Улыбка у него была примечательная, редкого свойства: когда сквозь прорезь глаз врывались, всколыхнув занавески рыжевато-белесых ресниц, смешки и ухмылки, в тех точках, где у некоторых людей бывают ямочки, каким-то неведомым образом образовывались два миниатюрных валика - как будто он все время держал за каждой щекой по лимонной барбариске.
Да, да, именно лимонной - это тот самый цитрусовый прищур, что бывает от капель кислоты и сладости, враз ударивших дэткоровым бласт-битом по барабанным установкам вкусовых рецепторов.
Каждый раз, когда он улыбался, его так и хотелось легонько ущипнуть за молочно-белую, с золотисто-пепельным пушком, щеку, и, придержав на мгновение, сказать - "Димк? А, Димк?! Поделись барбариской!"
Россыпь веснушек, светло-русые, с пепельным отливом брови, пушистые ресницы, здоровая, ровная, нехарактерно-матовая для подросткового возраста кожа и эта его леденцовая улыбка...
Интересно, осталась ли она у него сейчас, по прошествии десяти лет? Не растерял ли он в коридорах Тагильского централа свои барбариски?