Аннотация: Крупица былой армады, беспошадной и справедливой, как кажется всем почитателям короля, вернулся домой. Точнее туда, откуда он родом...
Мысли мешались с грязью, кровью да топотом марширующих рядов. Звенели клинки, рвались в бой умалишенные, мимо проходили дни, забирая с собой часть жизни.
Чужая и никчемная выспренность фраз королей тонула в ужасе, злобе и поте солдат, уходящих за горизонт.
Фразы сколачивались черными, твердыми, как небо, стальными гвоздями иронии и надменности. Конечно, ведь умирали не они, а те, кто шел вперед, считал лиги дорог своими сапогами, окроплял своею кровью чужие земли.
Никто толком о них не беспокоился. На первом месте король и его страна, потом уже люди. Именно ЕГО страна...странной слепой верой в верное и славное дело они уходили, неся на себе килограммы стали, смерти и чего то еще. Сотни килограмм того, в чем не сознается ни один воин - страх и ужас. Страх перед несущейся на тебя человеческо-стальной лавиной, орущей, мечущей стрелы и камни, пытающейся сбить тебя с ног. О них потом пели менестрели, да, он точно, знал, что пели, но от этих песен не становилось легче. Запоминались не ноты и мотивы, запоминались действия, убийства и кровь - то, к чему сводилась любая война. Некоторые сокрушенно рыдали у колен проституток, которые был всегда рады принять солдат, возвращающихся из похода с большими и замечательными подарками, другие надирались так, чтобы поутру было трудно вспомнить, что они вообще такое, другие же просто уходили в реку, в веселый бегущий по броду ручей и дальше...
Что представляла их жизнь? Похлебка, странная, с песком да корой, отдающая духом свежего помета, была ежедневным рационом. Скрежет точильных камней о лезвия мечей. Жуткий, скребущийся звук, срезающий слой за слоем кусочки нервов, оставляя где то там, внутри, только раскаленные иглы бессилия, был их музыкой. Шорох песка о пластины панцирей, пошлые, солдатские шутки, построения, где каждый раз кто-то кого-то норовил подставить. А еще вся жизнь, большая ее часть, состояла из лязга стали и постоянных маршей, стертых в кровь ног и животного желания просто упасть где остановился. Упасть и не вставать, не раскрывать глаза до рассвета - просто лежать, не шевелясь и слушать звуки природы. А на утро вновь начинался убивающий все силы марш через топи, поля, реки, леса...через холод, зной, дождь, снег ли, ураган.
Что он видел? Видел изможденных ребят, валявшихся на траве, с непривычки истерзывавших себе ноги сапогами, мальчишек, которые не могли дотянуть до костра своего меча, не то что полена. Видел ржущих и бьющих копытом лошадей, готовых в любую минуту кинуться стремглав на пешего и растоптать его в пыль. Помнил, как смеялся, будучи щенком, над ветеранами, которые сидели в городах и просили милостыню, ведь биться они уже не могли. Как мальчишки говорили,ч то станут легионерами, и никогда не будут в таком же положении. Видел слезы простого скота, который на убой. А потом, немного позже, видел такой же взгляд, и такие же слезы в глазах мальчишек, которых строили впереди(ветераны их так и звали "мясо"). У мальчишек были в руках крючья, самодельные копья, ножи да дубины с вилами, а на телах их, тощих, болтались собранные с противника кожаки да кольчуги, в которых "зеленые" солдаты просто путались и спотыкались. Видел армады, движущиеся в пыли дорог, стоящие и блестящие своими доспехами на солнце, несущиеся вперед, выставив пики и клинки мечей, нанизывающие человеческую плоть, как иной Ведун нанизывает на иголку жука. Видел, как матери кидались навстречу им, солдатам, тем, кто вернулся, чтобы узнать, жив ли их сын.
Даже он, ветеран, не мог забыть того весеннего дня, когда к нему подошла та старая женщина с бесцветными глазами, несущими безразличный взгляд, белыми волосами и тонкими, словно ветви, руками. Она подошла и спросила прямо, сухим, как ветер восточных пустынь, голосом "Как он умер?". Хотелось загоготать, засмеяться, и крикнуть, гаркнуть богатырским голосом " да вот он, мать! Что ж ты, сына родного не узнаешь?" , но он знал, что сын мертв... съеден, поклеван воронами. И умер он странно и страшно, врагу не пожелать. Но сказал он тогда "Матушка, ушел он из лагеря, видели его после в деревнях окрестных, да с нами его боле не было". И врал, вроде, а на душе теплее стало от глаз женщины. Они словно немного жизнью наполнились, а потом вовсе потухли и сказала она "Спасибо тебе, да знаю, мертв он" развернулась и ушла.
Помнил он так же, все свои шрамы, всю боль, какая вылилась на него ушатом ледяного ужаса во времена войн. Он помнил все, до малейших подробностей. Как несся вперед, вонзал свой меч в тела противника, как кровь лилась рекой, как они защищали свои города...как бились с чудищами и тварями, который принадлежали "Темным с востока".
ОН помнил все. Как он был почитаем и любим...а, теперь, он сидел здесь, на камне, и надеялся, что дадут ему кусок хлеба... Отдал он себя, всю свою жизнь войнам, битвам да убийствам -все за родных и страну свою.. и стал никому не нужен, как только перестали руки верно держать меч. Сидел он в потрепанном кафтане на голое тело и рассказывал леденящие душу истории из своего прошлого...
Мальчик сидел и слушал все, что говорил старец, ловил и впитывал каждое слово и знал - он, мальчик, будет не такой, как этот умалишенный старик, что он, мальчик, будет отличным легионером и никогда не окажется в такой ситуации, как этот нищий....