Танюха спит, уткнувшись лицом в стену. Она перебрала вчера больше меня, но опьянела меньше. У неё всегда так. Гладко в первый день, а на второй - её воротит. Если не дать выпивки.
Егор лежит рядом с ней. Его рука залезла ей под блузку. Никто из них не ощущает прикосновения. Инстинкт в пьяном угаре: без чувств.
Я открываю бутылку пива зубами (армейская привычка), одним залпом опорожняю её содержимое.
Легче!
Надолго ли?
Ноутбук не закрыт. Шевелю мышку. Вспыхивает экран: порнография. Егор пялился. Танюхи мало, что ли? Она вчера стриптиз показывала. Уже в стельку пьяной. После оделась - и в отруб! Наверное, ничего не помнит. Всегда так: трезвеет, говоришь, какой у неё классный танец получился, а она не верит, что могла раздеться.
Но сон её всегда спасает от секса. Оно и понятно, собрались не для оргии - побухать. А пьём быстро - быстрей, чем кончаем. Дальше, как карта ляжет.
Рождённый пить - е...ть не может.
Алкоголизм.
Но только я один считаю себя алкоголиком.
Ни Егор, который пьёт, наверное, с первого класса, ни Танюха, блуждающая, где наливают, из хаты в хату, на протяжении уже трёх лет, не признают этот факт. Они здоровые члены общества! Танька видит в себе пока ещё женщину, смазливую, которой только за тридцать, а Егор в двадцать девять лет выглядит на все сорок, но ему срать на свой внешний вид, он не баба, а мужик, которому не в зеркало надо смотреть. Правда есть разница, я на четвертый день приду в себя, а они - не знаю. Там узелок покрепче завязан. На этой почве.
В магазине беру ещё водки и пива. Закусь: грибной салат, маринованные огурчики, курица-гриль, полторашка колы. На оставшиеся сутки хватит.
Звенит мобила. С работы. Трубку не беру. Отмажусь после. Не в первый раз. Прокатит.
Входную дверь открываю тихо, чтобы не разбудить спящих. Медленно крадусь в гостиную.
Егор не спит. Он стащил джинсы с Танюхи, снял её трусики, но Танька, кажется, продолжала спать или претворялась.
- Ты что делаешь? - спрашиваю.
- Витёк, сколько баб было у меня за всё время, но ни у одной не рассматривал так близко...
Меня пробивает смех. Я не сдерживаю себя. Эта сцена из другой жизни. Егор не врёт. Все мимолётные пьяные трахи проходили у него на скорую руку. Как у мастурбирующего мальчика. Откуда ж познания анатомии женского тела?! Бедняжка. Дорвался до халявы!
Танюха приходит в себя и по инерции бьёт в лоб Егора пяткой.
Приступ смеха истеричный. Я валюсь на пол. Егор, отлетевший в сторону, не понимает, что произошло. Он смотрит то на меня, то на Таньку.
После сам начинает смеяться.
- Вы меня хотели изнасиловать!- заявляет потерпевшая.
- Тебя просто рассматривали, как картинку в порножурнале, - говорю я сквозь слёзы.
Танька натягивает джинсы, забыв про трусы. Ей не до смеха.
- Врёте!
- Успокойся. Это правда.
Она мне не верит. По глазам вижу: испугана. Своей беззащитностью.
- За два года нашего знакомства тебя трогал кто-нибудь без твоего согласия? Я или Егор? Другие - знать не хочу.
- Нет.
- Вот видишь. А Егор был сломлен твоей красотой. Между ног особенно. Да и выпил не в меру. Вчерашний стриптиз раззадорил. Любопытство проснулось. Ему захотелось заглянуть во внутрь.
- И что там интересного, гинеколог хренов?
- Да так...
Она успокоилась. Я был убедителен.
- Выпить ещё есть? - Танюху трясло.
Я кинул бутылку пива. Она, как кошка, поймала свою добычу. Но не без труда.
Егор открыл водку и принялся пить с горла. Я остановил его.
- Дружок, не наглей. Это не пиво. Разлей по рюмкам.
Недовольный, он нашёл на журнальном столике грязную замусоленную тару, налил по пятьдесят, сказал:
- За вас, ребята.
- Извинись, - говорю, - перед Танькой.
- Щас, выпью...
Он отставляет рюмку и лезет целоваться. Танюха отталкивает его рукой в лицо. Егор валится на пол.
- Сука!
- Тихо, извращенец. Не ругайся.
- Витёк, она издевается надо мной.
- Правильно делает.
Егор заползает на диван, ложится, отвернувшись от нас. Обиделся. Слабохарактерный, он всегда так поступает.
- Пить больше не будешь? - спрашивает Танька.
- Оставьте пива.
- Я думал, тебя оставить в покое.
- Витя, ты - скотина, - шепчет он.
Его слова я пропускаю мимо ушей. Не стоит волноваться по пустякам.
Бутылка допита. Сон смаривает. Хотя всего три часа дня.
Первой засыпает Танюха. Егор спит давно. Я ухожу последним...
- Тань, а Тань? - спрашиваю.
- Чего надо?
- Давай тебе в жопу засуну два пальца.
- Почему два?
- Три не поместится.
Егора интригует наш диалог. Он говорит мне:
- У тебя не стоит уже? Пальцы решил применить?
- Хочешь на себе испытать?
- Витя, ты гомик!
- Зачем так грубо, Танька тебе поможет. А, Танюха? И с Егором квиты будете.
- Не хочу руки марать...
- Жаль, а то бы он подмылся.
Полночь.
Шведский стол пуст.
Снаряжаю Егора в ночной ларь. Даю деньги.
- Ментам, смотри, не попадись. Мне на тебя... сам понимаешь, а вот нас оставишь ни с чем.
- Лады, - отвечает. И уходит.
Танюха начинает приставать первой. Алкоголь делает женщину нимфоманкой. Она говорит:
- Я, Витя, ребёнок, милый, наивный... я не принадлежу никому. Я вижу свободу во всём, когда показываю вот это... - она снимает блузку и лифчик, большая отвисшая грудь беспомощно свисает до пупка; сиськи кажутся мне неестественными, днём раньше они были не такими, и я мотаю головой. - Хочешь, я взберусь тебе на колени котёнком? Ты погладишь меня.
- Отсоси!
Кончить в рот невозможно, коль не стоит. И Егор вернулся быстро...
- Я не помешал?
- Нет, - говорю.
Ширинку мою Танюха застегнула сама.
Всё повторяется. Пьём молча. Не по правилам. Егор думает, что я на него злюсь из-за Таньки. Ошибается. Я добрый и злюсь на себя. Я не вижу разницы между нами. Интересно, а у Егора получится?
- Танюша, Егорка тоже человек.
Она делает ему минет, я пью пиво. Смотрю.
Странное чувство возникает, когда ты не при делах. Егор оказался сильней меня, пусть я и старше...
- Идите вон! - не выдерживаю.
- Ты сам попросил, - говорит Егор.
Я бью его в лицо. Он падает на четвереньки.
Танька убегает в ванную, закрывается. Я не могу сломать дверь. Мне хочется её ударить. Злость закипает во мне расплавленным свинцом. От бессилия я поворачиваюсь, чтобы ударить ещё раз Егора, но получаю сам чем-то тяжёлым по голове...
Силуэт двоится. Фокусировка не удаётся сразу.
- На. Выпей!
Двести грамм водки. Егор протягивает мне гранёный стакан. Где он его взял?
- Ты живой?
- А что произошло?
- Да так, ничего.
- Где Танька?
- Ушла. Больше не придёт. Тебя испугалась.
Я выпиваю лишь половину. Закусываю пучком петрушки. Егор допивает всё остальное.
- Я пойду, - говорит он. И поспешно уходит, не объяснив ничего.
На работе отмазаться не получилось. Уволили.
Грусть возрастает, когда нет сочувствия, а природа смеётся тёплым деньком. Я знал, что предпринять, но желание выпить отпадало само собой сразу, в одно мгновение, когда на встречу шла какая-нибудь красотка. И я оглядывался, переводя взгляд вниз, на бёдра, не стесняясь взглядов прохожих, бросаемых в мою сторону, на эту наглость. Мне было всё равно; я не знал почему.
Пьяный без вина, без вины виноватый (так я считал в тот момент) я болтался сам по себе по местной округе, не желая заходить ни в одно кафе или бар, где предмет вожделения можно было найти почти сразу. Требовалось чего-то другого, романтики, наверное. И это в тридцать пять лет, когда всё романтичное отпадает само собой за ненадобностью, а из-за повседневности возникает суета, перекрывающая чёрной вуалью цвета радуги, и дни превращаются в однообразное варево кислых щей. Радость, как всплеск эмоций, на короткий миг, улетучивается яркой искрой, показавшись в ночном небе падающей звездой, да так, что не успеть желание загадать. И от этого становится грустно больше. Обиды лишь нет: обижаться-то не на кого, только на себя. И злости нет. Безволие и апатия.