Сначала появилось какое-то смутное чувство одиночества, хотя он, уповая на свою самодостаточность, всякий раз старался отогнать от себя эту мысль, ущемляющую, в какой-то степени, его самолюбие, продолжая жить своей, отлаженной годами, и, как ему казалось, правильной жизнью. Но, все-таки стал замечать за собой некоторую странность - он стал смотреть на девушек совсем другими глазами, какими-то оценивающими, что ли. Нет, не в том смысле, что до этого он был совершенно неразборчив в своих связях и готов был провести вечер с любой, какая подвернется. Совсем нет, он и раньше был достаточно щепетилен в выборе своей партнерши. Но тут вдруг стал замечать за собой что-то вроде чувства неудовлетворенности после каждого вынужденного расставания со своей очередной пассией. И не то, чтобы ему было жалко с ней расставаться, совсем напротив, он даже спешил ее покинуть как можно скорее, потому что ясно осознавал, что она совсем не та, которая ему нужна, и он с ней в очередной раз только зря потерял, отпущенное ему судьбой, драгоценное время. Он верил, что где-то есть та, что предназначена ему судьбой, которая, возможно, так же ищет его, и чувство одиночества от этого только усиливалось.
И по мере того, как оно становилось тягостнее, он все внимательнее и внимательнее начинал приглядываться к девушкам, стараясь найти среди них ту, с которой ему никогда не захотелось бы расставаться. И он уже не просто присматривался, а внимательно изучал каждую кандидатуру, отмечая не только ее внешность, но и манеру говорить и слушать, манеру одеваться, улыбаться, ее походку, интеллект и еще много всяких мелочей. И, особенно, заглядывая им в глаза, он старался прочитать ее душу, пытаясь найти в ней благодарный отклик на его усердие. Но все они, по тем или иным причинам, его не устраивали. В каждой очень быстро обнаруживался какой-нибудь изъян, который, как он понимал, со временем мог бы превратиться в огромную проблему, которая только ускорила бы их расставание, усугубляя и без того возросшее чувство одиночества.
Наверно, он так еще долго выбирал бы себе спутницу жизни, но однажды выбрали его самого. Да, вот так вот, запросто, взяли и выбрали, и он, самое смешное, этому ничуть не противился. И, самое удивительное, та, которая его выбрала, была весьма далека от того идеала, что рисовало ему его воображение. Да, но при этом и изъянов он у нее никаких не обнаружил, как не старался. И уж, что самое поразительное, ему с ней совсем не хотелось расставаться, в ней его устраивало абсолютно всё. Да и он, похоже, не был ее случайным выбором, похоже, и она к этому подошла более чем основательно.
Но все же, наверное, все началось с того момента, когда вдруг неведомая сила захватила их обоих и понесла со страшной силой навстречу друг другу, и они прекрасно осознали, что никак не в состоянии противостоять этому, неожиданно обрушившемуся на них, наваждению. Они были беспомощны, и даже не пытаясь сопротивляться необъяснимому безумию, что влекло их навстречу, интуитивно соглашаясь с Высшей Мудростью, распорядившейся их судьбами таким образом. Они даже не плыли на волне своей судьбы, они мчались с бешеной скоростью, захваченные стремительным водоворотом событий, устремляясь к его центру, где и свершилось их соитие.
Когда слияние произошло, и он, наконец, обрел способность осознать свершившееся, когда у него появилась возможность ясно представлять, окружавшие его реалии, то первое, что он почувствовал, было понимание того, что он теперь не один, а что теперь их двое. И еще он ощутил какую-то странную пустоту внутри их обоих, внутри их разума и тел теперь уже ставшими единым организмом, и что этот организм сам пребывал в какой-то непонятной пустоте. И он не плыл в этой пустоте, не перемещался в ней из одного ее конца в другой, он именно пребывал, растворяясь в ней своей пустотой, составлявшей его суть. И эта пустота ничего не имела общего с тем чувством одиночества, что душило их обоих еще совсем недавно. Напротив, в ней таилась некая совершенная сила, сулившая их союзу нечто грандиозное и величественное, что-то, что было просто не доступно обычному земному пониманию.
Природа этой пустоты восхищала грядущими свершениями, напоенными неземной премудростью, и нестерпимым желанием им самим принимать непосредственное участие в их претворении.
Она диктовала непреложный Закон Жизни, способный защитить их союз высшими силами, укрепить его, создать ему все условия для развития, для раскрытия в себе каждый раз всё новых и новых удивительных способностей, открывавших необычайные возможности.
В ней, в этой пустоте, чувствовалась забота любящего родителя, радевшего о его чистоте и непорочности, оберегающего свое дитя от всякой скверны.
Но в ней так же чувствовалось и манящее, сладковатое дыхание смерти, которое проникало вместе с пониманием непременного соприкосновения с бренностью бытия и неумолимым течением времени, что порождало и регламентировало его пребывание в том мире, в котором им предстояло жить, секунда за секундой, отмеряя его срок. В тоже время, за этим дыханием смерти, как за черным пологом, разделявшим все мыслимые быть, или не быть, чувствовался затаившийся дух высшего смысла их союза, который нес в себе жизнь вечную им обоим.
2
Пустота была, с одной стороны, приятна своей расслабляющей негой и душевным умиротворением, но, с другой стороны пугала, вызывая чувство тревоги и смятения, таящимися в ней непостижимыми возможностями. Трудно сказать, обрадовало ли его это в первую секунду, или насторожило, был ли он счастлив такому неожиданному приобретению, или оно его повергло в ужас. Кажется, всего было поровну, отчего он чувствовал себя не в своей тарелке. Тысячи самых противоречивых вопросов вползали в его голову, ответить на которые, вот так с наскока, не было никакой возможности, но самое ужасное было в том, что эти вопросы требовали от него немедленного ответа. Единственная мысль, которую он осознавал предельно четко, заключалась в том, что теперь ему придется и жить за двоих, и думать за двоих, и отвечать за двоих, он понял, что его беззаботной жизни, его свободе, которую он так старательно холил и лелеял, пришел конец. Он был растерян. Его охватило сильное беспокойство, он просто не находил себе место. Он впервые за всю свою жизнь не знал, что ему делать, что говорить. Он был явно не готов к такому повороту своей судьбы.
А память, тем временем, непроизвольно возвращала его в те безмятежные и спокойные времена, когда он был совершенно один, и ни от кого, и ни от чего не зависел. Правда, та свобода на поверку оказалась иллюзорна - сейчас он стал это хорошо понимать - она абсолютно не давала ему возможности проявить свои способности, раскрыть свой природный творческий потенциал, как-то развиваться, чтобы наполнить его существование маломальским интересом, влить в этот процесс некую живинку. Напротив, такая свобода с каждым днем только ограничивала его возможности, суживая круг его интересов и даже элементарных потребностей, да, по большому счету, и убивала в нем всякий интерес к жизни, вселяя в нем непонимание того, для чего он вообще живет. И все это, в конце концов, закончилось тем, что он почувствовал, что одинок и никому не нужен, что это одиночество душит его с каждым днем все сильнее и сильнее, вырабатывая в нем устойчивые комплексы неполноценности. Он стал задыхаться от одиночества. Он вполне бы мог смириться с такой судьбой, но он был молод и полон сил, поэтому, навалившиеся на него неприятности, он расценил, как вызов судьбы. И он принял его.
Сейчас он смог отлично разглядеть и осознать, что вся его скованность и нерешительность при кажущейся свободе происходила оттого, что у него не было самого главного - у него не было смысла его существования. Он не понимал, ради чего, а, главное, ради кого он будет творить, выявлять и развивать свои таланты. А за отсутствием смысла исчезала и сама потребность в творчестве, исчезала свобода мысли, свобода своего взгляда на мир, в котором он жил.
Осознание наличия своих неисчерпаемых возможностей, мирно дремавших в нем, его успокаивало, усыпляя в нем потребность хоть как-то проявить свой потенциал, и он сам не заметил, как стал медленно превращаться в раба своей мнимой свободы. Он стал разделять обывательские суждения и мнения, боясь иметь свое личное, поскольку, как подсказывало ему шестое чувство, это могло поставить его в положение изгоя общества, лишенного всех его благ, а вместе с ними и прав, и свобод. Он не заметил, как стал превращаться в жалкого мещанина, удел которого сетовать на увеличение цен и в меру, со всеми вместе, негромко поругивать правительство, политиков, чиновников и церковь. Хотя и не понимал толком, за что их все ругают, но в его кругу таких же ограниченных и бездуховных мещан это был единственный способ хоть как-то самоутвердиться, хотя бы в своих собственных глазах, что, в какой-то степени, слегка прибавляло немного смысла их существованию. С ними все его радости и интересы в жизни скатились до уровня новинок вычурной моды, рассчитанной на вкусы массового потребителя, да ликования со всеми от победы любимой футбольной команды, или обвинения того же правительства, политиков, чиновников и церкви в случае ее поражения. Одним словом, он неотвратимо становился частью безликой толпы, что радуется каждому бессмысленно и бесцельно прожитому дню.
Правда, была еще работа, на которую он ходил каждый день, не считая выходных, но и там всё было тоже самое - он был там, как все, такой же безынициативной и бесполезной единицей трудового коллектива, серой тенью в серой массе сослуживцев, уважаемый коллегами и ценимый начальством. Продуманный кем-то порядок, гарантировавший стабильный заработок, исключающий тревожные думы о завтрашнем дне, тихая и спокойная старость - во всем этом хоть и чувствовался покой кладбищенского умиротворения, но, все-таки и была своя прелесть.
Хотелось ли ему сейчас вернуться в тот свой скудный мирок фальшивого благополучия? Да, в какой-то момент сильного перенапряжения от навалившихся на него неразрешимых дум, такая нелепая мысль проскользнула в его сознании, и он уже готов был поддаться искушению, если бы...
3
Если бы сквозь бурю противоречивых вопросов, умозаключений, впечатлений и ощущений к нему не пробилась бы та единственная ясность, которой каким-то чудом удалось протиснуться через толщу спорящих, выяснявших свои отношения чувств и мыслей. А дотянувшись до его сознания, она взорвалась там мегатонной бомбой, бесследно разметав всю его прошлую жизнь с ее вечным покоем мертвеца. Он увидел воочию и ясно осознал, что та, его вторая половинка, тоже думает о нем. Что она тоже готова и жить за них двоих, и думать за двоих, что у нее также хватит сил и решимости взять ответственность за них обоих. И эта ответственность, окрылившая их, сулившая им новый, невиданный подъем их развития, жизнь, достойную человека, а не бессловесной скотины, моментально испепелила его малодушие. От этих мыслей ему сразу стало как-то легче, потому что теперь ему было ради кого раскрывать свои, до той поры, не востребованные способности, ради кого жить. Он, наконец, обрел смысл своей жизни, который укладывался в простую формулу: "его счастье состояло в том, чтобы сделать счастливой ее, а ее счастье зависело от его счастья". Теперь они приложат все свои силы, чтобы сделать счастливым друг друга и сами при этом будут счастливы.
Тот придуманный кем-то порядок был уже не для него. Теперь он ясно увидел, что тот мир мнимого благополучия был создан для одиноких, самими одинокими, их собственными руками, теми, кто свое одиночество ставили во главу здания своего благополучия, смирившись с ним. Тот удушливый мирок скучного прозябания и фальшивой свободы был придуман теми, кто пренебрег своими талантами ради того, чтобы стать одиноким на какое-то время перед уходом в мир вечного покоя. Похоже, их вполне устраивало положение живых мертвецов, отказавшихся от полноценной жизни, но его уже нет. Теперь, когда он почувствовал, как в нем бьется еще одно сердце, ставшее его собственным, ему было явно с ними не по пути.
4
От этих радужных мыслей они почувствовали огромный прилив сил, которые раскрыли перед ними необозримые горизонты их возможностей и, казалось, нет на свете такой преграды, которая могла бы помешать им достичь своей цели. Но тут стало выясняться, что они каждый по своему понимает счастье другого.
Ему не сиделось на месте, он всё порывался с нею вместе открывать новые земли, делать гениальными открытиями перевороты в науке, покорять высочайшие горные вершины, возводить города и бороться за мир во всем мире. Причем, совершать всё это он искренне желал бескорыстно, даже не помышляя о том, чтобы делать всё это ради материальных благ. Единственно, чего он желал в тот момент, это поделиться своим счастьем, распиравшим его, со всем миром.
Она же, слушая его, не смотрела ему в глаза, не ловила с замиранием сердца каждое его слово, не визжала от восторга, разделяя его идеи. Его слова ее совсем не воодушевляли. Напротив, взгляд ее был при этом направлен чуть в сторону, веки слегка прикрыты, все мысли направлены куда-то вглубь себя, а на лице поигрывала чуть заметная странная улыбка.
И ему в какой-то миг показалось, что он снова остался один, что она отстранилась от него, что их союз распадется. И ему от этих мыслей стало горько, как никогда. Его снова стала обволакивать пустота, только это была уже совсем другая пустота - она была совершенно пустая. От чего его обуял сильный страх, когда он почувствовал ее могильный холодок, пробежавший по его душе жутким оцепенением. Невольно он попытался отыскать в этой пустоте те Высшие Силы, что благословили их союз, но не находил их. Но он не сдавался, с завидным упорством продолжая поиски, и, с каждой новой безуспешной попыткой, его вера в Высшие Силы только укреплялась. Но именно окрепшая вера и помогла ему, в конце концов, победить загробную пустоту, он снова обрел силы, которых так ему не хватало. И к этим силам теперь прибавилась еще и вера, как непреложный Закон, данный охранять их союз.
5
- Жить мы будем у тебя - сказала она, как само собой разумеющееся.
- Но, мы итак живем у меня - удивился он.
- Нет, не спорь. Мужчина должен быть хозяином в доме - мудро рассуждала она - а в моей квартире ты себя еще не скоро почувствуешь полноправным хозяином. Мы ее лучше продадим - деньги лишними не будут.
Пожалуй, она права, подумал он, поражаясь ее мудрой рассудительности, нашему союзу действительно лидер не помешает. Кто-то и в самом деле должен направлять энергию нашего союза в нужное русло. Быть хозяином в доме - кому, как не ему - мужчине.
- И занавески на окнах не мешало бы сменить, а то эти какие-то мрачноватые, не находишь? - услышал он ее вопрос.
- Как-то никогда не задумывался об этом. Занавески, как занавески, но если они тебя не устраивают, то давай, заменим.
- Нельзя быть таким бесчувственным и равнодушным к своей судьбе - мягко поучала она - к людям, с которыми ты живешь, к вещам, что тебя окружают... И работу тебе надо сменить.
Про людей и занавески возразить, с одной стороны, вроде, было нечего, но с другой стороны, чувство недовольства в нем уже начинало закипать. Поскольку он видел, что инициатива лидера постепенно переходила в ее руки, а это, несколько, ущемляло его амбиции провозглашенного вожака.
- А работа-то тебе, чем помешала? - в его голосе прозвучали нотки недовольства от непонимания женской логики - она, худо-бедно, дает нам неплохой стабильный заработок, при том, что я там особенно не переламываюсь.
- Она на тебя дурно влияет - произнесла она с грустью - ты на ней превращаешься в заурядную бесхребетную амебу, которую устраивает всё, что ей не предложишь. Меняй свою работу сейчас, потому что фирма, где работают такие же безынициативные инфузории, скоро обанкротится, и ты все равно останешься на улице.
- Так может, есть смысл сейчас выжать всё, что можно из этого расфуфыренного индюка с громким названием "EMPIRE", а уж когда окажусь на улице, тогда и подыщу себе чего-нибудь. Думаю, что за тот короткий срок жизни, который ты отпустила этой дутой "Империи" - порождению надуманной идеологии - я не успею превратиться в законченного идиота.
- Потом будет поздно - задумчиво произнесла она - потом просто некогда будет этим заниматься. Я жду ребенка.
От этого известия он на какое-то время потерял дар речи, снова очутившись в знакомой ему животворящей пустоте, которая наполнила его жизнь уже новым звучанием.
Она подождала, когда он очухается от этой новости, в которой лично ей не виделось ничего необычного, и продолжила, как ни в чем не бывало:
- Потом у нас будет ребенок, и тебе уже будет не до поисков новой работы. Было бы разумней это проблему решить сейчас, чтобы потом голова не болела. Мне кажется, он уже шевелиться. Хочешь послушать? - она до подбородка подняла край своей ночной рубахи, с улыбкой наблюдая за его реакцией.
Придя в себя, он стал внимательно разглядывать ее, будто видел в первый раз. Но если разобраться, то в этом качестве она действительно предстала перед ним впервые. Наконец, его взгляд остановился на ее слегка округлившемся животике. Он завораживал, гипнотизируя своей совершенной формой, от чего новая волна светлых чувств разлилась по его телу. Он встал на колени и осторожно приблизил к утробе свое ухо, боясь потревожить своим грубым прикосновением царившую в нем гармонию, и внимательно прислушался. И ему показалось, что он действительно услышал ритмичную пульсацию народившегося сердечка, по крайней мере, он почувствовал, как его собственное сердце забилось как-то по-новому, в каких-то новых, жутко воодушевляющих ритмах.
- И кого же мы теперь будем считать истинным хозяином в доме? - удивленно спросил он ее. - Меня, избранного большинством голосов на нашем семейном совете, или тебя с твоей природной мудростью, помноженной на женскую интуицию, прекрасно ориентирующуюся в любой ситуации и способной всех и вся расставить по своим местам. А может, всё-таки его, - он нежно поцеловал ее животик - того, кто уже повелевает нами обоими?
6
- Сам видишь - стала она спокойно отвечать на его вопрос, опустив край рубахи, прикрыв ею свой живот - хозяйство большое, сделать нам, предстоит многое, так что работы всем хватит. Не переживай, скучать никому не придется. Соответственно, и власть придется поделить, чтобы никого не оставить без ответственности за общее дело, чтобы никто из нас не чувствовал себя ущемленным в свободе решения общих задач.
Ты у нас будешь главным лицом нашей семьи, будешь представлять ее на различных официальных мероприятиях, а значит и исполнительная власть будет целиком в твоих руках, чтобы ты всегда мог ясно представлять состояние текущих дел. Также, на правах главы семьи, ты будишь принимать участие и в принятии насущных решений.
- Нет - попытался возразить он - выбирать, из тысячи предложенных судьбой вариантов, единственно правильное решение, у тебя получается лучше, поэтому, давай, законодательную часть ты возьмешь на себя.
- Так я и не снимаю с себя ответственности за выбор тех или иных решений, и не возлагаю на тебя полностью это хлопотное дело. Я же говорю, что ты будешь согласовывать их вместе со мной. Сам понимаешь, принимать решения - это всегда очень ответственно, поэтому давай лучше вдвоем - одна голова, сам знаешь...
- Хорошо - согласился он - а как быть с ним - он осторожно кивнул головой в сторону ее утробы, в которой пребывал полноправный член их семьи. Он чувствовал, что малыш их хорошо слышит и отлично понимает суть их разговора.
- А ему - она ласково погладила свой животик - останется, лишь координировать направление наших решений, вкладывая в них особый сакральный смысл. Согласись, с этим ни ты, ни я справиться уже не в состоянии.
- Пожалуй, ты права - задумчиво кивнул он головой в знак согласия. - За делами земными нам будет трудно услышать Бога. Ему же это сделать будет проще, он будет ближе к Царству Небесному, из которого вышел совсем недавно. Пусть будет посредником между Богом и нами, живущими на земле.
7
Теперь, когда все точки над "i" в их взаимоотношениях были проставлены, картина перспективы дальнейшей жизни для него уже не выглядела черно-белой фотокарточкой в семейном альбоме. Она уже явилась ему в виде широчайшей живописной панорамы, где каждому была отведена своя роль, а все вместе были подчинены единой цели, где каждый жил жизнью всей семьи, всех ее дел.
Денег от проданной лишней квартиры хватило, чтобы открыть свою фирму. Точнее сказать, это еще была пока только небольшая фирмочка, но с хорошими перспективами, если подойти к делу с умом. Теперь у него было еще и свое дело, за которое он отвечал перед ней, воодушевившей его на этот подвиг, и перед своим, пусть пока еще и не родившимся, но уже питавшим его силы какой-то своей удивительной энергией, ребенком.
А те два работника, что он принял на работу в свою фирму, никак понять не могли, чего это их босс так из кожи вон лезет, неужели только из-за денег. Сами же они ради денег готовы были работать и сверхурочно, и в выходные, но, странное дело, их приличные заработки, как они заметили, не приносили им той же душевной благодати, какую получал их хозяин от каждого даже незначительного успеха их фирмы. Всё это подмывало их смотреть на своего шефа с недоверием, а то и со страхом, подозревая у него некоторые умственные отклонения. Привыкшие работать из-под палки, они еще многого не понимали и это их пугало. Они не понимали, почему их босс не кричит на них, не понукает, а, напротив, всячески старается проявить заботу о них, делает всё, чтобы им работалось лучше, и даже помогает им в решении их личных бытовых проблем, и если честно, то не очень верили, что эта фирма долго простоит.
8
Но очень скоро они стали понимать, что их босс старается так вовсе не из-за денег, потому что не был до них жаден, платил им всегда вовремя и без обмана. Да и те деньги, что зарабатывал сам, почти все вкладывал в развитие своей фирмы. И его дела шли хорошо. Продукция, что они выпускали, была востребована, на качество жалоб не было. И их увлекло это дело, они и не заметили, как сами стали радеть за успех и процветание фирмы, тоже вкладывая свои души в общее дело не меньше своего хозяина. И их старания не пропали в туне, они, как и их босс, стали получать от своего труда огромное удовлетворение, гораздо большее, чем просто от денег. Хотя и зарплата от их стараний тоже увеличилась на порядок, но количество денег уже никак не могло поспорить с тем наслаждением, которое они получали от своего труда, поэтому они уже не мыслили себя вне фирмы. Они теперь все вместе решали предстоящие планы, вместе огорчались неудачам и принимали меры к исправлению ошибок, но и вместе радовались своим успехам.
Но самой большой радостью для всех стало известие о рождении у шефа сына, каждый воспринял это, как рождение собственного первенца. Его заслуженный авторитет в тот момент поднялся на недосягаемую высоту. И сей факт заставил его еще сильнее уважать людей, с которыми он создавал свою фирму, родившуюся на его глазах уже не по документам, а по духу в новом, для всех неписанном законе, уважительного отношения к своему труду и труду своих компаньонов.
9
Он смотрел на свое дитя, а младенец внимательно разглядывал его из своей колыбели, и он видел в его немигающих, широко раскрытых синих глазах предначертания Небес. Но в его сознании возникали только какие-то расплывчатые образы, которые он никак не мог разобрать.
- Он мне что-то хочет сказать - обратился он к ней, стоявшей рядом с ним - только я никак не могу понять, что именною.
Она тоже заглянула в его глаза и улыбнулась.
- Помнишь, ты предлагал мне с тобою вместе открывать, новые земли? Он говорит, что свою землю мы уже открыли. И теперь нам всем вместе предстоит ее обживать, обустраивать, заниматься ее благоустройством.
Он говорит, что мы обязательно возведем на ней свой город, который станет цветущим садом.
Еще он говорит, что ты обязательно покоришь свою, никем непокоренную вершину, а в конце своего жизненного пути сделаешь гениальное открытие, которое перевернет весь мир.
За укрепления мира во всем мире будем бороться? - с хитрецой в глазах спросила она и улыбнулась, отчего младенец тоже принялся хихикать, смешно суча своими маленькими ножками.
10
Воодушевленный предначертанием Небес, он принялся за дело с утроенной силой. Его энтузиазм передался и его работникам, так что очень скоро их продукция вышла на широкий рынок, зарекомендовав себя там с наилучшей стороны. Им теперь было чем гордиться. И теперь дела фирмы и чувство собственного достоинства уже требовали ее расширения и укрепления. К тому же появился большой риск быть проглоченными более крупными компаниями в конкурентной борьбе за право под солнцем. И во всем этом их пугало не перспектива потерять свои деньги и интересную работу, пожалуй, сильнее всего их пугало снова очутиться на самом дне общества в качестве презираемых всеми неудачников, потерять то уважение в глазах людей, да и в собственных глазах, которое они с таким трудом завоевали. Хотя все эти страхи сидели в них еще очень глубоко и на поверхность пробиться никак не могли, поскольку там, на вершине пьедестала, восседало чувство победителя, которое и управляло всеми их мыслями и поступками.
- Шеф, - подал голос один из его работников на очередном производственном совещании фирмы за обсуждением текущих дел - сам видишь, продукции требуется с каждым днем всё больше и больше, и мы втроем уже не успеваем удовлетворить тот рынок, что смогли завоевать. Нам надо расширяться, потому что сдача позиций смерти подобна, и другого пути, сам понимаешь, у нас уже нет и не будет.
- Надо - подтвердил второй работник.
- За время работы в твоей фирме, шеф, я сумел скопить небольшую сумму денег - сказал первый работник - так, на черный день. И теперь вижу, что этот черный день уже настает, вот, поэтому я готов внести свои деньги в общее дело. Прими их и распорядись ими по уму.
- И у меня есть немного деньжат - не отставал от первого второй работник - возьми и мои на благое дело.
- Ребята - слегка опешил он, не ожидавший такого поворота дела - но вы понимаете, что сильно рискуете. Ведь никто с уверенностью не может сказать, что нас ждет завтра.
- Бери смело и расширяйся - успокоили они его - мы всё взвесили и решили. Мы в тебя верим. Нам еще нигде так отлично не работалось, как с тобой. Мы за тобой, как за каменной стеной. Мы полагаем, что это лучшее вложение наших денег, какое мы делали в своей жизни. Мы точно знаем, что они не пропадут и еще принесут нам хорошие дивиденды.
- Ну, раз такое дело, то предлагаю создать из нашей фирмы акционерное общество. Вы же за свои деньги получите акции, цена которых будет либо возрастать, либо падать, но это уже зависит от нас самих.
Так его фирмочка превратилась в акционерное общество, с незамысловатом названием "Credence", или сокращенно Компания "С", потому что "Доверие" стало девизом их фирмы. И этот девиз ни для кого не был просто громким и красивым словом, его смысл для всех звучал высшей идеей их компании и главным залогом ее успеха.
На собрании акционеров он единогласно был избран генеральным директором. Производственные площади были расширены, установлено дополнительное оборудование, увеличен штат работников, и работа закипела.
Новые работники поначалу сомневались в доверии акционеров, но те очень скоро своими делами развеяли все их опасения, и они так же очень быстро влились в коллектив, став полноправными сотрудниками фирмы, свято чтя его писанные и неписанные законы.
11
Окрыленные первым крупным успехом, они почувствовали в себе силы не только увеличить количество выпускаемого товара, но и улучшить его качество. Хотя нареканий на качество и раньше не было, и их товар шел на рынке очень даже хорошо, но теперь, с приливом новых сил и переосмысления своих возможностей, тот товар, что они выпускали прежде, стал казаться им каким-то невзрачным и неказистым, одним словом, недостойным ни их самих, ни их фирмы. Они уже не могли выпускать продукцию с низким, на их взгляд качеством, они просто перестали получать удовлетворение от своего труда, а каким именно должно быть новое качество, они пока и сами толком не знали.
Производство их фирмы заметно снизило свои обороты, и это грозило всем крупными неприятностями, вплоть до банкротства с пожизненной выплатой долгов. И это при том, что никто не сидел сложа руки, не слонялся без дела, все пытались что-то придумать, предлагали новые идеи, но потом и сами убеждались, что вместо нового они предлагали очередной вариант старого. Новая идея витала где-то рядом, над их головами, но ухватить ее никому не удавалось.
Как-то, усталый от бесконечных безрезультатных поисков, вечером после работы, он обратил внимание на своего сынишку. Малыш, сидя на полу и лопоча какую-то свою детскую белиберду, строил из кубиков, представлявших собой различные геометрические фигурки, какое-то немыслимое строение, восхищавшее полетом его фантазии. При этом у него это получалось совершенно естественно и непринужденно.
Он прислушался к тем словам, что вылетали из его маленького ротика и пришел в неописуемый восторг от услышанного. Оказывается, малыш разговаривал со своими кубиками, оказывается, он в каждой фигурке видел родственную душу, поэтому и беседовал с ними на равных, как с живыми, а уже те сами подсказывали ему, какое место в его гениальном строении они хотели бы занять. Оказывается всё так просто - осенило его.
- Мы не учли самое главное в своих разработках - сообщил он всем на следующее утро - мы упустили из виду "Искренность". У нас ничего не получалось, потому что мы были неискренны по отношению к самим себе и к нашему делу. Мы себе постоянно лгали, перед глазами видя лишь прибыль от большого количества качественного товара, а не сам качественно новый образец. Вместе с этим мы перестали и доверять сами себе, а скоро перестанем доверять и друг другу. Итак, друзья мои, будем же искренними, как дети, когда пытаемся создать что-либо, и больше доверять самим себе, своим сердцам, своим рукам, и тому, что создаем. И увидите, у нас всё получится.
Его речь возымела на всех ошеломляющее действие, и скоро предложения посыпались, как из рога изобилия, один другого лучше. Так они смогли не только улучшить качество старой продукции, но и предложить принципиально новые экземпляры, своего рода, продукцию нового поколения, не знавшую аналогов в мире.
Опытные образцы даже были выставлены на международной выставке, где сразу привлекли внимание заинтересованных лиц со всего мира, поскольку по многим показателям превосходили аналогичные образцы. Это надолго остудило пыл их конкурентов и еще больше разожгло предпринимательский азарт в них самих.
К названию их компании "Credence" теперь прибавилось еще и слово - "Сandour", а фирма обрела название "Сandour & Credence", или сокращенно Компания "C&C". Соответственно и девиз их фирмы теперь звучал, как "Искренность и Доверие".
Несмотря на более чем одобрительные отзывы на международной выставке, выпуск старой продукции улучшенного качества еще продолжался, но уже чувствовалось, что сами производители, совершенствуя свое мастерство, очень скоро перерастут и этот улучшенный образец, и он им станет неинтересен. Всем уже не терпелось поскорее перейти к выпуску продукции нового поколения.
12
Наконец, настал тот день, когда параллельно с производством старых образцов было принято решение перейти к выпуску новой продукции. Принять такое решение требовали и их неуемная пытливость, попробовать себя в новом качестве, да и рынок уже давно с нетерпением ждал от них новой продукции. Подгоняла всех и перспектива выйти со своей продукцией на мировой рынок.
Правда, такой шаг требовал реорганизации всей их компании, а это для многих, особенно для сторожил компании, была уже некая жертва, так как сама по себе реорганизация предполагала переход от кустарного производства к высокотехнологичному разделению труда. И в этом старые мастера усматривали ущемление их творческой свободы, их инициативы, но ради достижения новых результатов они были готовы пойти на эту жертву. К тому же, отрезвев после стольких волнений, связанных с первым крупным успехом, в их характере появилась заметная толика холодного расчета, который они называли здравым смыслом.
Ему самому и его первым помощникам, с кем он когда-то начинал, с одной стороны было больно расставаться с тем, что в их сознании ассоциировалось с лучшими годами их жизни, наполненными творческими поисками и озарениями, размышлениями о смысле бытия и радостями преодоления различных несовершенств своей природы. Но, с другой стороны, здравый смысл подсказывал им, что кустарным ремеслом теперь не проживешь.
Как бы то ни было, в конце концов, холодный расчет возобладал над чувствами, и кардинальный переход от индивидуального творчества к коллективному начался. Штат компании был расширен технологами, конструкторами, дизайнерами, экономистами и прочими спецами, задача которых заключалась в том, чтобы довести до ума технологию производства продукции нового поколения.
Теперь компания представляла собой уже некую структуру, состоящую из различных самостоятельных творческих коллективов, объединенных общими целями и задачами.
13
Созданная сеть творческих отделов хоть и помогла компании избавиться от индивидуального кустарного производства, тормозившего фирму в ее развитии, но фирма пока так и не приблизилась к массовому выпуску своей продукции нового поколения. Нет, каждый отдел сделал всё, что было в его силах, и в этом им помогала здоровая конкурентная борьба, стихийно возникшая между отделами. Каждый отдел с завистью посматривал, что делают другие, сам стараясь выделиться среди других. Но все их старания пока представляли собой законченные индивидуальные проекты, которые красивыми были только на бумаги, но совершенно далекими от практического их использования, так как в каждом из них отсутствовала какая-нибудь существенная деталь.
- Ну, и чего ты мучаешься - спросила его дома жена, видя снова его подавленное состояние - тоже мне, нашел себе проблему. Помяни мое слово, все твои проблемы еще только начинаются. А с твоим делом всё очень даже просто. Тебе нужно разбить весь производственной процесс на отдельные операции от первой, до последней, и пустить их через конвейер.
Действительно просто - удивился он - и как эта мысль мне самому не пришла в голову.
Его последние слова больно ранили ее сердце. Она посмотрела на него печальными глазами, видя, что он теряет веру в себя и в нее, отдаляясь тем самым от нее с сыном. Предчувствуя, что ни к чему хорошему это не приведет, она, в тоже время, понимала, что никак не может этому помешать. Она почувствовала, что начался новый этап в их взаимоотношениях, который сулит большие испытания им обоим, и что их никак нельзя обойти, их обязательно нужно выдержать, чтобы впоследствии придти к пониманию того, что составляет основу всей их жизни. И внутренне она уже была готова к встречи с ними. Говорить же ему о них она не стала, видя, что он еще пока просто не готов ее понимать.
На следующее утро он собрал у себя начальников отделов и объяснил им суть общей ошибки. Была разработана новая технология, объединившая в себе все частные случаю, разработанные до этого отделами, и конвейер был запущен.
Реорганизация коснулась не только производственной части их компании, но и управленческого аппарата. Отныне компанией управлял совет директоров, где он теперь стал президентом компании. Двум же его первым помощникам, с которыми он когда-то начинал, также отводились ключевые роли - они стали его первыми советниками, и без этого триумвирата не принималось ни одно даже самое незначительное решение.
Совет директоров решал не только производственные вопросы, но и вопросы экспорта их товаров за границу, обустройства учебно-производственной базы для подготовки необходимых специалистов, а также чисто бытовые вопросы, касающиеся строительства жилья для работников компании, детских садов, устройства магазинов и прочего.
14
Продукция всё совершенствовалась и спрос на нее только возрастал. Теперь уже было мало одного предприятия и пришлось строить новые заводы, а вместе с ними и жилые корпуса для их работников, детсады и школы, театры и стадионы, профессиональные училища и специализированные колледжи, и даже основать свой университет.
Теперь все раскланивались с ним при встрече, всячески старались оказать ему императорские почести, а он и в самом деле чувствовал себя императором, в созданной им империи, поэтому ничуть не противился, возникшему вдруг, обязательному церемониалу в отношении к его высочайшей особы и двух его совладельцев компании "C&C". Он не противился, потому что, во-первых, полагал, что он своими стараниями вполне заслужил почтительного отношения людей к нему. Второй же и, пожалуй, главной причиной стало то, что в нем появилась какая-то апатия ко всему происходящему вокруг - машина, которую он наладил и запустил, работала безостановочно и не давала сбоев. Он даже не утруждал себя теперь подсчетом финансов компании, полагаясь на тех, кому это было положено по штату, сам же о капиталах своей империи он имел весьма приблизительное представление. Ну, и, в-третьих, все эти церемонии он рассматривал лишь, как яркое подтверждение неукоснительного порядка в его империи.
Он даже не замечал всю пагубность церемониала, усыплявшего в нем все его лучшие человеческие качества, ту же искренность и доверие. Хотя эти слова по-прежнему оставались девизом их компании, но, похоже, они давно утратили свой смысл и для него, и для работников компании, оставаясь только красивым вензелем на торговой марке фирмы.
Продукция же их компании, не смотря на то, что ее выпускали бездушные машины, которыми управляли бездушные люди, по-прежнему выходила с конвейера превосходного качества. Но тут уже жесткий контроль осуществляли укоренившиеся традиции их компании и тот высочайший профессионализм мастеров, который оттачивался годами. Парадокс заключался в том, что в этот период все себя чувствовали, в каком-то смысле, императорами в своей, пусть и небольшой, но империи, в которой они были полновластными хозяевами, не допускавшими даже намека на неблагополучие их хозяйства.
Правда, Служба Безопасности доносила ему о нездоровых настроениях в коллективе компании и даже о наличие тайных обществ подрывного толка. Но он лишь отмахивался от подобных донесений, не веря даже в саму возможность подобного в его империи, приписывая их к мелким склокам и интригам, без которых в большом коллективе обойтись никак нельзя. Тем не менее, Служба Безопасности не лукавила от чрезмерного служебного рвения, нелестные высказывания в адрес руководства компании действительно имели место быть. Единственно, до серьезных тайных обществ подрывного толка дело, разумеется, не доходило в силу всё той же апатии и безразличия всех и ко всему.
В основном, свободомыслие и крайне осторожную критику высказывали молодые и одинокие сотрудники, в силу своей посредственности, не знавшие иного способа самоутвердиться в обществе. И ему бы тогда уже нужно было бы лучше не отмахиваться от донесений Службы Безопасности, а принять сей факт, как первый тревожный звоночек, памятуя свою одинокую юность, и крах той фирмы, из которой он вовремя ушел, потому что в ней делали вид, что работали такие же одинокие сердца, равнодушные ко всему миру и беспокоящиеся исключительно только о своей личной персоне.
15
Время шло, а на робкое кликушество одиноких сердец никто и никак не реагировал, и это подмывало их действовать более активно.
Выступать открыто с критикой руководства компании поодиночке никто из них не решался и даже не потому, что каждый опасался реальных репрессивных мер в ответ на свои демарши - самое большее, что им грозило, это просто увольнение, и то только в случае систематических нарушений трудовой дисциплины, повлекших серьезный сбой в работе. Традиционно, либеральная политика компании в принципе не приветствовала репрессивные методы воздействия на своих сотрудников, и в каждом отдельном случае всегда шел тщательный разбор происшествия и поиск устранения его объективных причин, а не наказание провинившегося.
Но сама гигантская машина империи, которая еще совсем недавно вызывала чувство глубокого почтения, со временем стала вызывать чувство страха, и по своему характеру этот страх был далек до благоговейного трепета, какой можно испытывать перед высшим началом. В основе этого страха лежали самодовольство от чувства превосходства перед остальными тварями земными; ненасытная невоздержанность, граничащая с жадностью; холодный расчет, доходящий до цинизма; презрение к идеалам и отрицание общепризнанных авторитетов, обеспечивающие стойкое падение жизненного тонуса, а уже следствием подавленного состояния являлось появление самого страха. Страха животного, беспричинного, страха всего и вся, поднимавшегося откуда-то из глубины сознания зыбкой тенью, но способного пресечь любую самостоятельную активность.
Чувствуя свою неспособность действовать индивидуально, одинокие сердца стали сколачиваться в группы, и это заметно прибавило всем недостающей жизненной энергии. Отвагу также прибавлял им и вид умирающего на их глазах льва, так как компания за последнее время начала постепенно терять свой первоначальный блеск. День ото дня число боязливых, ищущих сочувствия и поддержки только увеличивалось, и ряды угнетаемых страхом пополнялись уже не только одинокими сердцами, к ним уже стали приходить целыми семьями. В основном, это были люди, которые не смогли себе нажить многомиллионных капиталов, не имели роскошных вилл, не разъезжали в шикарных автомобилях, но и совсем уж обездоленными их трудно было назвать. Все они имели хорошо оплачиваемую работу, вполне приемлемое жилье, доступные блага цивилизации, но зависть, что кто-то живет лучше их, и беспричинный страх потерять и то, что имеешь, толкали их объединяться в группы таких же завистливых трусов. Эти стихийные группы очень быстро переросли в сообщество, а после объединились и в целую организацию. Поскольку всегда найдется кто-то, кто сможет доходчиво объяснить всем для чего, собственно, они все собрались, подвести под их сборище идеологическую основу и, таким образом, объединить всех под знаменем своей идеологии, создав целую организацию с ее активом и рядовыми членами.
Разумеется, идеологи и словом не обмолвились о всеобщем страхе, объединившем всех, так как и сами его, явно не ощущали, тем более, когда чувствовали поддержку своих единомышленников. Но они чувствовали главную опасность, исходящую от сильных мира сего, которые, как они полагали, потому и сильные, что всегда отнимают у слабых. Еще и поэтому их идеология была направлена против власть имущих. Чувствуя поддержку своей организации, укрепленной идеологией, они уже не боялись открыто выступать с критикой в адрес руководства компании, устраивать забастовки, требуя увеличения своих прав и свобод, и гарантий их соблюдения, устраивать демонстрации протеста против очередного нововведения и проводить прочие акции подобного рода, направленные на ослабление сильных мира сего.
Он их не боялся, он вообще ничего не боялся, потому что никогда по-настоящему не испытывал гордость за своё детище - свою компанию - просто некогда было этим занимать, все время нужно было решать какие-то задачи. Ну, может быть, иногда, так слегка, он и испытывал легкое чувство морального удовлетворения от содеянного, но не более того. Он никогда не был жаден, в силу своей самодостаточности, и никогда не испытывал никаких комплексов по этому поводу, ну, разве, что, он был всегда сам не свой до работы и до знаний, которые были необходимы ему по работе. Он никогда не прибегал к холодному расчету, всегда полагаясь на здравый смысл, как он его называл, и уж, тем более, никогда не был циничен, поскольку все его действия были направлены на благо общества, от которого зависело и его благосостояние. Он никогда не испытывал чувство зависти, напротив, все кругом завидовали ему, и он это прекрасно чувствовал, отчего неприятный осадок, особенно последнее время, стал преследовать его. Но и этот ничтожный гнилой душок не смог бы породить в нем чувство беспричинного страха. Хотя, он начал замечать за собой, что стал слегка поеживаться после очередного выпада этой оголтелой и непредсказуемой организации, которая величала себя "Independence and Freedom", или сокращенно "IF", поскольку главным пунктом их идеологической программы были "Независимость и Свобода".
Чувство внутреннего беспокойства день ото дня росло, а после того, как на двух его первых помощников, на тех, с кем он когда-то стоял у истоков создания своей компании, было совершено одно за другим два покушения, в результате которых они оба погибли, чувство страха в нем укрепилось основательно.
Видя его подавленное, жалкое состояние, она подсела к нему и прижала его голову к своей груди. Она хотела сказать ему что-нибудь утешительное, чтобы как-то приободрить его, но вместо этого из глаз ее брызнули слезы. А через какое-то время она почувствовала и его вздрагивания на своей груди от горьких рыданий. И в его слезах, что гремучими ручьями стекали ей на грудь, ей слышалась мольба его сердца:
- Ответь мне, что происходит? - вопрошали его слезы - Что я сделал не так?
И ответом ему были ее слезы, в которых слышалась ее выстраданная боль:
- Ты тут ни при чём. Ты всё делал так, как надо было делать. Их же всех превратил в зверей их собственный страх, доставшийся им в награду за их безответственность, возведенную в ранг борьбы за Свободу и Независимость. Но Независимости от чего? От того, чтобы быть людьми? Так они уже превращаются в зверей с их повадками и инстинктами. От чего Свободы? От Жизни? Так они ее скоро все получат.
- Что же может их снова сделать людьми? - стекали его слезы, обжигая ей грудь.
- Теперь уже поздно что-либо делать. Теперь они будут зверьми, пока не победят свой страх - отвечали ее слезы - а для этого им всем просто необходимо досыта напиться крови. Неважно чьей: твоей, моей, нашего сына, друг друга или крови своих детей.
- Мне страшно за мир, в котором мы живем.
- Не препятствуй им. - уговаривали ее слезы - Дай им шанс победить свой страх, и мир будет спасен.
Так они просидели и проплакали весь вечер и всю ночь. Но утром, он встал, как ни в чем не бывало, и уверенный в себе уехал на работу. И она уже была спокойна за него, себя и сына, она поняла - он теперь точно знает, что ему надо делать.
Когда он уходил, в его ушах еще звучал голос ее ночных слез: "Дай им шанс победить свой страх", сквозь которые пробивалось обнадеживающее пророчество его сына, всегда незримо присутствовавшего в его сердце:
- Не унывай, папа, ты еще построишь свой город, покоришь свою вершину, приблизишься к пониманию Истины.
16
Придя на работу, он собрал совещание совета директоров, на которое пригласил и вождей общественной организации "IF".
- За последнее время участились недовольства наших сотрудников - обратился он к собравшимся - выразившихся в забастовках, демонстрациях протеста и прочих проявлениях несогласия с установленными правилами и нормами. Руководство компании всегда шло на уступки бастующих и удовлетворение их требований, но от этого претензий меньше не становилось, а, напротив, количество стачек и маршей протеста только возросло. И все это, надо заметить, порядка нисколько не прибавило, а только усилило брожение недовольства и, как результат, снижение уровня трудовой дисциплины, отчего нормой стало пьянство на рабочих местах, повышенный травматизм и, в целом, снижение производительности. Особо хочу отметить также и обоюдные потери в финансовой сфере. Сами понимаете - обратился он непосредственно к вождям общественного движения - бастующим и марширующим руководство компании их забастовки и демонстрации оплачивать не собирается - это уже был бы полный нонсенс. Получается, что они бастуют за свой счет. Но и компании они своими забастовками прибыли не приносят. Поэтому предлагаю все недовольства нашего с вами рабочего класса решать в рабочем порядке без отрыва от производства, во избежание финансовых потерь с обеих сторон. И второе - его голос приобрел торжественные нотки - руководство компании всегда стремилось улучшить жизнь рабочих, и рабочие, в своих требованиях, как видим, стремятся к тому же. Так вот, для того чтобы объединить наши усилия в достижении общих целей и задач, для удобства и быстроты их решения, предлагаю вождям общественного движения войти в совет директоров, а вашему главному идеологу стать моим первым советником.
Это была победа. Такого никто не ожидал. Народ ликовал, объявив этот день, с подачи главного идеолога, всенародным праздником, днем Великой Народной Революции.
Праздновали победу и новоявленные хозяева компании, но по-своему. Теперь, когда они стали теми, против кого до сих пор боролись, не щадя своих сил, чувство страха не исчезло, а наоборот только усилилось. Теперь они уже стали бояться не только власть имущих, как своих идеологических противников и явных конкурентов, но и народ, перед которыми им, рано или поздно, придется держать ответ. Но, главное, понимая зыбкость своего положения, они стали бояться и друг друга, в каждом своем соратнике по борьбе видя лишь врага, способного уничтожить любого, чтобы укрепиться самому за его счет. Очень быстро, после провозглашения Великой Народной Революции, они один за другим, странным образом, очутились все на кладбище, все, кроме главного идеолога, который, в отличие от своих соратников, развернул кипучую деятельность.
Первое, что он сделал, он учредил новый устав компании, наполнив его новым идеологическим содержанием. Новый устав напрочь отмел устаревшие и всеми забытые понятия: "Искренность и Доверие", заменив их всем близкими и более востребованными: "Свобода и Труд". И теперь компания стала называться "Freedom and Labor", а на торговой марке компании значилось сокращенное "F&L".
Вторым его нововведением стало увеличение штата Службы Безопасности компании, усилением ее специалистами по борьбе с массовыми беспорядками. Строго следуя волеизлиянию народа, он ужесточил контроль трудовой дисциплины и стал строго карать провинившихся даже за самые незначительные нарушения, для чего ввел в компании систему "товарищеских судов". Но и, помимо этих новшеств, он учредил Тайную Службу Безопасности, в обязанности которой входила тотальная слежка за всеми сотрудниками компании. Также им была введена система обязательного доносительства друг на друга и сурового наказания в случае уклонения от своевременного осведомительства. Все нарушители осуждались на различные длительные сроки к исправительным низкооплачиваемым работам, зарплаты которой только-только хватало, чтобы свести концы с концами и не умереть с голоду.
Все это никому не убавило страха и не прибавило бодрости духа, а, напротив, страх только усилился. Люди боялись проявлять инициативу, сделать лишнее движение, сказать лишнее слово. Лучше было вообще молчать. Но, как ни старались все быть послушными, рано или поздно все равно попадали под статью, приговаривавшую их к длительному сроку получать за свой труд нищенскую зарплату. Им было невдомек, что если первоначально главный идеолог установил систему карательных мер из боязни народного восстания, поскольку хорошо знал свой народ, особенно с этой стороны. То потом усиление террора было вызвано чисто экономическими причинами, так как страх, охвативший всех, сковывал низкооплачиваемую производительность. Он также сковывал и конструкторскую мысль, поэтому поступление новых видов продукции просто прекратилась. Вместе с этим и международный рынок закрыл для компании свои двери.
Уже большинство работников компании работало за нищенскую зарплату, а значит, в пол силы, и большего от рабочих было требовать бесполезно. Падение производительности сократили и прибыль компании, точнее сказать, практически свели ее к нулю. А, тем временем, необходимо было платить огромной армии охранников Службы Безопасности и сотрудникам Тайной Службы Безопасности, судьям "товарищеских судов" и работникам идеологического фронта. Поэтому очень быстро под статьей оказались все сотрудники компании, но и это не принесло ожидаемых дивидендов. Пришлось сокращать статью расходов карательным и идеологическим структурам компании.
Но главный идеолог не учел того, что голод и лишения закалили дух рабочих и поспособствовали им полностью освободиться от своего страха, помогли еще сильнее сплотить их ряды в борьбе со своим скотским положением. И в один прекрасный день они свергли режим ненавистного тирана, причем охранники и сотрудники обоих служб безопасности нисколько этому не препятствовали и даже многие примкнули к восставшим. Во-первых, потому что сами очень скоро из-за хронической нехватки средств оказались в таком же бедственном положении, что и рабочие. А, во-вторых, видя силу духа рабочих, они стали бояться их больше, чем главного идеолога, который и сам последнее время боялся появляться на людях.
Он же, наблюдая все происходящее со стороны, подсчитывал свои дивиденда. Нет худа без добра, размышлял он, страх его народ сумел преодолеть, правда, и ценой немалой, но зато обрел небывалую силу духа, которая поможет ему преодолеть и остальные свои несовершенства.
Он дал им шанс победить свой страх, и они им воспользовались. Выходит, машина по искоренению в его людях их слабостей, которую он запустил, за время своей работы не дала не единого сбоя. Что ж, пора переходить к следующему, не менее ответственному и тяжелому пункту его программы. Теперь ему предстояло направить окрепший дух народа в мирное русло.
17
Поскольку, как он заметил, страх был побежден, но его исчезновение стало обнажать в людях следующий слой скверны, отложившейся в их душах с незапамятных времен. Наружу стало выползать их абсолютное равнодушие ко всему, что их окружало. На первый взгляд могло показаться, что свергнув тирана - свое главное препятствие к нормальной жизни, они весь остальной мир уже совсем перестали воспринимать, не видя в нем ни угрозы для себя, ни союзника. Доля правды в этом, несомненно, была, после ужасов тирании их уже ничто не могло испугать, даже сообщения о приближающемся Конце Света, и надвигающемся Апокалипсисе, которыми пестрели все СМИ. Масла в огонь подливал и тот факт, что вместе с тираном была закопана и старая мораль, которая хоть как-то сдерживала людей в рамках приличия, а новая еще не сформировалась. Теперь же, когда всякая мораль отсутствовала, не имея страха в глазах, люди пускались во все тяжкие, желая максимально раскрепостить свой окрепший дух животного естества. Наркотики, проституция, заказные убийства, мошенничество, насилия и откровенные грабежи стали нормой жизни, основное правило которой диктовали им царившие безнаказанность и вседозволенность, а именно, отсутствие всяких правил.
Он с грустью смотрел на происходящее, где очередные похороны давно уже для всех стали лишь бездушной цифрой в общей статистике. Единственно, что он им мог в такое время предложить, это только работу, теперь уже для себя, а не для главного идеолога, тем самым, показать людям возможность реализации своей накопившейся энергии не только в плане разрушения, но и созидания. Кто-кто, а уж он-то отлично знал великую целебную силу труда.
И те, кто внял его предложению, очень быстро возвращались к нормальной жизни. У них стали появляться свои радости, появляться интерес к жизни. И дела его компании тоже постепенно, но планомерно начали идти в гору, стали снова открываться заброшенные цеха, конструкторские бюро наполнились ищущей, пытливой, талантливой молодежью с принципиально новыми предложениями. Вскоре продукция его компании снова завоевала мировой рынок, и, наконец, настал тот день, когда его компания превратилась в могущественнейшую мировую корпорацию.
В ее названии слово "Труд" было сохранено, но слово "Свобода" пришлось убрать, потому что оно ассоциировалось с чем-то фальшивым. Это слово, ставшее почти бранным, заменили словом "Возрождение", и корпорация теперь стала называться "Labor and Renaissance" или сокращенно "L&R".
С одной стороны, размышлял он, люди обрели свое человеческое лицо, но с другой стороны им всем явно чего-то не хватает, чего-то, что наполнило бы их жизнь смыслом. Впрочем, и мою тоже - он впервые за всю свою жизнь ощутил жуткое опустошение своего сердца.
18
И только тогда, наконец, он услышал своего сына.
- Отец - взывал сын к нему - уж давно призываю тебя, а ты меня всё не слышишь. Оглянись вокруг на то, как вы все живете, на то, что вы все называете жизнью. Поверь мне, это не жизнь, это лишь зыбкая тень полноценной жизни, которая тает с каждым днем.
Вы все ищите смысл жизни, а он здесь, рядом, вокруг всех вас и тебя, в том числе. И не только вокруг, но и в вас самих. Стоит только повнимательнее заглянуть в себя, или внимательнее осмотреться вокруг, и мир тот час же раскроется перед вами, обнажив свою душу для пытливого ищущего взора.
- Ты предлагаешь нам всем снова возродить в себе искренность? - спросил он его - Но, боюсь, это ничего не даст, поскольку сама искренность для многих уже давно стала пройденным этапом. Да мы все когда-то испытали на себе ее силу и отлично знаем все ее возможности, но, в тоже время, уже и не можем ожидать от нее большего, тогда как все жаждут чуда.
- Чудо обязательно произойдет - уверял его сын - если вы не будете останавливаться только на искренности, а возьмете ее лишь, как основу в своем обретении смысла. И тогда искренность всегда будет напоминать вам о нищете ваших душ - главного условия обретения смысла. Она подвигнет вас к смирению и терпению, через которое вы все и ты, отец, в том числе, наконец, обретете землю для возведения своего города. Земля же укрепит вашу веру, которая одарит вас милосердием, очищающим сердце. И уже с чистыми сердцами вы сможете легко воздвигнуть свой город, о котором ты так долго мечтал, и который безуспешно пытался построить. А уж он одарит тебя долгожданным смыслом.
Хм, подумал он, а что же, собственно, я строил до сих пор? Но слова сына прозвучали столь убедительно, что он, ни сколько не усомнился в его правоте. Если разобраться, размышлял он, то, действительно, всё это время я строил совсем не тот город, о котором мечтал, а лишь некий фантом, некую иллюзию благополучия, судя по тому, что ждет меня впереди.
19
И он, следуя наставлениям сына, постарался осмотреть тот мир, что его окружал, но осмотрев его более пристально, ужаснулся - перед ним расстилалась ровная пустыня. Он заглянул в себя, в то, что составляло его мир, но и там его ждала встреча всё с той же безжизненной данностью.
Что-то знакомое почудилось ему во всем этом. Когда-то, очень давно, он уже брел по такой же вот пустыне, изголодавшийся и уставший, не зная, где преклонить свою голову на ночлег. И тогда некий голос стал ему нашептывать:
- Ты человек, ты баловень природы! Почему же ты столь жалок и несчастен? Преврати эту пустыню в цветущий сад и живи счастливо.
И вскоре ему и в самом деле удалось превратить пустыню в сад, деревья которого хоть и приносили обильные плоды, но так и не могли по-настоящему насытить. И он, не видя истинную причину своего голода, продолжал без устали работать. Он строил дома, прекрасные дворцы, но все они были приглядными лишь снаружи и совершенно холодными и непригодными для жилья внутри. Но он и тогда не понимал причину их внутреннего запустения и безжизненности, считая, что всё делает правильно.
Но однажды, взойдя на самую вершину пирамиды, что он воздвиг своими руками, он и в самом деле почувствовал себя всесильным и всемогущим. И тут, всё тот же голос стал нашептывать ему:
- Вот ты стал величайшим из великих и можешь позволить себе всё. Но тебе не дают покоя сомнения. Развей их, бросься вниз, тебе такая малость не причинит вреда, но зато окончательно убедит тебя в твоем всемогуществе.