Не так давно в офисе нашей организации случайно появился первый номер журнала "Воронежская беседа". Журнал долго лежал на полке с истинно бюрократическим названием "в х о д я щ и е" и никак не находил своего читателя: то ли никого не заинтересовало название, то ли просто всем было не до того.... По верхам просмотрела его разве только я сама.
Мне тематика показалась в целом не близкой, а набор авторов малознакомым. Но на хозяйстве ничего пропадать не должно... Тогда я отделила обложку и список авторов, вымарала из шмуц- и колонтитулов все, что могло открыть место издания или автуру и перебросила лохматые печатные останки в отдел "Критические технологии". Без вопросов и без намеков. Как у нас и принято. Неделю спустя я получила резюме отдела на мой жест "снабженца развлекательным чтивом". Это мнение здесь приведено с малосущественными купюрами.
Ї Отдел "Критические технологии"
Ї тема: методология позитивного анализа сборного текста с невыделенной автурой;
Ї исходная позиция: положительная обратная связь проявленности эстетического чувства в эстетической потребности со степенью оригинальности и новизны культурно-просветительского и/или полемико-исследовательского текста как целого;
кое-что об "образе-восприятии"
1) количество конкретно-чувственных (в том числе прямо эстетических) характеристик и сравнений в текстах авторов, живших в предыдущие времена Ў 162 появления в тексте
2) количество специальных терминов философии, эстетики как науки, социологии и так далее, лишь имеющих видимость конкретно-чувственных или эстетических характеристик в текстах авторов, живших в предыдущие времена Ў 31
3) количество конкретно-чувственных (в том числе прямо эстетических) характеристик и сравнений в текстах авторов, живущих в наше время Ў 57 или 35,19% от аналогичных у "пращуров"
4) количество специальных терминов философии, эстетика как науки, социологии и так далее, лишь имеющих видимость конкретно-чувственных или эстетических характеристик Ў 28 или 90,3% от числа в текстах авторов, живущих в наше время
5) всего тех и других употреблений у "пращуров" Ў 193
6) всего тех и других употреблений у современников Ў 85
7) всего слов в текстах современников (округленно) Ў [9 слов в строке х (45+4,5) строк на странице плюс сноски х (135+7)страниц текстов современных авторов]= 63.260 слов написано авторами-современниками, ошибка плюс-минус 0,4%
8) всего слов в текстах "пращуров" (округленно) Ў [9 слов в строке х (45+5,5) строк на странице плюс сноски х (24+7,6) страниц текстов авторов прошлого] + 460 слов во вставных цитатах = 14.822 слова написано авторами, жившими до наших дней, ошибка плюс-минус 1,2%
9) тексты, представляющие читателю поэзию и прозу, не учитывались
Таблица
(см. а следующей странице)
характеристикиџ источник ў тексты пращуров абсолютно % тексты современников абсолютно %
всего слов 14.822 100 63.260 100
чисто эстетических характеристик 162 1,09 57 0,09
терминов, формально обозначающих конкретно-чувственную оценку 31 0,21 28 0,04
выводы иерархически снизу-вверх по уровню обобщения:
* пращуры не делали скидки на малую образованность читателя: специальные (формально говоря, не вполне ожидаемые в полемико-просветительских текстах) термины из области философии (во всем спектре этого понятия вплоть до расширений в прикладные области вроде практической социологии) они употребляли в среднем в 5 раз чаще (0,21:0,04 " 5)
* пращуры не делали скидок на академическую суховатую важность слога (испокон домышляемую простецами как нечто обязательное) при описании вещей, составляющих горячий общественный интерес: конкретно-чувственные оценки и сравнения (как в прямо эстетической, так и в приближающейся к ней форме) они употребляли в 12 раз чаще (1,09:0,09 " 12)
Ю употребление в полемико-просветительских текстах специальной терминологии из области онтологии бытия (кроме сугубо религиозной сферы) всегда устойчиво коррелирует с употреблением специальной терминологии из сферы феноменологии бытия, причем стандартный коэффициент корреляции (можете справиться у психолингвистов для полной уверенности) как правило устойчиво осциллирует около значения "5"
(примечание: эти данные получены не так давно и при том на основе текстов тех авторов, исследовать писания каковых ученым было - пардон! - не скучно; в основном брали их из разных "серебряных веков", от Aurelia Augustiana и вплоть до того самого нашего "серебряного века русской поэзии" как хронологического маркера)
Ю "полоса пропускания" числовых (процентных) значений никогда не превышает 50% среднего значения
Ю все, что "больше, чем на 50% вверх" или "на 50% вниз" есть или эмоциональная истерика профана или засушенный педантизм ученого буквоеда
Ё в текстах пращуров это соотношение (онтология/феноменология) строго равно 5,19 (1,09 : 0,21)
Ё в текстах современников оно равно 2,25 (0,09:0,04)
Ё для сравнения: в известном произведении прот. Г. Флоровского "Пути русскаго богословЁя" (Христианско-благотворительная Ассоциация "Путь к истине", Киев, 1991 г., репринт с издания Париж, 1937 г., б./ук.) это соотношение равно (выборка по 30-ти страницам из середины тома) 5.22
Ї а вот в этом месте могли бы быть наши выводы относительно психолого-профессиональной характеристики авторов предъявленных печатных останков в случае, если бы мы не были столь целомудренны умом ў ..............................................
=ОКТ=
()
Я внимательно прочла — и из экзотической россыпи заумных умолчаний и довольно-таки едких издевок моих ученых коллег извлекла, все же, главное: если люди начинают экономить личностные реакции в полемических или просветительских текстах, то наверняка с талантом и заинтересованностью в результате у них что-то творится недолжное... Пишут, скорее, по привычке, по обязанности, без горячего интереса к предмету и к читателю. Но это, вновь таки, общее место. Куда важнее было вновь увидеть подтверждение моих досадных догадок о причине, порождающей в человеке лень, скуку, нечувствительность к прекрасному и роботизацию мышления, атрофию творческого подхода ко всему. Еще печальнее, что это захватывает и сами гуманитарные дисциплины. Все чаще они сводятся к отвратительно нудной статистике, которая сама по себе всего лишь инструмент для исследования, а не само исследование...
Причина состоит в наглухо заблокированной эстетической компоненте мышления, а если такое происходит, то ни о каком таланте или даже ярких способностях говорить неуместно. В лучшем случае, это честное культуртрегерство...
Предположим, я об этом знаю. Но знают ли другие? Тоже не секрет: нет, не знают и знать не хотят. Так что же есть в эстетике-как-интегральном-феномене такого, что на втором месте после воздействия Духа Святого оплодотворяет разум, но одновременно отпугивает рассудок?
Я занималась этим вопросом несколько лет и ответ на него нашелся. И мне было обидно, что он таков... Но, возможно, было бы правильным поделиться всем, что мне открылось, с окружащими. Может, читатель разделит мое потрясение: в том, что мне открылось, вот уже несколько тысячелетий подряд лет НЕТ НИЧЕГО НОВОГО!!!
Итак, вопрос первый — что есть эстетика. Кажется, это знают все: философия чувства, наука о прекрасном, культ искусства... Эпитеты сколь высокопарные, столь же и банальные, а за ними никак не рассмотреть самого явления. А это явление ежеминутно, как вездесущие нейтрино, прошивает нашу повседневность, непосредственно достраивает нас самих, наши поступки делом и уклонением от дела, словом и мыслью или уклонением от слова и мысли, во многом определяя то, что зовется культурой и историей. Помимо всего этого, эстетика вполне внятно отвечает на обострившийся сегодня вопрос Ў "что такое национальность". Впрочем, сегодня мы говорим о другом.
Достаточно лет ушло и у меня на преодоление заблуждения типа " эстетика — это отвлеченная, искусственно выделенная (дабы и вовсе не сказать — высосанная из пальца) наука о чем-то малопонятном, чему в обычной человеческой жизни нет ни места, ни времени. Заняты эстетикой какие-то редкой профессии люди, которые, в конечном счете, ничего в мире не меняют, изучая и разъясняя, что есть красота и почему именно она должна казаться нам красивой. Конечно же, их никто не слушает, им разве что зачеты сдают по эстетике. И, хотя жизнь продолжает оставаться для нас серой повседневной поденщиной, мы свято верим, что раньше — где-нибудь в античной Греции, например,— жизнь была совсем иной, и в ней присутствовала та самая эстетика, которую нам приходится изучать для сдачи зачета, как предмет, который потом никогда более не пригодится."
Собственно, я была п о ч т и права — описательно. Именно так и думалось, и для подавляющего большинства людей все еще думается и будет думаться. А раз думалось, то так оно и было на самом деле!
Ведь эстетики вне человека попросту нет. Вне человека может быть климат, температура воды и воздуха, атмосферное давление. А вот промозглые лондонские туманы без человека уже невозможны...
Об эстетике нельзя рассуждать невнятно. Непреодолимо, как грозное ядерное содержимое, она проникает всюду: в философию, науку, искусство, этику, бытовую мораль, психологию. Эстетика — это строй и качество напряженной жизни душевного, страстного мира, это видимый след (или следствие) существования души человека. Если у души есть свой собственный, выделенный разум, то он — эстетика.
Итак, считая, что я, как всякий человек, одна из неких загадочных причин существования эстетического чувства, позволю себе начать рассуждения с элементарных вещей, с нуля. Так, как будто до меня никто еще ничего не сказал об эстетике. В этом я вижу необходимую чистоту эксперимента. А эксперимент заключается в том, что излагаемый материал балансирует на грани недоказуемого и при том ожидается еще неясный до конца мне самой результат. Мы часто встречаем очевидное, но Ў недоказуемое. Например, у меня нет никаких доказательств, что старая пожелтевшая фотография моей прабабки в свадебной фате прекрасна. Я просто это вижу-чувствую-понимаю-знаю. Могу поручиться. А вот доказать, как положено, с выкладками и ссылками — не могу.
Рассуждая о природе прекрасного, мы с необходимостью касаемся неких фундаментальных законов мироздания, которые для начала нужно (уж как минимум!) для себя очертить, хотя бы гипотетически. Не построив модель своей Вселенной, странно говорить о бытующих в ней законах... А многие ли способны ее "построить"? С условием, чтобы все известное о мире укладывалось в модель без усилия? Иначе придется принимать чужую модель, как одежду с чужого плеча. Но может, это даже и не обидно: кажется, далеко не самые глупые люди такими моделями искони занимались. Вот и пусть себе трудятся, пользы-то все равно никакой... Ни денег, ни пищи, ни удовольствия... А вреда — и всего-то: перестанем, наконец, обращать внимание на своих полоумных и отсталых предков, меньше будет туману в мозгах. Мы — реалисты, у нас и своих проблем хватает: кому зарплату не платят, кого налоговая душит, кто вообще по статье уже пошел. А недавно человека на автобусной остановке взорвали. Какая тут, извините, эстетика? Спасаться надо, выживать, крутиться, детям образование хорошее дать, пока в армии не убили...
Стоп. Вот оно.
Приводя статистически обыденные мнения обычного, не слишком утружденного высокими материями гражданина, могу ли я себе позволить не понять ряда очевидных вещей? Например, того, что человек сей ни в чем уже не находит опоры, кроме родового инстинкта, который есть последнее, что сохраняется незыблемо во время величайшей опасности и гласит — спасай потомство? Причем, спасать надо... от собственного государства?!
Могу ли я позволить себе согласиться с тем, что это нормальное положение вещей, что опасности не больше, чем когда бы то ни было в истории, что, несмотря на такой взгляд на мир, люди имеют комфортабельные сортиры и поэтому идут по пути прогресса?
Если да, то должна ли я вообще после этого горько сетовать на современное общество, на упадок интереса к искусствам, на засилье не самих коммерческих отношений (что было бы просто нормально), а коммерческой психологии в любых отношениях, на бюрократию, цинизм, бандитизм и прочие прелести, расцветающие повсеместно?
Я не могу винить людей, которые действуют так, как им свойственно действовать в экстремальной ситуации. Я должна понять причину возникновения этой ситуации. А как быть, если мне не верится в причину, состоящую исключительно в экономических неурядицах? Потому что были на этой самой территории экономические неурядицы и потяжелее. К тому же, на территориях с более цивилизованной и устоявшейся экономикой как-то тоже не очень интересно живется, и все говорят о кризисе в том числе и в области искусств. Если не устраивают уже существующие объяснения, есть только один выход. Строить свою модель и искать объяснение собственное, как это ни смешно. Я хочу понять, чем больно искусство, Ў если оно и впрямь больно, как принято повсеместно говорить.
А посему возвращаюсь к указанной в начале материала теме. Порядку для попробуем все же классифицировать эстетику как некую сферу... чего? Науки, искусства, философии, религии?
Бесспорно одно: все перечисленные области действия человеческого духа и разума эстетика объемлет и феноменально (как со-бытие), и категориально, как качество. Но вместе с тем какой-то частью выходит за пределы каждого отдельно взятого. Не предположить ли, что из всех четырех она — нечто пятое, необходимо присутствующее в мире и являющееся неотъемлемым с в о й с т в о м самого бытия? Но если так, тогда чем оно характеризуется и по каким законам действует? Где находится его поле действия относительно человека Ў если уж существование человека является непременным условием проявления феномена эстетического? Вне человека? В самом человеке? Для него или "просто так", непонятно зачем?
Порассуждаем и об этом, но сначала — слово науке.
Итак, чем должна заниматься эстетика как наука и чем она в действительности занимается под видом науки? Вообще говоря, довольно-таки ностальгически изучает свой хвост... Т.е. более всего склонна подменять себя собственным архивом. А именно — историей (хронологической фактологией, строго говоря!) и историографией эстетики, которые чаще всего и считают собственно "наукой эстетикой". Очевидно, подразумевая тем самым, что критерии эстетического выработаны раз навсегда и неизменны, подобно "вечным" человеческим ценностям.
Но, во-первых, и с т о р и я эстетики — это наука об истории выделения, определения и домышляемого развития сего феномена, а отнюдь не о его формировании, если таковое вообще наблюдалось. И ежели упомянутая история эстетики включает те или иные эстетические концепции, то только в качестве иллюстраций к комментариям о поведении эстетики во в р е м е н и.
Впрочем, историю пишут историки. А поскольку это живые люди, то и они, естественно, окрашивают изложение собственными комментариями. Согласно своему времени и присущей ему идеологии. Отсюда, например, эстетика "марксистско-ленинская" и "буржуазная". Хотя довольно трудно вообразить себе "буржуазную физику", например, если мы говорим о физике, как о чистой науке. В крайнем уж случае Ў "арийская", то есть, почти этническая, но уж никак не "лавочная" или "аристократическая".
На самом деле эстетика-наука имеет (как и всякая наука) строго очерченную область определения. Я назову эту область "эстетическим п р о с т р а н с т в о м". Итак, для начала, пространство эстетики может быть только эстетическим, а не буржуазным, марксистско-ленинским или постиндустриальным. И в эстетическом пространстве, соответственно, действуют законы совершенно иные, чем в пространстве социальном или каком-либо другом. А посему
эстетика как наука занимается изучением законов, действующих в эстетическом пространстве.
Иначе говоря, призвана озаботиться выявлением (а стало быть, созданием м е т о д и к и изучения) э с т е т и ч е с к о г о контекстуально и в соответствии с эстетическими категориальными критериями. По существу, это весь спектр искусствознания и критики в различных областях искусства.
Однако подобной собственно-научной методики искусствоведами, литераторами и философами, строго говоря, выявлено не было. Как правило, в поисках сиих они подменяли системное мышление, императивно присущее ученому, собственной эрудицией и предпочтениями — что совсем не предосудительно, но с академической точки зрения просто неприлично.
Вероятно, дело было совсем не в том, что невозможно создать некую единую методику. В случае, когда речь идет о литературном произведении, можно было бы, например, говорить (как о подходе именно научном!) о своеобразном лингвистико-статистическом тестировании и "диагностике" текста в свете контекстуальных взглядов на выбранную автором лексико-семантическую палитру и характер использованных им художественных и стилевых приемов.
На этой основе произведение рассматривалось бы прежде всего как эстетическое явление в реально окружающем его контексте, т.е. именно научно, а вовсе не с точки зрения его идейно-воспитательной пригодности для публикации или прочих побочных соображений. Но при всей необозримости и разнообразии художественного материала речь должна бы идти вовсе не о единой методике, а о чем-то куда более гибком и универсальном — вероятно, необходимо цельное учение о целесообразности той или иной отдельной методики, иными словами — м е т о д о л о г и я. И все это под силу лишь тому, кто отличается не столько достаточной для этого культурой и специальными навыками критического (системного) анализа, но прежде всего способен смотреть на искусство, находясь по отношению к нему извне, в какой-то другой "системе координат", понимать истинное место и истинную роль искусства в единой ткани бытия. Да, искусство увидится из этой системы координат всего лишь как роль, а не самоцель, — говорю я, рискуя быть освистанной всеми, кто "живет искусством", "жертвует ради искусства" и т.д.
Но ведь нет в этом никакого противоречия... Человек всегда чем-нибудь "жертвует", это нормальная цена реализации любого выбора. И размышления мои посвящены как раз преимущественно выяснению вопроса: так ч е м у же и п о ч е м у человечество так упорно из поколения в поколение "жертвует" столько усилий души, ума и тела, столько судеб и столько бумаги на их описание...
Даже если допустить, что критерии эстетического выработаны кем-то раз навсегда и неизменны, то все еще остается решительно непонятным, отчего же явления современной нам культуры никто более не стремится рассматривать с точки зрения некогда окончательно выработанного (оптимального?) видения красоты? И как же иначе, если эстетика уже достигла своей цели как наука, раз и навсегда установив происхождение красоты, ее критерии и методы оперирования ими? Почему до сих пор еще не рассеяна тайна вокруг категории прекрасного, тем паче, что спорить о вкусах и по сей день так небезопасно? Разве какая бы то ни было наука (а мы говорим сейчас об эстетике-как-науке) может считаться состоятельной, если она не дает адекватной оценки текущих явлений? А если дает, то какова она на сегодня, такая оценка?
Дело отнюдь не в личной неосведомленности автора. Если бы читатель мне возразил, сославшись на чей бы то ни было, но удовлетворительный ответ на мой вопрос... Но ведь не возразит, и в этом все дело. Читатель знает, что с искусством у нас — никак. Ни хорошо, ни плохо, а именно — никак. Вместо искусства мы имеем изобретательство высококлассных технологов (кстати, это совсем не отменяет "тихих", в фоновом режиме действующих и непрерывных культурных процессов, это разные вещи!). Согласитесь, что нечто оригинальное или новое в любой области науки не говоря уже об основополагающем, об очередных трех китах, будь оно высказано в любой части света, мгновенно облетело бы все пределы, стало событием в мире.
Всякому известно, что развитие науки отражается в повсеместном присвоении обществом его результатов. Что же стало результатом развития эстетики-как-науки? Небывалый расцвет искусств? Ошеломляющая глубиной и богатством оттенков эстетического миропонимания творческая деятельность авторов? Потрясающая мастерством и разнообразием гамма средств выражения в процессе этой деятельности? Новизна проистекающих из нее экспериментов и концепций? Оживленность и острота дискуссий? Энтузиазм креаторов и исследователей креаций? Либо, если уж не восхищение, то, по меньшей мере, интерес почтеннейшей публики? Увы. Ничего такого. Никакого дыхания жизни. Возможно, щелкает клавиатурой несколько десятков аспирантов, делая унылые компиляции в надежде на скорую защиту диссертации и преподавательское место: не вагоны разгружать, все-таки... Возможно, элегантная группа интеллектуальных идеологов-в-штатском неуловимо корректирует общественное мнение относительно того или иного явления культуры, дабы регулировать настроения и предпочтения консументов.
Хлеба и зрелищ вам, дорогие граждане!
(Да, вот как раз идеологи всегда весьма бдительно следили, фильтровали и должным образом оценивали степень воздействия всей сферы идеального на человека. С доисторических времен. Неразумно завоевывать танками, если получится вдруг заместить чужую культуру своей, чужие ценности — своими. Не экспансия, но миссия...)
Что же, признать, что эстетика умерла, как и мертвые теперь древние языки? А ее носитель — человек — подцепил взамен какой-нибудь вирус и напрочь лишился понимания красоты? Впрочем, похоже, что дело выглядит совсем иначе. Настолько иначе, что придется опять отклониться от заданной темы, чтобы проследить (хотя бы в общих чертах) почему эстетика как наука сейчас бездействует. Думаю, подобной теме на самом деле должны быть посвящена вовсе не пара абзацев. Но пока это все, что я хочу сейчас сказать.
...Итак, рассуждения о прекрасном предполагают как минимум, наличие полной картины мира (заметьте: я даже не говорю сейчас —истинной, я говорю Ў хотя бы полной). С тех пор, как наука вывела за пределы рассмотрения все, что не поддается анализу с помощью двузначной логики, она тем самым намеренно и гласно отказалась принимать во внимание немалую часть мира, в которой действуют иные законы. Для науки такое разделение вполне корректно, ибо она имеет исчерпываемые цели, четко сформулированные задачи и абсолютно соответствующий задачам аппарат исследования.
Кто же ведает теперь той оставшейся за бортом "неблагополучной частью" картины мира? Раньше эта часть базировалась на тех или иных религиозных воззрениях, каковые были просто массовой официальной версией и, фактически, никем не оспаривались — в разных случаях по разным причинам, будь то просто искренняя вера, общественная мораль или доминирующий авторитет той или иной церкви. Но эстетическое пространство было тогда очерчено полностью, так как объединяло все необходимо присущие ему элементы человеческой действительности, включая не усеченную до простых условно-социальных рефлексов (напр. — Камю читал и бабушек через дорогу переводит) духовность человека. И с этим, кстати говоря, никакая истинная наука никогда не спорила. Ведь отказ от рассмотрения чего бы то ни было в связи с непригодностью для этой цели исследовательского аппарата вовсе не означает отсутствия или надуманности самого предмета рассмотрения. Вряд ли кто удивится, если хирург откажется оперировать пациента не скальпелем или лазерным лучом, а, предположим, великолепного качества компьютерной дискетой, хотя сама по себе дискета хороша, а пациент тоже явно больной человек...
Итак, в чем кардинальное, качественное отличие "тогда" от "теперь"?
Теперь официальной религией большинства считается сама наука, которая, справедливости ради будь сказано, никогда на эту роль не претендовала, разве что в фантастических романах. Как же произошло такое глупое замещение? Ведь мы-то все умнеем с каждым веком? Неужели оплошали, поддавшись детской беспомощности: наука, мол, всегда с нами, она заботится о наших насущных нуждах, она разъясняет и доказывает, она служит и насыщает, она преобразует мир по нашему плану, мы ее любим, потому что она...полезна.
Нет смысла продолжать. Уже понятно, на что мы уповаем и чему беспрекословно верим, ибо чудесам разрешено свершаться теперь только при наличии их доказанности, и нужно быть дебилом, чтобы после этого в доказанное чудо не уверовать...
А вот Господь не стоит на страже материального комфорта. Он не утилитарен вообще. Да к тому же, Он еще и молчит — при всем своем могуществе... считают сами люди, измеряя любовь Христову собственной меркой "ты— мне, я —тебе". Так и вышло однажды, что просвещенные люди решили: нет кроме нас самих никого, это все со страху и по глупости жалкие дикари придумали..... Так и свершался этот, мягко говоря, не самый умный поворот в сознании большинства. Наука заместила религию так же, как несколько ранее некоторые религии принялись исподволь замещать собою веру. Цивилизованное, интеллектуальное и гуманное — вот верх новой духовности. Так вот теперь и пишут: образованный, гуманный Ў значит "духовный". Велик соблазн променять совершенное, но неполезное телу, на нечто более понятное и конкретное и Ў немедленно, чтобы результат был в наличии. Вот он и явился, результат...
Что же нового может теперь сказать эстетика-как-наука, если она осталась без цели научного исследования?
Картина мира неполна, что бы ни говорили мы о наших достижениях и прогрессе. Она трагически неполна именно сейчас, в конце второго тысячелетия нашей эры.
А всего пару веков назад она еще была много более полной, хотя люди прошлого в массе своей нам скорее забавны и языком, и нравами, и смешными суевериями. Вот только искусство у них не смешное. Оно смешное именно у нас... Поэтому мы сейчас много беднее тех дикарей, "придумавших" Бога. Дикарям хватило ума вместить в свою жизнь непознаваемое через почитание Бога. Нам же, ломающим это сооружение, оказалось нечего предложить взамен. Наши рукотворные протезы ценностей — не канают!
Отрицая существование недоказуемого научно, мы грешим даже и против логики: недоказанное значит всего лишь неизученное, непознанное, — возможно, просто в силу несовершенств нашего с вами познавательного аппарата. Даже в смете всегда есть графа "непредвиденные расходы". Даже в контрактах есть пункт "форс-мажорные обстоятельства". Даже в математике есть "числа, которых не может быть". И точные, и эмпирические науки не боятся строить гипотез, делать смелые рискованные допущения и... и в итоге побеждать проблему. И только одни гуманитарии в своих неточных науках в отчаянии отказались от "коэффициента неучтенного", потому что... А почему, кстати говоря?
Оставлю этот простой вопрос для аудитории, ибо он уже не ко мне. Но и аудитория может милостиво согласиться с тем, что отказом от веры люди ничем своего, человеческого, не улучшили, а вот другого, — того, что частью своей нам непостижимо, но делает нас людьми, — таким образом рискуют лишиться вовсе, оказавшись в крайне неудобном положении пресловутой головы Берлиоза. Потому как вера в просвещение и образование не учитывает и не исчерпывает даже всех видимых запросов духовного существа, каким человек с очевидностью является.
Вот потому и молчит эстетика-как-наука. Она лишена области полноценного действия. Она не может, будучи самой точной в мире наукой, в исследованиях постоянно прибегать к провалам и умолчаниям. Именно поэтому теперешняя эстетика расползлась на констатации отдельных проявлений "чего-нибудь" как "чего-нибудь в свете неких общечеловеческих чего-нибудь". Кому же такая наука полезна Ў а ведь именно наука прежде всего полезна!? Какой уважающий себя и других человек захочет переварить этот несусветный бред?
Вспомните времена расцвета искусств. Назовите хоть одно полностью, до предела секуляризовавшееся искусство. Было искусство, прославляющее Бога. Было искусство, отрицающее этого Бога, но прославляющее другого, своего, — как бы он не назывался. Было искусство богоборческое, проще говоря, с иным цветом знамени. Но никогда не было плоского, двухмерного, "просто светского" искусства (вот разве что китч, да и там был свой суррогатный кумир, хотя и глупый), ибо искусство есть эффект синтеза ремесла с духом, а не с морально-дидактической позицией обученного (как талантливая мартышка) очередного гения, и уж вовсе не с его болезненными психокомплексами от неудовлетворенных амбиций — той невообразимо плодовитой каше, из которой уже тошно вылавливать отдельные проявления общей культурности автора и выдавать все это за эстетическое явление. Вот почему эстетика-как наука молчит!
Взаимосвязь эстетики с религией намного яснее и счастливее, чем с наукой — но и сложнее, и тоньше, и говорить об этом гораздо интереснее, потому что любое рассуждение о невещественном не терпит никаких случайных терминов, а требует почти предельной смысловой концентрации в сочетании с пластичностью языка и особо точным, ювелирным владением словом — так, как это полагается лишь в высокой поэзии.
Но эту тему я оставлю до следующего раза.
С благодарностью к моим терпеливым читателям —
ПРИМЕЧАНИЯ:
"Нет и не может быть "нейтральной" науки о Христе" и христианстве, уже равнодушие и воздержание не нейтрально. И "не-верующая наука", конечно, никак не "нейтральна"... И снова, не только судить, но целить призвано здесь богословие. В этот мир сомнений, обманов, самообманов нужно войти,— чтобы ответить и на сомнения, и на укоры... Ибо это мир мистических головокружений, где все двоится, где все дробится в какой-то игре зеркальных отражений или разложений. Богослов призывается свидетельствовать и в этом мире."
"Отчасти повторяется обстановка первых веков... Без-божный и "не-верующий" мир современности не есть ли, в известном смысле, именно этот до-христианский мир, обновившийся во всем пестром сплетении мнимо-религиозных, скептических или богоборческих настроений?!"
"Богословская система не может быть только плодом учености, родиться из философского раздумья. Нужен и молитвенный опыт, духовная собранность, пастырская тревога. В богословии должно послышаться благовестие, "керигма"...В познании вообще есть и должен быть даже не диа-лектический, но именно диа-логический момент. Познающий свидетельствует ... об истине..., прихывает пред истиной склониться и смириться, — потому должен и сам смириться. От богослова смирение требуется в особенности..."
"Встающих сейчас задач строительства души и совести человеческой нельзя разрешить в порядке повседневного пастырства и педагогики, и нельзя отложить или отстранить. Нужно ответить целостной системой мысли, ответить богословским исповеданием... Нужно пережить и перестрадать всю эту проблематику безверного и не-ищущего духа, всю проблематику вольного заблуждения и не-вольного неведения... Настало время, когда уклончивость от богословского знания и ведения становится смертным грехом, стигматом самодовольства и не любви, стигматом малодушия и лукавства. Опрощенство оказывается бесовским навождением, и недоверие к ищущему разуму обличается, как бесовское страхование"
(прот. Г.Флоровский, "Пути русского богословия" )
"То правда,что не всем предназначен дар и долг учительства, и Церковь немногих удостоила имени Богословов. Однако же никому не позволено в христианстве быть вовсе не ученым, и оставаться невеждою. Сам Господь не нарек ли Себя учителем, и Своих последователей учениками? Прежде нежели христиане начали называться христианами, они все до одного назывались учениками. Неужели это праздные имена, ничего не значащие?... Если ты не хочешь учить и вразумлять себя в христианстве, то ты не ученик и не последователь Христа, — не для тебя посланы Апостолы,— ты не то, чем были все христиане с самого начала христианства;—я не знаю, что ты такое, и что с тобою будет"
(Филарет Московский, Слова и Речи, т.IV,1882, стр.151-152)
Эстетика и религия
Взаимосвязи эстетики с религией и без того непросты, но еще более осложняет рассмотрение этой темы многолетняя привычка посткультурной интеллигентствующей публики рассуждать об этом эмоционально, неглубоко и небрежно — именно так, как будто религия есть одна из разновидностей национального фольклора, и никак не иначе.
Я, конечно, не собираюсь отрицать роль мировых религий как мощного культурообразующего фактора. Но важнейшим пунктом моего рассуждения должен стать вопрос чисто методологический: здесь решающей является не столько весомость и аргументированность изложения, сколько изначальная мировоззренческая позиция автора рассуждения. Ведь смысл вся работа обретает только тогда, когда четко дефинирован предмет рассмотрения. И в зависимости от того, признаем мы за религией ее главную отличительную — мистическую — сущность и связанную с этим нашу действительность и повседневность или сохраним отстраненный наукообразный тон, говоря о религии как об историческом мифе, давно не влияющем на практику современной жизни— мы и получим с неизбежностью два абсолютно противоположных результата. Причем, ни один не окажется исчерпывающим.
Признавая за религией мистические таинства, мы оказываемся перед пределом познаваемости, перед вратами в трансцендентное. Тут и кончаются все доказательства, ведущие к нашему привычному способу корпоративного соучастия в знании. Дальше идет узенькая тропка индивидуального опыта и индивидуальной ответственности за спектр и качество познаваемого, что никак не удовлетворяет современному подходу к проблеме.
Современный же подход к проблеме не является безупречным именно в силу своего отчетливо исторического происхождения: слишком часто он меняется, в отличие от незыблемых законов бытия—от смерти, например... Было бы неосторожно строить рассуждение, исходя только из сиюминутной моды на технократический оккультный хаос, который яснее ясного указывает на виток нео-варварства среди подавляющего большинства, когда-то насильственно отсеченного от собственных же традиций. Именно из-за очевидной искусственности своего происхождения "современный" метод (а в действительности—смесь естественнонаучного метода и абстрактного моделирования) даст поверхностную "глубину" и опять замкнется на себе, породив очередное утопическое "братство-во-любви" с плоским морально-социальным подтекстом в лучшем случае... Человеческое боготворчество всегда назойливо, плаксиво или истерически-выспренно. Так уж повелось— трехмерное пространство не может породить четырехмерного. Зато всегда прекрасно оперирует с плоскостью.
Так что выбор у меня невелик: с одной стороны — коллективно-непознаваемое, (не путать с бессознательным!!!) зато с другой стороны —плоское, как доска и откровенно пошлое.
По натуральной для человека тяге к красоте, которая тоже несет элемент непознаваемого коллективно, я выберу первое... Вот вам и наглядный пример, как эстетика может быть связана с религией...
Но не думайте, что все так уж просто. Если бы я исходила только из чувства красоты, мне бы хватило и одной эстетики — а чем не религия? Обряды заменял бы мне театр, молитву —поэзия, сонмы ангелов —классический балет, священные тексты — высокая литература, подвижничество — бескорыстный скудный быт художника, мистическое восхищение —акт творения, аскезу —романтическое мироощущение (одиночество), церковное предание — история всех религий и философий... Все, оказывается, можно подменить, если ты чувствителен к красоте. Нечем заменить единственную вещь: нечем заменить реальную смерть. Противостояние человека и смерти принимало только в наш неспокойный век так много форм отчаяния, уродства, страха, стоицизма, фиглярства... Но так и не случилось найти панацею. А научные фантасты вслед за мифологическим фольклором открыли отталкивающе жуткое свойство бессмертия-во-плоти, более страшное, чем забвение и ничто после смерти.
Попробуем тогда рассмотреть пару "Религия—эстетика" чтобы выявить для себя пункты схождения и расхождения. Сейчас особенно важно именно это, хотя пару веков назад меня бы высмеяли в лучшем случае... Потому что смешивать эти феномены никому бы и в голову не пришло.
Любая религия всегда является со стороны человека вопросом веры, основанной не на научном доказательстве, а на простом свидетельстве о иерархиезированных априори мировых ценностях с позиции некоей абсолютной истины, трансцендентной разуму и познаваемой только прямым мистическим (сверхчувственным) опытом.
О вере я могу сказать следующее. Это явление не может до конца классифицироваться, как форма некоего абсолютного знания. Дело в том, что феномен веры имеет не диа-лектическую, а именно диа-логическую основу. Проще говоря, в этом всегда взаимно замешаны две стороны: предмет, возбудитель (объект) веры и субъект (носитель) веры. Религиозной вере предшествует два необходимых (со стороны носителя-субъекта) предрасполагающих обстоятельства, — это строй души и личный мистический опыт.
Вера—это очень ясное, отчетливое ощущение человеком своего нефизического продолжения в нефизическом же "пространстве"— научному определению не поддается, как любая область сверхточного (сверхчувственного) знания.
Именно в этом смысле религия является структурным аналогом эстетики. При том, что эстетика (в восприятии) по моему мнению, первична. Дело здесь вот в чем.
И религия и эстетика имеют объект добровольного непроизвольного поклонения (любви).
И религиозное, и эстетическое начало в человеке не нуждаются в уточнениях, являя цель в самих себе. Они самодостаточны и окончательны (т.е. при их наличии уже замкнуты по отношению к сомнению), и, как род знания, в этом смысле абсолютны.
Эстетическое чувство возникает по тем же законам, что и религиозное — т.е. в результате прямого контакта с объектом —в данном случае, со всем многообразием материального и духовного мира. Человек изначально по природе своей религиозен — иными словами, наделен душой, присутствие которой ощущает вне зависимости от его религиозных воззрений. Даже наше безмятежное и одномерное атеистическое прошлое, например, не было чем-то окончательно рационализованным, полностью избавленным от ощущения присутствия и влияния каких- то извнешних сил.
Эстетического нет вне человека и не может быть, ибо оно адресовано именно ему, как некий опознавательный знак, говорящий о его духовном происхождении. И, как свидетельство тому, проявляется уникальная способность человека к восприятию,осознанию и творчеству в области нематериальной составляющей его бытия, способность оперировать в мире идей и образов. Эта уникальная особенность человека тем более ценна (в первую очередь для него самого), что является проекцией в его сознание сущности его "нематериального тела" — души.
Коренным различием с религией эстетика может считать вопрос о запретах, об операционном (морально-этическом) о т н о ш е н и и к добру и злу, который эстетика делегирует религиозной морали и этике, поскольку понятие зла попросту не входит в категориальный аппарат эстетики. Поэтому эстетическое чувство внеморально — не всепрощающе, как в милосердии Божием, а просто не имеющее мнения по поводу зла за отсутствием самого понятия зла в эстетическом пространстве. Сравним: безобразно —это ощущение, плохо —это уже мнение. А материалом эстетики являются чувства, а не суждения.
Достаточно многие люди, чье личностное становление совпало с расцветом материализма, пытаются восполнить натуральную человеческую тягу к святому, подменяя религию эстетствующим синкретизмом. Это понятное и объяснимое, но очень печальное заблуждение, и далеко небезопасное — именно в том смысле, что эстетика не оперирует в плоскости добра и зла и не имеет мнения по поводу практического существования этих полюсов в сфере их действия, где гордое и красивое зло зачастую гораздо эффектнее смиренного и неназойливого (как и все мудрое) добра. Эстетика — не религия, и не может быть таковой даже для актеров и художников! Эстетика — это прекрасный пейзаж за лобовым стеклом вашего автомобиля, а религия — правила дорожного движения. И если Вы зазевались, то от столкновения пейзаж не спасет, он тут вообще ни при чем.
Итак, религия и этика по отношению к эстетическому восприятию отдельны в том смысле, что являются его результатом, воспроизводимым со стороны человека. Иначе говоря, результатом его чувствований. Религия— это вера плюс эстетика отношения человека к Богу, как и этика — эстетика отношения человека к человеку.
(!!!) Следует понимать, что я не затрагиваю здесь специального аспекта противоположного направления (от Бога к человеку), что и составляет собственно суть любого религиозного учения (к примеру, в христианском вероучении вопрос об ипостасности божества, о спасении души, о евхаристии и т.д.)
Уже из этого видно, что сама эстетика, подобно философии, никак не наука, но в высшей степени абстрактная система, некая особая среда, ставящая попавшего в нее человека в новые условия, в новую исходную для познавания позицию, отличную от позиции в традиционном научном функциональном пространстве познания. Таким образом,
Эстетика Ў врожденный натурально санкционированный 1доступ человека к способам сверхразумного универсального познания мира.
И если в основе научного познания также лежит принцип уподобления, сравнения, то потому лишь, что познание — это процесс, позволяющий соизмерить всеобщее с единичным и вместить всеобщее в единичном. Но наука никогда не ставила целью делать некое усредненное по объему единичное особенным, т.е. индивидуально соответствующим всякой личности. Ибо науку создал сам человек для необходимых и вполне известных ему целей. Научная цель познания прагматична и конечна, исчерпываема.
Человечеству совсем не нужно, чтобы все одинаково безупречно разбирались в квантовой механике или теории комплексных чисел. Поэтому наука могущественна, но не вездесуща и не всеведуща. Ей и ее создателю совсем не нужно проникать с одинаковой легкостью в каждое индивидуальное сознание. Вот и не предусмотрены в строгой научной максиме свойства конвертирования ее для мгновенного усвоения в особенном единичном мире л ю б о й индивидуальной личности.
Раз навсегда утвержденная абстрактная модель, в отличие от универсально усваиваемого образа, не учитывает чьих-то особенных качеств, ибо уже имеет их сама в себе. Она пассивна как обучающий фактор и сама предназначена для изучения — т.е. обратного поглощения через приспособление особенного к особенному же. Они должны совпасть или не совпасть.
Эстетическое познание, при том же внешнем сходстве, есть принцип активного обращения (нисхождения) сверхличного всеобщего к особенному, ибо особенное играет роль матрицы, а всеобщее Ў наполнителя. Так наполняется личный контекст контекстом всеобщего, необходимо присваивая его адекватное, соответствующее, родственное себе — без усилия. Потому, что возможность такого познания вмонтирована изначально в любую личность, как дар или как инструмент для исполнения провиденциального задания, присутствие которого человек ощущает в себе, как тягу и способность к выполнению определенных, отчетливо предпочтительных для него действий.
Резюмируя, можно сказать и так: если к науке человек должен приспосабливаться, то эстетика сама подстраивается под единичного человека. Вот посему в науке делают успехи немногие, а в эстетике плохие ученики —всегда вещь исключительная, аномальная.
Больше мне нечего сказать по существу этого вопроса. Именно по существу, а не в частностях. Потому что один из главных инструментов эстетики Ў эстетическое в о с п р и я т и е Ў попросту имманентно человеческой психике и является необходимым фильтром, формирующим то или иное (особенное) пред-отношение индивида к окружающему, тем самым инициируя и его активность.