Аннотация: У Овечкина было двенадцать лет - с десяти, когда умерли его родители, до сегодняшних двадцати двух, - чтобы научиться ненавидеть
Михаил Медведев
КВАРТИРА
Квартира тиха, как бумага -
Пустая без всяких затей -
И слышно, как булькает влага
По трубам внутри батарей.
Имущество в полном порядке,
Лягушкой застыл телефон,
Видавшие виды манатки
На улицу просятся вон.
А стены проклятые тонки,
И некуда больше бежать -
А я как дурак на гребенке
Обязан кому-то играть...
О. Мандельштам, 1933
1
На комоде издревле стоял тяжелый бюст Дзержинского, с которого сто лет не вытирали пыли, и мертвыми глазами сверлил стену напротив, где висел на гвоздике подсвечник в виде призывно изогнувшейся девушки. Она держала руки ладонями вверх, свечи полагалось насаживать на торчащие из них иглы. Должно быть, Дзержинский мечтал перебраться, будь у него ноги, через комнату, и овладеть девушкой, будь у него член, но мечта эта была несбыточна. Овечкин очень жалел бронзовый бюст. Завладей Саша квартирой, он бы переставил его поближе.
Бюст вполне подходил для того, чтобы убить. Достаточно тяжел, чтобы проломить голову, и...
Квартира: обои в нудный цветочек, из прохудившихся оконных рам зимой тянет холодом, в комнатах так тесно, что Овечкину еще в детстве не раз снилось, как стены схлопываются, давя его со всеми потрохами. Истинными хозяевами здесь всегда были предметы мебели. Допотопные монстры громоздились в углах, кряхтели по ночам, и не сдвинешь их, они под защитой деда, которого, черт возьми, самого можно принять за старый шкаф.
У Овечкина было двенадцать лет - с десяти, когда умерли его родители, до сегодняшних двадцати двух, - чтобы научиться ненавидеть. Он мог в любой момент взять лист бумаги и перечислить, что. Первое - квартира, она же тухлая нора, второе - дед, он же тиран и старый пень, третье - он сам, то есть Саша Овечкин, который любит музыку и поэта Есенина, а ненавидит три вещи: первое - квартира...
Рекурсия.
И каждый раз так: он засыпал, и старый-старый дом вонял и гудел, и шипели в стенах тараканы и многоножки, он просыпался, и кровать урчала под ним пружинами.
2
Овечкин слушал The Kooks, и не хотелось вынимать наушники, но надо было говорить с агентом по недвижимости.
- Вот, - сказала она, кивая на панельную коробку, - мы пришли. Это здесь.
Утро походило на кастрюлю, накрытую оцинкованной крышкой неба. Агент по недвижимости оделась на встречу в синее платье, синие колготки, синие туфли и синий шарф, что странным образом дополняло картину.
- Вон там, на пятом этаже квартира, - она ткнула пальцем в фасад дома. Овечкин увидел его как огромное тупое лицо, будто выпирающее из серого воздуха. Кое-где с балконов свисали разнообразные мокрые тряпки.
Кира много курила. У нее были черные волосы, бледное лицо и заспанные темные глаза. Они с Овечкиным смотрели уже третью квартиру, и теперь, как и всегда, стоя у подъезда, она худыми лапками тащит из кармана пачку "Вирджинии", выдергивает сигарету, щелкает зажигалкой, целует дым губами, потрескавшимися из-за открытых форточек трамваев. Это неизменно раздражает Овечкина - он не курит, да и не пьет почти, боится. С его образом жизни можно спиться очень быстро, считает он.
- У тебя девушка есть? - спросила агент по недвижимости, и это было что-то новенькое. - Есть?
Овечкину понадобилось время, чтобы понять суть вопроса.
- А, нет, никого нет.
- М-м, - кивнула она,- один хочешь жить, значит. А зря. Ты неплохой, вроде, парень. Сейчас с мужчинами трудно вообще. А ты бы мог бы девушку осчастливить. Нашел бы. Ты обаятельный, все в порядке.
Что она несет? Зачем эта женщина, которая наверняка выпивает по выходным с такими же одинокими кошками, говорит ему все это? Ей самой можно задать тот же вопрос - почему она еще не замужем? Кольца на пальце нет. Фигура у нее неплоха, и лицо ничего, если мужчину не смущают круги под глазами - почему?
- А то мужчины сейчас пошли такие, что никому нельзя доверять. Одна знакомая моей одной знакомой, - затяжка сигаретой, - связалась с полным психом и подонком. Теперь она инвалид. Он ее всю изуродовал, представляешь?
- Да? - из вежливости спросил Овечкин.
- Они поссорились, и он напал на нее, стал душить, бить, схватил нож, и, представляешь, это был обычный кухонный нож. Потом говорили, что он его заранее, специально наточил. Она закричала, кинулась к телефону, чтобы звонить в милицию. И тогда он сделал то, что вообще в голове не укладывается, это жесть просто. Послушай, Саша.
- Ничего себе. И что он сделал?
- Тогда он отрезал ей оба уха и сказал, что из них-то и сделает себе крылья. Настоящие крылья. И улетит в Ашхабад. Представляешь?
- Ашхабад. Город такой, где-то на постсоветском пространстве. Он там родился, вот и решил именно туда лететь.
- Офигеть. А не мог он выбрать что-нибудь поинтереснее, Рио-де-жанейро какое-нибудь? - Овечкин честно попытался изобразить заинтересованность.
- То есть к тому, что он отрезал ей уши, ты нормально относишься?
- В смысле?
- Ашхабад тебя удивил, а уши как-то нет. Ты считаешь, это нормальное поведение? Если б он решил лететь на них в Питер или Амстердам, ты не удивился бы?
- Не надо придираться к словам. Я не то совсем хотел сказать.
- Я не придираюсь. Я только снова убеждаюсь, что ты псих, - сказала она и, словно бы поставив точку, отправила сигарету в лужу, в которую Овечкин смотрел на свое отражение. Как будто у Киры был уже случай убедиться в психическом расстройстве Овечкина.
- Знаешь... - начала было она после паузы, доставая новую "Вирджинию", но не договорила, сломала сигарету пополам, бросила ее в лужу. Во двор, грохоча и лязгая, вкатилась сиреневая "девятка" квартиросдатчика.
3
Зачем ты, Сашка, затеял это путешествие по квартирам, ведь у тебя все равно нет на них денег? И вообще, у тебя нет ничего. Ты неудачник, Саша Овечкин. Ты, Саша, боишься даже запертой комнаты. Двенадцать лет ты не решаешься открыть ее, а ведь это главная загадка твоей жизни. Ты умираешь от любопытства, но дверь остается закрытой. Как же так, дружище?
- А там что, дедушка? - спрашивает десятилетний Саша и тычет пальчиком в зеленую дверь без ручки.
- А туда не ходи, - гудит дед, уже тогда бывший пнем, окаменевшим до самой сердцевины - даже глаза скрипели, когда двигались, - туда нельзя, там заперто.
С тех пор ночами Сашу мучила загадка комнаты, она волновала его больше, чем гибель родителей, чем переезд из деревни в Краснодар, к деду, больше, чем необходимость спать на кухне.
- Нельзя туда, - каждый день повторял дед, - нельзя туда.
Прошло двенадцать лет, а дверь все заперта.
4
Квартиросдатчик - дядька со звонкой лысиной - явился в сопровождении супруги. Вчетвером они поднялись на пятый этаж и, погремев ключами, вошли в затхлую квартирку, где в маленькой прихожей их встречал два года как просроченный календарь с котенком. Без лампы было слишком темно, и хозяин хлопнул по выключателю - электрический свет оказался желтым, как дыня.
- Вы не смотрите, что пыльно тут, мы уберем, и хорошо будет, - сказала хозяйка, молодая еще женщина, красивая, только располневшая, да как-то косо, неравномерно. Голос у нее был мягкий и приятный, но глаза глуповаты, и оттого, как она складывала у живота белые ручки, хозяйка выглядела старше, чем была.
Следуя за ней, Овечкин прошел в жилую комнату. В фильмах иногда присутствуют квартиры, где все затянуто полиэтиленом. Герои бегают друг за другом среди готовой к отъезду мебели. Тут была похожая картина, только в этой квартире все было обернуто покровами мохнатой пыли. Овечкин даже не сразу заметил ее, однако, вовремя удержался, к счастью, от того, чтобы присесть на диван.
- Тут кухня, - через стенку пробасил хозяин.
Саша уже видел ее мельком, как вошел. К черту.
Дыра дырой. Что ж вы рассказываете, здесь с потолка течет, тут кухня еле вмещает стол и стул, у вас вместо кровати грязный, как бы не с клопами, диван. В ванную и заходить не хочется.
Вслух всего этого Овечкин, конечно, не сказал, а только безучастно стоял посреди комнаты, запихнув большие пальцы в карманы джинсов, пялился на пыльную вазу.
Хозяин, Петр Иваныч, прошагал к дивану и сел. Он все делал четко, как робот. Видимо, это была та самая военная выправка, о которой Овечкин прежде только читал.
- Мы хотим десять тысяч, - сказал Петр Иваныч, - три месяца предоплаты.
И положил квадратные ладони на колени.
Овечкин мысленно послал его в задницу. Три месяца, то есть всего тридцать тонн, чтобы въехать в конуру с гнилыми подоконниками? Ломят, уроды. Хотя, если честно, Саша, разве ты бы отказался? Отдельное жилье, пусть и такое? Да не отказался бы. Один хер, денег-то нет. Тридцать. Учитывая, что Овечкин нигде не работает, это все равно, что миллион. Ограбить, что ли, кого-нибудь?
Кира обратила к нему вопросительный взгляд, - какие большие и понимающие у нее глаза, как два окна во двор, - а он только пожал плечами.
- Ну... я подумаю пока, окей?, - пробубнил Саша.
- Молодой человек, - встряла хозяйка, - соглашайтесь, а то упустите, сейчас-то нарасхват такое жилье идет.
- Я подумаю, - повторил он уже отчетливо. Его взгляд в это время гулял по углам, по шторам, везде, где кусками сгущались тени.
- Комуслуги недорого будут стоить, здесь только Петя прописан, а он льготник у нас. Еще бы, столько оттрубил. Соглашайтесь, молодой человек.
Она принялась перечислять достоинства квартиры, и даже заметила, что Овечкин опрятный парень, не выглядит наркоманом или чеченцем, которых она до смерти боится, и она бы с удовольствием его пустила. Без предоплаты? Нет, ну что вы, он должен понять, стариков любой норовит обмануть. Три месяца. Три ме-ся-ца.
Все это время Петр Иваныч молчал и сидел неподвижно, как статуя.
Хозяйка все продолжала говорить, а Кира кивала, хотя уже всем было ясно, что Овечкин на сделку не пойдет. Прошло еще несколько минут в пустых разговорах, препираниях, и вот собрались уходить. Но тут Петр Иваныч, пропустив женщин вперед, придержал Овечкина за локоть. Саша обернулся и вдруг увидел остекленевшие, слюдой поблескивающие глаза, вонзившие в его лицо пугающе внимательный взгляд.
- Парень, скажи начистоту, ты тоже его видишь?
5
Однажды, - кажется, ему было четырнадцать, - у Овечкина появилась приставка Dendy.
Нет, дед бы денег не дал. Он еще, скрепя дубовое сердце, достал откуда-то пропахшую гнилыми головешками пачку деревянных рублей и купил Саше на кухню маленький телевизор, но на большее его не хватило бы.
Итак, приставку, восьмибитный алтарь, притащил мальчик Лева, потому как дома ему не разрешали играть родители, ведь приставка сжигает на телевизоре какой-то слой. Лева жил в том же подъезде, он был маленьким говном, ботаником и неврастеником, то есть они с Овечкиным друг другу подходили. Вот и подружились.
Помнишь, Сашка, конечно, Овечкин помнит, как стыдно ему было приводить друга в гости, как приходилось отвечать на вопрос "ты что, на кухне живешь?", как тяжело было объяснять, что родители умерли, что в квартире только одна спальня, в которой живет вонючий лесовик, и лучше жить на кухне, да лучше каждый день есть на обед кошачью блевоту, чем делить с ним комнату. Теперь друг стал появляться почти каждый день. Говорил "привет", поправлял на переносице огромные очки. Дедодерево сидело в своей комнате, чуть поскрипывая, смотрело фильмы в оттенках серого про Советский Союз, а Саша и Лева с ногами забирались на Овечкинский диванчик и потными пальцами давили геймпады. На экране под божественный пип-пип и вшшш прыгали парни из "Контры".
- А там что? - спросил Лева, жуя бутерброд с сыром. Дерева не было дома, пошел получать пенсию, или что-то в этом роде, а то бы Лева не спросил бы, побоялся.
- Там ничего.
- Ну как ничего, это дверь, - сказал Лева, - значит, за дверью шкаф или комната.
- Ничего нет, нельзя туда. Дед будет ругаться.
- Надо ее открыть, и посмотреть, если там есть комната, ты мог бы там спать, и мы бы поставили туда денди и телик и играли бы там. Тебе ведь нравится денди, денди это здорово, да?
- Нормально.
- Короче, открываем. - Лева поправил очки и встал с дивана.
- Нет. - Овечкин сам поразился металлу в своем голосе и тому, что вдруг преградил Леве путь.
- Ты че, лох, да? - сморщился Лева, но так, как у пацанов с бритыми головами, у него не получалось.
- Не надо. Нельзя ее открывать, это запретная дверь.
Овечкин мямлил свою обычную кашу, но на самом деле уже твердо, стеной стоял за то, чтобы не открывать дверь.
- Лох! - крикнул Лева и попытался быстро протиснуться к двери мимо Овечкина, но тут неожиданно для себя Саша его ударил. Бестолковая пощечина попала в цель - и очки слетели с конопатого лица, описав полукруг, хрустнули об пол, скользнули под диван.
Это был конец.
Еле сдерживая слезы, пунцовый Лева молча прошел на кухню, собрал приставку и провода, и, без очков, миновав застывшего Овечкина, покинул квартиру.
6
Он шел домой, зло впихнув руки в карманы, продирая начинавшийся пасмурный день болезненно сморщенным лбом. Даже томящиеся в плеере Bloc Party не могли развеять полиэтиленовую духоту проклятого города.
Вся твоя жизнь, Сашечка - дыра с неровными краями, такая же дыра, что и квартира сумасшедшего военного. Овечкин почти сбежал оттуда, главным образом, от разговора с Петром Иванычем.
Он спрашивал, видит ли он его, Гулливера.
- Ты, я вижу, парень не из простых, - шептал Петр Иваныч, - ты-то, ты-то должен его видеть, не сошел же я с ума, - и рубил пальцем воздух перед носом Овечкина.
- Что? Кого?
- Как тебя зовут? Саша, верно? Ты же читал, должен был, вам теперь в школе тоже должны давать, книжку про Гулливера, читал?
Саша невнятно кивнул.
- Вот он-то и ходит за мной по пятам, - еще энергичнее заговорил Петр Иваныч, - как в книге, только не как в книге, конечно, но тоже, гад, как тот в стране великанов. Я его и зову Гулливером, потому что мы все как великаны, а он у нас тут ростом не больше моего пальца. Но выглядит он как я, понимаешь, в чем штука, точная копия моя, как в зеркале, клон, только раз в двадцать меньше. Давно меня преследует. И сейчас он в квартире был. Был, сволочь.
- Чего вы от меня хотите? - Овечкин попытался вырваться, но Петр Иваныч держал неожиданно крепко.
- Эй, ну что вы там? - раздался голос Киры с лестничной площадки. - Саша, идешь?
- Погодите, мы поболтаем еще, - крикнул Петр Иваныч, так, что Овечкин не успел ничего сказать, а Петр Иваныч толкнул дверь, и - щелк! - запер ее, и вот тут ты, Саша, растерялся.
На перекрестке, где в луже у фонарного столба купались голуби, Овечкин сел на трамвай. Пахло мокрыми обывателями. Поправив наушники, он уткнул горячий лоб в стекло, и нестойкий краснодарский трамвайчик понес его по заброшенным улочкам.
Как там у Есенина: этот человек проживал в стране самых отвратительных громил и наркоманов, то есть шарлатанов, шарлатанов, конечно. Хотя и так было похоже на правду.
- Я-то знаю: его в наказание мне послали. Плохое я дело сделал, очень плохое дело. Я молод тогда был. И по молодости я тот еще был сукин сын, выродок я был, это я тебе без шуток говорю, я батюшке каялся и тебе все говорю как есть. Это потом из меня армия человека сделала. И ты пойдешь служить, и ты человеком станешь.
- Ну уж нет, только не я, - вырвалось у Овечкина.
- Это ты зря. Все должны, и ты пойдешь. Но не об этом речь. Плохое я дело сделал, в общем. Трахнул девку, а она залетела. А жениться мне на ней ох как не хотелось. И рано еще, и девка не фонтан, полненькая, и некрасивая, и вообще, один раз всего было-то. А вот. Я говорю, делай аборт, ну, и смылся тут же. Служить пошел, определили меня в ракетную часть, служу, значит, и вот приходит мне письмо. Погибла твоя девка, пишут, из-за тебя, тварь. И ребенок погиб, так и не родившись. Прыгнула, дура, в Кубань, в станице какой-то к берегу прибило, говорят, сомы объесть успели всю.
Овечкин уже не пытался вырваться, история его захватила.
- В ту же ночь, как я прочитал письмо, он ко мне и пришел. Спал я, и вдруг кто-то мне словно прямо в ухо крикнул что есть мочи: "Сука! Тварь!". Я глаза открыл, сел на кровати - и вижу его. Сидит на краешке подоконника. С мой палец ростом, но сам - вылитая моя копия. И со злобой на меня смотрит. Я так заорал, что вся часть проснулась.
Петр Иваныч перевел дух и продолжал:
- Я еще тогда сразу решил: буду сидеть на этих ракетах, сколько получится, пусть у меня от радиации зубы выпадут, и не встанет никогда больше. Однако ж нет - и жена, как видишь, молодая, и зубы только сейчас стали портиться. А он так и преследует меня. Я что только не делал, и к батюшке ходил, и к экстрасенсам, к психиатру только не ходил. Регулярно появляется. То просто пробежит, покажется на глаза, то жестами что-нибудь показывает, то, редко, правда, но, бывает, крикнет что-то в ухо. Так вот. Я все думаю, кто он, откуда, зачем его послали. Может, он моя плохая сторона? Тогда почему такой маленький, моя-то плохая сторона больше хорошей.
Петр Иваныч легонько хлопнул Сашу по плечу.
- Кстати, Сашок, ты не грусти, я же вижу, что дороговата для тебя квартира. Ну ничего, бывает. Слушай, я тебе дам телефон, если у тебя с этой Кирой ничего не выйдет, позвони. Этот парень сдает комнаты. Он хоть и бандит, но сам хороший, мировой человек. Пиши: два, два, четыре...
Овечкин видел город - дома, тротуары, - сквозь мутное окно трамвая. Ему мерещилось, что там, под ногами ссутуленных прохожих путается маленький проказник, с палец ростом, Гулливер, и на этот раз он - точная уменьшенная копия самого Овечкина.
- Ты вот Родину любишь? - спросил Петр Иваныч.
- Что? Причем тут...
- Люби Родину Саша, ее мало кто любит, она и страдает, рождает говно всякое на свет. Червей, домовых, чинуш, демократов, безобразие разное. А ты люби.
7
Через пару недель после того как и приставка и друг были безвозвратно потеряны, Овечкин впервые подумал, как было бы здорово, если бы дед исчез. Запершись в ванной, он мастурбировал, когда раздавшийся стук заставил Сашино сердце екнуть.
- Ты чего делаешь там? - ревел дед и барабанил в дверь костяшками сухих, как сучья, пальцев.
- Сейчас, я скоро, - пробурчал Овечкин, и дед, конечно же, не услышал. Полоумный, глухой дед не услышал.
- Выходи уже, ну, паршивец, - продолжал вопить он.
Черт, подумал Овечкин, вот бы он исчез куда-нибудь, однажды утром открываешь глаза, а его нет, пропал. Чтобы он не мучился, просто испарился как-нибудь.
- Эй! - кричал дед.
Или пусть его собьет машина, насмерть. А Овечкин откроет запертую комнату и будет в ней жить, тогда, когда никто уже не помешает это сделать. Так думал Саша, сжимая член.
8
- Слушай, Саша, есть отличный вариант, но только ты должен подъехать прямо сейчас. Бросай все и приезжай. Адрес запомнил?
Голос Киры в мобильнике от возбуждения чуть подрагивал, как лист жести, - и с чего бы такой энтузиазм?
- Хорошо, - сказал Овечкин, - еду, еду.
Он вышел из трамвая, ухмыльнулся, заметив свое отражение в витрине супермаркета. Кеды, джинсы, толстовка болотного цвета, из нее торчит лохматая, с небритыми щеками, глазастая голова. Провода тянутся из кармана к наушникам, а в наушниках - группа Interpol.
Вавилон, думает Овечкин, заходя в другой трамвай, производит столько говна, что если оказывается, что один кусочек этого говна, скажем, его зовут Саша, хотя бы слушает хорошую музыку, то уже за одно это Система должна его материально обеспечить. Неважно, что Саша Овечкин плевать хотел на Общество, можно подумать, толстопуз на Лексусе всей душой радеет за порядок и семейные ценности. Зато, стоя в пробке, он внимает очередному убогому хиту, и даже своим видом делает этот мир еще отвратнее.
Овечкин сочинил уже три страницы письма президенту Путину, в котором подробно изложил свои мысли, когда вдруг обнаружил себя у двери квартиры по названному адресу.
- Хозяина квартиры нет сейчас, какие-то дела, но он оставил мне ключи, и мы можем посмотреть квартиру. Как тебе? По-моему, отличный вариант. И недорого, на самом деле.
- Доверяет тебе? - спросил Овечкин.
- Что? А, да, еще бы. Мальчик, я мастер своего дела, - засмеялась Кира, которая сегодня была в черном. В ней проступило что-то от растрепанной птицы, толи торчащий из-под челки острый нос, толи изломы и взмахи тонких рук. - Ты проходи, не бойся. И не разувайся, так можно.
Овечкин с интересом разглядывал квартиру. Она была на порядок лучше всего, что он видел до сих пор: большие комнаты, мебель, но самое главное - тот, кто здесь жил, съехал совсем недавно. На чистых полках были выставлены фотографии в рамках, у края стола стояла кружка в разводах чая, на кухне не царило запустение, как в большинстве съемных квартир. Обои были новыми, окна - пластиковыми, на стенах не висело вонючих советских ковров.
- Посмотри комнату, я пока выпью стакан воды.
В комнате было чисто, хорошо, скучно, хотя все же кое-что удивило - пыльный бумажный журавлик, за нитку привязанный к люстре. Он медленно вращался, движимый сквозняком.
- Очень неплохо, - сказал Овечкин, попытался улыбнуться - улыбка ему не удалась - машинально взял с полки фотографию - и обомлел.
- То-то же, - гремя ключами, Кира прошла на кухню.
- М-м, - промычал Саша. - На фотографии был запечатлен, видимо, хозяин квартиры на фоне памятника Пушкину в неизвестно каком городе. Овечкин не верил глазам. Неужели это он? Это не может быть, никак не может быть он!
- Слушай, - голос Киры приближался из кухни, - я дико хочу курить, но тут нельзя, чужая квартира. Пойдем на балкон, составишь мне компанию. Заодно посмотришь, какой вид на двор.
- Угу. - Нет, почти никаких сомнений - он! - А как хозяина зовут?
- Хозяина квартиры? Зачем тебе?
- Да так... - Овечкина привлек шорох в углу. Темно-коричневая штора всколыхнулась. Мышь? Или...
- Иди сюда,- позвала Кира с балкона.
Тихий шум повторился. Показалось, будто маленькие ноги протопали по полу. Овечкину стало жутковато, и он вышел на балкон. Кира улыбнулась ему, отставив руку с сигаретой. Выпуская дым, она подняла вверх бледное лицо.
- Хочешь знать, как его зовут? Зачем?
- Кажется, на фотографиях лицо знакомое.
- Лева Стоцкий, молодой совсем парень. У него отец предприниматель, у него ювелирный салон, что ли, не помню. Папа ему эту квартиру и купил. А теперь Левушка женится, и папа купил квартиру побольше. Деньги ему не нужны, поэтому дешево. Только чтобы ты присмотрел за квартирой. Видишь, как живут жидята! Что, тоже их не любишь?
- Я против них ничего не имею, - ответил Саша, а Кира хохотала, глядя на его растерянное лицо, ее смех клокотал в горле будто в сливном отверстии. Теперь уже точно - он! Вот так номер - вот как Саше суждено было встретить друга детства.
- Дурак ты, Саша, - махнула она сигаретой, - чего ты напрягся?
Интересно, узнает он Овечкина? Как отнесется к нему, если вспомнит?
- Помнишь маньяка из Ашхабада? Тоже еврей был. В них во всех есть что-то больное.
Как оно повернулось. Жизнь все расставила по местам. Овечкину впору пойти побираться, а Лева меняет квартиру на побольше. Саша попытался представить себя на его месте - дорогие туфли, автомобиль, деловые звонки, постоянная работа, добрый, хоть и строгий, папа, приближающаяся свадьба. Нет, тут что-то было не то, Саша и эта картинка не подходили друг к другу, не могли смешаться, словно творог и водка.
Кира перемежала фразы затяжками.
- Знаешь, а ведь девушка, которую изуродовал тот парень, то ведь не знакомая моей знакомой была, а моя близкая подруга. А с этим маньяком я до нее встречалась. Не знаю, зачем я это тебе говорю. Меня он не резал, слава Богу, но бил, бил меня, а я его любила. Все прощала, пока он сам не ушел. И как мне теперь с этим жить? Толи Бога благодарить, толи черта, толи себя проклясть нахрен. И зачем я тебе это рассказываю? Дура я, да?
Овечкин думал о Леве, пропуская мимо ушей то, что она без конца говорила, как вдруг Кира схватила его за лицо, пальцами, которые неожиданно оказались холодными, как лед, схватила за щеки и повернула его голову к себе.
- Поцелуй меня, - сказала агент по недвижимости, - ты ведь хочешь, поцелуй меня скорей.
9
- Саша, я должна тебе еще кое в чем признаться. Я замужем, Саша. Но мы вместе не живем, он тоже псих. Я опять не знаю, зачем это говорю.
Овечкин не запомнил, как они оказались в спальне, как упали на кровать. Он смутно помнил, как трясущимися руками помогал Кире расстегнуть свой ремень, как, тяжело дыша, она стягивала с себя одежду. Она поцеловала его член, стягивая с Саши трусы, она шлепнула его по заднице, подгоняла его, давай, давай быстрей. У Овечкина больше года уже не было секса. Он едва не порвал на ней лифчик. Они дрожали, когда впились друг в друга.
И тут случилось нечто.
Все кончилось быстро для них обоих. Она коротко вскрикнула, откинув голову, так, что Овечкин видел, как нечто прошло через ее горло и вылетело наружу, словно бы выстрелило из ее нутра - вроде того, как в "Пятом элементе" из Милы Йовович в кульминационной сцене бьет космический луч, только в данном случае это был не поток светящихся спецэффектов, а нечто порочное и страстное, как табачный дым, или изгнанный экзорцистом бес, и этот бес, демон, сидевший у нее внутри, вдруг вылетел, ударился об потолок и распался на угловатые тени. Овечкин покрылся мурашками. До этого ни разу он не изгонял еще демонов, тем более таким способом. Сейчас же он кончил сам.
- Почему тогда ты с ним не разведешься?
- А черт его знает, Саша, черт его знает - дура, наверное.
Голая Кира порылась в вещах, разбросанных по кровати, нашла пачку, вытянула сигарету, взяла ее губами, но, вспомнив, что в чужой квартире, осеклась и долго не могла впихнуть ее обратно.
- И кольцо не ношу, - горько сказала она, - но я еще его жена. Хоть и не люблю его уже. А тебя, Саша, вот тебя, Саша, я могла бы полюбить. Ты добрый парень. Ты не обидишь ведь девушку?
Овечкин никак не мог отдышаться после изгнания демона и оставил ее вопрос без ответа.
- Этот мудак знаешь чем занимается? Никогда не поверишь. Он, блядь, собирает искусственный интеллект, представляешь? Он завалил всю квартиру старыми компьютерами и заводными игрушками - не знаю, где он их находит, на свалке, наверное, - и днями, ночами все паяет, гнет, вертит...
- Искусственный интеллект?
- Да, так он говорит. Ты думаешь у него получится?
- Кто знает, - улыбнулся Овечкин. - Из старых компьютеров? Из игрушек?
- Тебе смешно. А я, мать твою, вышла замуж за этого человека! Кстати, познакомились мы с ним так же - он искал квартиру, и не как ты, ему реально негде было жить. Павлик приехал из какого-то хутора, работал здесь программистом, естественно, мыкался по съемным квартирам. С предыдущей его буквально выгнали, ну, и вот он обратился ко мне.
Квартиру по приемлемой цене мы ему быстро нашли. Не фонтан, маленькая, ободранная, но дело не в этом. В той квартире был минимум мебели, так, кровать, стул, стол, а на столе стоял, представляешь - компьютер, древний, как дуб, такие в фильмах показывали, когда еще я девочкой была. Я тогда ничего плохого не подумала, только спросила, что это. Компьютер это, говорит хозяйка квартиры, но он не работает. Это ее старшего сына. Он раньше тут жил, но уехал на Север за девкой, влюбился. В общем, снял Павлик ту квартиру.
Он мне сначала ничем не запомнился, ну клиент, их много, все разные. Парень в свитере, большой, ширококостный, смотрит все под ноги себе, бурчит. И тут он мне звонит на рабочий. Говорит, не могли бы мы встретиться. Где? Ну, в кафе. Я спрашиваю, Паш, это что - свидание? Он говорит, да. В конце концов оказались мы у него дома, ну, то есть, в той квартире, переспали, лежим в темноте.
"Я хочу тебе кое-что показать", - говорит он.
Может, лучше он мне скажет что-нибудь нежное?
А он: "ты очень мне нравишься, поэтому ты и должна это увидеть. Мне больше некому показать, я ни с кем близко в этом городе не общаюсь."
Я согласилась, он встает и в темноте возится. Подхожу к нему и вижу - Павлик включил тот самый древний компьютер. Я его, мол, починил. Ну и что, спрашиваю я, будем играть в тетрис? А он: "понимаешь, он со мной говорит". Я: "ты шутишь?" Нет, Павлик это все всерьез. Сидит и объясняет мне: "я ввожу вопросы, обращаюсь к нему, и он отвечает, он живой, и он неглуп". Это какое-то забытое изобретение, говорит, кто-то изобрел и бросил. Я даже слушать не стала, оделась и ушла молча. Павлик меня не остановил, да все равно я ни минуты там больше не могла находиться. Честно сказать, мне страшно стало до чертиков, дрожала, как лист.
Он звонил мне, а я не брала трубку. Потом все-таки сдалась, согласилась на еще одно свидание. Мы пили кофе, затем выпили вина, поцеловались, и вот я оказалась опять в его постели.
Среди ночи я проснулась, открыла глаза и долго не могла понять, что меня разбудило. Но потом слышу - тихий такой электронный треск. Я сразу подумала, что это тот старый компьютер. Встала, подошла, а он действительно включен. И я не знаю, как это получилось, я в компах ничего не смыслю, но на экране, зелеными буквами по черному было написано: "Ты его никогда не получишь".
Я тогда просто обезумела. Заверещала, как животное, схватила первое, что попалось - это была табуретка - и стала крушить его. Пока Павлик понял, что происходит, пока он меня смог схватить, я разнесла чертов компьютер в щепки.
Никогда у меня больше такой ненависти не было к неодушевленному предмету.
- Боже, как я хочу курить, - вздохнула Кира и откинулась на подушки. Овечкин устроился рядом.
- А дальше что? - спросил он.
В чужой комнате чужой квартиры пахло сексом. Однако, теперь Овечкин думал, что, вероятно, изгнанный демон был не единственным в теле Киры. По мере того, как она вела свой рассказ, из нее выходил еще один.
- Дальше... - бормотала Кира. - Дальше?
- Ты не закончила историю, - прервал ее Овечкин, - вашу с Павликом.
- Лучше скажи мне, Саша, - Кира будто очнулась, - ты будешь снимать эту квартиру или нет? На самом деле, думать ведь тут нечего, надо брать - и все. Лучшего варианта ты не найдешь, это я тебе не как риэлтор говорю, а как... как друг.
- Хорошо, - согласился Овечкин, - я сниму эту квартиру. Если ты говоришь, что лучшего не будет, я сниму эту квартиру.
Кира моментально повеселела.
- Отлично! Молодец. Подожди пока, я вернусь через пять минут, отлучусь в дамскую комнату - сказала она. - Никуда не уходи - это была еще не вся история.
Игриво подмигнув ему, она вышла из спальни.
Глядя в потолок, Овечкин пытался представить, что бы сделал Лева, застав его в таком виде, голого, пахнущего спермой, на своей кровати, и в конце концов в его воображении Лева просто покраснел, снял очки и тоже вышел.
10
Было холодно. Упругий сквозняк, колючий, скользкий, тек между кирпичным зданием школы и деревянным складом, в котором хранились разные железяки. Хром кивнул на Овечкина и Леву, стоявших в общем круге и, как и все, сжимающих в дрожащих пальцах пластиковые стаканчики.
- Давай, Серюня, наливай, - сказал Хром, - и этим налей, обоим.
Серюня, нескладный, угрюмый дылда, сутулящийся из-за своего слишком высокого роста, плеснул всем поочередно из бутылки без этикетки. Запахло алкоголем.
- Давайте за мое новоселье, - призвал Хром, - пахан мне спецом пять стволов выдал, чтобы мы новую хату обмыли. Значит, будем обмывать.
- Ну, за вашу новую квартиру, Хром, - поднял стаканчик Серюня, но Хром никак не отреагировал. Больше никто ничего не сказал. Все выпили.
Морщась, Овечкин проглотил гадкую на вкус теплую водку, как будто бы слизняка пропустил через горло себе в желудок.
- Эй, Сашок, а ты когда на кухне жить перестанешь, а? - в который раз уже поддел его Хром, взъерошив рыжие волосы, влажные от висевшей в воздухе сырости.
- Никогда, - неожиданно для себя честно ответил Овечкин.
Кто-то рассмеялся, но это был не Лева.
- Это не дело, - посерьезнел Хром, - мой пахан говорит, что это каждого мужчины главное дело - свой дом. Ты ж мужчина, а, Сашок? Построить дом, дерево посадить. У меня вот будет свой дом. А у тебя, Сашок?
- Я не знаю.
- Не знаю, не знаю. Мой пахан говорит, что и на том свете каждому нужна квартира. Когда умираешь, душа свой дом забирает с собой, на небо. Кто как здесь жил, тот и там будет так же жить. А у кого своего дома не было? А? Свою квартиру твой дед с собой заберет. А ты как же, Сашок? Попадешь после смерти в ад, к бомжам. Наливай еще, Серюня.
Выпили еще по одной. Хром сплюнул и продолжал:
- Мне вот друган твой, Левчик, рассказал, что у вас в квартире еще одна комната есть, закрытая, а ты ее не открываешь, потому что дед не разрешает, и живешь на кухне. Почему так?
- Ту комнату нельзя открывать, - ответил начинающий пьянеть Овечкин. - Ее никогда не открывали.
- Нельзя, а ты открой.
- Не могу. Я и сам не хочу открывать.
- Ну ты и кадр, - сказал Хром.
Спустя несколько минут, когда Овечкин сидел на скамейке в стороне от веселья, к нему подошел Лева.
- А ведь Хром прав, Саша, - сказал он.
- Отвали, - пробурчал Овечкин. Его мутило от водки.
- Ну чего ты такой трус, деду ничего не можешь возразить. Ты должен захватить в квартире власть. Что, не можешь? Тогда убей своего деда.
Овечкин улыбнулся было в ответ, но передумал, с ужасом заметив в Левиных очках отражение какой-то невероятной злобы.
- Иди на хуй, - сказал Саша.
- У вас бюст Дзержинского стоит на комоде. Тяжелый. Если ударить - сдохнет. А ты единственный наследник.
- Ты че, не расслышал, куда тебе идти?
- Ты головой подумай, придурок. Тебе что, квартира не нужна? А хочешь я его убью? Только чур ты мне отдашь квартиру. А то мне отец никогда квартиру не купит, он жадный, сука. А так ты мне отдашь квартиру, а я тебя пущу пожить. В той, запертой комнате.
- Иди на хуй.
- Саша, ведь это классная идея. Обещай, что подумаешь.
- Хорошо, я подумаю, а пока иди на хуй.
- Решайся, Саша. Потом поговорим. Не будь трусом.
- Иди на хуй.
11
- Я очень довольна, что ты решился брать эту квартиру. Хозяин хороший, молодой парень, к тому же, тебе знаком, да? - повысив голос, чтобы Овечкин слышал, вещала Кира из кухни, пока Саша, обхватив колени, сидел на кровати и таращился в угол комнаты, туда, где в одежном шкафу, кажется, опять что-то шуршало и топало. - Вы отлично поладите. Ты же позовешь меня на новоселье? Мне думается, мы подходим друг другу по части секса. Честно говоря, ты был потрясающ, и я хочу это повторить, даже если мне тебя придется изнасиловать, Саша. Тут есть кофе, я сварю нам по чашечке.
В шкафу кто-то был. Неизвестное маленькое существо аккуратно ходило по деревянному днищу шкафа, ничуть не стесняясь производимого шума.
- Тут в квартире нет кошки? - крикнул Овечкин, собравшись, чтобы голос, не дай Бог, не задрожал.
- Нет, он мне не говорил. Тебя беспокоит мышь или аллергия?