отечественной реальности связанное с недоразвитостью
железнодорожного сообщения...
На горизонте показался яркий фонарь локомотива. Он приближался медленно и величественно стучал колесами о стыки рельс. Шпалы кряхтели под его весом будто старушки, жалующиеся на здоровье где-нибудь на лавочке у покрытого одеялом ветхости дома. Антон Викторович Торба, офицер царской охранки, стоял на перроне и дожидался, когда эта металлическая махина доползет до остановки и заберёт его в далёкий тёплый край из этого промозглого холодного и жестокого города. Центральный вокзал города Томска напоминал некую смесь рыночной площади в ярмарочный день и скопления крестьянской черни на сельской сходке. Только это были не крестьяне и не замасленные заводские рабочие, а свет военного общества России. Высшие чины тут ничем не отличались от батраков. Побитые тяжелыми переходами, красноармейскими атаками и перипетиями семейных потерь, они толпились на перронах вокзала. В толпе то и дело проскакивали слова Крым, Турция, Париж, Берлин. Это никак не вязалось с окружающей картиной всеобщего страха и бедствия. Надеждой жил весь этот люд. Надеждой на спасение и умиротворение. Кого-то успокаивал стук приближающихся колёс, кого-то речь батюшки, читающего свою проповедь с платформы товарняка, стоявшего на запасном пути. Антон Викторович, вжавшись поглубже в шинель и подняв кверху воротник, вспоминал тёплые и радостные дни. Когда они с друзьями по курсу шалили на пляже в Баку. Первый опыт знакомств с девушками из женской гимназии. Именно тогда он встретил и сразу полюбил Татьяну. Долгие прогулки по паркам и узким холмистым тропинкам. Закаты и рассветы, встреченные ими вместе. Тот загородный пикник, когда на праздновании окончания военного училища их губы впервые коснулись друг друга. Затем была пышная свадьба, родительские слёзы. Особенно ему запомнилось лицо отца, жёсткого боевого офицера, щёки которого намокли, наверное, впервые в жизни. Это было незабываемое время. Затем были месяцы разлуки, стопки писем - голубей страсти и любви, что связывали их в дни расставания. Ранение в этой бессмысленной войне против Германии с одной стороны причиняло ужасную боль, с другой же стороны приблизило их встречу и объятия Татьяны, буквально сразу вылечившие рану. Выписавшись из госпиталя, он прибыл домой, где его сердце обрадовала весть о будущем отцовстве. Этот момент он вспоминал всегда в минуты тягости и лишений военной службы. Это воспоминание лучше всякого лекарства целебными душевными порывами исцеляло его сердце. Теперь гражданская война... Это непонятное положение, когда не ясно ничего. Где свои, где чужие свои. Какой город взят, какой нет, а где и вообще ничего не изменилось и жизнь течет своим чередом. Доносились слухи, что многие из его друзей оказались по другую сторону баррикад. Это обстоятельство точило изнутри. Стрелять в своих близких было не в силах Торбы. Он молил Бога, чтоб ему не пришлось оказаться в ситуации, когда пришлось бы делать выбор между жизнью и дружбой, между смертью и благородством. Он не знал, где сейчас его отец. А вдруг он погиб? Это было бы ужасно и невыносимо. А вдруг что-то случилось с его женой, с его Татьяной? Ведь Петербург был давно сдан, и ходили слухи о чистках. Вдруг он остался один на белом свете? Это был какой-то необъяснимый страх услышать новости о родственниках и близких. Они договорились о встрече в Феодосии. В номере гостиницы, где они останавливались каждый год, когда отправлялись в совместный отпуск. Вдруг его там никто не ждёт и этот номер пуст и кроме сквозняка никто не встретит его? Это было невыносимо... Кто-то в толпе выкрикнул, что красные уже на подступах к городу и через пару дней будут атаковать позиции защитников города. Эта новость была воспринята с волнением и на некоторое время толпа оживилась, ударившись в споры и дискуссию по поводу дальнейшей судьбы города. Поезд был всё ближе и многие уже подняли свою ношу и начали расходиться по перрону. Антон Викторович достал из внутреннего кармана офицерскую бронь на место в вагоне номер три. "Двенадцатое место" -- прошептали его губы еле слышно. Кто-то сказал, что третий вагон остановится в начале перрона и Торба двинулся за группой офицеров к предполагаемому месту остановки. Подъезжая к вокзалу локомотив, будто тяжело дыша, выдыхал клубы пара и скрипел металлическими желваками. Не спеша продвигаясь к центру вокзала, состав постепенно останавливался. Наконец он вовсе остановился, и люди приблизились к дверям вагонов. Но они почему-то не открывались. Вдруг со всех сторон раздался звон разбившегося стекла и хлопки выстрелов. Невыносимый шум стоял вокруг Торбы и люди медленно опускались на землю. Закрыв уши ладонями, Антон Викторович попытался понять, что случилось, но тут он почувствовал, как две свинцовые пчелы, вылетевшие из разбитого окна вагона, словно из гудящего улья, ужалили его в грудь и по спине потекли тёплые ручьи, согревшие его в этот морозный вечер. Он медленно опустился на колени и опустил руки. Канонада пулемётных очередей постепенно утихла, и вокзал охватила тишина. Торба понял, что он больше не в силах встать и еле действующий разум его понимал, что теперь не стоит бояться встать перед тяжелым выбором, не нужно бояться вестей о семье и близких. Он был благодарен этому локомотиву за его небольшое опоздание, за возможность последний раз вспомнить тёплые дни жизни, за возможность пережить ещё раз радость и счастье его бытия... Антон Викторович пошатнулся, закрыл глаза и повалился на бок. Ещё пару мгновений и он бы услышал радостное "Ура", вырвавшееся из вагонов состава. Увидел бы счастливые лица людей, принесших в город свободу и хлеб.
Евгений Мельченко -- "Вечерний поезд" (сборник "ПЛАНТАЦИИ РАЗУМА" ISBN 978-5-9903495-1-3)