытался представить себе, что это за игла такая.
   -Слышь меня?!
   -А?
   -Иглу ту сломать надо, тогда Кащею кирдык придет.
   -Кирдык?
   -Да, полный.
  
   -Я тут меч выковал, для тебя как раз будет.
   Ванька недоверчиво посмотрел на меч, потом спросил:
   -Зачем мне меч? У меня же игла будет.
   -Игла у тебя против Кащея, - стал терпеливо объяснять кузнец. - А меч - от Змея.
   -Какого змея? - оторопел Ванька и в очередной раз подумал - зачем мне эта баба. Столько с ней мороки!
   -Ну, так ты что думаешь, Кащей один там будет?
   -А что, не один?
   -Знамо дело, не один. Эх, ты! - кузнец стал стирать тряпкой с уже остывшего меча капли воды.
   -На, - он протянул ему меч, но Ванька стал отмахиваться. - Ты чего?
   -Не, не, не. Вы мне какое-нибудь другое оружие сделайте.
   -Какое - другое? - не понял кузнец. Его явно оскорбило такое пренебрежение его изделием.
   -Сделайте мне лучше два ножа.
   Кузнец пожал плечами:
   -Ладно... Только ты учти, у Змея три башки будет.
   -Почему три?
   -Откуда я знаю.
   -А вы видели?...
   -Слушай, так говорят. Не веришь - дело твое. Только потом не обижайся, если что.
   -Ладно, тогда сделайте мне три ножа.
   Кузнец почесал в бороде:
   -Ладно... Ты погуляй пока тогда.
  
   И даны были ему три ножа.
   Кузнец вышел с ним на дорогу и стал показывать своей могучей красной рукой:
   -Вон до той кочки дойдешь, видишь? Видишь?... Там резко направо сворачиваешь, и в кустах тропа будет. Вот по ней и пехай.
   -И там дуб будет?
   -Ну, сначала попехать придется, а потом да, будет дуб.
   -Спасибо.
   -Пожалуйста, - кузнец улыбнулся и отправился в свой большой дом.
   Ванька двинул вперед. Два ножа висели на поясе, третий болтался в котомке. Хорошее дело - ножи, думал Ванька. Всегда пригодятся.
   Размышления его перешли к змею. Как бы его лучше побороть. А, в общем, что тут думать, берешь, ногой к земле прижимаешь и отрезаешь одну бошку за другой. Все очень просто.
  
   Это было огромное дерево с мощной кроной. Странно, ни одного желудя, подумал Ванька, поглаживая мощные корни, которые вылезли из земли и неподвижными волнами вздыбивались то тут, то там.
   Сундука нигде видно не было. Может быть в дупле, подумал Ванька и стал обходить дерево в поисках дупла. Обходить пришлось долго. В результате, никакого дупла найдено не было, зато между корней валялся перевернутый сундучище, под которым покоилось тело какого-то богатыря.
   По виду и запаху, они лежали здесь совсем недолго, но редкие вороны уже стали появляться неподалеку. Сундук был такой большой, что из-за него торчали только согнутые в коленях ноги и рука, сжимающая щит. Видимо, богатырь не успел поднять его и закрыться. Хотя, наверно, это вряд ли помогло бы. И как же я его теперь открою, думал Ванька. Он попытался перевернуть сундук, но у него только живот разболелся.
  
   Он сидел грустный и не хотел никуда идти, ничего делать. И зачем только он полез под этот сундук. Герой вшивый. Ни себе, ни людям. Что теперь с Кащеем делать?
  
   Он достал нож и стал ковырять им в земле. Ладно, без иглы что-нибудь придумаем. Ванька водил пальцем по испачканному лезвию и чувствовал, как с холодом стали, от лезвия к нему приходит уверенность, что так или иначе, а выход он найдет.
   И тогда он встал и пошел. Он шел по камням, через ущелья и горные перевалы, пока не услышал рев. Сдавленный такой медвежий рев.
   Зверь, очевидно, был на последнем издыхании. Сначала Ванька никак не мог понять, откуда доносятся звуки. Проходя мимо одной насыпи, он вдруг осознанно услышал:
   -Помоги.
   Это был не голос и не рев, что-то среднее. Такой слабый приглушенный хрип.
   Ванька остановился. И снова услышал:
   -Помоги.
   Насыпь оказалась заваленной камнями пещерой. Как медведь попал туда, было еще более непонятно, чем ситуация с мертвым богатырем. Медведь был слабый, но еще вполне живой.
   Сначала Ванька усомнился, а медведь ли это. И если медведь, то почему он разговаривает. А потом плюнул на все и стал разгребать камни. Когда зверь, кряхтя и охая, вылез наружу, Ванька отметил для себя, что все, что он здесь не встречает, невероятно большое (начиная с сундука, заканчивая животными и людьми). Мишка возвышался над ним бурой громадой.
   -Спасибо, хозяин.
   -Почему хозяин? - удивился Ванька.
   -Ты меня спас, ты теперь хозяин мне.
   -А, - Ваньке понравилось, что его назвали хозяином. Его еще так никто не называл. Вдруг его осенила мысль. - Тогда ты тоже мне помоги.
   -Куда надо идти? - проревел медведь.
   -Да тут недалеко, один сундучок перевернуть только.
   С медведем дело пошло быстро. Косолапый навалился на сундук, Ванька, как мог, помогал ему. В конце концов, сундук нехотя зашевелился и, побадавшись немного с тяжким стоном перевернулся.
  
   На сундуке висел замок.
   -Сбить сможешь? - спросил Ванька медведя.
   В ответ тот дал со всей силы лапой по замку. Замок выдержал. Тогда медведь ударил еще сильнее. Когти рванули упрямую сталь - аж искры полетели - и замок болезненно крякнул. С третьим ударом крышка оказалась свободной. Ванька приналег на крышку, она со скрипом поднялась и упала, открыв окружающему свету пыль и запах старых тряпок.
   Вдруг из пылевого облака выскочила странная длинноногая птица с растянутой до неприличия шеей и, перескочив через сундук, понеслась вдаль.
   -Стреляй, - взревел миша.
   -Чем стрелять-то? - заорал Ванька, потом выхватил нож и изо всех сил метнул его в сторону чудо-птицы. Нож рукояткой ударился ей в голову, птица, споткнувшись, перелетела сама через себя и на полном ходу проехалась брюхом по земле, замерла.
  
   Медведь побежал на всех парах к пернатой, Ванька побежал за ним. Когда он был рядом, на птицу было жалко смотреть. Медведь рвал и терзал ее, не зная ни жалости, ни сострадания. Больше всего он уделял внимания брюху. Как же он оголодал, подумал Ванька, а вслух спросил:
   -Ты что делаешь?
   -Там заяц у нее... Убежать может, - пропыхтел медведь набитым ртом. Тут Ванька заметил кусок заячьего уха.
   -А игла где?
   Медведь не отвечал.
  
   Вскоре у Ваньки в руках было яйцо, большое грязное, в крови и перьях.
   -И что все птицы так свои яйца хранят?
   -Это Кащеево яйцо, - ответил мишка, обнюхивая труп богатыря. Лицо трупа было смято и изуродовано до неузнаваемости.
   -А игла-то где?
   -Яйцо разбей.
   Ванька засомневался:
   -А оттуда мыши не полезут?
   -Не полезут.
   И Ванька разбил яйцо.
  
   Грохота слышно не было, зато где-то далеко за горами, за долами появились неясные всполохи.
   -Вот там он... был, - пояснил медведь.
   -Куда пойдем, хозяин?
  
   -Вот туда и пойдем, - сказал Ванька, потом посмотрел на богатыря. - Похоронить бы его надо.
   -Вороны похоронят, - сказал медведь.
   -Да нет, надо похоронить.
   Он нашел брошенный нож, потом наметил место на земле рядом с дубом и стал рыть землю. Медведь сперва стоял в стороне, наблюдая за ним, потом тоже стал помогать.
   Стащив тело и кое-как засыпав, они перекусили оставшимся в котомке хлебом, отдышались и пошли искать царство Кащея.
  
   Три дня и три недели шли они, редко отвлекаясь на сон и передых. Медведь приносил Ваньке рыбу и орехи. Даже как-то задрал лося. Бывало косолапый доставал неизвестно откуда мед. Где он его брал, Ванька не мог понять. В общем, кое-как перебивались в дороге.
  
   Наконец, перед ними предстало Кащеево царство. Было оно холодным и мрачным.
   -Вон, замок его, - мотнул мордой медведь.
   -Я вообще-то бабу свою ищу...
   -Вот там ее и ищи.
   Сбоку подул недобрый ветер.
   -Говорят, тут еще змей какой-то.
   -А, - зарычал миша. - Забыл я совсем про змея-то. У тебя хоть оружие-то есть?
   -Вот, ножи, - Ванька показал ножи.
   -Да, с ножами тебе с ним трудно тягаться будет.
   -Слушай, а обязательно с ним драться?
   -Не понял, - не понял медведь.
   -Ну, можно с ним не встречаться?
   -Нет, встречаться придется. Он как раз ту дверь охраняет, где твоя бабенка сидит.
   -Откуда знаешь?
   -Не веришь - не надо, - обиделся медведь.
   -Ладно, справлюсь как-нибудь, - сказал Ванька и направился к замку.
  
   Перед входом в замок лежали три зеленые башки. От них отходили три зеленые шеи и соединялись с одной здоровенной тушей; и совсем на змея не похоже, подумал Ванька. Он сидел за валуном и изучал подходы к замку. Медведь стоял рядом и как-то странно раскачивался на своих четырех.
   -Ты чего? - прошептал Ванька.
   -Воняет, - рыкнул медведь и снова закачался.
   Ванька принюхался. Вроде ничем таким не пахло. Только со стороны замка слабо несло ароматом то ли старого тела, то ли старых носков. Во всяком случае, от медведя пахло сильнее. Кто бы говорил, подумал Ванька. Змей, судя по всему, спал. Все три башки лежали с закрытыми глазами. Зеленая чешуя отливала на солнце, как начищенная бронза.
   -Как мне к нему подойти-то? - сказал Ванька то ли себе, то ли медведю.
   -Да подходи и бей. Я может тоже за тобой...
   А правда, что нам, кабанам, решил Ванька и, сжав в каждой руке по ножу, перепрыгнул валун, ринулся напрямик к головам. В тот момент точного отчета в своих действия он не отдавал. Просто бежал и все.
   Когда он был совсем рядом, ближайший к нему глаз открылся и уставился прямо на него.
  
   И тогда Ванька заорал. Он орал, что есть мочи, не жалея легких, и несся прямо на вперившийся в него глаз. Теперь он тоже почувствовал резкий запах, исходящий от змеячей туши, его тоже стало мутить, но он продолжал бежать.
   Змей явно уже проснулся, но почему-то все еще лежал, не шевелясь. Видимо он не предполагал особой опасности, и только когда Ванька вонзил нож прямо в его раскрытый глаз, взревел трубным басом и, вскочив, стал мотать раненой головой. Нож, оставшийся в глазу, торчал из сочащейся раны. Орали почему-то все три головы.
   Ванька подумал вдруг: "Как же ему больно, должно быть". Замахнувшись, он нацелился на вторую башку, ожидая, когда та опустится пониже.
   Но брошенный нож ударил змеюке в лоб и с лязгом отлетел, как будто наткнувшись на камень. Тут чудо-юдо, наконец, осознало, кто его достает, и обоими здоровыми головами попыталось схватить Ваньку. Но тот смог отпрыгнуть и упал мордой в пыль. Та голова, что была поближе, уже собиралась подцепить его на зубок.
   Тут подоспел медведь. Набросившись сзади на левую голову, он стал глодать то место, где у нормальных людей находится затылок. С новым трубным воплем голова взвилась вверх и стала мотаться, пытаясь сбросить мишку, но тот прицепился, точно злобный клещ, и держался теперь мертвой хваткой.
   Однако у Ваньки не было времени насладиться зрелищем этого поединка титанов. Пока две головы припадочно дергались, третья - невредимая - взяла себе целью во что бы то ни стало слопать Ваньку.
  
   Упавший нож Ванька никак не мог найти, а третий так и лежал в котомке, которая, как назло, осталась за валуном.
   Он скакал, как заяц, уворачиваясь от нападков жуткой пасти - пока ему это удавалось. Но силы начали истощаться. И тогда Ванька на последнем дыхании бросился к валуну.
  
   Змей устремился за ним. Тело шло за тянувшейся к валуну шеей, а рядом, в воздухе, раскачивались, взревывая, две раненые бошки. Зрелище было не для слабонервных. Ванька залег за валуном и, приготовив найденный нож, ждал.
   Раненая в глаз голова, совсем поплохев, уже почти падала. Видимо она израсходовала большую часть своей жизненной энергии. Другая, с медведем на затылке, отчаянно боролась, но миша, несмотря на крепость чешуи, здорово въелся в нее, и вот уж кровь тонкими струями стекала по шее чуды-юды.
   А здоровая голова наступала на валун.
  
   Судя по всему, змеюка была очень тупой, потому что, дойдя до валуна, она не стала заглядывать за него, а смотрела куда-то вперед, так и не поняв, куда Ванька спрятался.
   Он лежал на спине, а над ним зловонная башка загородила все небо и только нюхала. Ванька взял нож обеими руками и изо всех сил засунул его в горло чуды-юды. Нож вошел по самую рукоять, и тут же сверху на него полилось что-то теплое и густое.
   Сначала голова ничего не поняла. Но в следующее мгновение она взмыла, истошно хрипя и булькая. Кровь теперь вытекала из раны - сквозь нож - и из пасти. Несомненно, это было самое тяжелое ранение.
  
   Две правые головы вскоре померли. Но мишка все никак не мог закончить со своей. Может быть она была самой сильной. А может просто - самой упертой.
   Ванька смотрел вверх, как медведя крутит слева - направо и справа - налево. Отпилить ее что ли, подумал Ванька, глядя на третью шею. И тут из дверей замка выбежала его невеста-жаба. Взвизгнув своим бархатным голоском, она понеслась в его сторону.
   Неожиданно медведь оторвался от башки и полетел.
  
   Он приземлился прямо на бабенку; наверное, точно так же, как сундук на того богатыря. Эффект мало чем отличался.
   В момент кончины Ванькина невеста успела хрюкнуть, после чего скоропостижно отбросила копыта. Проще говоря, окочурилась.
  
   Кончилась баба, выдохнул про себя Ванька.
  
   При этом он ничего не почувствовал. Рядом ревела агонизирующая, но еще живая третья голова, медведь приходил в себя, все ворочался на холодеющем теле, а Ванька стоял, словно контуженый, и никакие звуки не доходили до его сознания. Вот хрень, подумал он, неужто оглох?
  
   Горя он не испытывал.
   Просто смотрел вдаль, куда удалялась самая живучая треть змея. Две шеи беспомощно и как-то бессмысленно волочились сбоку, словно лишние хвосты, на них жалко было смотреть. Странное это было ощущение. Он ведь ее совсем не знал, боялся только. Да и жениться-то на ней не хотел. А может оно и к лучшему.
   Наконец подошел медведь. Он хромал на обе правые ноги и выглядел довольно помятым.
  
   Он сел рядом с Ванькой и виноватым голосом прорычал:
   -Прости, хозяин.
   -Да ладно... Пошли лучше посмотрим, что там в замке есть. Меня батька на порог не пустит, если я пустой приду.
  
   И они пошли в замок Кащея и нашли там гроб, в котором лежал Кащей - обтянутые кожей кости и покрытая редким волосом черепушка с пустыми глазницами. А наверху они нашли сундук, набитый драгоценными камнями. И они вернулись домой с полной котомкой этих камней, чему батя-царь был очень рад.
   Медведь продолжал верно служить Ваньке, оберегая его от братьев. А потом Ванька снова ходил в поле и снова стрелял. И нашел-таки себе подходящую жену... Но это уже другая сказка.
   Совсем другая.
   О хорошем отношении к свиньям.
  
   Была суббота. Прекрасный день для заключения сделки. Кто-то считает, что в субботу делами заниматься не стоит, потому что суббота - это конец недели. Но мистер Вол К. так не считал. Он же, в конце концов, не еврей. Вол К. усмехнулся сквозь плотно сжатые зубы. Да, главное, чтобы его подопечные не оказались из этого племени обрезанных свиней. Вообще-то Р. - довольно грязная страна, думал Вол К., позволяя полуденному солнцу разливаться по своей холеной морде. Он чувствовал, как тепло наполняет каждый волосок. Такое обилие всякой мрази неизбежно предполагает наличие гнили. А куски с гнильцой никому не нужны. Ну, разумеется, кроме него. Он представил, как будет застраивать эти участки. Он видел все это в живую. Естественно, свинтусы могут поторговаться, но зачем им долго сохранять патриотизм на такой дрянной почве. Они небось сами мечтают побыстрее накопить деньжат, чтобы свалить из этих заплесневелых мест. Они же все равно не знают, КАК СНИМАТЬ ЭТУ ПЛЕСЕНЬ. А он специалист! Дайте ему плохие, никчемные куски, он возьмет на себя всю самую грязную работу, он сделает конфетку из этого говна... Ну, уж потом, ребятки, не обессудьте. Сразу, как только будут подписаны все бумаги, он огородит свою землю. Свою! Он четко установит границы. Потому что это его земля. Потому что ни одна сволочь...
   Он будет доить эту почву, он построит на ней замки, это же такая жила!
   А они слепые, они этого все равно не видят. Зачем слепому книги? Он не почерпнет из них знаний. Он не сможет насладиться красотой написанного... Им не нужна эта земля! А он ведь действительно делает благое дело. Освободит их от дурацких огородов, этого бессмысленного червячного копания. Это они, а не он должны бы заплатить ему. Сидят в своих холупках...
   Да, свиньям эстетизм чужд. Эти псевдостроения он снесет сразу. Такой земле нужны дворцы! А эти селяне - у них же никакого чувства вкуса... хозяйственники.
   Показался штопаный-перештопаный забор. Какие-то веточки и жалкое подобие досок застилают дырки и дырищи. Вол К. даже поморщился. Смотреть больно. Конечно, цветочки, огурцы, помидоры там всякие у хозяина прут хорошо. Обильные урожаи. Еще бы не обильные, такая земля!
   Домик был низенький, сделанный словно гнездо ласточки. На крыше какие-то вязанки, плетеная дверь. Если что, заметил для себя Вол К., если хозяин упрется, домик, наверно, горит, как хворост. В общем, не любит он заниматься всяким беспределом, но если надо будет..., что ж, придется и зубы показать. А зубы у него большие и крепкие. Зубы - это, можно сказать, его гордость. В случае чего, любому башку отхватят. Он вспомнил молодые годы. Да, было время, когда он гулял и гулял хорошо. И дела делал порой довольно черные. В своих кругах его еще помнят. Но сейчас, конечно, он стал джентльменом, он - серьезный предприниматель. Никаких разборок, никакого насилия. Он в ладу с законом, его уважают. В конце концов, к своим уже не самым молодым годам он понял, что все надо делать красиво. И, по возможности, честно. Не то, чтобы его совесть замучила - подобные эфимерные понятия его никогда не трогали - но когда идешь по жизни элегантно, не расталкивая грубо и не кусая за бока, то и смотрят на тебя по-другому. А имидж - это...
   -Господин Нифёд?
   -Да, а кто интересуется?
   -Меня зовут Вол К., - он протянул визитку в небольшую щель, сквозь которую смотрели маленькие недоверчивые глазки и заплывший бурый пятак. - Я хотел бы поговорить с Вами об одном деле.
   -Что за дело? - голос звучал резко и выдавал крайнее нежелание общаться. Вол К. носом чувствовал страх в этом жирненьком теле, он отчетливо представил маленький уродливый хвостик, который мелко дрожит на толстой свиной заднице.
   Мистеру Вол К. вдруг расхотелось разговаривать с этим клиентом, захотелось просто сожрать его. Но он сдержался. Он же джентльмен! Такого позволять себе нельзя.
   -Дело касается больших денег, - вот он представил, как нервный хвостик замирает, а потом начинает дергаться вновь, но уже совсем по-иному. Он знает, что стоит за это жирной круглой тушкой. Все эти свиньи начинают истошно визжать и исходить салом, как только перед ними помашешь цветной купюрой. Теперь щель в двери значительно расширилась. Хотя на поросячьей морде не отразилось никаких изменений, теперь он чувствовал явную заинтересованность.
   -О чем речь?
   -Хотелось бы зайти. Не думаю, что такие дела стоит обсуждать на пороге, - и он для наглядности покрутил головой, показывая, что боится присутствия посторонних ушей.
   Его нехотя, но все-таки запустили внутрь.
   Дом вызывал жалкие ассоциации, был неопрятен и завален каким-то хламом, в общем, явно не предназначался для приема гостей. Хозяин не предлагал присесть и сам стоял, ожидая, что Вол К. ему скажет. Любезность была явно не в его характере. Вол К. все-таки выдержал некоторую паузу, но, поняв, что его не будут ни о чем спрашивать, стал излагать свою "заготовку":
   -Я представляю фирму "Маллина". Наша организация занимается подрядами на застройку недвижимости и привлечением частных лиц к участию в этих подрядах, - он пытался понять, что из того, что он говорит доходит до поросячьих мозгов, но хозяин продолжал также стоять и тупо исподлобья смотрел на него.
   Да, клиент тяжелый, подумал Вол К., поняв, что с этим субъектом следует говорить более простыми категориями. Слова "деньги", "купить", "продать" - не более того.
   -Иными словами, мы хотим предложить Вам заработать на Вашей собственной земле...
   -Продать, что ли? - вот так всегда; думаешь, что клиент неимоверно туп, а тот сразу улавливает суть - главное, подобрать нужное слово.
   -Ну, это один из вариантов... Хотя, разумеется не единственный.
   -А какие варианты могут быть еще? - прямолинейность этой свиньи раздражала мистера Вол К., хотя, с другой стороны, это избавляло от лишних разговоров. Что ж, тем лучше, подумал он и решил бить прямо в лоб.
   -А Вы бы согласились продать?...
   -Пять тысяч, - вот это по-деловому, сказал себе Вол К.
   -Вы считаете, Ваши угодья можно оценить в пять тысяч?
   -Пять. Это мое последнее слово.
   -Последнее?
   -Последнее.
   -По рукам, - Вол К. протянул лапу, а когда пухлое копыто коснулось ее, словно спохватившись, спросил, - я, надеюсь, Вы понимаете, что мы говорим обо всем Вашем участке - включая дом?
   -Понимаю, - сказал свинтус. - Я давно уже отсюда убраться хочу. Если Вам надо, забирайте...
   -Тогда я сейчас съезжу за бумагами и деньгами, и сегодня же, я думаю, вернусь. Вы когда сможете предоставить, так сказать, свою площадь в пользование?
   -Да завтра утром освобожу, успокойся. Тогда и приезжай.
   -Договорились.
   Золотой клиент, думал Вол К. Неприятный, зато сговорчивый. Он шел, в поисках следующего адреса, думая об удачном начале дня. Главное, думал он, чтоб эта свинья не пошла завтра на попятную... Да нет. Этот не обманет. Недаром он такую цену заломил... И жаден же, боров!
   -Нафаня, если я не ошибаюсь?
   -Да... - слишком интеллигентная физиономия, подумал Вол К., особенно для свиньи с таким именем.
   -Скажите, Ваша земля приватизирована?
   -Да, разумеется.
   -В таком случае, разрешите, я войду. У меня к Вам деловое предложение.
   -Да, пожалуйста.
   Домик был, конечно, довольно симпатичным, не чета предыдущему, но очень уж скромным. Да и сама свинья выглядела какой-то тихой, слегка пришибленной.
   На этого вообще не стоит тратить сил, решил для себя мистер Вол К., три ему предложить, этого будет вполне достаточно.
   -Наша фирма предлагает Вам вступить в акционерное общество по привлечению земельной собственности, с целью расширения Ваших прибылей. Скажите, какой годовой доход приносит Ваша земля?
   -Я не знаю... Вообще-то, я здесь просто живу, ничего пока не получал.
   -Наверное, самому приходится за участок платить, - Вол К. понимающе закивал. Свинтус был такой невзрачный, на него было жалко смотреть. - А ведь земля должна кормить человека. Получается, это не Вы ее эксплуатируете, а она Вас. Так быть не должно.
   -Д-да... Наверное, Вы правы. Но что же тут можно поделать?
   -Если Вы вступите в наше АО, то сможете получать деньги, которые Вы, по сути, должны получать.
   -Да?
   -Конечно. Земля сдается в общий надел, под нее наше АО берет определенный кредит, этот кредит запускается в оборот, а с прибыли Вы фактически и получаете свой процент.
   -И какой может быть процент?
   -Ну, смотрите, - Вол К. стал морщить лоб, демонстрируя расчеты, которые якобы производились в его голове. - Ну, допустим, Ваша земля оформляется на полторы тысячи...
   -На полторы?
   -Да, Вы, пожалуй, правы, полторы Ваша земля не стоит. Она стоит все две.
   -Две?
   -Да. Так вот, Ваша земля оформляется под две тысячи как акционерная собственность. Далее...
   -Простите, - эта свинья явно слишком хорошо обдумывала все, что ей говорили, - а что, я должен буду отказаться от земли в пользу вашего АО?
   -Ну, что Вы! Земля остается за Вами. Просто для банка, у которого мы берем займ за Ваш участок, нужно подписать бумагу, которая подтверждает, что Вы доверяете нам запустить свою собственность в общий оборот - с которого Вы и будете иметь прибыль - так называемая доверенность частного лица. А в качестве гарантийного залога Вы получаете свои две тысячи. Как видите, прибыль начинает поступать к вам тут же.
   -Что значит гарантийный залог? Гарантия от чего?
   -Ну, вот смотрите, - внутри Вол К. уже вовсю скрежетал зубами от дотошности этого хрюнделя, - Ваша земля в обороте, так? Акции на нее играют на понижение и повышение. Может так получиться - что, конечно, маловероятно - что в какой-то год прибыль будет совсем небольшой, что Вас, я думаю, вряд ли устроит. Таким образом, данная выплата, назовем ее авансовой, компенсирует Вам подобный маловероятный год.
   -А если и следующий год будет таким?
   -Ну, нет, это исключено. Я же говорю, вероятность потерять при обороте таких акций чрезвычайно мала. Недвижимость всегда ценится, тем более Ваша земля. Это же золотая жила! Поверьте мне - Вы будете получать огромные дивиденды!
   Свинья явно хотела просчитать все минусы и плюсы, хотя Вол К. уже понял, что и этот кабанчик заглотил наживку. У кого не выделится слюна, при мысли о больших кучах денег. Этот, тем более, вряд ли и тысячу когда в копыто свое брал. Так что Вол К. почти перевел дух, радуясь уже, что местный ландшафт обошелся ему всего в пару штук. Это было еще меньше, чем он рассчитывал потратить.
   Свин Нафаня думал. Вол К. тихо выжидал, давая клиенту самому дозреть до утвердительного ответа. Он знал, главное не сбивать товарища с правильного настроя, а уж жадность сама поглотит его мозг. Он так и видит мысли свиньи. У клиента в голове идут расчеты. Что здесь не так, в чем подвох, не бесплатный ли это сыр, очень уж похоже на то. Как работают акции, стоит ли подписывать юридические бумаги, не имея юридического опыта; а где взять юриста? Тяжелое решение, надо все обмозговать. А ведь хочется. Две тысячи сразу в копыто лягут.
   И вот уже бумажки начинают шуршать вокруг. Сперва это видение можно отогнать, но тебя никто не отвлекает, добрый представитель фирмы сидит спокойно и уверенно. Значит, на него можно положиться. Значит, бояться нечего. А денег все больше вокруг... Эта свинья скромна, но вот уже и запросы растут. Она мысленно жиреет, ей мало, а поэтому нужны дивиденды, нужна прибыль. Нафаня уже сам играет на бирже. На нем серьезный костюм, на копытах хорошие дорогие часы. Как от такого отказаться...
   -Мне надо подумать, - вот, пархатая скотина, Вол К. был в миллиметре от того, чтобы отхватить поросячий пятак. Этот клиент слишком ломался. Но ничего не поделаешь, придется ублажать урода. Он же все-таки джентльмен.
   -Вас что-то беспокоит?
   -Я просто не готов так сразу принять решение. Такое серьезное дело...
   -Конечно, конечно. За минуту все решить сложно. Вы правы, обдумайте все хорошенько, а я завтра зайду, и мы с Вами, я надеюсь, придем к приемлемому для обоих решению.
   -Да, хорошо.
   Свинья уже хотела закрыть за ним дверь, но тут Вол К. остановился. Это должно было произвести эффект:
   -Я не хочу Вас торопить, но - между нами - ближайший сезон обещает резкий скачок вверх по недвижимости в этом регионе. Вы можете успеть снять приличные сливки.
   Сообщение подействовало на свинью неплохо, думал Вол К., по морде это было видно.
   Но все равно, он чувствовал себя недовольным. С первым все прошло слишком гладко, с этим дело двигается вязко. Он носом чуял, что этот второй завтра, скорее всего, будет вести себя также вяло и нерешительно. Хуже нет, чем общаться с подобными субъектами.
   Третий дом отличался от двух предыдущих кардинально.
   Большой, каменный, в два этажа, он стоял на участке огороженном высокой металлической оградой. Этот - настоящий хозяин, отметил для себя Вол К. Такой просто так от земли, да еще с этакими хоромами, не откажется... Хотя, конечно, все зависит от подхода. Просто надо знать кому, как и сколько предложить...
   На воротах висел замок.
   Может это и к лучшему, решил мистер Вол К., глядя на красный с белым кирпич стен. Он чувствовал, что устал от общения со свиньями. Пожалуй, на сегодня хватит, сказал он себе и пошел искать то место, где оставил свой бьюик.
  
   -Поставьте свою подпись здесь и здесь, - упитанное красное рыло склонилось над бумагами, а Вол К., тем временем, разглядывал его затылок - такой же упитанный. Вол К. делал это непроизвольно. Ему было трудно не смотреть на этот сочный кусок мяса рядом со своим носом, даже на работе. Наконец, свинья подняла голову. Вол К. перевел взгляд на бумаги.
   -Вот и отлично, - он стал выкладывать деньги из кейса на стол. Кабан тут же перекладывал их к себе в сумку.
   -Пересчитывать не будете? - Вол К. поместил документы на место денег и закрыл кейс. Кабан был еще менее разговорчив, чем вчера. Удивительная невоспитанность, подумал Вол К., и, улыбнувшись всеми зубами, спросил. - Вы, кажется, сказали, что сегодня и съедите?
   -Уже, - последовал короткий ответ.
   Через минуту свинья вышла из своего бывшего дома, обвязавшись тюками, сумками и чемоданами. Вол К. сидел на теперь уже собственном кресле и смотрел на застеленную кровать. Интересно, думал он, этот тип белье не взял специально или забыл? Он, наверное, думает, что кто-то будет на его, свином, спать. Хотя этот вряд ли о ком-нибудь думает. Все-таки, за такое хамство следовало его съесть. Как бы там ни было, одно дело было сделано.
   Разумеется, он не рассчитывал, что и дальше все пойдет так же быстро и гладко; но все же было неожиданностью, когда тихий Нафаня встретил его отказом. Он стоял на пороге и в этот раз явно не желал впускать гостя в дом.
   -Вы знаете, я подумал... и решил, что это не для меня.
   -Что не для Вас?
   -Ну, все это. Все эти акции, то, что Вы говорили, прибыль, проценты...
   -Но Вы же будете получать деньги! Большие деньги!
   -Да мне не надо. Меня устраивает, как я живу, а все эти контракты, знаете... Я им не доверяю.
   -Ну, Вы же ничем не рискуете! - Вол К. стал надвигаться на свинтуса, стараясь оттеснить его внутрь, но тот уперся и не отходил ни на шаг. В конце концов, получилось так, что свинья дышала ему в живот, уткнувшись лбом. Вол К., конечно, мог бы сдвинуть его, но он не хотел переступать рамок. - Неужели Вы не хотите разбогатеть на собственной земле?!
   -Нет, не хочу, мне и так хорошо, спасибо!
   -Хорошо, - Вол К. внезапно отошел в сторону и Нафаня чуть не полетел рылом вниз, потеряв опору. - Чтобы Вы поняли, какая ценность заключена в Вашей земле, я готов пойти на риск и выплатить Вам сразу авансовый взнос в размере четырех тысяч. Я уверен, мой риск окупится уже через месяц.
   -Нет, спасибо.
   -А шесть тысяч? - Вол К. сперва хотел довести до десяти, но потом понял, что здесь играют какие-то принципы, поэтому спросил уже без особого энтузиазма.
   -Нет, - свинья тяжело дышала, шла бурыми пятнами, но показывала удивительную упертость.
   Вол К. развернулся и пошел от дома. Что ж, думал он, ты сам придумал себе проблемы. Уже за калиткой он крикнул все еще стоявшему на пороге свинтусу:
   -А Вы подумайте все-таки!
  
   -Сколько платишь, хозяин?
   -По сто на брата, - хорьки были местные и не вызывали у него доверия. Когда он говорил цену, то уже жалел, что решил привлечь эту компанию. Уж очень они выглядели ненадежно.
   -Нет, хозяин, по сто мало. Надо двести, не меньше.
   -Тогда считайте, что разговора не было, - он надеялся, что это зверье плюнет, развернется и уйдет, но хорьки оказались не гордые:
   -Ладно, ладно, хозяин, сто - так сто. С кем разобраться надо?
   Вол К. боялся, что все пройдет нечисто, его беспокоило, что эти костоломы могут перестараться и чего доброго убьют свинью. Он предупредил их, что если с клиентом что-нибудь случится, то денег они не получат.
   -Да ничего с ним не случится. - Говорил только главарь, двое других, молча, набычась, стояли сзади. Главарь был хитрым и явно очень злым. - Мы умеем общаться с клиентурой. Ему даже больно не будет. - Хорек ухмыльнулся - неприятно, ухмылочкой закоренелого садиста.
   Что за дерьмо, думал Вол К. И с таким приходится иметь дело. Нет, лучше заплатить побольше, но работать с приличным человеком. Он приближался к кирпичному дому. Ворота были открыты. Во дворе все было посыпано мелким гравием: чисто, аккуратно. Посередине стояла машина неопределенного происхождения. Очевидно, это была отечественная марка, оформленная под зарубежный образец. Точнее ничего сказать было нельзя. Задняя дверь была открыта, из-за нее выглядывала поросячья задница.
   -Простите, Вы - господин Нуфраев?
   Задница зашевелилась и вскоре появился весь кабанчик.
   -Я Нуфраев.
   Вол К. достал свою карточку.
   -У меня к Вам деловое предложение...
   Кабан остановил его, покачав головой. На визитку посмотрел, но брать не стал.
   -Меня не интересует.
   -Но Вы даже не выслушали меня.
   -Вы хотите купить мой участок?
   -Кто Вам это сказал? - вот так-так.
   -Слухами земля полнится. Вы скупаете местную недвижимость - хорошее дело.
   -Вы считаете?
   -Да. Но только давайте будем взаимокорректны, - я и так с тобой очень корректен, вонючий кусок сала, думал Вол К. - Вы занимаетесь землей - пожалуйста. Но не надо залезать на чужое. У Вас свои угодья, у меня - свои.
   Этот кабан смотрел на него спокойно, как танк. Как на равного смотрел. На морде у него было написано, что он готов к любому давлению.
   -Вы уверены?
   -Уверен.
   -В таком случае, прошу простить за беспокойство.
   -Пожалуйста.
   Тут, думал Вол К., местными кустарями не обойтись. Чтобы такого убедить в чем-то, нужны настоящие мастера слова. Несмотря ни на что он уезжал в достаточно хорошем настроении. Никаких особых трудностей он здесь не видел. Обычная рутина. В конце концов, он и не рассчитывал на то, что все пройдет от начала до конца без заминок. Если посмотреть объективно, треть работы выполнена без усилий, а это хороший показатель.
   Три этих участка, вот что ему нужно. Три этих участка. Не больше и не меньше. Это самые лучшие места. Да. Вол К. надавил на педаль, позволяя машине разогнаться до максимума. Этот кирпичный коттедж он тоже снесет. Просто из принципа; чтобы ничто не напоминало ему о свиньях. Он набрал номер. К телефону долго не подходили, наконец, хриповатый голос поднял трубку:
   -Слушаю?
   -Вас беспокоит Вол К. Есть работа.
   -А, это Вы. Опять что-нибудь специфическое?
   -Нет, ничего особенного. Человечка одного помучить надо.
   -Что за человечек?
   -Свинья.
   В трубке помолчали. Потом хриповатый голос произнес:
   -Готовьте шампура. - Из трубки полетели гудки.
   Зачем шампура, подумал Вол К. Какая интересная терминология... Он посмотрел на часы. Наступало время ланча.
  
   Лис с седой шерстью на щеках и в темных очках попивал кофе. Он всегда встречался с мистером Вол К. в этом кафе, в это время. Рукопожатиями они обмениваться не стали, Лис не любил никаких прикосновений. Вол К. улыбнулся и сел напротив, Лис ответил легким кивком.
   По большому счету, Вол К. не испытывал никакой симпатии к этому субъекту. Слишком сухой и серьезный, с всегда холодным взглядом, который чувствовался даже сквозь очки, даже у него Лис вызывал чувство какой-то брезгливости и бессознательного страха. Что-то слишком темное стояло за плечами этого Лиса, недаром он брался за такие дела, о которых Вол К. ни с кем другим никогда бы не рискнул говорить. Но мистер Вол К. никогда не задавал вопросов. Главное, чтобы работа была хорошо сделана, рассуждал он. Остальное не его дело.
   -Эта свинья, - он говорил тихо, так как знал, что у Лиса чуткие уши, - не хочет подписывать кое-какие бумаги. Так вот, надо сделать, чтобы он их подписал. И без всяких там шампуров. Поэтому я к Вам и обратился. Нужно, чтобы все прошло чисто и чтобы клиент остался жив.
   -Клиент останется жив.
   -Я хочу предупредить. Это, видимо, тертый калач, может оказать сопротивление... Это, чтобы Вы были готовы.
   Лис улыбнулся:
   -Спасибо. Координаты давайте.
  
   Вол К. сидел во дворе Нифёдова дома и дремал. В голове проносились цифры. Пять Нифёду. Триста местным. Пятьсот лису. Нафане этому тоже все-таки придется заплатить две. Он же джентльмен - человек слова. И упрямому господину Нуфраеву - что-то дать в компенсацию. Три? Ладно, пусть будет четыре. Итого... Он открыл глаза - и чуть не упал от неожиданности. Перед ним стояла свинья. Был она вся в копоти, ноги ее дрожали, а в передних копытах она сжимала какие-то обугленные доски.
   -Где Ваши бумаги? - сказал свин. Голос его был полон трагизма.
   Нафаня, догадался Вол К. Очевидно, эти молодчики подпалили его милый скромный домик. Ну что ж, думал он, идя за кейсом, чего еще от них можно было ожидать. Кустари и есть.
   -Вот, здесь и здесь, пожалуйста, - он вел себя, как всегда, предельно вежливо, был чуток; никакой демонстрации собственного превосходства. Зачем издеваться над чужим горем.
   -Ваши две тысячи, пожалуйста.
   Он протянул пачку купюр, но в ответ Нафаня так посмотрел на него, словно собирался воспламенить взглядом. Затем его взгляд обмяк, он весь сник, скукожился и на подкашивающихся ногах побрел прочь. Уже у забора он повернулся и закричал:
   -Мне не нужны Ваши деньги, слышите! - и его свинячий голос в этот момент был визглив и неприятен. Вол К. поморщился, затем убрал деньги в кейс и, снова сев на Нифёдов стульчик, закрыл глаза. Прекрасно, две тысячи съэкономлены... Ну, и расперделся же, бедолага!
  
   -Привет соседу, - авто Нуфраева догнало бредущего по дороге Нафаню. - Подвезти?
   Тут он увидел грязную и несчастную Нафанину физиономию:
   -Ты что это, пожар тушил?
   Услышав это, Нафаня в первый момент замер, словно переваривая услышанное только что и вдруг зарыдал. Он рыдал с выражением, долго и во весь свой свинячий голос. Нуфраев не мешал ему, давая возможность освободить легкие от заполонившего их воздуха. Когда тот слегка поутих, он сказал ему:
   -А ну-ка, садись!
  
   -Да... Значит, такие дела, да?... Давай-ка, я тебе еще налью.
   -Спасибо, я больше не буду.
   -Давай, давай. Тебе сейчас нажраться как раз самое оно. Свинья ты или не свинья, в конце концов?!
   Стаканы глухо звякнули, и соседи выпили еще по одной.
   Нафаня сидел за столом совсем квелый и убитый, пятак его клонился вниз. Нуфраев рассуждал вслух:
   -Видать, этот Вол К. действительно дядька серьезный. Значит, ко мне он тоже скоро заявится вновь, надо полагать... - тут он ободряюще хрюкнул, Нафаня вздрогнул, вопросительно посмотрев на него. - Ладно, земеля, что-нибудь придумаем. А теперь спать пошли. Утро вечера мудренее.
   Он укладывал своего маленького отчаявшегося собутыльника, тот все жалостно повторял:
   -Что же делать? Что делать?
   Нафаня еще долго ворочался и всхлипывал во сне; видимо, ему снились какие-то кошмары. А Нуфраев все не ложился, сидел за столом перед полупустой бутылкой и все думал над Нафаниным вопросом. Он не надеялся на чудо и не рассчитывал, что к нему судьба будет благосклоннее.
   В любом случае, так просто он сдаваться не собирался.
   Часы пробили два... Нуфраев посмотрел на них, словно удивившись, что время продолжает двигаться вперед. Потом налил себе еще полстакана и, выпив, пошел в гараж.
  
   Три фигуры перебрались через забор, подкрались к дому, замерли.
   -Я попробую через дверь, вы - сверху, - голос был хриплый и звучал тихо, как шелест листьев.
   Все трое были в черных масках, одежда на них была тоже черной. Говоривший направился к двери, а двое других стали ловко карабкаться по углу дома.
   На дверь ушло не более минуты. Пришелец проверил, не скрипят ли уключины - дверь открылась тихо и легко. Он вошел и, ступая бесшумно, по-кошачьи, проследовал в ближайшую комнату. Видимо это была столовая. Пройдя дальше, он обнаружил кухню и гостиную. Везде было пусто. Фигура направилась к лестнице, когда послышался странный звук - словно вскрик -
   и затем глухой стук. Звук шел как раз сверху.
   Спальня. Разобранная постель, но никого в ней нет. От раскрытого окна шел сквозняк. Фигура осторожно осмотрелась. Никого. Подойдя к окну, пришелец выглянул и увидел внизу распластанное на траве тело в черной одежде. И тут он понял, откуда исходит опасность, резко обернулся.
   -Тихо! - на гостя смотрела двустволка в руках Нуфраева. Тот говорил так, что звуки улавливались скорее интуитивно.
   -Маску сними.
   Лис стянул маску, без всякого выражения посмотрел на Нуфраева. Тот выдержал паузу, а затем нажал на курок.
   Мистер Вол К. ел жареный эскулап. Он недавно проснулся, и видимо поэтому его обычное чутье не успело предупредить его о присутствие гостей. Когда что-то коснулось его плеча, неприятный холодок побежал от затылка к хвосту.
   -Поели? - Нуфраев с двустволкой стоял такой же спокойный, как и в прошлый раз, когда он его видел. - Пойдемте.
   Он не задавал вопросов, когда его вели к машине. Он ничего не говорил, пока они ехали, он молчал, когда его привели в гараж. Но когда Нуфраев заставил его подойти к стене и приказал Нафане прицепить наручниками к батарее, попытался вести диалог.
   -Мы можем нормально поговорить?
   -Лучше не сопротивляйтесь, - сказал Нуфраев и прицелился.
   Вол К. сглотнул; он понял, что базары сейчас ни к чему не приведут. Нафаня одевал наручники, стараясь не смотреть на него, он все время молчал, было видно, что ему неприятно это делать, но справедливости ради он должен. Какая принципиальность, подумал Вол К. Свинья обильно потела и, он явственно чувствовал запах сала.
   -И что вы будете делать дальше?
   -Для начала, я Вас изобью, - Нуфраев подошел и ударил мистера Вол К. прикладом в ухо.
  
   День был такой же солнечный, как и тот, когда он приехал сюда в первый раз. На заборе плясала птица, явно красуясь перед ним. Вол К. понаблюдал за птицей, потом взял костыли и пошел к дому. Вся бригада обедала.
   -Что вы успеете сделать до вечера?
   Бригадир облизал ложку и сказал:
   -Пророем канал и фундамент можно закладывать.
   -Прекрасно.
   Он прошел в соседнюю комнату и прилег на кровать, положил костыли рядом с собой. Перед глазами продолжала скакать птичка. Он пощупал перебинтованную голову, в голове что-то постукивало и отдавалось в ушах. Состояние было сонным, как и день. Вол К. отметил для себя, что сегодня уже ничего особо не болит, закрыл глаза. Вот так всегда, думал он, имеешь дело со свиньей, жди какой-нибудь подлянки. Недаром говорят, свинью подсунет.
   Не заладилось у него в этот раз, ох не заладилось... Хотя, конечно, один участок-то - его. Только что ему этот один, он не за тем сюда приехал. Да и не в участках дело. Он теперь пока с этим умельцем не разберется, спать спокойно, все равно, не сможет. Это уже вопрос чести. И теперь малой крови не будет. Правда, к кому обратиться? Лис, как он понимает, погиб.
   Все-таки крепкий кабанище, этот Нуфраев. Что ж, придется старые связи поднимать. Вол К. зевнул, в голове отдалось. Ладно, думал он, не спеша, восстановимся, залижем раны. А там видно будет...
   Марш-бросок.
  
   Я - боевой муравей 41-20! Сержант десятого Серого батальона! В боевых условиях никто бы и помыслить о подобном не мог. Но нрав у солдата портится, если дух его не закаляется в бою, если он сидит без дела. Тогда и возникают в среде подчиненных подобные настроения. Разнузданность, неуважение к офицерам, нарушение субординации. Впрочем, я и сам виноват. Если быть честным до конца, это я затеял драку в пищеблоке. Конечно, все были пьяными. Но нельзя было так напиваться. Но уж очень достал меня этот 121-й. Начал мычать что-то неуважительное в мою сторону. Пришлось дать ему по брюху. Не стоило, конечно, больше пить. Я даже не помню, кто меня выбросил из форта. Но уж наверняка без 121-го не обошлось. Муравья три там было... Помню скатился я с подножия нашего "Муравейника 10" и стукнулся хорошенько о какой-то стебель. Задние ноги, помню, совсем не слушались. И зачем я на ту березу полез? Хотелось мне вроде проверить дислокацию сил противника. С высоты, так сказать, птичьего полета. А потом меня ветром на лист бросило. С этого все и началось.
   Ветер сильный начался. И стал он лист этот несчастный трепать вовсю, а вместе с ним меня. И трепало нас до тех пор, пока, наконец, не сорвало. Уж точно, почувствовал я себя птичкой. А еще, пойло это наше пехотное - мне совсем нехорошо стало. Метался я на том листе минут десять. Потом вроде как ветер затих, и листик мой опустился на совершенно незнакомом плацдарме. Вот тут я и протрезвел. Занесло меня видимо прилично от дома. В этот момент я пожалел, что нет у меня с собой кислотной винтовки Д-2. А еще лучше - новой универсальной Д-8. На такой территории без хорошего оснащения выжить крайне сложно. Хорошо, хоть карабин мой при мне был. Он всегда при мне. В общем, влип я основательно.
   Но я - боец со стажем, мне не привыкать - решил прорываться к своим. Судя по всему, отнесло меня к северу от нашей березы, прямо за окопы противника. То есть, считай, я в тыл ко врагу попал. Это сколько ж, думаю, мне топать? Быстро не получится - везде патрули красных - так что, только ползком да перебежками. А если до комендантского часа не успею, все - прощай сержантское мое званье. А может что и того хуже.
   Ну, делать нечего, взвел я карабин на боевую и по солнцу стал перемещаться. От одного стебля к другому - на рысях. И бдительности, естественно, не теряю. Отслеживаю фланги. Пробежал сотни две шагов, вдруг впереди вижу, лист гнилой приподнят неестественно. Ну, думаю, тут их лагерь и прячется. Засаду решили устроить, гады. Ну, я, значит, подкрался и как прыгну сверху на лист; думаю - раздавлю всех или оглушу, по крайней мере.
   Прыгнул и заорал нашим боевым кличем. Лист зашевелился, заходил весь, я чуть было не свалился. Оказалось, жук это был ихний, сухопутный - вонючка. В бою они особо не опасны, но передвигаются достаточно быстро, сволочи, и могут при этом большую массу пехоты с собой нести. Жучара этот спал, видно, простаивая без дела, когда я его вторжением своим ошеломил; он только дунуть от меня собрался, а я ему карабином в морду как ткну, повезешь, говорю, в том-то направлении и чтобы без шума.
   Оседлал я его, и он засопел, куда я ему приказал. Двигались мы так, пока впереди какие-то позывные не раздались. Я вонючку остановил. Только слез посмотреть, что там такое, как этот навозник от меня в противоположную сторону дернул. Почесал - только я его и видел. Одним словом, на вражеской территории на добровольную помощь рассчитывать - дело гиблое. Ничего, думаю, обойдемся. Прошел я вперед еще шагов двадцать. Смотрю, а там огорожено все и точно - патруль. Ну, думаю, вот и окопы. Ан, нет. Все оказалось значительно серьезнее. Я чуть ближе подполз, тут и увидал ходы подземные. Со всех сторон стоят медноголовые, зыркают вокруг. Короче, никак к этим дырам не подступиться. Значит, думаю, важный это объект. Хотел я, было, их пощупать - стрельнуть пару раз в сторону нор этих. Но по зрелом размышлении решил этого не делать. Глянул повнимательнее - ба! За травяной изгородью у них пушка Р-2 прячется. "Антистрекоза". А на двух ближайших одуванчиках по снайперу сидит. Тут я понял, что не мое это дело разбираться здесь с ними и правее стал обходить. А для себя заметил, как только вернусь, в штаб рапорт подать. И мысленно диспозицию этих дырок зафиксировал. Ведь наверняка ж не знает у нас никто про эти лазы.
   Да, надо отдать должное этим красным, разведка у них куда как лучше работает. В общем, обошел я патруль этот секретный. Дальше перебежечками, значит, продвигаюсь. А сам, чтобы чем-то мысли занять, мечтаю, как буду 121-му брюхо молодой крапивой обертывать. Сам-то, небось, салага, отдыхает уже в норе. А я тут, как последняя тля бегать под носом врага должен. И так добежал я, судя по всему, почти до самой передовой и все нормально было, пока не столкнулся я с этой коси-сено. Прямо лоб в лоб чуть не врезались. Они ж дурные все, эти ногастые. Пользы, по-моему, от них - минимум. Но мне-то спешить надо было. Я и попросился на свою голову, подбрось, мол, браток, век не забуду. А он, значит, торговаться начал, что дашь, говорит. Ну, я ему с три короба наобещал: бочку кислоты да солдат своих прислать свояку в помощь.
   Забрался на коси-сено, он как рванет. Скажу честно. Для езды они уж точно не предназначены. Меня во время выброски у опушки в прошлом году и то меньше трясло. Одно хорошо, бегают они быстро. Правда, как оказалось, не всегда это к лучшему.
   Сперва, он меня не в ту сторону понес. По-моему прямо на секретный патруль. Я его еле-еле обуздал. Развернулся он, значит, в нужном направлении, и мы понеслись. Паутину я увидел почти в последний момент. У меня от развешенных по ней мин жгучих все в глазах замелькало. Ох, и неприятная же вещь. Помню, как в бою за лопухами нарвался один наш муравей на такую штуку - так у него три лапы за раз вспыхнули, и дырка во-от такенная в брюхе образовалась. Рядом никого не было кроме меня, все наши по периметру были разбросаны, ну, я его на себе и поволок. Я тогда подумал, что у меня спина сгорит - так жгло от его тела, уж не знаю, как и доволок бедолагу. А только все зря. Зря я мучился. Дополз до своих, сбросил его, смотрю, а он уже не дышит. То-то я думал, сначала он у меня за спиной все хрипел, а потом вдруг стих как-то.
   А тут не одна, а штук двадцать их висит, и паутина огромная - не объедешь, не обойдешь. Эта дура прет, я что-то ей ору, да тут уж времени тормозить не было. Соскочил в последний момент, как меня еще не задело, не знаю. Но ударился я здорово. Чувствую, лапа средняя правая перебита. Лежу, отхожу понемногу, а сам наблюдаю, как у коси-сены одна нога за другой вспыхивает и сгорает, вспыхивает и сгорает, вспыхивает и сгорает. В общем, принял, дурак, героическую смерть. На паутине.
   Я так подумал, если паутина есть, значит паук где-то рядом. А уж пауку без разницы серый ты или красный. Сожрет без разговоров. И карабин тут мой не поможет. Эти задницы, видать, навострились на паутину мины вешать, только если восьминогий прибежит и меня рядом со своей порванной ловушкой увидит, разбираться не будет, кто ему силки порвал. В общем, чесанул я.
   Чесанул, конечно, громко сказано. На пяти-то не особо почешешь. Но продвигаюсь помаленьку. А время идет. По моим расчетам, так или иначе, но уже больше трети я прошел. И тут, как назло, вода. Лужища - океан! В такой что угодно водиться может. Я подполз поближе, стал плавунов высматривать. А плавуны, они ж принципиальные, либо за серых, либо за красных.
   Думаю, территория красных, значит, и плавуны здесь соответствующие. Надо как-то выкручиваться. Решил я в грязи вымазаться, чтобы враг меня не признал. Ну, вывалялся, залег, жду. Смотрю, плывет один. Только я выскочить хотел, помахать, смотрю, у него на спине два гада краснорылых. Проплыли. Я сижу, жду дальше. Подплывает еще один. Я вылезаю не спеша, к воде подхожу, махаю ему приветливо. Сперва этот остолоп ничего не просек. Ко мне подплыл, грязь мою только недоверчиво разглядывает. Только это бы - ничего. Но, как оказалось, они здесь пароль зачем-то решили установить. Понял я, что дело - дрянь, промычал ему что-то, а он решил, что не расслышал, совсем к берегу приблизился. Я времени зря терять не стал, прыгнул на него, по башке ему карабином бац, бац. Он, как ошалелый, дернулся. Я чуть с него не слетел. Но в последний момент за ногу уцепился и повис мертвой хваткой. И мы понеслись. Все-таки я ему, наверно, сильно настучал. Он плывет, ничего не соображает, даже не замечал сперва, что у него на ноге кто-то. Мне-то что? Главное, несет он нас туда, куда надо. Мы уже до середины доплыли. И тут он начал дергаться. Копытом своим затряс, меня стряхивать принялся. Я держусь себе, думаю, лишь бы он направление не поменял. И тут этот отброс плавучий мне соседней ногой как даст! У меня круги пошли перед глазами, и я начал захлебываться. Чувствую, жизнь моя боевая идет к очевидному концу. И так мне грустно и обидно в тот момент стало! Ведь не отдадут над моей могилой даже победного салюта, не скажут, пал смертью храбрых, а скажут, сгинул неизвестно где и как, после пьяной драки со 121-м. И правильно ведь скажут. А 121-й еще и рад, наверное, будет, что не стало его дорогого сержанта.
   Нет, думаю, не дам я порадоваться этой сволочи. Не для того я воюю, чтобы вот так сдохнуть - и барахтаюсь изо всех сил. И случилось со мной, можно сказать, чудо. Уже совсем я захлебнулся почти, как меня что-то за лапу вдруг подцепило и вверх повлекло. Из воды вынесло, и я в небо стал подниматься. Оказалось, это наш бомбовоз десантный мимо пролетал и меня засек. Не люблю я их, честно говоря; не по душе мне все эти выброски, хотя, конечно, понимаю, что вещь это нужная и в бою, подчас, самая оптимальная, чтобы врага врасплох застать. Но, признаться, на земле как-то спокойнее. В общем, не радуюсь я обычно, если рядом майский жук оказывается. А тут прямо-таки расцеловать его был готов. Оказалось, не такие уж они тупые и бесчувственные, как я раньше думал. Не бросил в беде своего. Нет, честно, я теперь этих бомбовозов уважаю. Только вот, что он на вражеской территории делал? Хотя, кто бы спрашивал... Вообще, пока нес он меня через лужу эту, потом над травой, над лопухами, я смотрел вниз и все думал, вроде активных боевых действий сейчас нет, а все равно, кто-то боевые вылазки продолжает делать, где-то продолжают стрелять. Жизнь идет своим чередом. Взять хотя бы меня. Фактически - самоволка, а если подумать? Информация про лаз-то мой дорогого стоить должна. Тоже получается, разведывательная операция. Незапланированная, зато успешная. Во всяком случае, мне так казалось, пока в нас не угодил снаряд из "Антистрекозы".
   Мы уже почти до передней линии, до своих, долетели. Я смотрю, окопы появились впереди. И тут - грохот, брызги, бомбовоз мой на части, я вниз лечу, а сам пытаюсь понять, жив ли еще. Чувствую, вроде все цело, сгруппировался, чтобы очередную лапу не отбить. Хотя какую лапу? С такой высоты башку ничего не стоит свернуть. Но и тут мне повезло. Упал я в ромашку, точно по центру, мордой в пыльце лежу, поминаю героя-бомбовоза, который ценою своей жизни Серого сержанта 41-20 спас. И слышу, как под цветком голоса лопочут. Выглянул я - и тут же назад! Муравьев пятнадцать там шло. Целый отряд - это уже не патруль. Что-то здесь, думаю, затевается. В общем, надо было мне срочно в штаб, и даже не донесение какому-нибудь капралу оставлять, а самолично полковнику доложить об этой нехорошей, зловещей обстановке в стане врага. Да, пахло здесь явно чем-то очень серьезным.
   И нет бы мне дождаться, пока вся эта компашка тихо-мирно пройдет. Нет, решил я, что мало мне того везения, которое сопровождало меня до сих пор. Когда голоса стали удаляться, я вновь осторожно высунулся, и глядь, прямо подо мной солдат одинокий чешется. Что-то там у него с винтовкой случилось. Вся группа уже за стеблями скрылась, а он встал и пытался то ли перезарядить ее, то ли еще что. Конечно, если по-хорошему, то следовало мне дождаться, пока он уйдет, а потом спокойно вниз спуститься. Но, с другой стороны, свои совсем рядом, схватить языка и с собой взять - проще простого. В общем, прыгнул я на него, но видно не рассчитал и прямо ему на голову свалился. Он тут же и издох. Правда, успел, гад, перед смертью крякнуть громко. И то ли услышали его, то ли просто хватились, только я встать попытался, по мне начали палить. Я за стебель отполз, стал из карабина отстреливаться, только, что я один против дюжины красных насекомых мог сделать. Подфартило мне, однако, и в этот раз. Минут десять у нас перепалка шла, а я смотрю, у меня патронов уже практически нет, и тут кто-то из-за моей спины по врагу меня начал огнем поддерживать. Я обернулся, а там наш отряд. Ну, и я под их прикрытием назад отступать начал. Добрались мы, в итоге, до нашей линии, а когда на свою сторону перешли, красные отстали. То ли времени на нас тратить больше не хотели, то ли это не входило в стратегические задачи красных.
   Отряд, что мне попался, проводил, как мне объяснили, рекогносцировку. Я подумал тогда, какая рекогносцировка? Не поверил я им, короче. Но мне-то что. Они меня тем более ни о чем не спрашивали. Я сержанта ихнего попросил меня побыстрее в наш центральный форт доставить. У этих ребят все под боком было. Двух минут не прошло, как приползла гусеница. Мы все на нее залезли и понеслись с ветерком.
   По моим расчетам, мы почти прибыли, и я уже расслабился, уверенный, что больше за сегодня со мной ничего случиться не может. И тут появилась птица.
   Птицы - наше стихийное бедствие. Бороться с ними, как и прогнозировать их появление крайне затруднительно, неприятное, короче, это дело. Так что тут вся надежда на то, что тебя просто не заметят. Но нас заметили. Никто ничего не успел сообразить, когда внезапно уже и так темнеющее небо затмила гигантская тень, и в следующий миг огромный клюв схватил нашего червя за бока. Я и еще несколько бойцов слетели вниз, остальные же исчезли в мерзкой пасти безвозвратно. С одной стороны, нам повезло, птичка как прилетела, так тут же и улетела. Но тут, откуда ни возьмись, над нами зависло несколько стрекоз, и нас начали методично расстреливать. Как мне показалось, на стрекозах сидели снайпера. Почти все, кто был на земле, полегли ни за грош. Уничтожили на своей же территории! Два солдата, я помню, еще были живы, когда, наконец, задело и меня.
   Очнулся я в госпитальной норе с переклеенными лечебницей лапами и с оборванным правым усом. Почему-то самое удручающее впечатление произвела на меня потеря именно уса.
   Как только я смог двигаться и говорить, тут же направился к нашему полковнику. Что говорить - полковник настоящий солдат, свой среди своих! Выслушал меня с уважением и вниманием, тут же совет собрать велел. Теперь сижу, жду, что скажут начальники.
   И со 121-м надо что-то делать. Так просто он от меня теперь не отвертится. Вот только, какую бы ему работенку дать потяжелее?
   Реальный базар или о том, как правильно говорить по-русски.
  
   Короче, спал Илюха, спал, тридцать лет никого не трогал... И тут приезжают к нему КАЛИКИ, все на понтах, с примочками, да еще к тому же в возрасте. Дряхлые, то есть. И начинают тему гнать такую, что вот, мол, работка есть для тебя, братуха, не фиг лежать, бананы пинать. А Илюха им, естественно, да идите вы на, да глядел я на вас сквозь очки, да имел я высшее образование. А они ему, парень, кончай стойку держать, тут дело конкретное, бабсСв сбашляешь нереальных. Он им, зачем мне бабки, когда я и так весь при делах. А они, при каких, в натуре, делах, лежишь тут, как пиломатериал застарелый, тухнешь, стручок запаренный.
   Ну, Илюха, конечно, за стручка обиделся. Встал он тут, как потянулся, как выпрямился. Тут стариканы и опупели враз. Такой, блин, большой бычина оказался. А Илья сам, главное, удивился. Столько, оказывается, в нем силы было. Прикололо его, значит, это. Ну, он решил еще, для пущей важности, ногами потопать. Только шаг сделал - его тут и переклинило. Тридцать лет кемарить, не хило дело! В общем, не может дальше с места сдвинуться и все.
   Но КАЛИКИ, типа, секли, что делать. Они ему водярки специальной наготовили и прямо из своих рук в ряху влили. А как водярка подействовала, так Илюха и разошелся. В пляс бросился, шманцы, значит, принялся крутить, аж дом весь затрещал. Как наплясался, КАЛИКИ ему про дело стали толковать. Так, мол, и так, расклады такие. Поселился по дороге в Киев-Град беспредельщик один, всю братву торговую обувает, никто мимо него безвозмездно проскочить не может. И главное, цены такие заломил, собака, что купцам уже в Киев ехать в падлу, типа, убытки одни, не окупаются затраты. От этого в самом Киев-Граде разлады экономические, говно полное. Хотели с ним разобраться, потолковать конкретно, стрелку забили, только он на всех положил и шифруется теперь, урод сраный. В общем, никак его не выцарапать, не заловить. А как челноки мимо его участка проходят, он тут как тут. Словно кто ему наводку дает, где и кого ждать. В общем, только и может, что один на один бедняг-купцов бомбить. Отморозок, короче, полный. И вот, типа, пришли они, КАЛИКИ, от имени всей братвы Илюху о помощи просить. Сам батяня, Князь - Володя Киевский за яйца этого червя навозного выкуп немереный обещал, да еще почет и славу. В общем, будешь ты, Илюшка в полном шоколаде, если этого беспредельщика отловишь и доставишь братве на расправу.
   Илюха слушал это все, слушал. Потом репу начал чесать. Долго чесал, наконец, спрашивает, ну, и чего делать-то надо. КАЛИКИ ему и говорят, значит, слушай, братан, внимательно, ничего, типа, не упусти. Пойдешь туда-то-туда-то, по типу, ты - купец, а послала тебя Муромская братва. Суетиться не надо, пусть этот жучара сам на тебя выйдет. Кликуха у него - Соловей. Мы тем временем слух по Руси пустим, что товар большой идет, авось сработает наводочка сучья.
   Ну, как на тебя выскочит, ты его не мочи, только помнИ слегка. Он в Киев-Граде живой нужен, там с ним серьезно базарить будут, на кого он работает, да кто ему информацию сливает. И смотри, говорят, пацан, чтобы все чики-пики было, без всяких заморочек. Ну, Илюха им говорит, да ни ссыте вы, все будет чисто сработано, типа, пучком все будет. Только хорошо бы предоплату получить, чтобы, типа, никаких накладок не было. Тут стариканы, в натуре, обиделись, мол, ты за базаром, сынок, следи, ты кому, мол, не доверяешь, тебе сам Князь, можно сказать, честь оказал, а ты понты кидаешь и пальцы гнешь.
   Илюха говорит, ладно, базара нет, князь, так князь; мне хоть хрен моржевый. Только если что - не обижайтесь - если кидалово какое с башлями да с почетом и славой будет, я вас во первую очередь порву.
   Благословили, короче, КАЛИКИ Илюху, доброй, говорят, тебе охоты. А Илья-то без оружия, ни волыны, ни ножа у него с собой нету. Да вы чё, говорит, совсем опухли, деды хреновы, крестные отцы долбаные. Доброй охоты! Чем я с ним махаться буду, соплями?! КАЛИКИ говорят, да, да, да, совсем мы что-то запамятовали. И дали адресок кузнеца одного, маляву нужную накрапАли. Он тебе, говорят, меч сделает конкретный. Только помни, меч острый, а Соловей живым нужен.
   Сказано-сделано. Отправился Илюха в путь. Шел он лесами, полями, без всякого там сопровождения, герой-одиночка, все дела... Наконец, дорулил до кузницы, типа. Реальный такой хаус. Внутри жара, чисто сауна, только без девок и без лежаков, и наковальня посередине. И, значит, стоит у наковальни мужик, ну, может, чуть меньше Илюхи, и огромадным молотком долбается со всей дури об эту наковальню. Лязг идет, грохот, а мужику это все равно как по кайфу; балдеет он, короче, от этих звуков. Рожа красная, изо рта пар валит. Тут он Илюху заметил, тормознул с долбешкой, вокруг сразу тихо стало, аж в ушах зазвенело от этой тишины. Илюха ему говорит, я от братвы к вам, товарищ. Кузнец сразу базар просек, полез куда-то в дальний угол кузницы, порылся-порылся там и вытащил какую-то железяку, то ли лом, то ли кочергу, говорит, держи, пацан. Мечей сейчас нет, так что, бери, что есть. Илюха офигел, конечно, но ломик взял.
   Попрощался, значит, вышел на улицу, по дороге идет, железякой елдонит все, что по пути ни попадется: кусты, заборы. Так махал, махал, пока до леса не добрел. А в лесу - камень, и на камне, как на памятнике - речь. И речь - ну в натуре! - философская. Типа, какие расклады тебя по жизни ждут. Типа, если ты чувак правильный, то иди направо и будет у тебя все правильно: Канары, девки, все дела. Если ты баклан по жизни, и не сечешь что к чему, то можешь переть, никуда не сворачивая, как баран, но тогда ты точно по рогам получишь. Ну, а если ты чувак, в натуре, совсем отмороженный или грибов обкурился, шмали всякой, то переть тебе, значит, налево, и полное ты, значит, чмо.
   И понял Илюха своим чутьем внутренним, что надо ему Соловья искать там, где про чмо написано. Напоследок взял и по камню железякой шибанул, а она раз - и треснула. Илья думает, вот сука - кузнец. Рассердился, со всей своей злости удалой по дереву ближайшему вмазал. Дерево покачнулось. Ну, Илюха еще раз стукнул - дерево затрещало. Тогда он его обхватил, как гиббон самку во время спаривания, на себя потянул и прямо с корнями из земли выворотил. Сильный же, бычара. Потом все корни оборвал, ветки обгрыз, обстучал об землю, и получилась у него такая нехилая дубинка - ему под стать! Взвалил он ее на плечо и потопал.
   И, короче, вышел он на дорогу к Киев-Граду, идет не спеша, типа, купец он.
   Сначала все вроде бы нормально было, никакого шухера, чисто. Илья уж было подумал, что хмырь этот на дно залег. И тут глядь, дерево одинокое у дороги торчит. Ну, дерево, как дерево, и хрен бы с ним. Он уж мимо него почти прошел, вдруг на самой верхушке тварь какая-то нарисовалась. Пальцы в пасть сунула и давай свистеть. Лихо так засвистела. У Илюхи аж все уши заложило. Вокруг ветер поднялся, в глаза пыль летит. Доперло до него, что это Соловей и есть. Ну, думает, ты у меня сейчас, падла, досвистишься. А только ничего сделать не может. Из-за ветра, который этот козел поднял, не видно ни фига.
   Наконец, Соловей свистеть перестал, базарить начал, если, типа, ты, чувак, здесь пройти хочешь - плати дань. Реально - отмороженный кент. А Илюха воспользовался моментом, пока ветер улегся, как бревно свое в Соловья засобачил. Тот даже пукнуть не успел. На земле лежит, стонет, башка разбитая, в крови вся - но живой. А сам маленький такой, как обсос, уродливый. Илья к нему подошел, пару раз еще в зубы сунул, чтобы тот затих, на плечо взвалил и потопал в Киев-Град.
   Короче, долго ли, коротко ли, причапал Илюха с Соловьем этим долбаным в Киев. Спрашивает у всех, где здесь главный пахан живет, Князь - Володя Киевский. А ему говорят, да ты чё, мужик, в натуре, о таком спрашиваешь. Вон самая большая и красивая хата - его. Какие тут могут быть вопросы. И все, главное, смотрят, что это за сморчок у него на плече лежит с головой разбитой. Чисто, народ недоумевает.
   Пришел, в общем, Илюха к Князю, а у того в это время вся блатная братва собралась, все самые крутые, бояре там, послы. В общем, Илюха со своим говном на плече явно по масти тут не катит. Весь бардак смолк сразу, думает, что за фраерок такой рискнул к самому Князю Киевскому пожаловать.
   Князь спрашивает Илюху, ты чего пацан - на понтах? А может ты - блатной? Нет, говорит Илюха, я не блатной, но послала меня братва реальная, чтобы я вам этого хмыря доставил. Кинул, он, короче, Соловья на пол перед Князем, тот смотрит и не может в толк никак взять, что это за пацан, и о чем он базарит. Ты, говорит, нас тут за лохов не держи, а то мы тебя враз обломаем, ты ясно толкуй, что это за упырь здесь валяется и от какой ты братвы.
   Илюха говорит, послали меня КАЛИКИ, чтобы я вам Соловья живого добыл. Вот вам Соловей. А мне давайте лавандос, честь и славу, так КАЛИКИ обещали. Какой-то купец из братвы, самый бухой, поднялся, подошел к Соловью, смотрел, смотрел, потом говорит, ты чё, братан, кому ты трешь? Соловей - это отморозок безбашенный, он таких, как ты пачками рвет, а ты тут какое-то чмо рыхлое принес и еще чего-то гонишь. Илюха говорит, дело ваше, не верите, я вам доказать могу, только смотрите, не обосритесь все от страха здесь. Схватил Соловья за шкирман, тряхнул и говорит, давай, свистани, только смотри, сука, не сильно, а то я тебя под орех разделаю.
   Соловей пальцы в рот засунул, как свистнет, вокруг вихрь поднялся, пылища; столы, бухло - все разлетаться стало. У всей братвы уши заложило. Князь орет, кончай беспредел творить, мы тебе, чисто, верим, только пасть ему заткни. Илюха башкой Соловья пару раз об пол долбанул, тот затих сразу. Братва, значит, вся тут же Илюху зауважала, водяры ему налили, Князь говорит, а ты пацан, оказывается, нормальный, такого отмороженного изловить, это дорогого стоит, ты теперь можешь считать себя здесь своим пацаном.
   Илью, однако, это не прикололо, он говорит, Князь, мне бабки нужны; спасибо, конечно, за такое отношение, только мне КАЛИКИ сказали, ты бабок дашь. Они сказали - твоему слову верить можно. Князь говорит, да ты чё, мужик, я сказал - отрезал. Ни ссы. Будут деньги. Ты посиди с нами пока, видишь у нас тут праздник, бухаем мы. Мы тебя уважаем, и ты будь человеком. А потом с бабками все решим, получишь конкретно, как заработал. Илюха чувствует, левый базар какой-то идет, что-то Князь, типа, мутит, но если приглашают - надо побухать.
   Сел с братвой за стол, а Соловья Князь спрашивает: колись, сука, кто наводки дает! Тот трясется весь, говорит, никто не дает, сам все узнаю, у меня чутье хорошее на купцов. Князь, естественно, не поверил. Ты, говорит, падаль, во всем у меня сознаешься и велел пыткам подвергнуть, типа, шкуру подпалить, кишки потянуть... Лютый Князь был, садюга. Илюха и вся братва наблюдала, как чувака допрашивали с "пристрастием". Только не сломался беспредельщик. Так и сдох - никого не выдал - то ли правду сказал, то ли боли не чувствовал.
   А Илюха нажрался не слабо. И когда очнулся, то понял, что кинули его по полной программе. Князя-то, видать, жаба за бабки давить начала, в падлу ему платить было, тем более что Соловья расколоть не смогли. Вот он и решил с Ильей подставу учинить. Пока тот дрых, повязали Илюху и в подвал - типа, подземелье - бросили подыхать.
   Зарекся тогда Илюха с блатной братвой дела иметь. Отвернулся он к стене, положил на всех с большим прибором и стал спать.
   Но были среди Киевской братвы и нормальные пацаны. Звали их Леха с Добрыней. Были они ребята безбашенные и простые. И просто, как узнали они, что Илюха такого отморозка сделал, стали им восхищаться и преклоняться перед ним. А когда повязал его князь Киевский, они сказали - что за байда?! И решили Илюхе помочь.
   Развели, значит, охрану, типа, дали, сколько надо, сунулись к Илье, а он к стенке отвернулся и дрыхнет. Они ему, давай, мужик, валим отсюда. А он им, да идите вы, суки, никуда я с вами не пойду, потому что гады вы все и раздолбаи. Они ему, да не, мужик, ты не понял; мы помочь тебе пришли, и в этот раз обломов не будет. Илюха посмотрел на них и говорит, ладно, поверю вам. Только учтите, еще одна подстава случится, и вы все у меня говно жрать будете. Короче, оказались они за городской чертой, никто и шухера еще поднять не успел. Ладно, говорит Илья, нормальные вы пацаны, я теперь должник ваш. И уже уходить собрался. А Леха с Добрыней его догнали, не, говорят, мужик, так дело не пойдет; бери нас с собой, а то мы, считай, тоже теперь вне закона. Подумал Илюха, подумал, говорит, ладно, пошли, тут у меня как раз дельце одно. Хочу я этих козлов дряхлых, КАЛИКОВ найти и рога им обломать. Это из-за них я сюда перся, это они обещали, что Киевские бабок отвалят. Вы, кстати, не знаете, где их найти. Нет, говорят пацаны, мы не знаем; а может эти КАЛИКИ не знали, что Князь - жлоб такой. Илюха подумал и сказал: может и не знали, только мне - по фиг. Я из-за них на шпонке парился, вместо того, чтобы дома груши с яблочками хавать.
   Долго они тупили, все КАЛИКОВ искали, только те залегли где-то, как кроты в спячку, и с концами. Надоело Илюхе с пацанами просто так по земле болтаться, нашли они город небольшой, стали там шваль всякую шманать, всякий бизнес контролировали, купцов там, бояр местных.
  
   А Володя Киевский, как просек, что Илюха свалил, застремался и объявил его с пацанами. Типа, вне закона, короче. Только не тут-то было. Возникли на горизонте проблемы покруче. Нечисть черномазая на город наезжать начала, всякие там татары-печенеги. И столько их, иноверцев, подступило, что понял Князь - братвы его блатной мало, нужен реальный герой. А кто ж реальнее Илюхи Муромского?
   Послал он эту тему пропадающим где-то в дремучих лесах Амазонии КАЛИКАМ, что, мол, вы уже с ним базарили, попросите его еще раз, может он вас послушает. А КАЛИКИ ему ответ прислали, типа, если ты на свою харю Княжескую ищешь смерти, то давай сам к нему и поезжай. Это из-за тебя он нас уродами считает. Мы за тебя, козла, поручились, а ты хорошему человеку бабок дать пожалел. Так что сам выпутывайся, а мы теперь не в теме.
   Делать нечего, стал князь своих людишек с малявами посылать, мол, Илюха возвращайся, теперь все иначе будет, по-человечески, обещаю - получишь горы золотые и еще сверху, только возвращайся и помоги.
   Только Илюха малявами этими подтирался. Разуверился он в людях и в братве блатной разуверился. Так и жил в маленьком городе с верными пацанами и держал этот город не хуже Князя Киевского.
   А Князь, как понял, что не приедет Илюха, не придет, тут только и осознал, какую подставу сам себе учинил, когда русского богатыря, настоящего мужика кинул. Недаром в народе говорят: за базаром следи. Сказал - за наколочку ответь. Слово, если дал, его держать надо, а то ни веры тебе не будет, ни уважения.
   Так и жил Володя Киевский с тех пор, татарам дань платил, а вскоре и свои с ним считаться перестали. А однажды утром нашли его под мостом, со свернутой шеей и никто о нем не пожалел.
  
   А Илюха, в конце концов, подался в легальный бизнес, разбогател, женился на чистокровной боярыне местного масштаба и нажил себе десятка два внуков.
   Вот, такие, чисто, сказки бывают.
   Твой алый берет... (легенда).
  
   Город заливало. Заливало водой и остатками человеческих снов.
   Было 10 часов утра, но утром и не пахло. Небо было затянуто чем-то серым и темным, от чего создавалось впечатление, что наступает вечер. Шум воды за окном навевал предчувствие длинного, до неприятности тягомотного дня.
   Мать смотрела в окно и одновременно работала руками, выполняя отлаженные до автоматизма действия. Масса податливо проминалась, послушно меняла форму, готовая к любому мановению рук. Обваляв массу в муке, руки покрывали ее сверху липким и вкусным, а потом сворачивали, образую своеобразные мешочки. Мешочки мать небрежно, но уверенно шмякала о противень, пока тот не заполнился весь.
   -Как вкусно пахнет, - девочка вошла как раз когда мать захлопнула конфорку. - А скоро будет готово?
   -Не нюхай, не нюхай. Все равно не для тебя.
   -Как это? - девочка сморщилась. Ей показалось, что ее хотят за что-то наказать. Но все оказалось значительно проще.
   -Бабушке понесешь.
   -А, - тогда понятно. Девочка тут же расслабилась, облегченно вздохнула и уселась на табуретку. Уткнулась в капли на стекле. Вода барабанила. Несильно и негромко, но постоянно и поэтому как-то неотвратимо. Если бабушке - тогда не страшно. Тогда можно потерпеть.
   -А с чем пирожки?
   -С капустой.
   Девочка хотела еще о чем-то спросить, но передумала. С деловым видом она вышла из кухни, беззвучно бормоча губами то ли песенку, то ли стишок.
   День развивался медленно, незаметно, дождь все также бубнил, пирожки доходили, а девочка скучала и маялась по дому, не зная, чем бы себя занять. Однако к матери не заходила, боясь надоедать. Она гуляла по комнатам, щупала корешки книг, проводила пальцами по пыли на телевизоре. Дождь, наконец, как бы добрался до ее сознания, и девочку осенило.
   Мысль была не очень приятной, и следовало ее срочно проверить.
   -Готовы? - девочка начала осторожно, издалека.
   -Готовы, готовы. Еще десяток остался. Чего крутишься?
   Девочка не решалась спросить, а мать это раздражало, она была не в настроении наблюдать это вопросительное мелькание дочери.
   -Ну, чего? Чего хочешь-то?
   -А бабушке нести сегодня?
   -А когда?
   -Просто дождь идет...
   -Зонт возьмешь. Дождевик, в конце концов, оденешь. Не потоп - дойдешь.
   Надо сказать, что рассчитывать на транспорт не приходилось. Автобус, конечно, был, но режим работы бабушкиного маршрута оставлял желать лучшего.
   Девочка тяжело вздохнула и пошла наводить марафет. Она была еще недостаточно взрослая, чтобы понимать, что значит для женщины "наводить" марафет. Но общий смысл был ей вполне ясен. Она знала, что и в дождь, и в холод, и в жару женщина должна выходить на улицу с хорошо накрашенными губами и с подведенными ресницами и бровями. За подведенные ресницы мать, конечно же, убила бы. Но губная помада всегда была под рукой.
   Стоя у зеркала, она изучала свое миленькое, невинное лицо. Каждую черточку знала она, но всегда удивлялась, что вот это очаровательное отражение и есть она.
   -Мам, так мне дождевик одеть?...
   -Одень дождевик.
   -Или зонт взять?
   -Возьми зонт.
   Она никак не могла решиться, что же ей все-таки выбрать и все колебалась, колебалась. Мать это раздражало. Тогда девочка решила взять и то, и другое.
   -А мне ты ничего не хочешь оставить? Многовато не будет? Зачем тебе зонт, если ты дождевик надела?
   Девочка положила зонт.
   -Но если тебе так хочется идти с зонтом - иди с зонтом...
   Девочка взяла зонт.
   -Только дождевик тогда оставь.
   Девочка положила зонт и стала снимать дождевик.
   -Нет, ну если ты хочешь в дождевике - иди в дождевике.
   Девочка снова надела дождевик.
   Мать видимо утомила эта бессмысленная нерешительность дочери, и она, махнув рукой, сказала:
   -В общем, дело твое. Только мне что-нибудь оставь.
   И ушла на кухню.
   -Вот пирожки...Что, дождевик решила? Правильно, руки свободны будут. Здесь с капустой. Смотри сюда. Здесь с повидлом. А здесь с мясом и картошкой. Все поняла?
   -Все.
   -Ну, тогда иди.
   Осмотрев на прощанье дочь, мать удовлетворенно кивнула, и девочка ступила за дверь.
   Дождь был не слишком сильный, но уже сделал у подъезда небольшую лужу, словно хотел пометить свою территорию. Девочка посмотрела на свои ботинки, подумала и решила, что не промочится, пошла прямо по мокрому.
   Прозрачный капюшон закрывал бСльшую часть головы, оставляя лишь маленькое отверстие с лицом, он так плотно прилегал к ушам, что поглощал все звуки, и лишь когда капли били по капюшону, их бубнящее бормотание напоминало девочке, что окутавшая тишина обманчива. Свернув вправо, она решила дальнейший путь окончательно и бесповоротно. Эта дорога не вела к автобусной остановке, она была кратчайшим способом дойти до бабушки пешком.
   Дорога эта сперва вихляла меж дворами, потом проходила через два переулка, а дальше следовало пересечь большую автостраду, и снова идти переулками. Несмотря на кажущуюся запутанность данного маршрута, девочка прекрасно знала его, поскольку ходила так к бабушке довольно часто. Народу по пути практически не попадалось, девочка бодро топала по орошаемому водой асфальту, следя за тем, чтобы случайно не затекло в сумку и не промочило пакеты с пирожками.
   Со стороны, идущая в каплях дождя маленькая девочка в скромном дождевике вряд ли могла привлечь к себе чье-то внимание. Она и не привлекала. Лишь красная беретка на ее голове выделялась в пустоте пересекаемых проулков. Дождь брызгался, сыпал, никак не желая прекращаться, а небо продолжало хмуриться и яснеть в ближайшее время не собиралось.
   Две улицы остались позади, а девочка вышла на детскую площадку с большими раскрашенными грибами. Меж грибов расположилась небольшая песочница.
   Проходя мимо, девочка вдруг остановилась. В песочнице кто-то был. Девочка приблизилась, стряхнула воду с капюшона. На песке сидел щенок, пожалуй даже, маленькая собачка. Маленькая дворняжка, которая неистово дрожала от холода и воды, стекавшей по ней, будто это была старая плюшевая игрушка, которую бросили мимо помойки. Девочка глядела на собачку некоторое время, и чем дольше она так стояла, тем большая жалость наполняла ее.
   -Бедная. Если бы я могла взять тебя с собой, - девочка протянула руку, капли сразу намочили кисть. Она хотела погладить несчастную шавку, но та вдруг тявкнула и попыталась укусить ее.
   Девочка, обиженная встала и решительно пошла прочь.
   -Нет. Мерзни... Мерзни и дальше, - теперь она точно знала, что даже если бы имела возможность, ни за что бы не подобрала эту мерзкую, неблагодарную моську.
   -Тебя и выгнали-то, наверняка, потому что ты всех кусала. Не любишь никого. Ну и мерзни!
   Девочка чувствовала, что настроение, которое несмотря на дождь было до сей поры прекрасным, начинает портиться. Она шла теперь такая серьезная, и погода, будто почуяв ее состояние, тоже стала еще серьезнее. Тучи сгущались. Ненавязчивый дождь все более перерастал в монотонный, встающий стеной ливень, и вскоре стало понятно, что нет никакого толку обходить лужи; идущая сверху вода безжалостно заливала ботинки. Девочка подумала, что если она и дальше будет идти в таких условиях, то очень скоро ее ноги промокнут насквозь, она заболеет и так ослабнет, что не сможет дойти до бабушки. Эту суровую тучу следовало переждать. Девочка была убеждена, что ливень, столь резко начавшийся, также быстро и пройдет.
   Она бросилась к ближайшему дому и, отворив тяжелую дубовую дверь, нырнула в подъезд.
   Дом, судя по всему, был старый, запах дерева, десятилетия висящего на этих петлях, раздавался и пробивал все. Девочка отряхнулась и сняла капюшон.
   Шум дождя практически не был слышен здесь, дом был тих, дышал тишиной, старался не отпускать ее от себя. Могло даже показаться, что здесь никто не живет, но, конечно, это было не так.
   Лампочка не работала, но небольшой свет, вполне достаточный доходил откуда-то сверху, с лестницы. Девочка стояла, ей хотелось здесь заснуть, здесь ей очень нравилось. Дом дышал каким-то приятным содержанием, очень разнившимся с ливнем, что был снаружи, и с той дурацкой собакой. Этот дом не мог ее укусить.
   Дома, в принципе, бывают разные, девочка понимала это. Некоторые не то, что кусаются, а могут даже взять и проглотить тебя. Но этот дом был добрый, девочка сразу почувствовала. В таком можно стоять хоть целый день, и ничего с тобой не случится. Однако стоять целый день не позволяло время и бабушкины пирожки. Мать будет ругаться, если узнает, как долго она шла.
   Прождав минут десять, девочка решила проверить, не затихла ли стихия. Только она взялась за дверную ручку, собралась потянуть на себя, как почувствовала, что снаружи кто-то тоже толкает дверь, чтобы открыть. Она успела сделать шаг назад, и дверь отворилась. В подъезд вошел дядя в сером костюме, черных ботинках и серой шляпе. Вода стекала с шляпы, а костюм стал темным от напитавшей его влаги. Значит, дождь лил все также. Сперва дядя, казалось, не заметил ее, пройдя чуть мимо и занявшись отряхиванием пиджака и шляпы, тем более, что девочка встала к стене, где света было совсем мало. Ее было почти не разглядеть. Но незнакомец все-таки разглядел.
   Сам он был не очень старым и не очень молодым, какого-то неопределенного среднего возраста, лицо было не изможденным, но каким-то усталым. Человек увидел девочку, но ничуть не удивился, как будто знал, что встретит ее здесь, он приблизился к противоположной стене, оперся на нее и слегка сгорбился, стал глядеть в пол. Шляпы он так и не снимал, они стояли друг напротив друга, она в своем красном берете, глядя на него, и он в своей серой шляпе, глядя в пол.
   Со стороны могло показаться, что они усталые путники, которые просто пережидают сильный дождь, а друг до друга им нет никакого дела. Но это было лишь первое впечатление. Как только дядя в сером вошел, что-то заставило девочку отойти к стене и замереть, и теперь это что-то заставляло ее продолжать стоять у стены. И хотя ливень продолжался, не он был главной причиной, почему она все еще не уходила. Она чего-то ждала. Она была уверена, что этот человек сейчас заговорит с ней.
   И он заговорил
   -Льет, - констатировал незнакомец ничего не выражающим голосом. Он просто констатировал. При этом он даже не смотрел на нее, просто говорил, так, между прочим, чтобы заполнить тишину. Это, конечно, была наглость. Дом совершенно не желал, чтобы его тишину кто-то заполнял. Но тут уж было ничего не поделать. Девочка продолжала ждать. Но незнакомец не спешил. Казалось, он очень тщательно обдумывает все, что хочет сказать.
   -Прямо потоп какой-то, - наконец продолжил он и теперь посмотрел на девочку. Она заметила, что он слегка улыбается. Как-то заискивающе, нерешительно, будто боялся напугать ее этой улыбкой больше, чем словами. Хотя, может быть, ей просто так показалось. Она все еще молчала, она ждала от него какой-нибудь вопрос.
   И он задал вопрос.
   -Кто ж тебя выпустил в такую погоду на улицу?
   -Мама, - честно ответила девочка. Она всегда старалась говорить правду и пока не видела резонов поступать иначе.
   -Что, в магазин послала?
   -Нет, к бабушке, - призналась девочка.
   -Что ж она тебя в другое время не могла к бабушке отправить? Дождь бы закончился, ты бы и пошла.
   -У нас бабушка заболела, я ей пирожки несу.
   -Пирожки? - брови незнакомца приподнялись, как бы в удивлении.
   -Да, пирожки.
   -Понятно, - сказал дядя и замолчал, словно действительно что-то понял.
   Он снова опустил глаза и стоял некоторое время молча. Потом спросил:
   -А далеко до бабушки?
   -Отсюда или от дома? - логично уточнила девочка.
   Незнакомец улыбнулся:
   -От дома. Или отсюда.
   -От дома минут тридцать идти, если пешком. А отсюда - наполовину меньше.
   -Значит, ты успела уже пройти полпути? - удовлетворенно заключил мужчина.
   -Да. Полпути.
   -Это хорошо.
   Что здесь может быть хорошего, девочка представляла с трудом, но видимо своими ответами она благодушно влияла на настроение дядьки. Однако, несмотря на всю свою информированность относительно полутемных подъездов и задающих вопросы незнакомцев, девочка почему-то никакой тревоги пока не испытывала. В ней сейчас было только странное ожидание. Что ж, если человеку так нравиться с ней общаться, возможно, это просто потому, что ему нравится с ней общаться и больше ни почему.
   Пусть спрашивает. Ведь если подумать, это были вполне нормальные безобидные вопросы, чтобы просто поддержать беседу. А заговорить он решил с ней, чтобы как-то разрядить обстановку, пока они здесь вместе пережидают этот несчастный дождь. Может человек просто любит поговорить.
   Но теперь дядя молчал, долго. Он снова смотрел в пол, о чем-то думал. Дождь за дверью шумел все также.
   -С чем пирожки-то? - если незнакомец спрашивает о кулинарии, значит, он либо любит покушать, либо не знает о чем еще спросить, а спросить очень хочется.
   -С капустой, с повидлом... - девочка решила не давать точного отчета по всем пирожкам, но и это удовлетворило мужчину.
   -Я люблю с повидлом... Какая у тебя красная шапочка, - совершенно не в тему вдруг заметил он. - Красивая.
   А Вы - как серый волк, хотела сострить девочка, но сдержалась - человек мог обидеться. Мать всегда следила за тем, чтобы она хорошо вела себя за столом, была вежливой и не грубила. Если бы она сейчас сказала ему про серого волка, мать бы назвала это хамством. Хотя, судя по всему, этот дядя вряд ли счел бы это хамством. Даже, наверное, улыбнулся бы. Но все равно, девочка решила не рисковать.
   -Хорошо, у тебя хоть плащ. А я вот, даже зонта не взял, - грустно сказал незнакомец.
   -Это не плащ. Дождевик.
   -Я знаю. Просто на плащ похоже. Очень тебе идет.
   -Спасибо.
   И все-то ему нравилось, все-то в ней было симпатично. А с другой стороны, всегда приятно, когда тебе говорят приятные вещи. Когда тебя хвалят. Во всяком случае, девочке нравилось.
   В другое время, будь это другой человек, она бы напугалась таких слов. Но именно этот серый дядя говорил все так хорошо и приятно, что ничего страшного в таких комплиментах она не находила. Ну, совершенно ничего.
   Ничегошеньки...
   А дождь все шел.
   -А хочешь, я расскажу тебе сказку? - предложил вдруг мужчина.
   -Сказку?
   -Да. - И не услышав возражений, мужчина начал рассказывать сказку.
   В сказке повествовалось о тридесятом царстве, в котором жила безобразная принцесса, которая из-за своего безобразия (или безобразности) не могла никак выйти замуж...
   -А почему она была безобразная?
   -Ну, вот такая уродилась.
   -И что, никто не хотел на ней жениться? Но она же принцесса, богатая, значит.
   Незнакомец улыбнулся такому жизненному прагматизму.
   -Конечно, охотники до богатства были, которые готовы были жениться на ней ради денег, но принцесса знала, какая она страшная и никому не доверяла. Ей-то хотелось выйти замуж по любви.
   -Вот дура! Уродина, а туда же - любви ждет.
   -Тебе не нравятся уродины?
   -Мне не нравятся дуры.
   Незнакомец продолжал. Так жила принцесса незамужней, управляла кое-как в одиночку тридесятым царством и отшивала алчных женихов. Прошло десять лет.
   -Это сколько ж ей было уже?
   -На ней возраст никак не сказывался. Она ж уродина была, уродливей не становилась, лучше тоже.
   -Понятно, - девочка удовлетворенно кивнула. Такое положение вещей казалось ей вполне реалистичным.
   Однажды во сне принцесса услышала голос, который сказал ей, что через неделю к ней придет человек, с которым она соединит свою судьбу. Целую неделю принцесса провела в ожидании, а когда заветный день наступил...
   Девочка подняла глаза на незнакомца. Тот выглядел сейчас каким-то грустным и беспомощным.
   -И что случилось?
   Мужчина посмотрел на нее в задумчивости, снял свою шляпу, начал крутить в руках.
   -Не помню.
   -Как?!
   -Забыл, - в его голосе прозвучала такая досада, что девочка тут же поверила, что он действительно забыл. Девочка удивленно моргала. Это же сказка! Обычная детская сказка, как ее можно забыть?
   -Давно я эту сказку читал, понимаешь? - мужчина продолжал мять шляпу. - Начало вот помню, помню, что безобразная принцесса была, а что там дальше... Все забыл!
   Но девочка не понимала. Зачем тогда начинать, если не знаешь всей сказки? Было обидно до слез. Хотя, с какой вроде бы стати? Всего лишь сказка ведь. Но так жалко!
   Хотелось убежать, чтобы не стоять здесь с этим человеком, потому что это обман, ее обманули. Незнакомец в серой шляпе ей больше не нравился.
   Но с другой стороны, так хотелось узнать, что же случилось с этой несчастной и безобразной дурой. Но как его заставить вспомнить? Что сделать, чтобы он вспомнил? Внезапно девочка разозлилась, как, возможно, не злилась никогда в своей жизни. Ей хотелось топнуть на него, плюнуть ему в лицо. Это ты заманил меня сюда, чтобы рассказать мне сказку, а сам обманул! - хотелось крикнуть ей. Но она понимала, что с одной стороны, это глупо, кричать на человека, который забыл продолжение сказки, которую читал давным-давно, или притворяется, что забыл. С другой стороны, это небезопасно. Как-никак, взрослый дядька. А в-третьих, никакая сказка не стоит таких нервов. Так мама любит говорить. Во всяком случае, что-то про нервы такое она говорила.
   Шум за дверью затих. Мужчина выглянул наружу. Дождь шел, но уже несильный.
   -Можешь идти, скоро совсем пройдет, - сказал он и посмотрел на нее с нескрываемой грустью. Было видно, что и он очень жалеет, что все так получилось.
   Девочка пошла к открытой двери.
   -А Вы?
   -Ну, у меня даже дождевика нет, чего зря мокнуть; сейчас совсем кончится, тогда тоже пойду.
   -Тогда и я подожду, - вдруг решила девочка. Ее что-то здесь еще держало.
   Мужчина явно обрадовался.
   -Ну, и хорошо, - он был очень доволен в этот момент. - Ну, и правильно.
   Снова дверь прикрыта, снова опустился уже привычный полумрак.
   Они стояли минут пять. Потом еще примерно столько же. Потом...
   -А может быть вспомните? - она так надеялась, что он за это время вспомнил. Но мужчина напряг лицо, демонстрируя прямо-таки титаническую работу мысли, с горечью помотал головой.
   -Извини.
   -А Вы в какой книге ее прочитали?
   -Что ты говоришь?
   Вот глухая тетеря, подумала девочка.
   -Вы сказали, что в какой-то книге прочитали эту сказку.
   -Да, была у меня книжка.
   -А что это за книжка?
   Он недоуменно повел плечами:
   -Не знаю. Сказки...
   -Так и называлась - сказки?
   -Да.
   -Русские народные?
   -Да, наверное... Хотя, ты знаешь... Это так давно было.
   -А где она теперь?
   -Книга? - Мужчина надолго задумался. - Вроде валялась у меня где-то... Так сразу трудно вспомнить.
   -Так, значит, Вы ее не выкинули?! - девочка так обрадовалась, что почти выкрикнула это. Значит, все-таки добраться до сказки как-то можно было.
   -Да нет вроде, зачем мне ее выкидывать, хорошая книжка.
   Что ж она у тебя валяется где ни попадя, если такая хорошая, хотела крикнуть девочка.
   -Точно, не выкидывал. Я даже, наверно, смогу вспомнить, где она.
   Давай, вспоминай, думала девочка, хотя, зачем ей это надо, пока не понимала.
   -Вроде в старый шкаф я ее засунул и так до сих пор туда больше не лазил, - лицо серого мужчины с серой шляпой в руках просветлело. - Значит, там должна лежать.
   Он отворил дверь.
   -Ну, вот, теперь можно идти. Проходи.
   Он выпустил девочку на свет.
   Дождя не было, но небо еще было мрачно. Лужи разводами заполняли асфальт. Асфальт так и дышал пропитавшей его сыростью.
   -Тебе в какую сторону идти? - мужчина повернулся направо и посмотрел на нее.
   -Туда, - сказала девочка, и ее палец тоже указал направо.
   -Ну, пошли тогда вместе, - сказал мужчина и двинулся, бодро обходя лужи.
   И девочка пошла рядом.
   Они шли рядом, вокруг не было никаких людей, а если бы люди были, то, наверно, подумали бы, что идут папа с дочкой. Но у девочки папы не было, была мама и бабушка, которой она несла пирожки, а мужчина в сером шел к себе домой, и детей у него не было.
   -А у Вас есть дети? - спросила девочка.
   -Нет, - ответил мужчина.
   Девочка вдруг подумала и спросила:
   -А Вы далеко отсюда живете?
   -Да нет. Вон, три дома еще пройти и направо.
   -А...
   Прошли три дома. Девочке надо было идти дальше.
   -Мне дальше, - они остановились.
   -Ну, тогда до свидания?
   Он протянул ей руку. Она протянула ему свою ладонь. Рука у него была не сухая и не влажная (не потная). Нормальная рука. Теплая.
   Она уже собиралась развернуться и уйти, вдруг застыла и, решившись, спросила:
   -А можно взять у Вас эту книгу?
   -Какую книгу? - мужчина, казалось, уже думал о чем-то своем. - А... Конечно, конечно, можешь взять. Ты меня тогда здесь подожди, я сейчас схожу, принесу... - он уже развернулся, чтобы пойти за книгой. - Хотя, ты знаешь... Я не уверен, где она у меня валяется, боюсь, ты здесь долго можешь простоять... Давай в другой раз встретимся, я тебе ее тогда найду и принесу... А если хочешь, можно зайти ко мне, я при тебе ее поищу, сразу и возьмешь, если найдется.
   Глаза у него тоже были серыми... Стоп!
   Стой, девочка. Стой. А лучше уходи отсюда быстро. Вежливо откажись от книжки и беги. Так начинаются все страшные истории. Незнакомец позвал тебя в гости. Это уже не подъезд. Это квартира. Пока еще не поздно, но когда дверь захлопнется, может случиться все, что угодно.
   Беги отсюда, девочка! Мама должна была наглухо вбить в твои детские мозги эту истину. Квартира - это логово. Квартира - нельзя! Никакие подъезды не расскажут того, о чем могут поведать квартиры. Однокомнатные, двухкомнатные.
   Все. Враг открыл лицо. Беги, девочка.
   Но в мозгах у девочки была сказка про безобразную принцессу, и эта сказка еще не закончилась. Поэтому девочка не убежала.
   -Хорошо, - наоборот, обрадовалась она. Ей не терпелось получить книгу.
   -Вон мой подъезд, - мужчина показал, и они пошли.
   Пирожки болтались в руке, но девочка как бы забыла про них. Она, правда, еще говорила себе, что надо поторопиться, итак столько времени прошло, но эта мысль болталась где-то на заднем плане и особо ее не занимала. Главное сейчас была книжка. Безобразная несчастная старая дева маячила совсем близко.
   Дом, к которому они подошли, был самым обычным, самым невзрачным, не было в нем ничего особенного. Дом принял их, они вошли в лифт. Незнакомец в сером нажал на девять.
   -А сколько здесь этажей? - спросила девочка.
   -Шестнадцать.
   На девятом этаже было четыре квартиры. Мужчина подошел к крайней справа. Стал рыться в карманах. Восемьдесят три, прочитала девочка пластмассовую табличку.
   Мужчина, наконец, извлек ключ и вставил в дверь.
   -Зря Вы один ключ только используете.
   -Почему?
   -Вот у нас и у бабушки два замка.
   -Да? - дверь распахнулась бесшумно, словно пасть большой змеи.
   -Да. Это безопаснее, - сказала девочка и ступила в тенистый коридор. И пасть захлопнулась.
   -Если хочешь проходи в комнату, - мужчина говорил, пока снимал шляпу, пальто,ботинки.
   -А Вы живете один?
   -Ага, - сказал мужчина и улыбнулся.
   В комнате все было стандартно и в меру скучно. Стол, шкаф с книгами, телевизор, диван, кресло.
   -Посиди здесь пока. Хочешь эти книги пока посмотри. Может что здесь понравится.
   -А сказки не здесь?
   -Нет, сказки в другом шкафу.
   Мужчина ушел. Девочка села в кресло и стала ждать. Сумку с пирожками она положила на колени.
   Время шел, а дядя все не появлялся. Внезапно девочка почувствовала голод. Она вспомнила, что целый день ничего не ела. Она подумала, ведь ничего не случится, если она возьмет один пирожок. Лишь один, какой-нибудь с мясом или с капустой. Или с повидлом. Но все-таки это было как-то нехорошо, пирожки ведь для бабушки. Она постаралась не думать о еде.
   Но мамины румяные пирожки так и прыгали перед глазами. Надо было только засунуть руку в недра сумки. Девочка упорно пялилась на заштрихованные мелким узором занавески. Она пыталась подумать о том, какой дурак мог придумать такой узор. Но пирожки не хотели отставать. Это становилось невыносимо. В конце концов, воля ее сломалась. Она запустила руку и стала щупать пакеты. Пакеты были еще теплые. Внедрившись в один, она почувствовала мягкое и почти горячее. Вытянула наружу. Кажется, это была капуста.
   Она почти донесла пирожок до рта, как тут вспомнила, где она находится. Не то, чтобы она вдруг почувствовала стыд от того, что ест одна, не поделившись с хозяином квартиры. Но она представила, как засовывает пирог в рот, жует, а он в это время заходит. Неловко получится. Что ж, придется делиться.
   Девочка встала с кресла и пошла с сумкой в коридор. Дальше по коридору была еще одна комната и, судя по всему, кухня.
   Она заглянула в комнату. Гардероб, большая кровать и тумбочка, за окном проглядывал балкон. Больше вроде ничего. И никого. И ни звука.
   Девочка развернулась и двинулась в сторону кухни, но что-то сзади вдруг зашевелилось, она почувствовала, что кто-то стоит за ее спиной, и замерла. Сумка в руке напряглась, пальцы онемели, еще немного и она бы выронила ее. Наконец, решившись, она стала поворачиваться.
   Это получалось у нее до глупого медленно, словно кто-то крутил кино в замедленном виде.
   Он стоял над ней, возвышаясь, загородя все, его лицо было темным, одни глаза просвечивали на этом лице. Ей казалось, что он сейчас опустится на нее совсем., в глазах стало темнеть. И тогда ей стало страшно. По настоящему страшно.
   Девочка стала пятиться. Он надвигался, она пятилась, пока не оказалась на кухне.
   Что-то сзади остановило ее. Это был кухонный стол. Она обошла стол, встала за ним. А он стоял с другой стороны стола, и было непонятно, что выражает его взгляд.
   -Что-нибудь случилось? - теперь на его лице отразилось беспокойство.
   -Вот. Пирожки попробуйте, - она выставила сумку на стол перед собой, как бы заслоняясь ей.
   Его лицо тут же прояснело. Вновь стало радушным и радостным.
   -А. Ну, тогда я тебя чаем угощу, - и он подошел к плите, взял чайник и стал наливать в него воду. Вода шуршала, заполняя полость посуды.
   Девочка продолжала стоять. Она никак не могла избавиться от нахлестнувшего страха. Но мужчина был явно безобиден.
   -А бабушка не обидится, что мы ее пирожки едим?
   -Нет.
   -Ну, мы только по одному... Ладно, ты следи за чайником, а я пойду дальше искать.
   И он ушел.
   Девочка стояла с сумкой и все не могла решиться, что же ей делать. Может сейчас, пока он в комнате, ринуться в коридор к двери? Даже ботинок одевать не надо.
   У двери она остановилась. И что дальше? Зачем она, спрашивается, сюда перлась? Нет, все это детские страхи. А она уже достаточно взрослая, чтобы постоять за себя. И потом - ну какой он маньяк?!
   Да. Надо вернуться. И она вернулась. Чайник уже закипал.
   -Скипел? - он вошел, и она увидела в его руках книгу.
   -Это она?
   -Да, - он положил книгу на стол и полез за чашками. - Ты чего сумку держишь? Садись.
   -Вот. Это для пирогов, - он поставил тарелку - суповую.
   Девочка полезла за пакетами.
   -Вы с чем будете?
   -Да я не знаю. Какой дашь, такой и буду.
   Она ждала. Она вся горела от нетерпения. Все страхи отлетели куда-то. Когда же он ее откроет?!
   -Ну что ж... Если хочешь, можем ту сказку прямо сейчас дочитать.
   -Давайте, - наконец-то.
   Книга, действительно, была очень старая, в темном переплете и на ней не было ничего написано. Страницы были серо-желтыми, шрифт мелкий. Значит, сказок здесь много, подумала девочка.
   -Хочешь, я почитаю?
   -Почитайте, - попросила она и взяла пирожок с капустой.
   За окном было темно. Сколько часов прошло? Сумка. Пирожков не было! Они все съели. Они смотрели друг на друга, как два случайно нашкодивших ровесника. Вдруг девочка почувствовала стыд, как будто случилось что-то очень неприличное. Очень непристойное.
   -Что я скажу бабушке? Что я скажу маме? - в голове вместе с чувством вины витала какая-то легкость. Ей было стыдно перед матерью, но она ее почему-то не боялась.
   -Я тебя провожу.
   -Правда проводишь?
   -Правда.
   Странно, когда она стала называть его на ты?
   -Купим бабушке торт.
   За окном было светло.
   Прошло пять лет, и за окном было удивительно светло и ясно.
   Он коснулся ее живота. Вставать не хотелось, и она замурлыкала.
   -Подъем.
   -Ну, еще немножко.
   -Ты обещала бабушке, что придешь к обеду.
   -А сколько сейчас?
   -Уже одиннадцать.
   -Ну. До обеда еще далеко.
   -Вставай, вставай.
   Она приподнялась и, зевая, спросила:
   -А сказка будет?
   -Конечно, будет, - ответил он и рывком поднялся с кровати.
   Доблестный рыцарь.
  
   Доблестный рыцарь Эдгард Доблестный склонился над примятой травой, изучая одинокий конский след. Он вдыхал аромат травы, пытаясь понять, кому может принадлежать этот необычный запах. Он склонялся все ниже и наконец, не удержавшись, свалился со своего высокочтимого скакуна. Скакуна звали Конем.
   Полежав в траве минуту-другую Эдгард поднял голову и произнес в торжественном воодушевлении:
   -Без сомнения, это разбойники.
   -Ну, конечно, - скептически изрек Конь.
   -Да. Без сомнения. Это разбойники. И они похитили прекрасную даму.
   Рыцарь встал, отряхнулся и полез на своего жеребца:
   -Мы должны спасти ее. Во что бы то ни стало.
   -А подкрепиться нам не пора?
   -Сначала догоним и освободим принцессу. Потом будем набивать желудки. Но, мой верный Конь.
   Эдгард хлопнул своим выпачканным грязью и дорожной пылью сапогом по ребрам Коню, и тот тронулся неспешным шагом.
   -А ты не мог бы приумножить свою прыть, мой доблестный Конь.
   -Пожалуйста, - сказал Конь и резко перешел на галоп, от чего доблестный рыцарь свалился в поднявшуюся над дорогой пыль.
   Проскакав сорок конских шагов, чистокровный жеребец понял, что хозяина нет и вернулся к валяющемуся на дороге Доблестному.
   -А с чего ты решил, что это принцесса? - спросил он, пока рыцарь поднимался и старался засунуть ногу в стремя.
   -Поверь мне, Конь. Это принцесса. Уж я-то знаю... Что-то у тебя со скоростями не в порядке, - и, подумав, добавил. - Ладно, давай, трогай. Только в этот раз не потеряй меня, доблестный Конь!
   Когда они проскакали полпути от того, сколько они проскакали с начала дня, впереди замаячили незнакомые фигуры. Нагнав их, рыцарь понял, что это был крестьянин на повозке.
   Поравнявшись с мулом, что вез повозку, Доблестный поднял свою правую руку, но чуть было не свалившись, снова схватил ей уздечку, накинутую на коня и провозгласил:
   -Стой!
   Крестьянин посмотрел на Доблестного с удивлением, но повозку не остановил.
   -Ты что, не слышал меня? Стой, говорю тебе! - возвысил свой голос рыцарь и попытался перегородить дорогу мулу, тому, что вез повозку, на коей сидел крестьянин.
   -А ты кто такой? - спросил крестьянин, едва не наехав на рыцаря, но в последний момент Конь, будучи скотиной умной, успел отскочить, едва не сбросив Доблестного.
   -Я - Доблестный! Рыцарь, - произнес рыцарь с чувством глубокого презрения к тому, кто мог бы усомниться в его словах.
   -Ну, и что? - спросил крестьянин. - Кто ты такой-то?
   -А. Меня зовут Эдгард, - представился рыцарь.
   -Это другое дело, - заключил крестьянин и остановил своего мула, мерно пережевывающего одуванчики, шлепнув того доской по затылку, благо та оказалась под рукой. - И чего тебе надо от меня, доблестный рыцарь Эдди?
   -А ну-ка, слезай с коня, мерзкий разбойник, - заорал вдруг не своим голосом Доблестный.
   -Чего? - переспросил крестьянин и посмотрел на своего мула.
   -Признавайся, куда ты спрятал принцессу?!
   -Не обращайте внимания, - произнес Конь. - Его иногда переклинит, так он всех подозревать начинает.
   Крестьянин вытаращился на благородного жеребца, рот его раскрылся, и челюсть медленно сползла вниз.
   -Не обращайте на него внимания, - сказал в свою очередь доблестный рыцарь, неожиданно сменив гнев на милость. - Это всего лишь благородное животное, которое любит сплетничать.
   -Ну, вот этого не надо. Никогда я не поддерживал никаких слухов и сплетен, - возмутился Конь.
   -Ну, ну, ну, - стал успокаивать его рыцарь. - Так не видели ли Вы, честный прохожий, шайки бандитов с принцессой, привязанной к седлу.
   -Нет, - ответил крестьянин, не отрывая глаз от говорящей лошади. - Здесь только я еду.
   -Возможно, ты их проглядел, дорогой собрат-путник? - предположил Эдгард Доблестный, на что крестьянин возмутился:
   -Что ж я, по-вашему, слепой? Не проезжал здесь никто!
   -Ну, хорошо, хорошо, - благосклонно замахал на него рукой Эдгард. - Наверно ты заснул в дороге и не заметил промчавшейся мимо шайки.
   -Ничего я не заснул! - снова возмутился крестьянин. - Я ехал и не было никого здесь до Вас.
   -Хорошо, - удовлетворенно заключил Эдгард и стал сползать с коня. Затем он встал и, подняв руку, сказал:
   -Спустись со своего сидалища, добрый друг.
   -Спустись вниз!! - заорал он, когда крестьянин не отреагировал на его призыв. Тот решил не спорить с умалишенным, слез с телеги и встал перед рыцарем. Голова того как раз приходилась на уровень его груди.
   -Преклони свое колено и нагнись! - торжественно провозгласил рыцарь.
   Крестьянин послушно встал на колени и наклонил голову. Рыцарь возложил свою руку на крестьянский чуб и выговорил громко и четко:
   -Отныне ты находишься под моим покровительством и защитой, о, добрый человек. Зови меня всегда, когда беда постучит в твою дверь.
   С этими словами рыцарь Эдгард Доблестный развернулся и, вскарабкавшись на Коня, ударил в очередной раз тому по ребрам. Конь от неожиданности взвился вверх, от чего Эдгард Доблестный, перевернувшись, упал с его крупа, прямо головой в землю. На удачу голова Эдгарда была увенчана шлемом, что спасло шею от перелома. Рыцарь отделался лишь очередным сотрясением мозга.
   Вставая и забираясь вновь на конскую спину, он произнес охрипшим голосом:
   -Еще раз хочу заметить, что переключение скоростей у тебя никуда не годится. Будь аккуратнее со своим хозяином.
   Когда всадник со своим скакуном скрылся из виду, крестьянин поднялся с колен, отряхнулся и полез на телегу. Хлопнув по голове мула доской, крестьянин прикрикнул "Но! Чего заслушался!", и телега тронулась.
   А доблестный рыцарь Эдгард продолжал нестись по дороге в надежде нагнать свою даму сердца, пока не приехал в город, название которого было ему не ведомо.
   Он начал спрашивать у всех подряд: "Как называется это место?", но от него отмахивались, обходили стороной или просто по-хамски игнорировали.
   Сперва он приписывал это той догадке, что люди просто не узнают в нем доблестного рыцаря. Но постепенно эта догадка переросла в уверенность. И тогда Эдгард понял, что следует действовать иначе. Он подошел к первому попавшемуся нищему (тот как раз пересчитывал в этот момент собранную за утро гору мелочи) и, схватив за грудки, начал трясти. При этом он стал вопрошать его:
   -Где ваша принцесса, о горожанин? Не бойся, скажи мне.
   Нищий подумал, что его хотят ограбить и стал отпихивать Доблестного ногами. Но наш герой был настырным малым, так просто отвязаться от него не мог никто.
   -Что тебе надо?! - заорал бомж. У него никак не получалось отлепиться от Эдгарда. - Нет у нас никакой принцессы и сроду не было.
   -Но как же так? - беспомощно развел руками Эдгард, и, воспользовавшись этим, нищий лягнул его в подбородок, от чего тот отлетел на несколько метров в сторону.
   Конь, благоразумно наблюдавший до сего момента за всей сценой со стороны, подошел и уныло склонил морду над хозяином.
   -Как же так? - продолжал недоумевать лежащий на земле рыцарь, глядя вверх, куда-то мимо лошадиного лица. - Как же нет принцессы? Этого не может быть.
   Полежав так минут пять, рыцарь сгруппировался, перевернулся на четвереньки, а потом встал.
   -Нет! - сказал он вдруг, и в глазах его блеснул яростный огонек. Даже его верному Коню стало как-то не по себе.
   -Нет, - повторил рыцарь и повернулся к нищему, который с подозрением наблюдал за ним все это время. - Не может быть! Не может быть такого, чтобы в этом городе не было принцессы. Наверняка, какие-нибудь злодеи похитили ее, а вас, несчастных жителей, запугали, чтобы вы не проговорились. Но я отыщу ее. Отыщу и спасу!
   -Ну, ну, - заржал нищий и плюнул в сторону Доблестного. - Поищи, может, найдешь.
   -Да, -уже вконец воодушевившись, изрек рыцарь. - Принцесса ждет моей помощи. Она ждет меня.
   Он прощал этому человеку его неверие и его страх. Он был великодушен, как истинный рыцарь.
   Забравшись на Коня, он тронул того по бокам, но осторожно. Память о последнем крушении была еще свежа, как утренняя роса на ржавой крыше.
   -Куда поедем, хозяин? - спросил Конь, чем вызвал внеочередной ступор у прильнувшего к стене бомжа.
   -Туда, - сказал рыцарь и показал пальцем вперед.
   -Эй, шибздик - там можно найти еду и ночлег? - обратился Конь к остолбеневшему нищему. Хозяину он как-то не доверял в этом вопросе. Уж очень тот был непрактичным человеком. Даже для рыцаря.
   Но бомж так ничего и не смог выговорить.
   -Я думаю, мы найдем что-нибудь там, - предположил Эдгард, и конь, вздохнув, тронулся вперед. Другого выхода не оставалось.
   Уже горели городские фонари, когда притомившийся рыцарь на коне постучал в двери небольшого, но вполне приличного на вид трактира.
   Ставни приотворились, и за ними появилась неприятная пропитая морда, которая стала ощупывать путников недоверчивым взглядом. Наконец, сиплый голос спросил:
   -Чего надо?
   -Не позволите обратиться к Вам с просьбой..., - начал было рыцарь, но Конь бестактно перебил его:
   -Открывай, давай, не видишь, людям спать негде, - отчего тот обиженно надул губы.
   -А кто вы такие, чтобы я вас пускал? - спросил трактирщик (а это был именно он), никак не выказывая своего отношения по поводу наличия говорящей скотины.
   -Это рыцарь, он заплатит тебе, когда спасет принцессу и получит за это полцарства, - успокоил трактирщика Конь. Однако тот еще некоторое время продолжал держать гостей на пороге, видимо сомневаясь, но, в конце концов, отступил назад, пропуская посетителей.
   Эдгард Доблестный въехал в помещение и обнаружил, что находится в темном и подозрительном месте, но как человек тактичный говорить этого не стал, только заметил:
   -Пахнет у вас здесь как-то...
   Вокруг стояли столы, за которыми сидели сгорбившиеся, неприветливые личности.
   -Что не нравится? - спросил хозяин и почесал себя за ухом.
   -Нет, все очень мило, - заверил хозяина Конь. - Нам бы поесть.
   Хозяин ушел, а Эдгард слез со скакуна, и они заняли один из пустующих столов.
   -Ты не знаешь, что это за запах? - тихо спросил Доблестный Коня, когда им принесли шашлык и по кружке кипятка.
   -На мертвечину похоже..., - прочавкал Конь, впиваясь жеребячьими зубами в кусок шашлыка, что был самым большим.
   -Ты о запахе? - переспросил Доблестный, с подозрением взглянув на мясо.
   -Да, - ответил Конь и, срыгнув, презрительно вонзил копыто в новый кусок. - А мясо, по-моему, из собачатины.
   Хозяин тем временем подсел к группе за соседним столиком. Они что-то живо обсуждали, периодически поглядывая в сторону Эдгарда. Лица у соседей были грубые, даже, пожалуй, отвратительные, с неприятно выступающими клыками.
   -Как ты думаешь, - спросил Эдгард, отпивая из заляпанной чем-то коричневым кружки, - не могут эти люди нам помочь? Хозяин вон, с ними явно дружит...
   -В чем помочь? Тебе же сказали, что здесь нет никакой принцессы. Нету и все.
   -Не выводи меня из себя. Ты же знаешь, что я не люблю, когда со мной спорят.
   -Тогда нечего меня спрашивать. Вон, хозяина спроси, - сказал Конь и принялся доедать шашлык.
   Но не успел Доблестный позвать хозяина, как тот встал и ушел, а один из тех, с кем он говорил, направился в сторону рыцаря. Сев перед Эдгардом и улыбаясь людоедской ухмылкой, он спросил:
   -Я слышал, ты ищешь принцессу?
   -Кто это Вам сказал? - удивился рыцарь.
   -Да вот, дошли слухи. Ходит, мол, рыцарь, разнюхивает повсюду...
   -А Вы что, можете помочь? - спросил Эдгард и нетерпеливо заерзал на скамье.
   -Нет.
   -А чего тогда пришел? - явил свой голос Конь.
   -Да вот, хочу посмотреть на дураков, которым больше делать нечего, кроме как шляться повсюду да принцесс искать.
   -Но, но, - предупредил Конь. - Следи за своим языком. А то сейчас промеж глаз получишь.
   -Господа, господа, не ссорьтесь, - попытался вмешаться Эдгард.
   -Это от тебя что ли? - спросил в свою очередь мужик с клыками, и глаза его начали наливаться кровью. Не удосужив наглеца ответом, Конь выпрыгнул из-за стола и заехал задним копытом тому по лицу, выбив один клык и погнув второй. Застонав, горе-насмешник рухнул на землю, изо рта у него пошла красная пена.
   Заметив, как обошлись с их приятелем, другие темные личности стали подниматься из-за своих столов с явно недобрыми намерениями. Они начали приближаться со всех сторон. Хозяин, как назло, не хотел возвращаться. Рыцарь с конем продолжали сидеть на своих местах, делая вид, что ничего не происходит. Но вот с приближавшимся народом стали происходить какие-то странные метаморфозы. И без того неприятные лица начали становиться еще более неприятными, клыки стали увеличиваться в размерах, тела быстро зарастали шерстью. Одежда на больших волосатых туловищах порвалась, и вот уже со всех сторон на Доблестного смотрели рычащие, вставшие на четвереньки хищники.
   -Надо уходить отсюда, - констатировал Конь и с грозным лошадиным кличем выпрыгнул на стол.
   Эдгард Доблестный все еще пребывал в некотором смущении и нерешительно заметил:
   -Господа, я все-таки думаю, что не стоит принимать все так близко к сердцу. Мы же благородные люди и можем обо всем поговорить спокойно...
   Но оскаленные рычащие морды не хотели слушать никаких доводов и продолжали наступать.
   И тогда рыцарь сказал:
   -Ну, что ж. Я предлагал решить все миром. Но если здесь никто не понимает русского языка - пеняйте на себя, - и с этими словами Эдгард снял свой шлем.
   То, что произошло после этого, трудно описать словами. Визг, разбегающиеся во все стороны с поджатыми хвостами оборотни, всеобщая истерия - вот только несколько признаков поднявшейся неразберихи. Чудовища явно готовы были ко всему, только ни к этому. Ничего более дикого, чем рыжие, непричесанные и нестриженые патлы Эдгарда Доблестного они никогда в своей кровожадной жизни не видели. Никто не мог противостоять этому зрелищу. Даже благородный скакун забился под стол и лихорадочно трясся там.
   Убедившись, что трактир опустел, Эдгард надел шлем и произнес устало:
   -Вылезай, мой верный Конь. Поле боя снова за нами.
   Осторожно показалась голова жеребца. Увидев надетый на голову шлем, Конь облегченно вздохнул. В это время вернулся хозяин трактира. Он удивленно оглядывал помещение. Облазил взглядом углы и заглянул под столы. Никого не было, только рыцарь с конем. Лишь конь и рыцарь. Видимо трактирщик рассчитывал увидеть что-то другое. Он некоторое время стоял в недоумении, глядя то на животное, то на его хозяина.
   -Что смотришь? Видишь, все ушли спать. Так что, мы - твои единственные постояльцы.
   Доблестный встал и подошел к трактирщику:
   -Может быть ты знаешь, где я могу найти принцессу? - спросил он.
   -Я? Нет, я не знаю... - испуганно залепетал трактирщик. Он был сейчас слегка бледен, и его пропитой голос прозвучал еще более сипло.
   -Ну, нет, так нет. Отведи нас тогда в наши покои. Пойдем, Конь.
   И рыцарь Эдгард отправился ко сну.
   Когда он проснулся, утренние мухи уже вились над его подушкой. Конь лежал рядом на сене, что было накидано прямо на полу. Они всегда спали вместе.
   -Вставай, мой верный Конь, - изрек Эдгард и сполз с кровати прямо на спину ничего не подозревающему животному. Так он и выехал на завтрак.
   Дымящаяся масса чего-то непонятного была уже предусмотрительно поставлена на стол. Решив не испытывать судьбу, рыцарь с конем направились прямо на выход, отхлебнув лишь по глотку теплого кипятка.
   -Ну, и что же делать дальше? - спросил рыцарь сам себя, но так, чтобы это услышали все вокруг, то есть Конь. Очередная тоска навалилась на него вдруг, он вдруг осознал, что вчерашние слова нищего оказались правдой, что он в очередной раз жестоко ошибся. Никакой принцессы и в помине не было. Была лишь бесконечная в своей протяженности дорога и новые приключения впереди. Но без принцессы все это не имело никакого смысла, все теряло какое-либо значение. Только ради прекрасной дамы стоило совершать подвиги, жертвовать собой и своим временем. Но рыцарь не знал, куда идти дальше и потому снова спросил:
   -И куда же мне теперь ехать?
   Конь, молчавший до сих пор, так и не проронил ни слова, безмолвно тронулся с места, уезжая из этого никому не известного захолустного городка.
   Прошло меньше года. Рыцарь объездил двадцать городов и столько же сел и деревень, но нигде никто не мог сказать ему ничего определенного насчет принцессы. Кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал, но не более того.
   Наконец, настал день, когда дорога привела благородного рыцаря к стенам большого города. Подъехав к воротам, рыцарь стал ждать, когда ворота откроются. Прошел час, потом еще один, потом еще один, потом еще один. Ворота продолжали хранить неприступный вид. Конь спросил:
   -Может постучать?
   -Ты думаешь, стоит? - спросил в свою очередь рыцарь и постучал по воротам.
   Через некоторое время за дверями послышался какой-то шум, ворота приотворились, и в образовавшейся щели возник заспанный глаз.
   Увидев рыцаря на коне, глаз исчез, раздался лязг и ворота с визгом распахнулись. Перед Эдгардом стоял мужчина преклонных лет и мило улыбался.
   -Здравствуйте, - сказал мужчина. - Я - мэр этого города. Шел мимо ворот, а тут слышу, как раз Вы стучите. Проезжайте, добро пожаловать в наш город.
   Эдгард въехал в город, а мэр любезно согласился сопровождать его.
   -А что, господин мэр, нет ли в вашем городе принцессы? - как бы невзначай спросил Эдгард.
   -Совершенно точно. Есть принцесса, - ответил мэр, а Доблестный от неожиданности чуть не свалился с седла. Он не мог поверить своим ушам.
   -Это правда?! - воскликнул он.
   Мэр закивал, и его красная подагрическая физиономия так и заиграла самодовольством.
   -Да, самая настоящая принцесса. Из очень старинного королевского рода. Ее высочество выбрали наш город в качестве своей резиденции и изволят жить здесь уже пятый год.
   -А не преследуют ли вашу принцессу какие-нибудь злодей? - спросил рыцарь, все еще не веря, что его мечта начинает сбываться.
   -Злодеи - нет. Но вот есть в наших краях дракон, который все время похищает наших самых красивых девушек. И вот мы боимся, как бы он ни добрался и до принцессы. Прямо-таки не знаем, что с ним делать.
   Не в силах сдерживать своего ликования по поводу такого подарка судьбы, рыцарь сполз с коня и бросился обнимать старика. От этого мэр покраснел еще сильнее, но продолжал улыбаться.
   -Вы даже не представляете, как вам повезло. Я спасу ваш город и принцессу от чудища, я - рыцарь.
   -Правда? - словно испугавшись, переспросил мэр.
   -Именно за этим я сюда и приехал.
   -И когда же Вы хотите начать? - осведомился мэр неожиданно по деловому.
   -Сейчас, вот только перекусим, - проговорил Конь, всем своим тоном показывая, что нисколько не разделяет восторгов хозяина по поводу наличия принцессы с драконом. Мэр с явным интересом вытаращился на него.
   -Нет, мы отправимся прямо сейчас, - звонким металлом раздался возбужденный голос Доблестного. Ему явно не терпелось. - Покажите мне путь в логово зверя, я жажду схватиться с врагом человечества.
   -Ну, тогда нам надо на выход, - проговорил в некотором недоумении мэр и развернулся в обратную сторону.
   Дойдя до недавно покинутых ворот и выйдя из них, рыцарь и мэр остановились.
   -Пойдете туда, туда, а потом туда, - мэр указывал путь маленькой старческой ручкой. - Там и будет логово дракона. Мне, к сожалению, с Вами нельзя, мэр все-таки. А Вы идите, идите, - и, не пожелав доброго пути, мэр скрылся за воротами, которые с визгом затворились.
   -Ну, что, - произнес со вздохом Доблестный. - Поехали, мой Конь, займемся, наконец, настоящей работой.
   -А перекусить перед боем никак было нельзя? - проворчал Конь.
   -Как ты можешь в такую минуту думать о еде?!
   -Я всегда думаю о еде, - продолжал бурчать Конь, но все же направил копыта в направлении, указанном мэром.
   Степями, полями, лесами и реками двигался к намеченной цели рыцарь на лихом скакуне. Наконец, они достигли небольшого пригорка, у подножия которого дремал ящер о двух крылах. Вокруг него были раскиданы человеческие черепа и женские подвязки.
   -Это он, - прошептал Коню рыцарь. - Подбирайся к нему тихо.
   Сказав это, Эдгард Доблестный неистово завопил и, скатившись с коня, бросился к дракону. На ходу он достал из своих штанов большую деревянную палку и стал размахивать ей над головой.
   Ничего не понимающий спросонья дракон смотрел, как к нему приближается человек в шлеме с обгрызанными перьями, неистово орет и еще при этом машет чем-то над головой. Дракон хотел уже было изрыгнуть в сторону незваного гостя сноп пламени, но что-то там у него в горле запершило, дракон закашлялся, и единственное, что вышло наружу, была неприятная громкая отрыжка.
   Тем временем благородный рыцарь подскочил к звероящеру и, размахнувшись, залепил ему палкой прямо по макушке.
   От неожиданно возникшего болевого шока дракон на мгновенье замер, а потом сорвался с места и, заскулив, бросился наутек.
   Эдгард Доблестный торжествовал победу. Он гордо стоял, облокотясь на палку и попирая ей один из черепов. К нему подошел Конь.
   -Поздравляю, - пробормотал он своим обычным, полным скептицизма голосом. - В этот раз тебе даже шлем не пришлось снимать. Ну, теперь мы можем поесть?
   И они закатили пир на весь мир. А когда поели, то отправились обратно в город.
   В городе их встретили торжественно, сам мэр вручил Эдгарду цветы и большую блестящую медаль.
   -О, великий воин! - возвестил мэр. - Ты одолел злобного дракона, отныне ты можешь считать себя почетным гостем этого города (вечным) и получать все продукты бесплатно. Если хочешь, мы даже можем назвать твоим именем одну из наших улиц.
   -Нет, ну, что вы, спасибо, - слегка смутился рыцарь. - Такая честь - слишком тяжелая ноша для меня. Но я хотел бы увидеться с принцессой, чтобы высказать ей свое признание в любви и преданности.
   -Конечно, конечно, принцесса уже ждет Вас, - сказал мэр, хлопнул в ладоши, и десятки разномастных рук подхватили Эдгарда Доблестного и под звуки горнов понесли во дворец. Конь, как обычно, плелся позади ликующей толпы.
   Прибыв во дворец, Эдгард стал ожидать принцессу в тронном зале. Колоннады, рюшечки и завитушки украшали зал. Рыцарь загляделся на них и не заметил, как кто-то вошел.
   Почувствовав на себе чей-то взгляд, Эдгард обернулся. Перед ним стояла особа, с головой закутанная черной шелковой шалью. Что-то подсказало рыцарю, что перед ним принцесса.
   -Ваше Высочество..., - начал было Доблестный давно заготовленную речь, но внезапно оборвал себя, так как особа подняла шаль, и Доблестный увидел лицо, изуродованное отвратительным шрамом. Одна половина лица являла нечто отталкивающее, другая была прекрасна. Должно быть, в детстве на девочку пролили кастрюлю с кипятком или уронили тяжелый брус. Рыцарь замер, не зная, что сказать.
   -Что ж Вы замолчали? - произнесла принцесса сухим мрачным голосом. - Вы, кажется, хотели известить меня о своей победе..., - внезапно голос ее изменился и она произнесла, - Сволочь!
   В голосе принцессы звучали нотки злобы и обиды, лицо ее уже целиком искривилось.
   -Простите? - не понял рыцарь.
   -Так все прекрасно шло, - принцесса стала ходить по зале. - Великолепный дракон! Таскал всех этих смазливых шлюх... У меня и так с женихами-то не густо! - заорала она, Доблестный даже наморщился. - А что мне теперь делать?! Красавиц наплодится, кто меня в жены возьмет?
   -Но, принцесса...
   -Молчите! Вы свое дело уже сделали, большое спасибо... Я Вас не задерживаю. Не беспокойтесь, Ваш подвиг будет достойно оплачен.
   Сказав это, принцесса развернулась и ушла, на ходу набрасывая шаль. Последнее, что услышал рыцарь, были слова:
   -Ничего, драконов много, я еще...
   Доблестный рыцарь Эдгард Доблестный стоял, словно в воду опущенный, и бессмысленно глядел на дверь, за которой скрылась принцесса; он думал, что одержал победу, а оказалось, он потерпел полное фиаско. Никому его героизм был не нужен. А прекрасная дама оказалась некрасивой и завистливой бабой, которой выгодно, чтобы молодые симпатичные девушки пропадали в расцвете лет.
   Вошел Конь.
   -Ну что, где принцесса? - спросил он и, подойдя к трону, с интересом обнюхал его. Но рыцарь молчал. Рыцарю было грустно.
   Гензель и Греттель. Гадкие утята.
  
   Ф отин старотафний фремя шиль мушчина, который есть рупить терефья ф лес - тра-фа-сек. И пыль у нифо тфа киндер - мальчик и тефочка. Сфали их Кенсель унд Грёттель.
   Мать их мертфый пыль. И решил трафасек шениться фнофь. Нашел молотую и красифую шену. Но не фслюпили Кенсель и Креттель молотую мачеху. Стали они истефаться нат ней и тафатить то пелый каленья. Терпель мачих, толко терпель, пока терпенья ее не пришоль к финиш. Токта решиль малатой шенщин проучить непослушный киндер. Послаль их ф потфал са картошка, а сама сапер тферь.
   А кокта наступаль фечер, пришол трафасек ис лес, спустился ф потфал, тферь отфоряйт, а там киндер ситят.
   Киндер кафарить "Фатер, спаси нас от этот слой мамка. Она нас сперфа мучить, а потом сапер ф этот потфал".
   Раскнефан пыл трафасек, пришол ф том, напросился на шену. Ты, кафарит, не смей польше к майн киндер потхотить. Шена пыталась опъяснить муш, что это киндер тафатить ее то пелый каленья. Но муш не хотеть слушать сфой молотой шена, ис-са фантастиш либэ - люпоф к сфой киндер. Он топал нока и орать: Не сметь мне перечить. Их бин хосяин и клафа этот том!
   И шена саткнулся фмик. А Кенсель унд Грёттель ратосна потираль рука и слоратно самышляль нофый пакость нат сфой мачеха.
   Так отнашты, кокта молотой мачих упирала ф том, фсё стало чисто и красота. Трафасек пыл, как фсекта, ф лес, и киндер, пока папка найн на хаусэ, фсяли и накАтиль на пол у молотой хосяйка - какую-то трянь насыпать. Хосяйка фошоль, а пол фесь искашен. Она аш онеметь сперфа. Потом как сакричаль ни сфой колос. Упью, кричит, мерсафчикоф. Попешала са ними. Киндер фон ис тома фыпешали и ф лес шнеля. Толко пешаль они, пока колос неротной мамашка стих. Токта останофились Кенсель и Грёттель, отышалься, потумаль и пойти тальше. Наконец, тошли они то терефья - туп. На тупе том птичка ситеть на кнесте. А ф кнесте яйки лешаль. И полес Кенсель унд Грёттель на тот туп са яйки. Сакричаль токта им птичка колос челофек - не трошь майн яйки, битте, я фам са то гут песня испольняй. Но не послушаль фретный киндер птичка, потому что очень кушать хотель - ням, ням. Тосталь фсе яички и сошрать пес сошалений. А кокта они покушаль, то протолшиль сфой путь. Шли они час примерно, пока не уфитеть капаних с фыфотком молотой сфинья - киндер поросят.
   Унт почустфофать они фнофь сфой колот. Фсмолилась сфинья-муттер, не трокай, кофорит, майн киндер-сфинюшки, я фам прикашусь. Но не послушать песопрасники мать-капаних, а послушать фнофь колос сфой фнутренний кишка. Колот их опуял нескончаемый, пока не сошрать они фесь фыфоток. Хотель они скушать и мамашка, но она им скасать, у меня ляшка стар, шосток, потумаль киндер и не сталь ее шрать. Пошли тальше сепе. Так прели, пока не фстречать польшой метфеть, который попасть ф шелесный лофушка охотник.
   Рефет мишка, фырфаться не мошет. Уфитеть он киндер и кофорит - помокайте мне, битте, я фам плакотарен путу очень. Сасмеялись Кенсель унд Грёттель и стали ф метфеть шишка пулять. Метфетю неприятно, а им фесело. Тут фсять Креттель камень и просить ф колофа метфеть. И упиль тутше. Тура ты, скасать Кенсель, фсю ратость испортила. Телать нечефо, пошоль они тальше. А уш фечер плисок. И фот фышли они к испушка, не ротной, а нофый. Ф испушка сфет кореть. Киндер потошоль, ф окно постукаль, а сами прятки стали телать. Ис окна папушка старый фылес, смотреть фесте - нет никто. И опять исчесаль. А киндер снофа потойти к окну стучать. Фыклянул папушка - найн никофо. Хлопнуль форточка со слость и ушоль от окошка. А киндер снофа тут как тут. Фнофь стучать принялись. Так мучаль они старый папка, пока той не натоель хотить от окошка и к окошка.
   Токта потойти Кенсель унд Грёттель к тферь и постучаль. Старушка им открыфать и спрашифаль, кто это такой постний ночь ф мой том ломиться. А киндер прикинулись петный офца и стали конючить у фройлян-папка расрешение попыть том на ночь и немношко кушать. Не снать, не катать папулька какой пета ее потшиталь и потому впускаль хитрый киндер. Как только окасались тетки ф испа, тутше напросились на петный старый фрау, пофалить ее на пол и сфясыфать. Не ошиталь старушка такой пофорот сутьпа, саплакаль. А киндер феселит это. Слошить сфясанную папушку на койка и стали телать ей щекотка.
   А тем фременем молотая неротная мамашка фсе искаль непослухоф по лесу. Хотиль, протиль, пока не уткнулась ф туп, на котором крустила несчастная птичка. Что ты крустишь, спросила молотая шена. И отфет тала птица, что я крустная, потому что тфое отморошенных киндер съетать фсех майн птенчик. Поняла токта шена, что речь итёт о Кенсель и Креттель и спросила у птичка, а кута ухотить они потом. Птица укасаль ей ферный торок , и она пошла тот торок. Шла она, пока не фстречаль капаних. Та ей скасать о тех тфух ненасытных поканцах, что сошрать ее поросятки. И снофа приснать мачеха киндер сфой муш. И тальше пошоль. Наконец, тошла то метфеший покойник и срасу поняль, кто мишка сафалил (кокнул).
   Папка софсем уш сатыхалься от щекотка, кокта молотой мамашка нашла испушка. Услыхать она сатихающий фопль пытуемой и постешайт на спасенье. Форфалась ф том, напросилась на киндер, те от неошитенности таше стелать пи-пи - опмочились. Она старуха осфопотиль и перфый красный крест ей окасаль. Сатем сфясать Кенсель унд Грёттель, исфинилась са слостный киндер перет папка и на ферефка томой уфотить. Са полночь уш пыло, кокта пришла она томой. Трафасек тафно тома пыл. Уфитал он, что шена киндер на ферефка сапрякать, сакричал, ты что софсем ополоуметь. Та, та, та, саколосили Кенсель унд Грёттель, она нас мучаль пытка, сатистские штучки фытфорять, а еще несчастный старый фрау то истерик тофотиль. Молотая шена онемель от такой поклёп, сакричать - это фсё клефета. Это они мучить папушка, а я ее спасать, потому и ферефка нушна пыл - чтопы неистофы некотники не упешаль опять нефинную старуху тостафать. Но не поферил шене трафасек, а поферил сфой киндер, молчи, кофорит, тфарь, я польше не там тепе так шестоко фести с майн торокой теточка. Пестышая ты коса, кофорит, такую пить нато и пранить часто, чтопы снала сфой место печка. Слушаль фсе это молотой шена и уфиталь, как ратуются ненафистные киндер, что фатер на нее так слопстфует. Расослилась она, что муш к ней такой неспрафетлифость учиняйт, прать скофоротка и трах муш пашка. Тот фсял и копыта откитыфать. Уфитали Кенсель и Креттель, что найн у них польше сащит от мачеха и испукались по-настоящему. Клятят с потопострастием на мамашка и штут, что та и их скофороткой трах-трах. А мачеха пофернулася к ним, покасаль скофороту и скасаль - если теперь порятка ф томе не путет, пощаты не ошитайт от меня, фстрючу фас, так и снайте. А теперь стелайте мне помощь - нушно труп сарыть.
   С тех пор сашили Кенсель и Креттель с мачехой ф лату.

Дас ист финиш.

  
  
  
  
  
  
  
  
   65
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"