На изломе 60-х три зари освещали небо над Кривой Излучиной этой среднерусской реки, где еще стараниями Петра I и прожорливого семейства Демидовых было столь понатыкано железоделательных заводов, что жизнь от их дымов казалась черна да и была не светлой. Две зари были как всюду: утренняя да вечерняя. Но позже из похожих на капища бога огня Гефеста уродливых доменных цехов медленно выползали платформы, груженые раскаленным шлаком. Тихо брякая, они двигались к отвалам, опрокидывались, желто-багровая масса летела вниз, и тогда небо на многие километры впитывала в себе все оттенки алого и багрового, как будто предвещая наступление судного дня в отдельно взятом районе. Впрочем, уже через полчаса явные признаки Апокалипсиса быстренько тускнели, а уставшие за смену металлурги так и вообще не обращали внимание на это странное зрелище. Умаявшись у горнила, придя домой и откушав водки, они спокойно почивали до утренней зари, которая и поднимала их на подвиги и свершения, естественно, руководствуясь генеральной линией партии.
Так оно все и тянулось: составы брякали, скрипели, опрокидывались, росли горы отбросов по общему разумению ни на что не пригодные. Пока один ретивый аспирант из-за недостатка тем для диссертаций не влез в исследования спектрального анализа отходов металлургического производства. Парню неслыханно повезло: оказалось, что в неприглядных на вид отбросах таятся целые залежи золота, платины и большая часть таблицы дедушки Менделеева, включающая в себя редкоземельные элементы, без которых уже оголодало все отечественное ракетостроение. Правда, содержание редкоземов в отвалах было, надо признать, микроскопическим. Но что нам, как сказал поэт, перелопатить тонны руды за грамм чего-то там?
Мигом возник огромный головной НИИ с кучей филиалов, который возглавил маститый академик и где безвозвратно сгинул в ранге младшего научного сотрудника давешний удачливый аспирант. За считанные месяцы в Кривой Излучине были отстроены новые цеха, выплавлявшие из отбросов килограммы золота, платины, ваннадия, лития и прочая...
Единый металлургический комплекс стал образцом рентабельности для страны, а однажды престарелый генсек, хорошо разбиравшийся только в качестве виноградных вин, сгоряча поблагодарил металлургов за создание единственного в мире безотходного производства.
Но, вскоре канули в прошлое времена любителей хороших вин и пришли люди, которые уж вообще ни в чем не разбирались, но все хотели сделать по-своему.
Минеральный секретарь дал отмашку на дележку всего и вся, а сам отошел в сторону, искренне считая, что все как-нибудь само образуется. Образовалось что-то, о чем раньше и помыслить нельзя было...
Народ у нас и так не мог без слез смотреть на то, что плохо лежит, а тут один дурак возьми и ляпни: "Берите, сколько унесете!" И понеслось!
Огромный металлургический комплекс распался на десятки фирм, фирмочек, контор и нестабильных предприятий с твердыми счетами в офшорных банках. Сокращать персонал считалось кощунственным и тогдашний директор Опухов стал разворачивать новые производства, благо первые годы налоги стране вроде как бы были и не нужны. В цехах стали собирать корейские видеомагнитофоны. Правда по цене подержанных жигулей, а качеством еще и похуже. Но покупали! При доменном производстве открыли даже колбасный цех. Однако ту колбасу не ели даже кошки, потому что все мясные ингредиенты оказывались в холодильниках заводчан раньше, чем попадали в цех. Но люди ели!
Меж тем правительство внезапно уразумело, что без налогов бюджет не составишь. И халява быстренько закончилась! Зато начались задержки зарплаты. Но не потому, что денег не было. Денег-то в стране было как грязи - печатать не успевали! Но разве бы стал простой работяга продавать свои кровные акции, если ему платить за работу? Да, ни Боже ж мой! А так - посидели два-три месяца на картошке с личного огорода и понесли свои куски заводов в обмен на "деревянные". Сам Опухов сколотив пакет акций в треть миллиона долларов, объявил о своей отставке. Быстренько продав ценные бумаги одному сибирскому магнату от горно-рудной промышленности, он купил виллу на Канарах и там с большим теплом вспоминает горячие плавки родных доменных печей.
Пришедший в Кривую Излучину ставленник сибиряков уж было почувствовал себя полноправным хозяином, да не тут-то было! Возникло тут некоторое препятствие, называвшееся Иваном Семеновичем Цойтлиным. Потомственный металлург Цойтлин к моменту прихода новых хозяев на завод владел полудохлой инвестиционной фирмочкой, которая и дел-то, считай, не вела. Но зато владела 26 процентами акций завода, которыми могли блокироваться любые решения нового руководства.
Сибиряки были ребятами молодыми, резкими, и ни о чем с Иван Семеновичем договариваться не собирались. Новый генеральный, вызвав своего "референта" по кличке Стольник, бросил только одно слово: "Разберись!" и выложил на стол две упаковки стодолларовых купюр. Стольник забрал "зелень" и отправился к своему старому знакомцу Адику Литте, тихо проживавшему почти на берегу Упры.
Тихий Адик в свои тридцать два года был когда-то блестящим комвзвода спецназа, потом отставником, затем - наемником, отслужившим в Чечне две войны и на той и на другой стороне. Но, где бы он не находился, его вольные или невольные сослуживцы за глаза иначе, как "Могила" не называли. Было за что...
Стольник и Могила были знакомы еще с первого курса военного училища, способности и таланты друг друга знали досконально. Разговор не затянулся. Стольник отдал половину "гонорара" и объяснил как ловчее прихватить клиента. На том и разошлись.
Утро у Адика выдалось чертовски неудачным. Жил он одиноко, по причине специфического ранения с женским полом не общался и единственной радостью в жизни у него была огромная черная сука - ротвейлер, которую он уважительно называл Марго Анатольевна (в честь друга, который ему подарил собаку в Грозном). Рано утром, когда Могила выгуливал собаку, внезапно из проулка с ревом вылетел черный джип, буквально смял зазевавшуюся Марго и умчался. Адик бережно на руках отнес изломанное тело любимой собаки во двор, тихо постоял над ним, помолчал... Но дело есть дело и он решил справить тризну вечером.
Всю операцию Могила провернул буквально за полчаса. Зная от Стольника, что пожилой Цойтлин не чурается прекрасного пола и даже снимает однокомнатную квартиру для очередной молодой пассии, Могила из ближайшего телефонна-автомата позвонил на работу Ивану Семеновичу и со старческими интонациями заверещал в трубку: "Это что же вы творите! Я токмо ремонт обустроил, а вы меня заливаете! Сосед я ваш снизу Ничего не знаю! Скорее воду в ванной закрой, а то милицию буду вызывать!"
Цойтлину совсем не улыбалось, чтобы о его зазнобе узнал весь город, поэтому он сам решил выступить в качестве сантехника. Через пятнадцать минут он уже был у двери квартиры, где переминался невзрачный мужичонка, что-то невнятно лепеча. Иван Семенович судорожно отомкнул дверь и устремился в ванну. Здесь было тихо и сухо...
- А...- начал было говорить хозяин, но в спину ему уперлось что-то смертельно-жесткое. Могила уже нажимал на курок. Обычно спецназовец стрелял всего один раз. Но, Марго! И хотя Цойтлин не имел к смерти собаки ни малейшего отношения - эмоции - вещь не особенно поддающаяся управлению - в спину и в затылок владельца блокирующего пакета акций влетели все пули из обоймы ТТ.
К пяти вечера местное телевидение устроило из очередного заказного убийства грандиозное шоу. Стольник и отправился с остатком денег прямо на дом к Могиле. Здесь он застал очень странную сцену: всегда чуравшийся алкоголя Адик допивал вторую бутылку "Истока", закусывал жареной картошкой с мясом из огромной сковороды.
- Ты чо это? - подозрительно спросил Стольник.
- Поминки у меня,- мрачно обронил Могила.
- Первый раз вижу, что бы ты по клиенту убивался!
- Дурак ты, Стольник! Марго Анатольевна у меня утром погибла. Присаживайся, помяни!
Стольник был в курсе болезненной привязанности сослуживца к страшной псине, поэтому не отказался, выпил и закусил.
А Могила вещал со слезой в голосе:
- Ты знаешь, какая она у меня была. Все понимала! Утром, бывало, пацаны на машине подъедут, посигналят, а Марго меня будит, нос лижет и говорит: "Вставай, Адик, к тебе гости приехали!"
Выпили молча еще по одной, закусили.
Внезапно Могила просветлел:
- Но она не умрет моя Марго Анатольевна! Теперь она будет частью меня. И даже тебя, Стольник!
- Не понял...
- А ты думаешь, чем закусываешь, братан?
Тут у Стольника в башке прояснилось и он мигом кинулся пугать унитаз. Могила спокойно выслушал его рычание, помог обмыть лицо, а потом, глядя в глаза, вздохнул: "Не уважал, видать, ты, Саша, Марго Анатольевну, не уважал..." И резко вогнал бывшему сослуживцу в сердце широкий десантный нож. До реки, куда нырнул Стольник с куском рельса, привязанного к ногам, было всего метров двадцать...
А завод? А что завод... Одно начальство, другое ли - платили бы зарплату вовремя и побольше...
Алексей МЕДВЕДЕВ.
ОТБРОСЫ
Все события - реальны.
Все имена - вымышлены.
На изломе 60-х три зари освещали небо над Кривой Излучиной этой среднерусской реки, где еще стараниями Петра I и прожорливого семейства Демидовых было столь понатыкано железоделательных заводов, что жизнь от их дымов казалась черна да и была не светлой. Две зари были как всюду: утренняя да вечерняя. Но позже из похожих на капища бога огня Гефеста уродливых доменных цехов медленно выползали платформы, груженые раскаленным шлаком. Тихо брякая, они двигались к отвалам, опрокидывались, желто-багровая масса летела вниз, и тогда небо на многие километры впитывала в себе все оттенки алого и багрового, как будто предвещая наступление судного дня в отдельно взятом районе. Впрочем, уже через полчаса явные признаки Апокалипсиса быстренько тускнели, а уставшие за смену металлурги так и вообще не обращали внимание на это странное зрелище. Умаявшись у горнила, придя домой и откушав водки, они спокойно почивали до утренней зари, которая и поднимала их на подвиги и свершения, естественно, руководствуясь генеральной линией партии.
Так оно все и тянулось: составы брякали, скрипели, опрокидывались, росли горы отбросов по общему разумению ни на что не пригодные. Пока один ретивый аспирант из-за недостатка тем для диссертаций не влез в исследования спектрального анализа отходов металлургического производства. Парню неслыханно повезло: оказалось, что в неприглядных на вид отбросах таятся целые залежи золота, платины и большая часть таблицы дедушки Менделеева, включающая в себя редкоземельные элементы, без которых уже оголодало все отечественное ракетостроение. Правда, содержание редкоземов в отвалах было, надо признать, микроскопическим. Но что нам, как сказал поэт, перелопатить тонны руды за грамм чего-то там?
Мигом возник огромный головной НИИ с кучей филиалов, который возглавил маститый академик и где безвозвратно сгинул в ранге младшего научного сотрудника давешний удачливый аспирант. За считанные месяцы в Кривой Излучине были отстроены новые цеха, выплавлявшие из отбросов килограммы золота, платины, ваннадия, лития и прочая...
Единый металлургический комплекс стал образцом рентабельности для страны, а однажды престарелый генсек, хорошо разбиравшийся только в качестве виноградных вин, сгоряча поблагодарил металлургов за создание единственного в мире безотходного производства.
Но, вскоре канули в прошлое времена любителей хороших вин и пришли люди, которые уж вообще ни в чем не разбирались, но все хотели сделать по-своему.
Минеральный секретарь дал отмашку на дележку всего и вся, а сам отошел в сторону, искренне считая, что все как-нибудь само образуется. Образовалось что-то, о чем раньше и помыслить нельзя было...
Народ у нас и так не мог без слез смотреть на то, что плохо лежит, а тут один дурак возьми и ляпни: "Берите, сколько унесете!" И понеслось!
Огромный металлургический комплекс распался на десятки фирм, фирмочек, контор и нестабильных предприятий с твердыми счетами в офшорных банках. Сокращать персонал считалось кощунственным и тогдашний директор Опухов стал разворачивать новые производства, благо первые годы налоги стране вроде как бы были и не нужны. В цехах стали собирать корейские видеомагнитофоны. Правда по цене подержанных жигулей, а качеством еще и похуже. Но покупали! При доменном производстве открыли даже колбасный цех. Однако ту колбасу не ели даже кошки, потому что все мясные ингредиенты оказывались в холодильниках заводчан раньше, чем попадали в цех. Но люди ели!
Меж тем правительство внезапно уразумело, что без налогов бюджет не составишь. И халява быстренько закончилась! Зато начались задержки зарплаты. Но не потому, что денег не было. Денег-то в стране было как грязи - печатать не успевали! Но разве бы стал простой работяга продавать свои кровные акции, если ему платить за работу? Да, ни Боже ж мой! А так - посидели два-три месяца на картошке с личного огорода и понесли свои куски заводов в обмен на "деревянные". Сам Опухов сколотив пакет акций в треть миллиона долларов, объявил о своей отставке. Быстренько продав ценные бумаги одному сибирскому магнату от горно-рудной промышленности, он купил виллу на Канарах и там с большим теплом вспоминает горячие плавки родных доменных печей.
Пришедший в Кривую Излучину ставленник сибиряков уж было почувствовал себя полноправным хозяином, да не тут-то было! Возникло тут некоторое препятствие, называвшееся Иваном Семеновичем Цойтлиным. Потомственный металлург Цойтлин к моменту прихода новых хозяев на завод владел полудохлой инвестиционной фирмочкой, которая и дел-то, считай, не вела. Но зато владела 26 процентами акций завода, которыми могли блокироваться любые решения нового руководства.
Сибиряки были ребятами молодыми, резкими, и ни о чем с Иван Семеновичем договариваться не собирались. Новый генеральный, вызвав своего "референта" по кличке Стольник, бросил только одно слово: "Разберись!" и выложил на стол две упаковки стодолларовых купюр. Стольник забрал "зелень" и отправился к своему старому знакомцу Адику Литте, тихо проживавшему почти на берегу Упры.
Тихий Адик в свои тридцать два года был когда-то блестящим комвзвода спецназа, потом отставником, затем - наемником, отслужившим в Чечне две войны и на той и на другой стороне. Но, где бы он не находился, его вольные или невольные сослуживцы за глаза иначе, как "Могила" не называли. Было за что...
Стольник и Могила были знакомы еще с первого курса военного училища, способности и таланты друг друга знали досконально. Разговор не затянулся. Стольник отдал половину "гонорара" и объяснил как ловчее прихватить клиента. На том и разошлись.
Утро у Адика выдалось чертовски неудачным. Жил он одиноко, по причине специфического ранения с женским полом не общался и единственной радостью в жизни у него была огромная черная сука - ротвейлер, которую он уважительно называл Марго Анатольевна (в честь друга, который ему подарил собаку в Грозном). Рано утром, когда Могила выгуливал собаку, внезапно из проулка с ревом вылетел черный джип, буквально смял зазевавшуюся Марго и умчался. Адик бережно на руках отнес изломанное тело любимой собаки во двор, тихо постоял над ним, помолчал... Но дело есть дело и он решил справить тризну вечером.
Всю операцию Могила провернул буквально за полчаса. Зная от Стольника, что пожилой Цойтлин не чурается прекрасного пола и даже снимает однокомнатную квартиру для очередной молодой пассии, Могила из ближайшего телефонна-автомата позвонил на работу Ивану Семеновичу и со старческими интонациями заверещал в трубку: "Это что же вы творите! Я токмо ремонт обустроил, а вы меня заливаете! Сосед я ваш снизу Ничего не знаю! Скорее воду в ванной закрой, а то милицию буду вызывать!"
Цойтлину совсем не улыбалось, чтобы о его зазнобе узнал весь город, поэтому он сам решил выступить в качестве сантехника. Через пятнадцать минут он уже был у двери квартиры, где переминался невзрачный мужичонка, что-то невнятно лепеча. Иван Семенович судорожно отомкнул дверь и устремился в ванну. Здесь было тихо и сухо...
- А...- начал было говорить хозяин, но в спину ему уперлось что-то смертельно-жесткое. Могила уже нажимал на курок. Обычно спецназовец стрелял всего один раз. Но, Марго! И хотя Цойтлин не имел к смерти собаки ни малейшего отношения - эмоции - вещь не особенно поддающаяся управлению - в спину и в затылок владельца блокирующего пакета акций влетели все пули из обоймы ТТ.
К пяти вечера местное телевидение устроило из очередного заказного убийства грандиозное шоу. Стольник и отправился с остатком денег прямо на дом к Могиле. Здесь он застал очень странную сцену: всегда чуравшийся алкоголя Адик допивал вторую бутылку "Истока", закусывал жареной картошкой с мясом из огромной сковороды.
- Ты чо это? - подозрительно спросил Стольник.
- Поминки у меня,- мрачно обронил Могила.
- Первый раз вижу, что бы ты по клиенту убивался!
- Дурак ты, Стольник! Марго Анатольевна у меня утром погибла. Присаживайся, помяни!
Стольник был в курсе болезненной привязанности сослуживца к страшной псине, поэтому не отказался, выпил и закусил.
А Могила вещал со слезой в голосе:
- Ты знаешь, какая она у меня была. Все понимала! Утром, бывало, пацаны на машине подъедут, посигналят, а Марго меня будит, нос лижет и говорит: "Вставай, Адик, к тебе гости приехали!"
Выпили молча еще по одной, закусили.
Внезапно Могила просветлел:
- Но она не умрет моя Марго Анатольевна! Теперь она будет частью меня. И даже тебя, Стольник!
- Не понял...
- А ты думаешь, чем закусываешь, братан?
Тут у Стольника в башке прояснилось и он мигом кинулся пугать унитаз. Могила спокойно выслушал его рычание, помог обмыть лицо, а потом, глядя в глаза, вздохнул: "Не уважал, видать, ты, Саша, Марго Анатольевну, не уважал..." И резко вогнал бывшему сослуживцу в сердце широкий десантный нож. До реки, куда нырнул Стольник с куском рельса, привязанного к ногам, было всего метров двадцать...
А завод? А что завод... Одно начальство, другое ли - платили бы зарплату вовремя и побольше...