Аннотация: Проклятые поэты.... Что мы о них знаем? Об Александре Тинякове - enfant terrible российской поэзии начала 20в.
Тиняков. Злой извращенности звезда.
И вот над ложем исступлений,
Залитых заревом стыда,
Взошла участница радений -
Злой Извращенности звезда.
Вас не раздражают современные авторы, цинично выставляющие для пожертвований свои счета /карты? Меня - сильно. Но оказалось, что этот метод изобрели не они и все новое - хорошо забытое старое. Наш земляк Александр Иванович Тиняков встал на перекрёстке с табличкой "Подайте бывшему поэту" почти век тому назад, в 1920-е годы. Только вместо яндекс-кошелька Тиняков протягивал публике свою измятую шляпу.
Тиняков родился в 1886 году в селе Богородицкое (Мценского уезда Орловской губернии, сейчас - Свердловский район Орловской области) в семье богатого крестьянина. Уголовное дело приводит другое место рождения Тинякова - село Становой Колодезь, но это недалеко. Тиняков вырос на просторах размером со средневековое европейское княжество - его дед по отцу выкупал разорившиеся имения (всего 6). Мать Тинякова представляла другой мир - городской полу-интеллигенции, мир утонченного вырождения. Именно ее Тиняков потом обвинил в неудавшейся жизни. Мол, роди его крестьянка, жил бы он спокойно, стихов не писал. Тиняков часто скандалил с родными, убегал бродить, возвращался, переживал безответные влюбленности, вдыхал пары эфира, лежал в психбольнице Кишкинке. Учился он некоторое время в орловской гимназии, где преподавал Фёдор Крюков, претендент на авторство "Тихого Дона".
Лев Толстой отговаривал юношу становиться поэтом. Мол, крестьянину на литературный Олимп не пробиться, можно только пропасть. Тиняков поступил вопреки совету - в 1903 году он уехал в Москву за славой. Взял себе псевдоним Одинокий (по любимому роману А.Стриндберга или по селению Одинок неподалеку от родных мест), стал публиковаться в мелких журнальчиках. До того у него была публикация лишь в "Орловском вестнике". Разыскивать ранние опыты - задача непростая: Тиняков был еще и Куликовским, Чудаковым, Чернохлебовым, Александром Орловским и не знаю кем еще.
Орловские - стихи Тинякова все очень грустные. Влияние ли это "надсоновщины", когда молодые поэты намеренно выбирали темы увядания и умирания? Или Тиняков не жил как истинный депрессушник - вопрос интересный. Скорее всего - и то, и то.
Грустно вяли георгины,
Листья желтые шумели,
Нити белой паутины
В светлом воздухе блестели,
А под небом строем длинным
Журавли на Юг летели. ...
Мы тихонько увядали,
Как осенние цветы,
Мы, не живши, умирали,
Без расцвета красоты,
Со скорбным шумом облетали
С нас последние листы.
Но хотелось нам высоко
С журавлями улететь,
И оттуда песнь Упрека,
Песнь призывную пропеть,
И в просторе огнеоком
В бездне света умереть. 13.10. 1903 Богородицкое
Или - нюхание эфира. Сильнейшее токсичное вещество, между прочим.
Протекали часы опьяненья, блаженства,
Дивный мир уходил, расплывался, и снова сходились унылые стены, и из мира видений пред ней лишь одно уцелело:
Обнаженная грудь и на ней поцелуя святого следы,
И склоненный к подушке тот Бог, что ее целовал.
С этих пор для нее навсегда я остался сияющим Богом. 1903 Орел.
За приёмом тяжёлых веществ неизбежно следовала депрессия:
И закат догорел, и печален восток.
Я не жду уж зари. Я совсем одинок.
Я - разбитый сосуд, я - примятый листок,
Тщетно ветер твердит о бескрайнем пути -
Ни желанья, ни сил нету дальше идти. 12.12 1904 Орел
Кажется, что Тиняков летал туда-сюда на машине времени. Хочет - заедет назад, когда на месте Орловщины расстилалось море:
.... На берег выполз трилобит,
Клешнею темной и могучей
Вцепившись в девственный гранит.
Над трупом нежной цистидеи,
Стеблями хрупкими сплетясь,
Чуть слышно шепчут сифонеи,
Как бы жалея и дивясь.
И как немые нереиды
Догомерических годин,
Вдали плывут эйриптериды
По лону трепетных пучин.
А по земле, еще пустынной,
Будя ее невинный сон,
Бежит за черною блаттиной
Приспешник Смерти - скорпион. 11.4. 1912 Пирожково Орл.губ.
Хочет - завернет ненадолго вперёд, напишет вполне себе советские стихотворения. ЗА 13 ЛЕТ ДО революции, ага )
.... Мы отступаем... Уходим назад,
Местью священною души горят.
Тени погибших за дело святое
Вьются над нами печальной толпою.
Мы отступаем, но снова придем,
Песню о братьях погибших споем.
Ринемся смело мы в бой за народ.
Жажда Свободы нас в путь поведет. (Борьба)
..... Мы долго страдали, мы вынесли много,
Но больше ярма не хотим мы нести;
Мы к счастию грудью проложим дорогу
И нас не удержит никто на пути.
И с нашей победой замолкнут все стоны,
И горе исчезнет, и рабство падет;
Мы миру даруем иные законы...
Пустите ж, с дороги - рабочий идет. (Рабочий идет)
Призывал Тиняков и чуму, даже молился ей:
Оскорбленных отверженцев мать,
Всегубящая жрица Чума!
Дай мне миг наслажденья узнать,
Посети моих ближних дома,
Чтобы в братской крови искупать
Мог я грезы больного ума. ....
Свей шипами усеянный жгут,
Над землею его занеси, ....
Расстели свой могильный покров,
Преврати Землю в мерзостный труп,
Раны Смерти прекрасней цветов,
Запах тленья мне близок и люб,
Я для встречи с тобою готов,
Для лобзанья отравленных губ. (Молитва чуме) 1906 Москва
Воспел милый тлен заброшенных усадеб
Окна в теплицах разбиты,
Глушит полынь цветники,
К пруду припали ракиты,
Пруд оплели тростники.
В зеркале водном не видно
Голых, мелькающих ног....
Дом покосился обидно,
Сад одичал и заглох...
Здесь только мрак воскрешает
Старые сказки и быль,
Месяц в окно проникает
Сквозь паутину и пыль...
Снова в тоске и в надежде
Старые лица живут,
Голые ноги, как прежде
Пруду о страсти поют...
Ода орловским фонарям.
Фонари, - золотые кудесники, -
Только вы по ночам не мертвы!
Вы отрадные, яркие вестники
Над провалом утихшей молвы.
Черно-синяя ночь плащаницею
Обвила городскую гульбу,
И оплывшею, старой блудницею
Город спит, разлагаясь, в гробу.
Смерть зловеще звенит колокольцами
На угрюмых, пустых площадях,
И сжимает змеиными кольцами
Не уснувших томительных страх.
И лишь вы, золотые кудесники,
Говорите, что свет не погас!
Вы отрадные, яркие вестники
В этот мертвый, губительный час!
И тоже об Орле 1906г., подражание Брюсову
Ты с детских лет ползучей паутиной
Оплел мой мозг и душу, как паук.
Привлек к себе стоцветною картиной,
И твой больной, неугомонный стук
Тревожит сердце зло и неустанно,
И жжет огнем неугасимых мук.
Но я с тобою скован властью странной,
Как с гробом скован неразрывно труп!....
Пороком ум мой напитав богато,
Учил меня ты с Богом в бой вступать,
Введя в храм тьмы, - казалось, - без возврата
О чистоте потерянной рыдать
И вслед за стрелами хулений дерзких
Плач покаянный к небу воссылать.
В домах распутства, в поцелуях зверских
Томил мой дух, настойчиво шепча
Про сладкий ужас извращений мерзких.
Бесстыдству и презрению уча,
Ты отравил мою больную душу
И все темней горит моя свеча!
В том же плодотворном 1906 году Тиняков очутился в орловской тюрьме, в камере Љ81:
Сейчас вот сижу я в тюрьме, за стенами,
А там-то за ними ужели свобода?
Ужели там нет пелены пред глазами?
И разве раздвинут там край небосвода?!
О глупые люди, о жалкие тюрьмы!
Навек нам дарованы Роком законы,
Не знаем покоя, забвенья и бурь мы,
В предвечной тюрьме мы бескрылые стоны!
Толпа обласканных закатов облаков,
Задумавшись вверху, повисла над тюрьмою,
Плывет издалека напев колоколов,
Ракита шелестит апрельскою листвою.
И сумерки идут. Вино вечерних грез
Они с собой несут и льют мне в грудь больную,
Тревога умерла, уснул в душе вопрос,
Я больше не в тюрьме, я трепет крыльев чую.
Они меня несут в надзвездный, тихий мир
Далеко от людей и грязных душных камер,....
И все ясней, явней сплетенный Грезой сон,
То жгучий, то больной, то детски-тихий, кроткий, -
И призрачна тюрьма, цепей холодный звон
И лунным серебром облитые решетки.
Но вскоре Тинякова выпустили, и уже в июне 1906 в Киеве он пишет пророческое стихотворение о грядущей мировой войне:
...Ворон зловещий примчался и сел,
Клювом он движет, как острым ножом,
Взор его жаден, безумен и смел.
Когти он в тело живое вонзил,
Крыльями бурю пожара зажег,
Сердце и перья в крови омочил, ...
Он улетает, и следом за ним
Тянутся змеи проклятий и слез,
Тянется черный, удушливый дым,
Стрелы укоров, бессильных угроз.
Снова почуял он злую игру, ...
Снова убийство пьянит и влечет! (Ворон войны).
Тиняков пророс сам по себе, как незаметно прорастает цветок на пустыре.
Люблю ходить по пустырям,
Средь сорных трав и хлама:
Там все составлено из драм,
Там что ни шаг, то драма.
А хочется быть как аконит - ядовитым и красивым:
Твой пышный венчик фиолетов,
Твой корень ядом напоен
И - по преданиям поэтов -
Ты пастью Цербера рожден (ACONITUM NAPELLUS)
Всего один подражательный сборник стихов ("Navis nigra" (Черный корабль).-М., "Гриф", 1912) вышел у Тинякова, а он уже общается с Гумилёвым и Ахматовой в "Бродячей собаке". В Ахматову, говорят, Тиняков был влюблен, но тут вмешался Гумилёв.... Сам мэтр Брюсов стал его литературным учителем. При всем этом "Черный корабль" затонул, не выйдя в море высокой словесности. Тинякова с боем выпросил у отца денег на издание - но из 900 экз. "Навис нигра" разошлось только 75. Отзывов сборник почти не получил, Гумилёв процедил, что так писать уже старо. Но, пардон, тогда ОЧЕНЬ МНОГИЕ ТАК ПИСАЛИ. Воспевали яды, демонов и оргиастические культы древности. Чем Тиняков был хуже других похожих?
На весенней травке падаль...
Остеклевшими глазами
Смотрит в небо, тихо дышит,
Забеременев червями.
Жизни новой зарожденье
Я приветствую с улыбкой,
И алеют, как цветочки,
Капли сукровицы липкой. (Весна) 1908 Москва
Полна его коробочка скелетов, гробов, червей могильных
Я давно уж на погосте.
Ноют тлеющие кости.
Гроб мой тих, и глух, и нем.
Приходи, соседка, в гости:
Истомился я совсем.
Здесь в могильной колыбели
Щели глаз в глазные щели,
Полны страсти, мы вонзим.
От любви мы в жизни тлели,
А в могиле догорим! ( Влюбленный скелет)
Мой труп в могиле разлагается,
И в полновластной тишине,
Я чую - тленье пробирается,
Как жаба скользкая, по мне.
Зажжет их пламя разложения,
Зальет их сукровицы яд
И - после долгого борения -
Их черви трупные съедят! (Мысли мертвеца)
Земля могильная легка:
Она не душит и не давит,
И ни забота, ни тоска
Души истлевшей не отравит.
Приют мой мирен и красив,
Дощатый гроб - дворец для трупа! (Хвала могиле)
И, конечно же, приходит к нему вавилонская демоница Лилит