... Она тихонько брела по мокрому карнизу. Ночь все явственнее вступала в свои права, с поражающей жадностью захватывая все большую часть Города. В соседних домах постепенно загорались теплые огни окон... Присев на краю девятиэтажной пропасти, она с тоской смотрела на этот свет. А ведь ей тоже довелось быть в этом тепле, радуясь тихому счастью. Только вот, почему-то никогда оно не было долгим, счастье это. Поначалу, ей радовались, с ней ведь было хорошо, с нежной и ласковой. Только тогда, когда они, эти добрые, понимали, что выше всего для нее свобода, они становились злыми. Отворачивались, отводили глаза, когда она робко пыталась заглянуть в их душу, понять, почему изменилось отношение к ней. Ведь она никому ничего плохого не сделала, просто хотела Жить. А они все отводили взгляд, чтобы не видеть, как в грустных зеленых глазах собираются хрустальные капли...
... Холодный дождь все плакал и плакал... ему было невдомек, что можно тосковать по теплу. А она тосковала. Ей было так одиноко, как никогда в ее недолгой, но полной печального опыта жизни. Неизбалованная нежностью и лаской, она легко привязывалась к людям, которые с добротой к ней относились. Но, тем не менее, она все труднее воспринимала резкие перемены этого отношения в худшую сторону. Что служило этому причиной, ей трудно представлялось... Может, виной то, что она всецело погружалась в пучину нежности, все отдавая и отдавая самое себя дорогим и любимым людям? А может, то, что, чувствуя охлаждение, пыталась вернуть, потребовать хоть каплю внимания, столь необходимого ей, чтобы огонь души ее не смог погаснуть?..
... Тяжелые грустные капли грузно срывались, падая, растворяясь в темноте... А мокрая кошка все тихонько брела по мокрому карнизу...
... -Мам! Смотри, что там лежит? Ой... киска... Мам, а почему она не встает?- маленькая белокурая девочка дергала свою мать за рукав. - Ну, мам?
- Она... устала, доченька. Киска устала и спит. Она же в шубке, ей не холодно. Пойдем, не будем ей мешать.- И женщина с дочкой растворились в серой пелене дождя.