водами потопа, и не будет более потопана опустошение земли.
И сказал Бог: вот знамение завета,
который Я поставляю между Мною и
между всякою душею живою, которая свами, в роды навсегда:
Я полагаю радугу Мою в облаке, чтобы
она была знамением завета между Мною и между землею.
Быт. 9; 8 - 13
ИСПОЛНИТЕЛЬ
Исполнитель открыл глаза, вгляделся через окно в ночное небо и моментально определил - 5:29 утра - пора вставать. Он не доверял часам - всегда могут подвести, да и не любил быть зависимым от этой жалкой имитации Космического Хронометра. Наручные он не любил, потому что они сковывали его движения и мысли - они постоянно требовали к себе внимание, заботу, а это отвлекало, это было лишнее. И потом, наручные часы всегда привлекают к их обладателю много посторонних взглядов - он не любил посторонние взгляды, даже случайные - это то же лишнее. Он давно себе уяснил, что надрываются не от необходимого, надрываются от лишнего. Лишнее всегда было врагом человека, начиная от Адама и Евы, позарившихся на запретные плоды - это было лишнее. Поэтому он никогда не носил на себе ничего лишнего: ни брелков, ни цепочек, ни перстней, ни наручных часов.
Все остальные виды часов, от будильников и настольных, до напольных и башенных он тоже не любил, из-за их чересчур громогласного напоминания о времени и о себе. Лишнего шума он не любил, он любил тишину. Тишина была его источником вдохновения. Только в тишине, в этом хранилище абсолютно всей информации он мог находить ответы на все свои вопросы. Только в тишине у него могли рождаться единственно правильные решения для выполнения тех, или иных задач, порой вспыхивавшие в его мозгу яркой зарницей. Но они не ослепляли его, как какого-нибудь не в меру впечатлительного гения, а наоборот давали возможность действовать, действовать бесшумно и молниеносно. Тишина не только являлась для него неиссякаемым источником для действий, она питала его силы и физические, и душевные, наполняя их животворящей энергией. Тишина была для него единственно приемлемой средой обитания в этом мире, его Богом. В ней он прибывал постоянно, отсекая от нее все звуки от гула толпы, до артиллерийской канонады, и тиканье часов не являлось исключением. Впрочем, единственным, пожалуй, исключением можно считать бой курантов на Спасской башне Московского кремля - этот многовековой символ России. Ну, а на вопрос, который час, ему, вот как сейчас, всегда отвечал Космос с максимальной точностью.
Исполнитель не позволял ничего лишнего ни в чем. Ни в еде - он всегда знал, что именно и сколько ему необходимо съесть в данный момент для поддержания его телесного здравия; ни в быту - он всегда пользовался минимумом и только самых необходимых вещей; ни во сне - он так же, всегда знал, сколько времени, ему необходимо потратить на сон. Хотя, при желании он мог восстановить свои силы и за пять минут, погружая свое тело в состояние максимальной релаксации, но делал это крайне редко и только в самых крайних случаях, (их у него почти не было) не уродуя понапрасну свою природу - это было лишнее.
Его ложе, состояло из ватного матраса, расстеленного на полу, простыни, небольшой подушечки под голову и тонкого шерстяного одеяла. Спал он без одежды. При всем при этом, он вовсе не считал себя каким-то монстром, машиной - он всегда был уверен, что таким должен быть каждый, нормальный человек. Что счастье, вовсе не в лишней съеденной, слюнявой конфетке, а в четко выполненной, своей работе, и для этого необходимо отсекать все, что этому мешает, это все лишнее.
Исполнитель отбросил одеяло, потянулся, лежа на спине, согнулся пополам, закинув прямые ноги за голову, и резко разогнувшись, мягко спружинил на обе стопы. Затем привычными движениями убрал постель, оделся в спортивный костюм и кроссовки, выбежал на улицу, для утренней пробежки.
Вставать каждый раз в пол шестого утра Исполнитель приучился еще в школе диверсантов ГРУ, куда он попал со второго курса института Физической Культуры, в самом начале войны, в сентябре 1941 года. Восемнадцатилетний комсомолец с незаконченным высшим образованием, сын кадрового офицера Красной Армии, геройски погибшего в декабре 1939 года на Карельском перешейке в боях с белофиннами, мастер спорта по боксу, как нельзя лучше подходил на роль разведчика-диверсанта.
Прыжки с парашютом, стрельба по мишеням, несколько специфичные приемы рукопашного боя и другие мудреные дисциплины - все это нравилось юному Исполнителю. Единственно, немного волновала мысль, что теория скоро кончится и стрелять придется не по фанерным щитам, а в живых людей, и вонзать в горло врага придется настоящую финку, а не имитировать удар деревянным муляжом. Но этот предательский мандраж прошел сразу, после того, как он убил своего первого. Однажды, для сдачи зачета по рукопашному бою к ним привезли пленных немецких парашютистов. Условия зачета были предельно просты - остался в живых - сдал зачет, нет - сохранил жизнь врагу до следующего боя. И пленные немецкие диверсанты отлично понимали это без всякого переводчика. Немец, что достался Исполнителю, дрался отчаянно. Это отчаяние его и погубило - оно было лишним.
После окончания школы пошла обычная работа разведчика - подготовка, заброска, выполнение задания, возвращение на базу. По крайней мере, так могло бы показаться со стороны. Но на самом деле это не был конвейер с тупой монотонной работой. Каждое задание не было похоже ни на одно предыдущее, и уж точно, вряд ли, на любое последующее.
Первое время он волновался перед каждой заброской, пытаясь заранее определить возможные казусы. Но на деле все выходило не так, как он себе представлял, каждый раз приходилось импровизировать на ходу. Но со временем он научился не анализировать предстоящие действия - опыт подсказывал, что это лишнее.
Три года такой жизни, где одна вылазка сменяла другую, и перерывов между ними почти не было, пролетели как один день. И за это время Исполнитель зарекомендовал себя, как думающий, высокопрофессиональный разведчик, всегда действующий скрытно, растворяясь в окружающей среде, не оставляя противнику никакого шанса. При этом за все время у него не было ни одного сколько-нибудь серьезного ранения, так, легкие царапины, которые заживали на нем как на собаке.
Шли звания, награды, война приближалась к своему логическому концу, и он уже все чаще и чаще начинал задумываться о том, чем он будет заниматься после войны в запасе, на гражданке. Ведь ему предстояло все начинать заново - учиться, создавать семью и все это одному, так как ни отца, ни матери у него к тому времени уже не было. Но однажды произошел случай, крест, на крест, перечеркнувший все его мечтания о вольной жизни, лишний раз, подтвердив правило о том, что домашние думки в дорогу не годятся.
А произошло следующее: В декабре 1944 года, в Польше, в окрестностях Гданьска, выполняя задание, связанное с крупномасштабной наступательной операцией наших войск, Исполнитель неожиданно напоролся на немецкий патруль. Два, невидимых глазу взмаха рукой, и два немца с перерезанным горлом лежали на снегу, а вот третьего, совсем еще мальчишку он пожалел. Но мальчишка оказался честным и исполнительным немцем и не замедлил доложить, о случившимся. Исполнителя взяли в тот же день во время облавы на рыночной площади, и на ночь, до выяснения оставили в комендатуре. Уход из комендатуры потребовал некоторого времени, но все равно, сам факт пребывания его там, вызвали не шуточные подозрения уже у нашего особого отдела НКВД после проведения операции, которая, кстати сказать, была проведена, как всегда, Исполнителем блестяще. Особый отдел не обошелся без помощи лучшего друга Исполнителя, знавший не мало подробностей этой истории, что стоило Исполнителю не мало бессонных ночей в одиночной камере "СМЕРША".
Опыт нашей работы - учили его еще в разведшколе - весь пишется кровью. Вот и сейчас он извлек для себя два очень важных правила. Первое - никогда не жалей врага - лучший враг, это мертвый враг, и второе - никогда не доверяй друзьям, а лучше не заводи их вовсе - лучший друг - это твой враг - только на врага можно полагаться в любое время - враг никогда не подведет.
Особисты не успели дать полный ход делу Исполнителя и его не расстреляли, хотя руки у чекистов давно чесались. Дело в том, что он своей расторопностью, давно был чирьем на их неприкасаемой заднице. Но в его судьбу вмешалась политика, причем, как внешняя, так и внутренняя.
Война изменила соотношение сил в мировой политике, и нужно было думать о дне завтрашнем. Довоенные методы устранения неугодных уже не годились, они выглядели очень вульгарно, а устранять-то еще ой как долго придется. Возникла потребность, диктуемая внешнеполитическим фактором, делать это более деликатно, чтобы не бросалось в глаза, более, если так можно выразиться, гуманно. Довоенные маньяки с ледорубами и террористы с взрывчаткой дело конечно хорошее, и на деле доказавшие свою жизнеспособность, но в силу сложившихся обстоятельств, должны встать на запасной путь, вместе с бронепоездом. О чем и поведал Усатый Хозяин Мрачному Обаяшке в Пенсне в приватной беседе. И добавил, что есть мнение, подготовить небольшую мобильную группу товарищей, специализирующихся на имитации естественной смерти. И работа в этом направлении закипела полным ходом.
В ГРУ тоже было решено создать аналогичный отдел, чтобы поддержать ленинский принцип соревновательности, изначально существовавший между этими двумя ведомствами. Исполнитель был включен в список предполагаемой группы первым номером, как высококлассный разведчик, работавший всегда тихо, незаметно, быстро, а главное чисто, не оставляя никаких следов. Это, собственно, не только спасло его от неминуемого возмездия, но и изменило всю его последующую судьбу.
Этот промысел еще только зарождался, в молодом Советском Союзе, опыта в подобного рода операциях, практически ни у кого не было, и спросить-то толком было не у кого. Старшие товарищи всегда работали более прямолинейно, а значит более топорно. Единственное на что они были способны это инсценировать несчастный случай на дороге с применением пьяного водителя грузовика, или шитое белыми нитками самоповешание. Но и это было хоть что-то, хоть какое-то подспорье для разгона.
Молодая мысль била ключом, с присущей ей энергией и фантазией, и количество несчастных случаев резко возросло. Появились утопшие в нетрезвом виде, случайно упавшие в пропасть во время пикника в горах, кадили печи угарным газом, отказывали тормоза персональных автомобилей, била током неисправная проводка и даже был один уникальный случай - поражение грозовой молнией. Вот с этой молнией Исполнитель слегка переборщил.
Шел четвертый послевоенный год, и страну захлестнула очередная волна репрессий. Убрать предстояло как раз того самого фронтового друга, который звездочки зарабатывал не столько, проливая свою кровь, выполняя задания Родины, сколько марая чернилами доносы на своих товарищей. И так ему понравилось доносить, что он не стал ограничиваться боевыми товарищами, а пошел дальше и уже собирался стучать на свое руководство, а это было уже лишнее.
При всей своей профессиональной осмотрительности он даже и не подозревал, что руководство контролировало фактически каждый его шаг с самого начала его службы в разведке. Оно знало, что он постукивает в органы госбезопасности на рядовых членов, и такое положение вещей, в общем-то, пока всех устраивало - так оно спокойней, когда знаешь, кто, что и на кого стучит, хуже было бы, если дятел был бы не известен. Но когда он попытался сделать только первый донос на своих руководителей, и уже начал было собирать компромат на некоторых своих отцов-командиров, было решено его убрать, но сделать это надо было очень осторожно, чтобы не вызвать подозрений у чекистов.
Первоначально, был план инсценировки самоубийства - самоповешание, а лучше пулю в рот, с предсмертной запиской - мол, нервы не выдержали, совесть замучила. Но Исполнителя он не очень устраивал - ну, откуда у таких, может быть совесть, да и нервы у дятла, признаться, всегда были железные. Мысль о молнии возникла неожиданно, когда он подходил к загородному домику на окраине города, в котором проживал в то время его боевой товарищ. Как раз в это время разразилась самая настоящая летняя гроза с ливнем, громом и молнией. Прячась от разбушевавшейся стихии в сарае, неподалеку от дома дятла, Исполнитель вдруг вспомнил о его бесстрашии перед силами природы, о которой в их подразделении ходили легенды. Он мог, если это необходимо, проплыть в ледяной воде, чтобы заложить взрывной заряд под опорой моста, мог, уходя от погони, прятаться в горящем лесу, и, что удивительно, на его здоровье, такие подвиги никак не сказывались - ни ссадин, ни ожогов, ни даже легкого насморка. Хотя, под пули он лезть не любил - он всегда был осторожен.
Личной неприязни Исполнитель в ту минуту к дятлу не испытывал - он уже тогда вправе был считать себя профессионалом, и работа для него была превыше всяких симпатий и антипатий.
Труп героя-фронтовика обнаружили утром соседи. Он лежал в полуметре от дома, сильно обгоревшими руками, сжимая кусок антенного провода.
Прибывший на место происшествия участковый милиционер установил: земля под телом сильно примята - видимо упало с крыши, судя по тому, что в руках остался кусок провода - что-то ремонтировал на этой самой крыше, а когда обнаружил в доме стационарный радиоприемник, его осенило - он поправлял на крыше антенну для своего радиоприемника. Ну, что ж - все сходится, вот только время? На глаз трудно определить, но тут вспомнил, что он и сам вчера вечером слушал по приемнику трансляцию футбольного матча, а из-за начавшейся грозы в начале второго тайма, пришлось пропустить почти весь второй тайм. Хорошо, что к концу игры гроза закончилась, и можно было узнать хотя бы окончательный счет, "Динамо", правда, продуло, но это к делу вряд ли относится. Значит, так и запишем - время, между 18:00 и 18:45. На лицо все признаки бытового несчастного случая, а именно, поражения грозовой молнией - видимо, дуралей в грозу полез антенну поправлять.
Довольный, тем, что так быстро распутал это хитрое дело, участковый тут же составил рапорт происшествия. Подъехавшая следственная бригада, убедившись, что криминала нет, удовлетворилась этим рапортом, особенно не вникая в детали.
Расчет был верен до мелочей, и на деле все получилось глаже гладкого, но начальник Исполнителя, полковник, был сильно недоволен. Во время "разбора полетов" ругался, обзывая Исполнителя мальчишкой, Эдисоном доморощенным, а под конец сказал: "Запомни непреложное правило! Никогда не делай очень просто, и никогда не делай очень заумно, всегда делай так, чтобы никому не бросалось в глаза - дольше сам проживешь. Поверь моему опыту, сынок, первыми всегда сгорают те, кто хоть как-то выделился, поэтому никому и никогда не бросайся в глаза". Исполнитель это правило запомнил.
Усатый оказался не вечен, настало и его время навсегда покинуть этот ужасный мир, кишащий врагами народа. Петушок прокукарекал, и Отец Всех Народов завернул свои ласты, обутые в хромовые сапоги, сшитые лучшими сапожниками Родины, из тех, что уцелели. Хотя злые языки поговаривали, что ему, де, помогли, но это неправда. В этом как раз не было никакой необходимости. Бывают и такие акции по ликвидации, которые, собственно, и заключаются в полном бездействии. Акция, как это не парадоксально звучит, когда не надо абсолютно ничего делать. Единственно, надо немного подождать, и фигурант сам умирает, причем, самой, что ни наесть естественной смертью.
Кукурузник, воссевший на место Усатого, во главе государства, как истинный политик и верный ученик своего предшественника был сильно обеспокоен за безопасность своих тылов. Первым делом он свернул шею Коротышу в пенсне. Здесь он работал еще по старинке - был бы человек, а компромат найдется. Эффект был колоссальный. Во-первых, убрал потенциального конкурента, метившего на его место. Во-вторых, сразу получил союзника и единомышленника в лице Армии - этого могучего помощника в его будущей политике. И, наконец, обрел безграничную любовь и уважение народа, его народа, который всегда был един с Армией и люто ненавидел Коротыша в пенсне. Уже за одно за это можно было смело рассчитывать на памятник при жизни, на родине героя, но расслабляться было нельзя, да и времена изменились.
Времена изменились, но врагов у самодержца от этого меньше не стало. Мало того, что старая гвардия, состоящая из выкормышей Усатого, еще копошилась, так уже и у молодой поросли начинали зубки подрастать. Но времена действительно изменились, изменились и методы борьбы с внутренним врагом. На смену шумным процессам, над врагами народа пришла тихая скорбь, по безвременно ушедшим товарищам.
Работы у Исполнителя в этот период, было, как никогда много. Кукурузник боготворил Армию, и Армия, в знак благодарности была покорна его воле. Старого полковника, начальника Исполнителя "ушли" с повышением в звании на другую, более спокойную работу - готовить молодые кадры, а на его месте появился молодой и энергичный майор, ничего не боявшийся, и давший полную свободу действий Исполнителю со товарищи.
И они проявляли поистине чудеса изобретательности. Коллеги из ГэБэ работали по старинке. В их арсенале оставался все тот же джентльменский набор - автомобильные аварии, неисправная электропроводка, яды - одним словом - грубая, примитивная работа. Исполнитель же, пользуясь, случаем, оттачивал свое мастерство, придумывая все новые и новые ухищрения. Фигуранты умирали не только от обширных инфарктов и инсультов, но и от многих других, с виду, безобидных болезней. Грипп, пневмония, почечные колики, язва желудка - это были семечки. Люди умирали, выступая на партсобраниях, сидя в зрительном зале на концерте, спеша на работу, или стоя в очереди в буфет.
Нравилась ли Исполнителю его работа, или нет - он об этом даже не думал - он просто делал то, что у него хорошо получалось, то, что умел хорошо делать - он служил своей Родине так, как его этому научили.
Возникшая еще при Усатом "Холодная война", предполагала переориентацию органов безопасности с внутреннего врага на внешнего. С врагов народа и прочей недобитой контры, к враждебным проискам империализма в виде шпионажа, провокаций и диверсий. Но Отцу Всех Народов тогда было не до них. Нужно было сначала накормить свой народ, восстановить народное хозяйство. Да и староват он был для переориентации, поэтому врагов искал по старинке, у себя дома, среди своего окружения.
Кукурузник же в качестве "новой метлы" быстро все расставил по своим местам. И в мгновение ока вся страна была опутана вражеской шпионской сетью. С этим происком империализма самоотверженно вели борьбу органы госбезопасности, сумевшие переориентироваться после тотальной чистки 53-го года в ее рядах.
Подобной сетью был опутан и капиталистический запад. Только эта сеть имела другой характер, не диверсионно- шпионский, а разоблачительно-миротворческий, и поэтому уважительно именовалась разведывательной. Не смотря на почтительное название, и ту благородную миссию, что она выполняла, в ее ряды, увы, не всегда попадали самые достойные товарищи. И там, среди сотни раз проверенных бойцов невидимого фронта, нет-нет, да и проявится скрытый, хорошо замаскированный враг. В экстремальных, для всякого нормального советского человека, условиях буржуйского изобилия, предатели и перебежчики были не таким уж редким явлением. Тогда за дело принимались чистильщики. Во-первых, чтобы избежать утечку секретной информации, во вторых, чтоб сберечь тех, кого еще не успел выдать тот, или иной ренегат, а заодно и для профилактики, чтоб другим не повадно было. Делалось это, как правило, тихо и незаметно коллегами Исполнителя. Сам же Исполнитель был не выездной. Видимо не могли ему забыть гданьскую историю, да и перестраховаться в таком деле никогда не бывает лишним.
Но однажды произошло следующее. У резидента в Марселе появилось легкое подозрение, что один из его людей собирается переметнуться на сторону врага, и тем самым поставить под угрозу выполнение ответственного задания. Действовать нужно было не только быстро, но и аккуратно, чтобы не вызвать ни у кого ни малейшего подозрения. Вдобавок ко всему, эти события происходили накануне выступления Кукурузника на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, так что зачистку нужно было произвести не просто аккуратно, а архиаккуратно, во избежании малейшего резонанса. Чистильщика такого уровня, во внешней разведке, как на грех, не оказалось, его просто не существовало. И тогда вспомнили про Исполнителя, прозябавшего в это время в контрразведке, ибо кроме него такую тонкую работу выполнить, увы, не мог никто.
Поэтому Исполнитель вылетел в Варшаву, где его уже встречали польские товарищи, с готовыми документами на имя польского еврея, отбывающего на историческую родину. В Израиль предстояло лететь через Ниццу, куда он и прилетел в тот же вечер.
В аэропорту в Ницце его встречал Человек Резидента, но Исполнитель чувствовал присутствие и самого Резидента где-то неподалеку. И судя по тому, как его помощник подошел к нему, Исполнитель понял, что Резидент не только знает его лично, но и доверяет. Это во многом упрощало его работу.
Уже через два часа Исполнитель был в Марселе на месте предполагаемой акции. К этому времени он уже знал все интересующие его детали, осмотревшись на месте, утром приступил к ликвидации.
На следующее утро, в 7:20, по местному времени, как обычно, к небольшому скверику, что располагался рядом с домом фигуранта, подошла пожилая мадам со своим песиком, породы "боксер", отстегнула его от поводка и стала наблюдать за своим любимцем. Добродушного красавца знала вся округа и очень любила его. В 7:25 мимо, по улице, проезжал обычный, ни чем не примечательный автомобиль, на обычной для этой улицы скорости, из окна, которого, вылетела микроскопическая капсула с вакциной, пущенная из пневматического пистолета, и угодила в заднюю лапу гладкошерстного добряка. Малыш даже не обратил на это внимание, лишь легкая судорога пробежала по мышцам его лапы.
Он по привычке проводил проезжавшую мимо машину своим печальным собачьим взглядом и вновь принялся обнюхивать свою территорию. Но, что это? Запахи вдруг резко обострились. Одни стали еще приятней, но вот другие напротив, еще несносней, а этот, так просто невыносим. Откуда он исходит? Ну, конечно, от того пижона, что вышел из серого дома. Если честно, то он его и раньше-то терпеть не мог - какой-то скользкий тип. А тут еще эта нестерпимая вонь! Нет, всякому собачьему терпению когда-нибудь приходит конец. Все! Хватит! Ты труп, засранец!
Последнее, что успел увидеть, вышедший из своего дома фигурант, это знакомую улицу и проезжающую по ней незнакомую машину, знакомый сквер, знакомую улыбающуюся мадам, ее славного песика, пулей летящего к нему, прыжок, челюсти, все...
Возвращался Исполнитель по другому коридору, с другими документами и с другой внешностью. Он догадался, кто был Резидент. Исполнитель как-то пересекался с ним во время войны - это был еще тот перестраховщик.
Мастерство и профессионализм Исполнителя восхитили Человека Резидента, отныне Исполнитель стал его тайным кумиром. И напрасно - это было лишнее. Резидент это быстро почувствовал, он не любил перебежчиков.
Руководство Исполнителя то же по достоинству оценило его заслуги, и из контрразведки его перевели во внешнюю. И снова потекла обычная рутинная работа - заброска-акция-возвращение на базу.
На базе он не знал чем заняться и очень страдал от безделья. Но однажды там появился Китаец. Исполнителю его представили, как инструктора по психофизической подготовке, включавшую в себя, различные техники медитации и как мастера древнейшей китайской борьбы, способной, по словам майора, его начальника, творить чудеса.
Для начала провели учебный бой, после чего Китаец сказал, что ему понравилось Кун-Фу Исполнителя. Исполнитель то же сказал, что ему понравилась Рукопашка Китайца. И это не был знак вежливости - каждый увидел друг в друге Воина, и это понравилось каждому. Очень быстро они подружились.
Исполнитель быстро полюбил новое учение. Знакомство с новой системой знаний, напоенной загадочной философией, мистикой, поэзией, чарующей эстетикой, захватывающей обширные, порой неведомые области медицины влили в него свежие жизненные струи. Он мог часами отрабатывать то, или иное упражнение, похожее на некое священнодействие, с каждым разом осмысляя его по-новому, и с каждым разом по-новому осмысляя себя. И Китаец передавал свои знания не в форме наставник - ученик, а в своеобразной форме диалога душ, некого таинства передачи сакральных знаний.
Уже через полгода Исполнитель почувствовал, что он стал другим, не таким, как прежде. Тело приобрело необычайную, приятную гибкость, движения утратили свою угловатость, стали плавными и гармоничными, а при желании стремительными и точными. При ходьбе он не чувствовал ни ног, ни земли. Впечатление было такое, будто земля сама проплывает под его ногами, приближая к нему, нужные ему объекты. Сознание приобрело ясность, о которой он раньше даже и не подозревал. К примеру, иностранные языки он учил так, словно он их когда-то знал, да забыл, и надо было лишь слегка освежить свою память. Так, уже через два года он довольно сносно владел немецким, английским, французским и китайским. Хотя с Китайцем в свободное от занятий время, по вечерам, они беседовали чаще по-русски. Точнее Китаец рассказывал ему о Китае и о себе.
Из его слов Исполнитель узнал, что Китаец в Китае был монахом одного из монастырей. Там он выучил русский и полюбил Россию. А когда Мао устроил на монахов гонения, то он не ушел со всеми монахами в горы, а подался в Россию. На границе его задержали наши пограничники, точнее, он сом им дал себя задержать. И когда там выяснили, с каким мастером имеют дело, то долго не могли решить, что с ним делать, пока не представился случай совершить какой-то обмен с ведомством Исполнителя. Так он оказался на базе вместе с Исполнителем. И он благодарен судьбе за то, что она предоставила ему ученика в лице Исполнителя, о котором он мог только мечтать. А что до России, которую он мечтал повидать, то ему вполне достаточно созерцать Исполнителя, чтобы познать эту Великую страну, ну, а жить в уединении он давно привык, и это его нисколько не угнетает.
Исполнитель же никогда не рассказывал Китайцу, чем он занимается, куду время от времени исчезает. Он только со временем понял, что Китайцу и не надо было ничего говорить, что Китаец и так при желании мог видеть каждый его шаг. Но, тем не менее, Китаец никогда о его службе разговора не заводил, Китаец понимал - это табу.
Время с Китайцем протекало незаметно, как плавное течение реки, как сама жизнь. Мимо проплывали очередные задания, люди, города, вожди. Кукурузника, как само собой разумеющееся, сменил Ильич Второй, но все это воспринималось сознанием Исполнителя, как Большая суета Большого Хаоса. И теперь он уже ясно видел, что Мир давно бы погиб, не будь таких людей, как Китаец, призванных кем-то свыше, поддерживать в Мире гармонию.
За это время он многое узнал, многое освоил. Он приобрел способности, о существовании которых читал, разве, что в детстве, в сказках. Он стал понимать язык растений и животных. Он мог на расстоянии поставить точный медицинский диагноз любому человеку, на расстоянии мог исцелить недуг, а мог и обострить болезнь, в зависимости от обстоятельств. Мог, при желании, увидеть любого человека, или предмет, где бы те не находились в тот момент - в любой точке земного шара. Не говоря уж о такой ерунде, как гипноз, чтение мыслей на расстоянии, внушении на расстоянии и прочее. Все это в значительной мере облегчило его работу, но он никогда не афишировал свои вновь приобретенные способности, никогда не рассказывал о них никому, тем более своему непосредственному начальнику, Полковнику, единственного, кроме Китайца, кого он мог видеть на базе. Полковник же, в своем неведенье, приписывал блестящую работу Исполнителя, к его многолетнему опыту и бесспорному таланту, который, по его мнению, дается один раз в тысячу лет. Правда и задания с каждым разом становились все сложнее и сложнее, но Исполнитель, стремясь на практике закрепить свои возможности, их не замечал.
Например, как-то раз он сорвал важное тайное совещание на западе, из-за которого наш ВПК мог лишиться очень выгодного контракта по продаже вооружения в страны третьего мира. При этом никакой истерии, или даже смутных подозрений на то, что это действовала вездесущая "рука Москвы" ни у кого не возникло. Все произошедшее выглядело, как само собой разумеющиеся. Просто одного из главных действующих лиц этого совещания, чье слово было решающим, накануне совещания поместили в реанимационное отделение с обострением почечной болезни, на которую тот и раньше жаловался. Совещание пришлось перенести до лучших времен. Это дало нашему ВПК солидный выигрыш во времени. Что же касается несостоявшегося совещания, то его и вовсе потом отменили, за ненадобностью.
О том, как он это делал, Исполнитель просто физически не смог бы никому объяснить. Во-первых, его бы никто не понял, потому что его методы противоречили основам марксистко-ленинского материализма, и не вписывались ни в какие рамки дозволенных и недозволенных методов борьбы с врагами идей коммунизма. Во вторых, он стал бы, по единодушному мнению его отцов командиров, просто опасен, и его бы просто убрали. О том, как это делается, он знал не понаслышке. Поэтому, на все расспросы о его методах, он отвечал, что, мол, интуиция, стечение обстоятельств, и его оставили в покое, приписав его неразговорчивость, его природной скромности. В конце концов, хороший работник и работает хорошо, чего еще, спрашивается, надо.
Исполнителя забавляло выполнять задания такой сложности, забавляло потом смотреть на недоуменное лицо Полковника, но он понимал, что когда-нибудь этому придет конец, не знал только, каким он будет.
Задание в этот раз сводилось к тому, чтобы достойно покарать неизвестного пока убийцу, хладнокровно застрелившего, одного за другим, двух наших сотрудников в Голландии. Тело одного из них было обнаружено в его квартире, другого на автостоянке, в собственном автомобиле. У обоих была прострелена голова. В обоих случаях имел место "Беретта" 22-го калибра с глушителем. На лицо была работа профессионала.
В центре ломали голову - кому понадобилось так грубо убивать этих людей, игравших в разведке, весьма второстепенные роли, и которые даже не были связаны друг с другом по работе. Да и потом, делать такие вещи было просто не принято - среди разведок всех стран существовал свой кодекс чести, свои неписанные законы. Исходя из этого, главной задачей являлось, как можно скорее найти и публично наказать виновного, а уж потом доискиваться до причин.
Полковник дал Исполнителю на все три дня. Значит, Полковнику в Центре дали неделю - машинально подумал исполнитель, удаляясь к себе для медитации.
Предварительно ознакомившись с личными делами убитых, Исполнитель приступил к созерцанию. На экране его внутреннего зрения вначале вспыхнул свет, потом появились нечеткие пятна, очертания которых становились все четче и четче, пока, наконец, не оформились, до вполне узнаваемые объекты. Детство, отрочество, юность погибших он просмотрел бегло, за несколько минут. Несколько подробней остановился на их деятельности в разведке, но тоже ничего сколько-нибудь заслуживающего внимание для себя не обнаружил. Наконец, более подробно остановился на моменте их гибели. Вот один из них пошел открывать входную дверь в своей квартире, в образовавшейся бреши появился глушитель от пистолета, сухой щелчок и человек падает навзничь. Стоп. Исполнитель прокрутил этот эпизод в обратном порядке. Вот пуля медленно вылетела изо лба, влетела обратно в глушитель, соединилась с гильзой в патроннике "Беретты" 22-го калибра, который держала рука в перчатке, принадлежавшей женщине, скорее девушке, на вид довольно привлекательной. А вот и второй случай - потерпевший только что подъехал на машине к автостоянке и припарковался. К машине подошла та же девушка, на секунду заслонила его собой, а когда отошла, то человек за рулем был уже с простреленной головой.
Кто она? На кого работает? Вот она разговаривает по телефону. На другом конце Алан Бартон - предводитель ЦэРэУшных чистильщиков, с которым Исполнитель был заочно знаком. Это уже было кое-что.
Теперь заказчик. Проследив не очень сложную цепочку, Исполнитель уткнулся в нашего Резидента, того самого, который дышал все время в спину Исполнителю там, в Марселе. Через несколько часов он уже знал все детали этого непростого дела.
Оказывается, ЦэРэУшники подловили Резидента на биржевых спекуляциях еще там, в Марселе, и он, опасаясь возмездия за свою самодеятельность, все это время исправно работал на врага, убирая со своей дороги, опасных для него людей. Одного он убрал руками Исполнителя, тот начал о чем-то догадываться, но проверить свои опасения не успел. Своего помощника, руками ЦэРэУшников, а кое-кого не погнушался и сам. Последний случай планировался, как отвлекающий маневр. Нервы Резидента были на пределе, и он собирался совсем уйти со сцены, на покой. Денег у него уже было достаточно, чтобы где-нибудь затеряться и безбедно прожить остаток дней. Вот для этого он и предпринял такую, на первый взгляд, нелепую акцию, рассчитывая на то, что пока будут разбираться, он успеет улизнуть, и от наших, и от ваших, а там, ищи ветра в поле.
Коварство Резидента, Исполнителя не очень удивило, Исполнитель и раньше подозревал в нем нечто подобное. Но докладывать Полковнику обо всем не стал. Если начали бы докапываться, откуда у него такая информация, то в его сверхвозможности вряд ли бы поверили, скорее всего, пришли бы к единодушному мнению, что Исполнитель был с Резидентом заодно, да видимо что-то не поделили, вот Исполнитель и старается, пользуясь, случаем. Потом у Исполнителя к Резиденту были свои, сугубо личные счеты - этот гнус осмелился использовать, там, в Марселе, его, Исполнителя, как последнего фраера - это было оскорблением.
В своем докладе Полковнику Исполнитель лишь ограничился личностью убийцы, объяснив, что вычислил того, точнее ту, по почерку. Что это человек Алана Бартона с циничной кличкой "Кант", которая ничего не имеет общего с фамилией основоположника немецкой философии. Что искать ее следует в одном из борделей Гамбурга, где она танцует в стриптиз-шоу. Судя по всему, ей доставляет удовольствие видеть мужчин жалкими и беззащитными перед ней - будь она со своей неизменной "Береттой" 22-го калибра, или вертя своей задницей, в баре борделя.
Ну что ж, - сказал Полковник, не переставая поражаться способностью Исполнителя искать и находить - в таком случае собирайся, полетишь в Гамбург, времени у тебя в обрез, план отхода обсудишь на месте, билет и документы я сейчас закажу.
Около девяти часов вечера, по местному времени, в бар одного из борделей Гамбурга вошел Исполнитель. В руках у него была свернутая в трубочку местная газета, в которой находился ствол 22-го калибра с глушителем на одном конце и однозарядным механизмом на другом. Он сел за свободный столик в дальнем углу небольшого зала, положил газету рядом с собой и заказал себе кружку пива у подскочившей к нему полуголой официантки.
Последнее время он стал замечать за собой некую странность. Перед самой ликвидацией он переставал воспринимать окружающую его обстановку в реальном своем обличии. Мир представал перед ним, все больше, в каких-то образах. Это его насторожило лишь вначале, но, убедившись, что на качестве работы это нисколько не влияет, он успокоился, объясняя такое состояние, как следствие длительного пребывания в состоянии медитации.
Вот и сейчас, стены бара исчезли, и вместо них открылись взору необъятные просторы вселенной, погруженные в вечную космическую ночь. Лишь на небольшой эстраде, освещенная непонятным источником света, электрогитара, ведомая взлохмаченным гитаристом, стоная, рыдая и плача, выплескивала их своих глубин, то ли слова страстного раскаяния, то ли пророческого откровения.
Словно испуганной, необъяснимым страхом, стайкой мотыльков и мошек, вьющейся вокруг стекла керосиновой лампы, носились, мелькая над грифом, пальцы гитариста. Как мошкара, интуитивно чувствовала свое спасение от неминуемой гибели в частице света, спрятанной за прозрачным стеклом, натыкаясь на горячую, невидимую преграду, больно ударялась, обжигалась, но вновь устремлялась, к намеченной цели. Так и пальцы музыканта, гонимые, казалось, какой-то чудовищной несправедливостью, искали защиты и спасения в душе инструмента. Но внутрь попасть никак не могли, постоянно натыкаясь на преграду из стальных струн, которые отбрасывали их обратно в мертвую пустыню вечного мрака, но отвергнутые, тут же, вновь и вновь устремлялись обратно, к конечной цели своего существования. Когда кому-нибудь, из самых отчаянных мотыльков, удавалось достигнуть вершины стеклянной колбы, и, лишившись своих нежных крылышек в горячей струе воздуха, исходящей из кратера, падать на дно спасительного вулкана, горя в безжалостном пламени, даря своим собратьям еще одну частицу света, или пытаясь, тем самым предупредить их о чем-то. Так и струны, могли лишь, на нервное трепыхание пальцев, ответить звуками, усиленными динамиками. Полные боли, страдания и безысходности, подгоняли их работать еще быстрее, еще отчаяннее, или старались предупредить о какой-то опасности, еще более ужасной, еще более зловещей. Но ни мошкара, ни пальцы, похоже, в советах не нуждались, не веря, что может существовать еще большая беда, чем та, что таила в себе жуткая чернота ночи. С какой-то непонятной, тупой яростью бросались, одни на всезжигающее пламя, другие, на холодную сталь. В итоге, одни бесследно сгорали, другие, избитые в кровь, падали в изнеможении, теряя последние капли веры в свои силы, и надежду на спасение.
Под звуки гитарного апокалипсиса, так же неистово извиваясь вокруг шеста, торчащего из центра небольшой, круглой сцены, полуголая девица со всей страстью отдавалась во власть хриплого откровения. Каждым изгибом своего тела, участвуя в нем, каждой мышцей подтверждая свою с ним солидарность, каждой клеткой рыдая об утраченных безвозвратно иллюзиях. И на каждый выстраданный всплеск ее тела, освещенный тремя красными лампами направленного света, утопающий в полумраке маленький зал, откликался одобрительными возгласами, полными восхищения.
Исполнитель одной рукой взял высокий стакан с пивом и поднес к губам, второй рукой он взял свернутую газету и направил дуло на танцовщицу. Но тут, неожиданно для него, возникла проблема, с которой ему еще не приходилось сталкиваться - до сего момента ему никогда не приходилось участвовать в ликвидациях женщин и, расслабившись по привычке перед операцией, он совершенно упустил этот момент из виду. Сейчас он не мог нажать на спусковой крючок, и не потому, что ему его мужское самолюбие не позволяет воевать со слабой женщиной - все это ерунда, сопли для вшивых интеллигентов - он профессионал. Дело в том, что в каждой женщине, какой бы сукой она ни была, хочешь, не хочешь, а приходится видеть мать, или будущую мать, одним словом, фактор продолжения жизни, а инстинкт продолжения рода еще никто не отменял, даже у профессионалов. Пришлось пойти на хитрость. Он представил, что фигурантка вовсе не женщина, а голый мужик, вертящийся вокруг шеста в баре для геев - фу, какая мерзость - мелькнуло в голове у Исполнителя, при этом рука его с газетой невольно дернулась.
Забытье длилось чуть меньше мгновенья, когда он пришел в себя, молодая женщина уже была мертва. Пуля, вылетевшая из бесшумного ствола, совпала с последним аккордом гитариста, при этом ее симпатичная головка дернулась, ноги подкосились, и она рухнула на сцену. Зал буквально взорвался от аплодисментов, и долго не умолкал. А она все лежала. Никто не заметил у нее под волосами маленькую дырочку на виске, точно такую же, какие она оставляла своим клиентам, из которой тонкой струйкой стекала кровь. Исполнитель встал и тихонько вышел, оставив свою смертоносную газету лежать на столе, вместо визитной карточки. Обработанные специальным составом пальцы никаких его следов в баре не оставили, ни на стакане с пивом, ни на газете, нигде.
Первая часть задуманного прошла блестяще, теперь Исполнитель приступил ко второй части своего плана. Пользуясь случаем, необходимо было поквитаться с Резидентом. А для этого ему нужно было успеть на поезд, отправляющийся в голландский город Гронинген, в котором, Исполнитель это знал точно, в данный момент находился резидент. Туда пять часов, обратно пять часов, на проведение акции возмездия остается примерно два часа, и не минуты больше, потому что завтра утром он, кровь из носа, должен быть в Гамбурге, иначе его самоволка может быть раскрыта, а уж за это, ... Но теоретически он успевает.
И он успел, и не только обратно в Гамбург, но и в Гронинген. Опоздай он хотя бы на полчаса, и за Резидентом пришлось бы ехать куда-нибудь в Южную Америку. А так он поспел как раз вовремя - он встретил Резидента спускающимся по лестнице из своей квартиры с чемоданами в руках. Внизу его напрасно ожидало такси.
Этот таксист спустя некоторое время и обнаружил труп Резидента. Рядом с трупом лежала "Беретта" 22-го калибра с глушителем. На вопросы инспектора из криминальной полиции, таксист ничего вразумительного ответить не смог. Он действительно никого не видел и ничего не слышал, он приехал по вызову и ждал клиента, но так и не дождался. Решив разобраться, в чем дело, он обнаружил труп - вот, собственно и все.
Уже в самолете Гамбург - Москва Исполнитель явственно почувствовал, что это была его последняя операция в разведке. Почему? - он не знал, он знал только, что последняя.
По приезде на базу, он доложил своему Полковнику о проведенной операции в Гамбурге, опуская поездку в Голландию. На вопрос, где он отсутствовал двенадцать часов после акции, и почему не явился на условленное место к первому контрольному сроку, он ответил, что отход был не таким легким, как планировалось, и ему пришлось немного попетлять, запутывая следы. Полковника такой ответ вполне удовлетворил. Он по-прежнему не переставал восхищаться своим подчиненным.
Вечером Китаец ему сообщил, что он хочет попрощаться и выразить благодарность за все те годы, что они провели вместе. Он сказал, что скоро Мао умрет и можно будет снова вернуться в монастырь, к своим братьям. Сказал, что после смерти Мао властям будет не до них, все будут драться за трон, а тот кому, в конце концов, достанется трон, будет лоялен ко всем, и к ним в тои числе. И если Исполнитель захочет его найти, то теперь он знает, как это сделать. Этот разговор был в августе 1976-го года.
Проснувшись утром, Исполнитель понял, что Китайца на базе нет, что он ушел еще ночью.
Полковник недоумевал - как можно бесследно исчезнуть с секретной, хорошо охраняемой базы. На ноги была поднята вся контрразведка союза. Но кропотливые поиски никаких результатов не дали - Китаец исчез. И тогда Полковник отдал приказ Исполнителю - найти и уничтожить особо опасного врага, носителя сверхсекретной информации.
Исполнитель не стал объяснять Полковнику, что это сделать невозможно никому, а тем более ему, он просто собрался и ушел вслед за Китайцем. Теперь он понял, почему гамбургская операция для него была последней.
В ТАЙНАЯ ТАЙНЫХ ДЕРЖАВЫ
Оперативно-следственная группа прибыла на место происшествия без промедления. Причина поторопиться на этот раз была самая, что ни на есть основательная: убийство, произошедшее в обычной, ничем не примечательной пятиэтажке, оказалось совсем необычным. Скорее его можно было назвать из ряда вон: мёртвое тело молодой женщины было изуродовано настолько изощрённо, что даже видавшим виды оперативникам стало как-то не по себе. Похоже, что здесь поработал какой-то чокнутый маньяк, у которого напрочь снесло крышу. Накануне в дежурную часть позвонила соседка потерпевшей, женщина была в шоке, так что из её бессвязных слов едва удалось извлечь нужную информацию.
Предварительное расследование дало достаточно много, но по существу не объяснило ничего. Из показаний той же соседки потерпевшей складывалась информация следующего содержания.
Последний месяц Ирина, так звали потерпевшую, стала наблюдать некоторую странность в поведении своего мужа. Она заметила, что он стал тайно за ней следить, например, когда она выходила на улицу по магазинам за продуктами. При этом он всегда старался изменить свою внешность: то приклеит усы и наденет очки, то мелькнет с бородой и в шляпе, то в парике и темных очках, то все вместе. Но своего-то мужа она всегда узнает из тысячи, да и потом его зеленый плащ, брюки и ботинки оставались неизменными.
Ирина в свои двадцать семь лет выглядела очень привлекательной молодой женщиной, с прекрасной фигурой, не утратившей своей стройности даже после рождения двоих детей. С мужем она прожила около пяти лет. Конечно, бывало и ссорились, спорили, но до взаимных оскорблений, не говоря уже о рукоприкладстве дело никогда не доходило.
Да и к детям муж относился с отеческой любовью. Он вряд ли безумно любил всех детей на свете, но своих любил, это точно, даже со стороны это было заметно. Где он работал, жена толком не знала, говорил, что в каком-то закрытом НИИ. Получку приносил нормальную и без задержек, и ей этого было вполне достаточно. Он никогда не ревновал ее ни словом, ни намеком, тем более что она своим поведением никогда не давала ему ни малейшего повода для ревности.
А тут вдруг слежка! Что это - ревность? Ну, конечно, ревность, и Ирине стало от этой мысли чуточку теплее на сердце - значит, все еще любит. Последнее время она чувствовала некую прохладу в их отношениях, но успокаивала себя мыслью о его загруженности на работе. Любовница?- закралась тревожная мысль. Оказывается просто ревность. Ничего, успокоилась женщина, пусть немного поревнует. И она ничем себя не выдавала, что давно знает о его тайной деятельности, объектом которой стала она сама.
Еще соседка сообщила, что пару дней назад, вечером, она слышала необычный шум в их квартире, но особого значения тогда этому факту не придала - молодые и раньше любили жарко поспорить. Ей было известно, что детей Ирина увезла к матери, погостить: так что молодые вполне могли сполна отвести душу, не опасаясь чем-то травмировать детскую психику. Но прошёл один день, другой, а Ирины не показывалась.
Обеспокоенная тем, что Ирина к ней долго не заходит, как делала это обычно, соседка решила навестить её сама. Она долго звонила в дверь, и, не дождавшись никакого результата, встревожилась уже по-настоящему, потом принялась стучать кулаком, и вдруг обнаружила, что дверь не заперта.
То, что она увидела, и то, что с ней было потом, она уже помнила плохо. Как хватило сил и присутствия здравого смысла позвонить в милицию, ей самой непонятно, сработал инстинкт, потому что рассудок был поражён шоком.
Дело вырисовывалось тупиковое, одним словом висяк: кроме отпечатков, принадлежавших мужу убитой, следов никаких. Единственным подозреваемым пока был именно муж, но он бесследно исчез. Так что, когда неожиданно прибыли представители компетентных органов и заявили, что они забирают это дело себе, оперативники почувствовали огромное облегчение, так как всем было ясно, что спокойной жизни оно им не принесло бы.
* * *
В особо секретном отделе, в самом тайное тайных Великой Державы воцарилась гнетущая тишина, готовая вылиться в крах всего отдела, со всеми вытекающими из этого последствиями. Лишение званий, привилегий, пенсий, а то и просто безымянной могилой на кладбище. Произошел непредвиденный сбой в системе. Сбой, который потенциально может повлечь за собой утечку наисекретнейшей информации. Сбой, который поставил под вопрос целесообразность целого отдела, всю его проделанную работу не одним поколением сотрудников. Так все отлично складывалось, и тут на тебе, ситуация вдруг вышла из-под контроля. Такого провала Контора не знала давно.
Отдел занимался вопросами кодирования специалистов на определенный род деятельности. Предполагалось, что каждый агент, прошедший спецобработку, будет выполнять задания максимально четко. А главное, совершенно исключалась возможность его перевербовки другими спецслужбами. Также исключалось, что такой агент будет давать показания против Конторы, даже под пытками. Хотели ввести еще программу самоуничтожения, как исключительную меру в самых безвыходных ситуациях. Но разработчики засомневались в том, как человек, находящийся в экстремальной ситуации, будет объективно определять степень исключительности и испугались, что агенты начнут себя уничтожать при малейшем намеке на исключительность. Программу сняли с разработки.
Этот отдел был сформирован еще в дремучие советские времена, когда мировая научная мысль углубилась в изучение психики человека, его сознания и подсознания. Когда наряду с появлением психотропного оружия и медикаментов возникла идея управлять людьми безмедикаментозно, предварительно обработав их сознание по соответствующей программе.
В проекте были задействованы лучшие силы страны этого направления, которые, почему-то, плодились и размножались преимущественно в Ленинграде, а посему и отдел было решено создать именно там - оно было лучше и в плане специалистов, да и в плане секретности не так в глаза бросалось. Работа кипела полным ходом в условиях строжайшей секретности. И первые результаты не заставили долго ждать, хотя и были малоутешительны. Дело в том, что наибольшего соответствия требованиям достигали подопытные обладающие черезчур впечатлительной натурой, а на людей с более устойчивой психикой кодировка, или как тогда ее называли психопрограмное воздействие, не действовала. Но неврастеники, понятное дело, Конторе были не нужны. И понадобилось не одно десятилетие напряженного труда, пока, наконец, отдел смог приблизиться к искомому результату. Параллельно с этим спецы разработали и другие программы. Они научились влезать в подсознание человека как, например, в компьютер. Могли запустить любую программу, или стереть уже имеющуюся информацию. Могли из любого человека сделать, к примеру, гениального шахматиста, или скульптора, полководца, или политика, но таких задач пока перед отделом никто не ставил. Конторе нужны были только отличные солдаты, способные выполнять задания любой сложности и в любых условиях.
К моменту описываемых событий отдел осваивал программу многоступенчатого кодирования. Работа уже подходила к концу. За конечный результат руководитель научно - производственной группы отдела был более чем спокоен. Предварительные опыты дали отличные результаты, оставалось провести ряд чисто формальных испытаний, прежде чем запускать разработку в серию.
Проводить испытания сразу непосредственно на хорошо обученных спецназовцах, разумеется, никто не собирался - еще не известно, как они потом себя поведут, а выпускать джинов из бутылок - в Конторе тоже не дураки сидят. Поэтому для проведения первых испытаний были взяты сотрудники более мирных профессий. Первые двенадцать человек, отобранных по результатам специального медицинского обследования, уже, сами того не зная, прошли обработку, и сейчас находились под наблюдением. Это все были люди Конторы: курьеры, программисты-компьюторщики, топтуны, шоферы, и другие, так или иначе, имевшие соприкосновение с секретами Родины.
Все они, как и раньше, приходили на работу, выполняли задания своего начальства и о том, что каждый шаг их фиксируется, они даже не догадывались.
Наблюдения дали с одной стороны отличные результаты. Все фигуранты стали на редкость исполнительными, подчас даже чересчур, чем приводили, порой, свое начальство в недоумение. А один так просто насмешил до слез. Он был "топтуном", то есть агентом наружного наблюдения, так вот он в свободное от своей основной работы время начал следить за своей женой. Такое рвение не могло не радовать, но могло бы и насторожить, но тогда на гребне волны общего успеха этому не придали особого значения.
С другой стороны у некоторых фигурантов в поведении появилось что-то, чего раньше никогда не было. Например: один программист пристрастился к азартным играм, причем, не к какому-нибудь определенному виду азартных игр, к картам, или лошадиным бегам - нет, он был готов играть буквально во все, что хоть близко напоминало игру, в которой был азарт, а за неимением, мог и сам придумать что-нибудь азартное на скорую руку. Хорошо, что на казино его зарплаты не хватает - решило начальство и на этом успокоилось. Другой, оперативник из контрразведки, слывший образцовым семьянином, вдруг бросил свою молодую жену и переехал жить к женщине на десять лет его старше, и у которой уже был взрослый сын. Но и его начальство на сей факт, посмотрело сквозь пальцы - мол, перестройка, другие времена, раньше давно бы вылетел с работы, но сейчас хватит быть ханжами, а сердцу порой и впрямь не прикажешь - сам разберется, не маленький. Были и другие незначительные отклонения в поведении фигурантов, но это, по мнению разработчиков, никак не влияло на эксперимент в целом.
Гром грянул неожиданно. Сначала исчез ревнивец "топтун". Наружное наблюдение доложило, что накануне, выслеживая свою жену, "топтун" был свидетелем ее более чем теплой встречи с одноклассником, после чего он "протоптал" за ней до дома и через некоторое время сам поднялся в свою квартиру. Больше его никто не видел. Труп его жены первыми обнаружили ее соседка, обеспокоенная тем, что она долго не заходит к ней, хотя в обычные дни они виделись по несколько раз на день.
Генерал, возглавлявший отдел, выслушал доклад своего помощника, опустил голову и погрузился в долгое молчание. Наконец начал говорить, по прежнему, не поднимая головы, - этого стахановца "топтуна" из-под земли достать и доставить сюда живым или мертвым, лучше мертвым, пока он с дуру языком не начал болтать. Кодировка, конечно, кодировкой, - генерал поднял голову и посмотрел на подполковника, - но ты же сам знаешь, что она может ослабнуть после сильного стресса, а потрясение он, похоже, перенес изрядное, так что не будем рисковать. Хорошо, если его первым, уголовный розыск возьмет - с ними нам будет не трудно договориться, а если он о чем-то догадался и побежит у журналюг правду искать, или еще чего похлеще выкинет? Одним словом - нам, сам понимаешь, сюрпризы не нужны в виде международного скандала. В другой раз, может, и поскандалили бы, а сейчас, не те времена. Так что ноги до задницы сотрите, а найдите и патронов не жалеть.
- Егор Степанович, с уголовным розыском мы уже договорились, взяв у них это дело себе, но есть одно НО, - помощник замялся, - мои люди из научно - производственного предвидели вашу реакцию и попросили меня уговорить вас обойтись без исключительной меры относительно этого "топтуна", он нужен им живым, чтобы лучше разобраться в причине сбоя.
- Получше! Разобраться! - вскипел генерал, - им бы лишь бы все в свои микроскопы глазеть, а все дерьмо потом мне расхлебывать? -Но, немного поостыв, продолжал -Я с ними согласен, разобраться, конечно, необходимо. Что там у тебя, Валентин Григорич, на этого Отеллу?
- Окончил рязанское училище ВДВ. Разведчик. Далее Ангола, Афганистан - рапортовал помощник - особенно не геройствовал, но и за спины своих товарищей не прятался, выполнял свою работу четко, тщательно обдумывая каждый свой шаг, за это и попал в наше поле зрение. Затем окончил спецкурсы КГБ, в последнее время использовался в качестве агента наружного наблюдения. Женат, то есть был женат, двое детей. В общем, все как у всех,
- Ну, что ж, полковник, - резюмировал генерал, - в таком случае твоя задача усложняется - доставь его сюда живым и здоровым. А попутно пошевели мозгами, нельзя ли в причине сбоя разобраться и без него. Твои-то очкарики, что по этому поводу говорят?
- Да пока ничего не говорят, только руками разводят. Такой случай впервые в их практике - ответил помощник.
- Впервые! - все еще закипал время от времени генерал - можно подумать у них была когда-нибудь подобная практика. Ну, в общем, полковник, задание тебе ясно, действуй. И генерал повернулся к полковнику спиной, давая понять, что разговор окончен.
* * *
Генерал, Егор Степанович Матвеев, впервые перешагнул порог Тайная Тайных Великой державы еще в 1955-ом, уже под занавес реорганизации органов, новоиспеченным молоденьким лейтенантом, выпускником Высшего Военного Политического Училища. На работу в органы он попал по рекомендации куратора училища от Конторы, отметившего в нем беззаветную преданность Родине, и беспрекословное подчинение своим командирам и старшим товарищам.
Во время "оттепели" он был направлен на работу в спецбольницу для осужденных, которым срок отбывания наказания в исправительных колониях был заменен на лечение в оной лечебнице по причине расстройства их психики. Для некоторых подобная замена приговора была равносильна пожизненному заключению, но в виду того, что урановые рудники, по сравнению с этой больницей были просто раем для заключенных, то своей смертью там редко кто умирал. Чаще всего пациенты этой больницы становились жертвами того, или иного неудачного эксперимента по разработке какого-нибудь психотропного препарата, или, в зависимости от поставленной задачи, напротив, эксперимента удачного.
Никому их не было жалко, и слез по ним никто не проливал, так как в глазах врачей и персонала они людьми в общепринятом смысле этого слова, не являлись, для всех они были, даже хуже зверей. Да и как их можно было назвать людьми, если они насиловали и убивали детей, питались человеческим мясом и не от голода, а от прихоти, если это были садисты, подолгу наслаждавшиеся предсмертными муками своих жертв, и совершавшие многие другие подобные мерзости. Лейтенант Матвеев не был чистоплюем и не позорил честь мундира, опускаясь до жалости к этим нелюдям. Он считал справедливым, что этих извергов используют в качестве подопытных крыс - пусть, хоть так-то приносят пользу своей стране, давшей им все, для нормальной жизни, если по-другому не могут - решил он с первых дней пребывания там этот вопрос для себя раз и навсегда.
Но "оттепель" кончилась вместе с уходом на заслуженный отдых главного виновника этого потепления, которое ни в коей мере не касалось "Холодной войны". Холодная же война, напротив, с приходом к власти нового руководства страны, начала новую фазу своего развития, начала новый виток гонки вооружения.
Для этого была применена новая тактика. Отныне Советский Союз выступал в роли миротворца, гаранта мира и стабильности во всем мире, в противовес агрессивной политике империалистов, наживающих свои капиталы на крови и страданиях мирных жителей всего континента. Но это вовсе не означало, что Советы смирились с таким вопиющем безобразием. Нет, они не смирились и никогда не смирятся, и теперь они всюду будут выступать в защиту сирых и обездоленных во всем мире. А для того чтобы дать достойный отпор агрессору необходимо иметь более совершенное вооружение. Одним словом, вся эта демагогия была отличным поводом для интенсификации разработок новых видов оружия, включая атомное, химическое, бактериологическое и психотропное.
Но было одно "НО". Последние три вида оружия из этого списка пришлось разрабатывать в тайне от всех, даже от самих себя, ибо они считались антигуманными и были запрещены во всем мире особым международным соглашением. Так что их не то что иметь, даже думать о них было не безопасно, а уж думать, да еще и иметь такое оружие не к лицу миротворцам и подавно.
Хитрый же и коварный враг каким-то образом проведал, что в стране Советов проводятся запрещенные опыты на заключенных с психическими отклонениями, и опыты в спецбольнице пришлось срочно свернуть. Вот тогда-то и был создан этот сверхсекретный отдел. Теперь, в качестве подопытных, использовались лица, приговоренные к высшей мере наказания - расстрелу, и согласившиеся, продлить свою жизнь, участвуя в экспериментах.
С приговоренными работать было намного безопасней - для всех они были просто вычеркнуты из списков живых, но работа стала продвигаться значительно медленнее. Мало того, что подобный контингент было трудно планировать заранее, так еще он был и нарасхват. Его требовали на тех же урановых рудниках, его задействовали для отработки боевых навыков оперативные службы, он был нужен химикам, биологам, атомщикам, он был нужен всем.
Но, тем не менее, работа продвигалась, и к середине 70-х в арсенале отдела был уже солидный список препаратов, способных творить с людьми настоящие чудеса. Например, одной таблеткой можно было увеличить работоспособность человека в несколько раз. Приняв такую таблетку, человек мог проработать на тяжелой работе по несколько суток без сна и еды. Правда, потом мог и умереть, но это было потом, а в экстремальной ситуации препарат вполне мог и сгодиться. Другая, похожая на нее таблетка, делала человека, наоборот, совершенно безвольным, и с ним можно было делать абсолютно все. Были препараты, которые в мгновение ока делали из труса и размазни образцового солдата без страха, упрека и угрызений совести. Такой солдат мог выполнить любой приказ. И многие другие препараты сугубо специального назначения. Единственное, что удручало, в то время уже майора, Матвеева, так это невозможность их массового применения.
Война в Афганистане подоспела для майора Матвеева, как нельзя кстати. Успешное применение этих препаратов, особенно в многомасштабных операциях, собственно, и сделали его генералом, чему он был рад вдвойне.
Работа их отдела была оценена по достоинству, но останавливаться на достигнутом, было никак нельзя. Таблетки штука хорошая, но они имели ряд недостатков. Они давали лишь кратковременный эффект, а главное, в нужную минуту их могло не оказаться под рукой, не считая того, что все они вызывали побочные, порой необратимые, опасные для жизни эффекты. Но наука к тому времени шагнула далеко вперед, и на горизонте уже замаячила идея проделывать все эти фокусы безмедикаментозно, методом кодирования сознания, и генералу Матвееву было предложено переориентировать, теперь уже его отдел, на это направление.
Перестройка, стремительно начавшаяся в стране, на какое-то время вывела генерала из привычной калии. Хотя на работе его отдела она никоем образом не сказалась, но то, что творилось за стенами его учреждения, не укладывалось ни в какие рамки. Все дерьмо, так бережно укрывавшееся от посторонних глаз все последние десятилетия, вдруг всплыло на поверхность. И с каждым днем его становилось все больше и больше, и казалось, конца этому никогда не будет. Великая Держава, при одном упоминании имени которой, замирало сердце, вдруг, прямо на глазах превратилась в разливанное море людских испорожнений.
У генерала, привыкшего всю свою жизнь доверять своему начальству, первоначально еще теплилась надежда, что скоро этому придет конец, что это лишь тактический ход по выявлению неблагонадежных. Но время показало, что самым неблагонадежным является сам генеральный. Генерал знал по опыту - такие долго не задерживаются, и он ждал.
Первая попытка реставрации исчезающего строя поначалу воодушевила, но когда он увидел этих реставраторов по телевизору, то понял, что ошибся - таких безвольных и трусливых дебилов он не наблюдал даже в бытность свою в спецбольнице. Ничего другого не оставалось, как набраться терпения и снова ждать.
И он дождался. В мае 93-го генерала вызвали в Москву. В Москве, помимо чисто служебных дел, он имел приватную сугубо конфиденциальную встречу с другим генералом, который, как оказалось, целиком и полностью разделяет взгляды Егора Степановича. Этого генерала Матвеев хорошо знал, и поэтому нисколько не сомневался в его искренности, он ему доверял.
Назад в Ленинград, или как его теперь называли неудобным для произношения наименованием - Санкт-Петербург, генерал Матвеев приехал обновленный и помолодевший лет на двадцать. Эта поездка совершила, казалось, невозможное - мало того, что вселила надежду, так еще и из пассивного созерцателя превратила его в активного деятеля. Отныне он сам становился участником заговора, конечная цель которого является правительственный переворот, теперь он сам заговорщик. Подобное, лет десять тому назад, генералу не могло привидится даже в самом кошмарном сне, а сейчас он был несказанно счастлив, что выбор верхушки заговорщиков пал именно на него. Что именно ему предложено к концу сентября подготовить полк спецназа по соответствующей программе, и здесь в Ленинграде поддержать восстание, которое произойдет в Москве не позднее первой декады октября.
Кто-кто, а уж он, генерал Матвеев, знал, как сделать народ послушным и счастливым, что бы тот горячо любил свою Родину - Союз Сове..., или, что там у нас осталось, что бы страна вновь стала хорошо отлаженным механизмом, послушным воли одного хозяина. И теперь он сделает все, чтобы спасти Отчизну, что бы вернуть ей былое величие. Сам он не претендует на роль первого лица государства, он в этом, к счастью, ничего не смыслит. Да и без него охотники на престол найдутся, но теперь, он знал точно, никто из них без него не справится. Он уже видел, как кодирование проходят в обязательном порядке все, вся страна, от пастуха в позабытой богом деревушке, до министров...
И вдруг этот топтун. Дело начинало выходить из-под контроля. Генерал связался со своей особой группой, прикомандированной к нему на случай чрезвычайных ситуаций. Задание этой группе было поставлено предельно четко - в наикратчайший срок найти и уничтожить.
* * *
В своем кабинете Валентин Григорьевич вызвал к себе оперативников, объяснил задачу, вместе наметили круг поиска "топтуна", набросали предварительный план и, отпустив их, задумался над второй, не менее сложной и ответственной, частью предстоящей работы, а именно разобраться в причине сбоя непосредственно без виновника происшествия.
В научно-производственной группе, где полковник собрал небольшое совещание, ведущие специалисты ему авторитетно заявили, что непосредственно без пациента диагноз поставить невозможно, что для этого нужно быть господом богом, не меньше. Начало было малоутешительное. Но один из психоаналитиков вдруг вспомнил, что примерно год назад читал в каком-то журнале статью одного чокнутого психотерапевта, которая, кажется, называлась "За и против кодирования". В ней в частности говорилось о том, что не к каждому человеку можно применять метод кодирования, что у некоторых людей кодировка вскрывает, порой, побочные явления, разрушающие их психику. Одним словом, ратовал против массовых сеансов Кушнира и Чумаковского на стадионах и особенно по телевидению. Тогда к его словам естественно никто не прислушался, а вот сейчас я начинаю понимать, что произошел как раз тот самый случай и думаю, что тот психотерапевт смог бы нам кое-что прояснить по этому вопросу.
- А как фамилия? - спросил полковник - случайно не помните? И почему чокнутый? - Валентин Григорьевич кожей почувствовал, что он нащупал правильный путь в этом лабиринте.
- Да, Рождественский - несколько пренебрежительно ответил психоаналитик - я его еще по институту помню. Говорят, был талантливый
психотерапевт, у меня в памяти осело лишь то, что он все время носился с какими-то фантастическими идеями, но все на него смотрели, как на чудака и никто его идеи всерьез не воспринимал. Потом, я слышал, он получил место в аспирантуре, но перед самой сдачей вдруг снял свою кандидатуру, ушел с кафедры и сейчас, кажется, прозябает простым психотерапевтом в одном из дурдомов города. А ведь при его таланте, да связях его жены ему пророчили великое будущее.
- Рождественский! - полковник сразу вспомнил этого горемыку, первого мужа его Елены Николаевны. И как это он про него забыл, а ведь, собственно, ради него он в свое время и сошелся с Леночкой.
Еще тогда, в начале восьмидесятых, Валентин Григорьевич, будучи капитаном госбезопасности, занимаясь подбором кадров для своего отдела, обратил внимание на талантливого молодого ученого, подающего огромные надежды, но неординарность и непредсказуемость поведения Рождественского, присущая, наверно, всем гениям, тогда отпугнула, и Валентин Григорьевич решил не рисковать. А вот его молодая жена, внучка академика, учившаяся с Рождественским в одном институте, но особенно звезд с неба не хватавшая, легко пошла на сотрудничество с конторой в качестве внештатного сотрудника. Уже потом, после ее развода с Рождественским, его отношения с ней как-то незаметно перешли за рамки просто служебных, и стали более близкими, в то время как сам Рождественский с каждым годом становился от него все дальше и дальше.
Сейчас вспоминая все, что рассказывала ему Леночка о своем муже, он отметил, что справка, данная о нем психоаналитиком ничего нового к его портрету, по сути своей, не прибавила. Но Рождественский, пожалуй, единственная на сегодняшний день соломинка, за которую стоит ухватиться. И легкой победы он в этом деле не предвидел. Дело в том, что раскрывать все карты перед Рождественским он просто не имел права. Переманить его в свой отдел, взяв с него подписку об ответственности за неразглашение государственной тайны - это был бы идеальный вариант, но это практически невозможно - он идеалист-фанатик, считает, что медицина должна только лечить людей и не как иначе. Но если даже вдруг случится чудо, и Рождественский станет сотрудником его отдела, то спрашивается, зачем ему эта головная боль нужна, он тоже хочет жить. Видимо придется использовать его в темную, а тут без Леночки никак не обойтись.
Вслух же произнес - ну, все ясно, товарищи, значит, вы поработайте пока сами. Проанализируйте еще раз все данные, просмотрите все материалы по этому делу, может быть, вы сможете выйти на что-нибудь интересное, а я, в свою очередь, попробую собрать информацию по своим каналам. Ну, а если доставим вам этого участника эксперимента, то и вам и мне будет легче. Но особенно на это не рассчитывайте - у фигуранта за плечами отличная школа по части скрываться - так что очень быстро найти его вряд ли удастся. Работайте пока без него.
ЛЕНОЧКА
Елена Николаевна Смирнова родилась в благополучной семье. Ее отец, доктор философских наук, заведующий кафедрой Истории КПСС одного из престижных вузов Ленинграда, смог обеспечить своей единственной дочери счастливое детство. В свое время ее дед, ученик Бехтерева, академик, уговорил своего сына не идти по его стопам, (так как, то, чем он всю жизнь занимался, было, по тем временам, занятием неблагодарным, и практически без завтрашнего дня). А определиться у более лакомой кормушки, в чем помог сыну не только словом, но и делом. Когда же настало Леночкино время делать свой жизненный выбор, то она, не задумываясь, пошла по стопам деда. Ну, во-первых, от папиного марксизма-ленинизма к тому времени уже начинал исходить устойчивый трупный запах, тогда как дедушкина психиатрия с каждым годом становилась все популярней и популярней. А во вторых, и это, пожалуй, было самым определяющим, ее с детства притягивало ко всему таинственному, ко всему загадочному, а, повзрослев, она стала испытывать еще и сексуальное возбуждение от малейшего соприкосновения с тайной.
Вот почему она, студентка второго курса мединститута, практически с первого взгляда, до беспамятства влюбилась в Рождественского, в то время студента последнего курса. Она увидела его на одном из факультативов, где он делал доклад об индийской йоге. Перед ней явился мужчина ее мечты - таинственный, загадочный, талантливый. Она слушала его доклад о каких-то непонятных медитациях и сублимациях, ничего не понимала, но по всему ее телу пробегали волны приятной, возбуждающей дрожи от каждого, произнесенного им слова. Он излучал волнительные флюиды таинственности, которые обволакивали ее, овладевая сердцем, разумом, душой. С тех пор она уже не отходила от него ни на шаг.
Вскоре они поженились, То, что ему предложат место в аспирантуре, никого не удивило, и не потому, что он был ужасно талантлив, хотя и это не стоит сбрасывать со счетов, но в основном сработали связи Леночкиного деда. Больше всего в этой истории всех удивило то, что через три года, когда диссертация была уже практически написана, и оставалось ее только защитить, Рождественский вдруг отказывается от защиты. Ссылаясь на то, что работа еще достаточно сырая и требует серьезной доработки, что ему не хватает чисто практического материала, и поэтому он решил отложить защиту на неопределенный срок. После этого он действительно устроился работать психотерапевтом в психоневрологическую больницу на Пряжке.
У Леночки была самая настоящая истерика. Она родилась и выросла в семье, все члены которой всегда, сколько она помнит, были уважаемые люди и в науке, и в обществе, и другой жизни Леночка себе уже не представляла. Она и своего мужа видела доктором наук, не меньше, а при его одаренности он вполне, со временем, мог стать и академиком. И его степень кандидата, в ее глазах, была всего лишь небольшой, но необходимой ступенькой на пути к вполне достижимым высотам. Но он не захотел подняться даже и на этот ничтожный бугорок. Ему, видите ли, чувство собственного достоинства не позволяет заниматься этой галиматьей и очковтирательством. И при этом делать вид, что он своей диссертацией, этим "неоценимым вкладом в науку", осчастливит и науку, и все человечество, в то время как этот труд никому и даром не нужен ни науке, ни, тем более, человечеству, кроме, разве что, одной только Леночки. И вообще, он рожден быть ученым, а не администратором от науки. Что ему дан дар, чтобы помогать людям, и он не собирается распылять его, упражняясь в красноречии на ученых советах, переливая из пустого в порожнее, выдавая за истину узаконенную глупость. Он, возможно, в чем-то прав - кто их этих гениев поймет. Но я лучше буду жить с признанным бездарем, чем с непризнанным гением. Видимо у него свой путь в жизни, у меня свой. И очень жаль, что они не слились в один, а лишь пересеклись на какое-то время - мне с ним было очень интересно, и я, кажется, даже, была с ним счастлива, но я тоже не могу идти против своей природы - решила Леночка, и они развелись.
Примерно накануне этих событий в ее жизни появился Валентин Григорьевич, офицер могущественнейшей и самой тайной спецслужбы в мире, как она для себя определила капитана КГБ. Он не стал покорять ее слабое женское сердце цветами и шампанским в шикарных ресторанах. Он не стал взывать к ее гражданской и комсомольской сознательности, совести и чести. Просто, однажды, когда она возвращалась из института домой, он подошел на улице, обратившись к ней по имени отчеству, и представился, включая, кроме имени и отчества, еще звание и ведомство своей службы. От молодого, безупречно одетого мужчины исходили сладостно-волнующие волны таинственности. И опьяняющее возбуждение, которое ее при этом охватило, было намного сильнее того, что она испытывала, оставаясь наедине с Рождественским. Видимо Павел Григорьевич по ее виду сразу понял, что никакой предварительной обработки не потребуется, поэтому сразу приступил к делу.
После ее незамедлительного согласия сотрудничать с органами он объяснил ей, что отныне она является внештатным сотрудником КГБ, и в ее обязанности входит докладывать ему о сокурсниках, начиная от полной характеристики и заканчивая кругом знакомых, кругом увлечений, мысли, привычки, одни словом все, все, все.
И она сопричастная к величайшей тайне, в отсутствии мужа, старательно, каллиграфическим почерком исписывала горы бумаги, повествуя на ней без утайки, про все и вся. Она еще при первой встрече поинтересовалась, докладывать ли ей о муже, но офицер сказал, что про него как раз и не обязательно, что про него они и так знают все необходимое, чем вызвал в Леночке еще большее уважение, а вместе с ним и еще больший интерес к его могущественной организации.
О проделанной работе, она отчитывалась при личном свидании, происходившие, как правило, где-нибудь на улице, либо в парке, или сквере. О времени и месте встречи они договаривались заранее. Оба приходили на встречу без опоздания - она, преисполненная чувством, возложенной на нее ответственности, одетая со вкусом, но не броско и почти без макияжа, чтобы не привлекать к себе излишнее внимание, и он, всегда одинаково безупречен, - ну что поделаешь, работа у него такая.
Только после ее развода с Рождественским она была приглашена на его конспиративную квартиру для получения отдельного задания чрезвычайной важности, где и осталась до утра.
ЗАДАНИЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ ВАЖНОСТИ
Во время оно прогрессивная интеллигенция города переживала бум нового увлечения. Спонтанно открывшиеся сверхвозможности человека, поражали пытливые умы. Астрология, экстросенсорика и даже магия, которые еще вчера были тайной за семью печатями, сегодня предлагались всем желающим. Жаждущему новых знаний разуму открылись необъятные просторы, ранее никем нехоженые, а потому неизведанные.
Хотя, самим знаниям насчитывалось не одна тысяча лет, но до сей поры, они хранились в строжайшей тайне от непосвященных самими мастерами, которых во все времена были единицы. Но что-то видимо произошло с мастерами, что они больше не смогли хранить сокровенные знания, а стали их продавать всем желающим, за бесценок, в розницу и оптом.
Первыми пробили брешь к таинственным знаниям астрологи, изумляя всех своей уверенностью, с которой они прогнозировали грядущие события. Попутно они убеждали всех, что делать подобные предсказания может абсолютно любой здравомыслящий человек, вооруженный необходимыми знаниями по астрологии. И в этом они нисколько не лукавили. Подобные пророчества действительно мог сделать каждый, если учесть, что они почти никогда не сбывались, да и трактовались так расплывчато, что подходили совершенно под все, и под полный штиль, и под тайфун с цунами. А если что-то вдруг случайно и сбывалось, то это было настоящей сенсацией, событием, свидетельствующим о победе астрологической мысли, над замшелой обывательской дремучестью. Но на этот крайне низкий процент прогнозирования никто внимания не обращал, всех завораживала сама идея. И то, что эти знания предлагали не какие-нибудь там, а самые, что ни на есть потомственные-перепотомственные знаменитые астрологи. Спрос на астрологические знания, искусственно созданный самими коммерсантами от астрологии, породил большое количество всякого рода астрологических школ, курсов, кружков, а то и целых центров, которые возглавляли, ну, если и не сами недосягаемые, то, по крайней мере, их лучшие ученики.